Текст книги "Супермаркет"

Автор книги: Андрей Житков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Появился охранник с большим прочным пакетом в руке.

– Дима, эта малолетка мне тут грязные овощи на прилавок складывает и проституткой обзывается! – тут же плаксиво пожаловалась охраннику продавщица.

Охранник рассмеялся.

– Во, бабы, а! На минуту оставить нельзя! Да ладно, Зой, не грейся ты, сейчас все уберем! – охранник быстро скидал овощи и фрукты в пакет, вручил его Аньке. – Девушка, давайте познакомимся, меня Димой зовут.

– Эльвира, – широко улыбнулась Анька.

– Мне “Киндзмараули” за сто тридцать пять, – снова привлек внимание продавщицы Иван.

Продавщица взяла у Ивана деньги, выбила чек, сняла с полки бутылку, подала ему. Делала все автоматически, следя за Анькой и охранником.

– Нет, какая дрянь! – она никак не могла успокоиться. – И этот тоже – кобель!

– Спасибо, – сказал Иван и ушел.

– Девушка, вы мне свой телефончик не дадите? – поинтересовался Дима.

– Конечно, дам, – кивнула Анька.

Миша потягивал “пепси” за столиком. Из дверей супермаркета вышел Иван. Он вошел в летнее кафе, положил рюкзак, удочку и сачок на кресло рядом с Мишиным рюкзаком, поставил на стол торт.

– Быстро сваливай! – приказал он Мише.

Миша взял удочку, сачок, рюкзак Ивана, перешагнул через ограду. Скотчем быстро приторочил удочку с сачком к велосипедной раме, накинул на плечи рюкзак и сорвал велосипед с места. Он понесся по тротуару, ловко лавируя среди прохожих, через пятьдесят метров свернул во дворы.

Иван взял со стола недопитую бутылку “пепси” и стал потягивать темную жидкость.

Из супермаркета вышла Анька с большим пакетом в руке, не торопясь, зашагала по тротуару. Видно было, что ей тяжело. Иван усмехнулся.

Самвэл сидел на раскладном стуле рядом со своей палаткой и дымил сигаретой, легкий ветерок трепал рукава женских блузок, позванивал пряжками кожаных ремней. Покупатель не шел, а если и шел, то какой-то квелый, неинтересный – ни поговорит с тобой, ни поторгуется как следует. Такого обманывать скучно.

– Дэвушка-дэвушка, загляни ко мне, какой белье покажу! Французский, тонкий, шелковый.

Высокая брюнетка только фыркнула в ответ, даже не взглянув на Самвэла, и прошла мимо.

Аньку Самвэл заметил издалека. Была она теперь опять в своей майке и широких джинсах. Несла на плече дорожную сумку. Самвэл цокнул языком.

– Здорово, чернявый.

– Здравствуй, дорогая. Что, опять со своими грачами тряпок “намыла”?

– Мне тетка из Америки посылку прислала. Джинсики, рубашечки. Маме мало, мне велико. Возьмешь за дешево?

– Эй, Аня, куда возьмешь? Видишь, все девушки мимо ходят. Ничего им не надо. Целый день сижу, курю. Заболею так скоро.

– Не заболеешь, ты у нас крепкий мужик, – Аня поставила сумку рядом со стулом, достала сигареты.

– А ты откуда знаешь? – хитро прищурился Самвэл.

– Догадываюсь, – сказала Анька. – Джинсы фирменные. В “маркете” по штуке идут. Я тебе за четыреста сдам.

– Аня, давай лучше в ресторан пойдем. Я тебе хороший белье подарю. Любить буду.

– Самвэл, за совращение малолетних в тюрьму можно сесть.

– Это ты – малолетняя? – громко рассмеялся Самвэл. – Такая банда у нее, попадешься – до трусов разденут, а все в девочках ходит.

– Ну, берешь – нет? А то я себе другого барыгу найду.

– О-ох, какая ты, Аня, вредная, – покачал головой Самвэл. Он поднялся и скрылся в палатке. Анька оглянулась и вошла следом.

Они сидели во дворе в крохотном деревянном домике, стоящем посреди детской площадки, и в полумраке пили коньяк из горлышка – Миша, Иван и Анька.

Иван оторвался от бутылки, шумно засопел, сунул в рот лимонную дольку.

– Ну как? – поинтересовалась Анька. – Скажешь, дерьмо?

– Да, неплохая “конина”, – кивнул Иван. – Не зря я удочкой махал.

Анька взяла у него бутылку, сделала маленький глоток и поморщилась. – Бабки гони, Иван.

– Какие еще бабки? – Иван состроил удивленную мину. – Тебе “конины” мало? Каждый глоточек баксов тридцать стоит.

– Ты мне зубы не заговаривай – тридцать! Мы с тобой на двести “зеленых” мазали.

– Да? А не пятьдесят? – снова сыграл “под дурака” Иван.

– Миша, скажи-ка! – приказала Анька.

– Да, Ваня, двести, как с куста, – кивнул Миша, забирая у Аньки бутылку.

Иван со вздохом полез в карман джинсов, протянул Аньке две стодолларовые купюры. – Солишь ты их, что ли?

– Я, может, на квартиру коплю. Достала меня мать со своим любовником!

– Наши “шнурки” кого хочешь достанут, – вздохнул Миша.

– Он к тебе клеится, что ли? – с ревнивой ноткой в голосе спросил Иван.

– Да нет, жизни учит, – усмехнулась Анька. – Зайдет в комнату и давай пургу гнать – как себя порядочной девушке надо вести.

– А то смотри, я его приглажу – мало не покажется!

– Только попробуй! – Анька отобрала у Миши бутылку и сделала два больших глотка. Шумно выдохнула, потрогала кончиком языка онемевшее небо. Иван перочинным ножом отрезал от лимона дольку, протянул ей, но она отрицательно мотнула головой. – Может, у матери это последний шанс, а ты – приглажу! Ладно, я пошла.

Анька выбралась из домика и, накинув на плечо рюкзак, зашагала со двора.

– Зачем ей квартира? Выскочит замуж за какого-нибудь буржуя, нарожает ему тыщу спиногрызов, будет теткой, как все, – сказал Миша, глядя вслед Аньке.

– Ты, Миша, много-то на себя не бери! – Иван зло глянул на друга. – Лучше свое “Хеннеси” хряпай.

Нина Владимировна сидела на диване перед тихо мурлыкающим телевизором, рассеянно перелистывала “Плэйбой”. “Им только тело подавай, ляжки, сиськи, – думала она, разглядывая обнаженных девиц. – Душа им, козлам, даром не нужна! Подумаешь, красотки! У меня, между прочим, не хуже фигура была. Да и сейчас ничего. Валерик-то балдеет. Даром, что ли, от своей стервы бегает. Интересно, сколько они на этих фотках зарабатывают?”

Щелкнул замок входной двери, и Нина Владимировна торопливо закрыла журнал, отложила его в сторону.

– Аня? – крикнула она.

– Нет, это конь в пальто из школы пришел, – отозвалась из прихожей Анька.

– Ты где шляешься? Одиннадцатый уже.

– С Маринкой в парке гуляла.

– Смотри, нагуляешь! Я твоих детей нянчить не собираюсь. Сама воспитывать будешь.

– Мать, заткнись, а! – Анька швырнула рюкзак на свою кровать, прошла на кухню, подняла со сковороды крышку, сунула в рот остывшую котлету.

– Что получила? Опять тройка? – прокричала из комнаты Нина Владимировна.

– Господи, как вы меня все достали! – пробормотала Анька, хлопая дверью ванной комнаты.

Микрокомпьютер

Евгений Викторович отнял от уха телефонную трубку, поставил галочку напротив названия крупной оптовой фирмы и написал слово “НАШИ”. На трубке остался влажный след. В шестнадцатилетнем возрасте он переболел сильнейшей ангиной, которая дала осложнение на сердце. С тех пор Евгений Викторович начал толстеть, сделался рыхлым, обрюзгшим и всегда задыхался, поднимаясь по лестнице выше третьего этажа. Но самое неприятное для него и для окружающих заключалось в том, что он непрерывно и обильно потел. Потел Евгений Викторович в любую погоду и в любом месте: и в мороз, и в жару, во время весенней грозы и осеннего ненастья, в своем “Мерседесе” и в водах Средиземного моря, где обычно проводил неделю-другую отпуска, и в офисе, и на улице, и в постели, и во время важных совещаний. И ведь ни пил, ни курил, всегда придерживался довольно строгой диеты, постоянно занимался на тренажерах! Евгений Викторович плавился, истекая потом, как горящая свеча – парафином. Соленые капли, то и дело скатывающиеся по лицу, темные пятна под мышками на рубахах и пиджаках – все это привлекало внимание окружающих, вызывало у них сочувствие, раздражение, брезгливость, неприязнь, и, конечно, не добавляло заместителю директора мужского обаяния. Иногда, поймав фальшиво-сочувственный взгляд своих подчиненных, Евгений Викторович начинал их ненавидеть. Впрочем, был он отходчив, любил женщин и собак.

В дверь постучали.

– Давайте! – сказал Евгений Викторович.

На пороге возник длинноволосый парень с полиэтиленовым пакетом в руке. Было ему не больше двадцати. Он нервно дергал головой и теребил пуговицы своей летней длиннополой рубашки на выпуск.

– Здрасьте, – робко кивнул парень.

– Ну, коробейник, что ли? – недовольно поинтересовался Евгений Викторович. – Как тебя сюда охрана пустила?

– Я сказал, что к вам, – парень прошел вперед, присел на стул. – Я вам компьютерную штучку принес.

– Не надо! – грубо сказал Евгений Викторович, чувствуя, как по шее стекает крупная соленая капля. – Детей у меня нет, а сам я в эти штучки не играю. Так что давай отсюда!

В это мгновение пискнул селектор.

– Евгений Викторович, зайди ко мне, пожалуйста, – раздался голос директора.

– Сейчас, – Евгений Викторович выпроводил парня и закрыл дверь кабинета на ключ. “Ходят тут, оболтусы!”– раздраженно думал он, идя по коридору и потея.

Владимир Генрихович поднялся из кресла, рукой показал заму на кожаный диван, перед которым стоял журнальный столик с закусками.

– Коньячок будешь?

– Давай, – согласился Евгений Викторович, подумав про себя, что коньяк его хоть немного взбодрит.

Директор достал из бара бутылку, рюмки, плеснул в них коньяку.

– Женя, я сегодня в Грецию лечу.

– За шубами? – догадался Евгений Викторович.

– Да, на фабрику. С Ксандополо договорился на тридцатипроцентную скидку.

– Не сезон, Володя. До декабря висеть будут. Деньги из оборота уйдут. Моль поест.

– Пусть висят. Мы их лавандой пересыпем – ни одна тварь не тронет. Ты хоть знаешь, сколько у нас за прошлый сезон шуб и жакетов ушло?

Евгений Викторович пожал плечами.

– Двадцать семь. Это мало?

– Немало, – согласился Евгений Викторович.

– Из-за разницы в закупочной цене мы пятнадцать процентов прибыли потеряли. Район у нас престижный, сам знаешь. Люди состоятельные, и мы должны соответствовать. Чтобы пришла какая-нибудь там толстая сучка в бриллиантах, а у нас, как в Греции, все есть. Кстати, насчет оборотных средств можешь не беспокоиться – у меня заначка “левая”.

– Ты директор – тебе виднее, – сказал Евгений Викторович, вытирая платком пот со лба. Он подумал, что Генрихович, конечно, не просто так в Грецию намылился. Ждет его там зазнобушка. Молодая, красивая и, наверняка, рыжая. Директор у них рыжих любит. Даже сорокалетняя Анастасия Андреевна в каштановый цвет перекрасилась, чтобы директор на нее внимание обратил. Да только не в коня корм. Уж он его вкусы знает.

– Магазин на тебе. Персонал дрючь, чтоб жизнь медом не казалась. За бухгалтерией следи. Впрочем, не маленький, сам знаешь.

– Знаю, – кивнул Евгений Викторович, поднял рюмку. – Ну, семь футов под килем!

– Седина в бороду – бес в ребро, – пошутил Владимир Генрихович и выпил коньяк.

Рядом с кабинетом зама все еще ошивался нескладный нервный парень с пакетом в руке.

– Ты меня не понял, что ли?! – удивился Евгений Викторович.

– Извините, пожалуйста, не с того начал, – сказал парень. – Вам Моргун привет передавал.

– Черт, что ж ты мне вместо привета всякие компьютерные штучки суешь! – Евгений Викторович мгновенно вспотел. – Заходи, – он открыл кабинет, пропустил парня вперед. – Чай, кофе? Есть хочешь?

– Я из дому, – парень опустился на стул. – Показать?

– Давай.

Парень полез в пакет и вынул из него небольшую жестяную коробку из-под печенья.

– Моргун говорил, у вас с кассовыми аппаратами проблемы. Умные больно – все помнят.

– Есть такое дело, – кивнул Евгений Викторович.

– Тогда вам эта штука очень даже пригодится, – парень открыл жестянку и извлек из нее небольшую черную коробочку, от которой отходили разноцветные проводки со штекером. – Это микрокопьютер, подсоединяется к порту кассы. После чего ваш аппарат перестает что-либо помнить, но при этом работает исправно, выбивает чеки, высвечивает сумму покупки на мониторе, пищит, трещит – в общем, все как положено. Снимаете кассу, а там денежки совсем другие. Понятно объясняю?

– Не очень, – покачал головой Евгений Викторович. На самом деле он “врубился” еще до того, как парень начал свои объяснения. – Я в ваших компьютерных делах – полный “лох”. – Тебя как зовут?

Парень вздохнул, посмотрел на влажный лоб Евгения Викторовича.

– Меня Досом зовут. По имени операционной системы.

– Ты хакер?

– Стопроцентный.

– А лет тебе сколько?

– Девятнадцать. Вот смотрите, есть у вас “левый” товар, который через кассу не надо проводить, подключаете к аппарату мою штуку…

– Дос, ты сам-то понял, что сказал? Нет у меня никакого “левого” товара и не будет никогда. Мы фирма солидная, с законом в ладах, и такой ерундой заниматься не будем.

– Я говорю – допустим. Виртуально, так сказать.

– Ну ладно, допустим, – согласился Евгений Викторович. – Ну и что? Это значит, что мне не только товар левый иметь надо, но и кассиров, потом что в конце смены они должны всю выручку поделить. На законную, для отчетности, и “левую”. Бабы, они знаешь, какие болтливые? Знают двое – знает и свинья.

– Свинья разговаривать не умеет, только хрюкает, – Дос потер переносицу, задумался. – А бабы – это да. Впрочем… А если весь “левый” товар под другим штрих-кодом пойдет? Как только касса такой штрих-код “считала”, мой компьютер получает сигнал и автоматически включается, как только подотчетный – вырубается. И кассирша ни сном, ни духом. Деньги сдала, а потом бухгалтер или вы, допустим, их красиво поделили.

– Слушай, Дос, а ты, я смотрю, соображаешь, – усмехнулся Евгений Викторович. – Хорошо, допустим, у меня есть “левый” товар. Времени на разработку и внедрение?

– Максимум неделя.

– Хорошо. И сколько это твоя штучка будет стоить?

– Пятьсот баксов, – не задумываясь, сказал Дос.

– Однако, – покачал головой зам. Он взял коробочку, повертел ее в руках. – Вот эта финтифлюшка по цене большого компьютера?

– Евгений Викторович, она ста больших компьютеров стоит. На “машине” в игрушки играть, да в “Интернете” лазить, а эта… Кроме того, я гарантирую безотказную работу в течение трех лет.

– У тебя трудовая книжка есть? – поинтересовался Евгений Викторович.

– Откуда? – пожал плечами Дос. – Я пока еще студент.

– Прохладной жизни. Иди купи себе чистую, – Евгений Викторович полез а карман пиджака, достал из него бумажник, выкинул на стол пятидесятирублевую купюру. – Устрою тебя рабочим в мясной цех. Для отчетности. Врубился? А коробочку свою сюда давай, – зам сунул коробочку в ящик стола.

– А деньги? – спросил Дос.

– Утром стулья – вечером деньги, – пошутил Евгений Викторович. – Я сначала должен увидеть, как она работает.

Дос взял со стола купюру и, не попрощавшись, вышел. Зазвонил телефон, Евгений Викторович снял трубку и приложил ее к вспотевшему уху.

Был второй час ночи. Охранник за стеклянной перегородкой пил крепкий кофе, курил и всматривался в крохотный экран переносного телевизора, который стоял сверху на одном из мониторов. Шла двадцать третья минута второго тайма – матч “Реал”– “Манчестер”. Вообще-то по инструкции держать в охранном помещении телевизор было строжайше запрещено. За нарушение начальство могло наказать деньгами и даже уволить. Все равно держали. Днем прятали в стенной шкаф с одеждой, а поздно вечером, когда супермаркет пустел и все начальство разъезжалось по домам на своих блестящих иномарках, доставали и смотрели все подряд: матчи, клипы, эротические фильмы, новости. И так из смены в смену, из ночи в ночь. При пересменке сдавали не только пост, но и телевизор, который был куплен охранниками вскладчину. “Работают шесть каналов: ОРТ, НТВ, ТВ-6, ТВЦ, РТР и “Культура”. Как ни крути антенну, на втором канале рябь, а по нему сегодня крутой боевик с Чаком Норисом в главной роли.” А что еще делать? Тупо уставиться в мониторы, на которых всегда одна и та же картинка – ярко освещенный забор с изредка появляющимися бродячими собаками и пьяными мужиками, – читать газеты, до одурения надуваться кофе? Особенно было тоскливо после трех, когда все каналы заканчивали свою работу, а в глаза хоть спички вставляй… Кулаков смотрел на нарушение сквозь пальцы, хорошо понимая своих людей.

Послышался шум мотора. Охранник оторвался от экрана телевизора и посмотрел в зарешеченное, покрытое специальной серебристой защитой небольшое окно – благодаря защите снаружи охранника видно не было, зато он мог спокойно наблюдать за всем происходящим около ворот.

К воротам, урча и фыркая, подкатил “Камаз” – длинномерная тентованная “фура”. Охранник посмотрел на лежащую под плексигласом на столе записку. “КАМАЗ – С 537 АЯ. Около 2.00. Без документов.” Глянул на пыльный номер на мятом бампере, на водителя. Водитель кивнул невидимому охраннику. Охранник нажал на кнопку. Ворота со скрежетом отъехали в сторону. “Камаз” вполз во двор. Развернулся и стал медленно пятиться к пандусу. Двери склада открылись, и из них показались грузчики с тележками. “Камаз” замер. Громыхнул задний борт, потом машина сдала еще немного. Началась разгрузка. Водитель выбрался из кабины машины, усталой походкой направился к дверям склада. В руке у него были какие-то бумаги, свернутые трубочкой.

– Начальство-то где? – поинтересовался он.

– На склад зайди, – посоветовал ему один из грузчиков.

Евгений Викторович сидел на пластиковом стуле внутри склада, на коленях у него лежал кожаный “кейс”, на “кейсе” – несколько листков, в которых он делал пометку, когда очередная тележка с товаром проезжала мимо него. “Фасоль красная в банках – 24 упаковки…”

– Здрасьте! – поздоровался водитель, протягивая бумаги.

Евгений Викторович окинул водителя взглядом, кивнул ему в ответ, взял бумаги, стал их внимательно изучать. С его лба на лист капнула крупная капля пота.

– Ты своим передай, что ста процентов “нала” у меня нет, пускай они там не заморачиваются. Пятьдесят на пятьдесят.

– Я ваших дел не знаю, – пожал плечами водитель. – Мое дело – привезти. Вы лучше моему начальнику записку напишите

– Никаких записок я писать не буду! Еще не хватало!…– тут же рассердился Евгений Викторович. – Пятьдесят на пятьдесят запомни – и все! На вот, – он открыл “кейс” и вынул из него полиэтиленовый пакет, протянул его водителю.

– Спасибо, – кивнул водитель.

Мимо прогремела очередная тележка.

– Сколько там? – крикнул Евгений Викторович грузчику.

– Семнадцать, – отозвался грузчик.

Евгений Викторович сделал в своем листке пометку: “Соус “Хайнс” в ассортименте – 17 упаковок…”

– Как добрались, без приключений? – неожиданно смягчился Евгений Викторович.

– В городе дважды тормозили, – вздохнул водитель.

– Ну и?

– Ну и…, как обычно, – усмехнулся водитель и потер грязными средним и указательным пальцами о большой, показывая, что пришлось раскошелиться.

– Сколько?

– Пятьсот, – вздохнул водитель.

– Дерьмо! – Евгений Викторович полез в карман пиджака и вынул из него бумажник. Протянул водителю новенькую пятисотрублевую купюру.

– Значит, пятьдесят на пятьдесят? – уточнил водитель, складывая купюру вдвое и пряча ее в нагрудный карман.

– Именно так, а иначе сейчас с вами никто работать не будет.

– Ну, я потопал, – водитель дождался кивка Евгения Викторовича, развернулся и вышел со склада.

Он забрался в кабину и заглянул в пакет. В пакете были банковские упаковки с деньгами. Водитель достал одну из них, повертел в руке, бросил назад в пакет.

– Тут корячишься-корячишься, как кобыла в ярме, а они… – вздохнул водитель.

Через час разгрузка была закончена. “Камаз” выехал со двора, грузчики закрыли двери склада, и Евгений Викторович с ними рассчитался из своего толстого кошелька.

Серафима Дмитриевна возвращалась по вечернему Арбату к себе домой. Жила она на Смоленке, на первом этаже, в двухкомнатной запущенной квартире. Полгода назад у нее умерла мама, и она осталась совсем одна. Муж ушел от нее к молодой двадцатилетней девчонке – длинноногой крашеной продавщице из магазина письменных принадлежностей. Теперь у них уже было двое детей – мальчик и девочка. Серафима иногда встречала разлучницу в сквере у Сенной. Пятилетний пацан, пыхтя, катил коляску со спящей сестрой, а сзади вышагивала ярко накрашенная мамаша. Она потолстела, подурнела и ноги у нее стали теперь вроде бы покороче. “Ничего, придет время, и тебя бросит”, – злорадно думала Серафима, обходя продавщицу с детьми стороной.

Под арбатскими фонарями гуляли парочки и шумные компании. Серафима вдруг вспомнила, что забыла на работе пакет с продуктами, а в холодильнике у нее шаром покати – взглянула на часы. Гастроном закрылся пятнадцать минут назад. “Придется в ночной идти, – подумала Серафима, останавливаясь перед яркой вывеской “Пиццерия”. Из открытых дверей “Пиццерии” доносилась романтическая волнующая музыка. – Черт возьми, а почему бы нет? И ничего готовить не буду! Кому готовить-то?” Она вдруг испугалась, что вместе с пакетом оставила на работе и кошелек, открыла сумку, порылась в ней, извлекла кошелек и раскрыла его. Денег было полно. Серафима шагнул к дверям “Пиццерии”.

Услужливый официант пододвинул стул, помогая ей сесть, подал меню.

– Прекрасная пицца со свежими анчоусами, – сказал он, широко улыбнувшись. – Советую.

– Анчоусы – это?…

– Рыбки, – снова улыбнулся официант. – Маленькие. Вот такие, – он на пальцах показал размер рыбок.

– Давайте лучше что-нибудь традиционное, – покачала головой Серафима Дмитриевна. – Вот эту, с ветчиной и помидорами. И салат “Цезарь” с креветками.

– Пить что-нибудь будете?

Серафима глянула в карту вин. Цены, конечно, были запредельные, но в нее вдруг вселился бес мотовства, и она заказала себе целую бутылку красного итальянского вина.

Салат “Цезарь” ей не понравился, потому что был приправлен острым виноградным уксусом, а вино пришлось по душе, и Серафима тремя глотками осушила целый бокал.

– Извините, можно нарушить ваше одиночество? – раздался мужской голос.

Серафима Дмитриевна подняла взгляд и увидела седоволосого мужчину средних лет в хорошем костюме.

– Просто свободных столиков больше нет, – виновато улыбнулся мужчина. Серафима оглянулась – действительно, все столики были заняты компаниями и парочками.

– Конечно, присаживайтесь, – Серафима перехватила его любопытный взгляд и с ужасом подумала о том, что ее черный парик сидит не так, как положено. Она прикоснулась к вискам – нет, челка на месте.

Мужчина сел напротив нее, тут же появился официант и подал ему меню.

– У нас прекрасная пицца с анчоусами…, – начал свою “песню” официант.

– Я рыбы не ем, – сухо оборвал его мужчина. – Принесите лучше бутылку вина и оливки. Они у вас не очень соленые?

– Прекраснейшие, высший сорт. Какого вина?

– Такого же, как у моей очаровательной соседки, – улыбнулся Серафиме седоволосый.

Серафима Дмитриевна засмущалась и покраснела. Официант исчез.

– Как вино? – поинтересовался мужчина, доставая из кармана пиджака сигареты.

– Мне нравится, – сказала Серафима. – Терпкое.

– Обычно женщины предпочитают что-нибудь сладенькое. Ничего, если я закурю? – мужчина посмотрел на Серафиму так, что у нее по спине пробежали мурашки.

“Удав, удав! Сожрет сейчас и не подавится! Черт, я уже хочу его!”– подумала она, чувствуя, как сердце сбивается с ритма. – Конечно, курите. Я и сама… А женщина я – очень необычная.

Появился официант с пиццей и второй бутылкой вина.

– Приятного аппетита!

– Спасибо. В каком смысле? – удивился седоволосый, глядя на Серафиму.

– Я не люблю сладкого, не боюсь щекотки, не соблюдаю диет, не хожу на шейпинг и курю, как лошадь.

– Ну, зачем же так пренебрежительно? – покачал головой мужчина. – Себя любить надо. По-моему, вы очень милая и приятная, э-м… женщина.

“Интересно, баба хотел сказать или девушка?”– подумала Серафима Дмитриевна.

– Меня, кстати, зовут Евгением Викторовичем, – улыбнулся мужчина, наполняя свой бокал. – Позвольте вас угостить?

Серафима Дмитриевна хихикнула.

– Смешное имя или предложение?

– Мой начальник тоже Евгений Викторович, но на вас совершенно не похож. Спасибо, вино у меня еще есть.

– Ну что же, не всем быть похожими на начальников, – седоволосый поднял бокал. – За вас, очаровательная незнакомка!

Из пиццерии они вышли через час с небольшим, и Серафима вдруг поняла, что сильно опьянела – ноги почему-то подворачивались, а арбатские фонари раскачивались, будто со Смоленки дул сильный ветер.

– Вы позволите вас проводить? – вежливо спросил Евгений Викторович.

– Пожалуй, придется, – криво усмехнулась Серафима. Она взяла кавалера под руку. – Тут недалеко.

Они шли медленно, и Евгений Викторович читал ей Заболоцкого.

 
В ботинках кожи голубой,
В носках блистательного франта,
парит по воздуху герой
В дыму гавайского джаз-банда.
 

“И не пошлый вроде бы”, – все думала о мужчине Серафима Дмитриевна, глядя на его классический профиль. Евгений Викторович был доцентом МГУ и работал на кафедре русской литературы. По его словам, он овдовел три года назад – жена умерла от рака – и с головой погрузился в работу: писал статьи, делал докторскую, занимался с абитуриентами. “Совсем как я, – думала Серафима. – С утра до ночи бухгалтерия, бухгалантерея, бухгарнитур… Господи, какая же я пьяная!”

Они подошли к Серафиминому подъезду.

– Все, спасибо вам за проводы, – Серафима Дмитриевна набрала код замка.

– Сима, можно я зайду к тебе на минуту? – тихо спросил Евгений Викторович.

– Нет, ну что вы, поздно уже! Мне завтра рано вставать, – Серафима Дмитриевна оглянулась и увидела его одухотворенный нежный взгляд. Она вздохнула и вошла в подъезд, оставив дверь открытой.

– Семь часов тридцать девять минут, – металлическим женским голосом сказал будильник на прикроватной тумбочке. Потом раздался победный крик петуха. Серафима открыла глаза и с ненавистью посмотрела на будильник. Она повернула голову. Подушка рядом была пуста. Она все еще пахла его дорогим одеколоном.

– Женя, – позвала Серафима Дмитриевна. Она спустила ноги с кровати, поискала тапочки. Тапочек не было. У кровати валялись ее туфли, парик, одежда, белье. Она вспомнила, как все было, и тихонько застонала. – Женя, – позвала она громче.

Никто не отозвался. Серафима соскочила с кровати и бросилась в коридор. Она заглянула на кухню, в ванную, в туалет, в комнату матери. Здесь стоял затхлый запах засушенных цветов, полуистлевших покрывал и подушек. Сквозь пыльные шторы пробивался солнечный свет. Взгляд Серафимы упал на комод. Ящики были выдвинуты. Она похолодела. В нижнем ящике, под постельным бельем, у нее была спрятана приличная “заначка” – в бархатный сезон Серафима Дмитриевна собиралась в круиз по Средиземноморью. Она бросилась к комоду, сунула руки под белье – нету! Вытряхнула белье из ящика, стала его перебирать, полезла в другой ящик, все еще не веря в случившееся и полагая, что по рассеянности могла сунуть деньги куда-нибудь еще. Денег не было. Она опустилась на кровать и закрыла лицо руками.

– Боже мой, какая же я дура! – сказала она, стараясь не разрыдаться. “Прежде чем реветь, надо все проверить”, – подумала Серафима. Она прошла в свою комнату и только теперь обнаружила, что исчезла ее любимая магнитола с компакт-дисками классической музыки. Серафима обожала классическую музыку, особенно Шопена. Это было выше ее сил, и слезы сами брызнули из глаз. “Шопен-то тебе зачем, суке приблудной?” – бормотала Серафима, глотая слезы и шаря в шифоньере. Конечно, ни норкового жакета, ни нового полупальто. Даже черное дорогое белье забрал, которое она в своем супермаркете со скидкой купила!

Теперь оставалось проверить только сумку. Ее она оставила в прихожей на тумбочке у зеркала. Серафима Дмитриевна намеренно медленно направилась в прихожую, оттягивая момент последнего разочарования, не заглядывая в сумку, перевернула ее. Звонко упала мелочь и раскатилась по полу, косметичка, массажная щетка, и все! Конечно… Хоть бы на хлеб, поганец, оставил!

Серафима в сердцах швырнула сумку об пол и пошла к телефону. Теперь надо отпрашиваться с работы на полдня, звонить в милицию. Потом приедут оперативники, им придется все объяснять, они, конечно, будут переглядываться и про себя посмеиваться над незадачливой, сексуально озабоченной дамочкой, составят протокол и уедут, оставив ее ни с чем.

Неожиданно Серафима замерла на полпути к телефону и тут же почувствовала, как с ног до головы покрывается противным холодным потом, словно при болезни после питья антибиотиков. “Фак ю! – совсем как в американских фильмах выругалась Серафима. – Там же вся “черная” бухгалтерия была!”

Она вернулась в коридор, подняла с полу сумку и еще раз осмотрела. Нет, ну бумаги-то ему зачем? Солить он их будет, что ли? Или продавать кому? В бумагах этих сам черт ногу сломит. Серафима бросилась к телефону.

– Евгений Викторович, у меня “ЧП”! – закричала Серафима в трубку, услыхав холодное “алло”.

– Что там у тебя стряслось? – Евгений Викторович с утра был не в духе – лег он под утро и еще с полчаса мучался бессонницей, чувствуя, как мокнет под спиной простыня.

– Бухгалтерию украли!

– Как ее украсть-то можно? – удивился Евгений Викторович.

– Я ее домой взяла, хотела “бабки” подбить – вам для отчетности.

– “Черную”? – уточнил заместитель директора.

– Ее.

– Сумочку вырвали, или как?

Как? Ну вот, теперь придется ему все объяснять, и он тоже будет про себя посмеиваться. Ой, стыдно!

– Мужик у меня ночью был. Вор. Все украл. Все, – неожиданно просто сказала Серафима.

– Ты его хоть запомнила?

– Запомнила. В гробу помнить буду.

– Имя спросила?

– Да, Евгений Викторович.

– Ну, что-что, Евгений Викторович! – взорвался на другом конце провода заместитель директора.

– Его Евгением Викторовичем зовут! – снова начиная рыдать, пробормотала Серафима.

– Ты издеваешься надо мной, что ли?

– Нет, – Серафима Дмитриевна шмыгнула носом. – Тезка ваш.

– Значит так, – голос зама сделался спокойным. – Ментуру не вызывай. Через полчаса, максимум через час к тебе подъедут люди. Ты им опишешь этого мудилу – и на работу! Ты хоть понимаешь, что случилось?

– Понимаю, – сквозь слезы вздохнула Серафима Дмитриевна. – ЧП.

– Я не знал, что ты шлюха, Сима, – сказал Евгений Викторович на прощание и повесил трубку.

– Сам ты…! – всхлипнула Серафима.

В Афинах, как всегда, стояла несносная жара. Владимир Генрихович спустился с трапа самолета и подумал, что его заместитель здесь растаял бы через минуту, как мороженое на сковородке.

Алиса в шортах и легкой майке ждала его в конце таможенного коридора. Она крепко обняла его, и он затрепетал. Директор вообще легко возбуждался.

Алиса была рыжей двадцатипятилетней красоткой из ансамбля Песни и Пляски какого-то там мухосранского округа. Прошла огонь, воду и медные трубы, а полгода назад встретила Генриховича на выставке торгового и холодильного оборудования на Красной Пресне. Он бродил по выставке с сотовым телефоном в руке. Телефон беспрестанно пиликал. Она была рекламной девушкой представительства фирмы “Кайзер” и, как живой манекен, стояла в томной позе внутри огромного четырехкамерного холодильника, широко улыбаясь. На ней была мини-юбка и, несмотря на то, что холодильник был отключен, у Алисы зуб на зуб не попадал.