Текст книги "Иллюзионист"

Автор книги: Анита Мейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Он был знаменитым. Он мог летать.

– Никто не может летать.

– Симон мог. Он многое мог. Я помогал ему иногда. – В голосе Деметрия зазвучали нотки гордости. Он стал описывать годы, проведенные с Симоном, потрясающие и ужасные вещи, которые он видел, необычные места, знатных патронов… В его исполнении получился отличный рассказ. Он добавил кое-что от себя и опустил некоторые вещи, которые были неприятны или сомнительны или которые он просто не понимал.

– Я не верю ни одному твоему слову, – наконец сказал зелот. – Но рассказываешь ты хорошо. Ты, должно быть, был к нему привязан, к своему сумасшедшему хозяину. Почему ты убежал?

– Я не убегал.

– Он тебя продал? Глупец.

– Нет, – сказал Деметрий. – Это он убежал.

– Что?

– Он исчез однажды ночью. Взял немного денег и исчез.

Зелот зевнул:

– С чего? Его преследовали власти?

– Не больше, чем обычно, – сказал Деметрий. – Нет, была другая причина. Случилось нечто странное. Я так и не понял. После этого я вернулся к ним, чтобы выяснить, но они только сказали, что он был дурным человеком и что мне будет без него лучше. – Он задумался. – Он не был дурным человеком. Просто они были разными.

– Кто? – спросил зелот сонным голосом.

Деметрий теребил соломинку, наматывая ее вокруг пальца. Прошло два года, а может быть, и больше, а он так и не решил, как относиться к тому, что произошло.

– Вы слышали когда-нибудь, – спросил он, – о секте, которая называется Люди Пути?

Последовала долгая задумчивая пауза, а потом раздался храп зелота.

– Сидон намного приятнее Тира, – отметил Симон, когда они наблюдали за тем, как на соседней площади собираются люди. – Ты была совершенно права, когда не хотела туда возвращаться.

– Это ты не хотел возвращаться в Тир, – возразила Елена.

– Чепуха, – сказал Симон. – Я прекрасно помню, как ты сказала…

– Ну хорошо, – устало сказала Елена. – Возможно, я забыла, что я так сказала.

Симон кивнул головой – он был доволен. Его проповеди пользовались популярностью. Он не был уверен, что люди его понимают, но в этом не было ничего удивительного; требовалось время, чтобы осознать столь радикальную концепцию. Пока они бросились воплощать ее на практике. В полудюжине городов он оставил энергичные, хорошо подготовленные группы новообращенных. Группы были немногочисленными, но они будут расти, привлекая избранных членов местного сообщества. Процесс отбора был важен: в ритуале не было места глупым или легкомысленным. Группы будут расти, распространяя свое влияние на влиятельных и богатых, на деловых людей и проповедников, на философов и политиков, на людей, занимающих руководящие посты в армии, и таким образом его идеи проберутся на самый верх, к людям, которые…

– Нет, нет. – Симон оборвал свои головокружительные мечты. Мир невозможно перевернуть в мгновение ока.

Тем не менее он начал верить, что работа, которая в его представлении должна была занять несколько поколений, могла быть исполнена в течение его жизни.

Площадь постепенно наполнялась народом. Он пообещал исполнить чудо. Они слушали его проповедь, но пришли увидеть чудо. Такова человеческая природа. Его слава бежала впереди него, и, как только он появлялся в каком-нибудь прибрежном городе, его засыпали просьбами показать знамение или чудо. То, что начиналось как бегство в неизвестность, превратилось в триумфальное шествие.

Он не позволял вскружить себе голову, как это случилось однажды. Но пошел на некоторые уступки своей славе. Теперь во время публичных появлений он одевался в белое платье, украшенное богатой золотой вышивкой. Платье Елены было таким же, но расшитым серебром. На голове у обоих были тонкие диадемы: у него золотая, у Елены серебряная. «Символы двух родственных светил – солнца и луны», – объяснял он удивленным ученикам.

Толпа шевелилась и гудела, красочная в ярком полуденном солнце.

– Давай спускаться, – сказал он.

– Это кризис, – объявил Иаков Благочестивый.

– Должно быть, ты его ожидал, – сказал Иоанн Бар-Забдай.

– Поменьше бы ты говорил об этом, – раздраженно сказал Иаков.

Он подергивал бороду, чтобы успокоиться, а когда это не помогло, поймал и прикончил вошь. Более спокойным голосом он сказал:

– Естественно, я ожидал кризиса. И не только ожидал, но и был рад.

– А-а… – сказал Иоанн Бар-Забдай.

– Это скрытое благо. Кризис даст нам потрясающий шанс. Он закалит нас. Сделает атмосферу чище.

– Будет очень трудно, – сказал Иоанн Бар-Забдай.

– Да, – сказал Иаков. Он прикончил еще одну вошь.

– Когда он приезжает? – спросил Иоанн.

– Не знаю. Когда имеешь дело с Савлом, трудно сказать что-либо определенное. Если он будет останавливаться, чтобы повидаться со всеми своими друзьями, он и через год не приедет. С другой стороны, он может прибыть завтра.

– Это было бы скрытое благо, – прошептал Иоанн. Он не встречался с Савлом, только слышал истории про него. Две трети из того, что ему рассказывали, он отбросил как сплетни, порожденные завистью, страхом или злобой. Но и трети сказанного было достаточно, чтобы представить человека чуть ли не демоном. Иоанн с нетерпением ждал встречи с тем, кто на расстоянии трехсот миль был способен заставить нервничать Иакова; но он считал, что говорить об этом необязательно.

– Хорошо, – сказал Иаков с неубедительной беззаботностью, – мы готовы его встретить.

– Да, – сказал Иоанн.

– Он станет говорить, будто мы вмешались в дела его общины, что, конечно, неправда. Единственное, что сделали наши люди, – это указали на то, что его новообращенные не могут быть членами братства, пока не сделают обрезание. Никто не может этого оспаривать. Я ему скажу…

– Зачем занимать такую оборонительную позицию? – спросил Иоанн. – Нет сомнения, что ты как действующий глава иерусалимской общины должен попросить его отчитаться за его действия.

– И я попрошу. Несомненно. Я это сделаю.

Возникла немного неловкая пауза. По вине Иакова. Его взгляд метался по комнате, словно что-то искал.

– Действующий глава? – повторил он.

– Не хотел тебя обидеть, – сказал Иоанн.

– Ты тонкий человек, – сказал Иаков. – А так вроде бы и не скажешь. Из тебя вышел бы хороший правовед.

– Спасибо.

– Я полагаю, ты прав. Возможно, я лишь номинальный глава, и нам нужен Кефа.

– Кто знает, где он может быть, – заметил Иоанн. – А вдруг он уже умер?..

– Он жив. Я узнаю, когда Кефы не будет в живых. Нам просто необходимо его отыскать, – сказал Иаков.

Кефа стоял на равнине, спиной к морю, и смотрел на родные холмы. Это были зеленые холмы в отличие от голых каменистых гор юга: холмы, поросшие дубами и платанами, холмы, усыпанные цветами, холмы, где и в самый палящий летний зной отыщется ручей, который утолит жажду. Он знал их до мельчайших деталей, как знают собственное тело. Он легко мог найти место, где мальчиком разорил птичье гнездо, а затем, полный раскаяния, вернул яйца на место и нашел их несколько месяцев спустя сгнившими, а гнездо пустым. Он не видел этих холмов пятнадцать лет.

Ему было невероятно грустно оттого, что они не взволновали его так, как он того ждал. Он почти боялся возвращаться сюда, и, если бы в эти места его не привели поиски, он бы не вернулся. Но прошлое не нахлынуло на него, а оставило равнодушным. У него не было желания взобраться на далекий горный кряж и посмотреть вниз на Озеро. У него не было желания увидеть свою деревню. После пятнадцати лет отсутствия даже и думать было нечего, чтобы встретиться с женой.

Елизавета. Острая на язык и добросердечная, она всегда переживала из-за денег. Он был ей плохим мужем. Времени не хватало. Вот и теперь не было времени. Возможно, когда-нибудь время появится и тогда он вернется.

Он повернулся и пошел своей дорогой. До города оставалось несколько миль. Пока он шел – странно, но, как только он определился, куда ему надо идти, никто не предлагал подвезти его, и он шел уже несколько дней, – его глаза были прикованы к заливу и маленькой бухте, расположенной на его северной оконечности. Издали она казалась совсем крошечной на фоне бескрайнего неба, но при штормовом ветре с запада в ней не поздоровится.

Именно в гавань он и направился, как только достиг города Набережная – лучшее место, где можно узнать новости. Он в изнеможении сел на швартовую тумбу неподалеку от волнореза и через какое-то время поймал себя на том, что смотрит на странную каменную башню слева от него. Что-то в ней привело его в недоумение. Он попытался сообразить, для чего она предназначена.

Он решил без промедления приступить к своему делу, как только найдется подходящий человек, который мог бы ответить на его вопросы. Но, к своему удивлению, он вместо этого стал спрашивать о башне.

– Вот ведь что интересно, – сказал плотник, охотно отложив в сторону молоток. – Еще недавно я бы сказал, что это бесполезная вещь, зря столько хорошего камня потратили. Но месяц назад в этой башне произошло нечто особенное – я это видел собственными глазами, поэтому не думайте, что я рассказываю небылицы…

– Это, в общем-то, не имеет значения, – сказал Кефа. – Не хочу отнимать у вас время…

– Время? Господь с вами, сейчас мертвый сезон. Месяц назад в этой башне – учтите, дело было ночью, но я все прекрасно видел, и не я один, – была женщина, которая держала в руке факел, у нее были длинные золотистые волосы, распущенные, очень красивые, и она высовывалась вон из того окна…

– Какого из них? – спросил Кефа.

– В этом-то и дело, понимаете? Она высовывалась из всех окон!

– И что в этом особенного?

– Она высовывалась из двенадцати окон, – терпеливо объяснял плотник, – одновременно!

– Спасибо, что из-за меня прервали работу, – сказал Кефа, – но мне пора…

– А мужчина, который был с ней, он сказал, что, если мы все придем на то же место на следующее утро, он расскажет нам, в чем дело. Что-то про свет и как он оказывается в разных местах. Я не пошел…

– Как его звали? – резко спросил Кефа.

– Как я уже сказал, я не пошел утром, поэтому я так ничего и не узнал об этом, но, как я понял, он был каким-то магом. Я вам так скажу, все это было сделано при помощи зеркал.

– Как мне его найти? – настойчиво спросил Кефа.

– Бог с вами, их уже здесь нет. Они всего-то пробыли несколько дней. Я слышал, они отправились дальше по побережью. Вы их найдете в Тире или в Сидоне. Он ваш друг, что ли?

– Когда за тобой придут, – сказал зелот, – не говори, что твой хозяин сбежал.

Странно, что именно эта фраза была сказана первой после целого дня молчания. Деметрий безуспешно попытался угадать, о чем думал зелот, прежде чем произнести эту фразу.

– Почему? – спросил он.

– Тебе не поверят. Они подумают, что ты дерзишь. Киттим не переносят дерзости. В глубине души они чувствуют свою неполноценность. – Он улыбнулся. – Они и есть неполноценные.

– За мной придут? – прошептал Деметрий. Он так долго здесь находился, что стал верить, что будет здесь всегда. С чего им о нем помнить? Он не был кем-то важным.

– Они никогда ничего не забывают, – сказал зелот.

У Деметрия засосало под ложечкой.

– За мной скоро придут, – сказал зелот. Он приподнялся на локте. Спина у него заживала, но подошвы ног все еще гноились. К ведру, стоящему в углу, ему приходилось ползти на коленях, опираясь на здоровую руку. От помощи Деметрия он отказывался.

– Откуда вы знаете? – сказал Деметрий.

– Мне приснился сон.

Деметрий напрасно ждал – зелот ничего больше не сказал.

– Это неважно, – сказал зелот. – У меня пятеро сыновей.

Это простое замечание, сделанное с подчеркнутой гордостью, и все, что из него следовало, вызвали у Деметрия огромную жалость к себе. Его глаза наполнились слезами. Он заморгал, надеясь, что зелот не заметит.

– Должно быть, нелегко не иметь семьи, – заметил зелот.

Деметрий закусил губу.

– Ну что ты, – строго сказал зелот. – Ты ведь мужчина.

– У меня никогда не было родины, – сказал, всхлипывая, Деметрий.

– Вот и хорошо. У тебя везде родина.

– Только не здесь.

Зелот обвел взглядом грязную камеру.

– Не в вашей стране, – пояснил Деметрий.

– Ну, это другое дело. Здесь трудно стать своим. Конечно, если не… Но с чего тебе принимать нашу веру? Иногда, случается, люди так делают, но я никогда не понимал для чего. Это ведь разные вещи.

– Я думал об этом однажды, – сказал Деметрий.

– Да? Ты мне не говорил.

– Я пытался, – сказал Деметрий, – но вы уснули.

– Извини. Возраст, мой мальчик.

– Это было в Себасте, – сказал Деметрий.

– В Себасте? Эти метисы, идолопоклонники…

– Нет, что вы. Это были хорошие, простые люди. Там был человек по имени Филипп, он лечил калек. Конечно, всех их он вылечить не мог, но многих вылечил. И он рассказывал… Мне нравилось его слушать. Симон тоже приходил, но это было раньше… Они были очень добры, – рассказывал Деметрий. – Во всяком случае по большей части. Они говорили, что самое важное – это любовь. Они называли это Путь.

Рассказ был не более запутан, чем сами события.

– Я слышал о них, – сказал зелот. – Их руководителя казнили, и с тех пор они из кожи вон лезут, чтобы дать этому объяснение.

– Да, с этим действительно какая-то путаница, – сказал Деметрий.

– Потому ты и не остался с ними? Или тебе не разрешил хозяин?

– Да. Нет. Я хочу сказать, что он сам хотел с ними остаться. Но потом он исчез, а я вернулся к ним на какое-то время, – сказал Деметрий, снова запутавшись.

– Ты вернулся?

– На несколько месяцев. Я жил с ними. Потом ушел.

– Почему?

– Потому что… – Что он мог сказать? Настоящую причину назвать было невозможно. – Это было не для меня, – сказал он. – Я не подходил.

– Ты имеешь в виду, – сказал зелот, – что ты не хотел делать обрезание.

Деметрий покраснел. Зелот рассмеялся. И чем больше росло смущение Деметрия, тем громче хохотал зелот. Деметрий сидел с пылающими щеками, сжав от гнева кулаки.

– Мой дорогой мальчик, – наконец сказал зелот, – прости меня, но это ничтожная операция.

– Я знаю, – мрачно сказал Деметрий.

Он теребил ногой солому. Он почувствовал в наступившей тишине, что зелот изучает его. Он внезапно почувствовал вонь камеры и свой собственный запах. Это был запах тщетности.

– Я трус, – сказал он.

Наступила пауза, а затем зелот сказал:

– Конечно, ты не трус.

Деметрий слушал с недоверием.

– Ты просто не нашел свою смелость, вот и все, – сказал зелот.

– Не нашел? Как мне ее найти? – с горечью спросил Деметрий. – Где я ее могу найти?

– Я не знаю. Может быть, здесь.

Деметрий осмотрелся. Ничто, на чем останавливался его взгляд, не вызывало в нем ни малейшей искры неповиновения.

– Откуда берется ваша смелость? – шепотом спросил он.

– От Бога. – Зелот задумался. – Иногда от отчаяния. Когда ничего не остается, приходит… гнев. Подобно ветру в пустыне. Он очень силен. С ним нельзя бороться. Это ветер, это дух.

Деметрий молчал. Он смотрел на свои ноги. И когда он смотрел на них, они превратились в обожженные, гниющие ноги зелота. Он закрыл лицо руками.

– Но все это может быть впустую! – выкрикнул он.

– «Впустую»! Сын мой, подними глаза! – Лицо зелота осветилось непонятной радостью. Он снова начал декламировать, его голос становился все громче и громче. – Где был ты, когда я закладывал основание земли? Скажи, если можешь. Кто придумал ее размеры и измерил ее? На чем покоятся ее опоры? Знаешь ли ты, кто заложил ее краеугольный камень, когда утренние звезды пели хором и дети Божьи кричали от радости? Призывал ли ты зорю, указывал ли утру его место? Учил ли ты день цепляться за края земли и поднимать горизонт, словно глину, когда гаснет свет созвездия Пса? Спускался ли ты к источникам моря и погружался ли в его пучину? Видел ли ты врата смерти и привратников Дома Тьмы? Понимал ли ты, как огромен мир?

Его глаза прожигали Деметрия.

– Мы так малы, сын мой. Так малы. И пытаемся измерить своей крохотной мерой замыслы Бога. Нам не дано ничего знать. Мы можем только терпеть. И долготерпение – часть замысла. Ты не можешь поверить в это. Тогда ты должен поверить, что терпение, долгое и постоянное, станет целью. Целью, взявшейся ниоткуда. Вот для тебя героизм: по-моему, довольно греческий.

Он улыбнулся. Он продолжал улыбаться, когда открылась дверь и вошли двое солдат. Они подхватили его, в их руках он казался совсем маленьким и беззащитным, и потащили его к выходу. Когда его вытащили наружу, он повернул голову и посмотрел назад.

– Да будет с тобой Бог, – сказал Деметрий.

– Триполис, – тихо сказал Симон. – Звучит красиво. Означает «три города», естественно.

– Я знаю греческий, – сказала Елена.

Симон украдкой покосился на нее, стоявшую рядом с ним на трибуне. Время от времени он замечал в воплощении Святого Духа абсолютно земную раздражительность.

– Прости мне мое высокомерие, – сказал он. – Я привык иметь дело с людьми, которые знают меньше, чем я. Тебе надоело путешествовать?

– Да, – сказала Елена.

– Как только мы закончим дела здесь, отправимся в Антиохию и останемся там на какое-то время. Я и сам начал уставать от всего этого.

Это было правдой: постоянные переезды с места на место больше его не радовали. Путешествие по прибрежным городам стало работой, а могло бы быть приключением. Что-то исчезло, возможно чувство опасности. Или он просто старел.

Однако его сила не уменьшалась. Он никогда не был так уверен в себе. Этим он был обязан ей. Неужели? Возможно, сила вернулась бы со временем и так.

Он смотрел на толпу, собравшуюся внизу. Толпа везде была одинакова. Однажды толпа обернулась против него. На этот раз такого не случится.

Он сделал шаг вперед, и толпа замерла. Он сократил вступление до минимума. Когда он очарует их своей магией, они позволят ему говорить часами.

– Мужчины и женщины Триполиса! – выкрикнул он. – Приглашаю вас на пир.

Послышалась тихая музыка. Люди повернули головы, пытаясь понять, откуда она звучит, но ничего не нашли. Над площадью вскинулся и затих удивленный гул.

Над огороженным пространством, куда он велел им смотреть, возникли шесть струек дыма. Дым кружился, свертывался в спираль, темнел, уплотнялся и принял очертания шести танцующих эфиопов, темнокожих, в тюрбанах; они играли на флейтах. Симон взмахнул рукой, и позади танцоров появились рабы, несущие на длинных шестах шесть свежезажаренных быков, от которых шел дымок. Пространство заполнилось столами, на которых тотчас появились закуски, фаршированные деликатесами яйца, пирамиды оливок и огромный гусь из сладкого теста, который по взмаху его руки встал на перепончатые лапы, расправил крылья и убежал. Потом возникли серебряные блюда, ломившиеся от фруктов – виноград, фиги, сливы и громадные гранаты – и обложенные сверкающими кусками льда.

– Вина! – скомандовал Симон, и амфора на столе сама наклонилась и наполнила кубки рубиновым вином.

Горожане ахнули и замерли.

Удерживая мираж концентрацией воли, он принялся за развлечение. Клоуны, жонглеры, акробаты, танцующие дети. Он создал стаю фламинго и заставил их вышагивать и кружиться под музыку флейт. Потом фламинго разлетелись, и прибежал медведь, который набросился на еду; появился, страшно жестикулируя, дрессировщик медведя и стал гнать зверя прочь. Эта кутерьма привела публику в немыслимый восторг. В погоню включились клоуны, жонглеры и акробаты: они кувыркались через столы, бросались друг в друга едой, дрались из-за вина. Медведь запрыгнул на стол, поставил на голову блюдо с гранатами и стал отплясывать. Толпа была в восторге.

– Достаточно! – сказал Симон. Он сделал несколько пассов, и все исчезло.

– Ах, – выдохнула толпа, словно дети.

– Чего вы ожидали? – поинтересовался Симон. – Ничто не длится вечно, и ничто не есть то, чем кажется. Я обманывал ваши чувства иллюзией, но вся ваша жизнь – обман. Любой из вас может завтра умереть, и в чем будет смысл вашей жизни? Что вы знаете? Ничего, что бы могло вам помочь. Куда вы идете? Откуда пришли? Что вы делаете в этом призрачном мире, где все не так, как вы хотите, и откуда вы в любой момент можете исчезнуть? Неужели вы никогда не задумывались об этом? Конечно, задумывались. И в этом ваше спасение.

Он продолжать говорить, пока солнце не начало отбрасывать на площадь длинные тени. Среди его слушателей были двое мужчин, только что прибывшие в город с севера. Один из них нервничал. Его спутник, низкорослый, со свирепым взглядом, слушал очень внимательно и время от времени насмешливо улыбался.

Он бывал в этом месте раньше, но оно ему не понравилось. Люди здесь были высокомерными, они потешались над его одеждой и вечно куда-то спешили! Даже если удавалось найти человека, который не бежал по своим делам, он скорее всего говорил только на греческом. Кефа знал несколько слов по-гречески, но их хватало в лучшем случае на то, чтобы построить вопрос, ответа на который он все равно не мог понять.

Наконец на одной из боковых улиц он нашел странствующего точильщика ножей, который говорил на арамейском и у которого не было клиентов.

– Я ищу человека по имени Симон из Гитты, – сказал Кефа.

– Я такого не знаю.

– Он маг. Иногда он называет себя Симоном Волхвом.

– Я не знаю никаких магов, – сказал точильщик ножей, окинув Кефу подозрительным взглядом.

– Он путешествует с женщиной по имени Елена. Они проповедуют и показывают фокусы и иллюзии. Мне сказали, что он может быть в Сидоне.

– Это Сидон, – сказал точильщик ножей.

– Я знаю, – сказал Кефа. Они посмотрели друг на друга.

– Хотите заточить нож? – спросил точильщик.

– Нет, спасибо, – сказал Кефа, – он достаточно острый. Так вы ничего о нем не знаете?

– Нет. Я посмотрю на ваш нож.

– Он достаточно острый, – сказал Кефа.

– Я еще не видел ножа, который был бы достаточно острым. Дайте-ка мне его.

Кефа протянул ему нож. Точильщик проверил нож и порезал свой большой палец. Он отдал нож. Кефа улыбнулся, кивнул и пошел прочь. Когда он дошел до угла, точильщик позвал его:

– Эй! Эти люди, о которых ты спрашивал. Они шикарно одеваются и говорят… ну, о сексе?

– Ш-ш, – сказал Кефа.

– Они здесь были месяц назад. Наделали шуму и отправились дальше, в Триполис.

Тиберия Александра сменил прокуратор Куман. Карьера нового губернатора началась при неблагоприятных обстоятельствах.

Во время многолюдного весеннего праздника, когда паломники со всей империи традиционно собирались в Иерусалиме, Куман, опираясь на опыт, разместил войска во внешнем дворе Храма, чтобы упредить демонстрации. Праздник длился семь дней. Стояла жара. Солдаты скучали. На четвертый день один солдат, поддавшись чувству негодования, задрал свою тунику и, наклонившись, выставил голую задницу на обозрение толпы – универсальный жест простолюдинов, выражающий неуважение.

Начались волнения. Негодующие паломники требовали, чтобы солдат был немедленно наказан. Куман, вместо того чтобы удовлетворить их требование, велел им успокоиться и продолжить празднества. В ответ он получил град камней.

Так как бунт был неотвратим, губернатор позвал подкрепление из форта, расположенного на северной стороне Храма. От этого форта шли ступени к колоннаде, окружавшей внешний двор, – единственное место на территории Храма, куда допускались язычники. (Непосредственная близость гарнизона оккупационных войск к главной местной святыне сама по себе давно вызывала у иудеев недовольство.) Храм, соседствующий с ним форт и царский дворец были самыми выдающимися архитектурными памятниками времен Ирода и занимали большую территорию; но в тот момент там собрались несколько тысяч мужчин, женщин и детей и возбужденная когорта войск.

Свежие войска поднимались по ступеням, ведущим во внешний двор. Люди потеряли голову, началась давка. В панике они натыкались друг на друга в узком пространстве колоннады и не могли выбраться наружу. Те, кому удалось выбраться, попадали в окружающий Храм лабиринт узких, запутанных улочек. Солдатам не понадобилось даже обнажать оружие. Сотни людей были задавлены или задохнулись в толчее.

Вскоре после этого на горной дороге за городом напали на государственного чиновника и ограбили его. В качестве ответной меры Куман послал солдат в ближайшие деревни. Один из солдат зашел слишком далеко. Найдя свиток, содержащий часть Закона, он порвал его и бросил в огонь.

Разъяренная толпа предстала перед Куманом в его уютной резиденции в Кесарии. На этот раз он хорошо запомнил урок. Виновному солдату отрубили голову.

Куман так и не понял народа, которым он был послан править. Он не понимал ни их страстного стремления к справедливости, ни его причину – их ощущение колоссальной несправедливости истории. Отсутствие у него воображения предопределило его крах.

Ближе к концу его правления паломник, направлявшийся в Святой город на праздник, был убит, будучи проездом в Самарии. Куман ничего не предпринял. Ходили слухи, что он получил взятку от самаритян. Друзья убитого взяли дело в свои руки и под предводительством нескольких зелотов предприняли карательный налет на самаритянские деревни. Куман разгромил налетчиков с помощью кавалерии.

Самаритяне обратились к легату Сирии, непосредственному начальнику Кумана, и потребовали возмещения за опустошение их земли. Одновременно прибыла иудейская депутация с жалобой на убийство паломника и на тот факт, что преступление осталось безнаказанным. Легат постановил распять на кресте взятых Куманом в плен зелотов и направил руководителей обеих сторон, а также и самого губернатора в Рим. Император приговорил к смертной казни самаритян, которые начали конфликт, и с позором уволил Кумана с занимаемой должности.

Неспособность Кумана урегулировать этот братоубийственный конфликт имела несколько последствий. Во-первых, место Кумана занял прокуратор, который еще в меньшей степени подходил на эту должность, чем все его предшественники. Во-вторых, религия и война в тот момент стали одним понятием. Торжество, испытанное в тот пьянящий миг, не забылось. Некоторые из зелотов, бежавших от кавалерии Кумана, не вернулись домой. Они остались в горах, на этой суровой, неприступной земле со множеством утесов и обрывов, которая на протяжении многих веков считалась оплотом их нации. Постепенно они снова сделали ее своей. Это была земля разбойников, и также это была святая земля. Кроме того, она идеально подходила для партизанской войны.

Молодой человек внимательно наблюдал за Кефой, пока тот ел. Кефа, которому было неприятно такое пристальное внимание, успокаивал себя тем, что, видимо, в этих местах такое поведение обычно. Совершенно никакой сдержанности.

Он прожевал последнюю оливу, выплюнул косточку, собрал остатки пищи с тарелки куском хлеба, отправил хлеб в рот и, удовлетворенный, откинулся назад, потянувшись за вином. Это была его первая настоящая еда за пять дней.

Молодой человек поднялся со скамьи, на которой сидел, подошел с непринужденной грацией и уселся за стол напротив Кефы. У него были лучистые карие глаза, волосы – завиты, напомажены и надушены, пальцы – тонкие и хорошо ухоженные.

Кефа отодвинулся подальше.

– Вы не из этих мест? – спросил молодой человек, тщательно подбирая слова на арамейском.

– Да, – сказал Кефа.

– Добро пожаловать в Триполис.

– Спасибо.

– Вам нравится наш город?

– Я здесь всего два часа, – раздраженно сказал Кефа.

– Тогда вы ничего не видели. Я вам покажу город.

– Вы очень добры, но я здесь по делу, – сказал Кефа.

– Прошу вас. У вас есть время. Вы – мой гость.

– У меня нет времени, – сказал Кефа. – Мое дело не терпит отлагательства.

– Какое дело не может подождать несколько часов?

– Я ищу одного человека, – сказал Кефа.

– Ну тогда я могу вам помочь. Я знаю всех в Триполисе.

Кефа подумал, что это скорее всего правда. Он хотел бы поскорее избавиться от надушенного грека, но было глупо упускать случай.

– Я ищу человека по имени Симон из Гитты, или Симон Волхв.

Что-то блеснуло в лучистых карих глазах, и они затуманились. Возможно, это было разочарование.

– А где Гитта? – спросил молодой человек.

– В Самарии.

– А… Это далеко.

– Не важно, где Гитта, – сказал Симон. – Мне важно знать, где Симон. Мне сказали, он в Триполисе.

– Это Триполис.

– Я знаю, – сказал Кефа сквозь зубы. Молодой человек долго изучал стол, потом поднял свои карие глаза на Кефу и широко улыбнулся.

– Я его не знаю, – сказал он и встал. – А теперь я покажу вам город.

Время от времени, после своей первой встречи с Иешуа на Озере, Кефа испытывал моменты потрясающего умственного просветления. Они наступали неожиданно, врываясь в путаницу его мыслей подобно волнам света, чистые, как свежий ветер в знойный день. В такие моменты он понимал все, что обычно озадачивало его. В такие моменты он точно знал, что должен делать, и был способен сделать это. В такие моменты он даже мог читать чужие мысли.

Кефа взглянул на молодого человека и понял, что он лжет.

– Сядь, – сказал он.

Он попросил еще вина. Когда вино принесли, он разлил его в два кубка.

– Ты потом покажешь мне город, – сказал он. – Я с удовольствием составлю тебе компанию. Но сначала ты выпьешь со мной.

Они подняли тост друг за друга. Молодой человек вымученно улыбался.

– Извини, если я был невежлив, – сказал Кефа.

– Вы вовсе не были невежливы.

– Я долго был в пути и устал. Если мне не удастся найти моего друга, я напрасно потрачу время, а моему другу может грозить опасность.

– Опасность?

– У него есть враги. Есть люди, которые хотят его убить. Один из них, – Кефа едва сдерживался, чтобы не засмеяться, – сейчас его ищет.

– Неужели? – Глаза грека заблестели от волнения. – Должно быть, вы близкий друг, если взяли на себя такой труд.

– О да, – соврал Кефа с легкостью, которая была отвратительна. – Мы с Симоном дружим с детства. Мы почти как братья.

– Удивительно, но вы даже похожи друг на друга.

Наступила пауза, подобная той, когда тяжелый предмет падает на землю. Кефа взял себя в руки:

– Так ты его знаешь?

Грек застенчиво улыбнулся:

– Простите, вы не похожи на его друга, точнее, вы не одеваетесь как его друг. Понимаете, он не хочет, чтобы знали, где он останавливается.

– Ты можешь мне сказать, где он остановился?

– Я не знаю. Но я могу отвести вас к человеку, который знает. Симон и Елена остановились у родственника моего друга, в нескольких милях от побережья.

Кефа едва удержался, чтобы не сорваться с места. Он налил еще вина.

– Мне повезло, что я тебя встретил, – сказал он. – Почему ты подошел ко мне и заговорил?

– Мой кузен содержит бордель. Когда удается, я привожу новых клиентов.

Кефа не сводил глаз с кувшина с вином. Молодой грек вдруг сказал:

– Как вы докажете, что вы его друг?

– Огонь Един и свет Един, – мягко сказал Кефа. Молодой человек склонил голову:

– Да будет все Едино.

– Аминь, – сказал Кефа. Они улыбнулись друг другу.

– Идем скорее к твоему другу, – сказал Кефа.

– Его нет дома сегодня. Он навещает свою мать. Завтра утром я отведу вас к нему.

– Но… – сказал Кефа.

– Никаких проблем. Послушайте. Сегодня днем я покажу вам город. Если не хотите, не обязательно ходить в бордель моего кузена. Завтра утром вы встретитесь с моим другом, и он отвезет вас в дом своего родственника, и вы увидите Симона.