Текст книги "100 знаменитых символов Украины"

Автор книги: Андрей Хорошевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

«– Молодой человек! Я уже третий раз прошу: дайте мне баночку сардин!

– Я слышу, слышу… Но вы же не говорите, какие вам нужно: испанские, французские, марокканские…

– Какая мне разница? Что я с ними, буду разговаривать?»

Новый город рос как на дрожжах, очень уж удачно была расположена Одесса, прямо на пересечении выгоднейших торговых путей. Купеческое многоголосье заполонило город, торговые люди со всех концов мира потянулись на берега Черного моря. А раз есть торговля, то значит, должны быть места, где она должна проистекать. Согласно проекту инженера полковника Франца Деволана, в Одессе было предусмотрено строительство в центре города проспекта с двумя базарными площадями. А уже спустя год после основания Одессы на одном из концов проспекта появился Вольный рынок, позже ставший Старым базаром. Другим полюсом проспекта стал Греческий базар, а между ними располагались ряды, облюбованные купцами-земляками: Немецкие, Караимские, Еврейские и прочая-прочая…

«– Куры, куры! Парные куры! Дамочка, идите сюда! Посмотрите, это же не кура, это мечта!

– Я уже подошла. Теперь вы мне скажите: чем вы кормите своих курей?

– А зачем это вам?

– Как это зачем? Может, я тоже хочу так похудеть?»

Одной из частей Старого базара была Привозная площадь. Почему Привозная? Все объяснялось очень просто: крестьяне из окрестных деревень привозили сюда свой товар, а одесские кухарки шли «на привоз». Особенно славилась торговля птицей. В середине XIX столетия на территории Старого рынка птицей торговали около 50 лавок. Но одесские хозяйки все равно предпочитали идти «на привоз», поскольку купленная «с колес» птица была и лучше, и дешевле. Правда, сам Привоз долгое время был единственной необустроенной частью Старого рынка. С одной стороны рынка в 1842 году по проекту архитектора Г. И. Торричелли был выстроен роскошнейший гостиный двор, нареченный «Пале Роялем», то есть «Королевским дворцом». Короли и прочие царственные особы там, правда, не отоваривались, но к услугам состоятельных покупателей были открыты двери 44 торговых галерей, где были представлены товары лучших торговых марок со всего мира. Это было с одной стороны Старого рынка. А с другой…

«– Мужчина, идите сюда! Попробуйте уже мое молоко.

– Если оно правда ваше, зачем мне пробовать? Что я, грудной?

– Шо вы цепляетесь к словам? Ну не мое, моей коровы. Зато молоко – что-то особенное. Вы попробуйте!»

«Наша Привозная площадь в самом жалком и безобразном состоянии. В промежутках между балаганами проходящие и торгующие на площади отправляют естественные нужды; в зеленом ряду – кучи гнилой зелени, которая в настоящее время разлагается; позади фруктовых балаганов – кучи всякого сору. Вонь от нечистот и различных разлагающихся веществ невыносимая». Так выглядел, со слов корреспондента газеты «Одесский вестник», Привоз в середине 1870-х годов. Корпуса «Пале Рояля» разделили Старый рынок на несколько площадей: Черепенниковскую, Шишмановскую, Посоховскую и другие. Но только одна из них, а именно Привозная, долгое время оставалась незастроенной. В принципе, это было вполне логично, ведь на Привозе торговля шла с возов, телег и прочего гужевого транспорта. А всякого рода строения загораживали бы место для маневров этого самого транспорта.

«– Так… Молоко я уже попробовал.

– Ну что?

– Теперь я хочу спросить: вы не хотите купить своей корове зонтик?

– Чего вдруг? Почему зонтик?

– Потому что у нее в молоке очень много воды».

Обратной стороной медали была неухоженность Привоза. Грязь, смрад и пыль были неотъемлемой частью дешевой торговли. Нельзя сказать, чтобы с этими «прелестями» не пытались бороться. Согласно городскому уставу Одессы от 1863 года, была создана специальная торговая полиция, в обязанности которой входило наблюдение за порядком на городских рынках. В состав торговой полиции входили выборные депутаты от купеческого сословия, рыночные смотрители и торговые старосты. Для покрытия расходов по очистке Привоза от нечистот с каждого воза при въезде взималась плата в три копейки. Но полиция полицией, сборы сборами, но с каждым годом становилось все яснее – без капитального строительства, без обустройства территории Привоза победить грязь невозможно. Пока на Привозе, как и на любом другом рынке, отсутствовали элементарные вещи, а именно оборудованные торговые места, склады, прилавки и, простите, туалеты, можно сгонять на рынок хоть тысячу полицейских и собирать по десять или даже по сто рублей – все равно ничего бы не изменилось. Кстати, было бы неплохо, чтобы эту нехитрую закономерность запомнили нынешние содержатели наших рынков.

«– Мужчина, берите свежую рыбу!

– А она действительно свежая?

– Что за вопрос? Только что из моря.

– А почему она закрыла глаза? Спит?.. А почему она так воняет?

– Слушайте, мужчина, когда вы спите, вы за себя можете отвечать?»

К концу XIX века Привоз стал «притчей во языцех» всего города – все знали, что нужно строить капитальные строения, но почему-то этого никто не делал. Одесситы потом долго себя спрашивали: «Почему?» Ведь как только на Привозной площади появились каменные торговые ряды, Привоз очень быстро стал «королем рынков» Одессы, перехватив этот титул у Старого рынка, частью которого он и являлся. А накануне Первой мировой войны, в 1913 году, на Привозе по проекту известного одесского архитектора Ф. П. Нестурха был построен «Фруктовый пассаж». Здание состояло из четырех двухэтажных корпусов, соединенных арками. Украшением пассажа были элегантные кованые ворота, на которых красовались большие литые фруктовые вазы. «Наш маленький Париж украсился еще одним пассажем», – писали одесские газеты того времени, наперебой расхваливавшие изящество нового рынка.

«– Мужчина, – спрашивает продавец, – что там высматриваете? Что вам неясно?

– Да я никак не могу понять: это у вас цены или номера телефонов?»

Советская власть не любила рынок. И что, это ей помогло? Но не об этом речь. Как бы она не любила рынок, а обойтись без него она никак не могла. То есть «слуги народа» из высоких кабинетов и не знали, что такое базарная толчея. К их услугам были закрытые спецраспределители, где было все, причем нужного размера, цвета и запаха. Но если уж вам посчастливилось родиться представителем «победившего пролетариата» и у вас не было хорошего блата среди работников торговли – у вас было два варианта. Либо государственный магазин, с его «потрясающим воображение» ассортиментом, либо рынок. И тут возникала дилемма – есть что-то, чего в магазине нет, но зато то, чего нет в магазине, в принципе стоит дешево. Но его там нет. Или бывает очень редко, и то из-под полы и только для своих. А на рынке дорого. Но зато там есть все. Ну или практически все. И потому, хоть и работали в советское время в Одессе 1100 магазинов, а не могли они заменить Привоз, никак не могли.

«– Молодой человек, откуда у этой собаки столько орденов? Она что, съела генерала?

– Никого она не ела. Это чемпионка Европы.

– И родословная хорошая?

– Или! Я вам скажу: если бы эта собака могла говорить, она бы не стала разговаривать ни с вами, ни со мной».

До Великой Отечественной с Привозом произошли два интересных событиях. Во-первых, Привоз пытались переименовать. Но идеологически выдержанное, однако абсолютно аморфное название «Октябрьский рынок» не прижилось. Ни один одессит, даже из числа высокопоставленных партийных работников, так рынок не называл. В общем, Привоз так и остался Привозом. А во-вторых, на Привоз пришел слон. Обычный слон. Ну, то есть большой такой африканский зверь с большими ушами и большим носом.

Дело было так. Однажды весной животных из одесского зоопарка на время решили переместить в симферопольский зверинец. От зоопарка до железнодорожного вокзала животные шли, что называется, своим ходом. Среди прочих был и четырехлетний слон Мурза. У него, как оказалось, губа была не дура, да и хобот тоже. Учуяв невероятные запахи, плывущие с Фруктового пассажа, Мурза, не обращая внимания на окрики смотрителей, направился в торговые ряды. Привоз, конечно, многое видел на своем веку, но слоны в торговые ряды как-то не заходили. Переполох выдался изрядный. «В мгновение ока перепуганное население рынка ринулось во все стороны, – писала об этом незабвенном событии газета “Большевистское знамя”, – передвигаясь вдоль Фруктового ряда, Мурза с аппетитом съел несколько яблок, достал хоботом из бочки соленые огурцы, отведал несколько кочанов свежей капусты, полакомился сушеными фруктами».

В конце 1950-х и в середине 1970-х годов Привоз серьезно перестраивался. Как считают старожилы, из-за перепланировки были утрачены «дух и образ Привоза». Перестраивается Привоз и сейчас. Что ж, у каждого времени свои веления, требования и стремления. И все же Привоз, несмотря ни на что, остается Привозом – единственным и неповторимым символом Одессы и всей Украины.

Сало

Результаты опроса повергли мировое сообщество в шок. Лидеры ведущих мировых держав выразили серьезную обеспокоенность происходящим: «Это неслыханно! Это подрыв устоев мироздания!» Очень нервно отреагировали на результаты социологического исследования главные биржевые площадки планеты. «Произошедшее в Украине стало для нас полной неожиданностью. Мы ожидаем серьезного падения котировок, – заявили в интервью агентствам эксперты. – Наиболее серьезно могут пострадать предприятия, непосредственно связанные с сельским хозяйством». В некоторых странах правительства предпринимают срочные меры…

Стоп. Не будем больше пугать читателя страшными сценариями мировой катастрофы. Не было выступлений президентов и премьеров, как не было «черных дней» на биржах. Но вот социологический опрос действительно состоялся, и результаты его оказались достаточно неожиданными. В конце 2002 года одна из украинских социологических служб провела опрос, в котором респондентам задавался вопрос: «Что для вас является символом Украины?» И лишь 2,8 % отвечавших среди прочих символов страны назвали сало, тот самый знаменитый украинский наркотик, который, несмотря на тишь прославленной украинской ночи, просто обязан перепрятать каждый украинец…

В противовес этому можно привести другой факт. В печати (как в российской, так и в украинской) нередко появляются опросы богатейших людей постсоветского пространства на тему их кулинарных пристрастий. Так вот, представители элиты, чье состояние измеряется суммами с большим количеством нулей и которые, по идее, могут позволить себе черную икру на завтрак, обед и ужин, а также на второй завтрак и полдник, нередко называют сало, а еще чаще – «рабоче-крестьянскую» картошку с салом своим любимым блюдом. Такие вот парадоксы. Так что же такое сало: просто один из продуктов повседневного рациона или же все-таки национальный символ?..

Прежде чем начать рассказ о сале, поговорим немного об украинской кухне вообще. Когда же, собственно говоря, возникло это понятие – украинская кухня? Надо сказать, что в этом вопросе мнения знатоков расходятся. Некоторые считают, что украинская кухня является прямой наследницей кухни древнерусской. Другие же историки и кулинары полагают, что поскольку Украина долгое время находились в составе других государств (Польши, Литовского княжества, Австро-Венгрии), то и украинская кухня сформировалась достаточно поздно – к середине XVIII века, а то и позже – к началу XIX столетия. Но как бы там ни было, на любой кухне, в том числе и украинской, особенным образом отражаются исторические процессы и важнейшие события, происходящие в жизни народа.

Кому-то это утверждение может показаться слишком громким. Однако не будем торопиться с выводами. Представьте себе, уважаемый читатель, что Китай – мусульманское государство. Не нам судить, хорошо это было бы или плохо, но насколько бы по-другому выглядел наш мир сегодня? А между тем, некоторые историки вполне серьезно предполагают, что запрет на употребление свинины привел к тому, что ислам так и не сумел распространиться в Китае. Жители Поднебесной, большие любители и знатоки приготовления блюд из свинины, готовы были принять все требования новой религии. Кроме одного – они ни за что не хотели отказываться от разных вкусностей, приготовленных из свиного мяса. И их можно понять. Приготовленная на парэ свинина, щедро приправленная кислыми и острыми соусами, – это действительно кулинарный шедевр. Весьма уважительно относятся к свинине и в Японии, хотя свинья считается (безусловно, ошибочно) животным якобы «неблагородным» и даже «грязным», а для эстетствующих японцев, как известно, нет ничего важнее внутренней и внешней красоты. Японцы не были бы японцами, если бы не принесли что-то новое и экзотичное в такой, казалось бы, обыденный процесс, как выращивание свиней. В провинции Кагосима, например, в корм хрюшкам добавляют сладкий картофель батат, отчего мясо получается сладковатым на вкус. А в провинции Сидзуока пошли еще дальше. Там обязательной частью рациона свиней является нежный йогурт. «Йогуртовая» свинина, по словам знатоков, гораздо полезней и вкуснее обычной. Однако мы незаметно перешли к различным изыскам и рецептам. Вернемся же к геополитической и исторической связи сала с жизнью и развитием народов.

Мы не случайно упомянули Китай и отношение китайцев к свинине и исламу. Дело в том, что любовь украинцев к салу может объясняться примерно теми же причинами, что и нераспространение ислама в Поднебесной. Турок, которые в XVI–XVII веках покорили значительную часть территории Украины, как правоверных мусульман свинина совершенно не интересовала. Зачастую потомки янычар выгребали все запасы, всю растительность и живность у несчастных украинских селян. А вот хрюшек не трогали. И таким образом «нечистое животное» спасало украинцев от голодной смерти. К тому же трудно найти домашнее животное, которое посоперничало бы со свиньей в неприхотливости, – ест практически все что угодно, выпаса и каких-то особых условий содержания не требует. И еще одно. Свинья – это ведь не только мясо и сало. Как говорят итальянцы: «Опера Верди – это все равно что поросенок: ничего нельзя выбросить». Все в этом животном ценное и нужное, взять хотя бы щетину, монополия на которую, например, приносила российской казне 5–6 миллионов золотых рублей ежегодно. Что же касается сала, то от других продуктов его отличают две особенности. Во-первых, оно хорошо хранится, что было очень удобно в дальних походах; пускай и желтеет со временем, но остается при этом вполне съедобным. Во-вторых, у сала есть еще одна уникальная особенность – его невозможно пересолить. Излишним количеством соли можно испортить все – овощи, рыбу, мясо, что угодно. Кроме сала. В общем, ели украинцы сало «назло басурманам» и радовались…

Предлагаем вашему вниманию мини-пьесу под названием «Украинская идиллия». Итак, лето, тихое малороссийское село, на кухне дородная женщина колдует над кастрюлями. В кухню вбегает ее маленький сынишка лет двадцати пяти: «Мамо, дайте сала! – На!» Через пять минут: «Мамо, а можна ще сала? – «Та бери». Еще через пять минут: «Мамо, так я візьму ще сала?» – «Їж-їж, синку, – говорит мама и умильно смотрит на свое чадо: – Ти ж мій ласунчику!» Это, конечно, анекдот. Но в каждом анекдоте, безусловно, есть доля правды. Сало само по себе может быть настолько вкусным, что будет казаться слаще самой сладкой конфеты. А кроме того, сало прекрасно сочетается со сладкими продуктами. Знаменитое «сало в шоколаде» – это отнюдь не какая-то экзотика, не попытка, как говорится, «вывернуться наизнанку» в поиске кулинарных изысков. В конце концов, ведь было же популярным у наших предков сало с патокой.

В конце нашего разговора о сале вернемся к результатам опроса, о котором мы говорили в самом начале этой статьи. С одной стороны, лишь один из 35 украинцев назвал сало в числе национальных символов, присущих Украине и украинской нации. Но с другой – сало заняло почетное девятое место из 22 предложенных социологами символов. Да ведьи не просто так в разных концах страны, от Закарпатья до Крыма, проводятся фестивали и различные мероприятия, посвященные салу. «Попробуй настоящее сало и почувствуй себя украинцем» – под таким девизом проходит фестиваль в закарпатском Межгорье. А на состоявшемся в 2004 году в Симферополе фестивале-ярмарке «Украинское сало» был изготовлен самый большой в мире бутерброд с салом площадью более 9 квадратных метров. Так что все-таки сало есть. Его нельзя не есть.

Сорочинская ярмарка

«Дорога, верст за десять до местечка Сорочинец, кипела народом, поспешавшим со всех окрестных и дальних хуторов на ярмарку. С утра еще тянулись нескончаемою вереницей чумаки с солью и рыбой. Горы горшков, закутанных в сено, медленно двигались, кажется, скучая своим заключением и темнотою; местами только какая-нибудь расписанная ярко миска или макитра хвастливо выказывалась из высоко взгроможденного на возу плетня и привлекала умиленные взгляды поклонников роскоши».

С тех пор как начинающий писатель Николай Гоголь написал эти строки, прошло уже больше 170 лет. Годы проходят, но все так же, в конце августа, когда «полное сладострастия и неги малороссийское лето» подходит к концу, спешат в Большие Сорочинцы люди. Уже не на лошадях и волах, а на автомобилях и поездах, и не только с ближайших сел и хуторов, а со всей Украины и из других стран. Едут не просто покупать и продавать, едут «ярмарковать». В этом роскошном с точки зрения лингвиста слове соединяются воедино и бескрайнее голубое небо с легкой поволокой бледно-розовых облаков, и звенящие золотой тишиной пшеничные поля, через которые проезжают путешественники, и жаркие дни, когда лето еще полностью властвует над природой, и ночи, когда осень прохладой напоминает о своем неизбежном приходе, и общение между людьми, задушевные разговоры «за жизнь», и поэзия торга, когда судьба нескольких копеек решается в течение часа, и разноголосый и разноязыкий котел раскинувшегося на шестнадцати гектарах торжища…

Владимир Даль в своем словаре трактует слово «ярмарка», производное от немецкого «яркмаркт», как «большой торговый съезд и привоз товаров, годовой торг, длящийся неделями» и «в Малороссии – большой сельский базар». Таких «ярмарктов», или же «сельских базаров», было великое множество. В первой половине XIX века в Украине действовало около 12 тысяч ярмарок, из них около 180 больших. Только в окрестностях Миргорода их было около восьмидесяти. Так что в веках могли остаться ярмарки Роменская, Голтовская или, например, Ильинская. Но судьба распорядилась так, что в селе Большие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской губернии, в доме известного в округе доктора М. Я. Трофимовского родился Николай Васильевич Гоголь. А позже прославил он свою малую родину в бессмертных «Вечерах на хуторе близ Диканьки».

В летописях название села Большие Сорочинцы упоминается с 20-х годов XVII века. Местечко принадлежало принявшему католичество украинскому магнату Иеремии Вишневецкому, которому до начала освободительного движения под предводительством гетмана Богдана Хмельницкого принадлежала почти вся Полтавщина. После изгнания шляхты с украинских земель Сорочинцы становятся сотенным местечком Миргородского казацкого полка, а позже переходят во владения сотника Павла Апостола. В 1689 году его сын – миргородский полковник Данила Апостол – получил от гетмана Ивана Мазепы универсал на владение Сорочинцами и соседним селом Хомутцы. В 30-х годах XVIII века по заказу Апостола, к тому времени ставшего гетманом, была построена Спасо-Преображенская церковь, славившаяся своим уникальным иконостасом шириной 20 и высотой 17 метров. В 1809 году приходской священник сделал запись в церковной книге: «20 марта у помещика Василия Яновского родился сын Николай, крещеный 22 марта». Неподалеку от этой церкви и располагалась усадьба небогатых помещиков Гоголей-Яновских, где проводил свое детство будущий великий писатель. С 1929 года в бывшем помещичьем доме находится литературно-мемориальный музей Н. В. Гоголя, хранящий среди прочих экспонатов и записную книжку писателя, и так называемый «саквояж вечного странника», с которым Гоголь объездил Европу и путешествовал к Гробу Господнему в Палестине…

В декабре 1828 года выпускник Нежинской гимназии высших наук Николай Гоголь переехал в Петербург. Здесь он и начал работу над первой частью «Вечеров на хуторе близ Диканьки», в том числе и над повестью «Сорочинская ярмарка». Из Петербурга Гоголь писал письма матери и сестре, просил родных описывать особенности украинского быта, собирать украинские сказки и песни. 26 мая 1831 года было получено цензурное разрешение на печать, а в сентябре первая часть «Вечеров…» вышла в свет. Публика и критики неоднозначно встретили дебют Николая Гоголя. Кто-то увидел «выражение вкусов черни», «бедность воображения», «желание подделаться под малорусизм», в лучшем случае «легковесные забавные сказки». Так что нелегко было молодому писателю, которому едва исполнилось двадцать лет, читать все эти отзывы (нечто похожее происходило и после премьеры оперы М. П. Мусоргского «Сорочинская ярмарка» – впервые на русской оперной сцене звучали кряхтение, ворчание, возгласы невпопад и даже ругань, что весьма шокировало привыкшую к сладкоголосью публику). К счастью, были и те, кто сумел разглядеть в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» гораздо больше, чем просто пересказ украинских сказок. И их мнение было куда важнее для Николая Гоголя, чем злопыхательство рассерженного роя критиков. «Прочел «Вечера близ Диканьки», – писал Александр Сергеевич Пушкин в письме к своему другу Воейкову. – Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился». Неудивительно, что с тех пор слово «ярмарка» ассоциируется у нас с Полтавской землей, с благодатным временем, когда лето передает свои права осени (собственно говоря, во времена Гоголя в Больших Сорочинцах проводилось пять ярмарок в год, но классику было угодно прославить четвертую по счету, Святодуховскую, проходившую в конце августа), с селом Сорочинцы, где родился Николай Гоголь.

Сорочинская, как и другие украинские ярмарки, просуществовала до 20-х годов прошлого века. После прихода к власти большевиков все товарно-денежные отношения были поставлены под государственный контроль, на селе правила сельхозкооперация, так что такое хаотичное и неконтролируемое явление, как ярмарки, не вписывалось в рамки, определенные для советской торговли. «Хорошую ярмарку издалека слышно», – гласит украинская пословица. Сорок с лишним лет над Сорочинцами стояла тишина, село, как и вся Украина, было лишено своего символа. И только в середине 1960-х годов Сорочинская ярмарка была возрождена. Под нее отвели место фактически в чистом поле, которое круглый год пустовало и оживало только в конце августа. Какого-либо оборудования, инфраструктуры для продавцов и покупателей практически не было. И тем не менее, на ярмарку съезжались люди со всех уголков Союза. Ведь в Сорочинцах в советское время можно было приобрести дефицитные товары. А кроме того, Сорочинцы были едва ли не единственным местом в СССР, где можно было и вещь нужную купить, и театральное действо посмотреть. Артисты Полтавского музыкально-драматического театра разыгрывали перед публикой сценки из произведений Николая Васильевича Гоголя. А местные бабушки доставали из тяжелых сундуков сохраненные яркие плахты и расшитые кружевным узором сорочки, еще те, в которых они в невестах ходили, и устраивали свое представление. И не ради туристов, а потому, что так принято, так делали их матери, бабки и прабабки. Все самое лучшее – для ярмарки, себя показать и на других посмотреть.

Постперестроечная экономическая лихорадка сильно ударила по Сорочинской ярмарке. Покупатели и продавцы, приезжавшие по привычке в конце августа на Полтавщину, были предоставлены сами себе. Казалось, еще немного, и Сорочинская ярмарка превратится в красивую, но канувшую в исторический водоворот легенду. К счастью, нашлись люди, для которых оказалась не безразличной судьба одного из самых ярких символов страны. Сорочинская ярмарка была возрождена, с каждым годом разрастаясь все больше и больше. В 1999 году Указом Президента Украины Сорочинской ярмарке был присвоен статус национальной.

«Що, боже ти мій, господе, чого нема на тій ярмарці! Колеса, скло, дьоготь, тютюн, ремінь, цибуля, крамарі всякі… так, що хоч би в кишені рублів із тридцять, то й тоді б не закупив усієї ярмарки». Вслед за героем украинской комедии хочется сказать – да уж, чего только нет на Сорочинской ярмарке. Не хватит ни тридцати рублей, ни тридцати гривен, ни тридцати долларов, ни даже тридцати кувейтских динаров, самой дорогой валюты мира, чтобы купить всю ярмарку. Как не хватит посетителям ног, чтобы обойти всю ярмарку, не хватит глаз, чтобы увидеть всю ту красоту, которую привезли в Сорочинцы продавцы со всей Украины. Первые лучики солнца, эти разведчики, посылаемые светилом на передовую линию ночи, только-только освещают неверным светом Полтавщину, а на ярмарке уже кипит жизнь. С самого рассвета главная ярмарочная площадь – Жабокрицкий майдан – заставлена лотками, машинами и возами. Проще назвать то, чего нельзя купить в Больших Сорочинцах. Но еще раз повторимся – не за этим едут на ярмарку. И не только за тем, чтобы посмотреть на театрализованное представление, поучаствовать в различных конкурсах, выиграть звание «абсолютного чемпиона ярмарки по вольной борьбе» или, например, получить приз за «лучшую женскую косу» или за самое яркое и запоминающееся выступление под караоке. Особая атмосфера, дух ярмарки, впитавший за века культуру украинского народа, – вот что влечет людей в Большие Сорочинцы. Ярмарка расширяется и процветает, счет посетителей ее уже идет на миллионы. Единственное, чего хотелось бы пожелать, – чтобы Сорочинская ярмарка не превращалась в этнографическую приманку для туристов, а была живой, раскрепощенной и разгульной, без галстуков и приветственных речей, читаемых по бумажке. Такой, какой она была во времена Николая Гоголя.

Хлеб

Когда человек впервые стал употреблять в пищу хлеб, достоверно не известно. Как свидетельствуют некоторые исследователи, произошло это очень давно, 15–25 тысяч лет назад, еще во времена каменного века. Сначала наши древние предки просто ели сырые зерна различных злаковых растений, затем научились растирать и, замачивая в воде, употреблять их в виде похлебки. Постепенно похлебка эта становилась все гуще, пока наконец не превратилась в нечто, похожее уже на хорошо знакомое тесто. Следующим же шагом стала тепловая обработка, когда из сырого теста получались хлебные лепешки.

Конечно же, приготовленные на огне лепешки были гораздо лучше, чем похлебка из злаков. Во-первых, потому, что они были попросту вкуснее. Во-вторых, лепешки дольше хранились, в-третьих, их можно было взять с собой, когда человек отправлялся, например, на охоту или в дальний поход на врага. В общем, человек вскоре настолько привык к хлебу, что попросту не представлял себе жизнь без этого продукта. «Хлеб – всему голова» – эта знакомая нам с детства пословица очень точно отражает значение хлеба не только в рационе, но и в культуре и жизни большинства народов, населяющих земной шар. И украинский народ в этом смысле не исключение. «Не кидайся хлібом, він святий», «Хто хлібом кидається, того щастя цурається», «Де хліб на землі, там немає злагоди в сім’ї», «Без хліба – суха бесіда», «Рибка без хліба бридка» – в этих и в других пословицах и поговорках украинский народ выражал свою любовь и уважение к хлебу.

В Киевской Руси хлеб был известен с давних пор, хлеборобство всегда было одним из основных занятий наших предков, а хлеб – главным продуктом как на повседневном, так и на праздничном столе. Бульшую часть посевных площадей на территории Украины засевали рожью, и лишь на юге среди зерновых преобладала пшеница.

Процесс выпечки хлеба был весьма трудоемким и сложным, поэтому пекли его раз, в лучшем случае, два раза в неделю. Чаще всего хлеб выпекали из парного, заквашенного, полученного, если говорить научным языком, методом ферментации теста. В качестве закваски использовали тесто прошлой выпечки, квасную или пивную гущу, либо же привычные нам дрожжи. Обычно хозяйка начинала работу еще с вечера. Заготовленную в деревянной кадке квашню оставляли «подходить» на несколько часов, а затем, уже с утра, начинали собственно печь хлеб. Выпекали его в горячей печи, используя в качестве противня капустные листы или специально подготовленную дубовую доску. Для того чтобы определить готовность хлеба, его вынимали из печи и постукивали снизу – готовый хлеб должен был звенеть, как бубен.

Естественно, что такой важный, даже можно сказать, сакральный процесс, как выпечка хлеба, сопровождался массой обычаев и строгим соблюдением множества примет. Хлеб обычно не доверяли печь молодым девушкам, занималась этим самая опытная женщина в доме. Ни в коем случае нельзя было выпекать хлеб в пятницу, а в тот момент, когда калач помещали в печь, все двери в доме должны были быть закрыты. Беду в дом и неурожай могла принести «нечистая» женщина, которая случайно или по злому умыслу касалась теста; также считалось дурной приметой давать пользоваться чужим людям хлебной кадкой и лопатой, которой свежеиспеченный хлеб вынимали из печи.

Немало обычаев связано со свадебным хлебом, без которого просто невозможно было себе представить добрую свадьбу. Собственно говоря, еще до того, как вопрос о свадьбе был решен, сваху или свата отправляли в дом невесты с хлебом в руках. Обычай преломлять хлеб над головами жениха и невесты известен не только у украинского народа и ведет свою историю еще с древнеримских времен. В Древнем Риме брак считался свершившимся фактом только тогда, когда жених и невеста в присутствии свидетелей обменивались и съедали по кусочку испеченного из соленого теста хлеба. Интересно, что у славян издавна при решении любых (не только относящихся к свадебным делам) важных вопросов или заключении сделок принято было обмениваться хлебами.

Рассуждая о хлебе, о мучной пище в рационе украинцев, нельзя не упомянуть еще об одном блюде – галушках. Если говорить языком кулинарных книг, то «галушки – это распространенное в украинской кухне блюдо, которое готовится из пшеничной или гречневой муки; тесто раскатывают и нарезают на кусочки длиной около 1 см, а затем отваривают в кипящей воде; едят галушки с салом, сметаной, бульоном и т. д.». Но галушки – это не просто блюдо, это символ украинской кухни. Галушки – это не просто завтрак, обед или ужин, это кулинарная поэма, незатейливая на первый взгляд, но оттого не менее вкусная. Недаром галушки воспевал в своей незабвенной «Энеиде» Иван Котляревский («Тут з салом галушки лигали…»), а недавно полтавские власти установили на Ивановой горе, что неподалеку от усадьбы Котляревского, памятник «Полтавской галушке».