355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анита Мейсон » Иллюзионист » Текст книги (страница 4)
Иллюзионист
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 11:27

Текст книги "Иллюзионист"


Автор книги: Анита Мейсон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

2. Боги

Себаста – новое имя древней горной столицы Самарии, столицы, которую прежде, а зачастую и до сих пор тоже называли Самарией. Новое имя было дано Иродом Идумеянином, который любил, чтобы в царстве была ясность, и успел заработать своей чрезмерной сноровистостью самую дурную репутацию.

Также Ирод любил современную архитектуру и подарил Себасте множество прекрасных зданий в греческом стиле. Он не старался понравиться своим подданным, которые были уверены, что за греческими зданиями последуют греческие нравы, и с мрачным удовлетворением наблюдали, как их сыновья отбрасывали скромность, всегда украшавшую обрезанных евреев, и обнаженными занимались борьбой в новых гимнастических залах.

Однако в то время коренное население Самарии уже не составляло большинства. В соседней Иудее утверждали, что коренных самаритян вовсе не осталось. По мнению иудеев, все самаритяне были либо полукровками, либо просто язычниками, так как являлись потомками восточных народов, которыми Саргон Ассирийский заселил северное царство (сначала выселив из него израильтян) семь веков назад. Самаритяне с возмущением доказывали свою принадлежность к избранному народу и, объясняя явные отклонения от иудейского вероучения, утверждали, что вовсе не они от него отклонились. Это был очень старый спор, непонятный никому, кроме самих спорящих.

Через полвека после смерти Идумеянина, обстоятельства которой были совершенно отвратительны (смертельная болезнь затягивалась так долго, что прогнивший насквозь монарх успел сжечь заживо группу молодых религиозных вольнодумцев), Себаста была одним из самых космополитичных городов империи. Население города включало большую греческую общину, разрозненных италийцев, африканцев и азиатов, а также уцелевших ассирийцев. В городе были распространены десятки религий, что заслужило ему славу нерелигиозного города. С места храма Ваала, построенного Агавом Вероотступником, набожному самаритянину открывался вид на святую гору Геризим, на которой (а вовсе не на Синае, вопреки утверждениям иудеев) Моисей получил Закон и на которую уже в недавнее время апостол повел своих последователей в поисках священных сосудов, утерянных при разграблении Храма. (Сосуды так и не были найдены, паломники же – казнены по приказу прокуратора Пилата.)

Если не смешивать религию с политикой, Себаста была приветливым, уютным городом, и после всех несчастий, приключившихся с ним в Иудее, Симон Волхв поспешил туда как к себе домой. Ему казалось, там он будет в безопасности. В этом он ошибался.

Он не был в Себасте пять лет, но вспоминал о ней с любовью как о месте, где он наделал немало шуму. Входя в город пропыленным, усталым и злым, с осликом, который норовил съесть его багаж, и с Деметрием, жалующимся на стертые ноги, Симон почувствовал огромное облегчение. Он был уверен, что его тотчас узнают. Он надеялся, что его не успеют узнать, пока он не примет ванну. Было бы лучше всего, если бы его не узнали, пока он не подыщет приличное жилье и не оправится после дороги. Однако, если бы ему встретился старый знакомый, который предложил бы ему комнату, он бы не стал отказываться.

Он шел по улицам с Деметрием и с осликом, и никто его не узнавал.

Они нашли жилье на постоялом дворе, запущенном и не очень опрятном, в дешевом районе города. Симон с отвращением посмотрел вокруг.

– Каков ваш род деятельности? – задал вопрос хозяин гостиницы, осмотрев его с подозрением.

Симон негодовал. Он хотел сказать, кто он: маг, который пять лет назад превратил главную площадь Себасты в зеленый лес, наполнив его львами, тиграми и скачущими газелями. Он поборол это желание. Ему бы все равно не поверили, а это хуже, чем когда тебя не узнают.

– Я купец, – сказал он холодно, – но я торгую очень редким товаром. Я удовольствуюсь комнатой.

Ему придется довольствоваться этим, пока не найдется что-нибудь получше. Он упал на постель, и его охватило уныние. Город за городом, и всякий раз приходилось все начинать сначала. Здесь, где он рассчитывал встретить друзей, было то же самое. Никто его не помнил.

Деметрий, возившийся со своими волдырями, посмотрел на него с выражением, которое можно было бы принять за симпатию.

– Через пару дней все образуется, – сказал он.

– Ты идиот, – сказал Симон.

Деметрий часто угадывал, о чем он думает. Это приводило Симона в бешенство. Он мог читать чужие мысли лучше, чем Симон.

Но Деметрий оказался прав.

Через два дня после приезда в Себасту, после ванны, отдыха и нового плаща, настроение у Симона улучшилось, и он с уверенностью прогуливался по оживленным поздним утром улицам. Иногда ему казалось, что он видит знакомое лицо, но на него смотрели как на чужака.

Хорошо, скоро они о нем узнают.

Он остановился возле мужчины, продававшего певчих птиц в деревянных клетках. Он указал на клетку, в которой была одна птица.

– У вас в одной клетке слишком много птиц, – сказал он. – Они передерутся.

– О чем вы говорите? – изумился торговец. – Там всего одна птица.

– Чепуха, – сказал Симон. – Их пять по меньшей мере.

– Там всего одна, говорю вам.

– На самом деле, – сказал Симон, – я насчитал десять.

– Ты сумасшедший или как?

Собиралась толпа.

– Десять, двадцать, какая разница? – сказал Симон. – В любом случае нескольких следует выпустить.

Он отодвинул пальцем щеколду на дверце клетки.

– Эй, – сказал продавец птиц, – руки свои убери.

– Сколько вы хотите, – спросил Симон, – за всех птиц в этой клетке?

Зеваки шушукались и хихикали.

– Два сестерция, с клеткой. И тогда выпускай сколько влезет.

Симон положил монету в протянутую ладонь и отворил дверцу. Птичка вприпрыжку приблизилась к самому краю клетки и замерла, испуганно попискивая, не веря в свободу. Симон повернулся и обвел толпу взглядом.

Птичка затрепетала крыльями, с неожиданной уверенностью расправила их и взмыла в небо. Вторая птичка, трепетавшая крыльями вслед за первой, колебалась секунду, прежде чем стремглав улететь. Ее место тотчас заняла третья птичка, за ней четвертая, пятая, и вот уже птички хлынули из клетки неисчислимым потоком, с щебетом разлетаясь над головами изумленной толпы.

Симон защелкнул маленькую деревянную дверцу.

– Клетку оставь себе, – сказал он и удалился.

В секте, которая утверждала, что близится конец света, назревал раскол. Сперва ничего серьезного: перебранка между двумя фракциями насчет распределения продуктов. Одна фракция жаловалась, что некоторых ее членов обошли. За обидой скрывалась антипатия, существовавшая между двумя культурными группами, однако различия касались также религиозных и политических взглядов. Секта была основана людьми с узким политическим кругозором, считавшими себя реформаторами национальной религии. Теперь же религиозные и политические взгляды новых членов секты были заражены контактом с утонченной культурой империи. Противоречия обострялись различием языков: новые члены секты говорили по-гречески.

Продуктовый конфликт был улажен, справедливая система распределения – установлена. Но конфликт скрывал более глубокую проблему, которая со временем приобрела в глазах верхушки едва ли не первоочередную важность. Кого все-таки можно было принимать в эту эксклюзивную по этническому происхождению, классово-ориентированную, апокалиптическую по мировоззрению секту избранных? Они были простыми людьми и не думали о будущем – поскольку его не предвиделось. Поэтому они пошли удить мелкую рыбешку, а поймали Левиафана.

Тем временем возникали другие проблемы, возможно неизбежные, но огорчительные для общины, претендующей на то, что живет в правде и гармонии. Все имущество было в общей собственности: те, кто что-то имел, всё продавали и вручали деньги руководителям, которые распределяли их среди нуждающихся. В конце концов человеческая природа дала о себе знать. Один землевладелец продал имущество и отдал секте лишь часть вырученных денег, сказав, что это вся сумма.

Во главе секты в то время стоял человек неясного происхождения, известный под именем Кефа. Он полагался на веру и интуицию, более чем на разум, и завоевал уважение простотой жизни и способностью творить чудеса. Говорили, что он может читать чужие мысли. Было известно, что он совершил несколько потрясающих чудес. Возраста он был среднего, но зрелость не смягчила его характер.

Согласно единственному сохранившемуся свидетельству, неудачливый землевладелец принес свой дар Кефе, который тотчас распознал обман.

– Ты солгал Богу, – закричал он.

Землевладелец упал без чувств, а когда его поднимали, оказалось, что он уже мертв.

Даже самые ярые враги секты не могли обвинить ее в легкомыслии.

Среди ее врагов был начитанный молодой человек из состоятельной семьи; широкое общее образование не мешало ему быть набожным. В этих антиобщественных сектантах он видел угрозу, какая не нависала над религией его народа в течение нескольких веков, и направлял свои недюжинные способности на борьбу с новой опасностью.

Это был подарок судьбы или награда за его гениальность: Симон склонялся к последнему. Через несколько дней вся Себаста знала о стае орлов, которая вылетела из маленькой клетки и затмила солнце. На улице с ним здоровались люди, которых он прежде не встречал, его приглашали на обед мужчины, с которыми он не был знаком. Пока он отклонял приглашения. Однако он не отказывал клиентам, которые приходили в гостиницу со странными просьбами. Деньги потекли ручьем, оседая в его кошельке, под матрасом и в сейфе хозяина гостиницы.

Хозяин гостиницы, выведенный из себя бесконечным потоком посетителей, которые не задерживались выпить его вина, потребовал объяснить ему, что за выгодные сделки совершаются в комнате Симона. Чтобы прекратить расспросы, Симон дал ему щедрые чаевые и снял дом в фешенебельной части города.

Дом был удобным, просторным и большим. Обходился он дорого, но Симон говорил себе, что ему нужен простор. Он задумал большую работу. Кроме спальни ему требовался небольшой кабинет и лаборатория для проведения опытов. Он переехал, Деметрий с трудом донес книги и ящики с оборудованием, которое Симон купил на базаре в приступе воодушевления.

Чтобы отметить перемену своего положения, он принял приглашение на обед.

– Я всегда легко лечил эпилепсию, – объявил врач. – Козлятина, зажаренная на погребальном костре, – безотказный рецепт.

– Безотказный, – машинально повторил Симон. Он был занят удалением костей из самой маленькой рыбешки, которую когда-либо видел. После того как он принял приглашение, ему стало известно, что Морфей знаменит своей скупостью.

– Да. – Врач погрозил ему толстым пальцем. – Желчь животного не должна попасть на землю. Я полагаю, в каждом случае, когда рецепт не помогал, эта простая предосторожность не была принята.

– Как интересно, – сказал Морфей. – Почему нельзя, чтобы она попала на землю?

– Соки желчного пузыря, – начал объяснять врач, – горячие и влажные…

– Большой палец девственницы, – вставил Симон, – прохладный и сухой…

– Колдовство! – выпалил врач.

– Что вы, – сказал Симон. – Речь не об отрубленном пальце, а о том, который по-прежнему находится на руке его обладателя.

– Эпилепсию можно вылечить прикосновением большого пальца девственницы? – в изумлении спросил Морфей.

– Конечно. Только, разумеется, правой руки.

Тразилл, молодой щеголь, который пришел поздно и в течение всей беседы не переставал зевать, спросил, растягивая слова:

– А что, в Себасте остались девственницы?

Четвертым гостем был трибун, которого недавно направили в этот город. Он отвечал за общественный порядок. Морфей хотел с ним подружиться, но начал неудачно. Трибун хмурился. Он хмурился последние полчаса, в течение которых его бокал для вина оставался пуст.

– Я полагал, в этой части страны, – холодно сказал трибун, – эпилепсию вызывают демоны. Как, впрочем, и все остальное.

– Ну да, – с готовностью отозвался Морфей. – У моего двоюродного брата была служанка, в дочку которой вселился демон. У нее случались приступы буйства, и ее приходилось запирать в чулан, иногда ее держали там целыми неделями. Она была очень сильная, однажды чуть было не выломала дверь. Удивительно, правда?

– Выдумки и чепуха, – сказал врач.

– Что демоны могут вселяться в людей? – спросил Симон.

– Конечно нет. Они могут вселяться и вселяются. Но это не вызывает эпилепсию.

– Откуда вы знаете? – возразил Симон. – Если демон вселяется в кого-либо, он может с таким же успехом развлечься, вызвав эпилепсию, как и любым другим образом.

– Абсолютно ненаучный подход. Эпилепсия вызывается притоком тепла к мозгу, что расстраивает его деятельность, так как в нормальном состоянии он холодный и в нем нет крови.

– То, что в мозгу нет крови, – прервал его трибун, – может опровергнуть любой солдат, который видел человека с расколотым черепом.

Наступило молчание. Слуги внесли очень маленькое блюдо с очень маленьким куском жареной баранины. Трибун не верил своим глазам.

– Что касается дьяволов, – лениво произнес Тразилл, – один из моих слуг видел недавно человека, который изгонял их. Человек был из Иудеи.

– О, эти жалкие иудейские заклинатели, – поморщился врач. – Они создают больше проблем, чем лечат.

– Демона, вселившегося в дочку служанки моего двоюродного брата, – сказал Морфей, – изгнал бродячий заклинатель. Демон завизжал и вышел клубом черного дыма. Брат говорил, это было страшно.

– Что стало с девушкой? – спросил Симон.

– Какое-то время она вела себя нормально, а потом в нее вселился другой демон, и стало еще хуже. Некоторые люди притягивают демонов, я полагаю.

– Это как раз то, что я имел в виду, – сказал врач. – Не успеешь избавиться от одного демона, а на его месте уже десять.

– Семь, – рассеянно поправил его Симон.

– От добра добра не ищут, как говорят. Уж лучше демоны, если на то пошло.

– Но если его знаешь, – сказал Симон, – можно его изгнать. Первый принцип экзорцизма – знать имя демона.

– Я полагаю, – произнес трибун, глядя прямо в глаза Симону, – это также первый принцип магии.

– Что угодно можно обратить ко вреду, – дипломатично сказал Симон. – Сам я ничего не знаю о магии.

– Говорят, вы можете летать, – сказал трибун.

– Это правда. Но для этого я не обращаюсь к демонам и не приношу жертв ночью. Эта способность дана мне богами.

– Я поверю в это, когда увижу, – проворчал врач.

– Скоро у вас будет такая возможность, – улыбнулся Симон.

Врач разозлился:

– Как человек науки, я категорически вас уверяю…

– Что еще вы можете делать? – перебил его трибун.

– Многое, – ответил Симон, – но это требует доброжелательных зрителей.

– Я уверен, все здесь собравшиеся… – начал Морфей.

– Этот человек из Иудеи, – сказал Тразилл, – исцеляет прокаженных. Одним своим касанием.

– Чепуха! – вскричал врач. – Проказа вызывается чрезмерной холодностью и сухостью…

– Несомненно, – сказал Симон. Он повернулся к Тразиллу: – Как зовут этого вашего чудотворца?

– О, я даже не поинтересовался. Он был таким занудным. Один из этих религиозных фанатиков – заставляет всех каяться.

– Как это утомительно, – сказал Симон.

– Но, судя по словам моего слуги, он был немного странным, – продолжал Тразилл. – Ну, вы знаете иудеев – верят только в одного Бога и все такое. Так вот, этот иудей взывал не к иудейскому богу, а к какому-то другому.

– Как? – с интересом спросил Симон. – Тогда он не мог быть иудеем.

– Но он был им.

– К какому богу он обращался?

– По словам моего слуги, он обращался к духу человека, который был казнен несколько лет назад.

– Что? – сказали Симон и трибун в один голос.

Все в недоумении молчали. Симон откинулся и выковыривал застрявшую между зубами баранину: такое впечатление, что между зубами застряло столько же мяса, сколько попало в желудок.

– Так-так, – проговорил он. – Некромант. И даже не скрывает этого. Я даю ему месяц, прежде чем власти с ним разберутся.

Он встретился взглядом с трибуном. Они улыбнулись друг другу, как два кота.

Симон вдруг почувствовал, что жизнь прекрасна.

– Иногда мне удается, – сказал он, – превратить воду в вино. Сейчас это могло бы оказаться полезным. Хотите, я попробую?

Он встал и вышел во внутренний дворик, где бил скудный фонтан. Фокус удавался, только когда компания уже изрядно выпила, но просто удивительно, как нужда может притупить и не самый, казалось бы, испорченный вкус. Он взглянул вверх: на ночном небе сверкали звезды. Орион и Кассиопея, Альфа и Омега, нескончаемая паутина тайны. Боги ночи, боги космоса, примите меня как своего. Сегодня он был способен на все.

Казалось, на площади собралась половина Себасты. Даже деревенские жители оторвались по такому случаю от своих полей. Маг обещал показать грандиозное представление.

Симон стоял на краю площади на помосте, покрытом пурпурной материей. Левее помоста было пустое пространство, отгороженное от толпы.

Он приветствовал собравшихся, воздев руки.

– Друзья мои, – обратился он к зрителям, – вы пришли развлечься, но я дам вам урок. Я расскажу вам историю, древнюю как мир.

Казалось, воздух посвежел. Над замкнутым пространством площади поплыла зеленоватая дымка. Внутри нее возникли столбы более интенсивного зеленого цвета и стали приобретать форму; вырастая из дымки, формы становились резче, а дымка оседала на землю вокруг них, превращаясь в траву. Возник сад с буйной растительностью, яркими птицами и пресмыкающимися.

– Смотрите наверх, – сказал Симон.

Воздух потемнел, словно его накрыла гигантская тень. Подняв головы, они увидели огромные ветви, качающиеся над площадью. Величественное дерево высотой с ливанский кедр; на его нижних ветвях весели блестящие шаровидные фрукты.

Симон привлек их внимание к тому, что происходило под деревом.

Спиной к ним у дерева стояла женщина и смотрела на ствол. Она отошла, и они увидели огромного желтого змея, обвившегося вокруг ствола.

Верхняя половина змея двигалась в обворожительном танце, и время от времени змей останавливался, чтобы указать головой на фрукт, висящий на нижней ветви дерева.

Женщина решительно мотала головой. Змей продолжал танцевать. Немой диалог повторился несколько раз. Затем женщина медленно подошла к дереву. Медленно она потянулась за фруктом, сорвала его и поднесла к губам.

Толпа вздохнула.

В дальнем конце сада появился мужчина, он нес корзину с виноградом на плече. Он подошел к женщине, которая протянула ему фрукт. Он остановился и жестом отстранил ее. Она улыбнулась и снова предложила фрукт. Он сделал шаг вперед и взял его.

Раздался раскат грома, и обе фигуры попятились. Внезапно наступила темнота. Потом перед деревом возник ослепительный свет.

Из света вышла статная фигура со снежно-белыми волосами и лицом, подобным огню. Буквы на ее груди складывались в Святое Имя. В руке она держала меч, который походил на язык пламени. Она направила меч в сторону мужчины и женщины, и те, корчась от его прикосновения, исчезли во тьме.

Постепенно темнота отступила. Огненная фигура исчезла.

Краски дерева бледнели, словно выцветая на солнце, ствол терял очертания, растворяясь в полуденной дымке. Небо впитывало огромные ветви, они сжимались и крошились на глазах, пока в синеве не осталась полоскаться тряпичным лоскутом единственная полоска зелени.

Он задержал видение еще на миг, а потом позволил ему полностью исчезнуть.

Наступила тишина, длившая ровно столько, сколько необходимо, чтобы осознать, что это был сон. Потом возник робкий шумок, который становился все громче, пока не превратился в крик тысячной толпы:

– Симон! Симон! Симон!

Он стоял на помосте, в ушах его слышался звон, в голове царила странная пустота. Он улыбался, испытывая чувство легкой жалости.

– Симон! Симон! Симон Волхв!

Скандирование толпы отражалось от стен окружающих зданий, и вот уже казалось, что вибрирует сам воздух. Среди одиночных выкриков, прорезавших слитный гомон, Симон услышал:

– Слава богу Симону!

Другие голоса заглушили этот крик. Некоторые женщины начали срывать с себя украшения и бросать к его ногам. Некоторые люди падали ниц.

Этого он не мог позволить. Он поднял руки в повелительном жесте, и скандирование тотчас прекратилось. Он поклонился и сошел с помоста. Толпа расступалась перед ним, словно воды Красного моря.

Для большинства людей в то время назвать кого-то богом не было богохульством. Граница, отделявшая людей от богов, была нечеткой и постоянно нарушалась чередой фараонов, царей, героев и императоров. Чтобы считаться богом, нравственные качества были ни при чем. Единственное, что отличало людей от богов, – это власть.

В такой культуре человек, способный творить чудеса, неизбежно считался своего рода богом. Трудно было бы найти чудотворца, который хотя бы иногда не верил, что он тот, кем его считают. Проблема заключалась в том, чтобы сохранить свой особый статус, не позволяя поклонникам вознести себя так высоко, что падение становится не только неминуемым, но и катастрофичным. Все это в те времена было неизвестно, поскольку вместо психологии людям служила демонология.

Ожидания зрителей накладывали на плечи чудотворцев тяжелое бремя. Некоторые не выдерживали этого бремени и теряли рассудок. Существовало множество ритуалов, позволяющих магам увеличить свою силу. Самые эффектные ритуалы предназначались для слияния между магом и сверхъестественным существом. По сути, это были ритуалы самообожествления. Некоторые из них требовали долгого поста, очищения и позволяли в кульминационный момент превратиться в птицу.

Однако успешное, казалось бы, исполнение такого ритуала могло, вероятно, лишь усугубить проблемы мага.

Симон летал.

Было теплое весеннее утро, ясное и безветренное. Стоя на крыше здания суда, протянув ладони к солнцу, он слышал приглушенный шум толпы. Взглянув вниз, он увидел трибуна в группе должностных лиц, стоявшей поодаль. На мгновение ему показалось, что он видит другое лицо, и отчего-то ему стало тревожно. Когда он посмотрел снова, лицо исчезло. Он решил не думать об этом. Сегодня не время для предзнаменований.

Он обратился к Гору, высшему источнику своей силы. И Гор отозвался.

Его обдал огонь. Огонь пробегал по его лицу, рукам, босым ногам, пронизывая его тело до кончиков пальцев и вновь поднимаясь вверх, охватывая пространство между крышей и подошвами его ног, которые приподнялись, когда он, раскаленный, поднялся и заскользил по воздуху, легкий, как пепел.

Он летел над толпой, зданиями, садами, серебристым ручейком. В глубокой тишине он отчетливо слышал, как журчит, обтекая камешки, вода. Он видел маленькие, тесно стоящие домики на окраине, греющихся на солнце собак, ослика, дремлющего во дворе. За домиками он видел бескрайние горы.

Незаметно воздух стал более разреженным. Симона потянуло вниз, но так незаметно, что казалось, у него в запасе вся жизнь, чтобы подготовиться. Впереди показалась прохладная зелень сада, приветливая, как улыбка друга, и он позволил опустить себя туда. Он снижался так медленно, что можно было подумать, сама зелень поднимается принять его. И вот он уже крепко стоит на земле, его ноги утопают в нежном ковре травы.

Он слышал рев толпы, подобный далекому морю.

В одной-единственной части империи грань между людьми и богами была не только четко очерчена, но и неприкосновенна. Правители уважали такую жестоковыйность иудеев и даже освободили их – исключительная привилегия, дарованная лишь одному народу, – от поклонения императору. Продиктовано это было исключительно здравым смыслом. Последний правитель, который попытался навязать провинции чуждые обряды, вызвал двадцатилетний бунт, в результате которого его преемники потеряли власть в стране.

Однако мистическое воображение неподвластно закону, даже божественному. Иногда высокие думы заводили иудейских провидцев и волхвов по другую сторону запретной черты. Для интуиции далекое бывает близким. Огненное вознесение Илии, странное исчезновение Еноха – что это, если не намеки на запретное обожествление? Для иудеев отчаявшегося поколения такие намеки не проходили незамеченными и сплетались в ткань апокалипсических видений. Самаритяне, Илию не больно-то жаловавшие, включили в свою теологию скорое возвращение на землю Моисея как скрытого божества.

Мессия, которого ждали самаритяне, звался Таэб. То, что он должен был быть вторым воплощением великого освободителя из плена, само собой разумелось. Он должен был объединить разобщенные царства Израиля и повести их к окончательной и сокрушительной победе над угнетателями. Он должен был возобновить истинное богослужение на горе Геризим и провозгласить Второе Царствие, которое через несколько столетий окончится разрушением мира от огня и всеобщим воскрешением из мертвых.

Эти буйные фантазии не поощрялись властями империи и лелеялись втайне.

Вино, которое предлагала Симону толпа, было опасным. Он от него отказался. Но, несмотря на принятое решение, не мог удержаться и не пригубить. Вино вскружило ему голову и оставило горький привкус.

Конечно, он знал, что он не бог. Он спал, просыпался, ел, ходил в туалет, мучился от зубной боли и порой испытывал страх, как все другие люди. Он хотел того, чего иметь не мог, и не знал многого, что ему хотелось бы знать. Его мать была дочерью виноградаря, а его отец насладился ею в винограднике и бесследно исчез. Боги – они другой породы.

Он не знал, кто он такой.

Он разумно организовывал свою жизнь так, чтобы у него не оставалось свободного времени думать об этом. По утрам он принимал клиентов. Три часа в день работал в уединении. В это время он никому не позволял себе мешать: если требовалось публичное выступление, он устраивал его утром. Поначалу вечера он проводил в театре или где-нибудь обедал, но с течением времени все чаще оставался по вечерам дома. Его дом стал местом встреч кружка молодых людей, по большей части из высших слоев местного общества. Сначала они приходили из любопытства, теперь – чтобы поговорить. В основном говорил Симон. Он проявлял эрудицию и остроумие, говоря на любую интересующую их тему, но его коньком была философия. Ему нравилось выступать на публике. Слушатели относились к нему с почтением и приносили подарки. Большинство из них были глупы, но иметь учеников считалось хорошим тоном.

Иногда ему хотелось, чтобы они не приходили. Начав организовывать свое время, он понял, что времени катастрофически не хватает. Он задумал нечто требующее тщательной подготовки. Замысел этот он вынашивал давно, однако впервые жил в одном месте достаточно долго, чтобы подготовить все необходимое.

Обы стары, как сама земля, и живут в ее недрах. Их скрипучие и невнятные голоса, доносящиеся из глубоких расщелин, можно услышать ночью в пустынных местах, на перекрестках дорог и неподалеку от могил. Израильтяне тайно поклонялись им в течение многих поколений, невзирая на пустословие пророков и гнев Иеговы. Обы знали тайны будущего, их можно было использовать для прорицаний. По священным законам связь с ними каралась смертью. Существовала также опасность другой кары. Вызванный об мог попытаться войти в тело того, кто его вызвал. Если это ему удавалось, он овладевал человеком, и человек становился безумным. Было известно много таких случаев.

Профессия Симона состояла из сплошных опасностей, и он знал, что многие опасности отнюдь не так страшны, как кажутся. Законы магии абсолютно точны. Если аккуратно соблюдать все процедуры, то результаты не заставят себя ждать. Ничто не может умалить связующую или разъединяющую силу слов. Магия – это цепочка причин и следствий. Слабое звено в ней – сам маг. Он не должен иметь никаких телесных или умственных недостатков, за которые мог бы зацепиться демон. Воля его должна быть безупречно отточена.

Симон изучал свои книги, постился, медитировал и воздерживался от половой жизни.

Он предпринял еще одну меру предосторожности. По его мнению, вызывание духов так часто заканчивалось катастрофой в том числе и потому, что люди, которые этим занимались, не учитывали неистребимой потребности демона обладать материей, и не понимали, что дух, обитающий в уродливых местах, чрезвычайно чувствителен к красоте. Приняв все это во внимание, Симон заказал небольшую мраморную статую; она должна была воплощать идеальную гармонию и изящество человеческого тела. Когда статуя была закончена, он поразился тому, насколько хорошо скульптор понял его замысел. Скульптура была прекрасна. Выполненная в греческом стиле, она изображала обнаженного мальчика, подносящего к губам флейту; голова, покрытая короткими кудрями, слегка наклонена вперед, что передавало сосредоточенность, на лице застыла полуулыбка.

Симон принес статую домой обернутой в шелк и поставил в своей спальне. В эту плоть из белоснежного мрамора он заманит своего демона, загонит его туда страхом и будет держать в заточении. Тот станет послушен его воле.

Риск был велик, но измерим. Награда же – неизмерима. Обы знали тайны, неведомые людям.

Ученики расположились кружком, угощаясь хорошим вином и зелеными оливками. Они выплевывали косточки в медную чашу, стоящую в центре. Чашу украшал барельеф, изображающий Зевса и Ганимеда. Когда о ее дно ударялись косточки, раздавался приятный звон.

Морфей плюнул, чаша не зазвенела. Он снова промахнулся. Он всегда промахивался. Наверняка он промахивался и когда мочился.

– Попробуй еще раз, – сказал Симон.

Он обращался не к Морфею, а к Тразиллу, который изящно вытянулся на ложе и теребил браслеты, пытаясь сформулировать свою мысль. Скорее всего он не собирался изречь ничего глубокомысленного, хотя обдумывал мысль уже несколько минут.

– Ну я не понимаю, как земля может быть богом, – наконец сказал он. – Если бы это было так, она не позволила бы людям копать каналы.

Они обсуждали «Тимея». То есть Симон обсуждал, а ученики пытались следить за ходом его мысли.

– Почему Платон сказал, что земля – бог? – нервно спросил худощавый поэт. Он редко говорил, и Симон никак не мог запомнить его имя.

– Потому что она прекрасна, вечна и имеет совершенную сферическую форму, – сказал Симон в третий раз за этот вечер.

Морфей задумался.

– Означает ли это, – сказал он, – что боги сферические?

– Не совсем, – сказал Симон. Эли-самаритянин затрясся от смеха, и Симон строго посмотрел на него. Эли был его лучшим учеником. Проблема заключалась в том, что он был религиозен.

Эли достиг того нежного возраста, когда разумом человек наполовину отказался от религии своего детства, но она остается у него в сердце. Сердце и разум Эли находились в постоянном конфликте, из которого он пытался найти выход в политике. У него хватало такта не приносить политику в дом Симона, но он приносил с собой свои конфликты. Он искал наставника, учителя; но, выбрав Симона, он сделал не самый лучший выбор. Симон дразнил его. Эли говорил себе, что Симон не всегда имеет в виду то, что говорит. Это было правдой, как и то, что, когда Эли думал, что Симон говорит правду, это было не так.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю