Текст книги "Давай поиграем (СИ)"

Автор книги: Анна Алмазная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

   – Я проведу вас в замок.

   – Кто это был?

   – Я прошу вас идти за мной, – настойчиво отвечает беловласый юноша в темном плаще. Виссавиец. – Я прошу вас забыть об этой ночи.

   – Даже не надейся. Буду стоять здесь и ждать!

   – Напрасно. Он больше не придет. Он приказал мне провести вас в замок.

   Когда Калинка злая, оборванная, мокрая, появилась посреди зала, стало вдруг тихо. Совсем тихо. На ступеньках ведущей на второй этаж лестницы показался принц. Быстро спустившись, он схватил беглянку за руку, бросил белобрысому виссавийцу:

   – Спасибо! – и потянул ее наверх.

   – Пусти! – шипела Калинка, но устраивать скандал на глазах всего двора побоялась.

   – Поговорим, сестренка, ой как поговорим!

   – Не о чем мне с тобой разговаривать.

   – А я думаю, есть о чем.

   Они уже дошли до ее покоев, как она поняла. Вывернулась из рук принца, оставив ему мокрый плащ, хлестнула его по лицу и, прокричав:

   – Посмеялся! Наказал меня! Послал своего телохранителя? Ненавижу тебя Мир, слышишь, ненавижу! – вбежала в свои покои и хлопнула дверью.

   – Ничего не понимаю! – пожал плечами принц. – Но завтра я вернусь в Кассию. Наконец-то!

Глава десятая
Рина

   Первой полетела в стену нефритовая чаша. Не успели коснуться пола осколки, как Арман вслед за чашей отправил книгу, за ней шкатулку, за ней...

   Что-то скользнуло по комнате, метнулось в ноги, обняло колени:

   – Не надо, мой архан, – молил хариб. – Не надо...

   – Нар, они моего брата... – прошипел Арман. – Суки!

   – Знаю, мой архан!

   – Я... отдал принцу самое дорогое, брата... а они!

   – Мой архан...

   – Пусти! Все ему скажу!

   Скажет, что ошибся. Что Рэми место тут, в Виссавии, а не возле принца! И плевать ему, что Мир – принц. Рэми его брат!

   – Пусти, я сказал!

   И Лерину скажет. В морду даст! За "перестарался". За Рэми, что валяется в горячке!

   – Пусти!

   И Тисмену врежет. Какой он, к богам, целитель! Рана кровоточит, Рэми всю ночь бредит, а "целитель" лишь руками разводит. Дурак он, а не целитель!

   – Лучше пусти...

   Тон Армана стал угрожающим... и, отшвырнув от себя хариба, он выбежал в коридор и ворвался в покои принца.

   Мираниса не было.

   Зато у камина застыла, грея ладони над огнем, гибкая, женская фигурка, закутанная в чуть сияющий в полумраке белоснежный плащ.

Арман, вовсе не горя желанием разговаривать с кем-то помимо Мира и его телохранителей, хотел уже выйти, как девушка вздрогнула, обернулась и, увидев Армана, откинула капюшон на плечи, мило улыбаясь мужчине.

   Виссавийка, только сейчас понял старшой. Молочно-белая кожа, длинные, блестящие волосы, тонкие черты лица, невероятная кошачья гибкость, которой в достатке было и у Рэми, и у Лии. И эти странные черные глаза, почти лишенные белка...

   Одна ее улыбка заставила Армана забыть о гневе и вспомнить о манерах, поклониться гостье принца и начать лихорадочно подыскивать слова, чтобы извиниться и выйти.

   – Я ждала вас! Мне необходимо с вами поговорить! – быстро зашептала она с чуть ощутимым акцентом. – Прошу вас!

   – Не думаю, что наш разговор может помочь вам, архана.

   Конечно, виссавийка. Разве посмела бы женщина-кассийка так обратиться к незнакомому мужчине? Как к равному? Без тени смущения?

   – Я позову...

   – Не надо никого звать, – горячо зашептала незнакомка, поспешно шагнув к Арману. – Просто выслушайте. Прошу вас! Выслушайте!

   Она схватила Армана за рукав, легко потянув за собой к широкой скамье, стоящей у камина. Опешив, Арман поддался и сел рядом с виссавийкой, невольно любуясь, как играют отблески огня на ее тонком лице, как умоляюще блестят ее глаза, как маняще темнеют пухлые губы.

   – Прошу вас, выслушайте меня! Прошу! Я понимаю, вы обижены. Но все не так, совсем не так. – Она пыталась говорить горячо, убеждающе, но слова на чужом языке явно давались ей с трудом, оттого она растягивала фразы, не в силах вложить в них ту горячность, что сияла в ее глазах.  – Брат болен. Очень. Но никому вреда не делает... Поймите! Мы не хотели вас обидеть. Но как, как в таком виде показать его невесте? Я прошу вас! Умоляю! Не уезжайте. Дайте нам седмицу или две, и я обещаю, брату станет лучше. Уже стало, смотрите!

   Девушка подбежала к окну и раньше, чем Арман успел возразить, распахнула ставни, впустив неожиданно ласковый утренний свет. Не понимая, чего она хочет, Арман встал рядом и, выглянув в окно, опешил.

   Даже парки повелителя не могли сравняться с великолепием клана. Там, за стенами стоявшего на горе замка, раскинулся лес. Огромные деревья, украшенные россыпью сочных плодов, серебристые ленты рек, то игриво прятавшиеся за листвой, то вновь из-под нее выныривавшие, парившая над лесом пара белоснежных пегасов.

   Залюбовавшись грацией животных, Арман почти забыл о незнакомке. Поймав на себе ее жаркий взгляд, он внезапно почувствовал себя неловко, почувствовав, что краснеет. Впервые за долгие годы женщина заставила его смутиться, как обычного мальчишку. Боги, да что же это?

   Смотря на виссавийку, Арман вдруг понял – не волнует его красота за окном. Не волнует даже спящий за дверью Рэми. Впервые в жизни хочется только одного, чтобы эти черные глаза запылали радостью так же неистово, как теперь пылали мольбой.

   Ошеломленный этой мыслью, он шагнул назад, и уже не знал, благодарить богов или проклинать за немилость, когда скрипнула дверь и в покои вошел принц.

   – Добрый день, Рина, – Мир с серьезным видом склонился к руке девушки, коснувшись ее губами. – Счастлив видеть в своих покоях сестру вождя Виссавии.

   – Но я думала, что вы... – чуть разочарованно протянула виссавийка, смотря на Армана. – Я думала это вы...

   – Ну да, Арман действительно более красив, чем я, – насмешливо ответил Мир. – Наверное, это ему следовало родиться принцем. Но увы. Это всего лишь дозорный, и он сейчас простится с моей гостьей и оставит нас наедине, не так ли?

   Мир говорил спокойно, вежливо, но Арман уловил в словах друга тщательно скрываемое раздражение.

   – Да, мой принц! – он поклонился девушке, потом Миру, и стрелой вылетел из покоев брата.

   Позднее, прыская в лицо холодной водой, он молился только об одном: чтобы Миранис согласился... остаться в Виссавии. И чтобы еще раз увидеть Рину, младшую сестру вождя.

   На что он надеется?

   – О чем ты думаешь, Арман? – сказал он сам себе. – Она не для тебя.

   Разум соглашался. А сердце? Впервые в жизни сердце старшого бунтовало против разума.

   – Мой архан, – тихий голос хариба заставил Армана вздрогнуть. – Вашему брату гораздо лучше...

   – Спасибо, Нар, – Арман вспомнил, как отшвырнул недавно хариба, как тот неловко упал, ударяясь спиной о дверь, и быстро добавил. – Я приказываю тебе сходить к целителю. И прости...

   – ...мой архан...

   – ...прости, я не должен был. Больше этого никогда не повторится. Даю слово.

   Ударить хариба... который предан ему душой и телом... Какой стыд.

   Было темно и прохладно. Игна попала голой лодыжкой в что-то колючее и зашипела от боли, осторожно выпутывая ногу из зарослей ежевики.

   – Пошли домой! – начал канючить братишка.

   – Какое домой! – закричала девушка, наскоро залечивая царапину. Учитель доволен не будет: мало того, что влипла в ежевичник, так еще и сил слишком много на исцеление потратила, а ведь завтра посвящение. – Впервые за много дней не было бури. Понимаешь? И вообще, не ты ли хотел посмотреть на кассийцев? Хотел...

   – Ну, хотел, – не унимался не по годам умный братишка. – Глупость хотел. Темно, еще шею сломаешь... а я перехода делать не умею.

   А она умеет? Вместо того, чтобы вывести их прямо к замку, попала в лес. Где замок она понятия не имеет, и как вернуться назад, сказать по правде, тоже не совсем...

   – Ишь ты какой! Не о сестре думаешь, а о переходе! Домой не попадешь, в теплую кроватку?

   – Тише!

   Игна, услышав то, что давно услышал более чувствительный братишка, застыла, осторожно толкая брата в сторону противоположную ежевичнику. Сразу вспомнились предупреждения старших: кассийцы на них не похожи. Они циничны и злы, способны на нечто, о чем воспитанной виссавийке знать не полагается...

   Игну всегда интересовало до жути, что это за "нечто", о чем, закатывая глаза, так любила распинаться долгими вечерами целительница-мать.

   – Они как хищники. Едят мясо других животных, но не это самое страшное – они "едят" друг друга. Наслаждаются чужими страданиями. Когда я подхожу к такому человеку, мне его не исцелять, мне его убить хочется. Их жертвы... они не лучше. С таким же удовольствием, как и их мучители, истязают слабейших. Для их женщин избавиться от ребенка – нормально. Их жрецы убивают детей, родившихся вне брака. Если такой ребенок даже выживет, то лучше ему не будет – его просто "сожрут". Я не понимаю жестокости этих людей. Не понимаю, как можно другим причинять боль и этим наслаждаться... Я не понимаю, как можно спать с мужчиной, его ненавидя.

   – Мама, а что значит "спать с мужчиной"? – перебила однажды словесный поток матери Игна.

   Мать как-то смутилась, потом на лице ее появилась странная улыбка, щеки порозовели, и она ответила гораздо мягче:

   – Сама узнаешь, детка, когда время придет. И с нужным человеком. Тогда и возблагодаришь богиню, что не родилась кассийкой.

   – Ты говоришь о любви?

   – Я говорю о любви.

   – А если она не ответная?

   – Тогда это не любовь. Тогда надо идти к целителю душ и попросить избавить себя от пагубной страсти.

   Игна заткнулась сразу. Она давно и безумно любила мужа соседки: улыбчивого Ларила. Ларил, казалось, отвечал ей взаимностью, но странная это была взаимность: в учебе помочь, подсказать заклинание, утешить словом ли, делом ли, но никогда не переступал он невидимой черты, за которую так хотелось переступить Игне...

   Она даже книжку в библиотеке нашла, с запрещенными заклинаниями. Даже переписала приворот на бумажку и всегда носила на груди, боясь, что кто-то найдет.

   А если найдут, то ей не поздоровится – "ограничивать чью-то свободу" категорически нельзя. Что если заклинание найдут, то Игну на годы запрут в храме, до тех пор, пока она "не осознает всю тяжесть своего проступка". Если она использует заклинание и ее поймают... то Игну могут лишить дара и выгнать с позором из Виссавии, а этого она не переживет. Но и жить без Ларила, без его мягкой улыбки, теплых глаз, Игна не могла...

   Потому и томилась сколько лун, не спала ночами, плакала в подушку, сомневалась, потому и решила поддаться на уговоры брата и пойти "посмотреть на кассийцев".

   Может, не так страшно оно, изгнание?

   Может, не такие уж кассийцы и звери, как рассказывает мать?

   – Боюсь, – прошептал за спиной брат, в одно мгновение став из "настоящего мужчины" хнычущим мальчиком.

   – Постарайся сойти с тропинки. Только тихо.

   Игна услышала, как зашуршали кусты. Как тихо всхлипнул брат, наверное, попав в проклятый ежевичник. И сама сделала шаг в темноту, почему-то зная, что не успеет, и даже желая не успеть.

   Если это виссавиец, то ей ничего не грозит, кроме долгого разговора с учителем. Если это кассиец... она очень хочет увидеть кассийца. Настоящего. Кого-то, кто никогда бы не осудил ее страсть к Ларилу.

   – Кто тут?

   Мужчина. Сердце Игны дрогнуло. Кассиец. Виссавиец бы и в темноте ее узнал...

   В воздухе засветилось что-то, похожее на маленькую звездочку, звездочка разрослась, и Игна зажмурилась, боясь даже пошевелиться. Что-то хрустнуло рядом. На Игну дохнуло запахом мужского пота и чего-то еще, чуть пряного, приятного. Чужие, холодные пальцы коснулись подбородка, мягко заставляя девушку повернуть голову, и только тогда Игна решилась открыть глаза.

   – А ты хорошенькая, – присвистнул немолодой и лысоватый мужчина. От его сладкого, приторного голоса Игне стало почему-то не по себе. – Виссавийка. У меня никогда не было виссавийки.

   – Пусти, – пыталась прошептать Игна, но голос предательски захрипел. – Пусти...

   – Куда же тебя такую хорошенькую пустить, да на ночь глядя? – рука незнакомца легла Игне на грудь и от прикосновения ее передернуло. – Да пущу, пущу, не волнуйся, только чуть позднее...

   – Доброй ночи, Ферин, – холодный голос заставил Игну вздрогнуть. Скосив глаза, она увидела за спиной Ферина неясную фигуру. – Вижу, что вы слегка заблудились, мой друг. Буду рад проводить вас в замок.

   – А если я скажу, что не заблудился, Арам? Что желаю встретиться с вождем?

   Арам, советник вождя, которого уважал даже строгий отец. И Игна замерла, боясь шевельнуться, она уже и не знала, что лучше: липкие, холодные пальцы кассийца или холодный, незнакомый тон советника. Никогда ранее она не слышала, чтобы мужчины с кем-то так разговаривали.

   – Тогда я повторю свой ответ – вождь не желает этой встречи. А я не желаю, чтобы вы выходили из замка.

   – А как вы мне запретите?

   – Я ничего запрещать не буду. Если вы решите еще раз покинуть стены моего замка, я расскажу принцу, что вы настаиваете на тайной встрече с вождем, а также плутаете по лесу в поисках невинных виссавийских девушек. Или же вы перестанете упрямиться, и мы забудем о данном инциденте. Вы мой гость, я не желаю неприятностей.

   – Я тоже их не желаю, – смирился Ферин, отпуская Игну и оборачиваясь к Араму. Девушка пошатнулась, потом вдруг рванула в темноту, не обращая внимания, как в кровь раздирает ноги о ежевичник. Теперь она знала, что это такое "ограничивать чью-то свободу".

   Выдернув из-за пазухи листок бумаги, она порвала его в клочья и вздрогнула, когда услышала за спиной тихий шепот брата:

   – Ты в порядке?

   – Да... возвращаемся домой. Хочу поговорить с целителем душ. И не смей приближаться к кассийцам, слышишь!

   – Хорошо, сестренка, – брат вдруг прижался к Игне. – Ты только не кричи больше, слышишь? Не дрожи... не плачь... все сделаю, как скажешь...

Глава одиннадцатая
Разговор

   Проснулся Рэми на закате. В лицо дохнуло свежим воздухом, окно было распахнутым, и сквозь него проникали окрашенные красным солнечные лучи.

   – Ты прав, она красива, – мечтательно сказал стоявший у окна Мир. – Твоя Виссавия и в самом деле красива. И теперь мне кажется, что ты... брат, прости – дурак. Отказаться от такого...

   Рэми ничего не ответил. Он сел на кровати, спустив на пол босые ноги и потянулся за стоявшей рядом на столике чашей. Как ни странно, в чаше было не обычное питье Тисмена, а тот самый напиток, которым недавно угощал Рэми Арам. Эльзир...

   – Почему мы не в Кассии?

   Рэми не надеялся, что Мир ответит. Но принц опять оказался разговорчивым. В который раз. Виссавия действительно меняет людей? И в самом деле меняет... как вода сочится она сквозь пальцы и сглаживает углы... зачем?

   – Потому что я передумал.

   – Почему ты приказал меня оглушить?

   Ответа не последовало. Принц отошел от окна, опустился рядом на кровать и вдруг сказал:

   – Знаешь, я даже не ожидал, что вы – такие.

   – Какие такие? – не понял Рэми.

   – Странные. Сегодня я прочитал книгу об Акиме. Знаешь, кто такой Аким? В Кассии его почитают, как героя, а никто так и не удосужился сказать, что это был мальчик. Полукровка. Наполовину кассиец, наполовину виссавиец. Знаешь, как у нас относятся к незаконнорожденным полукровкам?

   Рэми знал. Делают рабами, сдают в храм или, что еще хуже – в дом смирения, в качестве "сладких мальчиков" для развлечения арханов.

   – В твоем возрасте, Рэми, у него уже был сын... Арам. Ты, со своей силой, так и не смог одолеть слуги Шерена, а он отправил в другой мир самого демона.

   – Это все написано в книге?

   – Все в книге не написано. Чувствую, что должно быть там нечто большее. Твой дядя... о нем там тоже много написано. В один день он потерял и родителей, и старшего брата. Знаешь, что такое для мага – семья?

   – Думаешь, он обо мне помнит?

   – Думаю, что если он о тебе узнает, то ты и шагу более не сделаешь из Виссавии. На его месте я поступил бы точно так же. Воздух моей страны, боюсь, излишне губителен для вас, утонченных созданий.

   Рэми хотел возразить, что он вовсе не "утонченное создание", но взгляд его вдруг упал на полускрытое тонкой тканью зеркало. В отражении, среди богатого убранства комнаты, Рэми различил две сидящие на кровати фигуры. Одну тонкую и гибкую – его. Другую...

   Сравнив себя с не слишком-то мускулистым другом, Рэми понял, как он на самом деле смотрится на фоне кассийских мужчин. Как подросток. Наверное, и ведет себя – как подросток. Глупо.

   – И боишься этого? Или надеешься, что я... что я наконец-то тебя избавлю от ноши?

   – Все еще хочешь это услышать? – Рэми вздрогнул. Прикусил губу. Кивнул. – Ты моя слабость, Рэми. Впрочем, о чем это я? Ты – слабость любого, кто с тобой свяжется. Обаянию целителя противиться сложно, а ты... ты целитель.

   – Я никогда и никого не исцелял.

   – Исцелял. Твои виссавийцы лечат души, тела, а ты – судьбы. И меня ты исцелил. До тебя я был эгоистичным дураком. Только ты, со своей мнимой беззащитностью заставил меня почувствовать... ответственность. Когда ты умер... я впервые понял, что мои поступки и моя жизнь... она принадлежит не только мне. И я отвечаю и за тебя, и за Лерина, и за Кадма, и за Тисмена. Странно, но даже это все – мелко. Я отвечаю за свою страну. И за ту служанку, что перегрызла себе вены. По моей вине.

   – Не понимаю.

   – Я знаю, что не понимаешь. Сам того не замечая, ты с легкостью меняешь чужие судьбы. Лечишь их.  Иногда я тебе завидую. Иногда... мне тебя жаль. И знаешь, кого мне жаль больше всего? Вождя. Посочувствовав Калинке, ты и его жизнь перевернул.

   – Ничего я никуда не поворачивал! – взвился Рэми. – За кого ты меня принимаешь? Я что, бог?

   – Глупый, – усмехнулся Мир. – Глупый мальчик, наделенный огромной силой. И сам об этом не знаешь...

   – Боишься меня?

   – Нет. Но другие – боятся.

   Рэми не ответил. В последнее время Рэми чувствовал себя маленьким ребенком, которого все оберегают. После того, как благодаря ему хранительница заставила вождя заключить союз с Виссавией, Рэми не спал ночами, все думая.

   Почему он все же стал телохранителем? Благодаря своей силе, ловкости или все же крови... Не потому ли оказали такую честь Рэми, чтобы иметь возможность влиять на могущественный клан виссавийцев?

   Когда Рэми входил в покои принца, разговоры часто обрывались. Будто не доверяли до конца телохранители ни виссавийцу, ни его знаниям. Никто никогда не спрашивал его совета, все решалось за его спиной, а от телохранителя требовали только одного – быть всегда на глазах. Быть всегда рядом с принцем или одним из телохранителей. Как красивой игрушке, или собачонке, что так модны при кассийском дворе.

   И только в Виссавии принц начал разговаривать с Рэми. Почему? Может, почуял угрозу?

   – Я благодарен тебе, – продолжал тем временем Мир. – До твоего появления мой отец был на грани отчаяния. Совет получил слишком много власти, в его руках была казна, войско, а что осталось у нас? Обычные почести. Потому-то я и предпочитал упиваться в трактирах. Знаешь, как приятно быть красивой куклой, что выставляется по праздникам?

   Рэми знал. Именно так чувствовал он себя в последние полгода – как красивая кукла, что сопровождает принца на празднества. Никогда – на совет.

   – Ничего ты не знаешь. Когда ты появился, именно Виссавия стала нашей опорой. Она и ее величие вернули отцу власть. И слово повелителя, недавно слабое, теперь вновь имеет вес.

   Значит, вот что нужно Миру. Поддержка Виссавии, и ничего большего.

   – Пока ты упивался борьбой с Алкадием, мой отец понемногу поменял состав совета, отправил наиболее амбициозных подальше в провинцию, и только в последние полгода я по-настоящему чувствовал, что такое быть наследным принцем.

   – И теперь, когда ты приобрел власть, Виссавия тебе больше не нужна. А вместе с ней и я, – оборвал принца Рэми. – Кем ты меня считаешь? Игрушкой, соперником?

   – А почему не другом?

   – Тогда почему не доверяешь? Оглушаешь?

   – Оберегаю тебя. И твой клан, что так много для меня сделал. Это плохо? Я... не знаю, как тебе помочь. Ты – наследник вождя. Элизар тебя оплакал, но богов не обманешь. И служителей их – тоже. И, смотря, как ты расцветаешь в Виссавии, я начинаю думать, что не имею права...

   – Не имеешь права на что?

   – Вновь волочь тебя в Кассию. Вновь подвергать твою жизнь опасности. Потому как ты... ты равен мне. Ты такой же принц, как и я. И ты не должен со мной умирать.

   – Я не дам тебе умереть.

   – А это уже не нам решать, – принц сглотнул. – Чую, как ты меняешься, Рэми. Младшая богиня предъявляет на тебя права. Однажды ты должен будешь выбрать. И боюсь, уже совсем скоро. А я... я как твой друг, приму любой выбор.

   Мир вновь поднялся и отошел к окну, а Рэми потянулся за висящей на спинке стула туникой, быстро одеваясь. Напиток хранительницы, а только она могла оставить чашу на столе, придал Рэми сил, бодрости, и заставил на время забыть о боли в голове.

   Мир, шальной Мир. Не боишься ты смерти, никогда не боялся. Да и Рэми, сказать по правде – тоже. Он иного боялся, что поддастся, откроется вождю и окунется в блестящий водоворот тайных знаний. Того, что никогда не даст ему ни принц, ни Кассия, ни даже телохранители повелителя.

   Любой в клане знает больше, чем Рэми, умеет больше, хоть и обладает меньшими возможностями.

   И кассийцам никогда не понять ни Рэми, ни его характера, ни источника его силы. Они могут лишь слегка помочь, виссавийцы – научить.

   А пока Рэми подобен орленку, воспитываемому львом. Надолго ли хватит орленка? И надолго ли хватит льва?

   Но как одно Рэми знал твердо – стоит ему решиться остаться в клане, и богиня больше не будет поддерживать ни повелителя Кассии, ни ее сына. И даже он, Рэми, этого не изменит. Потому что для виссавийцев главное – клан, остальное – неважно.

   – Все равно, что ты говоришь, все равно что ты делаешь, – сказал Рэми. – Но мой дом – рядом с тобой. В Кассии, до которой Виссавии нет дела. И другого дома я не знаю.

   – И не хочешь узнать?

   – А зачем? – парировал Рэми. – Все, что мне дорого, все, что я люблю, все, с чем себя связываю – в Кассии. И ты – не только мой принц. Ты – мой друг.

   – Много красивых слов, – поморщился Мир.

   – Может, для тебя это и красивые слова. А для меня...

   – А для тебя, что?

   Рэми опешил. Он вновь не понимал. Почему тон принца холоден, как лед, почему глаза его, обычно карие, теперь потемнели до черноты. Что Рэми сказал не так?

   – Чего ты от меня хочешь?

   Настала очередь Мира опешить. И в самом деле – чего он хочет? Только теперь, посмотрев в глаза телохранителю, Мир вдруг понял. Рэми – это всего лишь юноша. Талантливый, очень много переживший, а все же юноша.

   Ему бы, по-хорошему, еще пару лет да развиваться под теплым крылышком брата, а вместо этого Рэми, деревенского мальчишку, окунули с головой в дворцовые интриги. И теперь требуют...

   Но как ему, Миру, быть? Отпустить Рэми, поддаться... жалости. Но жалости к кому, о боги? К целителю судеб? Или младшему, горячо любимому братишке лучшего друга?

   – Ничего я от тебя не хочу, – сказал принц, желая поскорее закончить разговор.

   Он врал. На самом деле он хотел от Рэми очень многого, но гораздо большего, чем тот мог ему дать – он хотел иметь сильного советника, опору, мага, того, кем Рэми должен был стать... через некоторое время. Но если ли у Мира это время?

   "Твоя жизнь подходит к концу, мой принц, – голос Ниши звучал в голове Мира и днем и ночью. – И прежде чем уйти, ты должен сделать нечто важное – ты должен удержать власть в руках вашей семьи."

   Должен, но как? Глядя на Рэми – мага, целителя, наследника Виссавии – Мир мог думать только об одном – подняться сейчас с этого проклятого кресла, пойти к вождю Виссавии и выдать глупого мальчишку... А так будь что будет! Только бы не тащить за собой. Ни его, ни остальных телохранителей.

   Рассказать о пророчестве? Дать возможность уйти? Да ведь не уйдут.

   И все равно почему-то больше всего жаль именно Рэми.

   Не Тисмена, этого зеленоглазого тихоню, что любил скрываться в своем кабинете, вместе с растениями, зверюшками и книгами.

   Не Лерина – спокойного, уравновешенного, уверенного в себе, холодного, как умытая в ручье сталь.

   Не даже Кадма – дамского угодника и насмешника, верного товарища и в бою, и на балу, и в шаловливой пьянке.

   А этого Рэми... черноволосого, тонкого, тихого и упрямого... почему-то жаль. И пошел бы прямо сейчас к вождю Мир, да вот только... не простит его мальчишка. Что угодно простит – и унижение, и трепку, и холодный приказ, а вот предательства не простит. И жалости к себе не простит.

И почему-то важно было для принца это прощение. Важно, чтобы молчаливый, неохотно высказывающийся Рэми всегда был рядом. Будто мальчишка приносил удачу... Да и достоин ли вождь Виссавии такого наследника, коль не сумел уберечь ни сестры, ни ее детей?

Коль сошел с ума среди целителей душ? Позволил себе это? Скатился в безумие, хотя имел целый клан целителей, готовый помочь, поддержать... безответственный и слабый... вот кем на самом деле был вождь Виссавии.

   "Не сумел вождь тебя уберечь, значит, не достоин", – подумал вдруг Мир, смотря в черные глаза мальчишки.

   И сам вдруг испугался. Устыдился. Потому что поймал себя на мысли – думает о Рэми, как о собственности. Как о амулете, что висит на шее. И в то же время...

   – Какая она? – спросил вдруг Мир.

   – Кто? – не понимающе ответил Рэми.

   – Моя сестра. Твоя невеста. Какая она?

   Рэми отвел взгляд. Ну как же, выругался про себя Мир, первая любовь, чистая, невинная. Цветочки, короткие поцелуи по углам и шальная подготовка к свадьбе. С девушкой, которой Мир и знать не хотел до появления в его жизни Рэми.

   – Мне просто спокойно с ней, – начал телохранитель. – Я чувствую себя наполненным. И не хочется ни тревожиться, ни думать о будущем. Она – будто холодная вода, что остужает мой огонь. И мне это нравится... Понимаешь?

   – Понимаю, – нахмурился Мир.

   А ведь любит. Так любит, как Мир и не любил никогда. Говорит о ней, а глаза светятся теплом, и выражение на лице такое мягкое, спокойное... незнакомое.

   – А ты? – неожиданно спросил Рэми. – Ты – любил?

   – И не полюблю, – быстро ответил Мир. – Что мне ваша любовь? У меня есть Кассия.

   – А у меня – Виссавия, – в тон ему ответил Рэми. – И Кассия, но Аланна для меня – важнее.

   Как может женщина быть важнее?

   Но тут в глазах целителя судеб появилось странное, задумчивое выражение, и принц быстро добавил:

   – Не смей меня жалеть.

   – Что? – не понял Рэми.

   – Не смей меня жалеть! Не смей желать мне любви, слышишь, не смей, целитель судеб!

   – Не смею...

   Но странное чувство тревоги не отпускало принца еще долго. Лишь поздней ночью, закончив, наконец-то, длинное письмо отцу, Миранис отдал послание харибу и забылся на холодных простынях. Один: после смерти Лейлы он почему-то так и не решился выбрать новой фаворитки.

   Это, наверное, судьба всех властителей – мучительное одиночество и огромный груз ответственности, которую и разделить-то толком не с кем.