Текст книги "По зову рода (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Казимир, словно, не слыша приближающихся криков, сулящих ему беду и погибель, поднял к лицу ладони. Они очистились, не осталось и капли крови невинной девушки. Дождь смысл всё, унося в землю плату суровым богам. А гвалт разъярённой толпы приближался. Уже и видно было огни факелов, скачущих в сумерках, да отблески вил, на которые его и насадят.

«И поделом мне, – решил Казимир, перевернувшись, да спиной к берёзе наземь усаживаясь. – Пусть народ свершит то, что было предначертано. Раз ушёл от судьбы, да теперь с нею не разминусь».

Ведун закрыл глаза и стал ждать. Хищное бормотание и злословие преследователей звучало всё ближе и ближе. Сквозь опущенные веки уже мерещились подошедшие вплотную языки пламени. Казимиру казалось, что вот-вот грубые и сильные руки вздёрнут его тщедушное тело вверх, да со всех сторон посыпятся на спину удары дубин и палок. Он не будет кричать, не будет молить о пощаде и ответит за всё… Но только… где же они?

В лесу снова было тихо. Дождь совсем кончился, и даже редкие капли, срывавшиеся с листьев уже отзвучали. Казимир распахнул глаза и уставился перед собой. На него смотрел огромный заяц, который размерами мог посоперничать с матёрым кабаном. Существо переминалось на мощных, бугрящихся мышцами, лапах. Его изумрудные глаза глядели на ведуна с каким-то лихим задором. Ведун оглянулся по сторонам. Вокруг них образовалось кольцо из пожухлой травы и листьев, взметнувшихся в воздух. Они кружились и танцевали, подхватываемые незримыми потоками ветра. Заяц довольно фыркнул, застучав задней лапой, почёсываясь.

– Не надо было меня прятать, – вздохнув, молвил Казимир. – Я заслужил их гнев.

Леший повёл носом в сторону, втягивая ноздрями воздух, словно забыв о своём госте, привстал на задних лапах и огляделся. Ведун хотел было ещё что сказать, да прикусил язык. Хуже дурости да самонадеянности, только неблагодарность. Лесной владыка явился без спросу, да он ему и не нужен в собственной волости. Заяц снова глянул на Казимира, цокнул острыми резцами, и сорвавшись с места, бросился прочь, подняв целое облако желтых листьев. Провожая его взглядом, ведун лишь подивился прыти и первородной мощи лешего. Каждый прыжок по две-три сажени, а лапы, словно и не касаются земли. Не скачет, парит будто. Прыг-скок и уж нет его, скрылся с глаз, даже спасибо не дождавшись.

Казимир просидел на земле ещё с час, но так и не дождался заслуженной расправы, с которой смирился. Уже совсем стемнело и наконец стало холодно. Промокшая одежда, казалось, вытягивает из тела последние капли тепла. Ему было пришла в голову шальная мысль, не остаться ли вот так сидеть на земле, покуда не околеет, но ведун её тотчас отмёл, как постыдную.

«Ежели лесной владыка спас, то позор мне самого себя в его же доме умертвить. Лить слёзы да волосы рвать, оно всегда проще, чем расплачиваться. Раз снова со смертушкой разминулся, значит надобно платить. Платить работой и знанием. Не заслужил видать лёгкой погибели, придётся ещё помучаться».

Тяжело поднявшись на ноги, ведун просто пошёл вперёд, особо не задумываясь, куда именно. Сейчас это не имело никакого значения. Ум подвёл, не разгадав окаянный умысел, а значит пришло время довериться сердцу. Неужто на роду ему начертано – метаться аки перекати-поле. Лишь две луны минуло, а вновь шагал Казимир не куда, а откуда, погоняемый роком людской ярости. На лице даже улыбка проступила:

– Коль суждено ещё будет к какой деревне прибиться, сразу как на духу скажу, чуть что не так, бейте стрелой, ребята, чтоб наверняка, а то потом уйду – ноги собьёте, да не сыщете!

Бродить впотьмах, то и дело натыкаясь на стволы деревьев, было тем ещё удовольствием. Однако Казимир, словно зарок себе взял, топать прочь, покуда удача сопутствует. Несколько раз ему слышась перекличка волчьей стаи, но серые охотники не спешили полакомиться человечиной. Их глаза то и дело мерцали в ночи, но дальше соглядатайства дело не заходило. Где-то в вышине укрытых тьмой крон елей посвистывал соловей. Его трели не вязались с промозглой хмарью и клонящим к земле разочарованием, которое Казимир нёс на своих плечах. Птичке было невдомёк о людских чаяниях, о кровавых серых разбойниках, рыщущих в желтеющих лапах папоротника, она радовалась величественной силе ночи и собственной жизни.

Не разбирая дороги и не думая о привале, Казимир вышел на знакомую полянку, которую признал даже впотьмах. Тело Милолики покоилось на том же месте, где он её оставил. Рядом зияла рваная рана на теле земли, в которой ведьма хранила своё чёрное детище. Постояв, безучастно глядя на обрубки человеческого тела, Казимир понял, что не чувствует пред ней вины. Если у селян и были основания желать ему смерти, то ведьма снискала погибель от собственной твари. А сколько жизней она вложила в чудовище? Девичьи сердца были зашиты в уродливое страшилище, продлевая тому век, преобразуя колдовскую силу в неслыханную мощь неживого служителя. И всё-таки стоило простить и её.

Казимир без особого трепета, но с должным почтением собрал останки жены старосты, сложив в яму, из которой накануне на него выпрыгнуло чудовище. Её подлежало бы сжечь, но с собой не нашлось огнива, да и сухих веток после дождя не сыщешь. Ведун покинул деревню, как пришёл, то есть ни с чем. Но всё ж таки оставлять тело ведьмы на произвол судьбы, было нельзя. То не обычный человек, который отдав душу станет землёй, да прокормом лесному жителю. Милолика служила тёмной и мрачной силе, мощи которой нельзя было преклониться, но и недооценить. Ещё наставник Огнедар рассказывал истории о том, что случалось, когда загнанную ведьму пленяли и убивали на месте, опосля должным образом не захоранивая. Последствия выдавались самые, что ни на есть разные. Сжёгшая собственную душу нечистая, могла переродиться в кикимору или одноглазое лихо. Знающая дорожку к прежнему дому, такая тварь бы ещё век являлась будоражить близких, завывая по ночам под стенами, да заглядывая в окна. И ладно если только пугать. Многое зависело от силы ведьмы при жизни. Ежели девка была сбившейся с пути деревенской знахаркой, нахватавшейся всякой дряни не пойми где, то ещё полбеды. Повыть да курей потаскать, вот и всё злодейство. Но горе тому селению, к которому присосётся былая в немалой силе при жизни ведьма, аль служительница Мораны, не приведи милостивые боги… Она будет вселяться в слабых умом, наводить порчу, сбивать с пути на лесных тропах, и собирать под свою длань упырей.

Казимир с сомнением покосился на избушку, возвышавшуюся на высоте добрых двух саженей. Два столба служили ей опорами, а рядышком имелась лестница, ведущая к дверке в полу. Сейчас, когда вокруг царствовала непроглядная тьма, попривыкшие к черноте глаза, различали таинственное тусклое свечение, тянущееся из единственного крохотного оконца.

«Входить в жилище даже мёртвой ведьмы – непотребство, – твёрдо сказал сам себе Казимир. – Особенно ночью…».

Но что делать с останками Милолики, всё ещё было не ясно. Наконец, решив дождаться утра, ведун наспех завалил новоиспечённую могилу камнями, набросав сверху елового лапника.

«Чтоб зверьё не растащило, покуда я спать буду, – решил он. – А сил уже нет совсем».

Право слово, он валился с ног, едва цепляясь за тончайшую границу яви, из-за которой манила очищающая дрёма. Сколь бы безрассудно это не было, пришлось взбираться по лестнице в избушку. Казимир слишком вымотался за минувший безумный день, к тому же давала о себе знать рана в боку. Разливавшаяся от неё волна боли, холодила плоть, отчего уже начала отказывать левая рука. Толкнув узкий люк-дверцу, ведун вполз в ведьмовское жилище, несомненно ожидая какой-нибудь пакости. Однако, внутри оказалось тепло и сухо. Здесь приятно пахло травами, сушёными грибами и вяленным мясом. Казимир старался не думать чьим именно. У стены напротив оконца, громоздился стол, от которого и исходило замеченное с улицы свечение. Но сил и желания разглядывать Милоликину утварь у ведуна не нашлось. Прикрыв дверцу, он лёг прямо на неё, блокируя проход собственным телом, и тотчас провалился в спасительный сон.

Глава 6. Прощание с ведьмой

Казимир очень быстро заснул вопреки тревогам и сомнениям, обуревавшим его в ведьмовском жилище. Измождённое тело кричало о том, что не выдержит и толики испытаний сверх полученного, но упрямый разум не давал ему окончательно забыться. То и дело ведун просыпался, ненадолго выныривая из туманного омута забытья. Порой это были краткие моменты, один вздох и беглый взгляд, только чтоб удостовериться – всё в порядке. Сушёные коренья, подвешенные к потолку, напоминали сморщенные пальцы старухи, которая тянулась к его горлу. В шелесте ветвей за стеной слышались удары крыльев хищной вороньей стаи, явившейся по душу убиенной служанки смерти. Время от времени, пол едва заметно покачивался, а избушка ходила ходуном, словно столбы опоры уходили в вязкую болотистую землю.

Казимиру снилась буря. Далеко на востоке, там, где к небу тянулись хребты таинственных остроконечных гор, поднималась кровавая заря. Эта стихия не была бездушной, кажется, она даже имела имя… Но оно терялось, утопало в водовороте вспыхивающих искр бурлящего рока неистового и пылающего ветра. За волной шла новая волна, ещё выше и злее предыдущей. Шипение и клекот разрывали пространство, обрушивая частоколы деревень и стены городов, сжигая в пепел леса и высушивая реки. Даже вековые валуны лопались, обращаясь в прах, уносимый прочь ветром.

Среди царящего безумия разыгравшейся стихии, купающейся в собственной пьянящей силе, Казимир видел и себя. Он смотрел словно со стороны, наблюдая едва различимую хрупкую, согнувшуюся под непосильным натиском, фигурку. Вокруг плавилась руда, а земная твердь трескалась, открывая широкие расщелины. Потоки огненного ветра срывали одежду и воспламеняли кожу, казалось, вырывая само естество Казимира. Вот, он поднял руку, закрываясь от потока лавы, хлынувшего прямо в лицо. Бурлящий красный цветок окутал непокорного, обнимая сжигающими в пепел лепестками. Потоки незримого ветра обрушились сверху, подхватывая останки… Но, когда волна огня схлынула… на том же месте снова стоял он, невредимый, сверля взглядом бушующий океан пламени у горизонта.

Ведун проснулся, разбуженный собственным стоном. Кажется, во сне он перевернулся на раненный бок. Запустив руку под рубаху, Казимир осторожно коснулся раны. Её края горели, отзываясь невыносимой болью при малейшем давлении. Свозь тряпку, которой было завешено крошечное оконце, уже проглядывали робкие лучики света. Свалившись спать, будто падал замертво, он даже и не подумал о том, чтобы закрыть ставни. Это было не слишком умно, сквозь окно посреди леса в дом могло проникнуть, что угодно, начиная от змеи и заканчивая не в меру любопытной аукой. Но раз ничего плохого не случилось, оставалось лишь порадоваться, что не пришлось всю ночь вдыхать ароматы ведьмовского жилища. Мало ли, что здесь хранилось? Казимир с интересом огляделся по сторонам. Сжав зубы, он подавил стон, вырвавшийся из глотки, при попытке встать. Бок нещадно саднило.

«Да, хорошо же она меня приложила. Видно, в рану попала грязь, – подумал Казимир, осторожно и аккуратно стягивая рубаху через голову. – Яда на клинке быть не могло. Это ритуальный нож, не боевой».

Беглый осмотр раны позволил сделать обнадёживающие выводы. Края кожи в месте укола уже подёрнулись бурой корочкой и начинали затягиваться, но оставлять такое на самотёк всё же было небезопасно. Кряхтя поднявшись, ведун подошёл к окну и сдёрнул занавесь. Солнце уже стояло в зените.

«Сколько же я проспал?».

Внутри избушки оказалось не так мрачно, как Казимир ожидал. Тут не хранилось мрачных атрибутов вроде потрохов невинных жертв, развешанных вместо украшений. На всех стенах, кроме той, в которой было единственное окошко, имелись заполненные до отказа полки. Глиняные горшки, деревянные ступки, шкатулки, свёртки, чего здесь только не нашлось! В достатке имелись, подвешенные на медные крючочки, различные заготовки, и назначение большинства из них ведун прекрасно знал. Взять, например, пучок сушёных лягушек. Все как на подбор коричневые – торфянки. Казимир осторожно вытащил одну из связки, рассматривая. Аккуратные, можно даже сказать филигранные надрезы, внутренности извлечены. В измельчённом виде такое мясо добавляют в похлёбки пожилым людям, чтобы почистить кровь и укрепить сердечную мышцу. Подхватив глиняную банку, Казимир осторожно встряхнул её, прислушиваясь к звуку, а затем открыл – доверху наполнена мёртвыми кузнечиками.

«Как удачно, – подумал ведун, высыпав на ладонь штук десять. – Интересно, есть у неё тут мёд?».

Исследовав недра массивного сундука, найденного под кроватью, Казимир довольно ухмыльнулся в усы. В его руках оказалась деревянная кадка, под завязку наполненная пахучим и слегка кисловатым диким мёдом. Уложив кузнечиков на дно ступы, ведун хорошенько их растёр. Затем, порывшись среди многочисленных полок, нашёл ещё два важных компонента – корень алтея и тысячелистник. В углу избушки была обустроена крошечная печка, в неё едва помещался котелок. Измельчив растения, ведун бросил их в воду, разведя в огонь, и принялся кипятить. По избушке разнёсся приятный травяной аромат. Он успокаивал и придавал силы. Казимир на какое-то время даже забыл о том, что произошло вчера, всецело погрузившись в любимую работу. Когда отвар был готов, ведун осторожно подул на него, попробовав на вкус.

«Годится», – он мысленно кивнул сам себе, вливая содержимое котелка в ступу с толчёными кузнечиками.

Затем, добавив в полученную смесь дикий мёд, принялся размешивать, выверенными круговыми движениями. Не прошло и часа, как свежеприготовленная целебная мазь уже была нанесена на рану. Запах стоял донельзя резкий, но Казимир тотчас почувствовал облегчение. Боль послушно отступила, а жар сошёл на нет. Пошевелив левой рукой, ведун понял, опасность миновала, заражения нет.

Выглянув на улицу, он уставился на заваленную камнями и лапником могилу ведьмы. В глубине души Казимир хотел, чтобы её не оказалось внутри. Даже сама мысль о том, что придётся снова с ней возиться угнетала его. Правда, представить, что тело исчезло было попросту страшно – а ну как вернётся, обезумившим упырём иль чем похуже! Ведун мрачно нахмурился, уж очень хорошо он знал сказки да былины о том, что они и правда имели обыкновение возвращаться. По сути своей ведьма – обычный человек из плоти и крови. Но в то же время и не простая деревенская знахарка, хапнувшая откуда-то запретных знаний. Ведьмой не могла стать любая женщина.

То, что тянуло к таинственным и жестоким проявлениям ворожбы, исходило даже не из сердца, а намного глубже – из недр самой души, где в самых отдалённых и мрачных уголках спали отголоски первых диких богов, имена которых давным-давно позабыты. Не удивительно, что после смерти с такими сущностями происходило всякое. Тут уже всё зависело от заслуг при жизни, а если точнее, от тяжести вины. Если ведьма в основном промышляла простецкими заговорами да проклятиями, варила приворотные зелья да насылала понос на неугодных соседей, считай, повезло. Могилка, конечно, та ещё будет, но опосля сожжения, всё одно, лучше закопать в определённом месте. Ежели её дух и будет лунными ночами бесчинствовать, то в отдалении от людей и далеко от последнего пристанища уйти не сможет. Казимир не раз задумывался о том, что происходит с такими душами после смерти.

«На долгие годы оставаться привязанным, словно собака на цепь к одному месту, – размышлял он, ни то жалея, ни то страшась. – Незавидная участь. Ещё б им не безобразничать! При таком-то посмертии, кто хошь, начнёт шебуршиться».

Но то простые ведьмы, можно сказать, незлобливые. Совсем другой разговор, коли при жизни помимо пакостей, водились смертоубийства. Тяжкий груз висел на плечах тех ведьм, а дух становился чернее ночи. Распрощавшись с жизнью, они и скитались дольше, и были опаснее. Однако совсем худо, коль ведьма не чуралась проведению ритуалов в которых использовала невинных, то есть младенцев. Право слово, то ведь и не ведьма уже была, а служительница Мораны. Для такой твари не находилось места ни под землёй, ни на земле, ни на небесах. Могучие сущности, что рождались после их смерти, приносили лишь одно – мор. Огнедар сказывал, что после убийства служительницы Мораны, за год окрест того места, где её настиг рок, выкашивало целые деревни, но не находилось снадобья, способного помочь супротив чёрного проклятия мёртвой жрицы.

Казимир долго смотрел на еловые ветки, скрывавшие тело Милолики, и наконец решился. Сплюнув под ноги от досады, он подхватил с полки огниво, достал из-за печи топорик и спустился на землю. Валежника окрест было мало, приходилось заходить довольно далеко, что очень нервировало ведуна. Он хотел покончить со всем, как можно скорее. Веточки споро лопались под ударами топора, а руки, словно, и не чувствовали устали. Казимир любил монотонную работу, это позволяло думать, не привлекая к себе лишнего внимания. Ещё в родной деревне, ему приходилось скрывать то, что он любил иногда просто помечтать, представляя далёкие чужестранные земли и города.

– Смотрите-ка, опять замер, что твой жёлудь на ветке! – говаривали про него селяне. – Нет бы делом заняться, а он зенки вылупил и пырится кудай-то!

Вскоре посреди полянки высился огромный настил из дров, способных гореть несколько часов к ряду. Казимир придирчиво осмотрел его, дважды пересобрав, опасаясь, что во время горения конструкция развалится. Всё должно сделать за один раз.

«Не важно, кем она была, хоть и ведьма. Последние почести нужно отдать по совести».

Убедившись, что лучше и не сделаешь, ведун направился за телом. Он прятал её ночью, не особо вдумываясь, что и куда положить, впотьмах и не видать ничего. Едва останки ведьмы показались на свет, Казимир вздрогнул, побелев, аки скатерть. Правая нога, как всегда, застучала супротив воли. При жизни Милолика была очень статной и красивой женщиной, теперь же то, что оставило от неё чудовище с серпами, совсем не походило на прежнюю справную бабоньку. Перекошенное от злости и боли лицо было залито запёкшейся кровью, прекрасные мягкие кудри превратились в скомканные лохмотья, руки, ноги, тело… Ведун отвернулся, но, совладав с собой, бережно перенёс останки, уложив на костёр. Огниво трижды чиркнуло, выбивая сноп искр. Взметнувшиеся язычки пламени, принялись жадно пережёвывать угощение.

– Упокойся с миром, Милолика, – проговорил Казимир, вглядываясь в огонь. – Поздно я пришёл. Не с той силушкою ты спуталась. А всё одно, желаю, пускай они простят тебе. Добрые души, они и мёртвыми зла не держат. Пускай они простят… А ты спи. Я знаю, что ты хотела, как лучше… Не вышло… Что поделать… На то мы и не боги.

Постояв немного, ведун, смахнул одинокую слезу, всё-таки скользнувшую по щеке, и вернулся в избушку. Сев за стол, стоящий перед окном, на коротенькую лавку, Казимир устало опустил голову и закрыл глаза. Когда пламя отгорит, останется лишь закопать пепел, и дело сделано. Просидев так незнамо сколько, ведун снова воззрился на внутреннее убранство избушки. Успев изрядно тут похозяйничать, он вдруг понял, что ему здесь нравится. То, что первоначально воспринималось как осквернённое жилище подлой ведьмы, вовсе не выглядело таковым. Избушка казалась укромной и уютной, кроме того, здесь был идеальный порядок – признак женской руки. Каждая склянка и чарка, кубок, ступка или катка стояли на своём месте. Мало того, ведьма собрала очень внушительное количество компонентов для ворожбы и приготовления снадобий. Всё это не накопишь за один летний сезон, то были плоды многолетней кропотливой работы. Казимир ещё не решил куда подастся теперь. Он был бобылём, без гроша за душой. Ежели совсем по чести, Казимир и деньги то видывал лишь единожды. Как-то раз Огнедар показал ему блестящую металлическую штуковину, на которой был изображён всадник с мечом в руке.

– Дивись, засранец, – довольно щурясь, громыхнул наставник. – Это, Казимирка, царьградский сребреник. За такой можно у Любомила, что за речкой живёт, пяток самых лучших соболиных шкурок выкупить.

С тех пор, Казимир больше монет никогда в руках не держал. Теперь же у него и вещей-то своих окромя рваной и заляпанной кровью рубахи, да штанов с лаптями не осталось. Потому бросать сокровища, накопленные ведьмой за годы трудов, казалось неразумным. Из размышлений его вырвали людские голоса, доносящиеся из-за окна. Ведун даже не сразу понял, что тут быть никого не может, а когда выглянул наружу, уж стало поздно бежать – толпа, вооружённая луками и топорами, вывалила на лужайку, окружая костёр и избушку.

– Эй, ребят, а чой-то там дымит?

– Найдён, нукося, подцепи!

Раздались ахи, да охи.

– Мать честная…

– Это ж тело людское!

Казимир замер, даже перестав дышать. Нога предательски забарабанила по полу.

– Мужики, там кто-то есть!

«Проклятие, – прохрипел Казимир, не разжимая зубов. – Вот и отбегался».

– Выходи, кто есть!

– Спускайся, давай!

– Милушка? Ты здесь? – с надеждой в голосе вопросил Святогор.

Казимир не хотел отвечать, но не делать ничего было ещё хуже.

– Милолика была ведьмой, – наконец крикнул он в ответ, высунувшись в окно. – Это она девок резала, да ту тварь скроила, которая чуть всю деревню не уничтожила!

– Брешет, гнида! – взвился староста, глянув на селян. – Ведь, как дышит же брешет!

Обернувшись к окну, Святогор потрясая кулаками с ненавистью уставился на ведуна. На его лбу вспухла пульсирующая жила, а лицо приобрело пунцовый оттенок.

– Ты и мизинца ейного не стоишь, сопляк! – взревел мужчина дурным голосом, едва не визжа от ярости. – Что ты натворил, чужеяд проклятущий?! Это что, она? Моя Милушка?! – он указал на костёр.

От злости мужик едва мог членораздельно разговаривать. У старосты тряслись руки и сводило челюсти. Выхватив что-то из-за пояса, ведун не успел разглядеть, что именно, Святогор швырнул предмет в сторону Казимира с такой силой, что тот едва успел отскочить от неминуемой смерти. Хищно шипя в воздухе в избушку влетел топор и вонзился в бревно противоположной от окна стены почти на полпальца. Раздался необычный звук, словно кто-то ойкнул, но ведун не придал этому значения, он был ошарашен произошедшим.

– Ты знаешь, что я прав! – прокричал Казимир, трясясь от страха, прижавшись к стене подальше от окна, и уже не высовываясь. – Все знают! У баб спроси! Милолика у них урожай отнимала, чтобы не работать, а сама сюда таскалась. Это её избушка, её тварь нас подрала вчера!

Ответом была тишина. Никто не спешил опровергать слова ведуна, похоже, все действительно знали, что за Милоликой тянулся странный след из лжи и сомнительных делишек. Ведун замер, не веря, что всё-таки сумел пронять их.

– Знаю, говоришь? – снова раздался голос Святогора. Теперь он говорил медленно, и как-то странно, будто запыхавшись, словно изо всех сил сдерживался. – Спускайся, Казимир… По-хорошему… Спускайся, и потолкуем.

Ведун помолчал, собираясь с мыслями. Ещё вчера расстаться с жизнью казалось запросто. Он был почти рад этому и даже приготовился умереть. Но теперь, когда внизу стояла вооружённая толпа, уверенности как-то сразу поубавилось. Казимир отошёл от ночного потрясения и понимал, если в случившемся и есть его вина, то уж кому-кому, а не Святогору его судить.

– Нет, – коротко бросил он, всё так же не высовываясь.

– Рубите опоры, – бросил своим Святогор, а затем добавил, уже для ведуна. – Я с тебя шкуру спущу прямо здесь. Даже не надейся помереть быстро, гадёныш!

Гомон приблизился, а потом споро застучали топоры, но тут избушка пришла в движение. В начале Казимир решил, что она закачалась от ударов по опорам. Как вдруг, услышал низкий скрипучий голос.

– Кто это здесь балуется?

Из-за окна послышались встревоженные окрики.

– Нечистая!

– Там ещё кто-то в хижине?

– Что это за голос? Никак лешего прогневали!

– Кто это сказал? – прошептал Казимир, явственно понимая, что необычный голос звучал неподалёку от него, будто бы прямо из-за печи. – Ты домовой?

– Лесовой, – дребезжа, издевательски протянул незнамо кто. – Ты чавой тут у меня, в гостях что ль? Хто таков?

– Я Казимир, – ответил ведун, совсем побледнев. – Теперь я хозяин дома.

– Хозяин? – неуверенно проскрипели из-за печи. – А где госпожа?

– Умерла.

– Понятно… – повисло молчание, нарушаемое лишь скрипом дерева по дереву, который теперь не прекращался. – Хозяин, значится, сказываешь… Ну, подтверди себя, хозяин… – последнее слово вновь прозвучало как-то издевательски. – Ладони закрови и на стол!

Снаружи, кажется, немного отошли от первого потрясения. Крики селян, возглавляемых Святогором, снова звучали отовсюду. Похоже, они решили-таки расправиться с ведуном.

– Тащите сюда поленья из костра! – кричали одни.

– Жги деревья вокруг, мужики! – вторили им другие. – А пока по столбам и-и-и-и раз!

Стук топоров возобновился. Избушка снова ни то охнула, ни то застонала. Казимир не понимая, что и зачем делает, судорожно искал нож, второпях мечась по комнате, как ужаленный. Он даже упал, споткнувшись о скамью и больно приложился челюстью об угол стола. Только оказавшись на полу, ему на глаза попался нож, он валялся здесь же. Глянув на тёмное бронзовое лезвие, ведун уже не сомневаясь, полоснул себя сначала по одной ладони, а затем по другой и уставился на стол. Приглядевшись, он заметил то, что раньше не приметил – на столешнице отчётливо виднелись два тёмных пятна, отдалённо напоминающих очертанием человеческой кисти. Казимир опустил руки, и едва его кровь соприкоснулась с деревом, избушка вздрогнула. Из печки пахнуло жаром, в ней само по себе вспыхнуло пламя, стены, будто пришли в движение, ходя из стороны в сторону.

«Сейчас развалится, – с ужасом подумал Казимир. – А там на земле и порубят меня…».

– Не бзди, не порубят, – раздался скрипучий голос. – Уйдём.

– Куда уйдём? – ошеломленно бросил Казимир, изо всех сил стараясь не свалиться. Избушка всё ещё раскачивалась, так, что пол то и дело уходил из-под ног.

– Да уж куда подальше, – ответил глухой и спокойный голос. – Кровь у тебя правильная. Хозяин… Ну, пускай так… Признаю. – И немного погодя, скрипучий собеседник снова констатировал, – уйдём.

Осторожно выглянув в окно, Казимир увидел, как мимо мелькают деревья. Избушка споро бежала прочь, перебирая опорами, как ногами. Приоткрыв люк в полу, он в этом убедился. Вырванные из земли столбы оказались похожими на птичьи лапами с длинными загнутыми когтями. Ловко перебирая ими, избушка мчалась прочь от опасности, с лёгкостью расталкивая с пути стволы деревьев.