Текст книги "Привыкнуть друг к другу можно и без слов это совсем не долго"

Автор книги: Анетта Пент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

А лосей увидим?

После Ганновера к дорожному шуму внезапно примешивается какое-то дребезжание. Возможно, это асфальтовое покрытие автострады, или просто посторонний шум, или все же асфальт. Но потом оно не только не прекращается, но становится все громче и навязчивей, и отец останавливается на следующей площадке для отдыха. Они вылезают из машины, только мать остается внутри, опустив затылок на подголовник и закрыв глаза. Они стоят вокруг машины, отец неумело открывает капот, вытирает руки носовым платком и в растерянности склоняется над мотором. Запах горячего моторного масла струится от проводов.

Давай просто поедем дальше.

Так мы не сможем ехать дальше.

Он отправляется в мотель, чтобы позвонить. Мать спокойно сидит в машине, она как будто заснула. Дети переглядываются, после чего подставляют лица мелкому моросящему дождю.

Как в Швеции.

В ЖЕЛАНИЯХ МЫ НЕ ОГРАНИЧЕНЫ

Ханнес
^{(Перевод А. Корольченко)}

Вот вам по листку бумаги, говорит воспитательница за неделю до Рождества, и на нем вы можете изобразить то, что хотели бы получить от Деда Мороза, так он узнает, какие подарки ему приносить. Дети склоняются над листками. Многим не под силу держать карандаш. Артур рисует ногой. Берни отрывает клочок и запихивает себе в рот. Не ешь, Берни, говорит воспитательница и вытаскивает мокрый клочок у него изо рта. Берни сопит и толкает ножку стола, но никто даже не смотрит в его сторону.

Лошадь, бормочет Каролин, только лошадь, не пони, как для малышей, а самую настоящую лошадь. Ты на нее даже не заберешься, говорит Катрина, они же огромные. Ну и что, говорит Каролин, я же еще вырасту. Голова у нее посажена глубоко. Ноги кривы как сросшиеся виноградные лозы. Ладно, мечтать не вредно, смеется Катрина. В желаниях мы не ограничены, строго произносит воспитательница. А ты что хочешь, Катрина. Катрина выпрямляется во весь рост, ролики, с каучуковыми колесами, и наколенники, и шлем. Он тебе ни к чему, смеется Тони, тыча пальцем в ее голову, на ней защитная каска с мягкой обивкой, закрепленная под подбородком. Катрина комкает свой листок и кидает Тони в лицо. Тони не может увернуться. Артур опрокидывает стакан с цветными карандашами. Воспитательница ползает по полу и собирает карандаши, дети, вы не могли бы вести себя спокойно.

Ханнес сидит в углу. Ханнес отращивает волосы, хотя это и неудобно. Они закрывают лицо так, что никто не может видеть его, он сосредоточенно рисует. Сначала он рисует игроков и футбольное поле, ворота и судью. Посередине остается пустое место. Его он раскрасит позже, когда вокруг станет тише. Ханнес хочет на Рождество судью, хихикает Катрина. Я больше не верю в Деда Мороза, кричит Тони, кто еще верит в Деда Мороза, поднимите руку. Никто не отзывается, но все продолжают рисовать.

Пока воспитательница делает кофе, Ханнес отправляется с рисунком в свою комнату. Он берет фломастеры и циркулем чертит в середине листка круг, потом раскрашивает его в черно-белую клетку. Он не забывает о швах и ниппеле. Детали имеют значение. Он разглаживает листок и аккуратно кладет его под учебники.

После Рождества комнаты завалены подарками. Плюшевый пони Каролины пасется на ее кровати. Катрина дает напрокат видеокассеты с записями роллеров в обмен на сладости. Ханнес сидит за письменным столом, склонившись над книгой о футболе, которую он не рисовал. Дай посмотреть, говорит Тони, но Ханнес прикрывает книгу руками. Берни досталось много шоколада, который ему нельзя. Воспитательница качает головой и раздает шоколад другим детям. Все кричат и хлопают Берни по плечу, при каждом ударе тот раскрывает рот и истошно ревет.

Тогда Ханнес приносит свою книгу о футболе и дает полистать ее всем желающим. Девочки вздыхают и достают из шкафа «Монополию». Мальчики разглядывают фотографии и таблицы, в том году мы здорово сыграли, кричат они, особенно полузащитники, проблема в защитниках, слышишь, Ханнес. Ханнес кивает и заправляет волосы за уши. Состриги косички, говорит Тони, иначе не сможешь бить по мячу, или ты тут видишь длинноволосых, и он тыкает пальцем в постер.

В конце января в интернат приходит парикмахер, Ханнес записывается к нему на стрижку. Он никому об этом не рассказывает, и поэтому, когда во вторник его забирают с занятий и везут в медпункт, где располагается парикмахер, все думают, что он заболел. У Ханнеса чесотка, нет, грибок, нет, коровье бешенство, кричат они, смеясь ему вслед. Они смеются над каждым, говорит воспитатель, который катит коляску, не обращай внимания. Да знаю я, говорит Ханнес и погружается в себя, когда парикмахер берется за ножницы, ну, приятель, что нравится девочкам. Коротко, пробормотал Ханнес, просто коротко. Парикмахер быстро стрижет его и берет бритву, неплохо, теперь, по крайней мере, видно, что ты мальчик. Ты же мальчик, правда? Пряди волос, валяющиеся на полу, внезапно кажутся мусором. В зеркале он видит маленькую обритую голову на тонкой шее. Парикмахер шлепает его по затылку. Ведите следующего, обращается он к воспитателю.

Обязательно сразу возвращаться в класс, спрашивает Ханнес и чувствует, как ветер овевает коротко остриженную голову. Воспитатель смотрит на обритую голову и руки, руки гораздо более сильные, чем может показаться на первый взгляд, руки, которыми Ханнес направляет коляску, а куда ты хочешь. Не знаю, говорит Ханнес, на улицу. Миновав раздвижную дверь, они оказываются в прохладном парке. Воспитатель закуривает, чур, не выдавать меня, хорошо? Хорошо, говорит Ханнес. Они молчат. Кашлянув, воспитатель начинает гонять ногой камешек. Тебе кто больше всех нравится, спрашивает Ханнес, я имею в виду в сборной. Понятия не имею, говорит воспитатель. Футбол – это не мое. Ханнес краснеет. Краска заливает его лицо до самых скул, переносицы, лба. Я думаю, говорит воспитатель, выкинув сигарету, что на сегодняшний день лучше всех полузащитники. Вся проблема в защитниках, говорит Ханнес. Оба кивают. Когда воспитатель везет его к входной двери, краска все еще не сходит с лица Ханнеса.

Один великодушный спонсор жертвует интернату пять билетов на матч сборной, назначенный на март. Хотя воспитательница ни словом не обмолвилась, об этом знают все. Девчонки все равно ничего не смыслят, ворчит Тони, им совсем не обязательно ходить туда, пусть сидят дома и играют в «Монополию». А ты о женском футболе слышал, кричит Катрина. Берни должен остаться тут, он все равно ничего не поймет. Артур – нет, у него агорафобия. Тони в любом случае нельзя никуда, у него двадцать штрафных очков.

Ханнес не говорит ничего. Он ждет списка избранных. Когда в понедельник утром воспитательница выходит из кабинета, чтобы вывесить список на доску, он уже дежурит в коридоре. Доброе утро, Ханнес, здоровается она. И тут он понимает, что попадет на матч. Он сжимает кулаки и закрывает глаза. Да, шепчет он, да, да, да. Она гладит его по колючему затылку, и он не уворачивается.

Вечером он обнаруживает у себя на подушке записку. Мерзкий слизняк, значится в ней. Ханнес берет бумажку, комкает ее и едет в общую комнату, где погруженный в себя Берни дремлет, сидя в инвалидном кресле. Эй, Берни, говорит Ханнес. Берни начинает дергать руками, запрокидывает назад голову. Тут для тебя кое-что есть, произносит Ханнес и сует записку в его широко разинутый рот.

Игра должна состояться в субботу. О ней говорят все. Девочки создают группу противниц футбола, выступающих за его ликвидацию. В пятницу избранные пишут на простынях имена своих любимых игроков, а те, кому не повезло, не дают им покоя. Если ты уступишь мне билет, я подарю тебе свои компьютерные игры, шепчет Тони Ханнесу на ухо, причем все подарю. Ханнес пожимает плечами. Или чего ты хочешь, шепчет Тони, придумай вознаграждение. Ничего, произносит Ханнес и затыкает уши. Ты должен дать мне возможность поехать туда, говорит Артур, мне ведь еще хуже, и он машет крошечными ручками перед лицом Ханнеса, мне ведь не позавидуешь. Оставьте меня в покое, кричит Ханнес, попросите других. Другие не такие слабаки, как ты, говорит Тони, они неподкупны, понимаешь.

В ночь на субботу Ханнес просыпается. Подушка влажная, в горле печет, и до того как он успевает позвать ночного дежурного, его рвет – желтоватая масса выплескивается на одеяло. Ночной дежурный держит его за плечи, а он переводит дыхание, вытирает рот и снова начинает исходить рвотой. Когда ночной дежурный убирает простыню, он, весь охваченный дрожью, устраивается в изголовье кровати, завтра я снова буду в порядке. Полегче, дружок, говорит ночной дежурный, ты бледен как полотно. Точно, бормочет Ханнес, завтра я снова буду в порядке.

Когда на улице запевают дрозды, он лежит в заправленной чистым бельем кровати и слушает, как остальные горланят на ходу, потом слышит звон тарелок и пронзительный смех Катрины. Он лежит под одеялом и дрожит. Кто-то рывком открывает дверь и кричит: поправляйся. День не задался. Вечером, когда в общей комнате включают трансляцию матча, Ханнес уже давно спит.

Каждый день после обеда Тони и Артур, сделав уроки, играют в коридоре в футбол. Они надевают форму и обувают кроссовки. У Тони они застегиваются на липучки, чтобы облегчить жизнь воспитательницы. Артур бьет по мячу, а Тони отбивает его подлокотником инвалидной коляски. Расторопный Артур пользуется тем, что коляска затрудняет маневренность Тони, ему пригодилось бы подкрепление, но Тони сопротивляется. Отвали, калека, орет он, когда Ханнес преграждает путь мячу и тот ударяется о подножку, просто отвали, иди играть с другими. Все равно мяч пластмассовый, детский мячик, красный в белый горошек.

Никакой это не футбол, говорит Ханнес, въезжая в общую комнату, и, так как он говорит громче обычного, все поднимают на него глаза. Они мастерят пасхальные украшения. Воспитательница вырезает цыплят и бабочек. Каролин выдувает яйца. Каждый раз, когда желток плюхается в миску, Берни вздрагивает. Почему же, спрашивает воспитательница. А, какая разница, бурчит Ханнес и проводит ладонью по столу. Бабочки вместе с обрезками бумаги, закружившись в воздухе, летят на пол. Подними, говорит воспитательница. Ханнес сжимает кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу.

Может, сходишь как-нибудь со мной на футбол, спрашивает воспитатель. Он как будто бы случайно идет мимо и останавливается, прислонившись к дверному косяку. Мне казалось, футбол – это не твое, произносит Ханнес с недоверчивой ноткой в голосе. Я бы разок сходил посмотреть, говорит воспитатель и бросает скучающий взгляд в окно, так как он знает, что сочувствие они просекают моментально. Ханнес пристально смотрит на него, потом, помедлив, опускает глаза. Не хочу, произносит он. Подумай на досуге, говорит воспитатель и направляется к выходу, скользнув взглядом по комнате. Что стало с твоей комнатой, спрашивает он, ведь раньше все стены были увешаны постерами. Они мне больше не нравятся, с вызовом отвечает Ханнес.

После Пасхи Ханнесу предстоит учиться верховой езде. Тебе нужно двигаться, объясняют ему, а верховая езда пойдет на пользу твоей спине. С моей спиной все в порядке, отвечает Ханнес, я не хочу скакать на лошади, это девчачье занятие. Точно, смеются девочки, давай меняться, дай нам поездить верхом. Не смеется только Каролин. Она смотрит на Ханнеса горящими глазами. Почувствовав на себе ее взгляд, Ханнес оборачивается. Пожимает плечами, как будто хочет извиниться. Мрачный, он позволяет отвезти себя на конюшню, где ждет своей очереди, окутанный сладковатым запахом лошадиного навоза. Перед ним два помощника поднимают Берни на лошадь и закрепляют его в седле. Лошадь Ханнеса высотой с башню. Он рассматривает узловатые колени и натянутые на ноги стремена. Лошадь топчется на месте, от этих движений ему становится не по себе.

Взобраться в седло оказалось нелегко, Ханнес весь обливается потом и едва может удержать поводья. Лошадь трогается с места. Перед ним едет Берни, Берни прижимается к холке, зарываясь лицом в гриву, он падает, кричит помощник. Берни орет, так он вопит, когда боится, это не те радостные крики, которые он издает, когда его щекочут. Помощники бегут рядом с лошадью и дергают ее туда-сюда. Ханнес, прикрыв глаза, вслушивается в пронзительный крик Берни и чувствует нетвердую поступь лошади. Меня тошнит, бормочет он.

Когда они возвращаются в приют, ему хочется поскорее попасть к себе в комнату, но в коридоре перед его дверью стоит Каролин. Как все прошло, спрашивает она, не глядя на него. Ужасно, хочет сказать Ханнес, но потом он смотрит на Каролин. Нужно держать поводья свободнее, говорит он. Иначе лошади будет больно, говорит Каролин. Именно так, кивает Ханнес.

Перед уроками верховой езды Ханнес лежит ночи напролет, не смыкая глаз, его пугают высота лошади, неизбежная тряска и крики Берни. Помощники всегда приветствуют его так, будто он выиграл приз, они сияют, сжимают его вспотевшую ладонь и кивают ему, усаживая в седло. Он сразу же закрывает глаза и опускает поводья на толстую шею лошади. После тренировок его ждет Каролин. Она всегда стоит в коридоре. Когда он появляется, она опускает руку на инвалидное кресло, как будто бы он может сбежать от нее, и задает заранее подготовленные вопросы. Как ее зовут, спрашивает она. Ханнес не знает, он не интересовался кличкой. Звездный ветер, отвечает он. Звездный ветер, повторяет Каролин. Или она спрашивает, скакал ли он галопом, неприятно ли, когда тебя сбрасывают, и кто чистит лошадям копыта.

Всякий раз, когда Ханнес встречается с воспитателем, перед кабинетом или в комнате отдыха, тот вопросительно поднимает брови. И всякий раз Ханнес отворачивается. Как-то раз они сталкиваются во дворе. Ханнес направляется на терапию, а воспитатель курит, спрятавшись за колонной. Увидев Ханнеса, он подносит палец к губам. Ханнес кивает. Ну, спрашивает воспитатель, как насчет футбола. Я сейчас занимаюсь верховой ездой, быстро произносит Ханнес, дважды в неделю. Все время езжу на одной и той же лошади. Ее зовут Звездный ветер. Вот как. Звездный ветер, откликается воспитатель, ну ладно, ковбой, он затаптывает сигарету, подмигивает Ханнесу и идет внутрь.

На этот раз лечение кажется болезненным и бесконечным. Если хочешь встать на костыли, тебе надо больше тренироваться, говорит терапевт и отключает Ханнеса от аппаратов. На костыли, говорит Ханнес, как это на костыли. Мы же об этом уже говорили, вздыхает врач, если ты нарастишь мускулатуру на руках и спине, все будет возможно, я говорила об этом с твоими родителями, у тебя будет совсем иной радиус, понимаешь. Да, бормочет Ханнес, объясните, пожалуйста, еще раз, что такое радиус. Радиус, нетерпеливо повторяет врач, речь идет о подвижности, свободном пространстве. Когда она завязывает ему шнурки, Ханнес разглядывает ее волосы, на затылке они подстрижены почти так же коротко, как и у него. Можно приходить чаще, спрашивает он. Ошеломленная, она выпрямляется во весь рост. Ее лицо раскраснелось от сидения на корточках. Наконец-то, говорит она.

С тех пор у Ханнеса много дел. Дважды в неделю он занимается верховой ездой и дважды ходит на терапию. Стены его комнаты, прежде голые, теперь увешаны плакатами с лошадьми, которые можно брать в аптеке. Тони и все остальные гоняют пластмассовый мяч в коридорах, обмениваются фотографиями футболистов и не общаются с Ханнесом. Когда он пробирается мимо, они издают тихое ржание. Случается, что за завтраком он находит на подносе засохшую морковку. Артур получил на день рождения мяч, кожаный, сшитый вручную, в интернате им запрещено играть, потому что удар производит эффект выстрела. В комнату Ханнеса нельзя входить никому, кроме уборщицы и Каролин, вместе с ней они придумали условный стук. Каролин сидит на кровати и рассуждает о лошадях, Ханнес сидит за столом и слушает. Ключ от комнаты он носит на шее, хотя в интернате нельзя запирать комнату на замок, но никто ничего не говорит.

В канун Рождества воспитательница украшает комнату отдыха серебристыми шарами, оставшимися с прошлого года. У Артура и Тони начинает ломаться голос, и они отказываются петь рождественские песни. За три недели до праздника воспитательница, как обычно, раздает всем листки. Вы же знаете, говорит она, что, если вы постараетесь, Дед Мороз тоже приложит все усилия. Старый добрый Дед Мороз, хихикая, произносит Тони ломающимся голосом. К тебе он точно не придет, говорит Катрин. Ты тоже не стала лучше, детка, любезно отвечает Тони и втягивает голову в плечи. Спокойно, кричит воспитательница, успокойтесь, в конце концов.

Каролин сидит перед пустым листком. А что ты хочешь получить в подарок, спрашивает воспитательница, крепко держа Берни, судорожно размахивающего руками. Каролин пожимает плечами и смотрит в окно. Во дворе, залитом холодным светом, царит покой.

Вдруг на горизонте вырастает чья-то фигура, передвигающаяся резкими рывками. Воспитательница тоже видит ее и отпускает руки Берни, которые звонко шлепаются об стол. Она подходит к окну. Все остальные, побросав карандаши, смотрят на мальчика, он упирается костылями в землю, волоча слабые ноги, на момент замирает, чтобы затем снова выпрямиться и изо всех сил двигаться вперед с помощью костылей. Его голова дергается, глаза полуприкрыты, волосы взмокли. Он обходит весь двор. Берни издает вопль и скидывает со стола поильник. Посмотрите на него, низким голосом говорит Тони.

Как Роналдо.

Билли
^{(Перевод Е. Араловой)}

Билли рисует головой.

Это занимает много времени. Сначала ему приходится долго ерзать по стулу, чтобы приблизиться к холсту на нужное расстояние. Потом убрать за спину дергающиеся руки, чтобы они успокоились. На лбу у него – кожаная полоска со специальным креплением. Он сцепляет большие пальцы рук за спинкой стула, медленно наклоняется вперед и упирается креплением в нужную кисточку. Когда он выпрямляется, кисточка растет у него изо лба. Ну, говорит он себе под нос, поехали.

Анна, которой сегодня можно посмотреть, как он рисует, не знает, нужно ли что-нибудь говорить. Она смотрит на Билли, на его беспокойные руки. Тут Билли оборачивается к ней. Кисточка указывает Анне точно в лоб. Билли улыбается до ушей и говорит: выглядит все бредово, я знаю. Анна облегченно вздыхает. Да, тихо соглашается она, довольно бредово. Билли удовлетворенно кивает и отворачивается обратно к холсту. Быстрым движением он обмакивает кисточку в краски, которые мама подготовила ему на палитре, и оставляет на холсте пятнышко болотного цвета, а рядом каменно-серого: поле, стена.

Почему ты все время рисуешь пейзажи, тихо спрашивает Анна. Но Билли уже не отвечает.

Он тихо сопит и раскачивается между красками и холстом. Каждое пятнышко краски – наклон.

В интернате говорят, Билли был такой сорвиголова, просто шило в заднице. Отбойный молоток, говорит одна воспитательница, на месте вообще не мог усидеть, руки так и летали вокруг головы, как пропеллер. Вечно проблемы создавал. Иногда так брыкался, что до него вообще было не дотронуться. Если ехали на экскурсию, он делал вид, что не умеет разговаривать. Вопил, стонал, просто стыдно было. Почему стыдно, спрашивает Анна. Ты здесь еще новенькая, говорит воспитательница, ты пока эти штуки не знаешь. Погоди. Они-то знают, как взять тебя в оборот. Анна вспоминает скрещенные руки Билли и маленькие зеленые пятнышки на холсте. Как это взять в оборот, недоумевает она.

На следующей экскурсии ее определили в сопровождающие. Они катят коляски к автобусу. Берни уже пристегнут и бьется затылком о подголовник. Мне картошку фри, кричит Тони. Очень важно, говорит воспитательница, участвовать в нормальной жизни. Не собираемся же мы забаррикадироваться в своем интернате. Остальные кричат, курицу, нет, гамбургер, нет, пиццу, кто-то кричит: пиццу со слизняками, и все смеются. Воспитательница оборачивается. Значит, так, говорит она под затихающий смех. Не умеете себя вести, можем поехать домой. Прямо сейчас. Вы меня поняли. Все молча смотрят в окно.

Анна сидит рядом с Максом, который прихорошился ради экскурсии. Волосы у него стоят торчком, как мокрые иголки ежика. Ты что будешь есть, негромко спрашивает она. Макс смотрит вперед, но рука его нащупывает на подлокотнике руку Анны. Картошку фри, шепчет он. С майонезом. Анна чувствует его холодные пальцы и не знает, можно ли ей убрать руку. Она осторожно отодвигается от Макса и взглядывает на него сбоку. Он все еще смотрит вперед, на улицу, и тут они останавливаются у пиццерии.

Воспитательница выглядит так, как будто собирается засучить рукава. Они выгружают коляски. Пока всех усаживают за стол, длинный, покрытый скатертью в белую и красную клетку, проходит полчаса. Берни, которого выгрузили первым и посадили с краю, нетерпеливо пинает ножки стола. Вокруг расхаживают официантки, гладят Макса по волосам-колючкам, улыбаясь, раздают меню. Воспитательница решила пока не садиться, она обходит стол, отвинчивает крышки поильников. Остальные посетители, а их немного, склоняются над бокалами с пивом. Пожилая пара кивает Анне, когда та завязывает нагрудник Артуру, подбадривает ее. Анну прошибает пот. Она вежливо кивает в ответ.

Пиццу со слизняками, шепчет Томми. По столу пробегает смешок, воспитательница предупреждающе поднимает руку, Анна тоже старается окидывать детей строгими взглядами. Берни разевает рот и издает горловой звук, который становится все громче и громче. Дети, шикает воспитательница, я что сказала? Подбегает официантка. Что будете заказывать, спрашивает она, перекрикивая гудение, хихиканье и бормотание, что желаете, ну то есть выбрали что-нибудь?

За столом устанавливается тишина. Умолкает даже Берни, застывший с раскрытым ртом. На красно-белую скатерть свисает ниточка слюны. Пиццу «Времена года», пожалуйста, решительно говорит воспитательница, а теперь заказываем по очереди. Большинство выбирает пиццу «Маргарита» или картошку фри. Ханнес ничего не хочет. Тони стоит на своем, ему половину цыпленка с картошкой-фри, воспитательница вздыхает и сдается. Анна не голодна, она заказывает маленький салат. Можешь попробовать у меня, говорит Макс и краснеет.

Анна отводит взгляд и смотрит в окно. На стекла давит серый осенний свет. Она вспоминает сияющее летнее небо на картинах Билли. Почему Билли все время рисует одно и то же, спрашивает она у воспитательницы. Билли, вздыхает воспитательница и передает кетчуп, да он рисует, что хорошо продается. Лето в деревне. Не думаю, говорит Анна, не может такого быть, он так старается. Он так зарабатывает, говорит воспитательница, это многого стоит, для таких-то, как Билли. Это мало кому удается. Да, отвечает Анна и хочет еще что-то добавить, рассказать, как тщательно Билли накладывает пятнышки краски, как прямо он держит спину, наклоняясь над палитрой. Точные движения кончиком кисти. Крошечный пейзаж, который начинается в центре холста, как остров среди белой воды, а затем разрастается с каждым мазком, хлебные поля, беленые крестьянские домики, коровы размером с ноготь, желтый рапс, дикий мак, лиса в кустах, по дороге вдоль поля неспешно идет мужчина в соломенной шляпе, тоже крошечный. Кич, говорит воспитательница, хорошо раскупается, кич, к тому же от художника-инвалида. Про него уже и в газете писали.

Не знаю, говорит Анна, но тут Катрина опрокидывает стакан с лимонадом, желтая пена сбегает Анне на брюки, Катрина плачет, Берни от испуга издает лающий звук. Подбегает официантка с половой тряпкой, остальные посетители больше не улыбаются, их взгляды застыли на группе, которая дергается, вздрагивает, прыскает, Анна промакивает пятна на брюках, воспитательница держит Берни за плечи, и тут Тони начинает нечленораздельно вопить. Он отбрасывает голову назад, напрягает руки и ноги, молотит ногами об пол и подвывает. Тони, кричит воспитательница, прекрати сию же минуту, но вой подхватывает Макс, тихоня Макс тоже стонет и барабанит кулаками по столу. Воспитательница, побелев от ярости, хватает его коляску и собирается вывезти ее из-за стола, но Макс рыдает в голос, Анна, помоги, Анна.

Пожилая дама, которая до того приветливо кивала Анне, вскакивает с места и кричит: оставьте мальчика в покое, хватает воспитательницу за рукав, бедный ребенок.

Потом в интернате всем начисляют штрафные очки. У Анны болит голова, и она сидит в углу, ее знобит. Так у нас никогда ничего не получится, яростно отчитывает их воспитательница. Штрафные очки получает и Анна. От нее ожидали чуть больше поддержки, чуть больше решимости. На следующий день у нее выходной, она долго спит, а потом идет к Билли.

Билли живет с матерью в узком таунхаусе, недалеко от приюта. Иногда он заходит, садится в групповой комнате, играет с девочками в электронные игры, у мальчишек берет альбомы с футболистами, листает. Если он остается до вечера, ночная дежурная заваривает ему ромашку, переливает в поильник и садится с ним рядом. Как там твой бизнес, спрашивает она, держа поильник у его губ. Билли серьезно смотрит ей в глаза и отвечает, невнятно и расплывчато, в своей манере: это не бизнес, это искусство. Дежурная посмеивается. Ну да, знаю, как там твоя муза, что поделывает? Муза меня целует, довольно отвечает Билли, она единственная, кто меня целует.

Позвонив в дверь, Анна слышит медленные шаги его матери. Мать, старая женщина в домашнем халате, Билли говорит, ей трудно подниматься по лестнице, но не труднее, чем мне. Когда умрет мать, Билли отправится обратно в интернат. Все, кроме матери, это знают. А она верит в его искусство. Она говорит, художники всегда пробиваются в жизни, и поправляет его завернувшийся воротничок. Про него уже писали в газете, и она показывает Анне пожелтевшую, хрупкую вырезку, приклеенную на обоях прямо у входа. Да, он рисует головой, она кивком показывает на Билли, и получше, чем остальные руками.

Билли как раз пытается поймать одной рукой болтающуюся вторую, чтобы упрятать ее за спину. Ладно тебе, бормочет он, сделала бы Анне чаю. В академию его не взяли, продолжает мать, шаркая по пути в кухню, туда вообще не берут интернатских. Билли качает головой, уже с закрепленной на ней кисточкой. Не прошел по конкурсу, тихо говорит он Анне, я умею рисовать только пейзажи. Анне хочется его похвалить, сказать ему, что эти пейзажи неповторимы, что они по-особому светятся, в них есть что-то нежное, свежее, с трудом достигнутое.

Ну и что, говорит она, зато они красивые. Ничего другого в голову не приходит, говорит Билли, когда целует муза, и кивает кисточкой на стены, увешанные до потолка картинами. Анна проводит взглядом по картинам, снежные поля, поля весной, стога сена, стада овец, похожих на вату, крошечные жаворонки, точкой намеченные в синем воздухе, точным движением головы. Я бы купила одну из них, говорит она. Разоришься, смеется Билли, может быть, я тебе что-нибудь и подарю. Знаешь что, поехали лучше погуляем. Хочешь? Анна не знает, хочется ли ей гулять с Билли. Я думала, ты хотел поработать, мямлит она. Сегодня муза даже не заходила, говорит Билли и склоняет голову в сторону, какая уж тут работа. Пошли, прогуляемся немножко.

Он разъединяет руки и наклоняет голову к Анне, вынь, пожалуйста, кисточку. Анна выдергивает ее из крепления, а как ты это делаешь, когда ты один? Никак, говорит Билли, мне все делает мать, мамочка моя, и он чмокает воздух, посылая воздушный поцелуй матери, которая как раз протискивается в дверь с подносом, что бы я без тебя делал. Так вы не будете чай? Мы пойдем покатаемся, объявляет Билли, скоро приедем, и подмигивает Анне. Как это покатаемся, говорит Анна, вызвать такси, что ли. Не нужно, бэби, протягивает Билли, так Анну еще никто никогда не называл, вообще-то противно, и она решается это сказать, не называй меня бэби, говорит она, и Билли посмеивается. Ладно, бэби.

Перед домом стоит его машина. Он водит машину ногами. Сиденье отставлено далеко назад, руль на высоте коленей. Он садится на руки и просовывает ноги в кожаные петли на руле. Остальное дело автоматики. Сделали на заказ, гордо говорит он, как будто раскрывая Анне секрет. Анна устраивается на переднем сиденье, стараясь занимать как можно меньше места, куда поедем. Куда хочешь, бэби, говорит Билли. Хватит, говорит Анна, мне правда не нравится. Билли сдувает челку со лба и сворачивает на шоссе. Он хорошо водит машину. Анна опускает взгляд на бардачок. Ни одной аварии, говорит Билли. Может, заедем куда-нибудь поедим. Нет, говорит Анна и выпрямляется, есть я не хочу, я только что позавтракала, никакой еды. Ладно, говорит Билли.

Потом они молчат. Анна чувствует ускорение и торможение автоматики, как будто она сидит в самолете. Ей не приходит в голову, как прервать молчание. Когда на выезде из города они останавливаются на светофоре, она видит растерянные лица людей в соседней машине. Она закрывает глаза и не открывает их до тех пор, пока машина не останавливается, где-то на стоянке за городом. Так, говорит Билли и вынимает ноги из петель, можешь выходить.

Анна открывает дверь, выходит и опирается на дверь локтями. За мигающими потоками машин на шоссе начинается поле, широкое, насколько хватает глаз. Над коричневой слякотью и остатками зелени поднимаются и садятся стаи ворон. Горизонт расплывается в нежно-серой дали.

Вот видишь, говорит Билли. Почему ты не рисуешь ворон, спрашивает Анна. Я умею рисовать только лето, отвечает Билли и смеется.