Текст книги "Запределье. Осколок империи"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Когда приказание было исполнено, «Василиса» по-мужски сунула пистолет за опояску юбки, подняла один из карабинов и один за другим, с четкими интервалами, три раза выстрелила в воздух. Затем взяла второй и выстрелила еще трижды.

– Ну, вот и все, – весело сообщила она беглецам, словно овцы без пастуха снова сбившимся в кучу. – Теперь остается только ждать…

* * *

Ждать пришлось недолго.

Уже через полчаса из-за деревьев послышалось лошадиное ржание, весело перекликающиеся голоса и вконец павшие духом беглецы были окружены вооруженными конниками.

– Молодцом, товарищ Искра! – соскочил с коня рядом с довольно улыбающейся «Василисой» очкастый гэпэушник. – Узнаю, узнаю тебя. А я-то думал, что ты вконец обабилась на конторской работе.

– Есть еще порох в пороховницах, – ответила та. – И чутье на контру не притупилось. Сразу я этого хлюста заподозрила, – толкнула она ногой безвольно мотнувшееся на траве тело Викентия Савельевича. – Если бы ты, Илья, меня послушал – по лесу бегать не пришлось бы. Еще в Уфе взяли бы белую гниду. Вот что я у него нашла!

Женщина-оборотень протянула очкарику сложенный вчетверо листок бумаги, заляпанный с одного края кровью.

– Ну-ка, ну-ка… О! Да это же карта!.. Ну, ты даешь, Инга. Теперь мы все осиное гнездо раздавим одним махом. Надо срочно телеграфировать Михаилу в Москву, пусть доложит, кому следует, поднимем здешних чекистов, красноармейцев и прихлопнем всю лавочку!..

– С-с-суки краснозадые! – вдруг отчаянно, срываясь на визг, выкрикнула Вика, и Алеша увидел в ее руке маленький блестящий пистолетик, похожий на детскую игрушку. – Не-на-ви-жу!!!..

Ошеломленные красноармейцы даже не успели вскинуть оружие, как девушка вытянула руку и четыре раза выстрелила в шарахнувшихся в стороны главарей. Звук пистолета звучал несерьезно, но Инга, ругнувшись по-мужски, выронила из руки выхваченный было пистолет, схватившись за плечо ладонью, сквозь пальцы которой толчками выплескивалось красное, а очкарик бросился ничком на землю, закрывая руками голову.

Вику тут же сбили с ног, навалились, с хрустом выкрутили из руки уже бесполезное оружие с расстрелянным магазином. Один из красноармейцев уже перехватил винтовку, готовясь пригвоздить бьющуюся девушку к земле штыком… Алексей отчаянно рванулся к ней на помощь, жалея, что в руке нет сейчас хотя бы того же тесака, но низкорослый кривоногий солдат, вроде бы тот самый Рассулов, застреливший у железнодорожного полотна беглеца-неудачника, выбросил вперед окованный железом приклад, и юноша согнулся пополам от невыносимой боли в животе.

Стоя на коленях, сквозь залитые слезами глаза он увидел, как окровавленная мегера оттолкнула бойца со штыком, ударом ноги в грудь повалила наземь привставшую было Вику и принялась жестоко избивать ее, сыпля матерщиной. В ужасе от увиденного, беглецы прижались друг к другу, прикрывая ладонями глаза детям.

– А что с этими делать? – спросил один из красноармейцев, окруживших кучку пленных забором стальных игл.

– Кончайте всех! – прохрипела, будто бесноватая, Инга-Искра, которую, прилагая немалые усилия, оттаскивал от лежащей неподвижно, будто изломанная кукла, девушки очкастый Илья. – В расход белую сволочь! И баб их и щенков! Штыками, штыками! Нечего зря патроны на эту мразь тратить…

Рассулов с кривой ухмылкой на неподвижном восточном лице толкнул ногой Алексея наземь, перехватил винтовку и занес штык над распростертым телом. Юноша увидел солнечный блик, сверкнувший на плоской грани, и устало опустил веки.

«Все кончено, – снулой рыбой проплыла мысль. – Папа… Вика…»

Земля под ним давно уже гудела тяжелыми ударами, но он не придавал этому значения, считая тяжкой поступью посланцев Смерти. Но вместо ожидаемого острого удара в грудь он ощутил вдруг нечто жидкое и горячее, брызнувшее ему на лицо.

«Да он что, мерзавец, с ума сошел! – взъярился только что готовившийся проститься с жизнью молодой человек. – Да я его за это!..»

Он распахнул глаза и сквозь багровую пленку увидел кружащегося перед ним в нелепом танце Рассулова, пытающегося обеими руками сжать распластанную до горла голову, брызжущую во все стороны красным. Половинки сложились неровно, и поэтому страшное, с глядящими в разные стороны глазами, лицо напоминало размалеванную киноварью дикарскую маску, расколотую вдоль. Видеть это было невыносимо. Дотянувшись до валяющейся рядом липкой от крови винтовки, Алеша четко, как на скаутских занятиях, ткнул смертельно раненного красноармейца штыком в грудь, заставив опрокинуться навзничь. От удара о землю разрубленная голова глиняным горшком распалась на две половинки, вывалив на траву нечто студенисто-дрожащее. От вида этой мерзости юношу скрутил рвотный спазм…

Опираясь на «трофейное» оружие, он кое-как поднялся на ноги и огляделся.

Все происшедшее заняло какие-то минуты, если не секунды, но положение на лесной полянке разительно переменилось.

На сцене появились новые персонажи – кавалеристы с тускло блестящими сквозь покрывающую клинки кровь шашками наголо, восседающие на взмыленных конях. Их было меньше, чем красноармейцев, но преимущество было на стороне пришельцев. Четверо уцелевших в яростной атаке красных, побросав оружие, стояли с поднятыми руками, а разгоряченные боем казаки, – Алексей узнал их по лихо заломленным набекрень фуражкам и штанам с лампасами, – не пряча оружие разъезжали между ними и оцепеневшими пленниками, словно надеясь на какое-либо опасное движение со стороны противника. Чтобы пресечь его просверком разящей стали…

– Где моя сестра? – едва не наехал на все еще сжимающего в руках винтовку Еланцева молодой офицер с удивительно знакомым лицом. – Отвечай, собака!

Только тут юноша вспомнил про Вику и кинулся к ней, лежащей навзничь в истоптанной траве, но его опередил все тот же офицер, рухнувший перед девушкой на колени.

– Вика-а-а-а!.. – ввинтился в уши полный страдания голос.

Девушка не отвечала, и офицер, скрипнув зубами, поднялся, шагнул к пленным, на ходу вынимая из ножен шашку…

– Постой! – перехватил его руку усатый казак с золотыми погонами на плечах. – Погоди, Сергей. Ты же не палач. И не судья. А эту мразь нужно судить.

Алеша всего этого не видел, стоя на коленях над бледной и неподвижной любимой и не находя в себе сил, чтобы прикоснуться к ее телу. Прикоснуться и ощутить холод смерти. Но, наконец пересилив себя, прикоснулся к окровавленному виску губами…

И под ними чуть-чуть шевельнулась жилка.

Не веря себе, Алексей припал к девичьей груди, бесстыдно обнаженной разорванным до пояса платьем, и ощутил слабое биение сердца.

– Она жива! Вы слышите? Она жива-а-а-а!!!..

6

Оказалось, что есаул Коренных и корнет Манской, выехавшие с двумя десятками казаков встречать долгожданную группу беженцев из Москвы и не дождавшиеся их близ станции, оговоренной заранее, выяснили у очевидцев пленения части пассажиров приблизительное место и поскакали туда.

Они опоздали. Возле железнодорожного полотна был обнаружен лишь труп неизвестного мужчины, застреленного в затылок, а следы вели в тайгу.

Слава богу, в отряде оказался хороший следопыт, и казаки устремились в погоню. Жаль, что тайга – не ровная степь, а потому и двигаться так быстро, как хотелось бы, не получилось. К тому же они были на красной территории, и за любым кустом могла прятаться засада.

На второй день, заслышав отдаленную стрельбу, отряд есаула позабыл об осторожности.

На движущийся по следам передовых сил обоз с пленными они выскочили неожиданно для себя и еще более неожиданно для конвойных, даже не успевших взяться за оружие и до последнего человека полегших под клинками разъяренных мстителей.

Наскоро выяснив, что его сестры среди освобожденных нет, и узнав, что она и еще несколько человек бежали предыдущей ночью, Манской настоял на продолжении погони. И вот тут-то они с есаулом успели вовремя. Почти вовремя…

Все это Алеша узнал много позже, бредя по тайге рядом с телегой, на которой везли так и не приходящую в сознание избитую до полусмерти Вику и мертвого, обернутого саваном, Викентия Савельевича. Его было решено забрать с собой и похоронить с почестями в Новой России, тогда как порубленных красноармейцев зарыли в одной яме без креста и сровняли с землей холмик.

Но четверых оставшихся в живых красных и их командиров тоже взяли с собой, чтобы предать справедливому суду.

– Как она? – пустил коня рядом с телегой Сергей Манской, кивнув головой на парусиновый полог, и Алеша еще раз подивился, насколько брат и сестра похожи между собой. Похожи настолько, насколько могут быть похожи друг на друга мужчина и женщина.

– Без чувств, – пожал он плечами. – Но доктор Теплов считает, что все будет в порядке. Нужен только покой.

Что он мог сказать еще безутешному брату девушки, которую не уберег. Которую любил больше всего на свете и не уберег.

– Покой! – с горечью в голосе воскликнул молодой офицер. – Где я вам возьму покой? До места еще около ста пятидесяти верст…

– А какой-нибудь деревни по пути нет? – осторожно спросил Еланцев.

– Нет тут ничего. Дикий край. Почти как там… На двести верст кругом – ни души. И еще лет двести так будет. Сибирь-с!..

И он ускакал в голову колонны, чтобы просить есаула еще сбавить темп.

Вика пришла в себя на третий день пути. Мертвеца от нее давно убрали – его теперь везли на свободной лошади в самом хвосте колонны, – но запах разложения никак не выветривался.

– Алеша!.. – услышал юноша слабый голос и тут же откинул полог, чтобы увидеть бледную, но уже не производящую впечатления умирающей девушку.

– Вика, родная! – принялся он целовать ее руки, покрытые багровой коростой ссадин, опухшие и потерявшие былое изящество. – Ты жива!

– Что случилось? – чуть слышно прошептала Вика сухими, распухшими и потрескавшимися губами. – Мне приснился страшный сон… Я думала, что тебя нет… Что ты мне тоже приснился… Или снишься…

– Нет, милая! Я не сон! Вообще, это… – он хотел было сказать, что все случившееся – не сон, но вовремя прикусил язык. – Все, кроме меня, – сон. Не волнуйся, любимая.

– Ты меня обманываешь, – слабо улыбнулась девушка и опустила веки. – Я слышала во сне голос брата. Это тоже сон?

– Нет, Вика. Сергей здесь. Подожди – я позову его.

– Постой, глупый… Я в таком виде…

Но молодой человек уже несся, не разбирая дороги, вперед, обгоняя едва бредущих людей.

– Сергей Львович! Сергей Львович! – закричал он, завидев впереди корнета. – Скорее! Вика очнулась!..

Манской скривил лицо, прикрыл ладонью глаза, круто развернул коня и поскакал к заветной повозке…

* * *

– Виновны… Виновны… Виновны…

Присяжные были единодушны в своем вердикте. Слишком уж памятны были обитателям Новой России большевики. И даже несколько лет мирной жизни не стерли из памяти старые обиды, былые страх и беспомощность. И если раньше с мыслью о красных, существующих где-то далеко от благополучного мирка беглецов, еще можно было как-то мириться, хотя бы делать вид, что их не существует вообще, то сейчас – другое дело. Они напомнили о себе, едва не вторгшись с оружием в руках на территорию, им не подчиняющуюся. Более того – убили нескольких ни в чем не повинных людей… Поэтому ни о каком гуманизме сейчас не могло быть и речи.

Несколько новороссийцев так и не дождались жен и родителей, братьев и сестер, детей и внуков, к встрече с которыми стремились всей душой и считали дни до нее. Накануне скорбящие родственники простились с двенадцатью людьми, так и не присоединившимися к населению маленького осколка Империи. И семеро из них были детьми…

– Согласно вверенных мне подданными Новой России, в отсутствие иной законной власти, полномочий, опираясь на решение присяжных, приговариваю Ингу Рейгель…

– Прекратите ломать комедию, полковник! – выкрикнула с места женщина-оборотень. – Здесь нет никакой власти, кроме советской, и это я, а не вы, должна судить вас – белогвардейского палача и контрреволюционера!

– Успокойся, Искра, – дернул подругу за рукав сидящий с ней рядом чекист. – Не надо злить этих… сумасшедших.

– Прекрати, Илья! – повернула к нему бледное лицо «Василиса».

Врачи удалили из ее плеча браунинговскую пулю, но женщину сильно лихорадило – вернулась плохо залеченная малярия, возможно было осложнение… Но она сама отказалась от отсрочки суда, смеясь в лицо своим тюремщикам. Чего нельзя было сказать о ее спутнике, показавшем себя вовсе не таким уж несгибаемым большевиком, как можно было ожидать.

– Вы закончили?.. – спросил Владимир Леонидович, терпеливо переждав «семейную» сцену. – Тогда я продолжу.

– Продолжайте! – презрительно бросила подсудимая, массируя больное плечо через шаль, в которую зябко куталась, несмотря на летнюю жару.

– Спасибо. Приговариваю Ингу Рейгель, мещанку Лифляндской губернии, и Илью Резника, мещанина Одесской губернии, к смертной казни.

Резник охнул и побледнел: он до последнего надеялся если не на чудесное освобождение из рук заклятых врагов, то на их снисхождение. Ведь лично он никого из обитателей этой Новой России не убил и вообще не обнажал оружия, но… Свидетели, которых было немало, не стали скрывать ничего…

Полковнику Еланцеву предлагали судить преступников, руки которых, без сомнения, были по локоть в крови, скорым военно-полевым судом, благо никаких договоров и конвенций жители Новой России с Россией Советской не подписывали, а, следовательно, все еще находились в состоянии войны. Упирали при этом на то, что красные тоже не стали бы с новороссийцами церемониться, а прикончить пленных им помешала только внезапная атака казаков Коренных и Манского. И все равно успели тогда расторопные не в меру красноармейцы заколоть штыками старика-военного, оказавшегося отцом гусарского поручика Перминова и еще трех товарищей Алеши и Вики по бегству. И среди них – десятилетнего мальчика… Но полковник был непреклонен, заявив жаждущим безотлагательной мести, что на территории Новой России действуют законы Российской Империи и отступать от них он не намерен.

Справедливости желали все новороссийцы, от наплыва которых лопалось самое большое здание в столице Новой России, для которой все еще не придумали названия, а потому шутливо называли Китеж-Градом. Но при объявлении приговора в зале повисла гнетущая тишина: с того самого момента, как первые беглецы преодолели скальное «дефиле», в Новой России не был казнен ни один человек. Суды были, были и приговоренные – за воровство, рукоприкладство и прочие проступки, но суд в лице полковника Еланцева отличался гуманизмом и провинившиеся чаще всего отделывались денежным штрафом или общественными работами. Хотя на золотом прииске, открытом еще Еремеем Охлопковым, трудилось сразу пятеро «каторжан», получивших разные сроки за более серьезные преступления. Один крестьянин с пьяных глаз богохульствовал и поносил особу покойного Государя прилюдно, по вине другого сгорела лесопилка и погиб в огне человек, двое других избили своего односельчанина, впоследствии скончавшегося.

Но самым страшным был проступок одного из казаков: поддавшись зову «золотого тельца», парень взломал казну и с мешком намытого товарищами золота попытался прорваться с боем через «дефиле» наружу. Слава Всевышнему, он никого не убил, лишь ранил двоих. Но дезертирство, предательство и грабеж были налицо, и лишенный всех прав бедолага уже шестой год зарабатывал себе прощение рытьем шурфов на прииске…

– И как же вы, господин полковник, намерены нас казнить? – иронически скривила губы «товарищ Искра». – Расстрелять? Так меня уже расстреливали. И деникинцы, и колчаковцы. Как видите, жива!

– Вас повесят, – ответил Владимир Леонидович. – Как говорят англичане, повесят за шею, пока не будете мертвы, совсем мертвы.

– Вешать меня еще не вешали, – криво улыбнулась приговоренная. – Да не трясись ты, слизняк! – толкнула она бледного как полотно Резника. – Эка невидаль! Говорят, презабавное ощущение.

– Заткнись, стерва! – взвизгнул чекист, отталкивая «боевую подругу». – Ваша честь, – поднялся он на дрожащие ноги. – Мы можем рассчитывать на апелляцию?

– Вы юрист?

– Да… некоторым образом.

– Оно и видно. Рассчитывать-то вы можете, но… Правом помилования обладал лишь покойный император, которого вы и ваши друзья злодейски убили. Скажите спасибо, сударь, что вас не судят еще и за это.

– Но я в этом не виноват!

– Виновата партия, которой вы верой и правдой служили, – вздохнул полковник.

Трясущегося чекиста усадили на место за барьером.

– Четверо красноармейцев, взятых в плен одновременно с главными обвиняемыми, по утверждениям свидетелей непосредственного участия в убийствах не принимали, а посему приговариваются к бессрочным каторжным работам…

* * *

Казнь должна была состояться на рассвете, на окраине Китеж-Града, где за ночь из кедровых стволов споро воздвигли виселицу, охраняемую цепочкой казаков из «молодых» – корявинцев, выросших в новом мире и пожелавших служить под командованием войскового старшины [11]11
  Войсковой старшина в казачьих войсках согласно «Табели о рангах» соответствовал подполковнику.


[Закрыть]Коренных. Несмотря на ранний час, почти все население столицы и окрестных деревенек, немало увеличившееся за прошедшие годы благодаря стараниям Крысолова, было тут. Пришли и Алексей с Викой. Пришли, не зная зачем, подчиняясь общему порыву. А может быть, в глубине юных душ еще жила надежда на милосердие? На то, что в самый последний момент, как сплошь и рядом бывает в романах, казнь будет отменена, а преступников отправят на самые тяжкие работы, на пожизненную каторгу, но все-таки оставят в живых… Совсем иного, похоже, ждали остальные зрители.

– Давай уйдем отсюда, Алеша, – попросила девушка. – Зачем нам все это видеть?

– Я бы не против… – нерешительно оглянулся юноша, но над толпой раздались крики:

– Ведут!.. Ведут!..

«Товарищ Искра» шла сама, щедро раздавая презрительные улыбки расступающимся перед ней новороссийцам, а вот чекиста Резника пришлось тащить под микитки сразу двум дюжим казакам – ноги слизняка, привыкшего лишь командовать расстрелами, а то и лично дырявить чужие черепа из нагана, не шли, заплетаясь, как у паралитика. Да и сам он за прошедшую ночь превратился в старика – седые волосы, трясущаяся голова…

– Давай уйдем!..

Увы, уйти уже было нельзя, толпа напирала сзади и притиснула молодых людей к самому помосту. Кругом они видели яростные глаза, сжатые кулаки, исторгающие проклятья рты. Алешу даже замутило от всеобщего желания покарать ненавистную советскую власть хотя бы в лице двух жалких пленников. Не в силах противостоять общему напору, он лишь сжал в объятиях хрупкую девушку, спрятавшую лицо у него на груди, стремясь защитить ее, оградить от царящей вокруг вакханалии мести.

– Алешенька, – шептала девушка, дрожа всем телом. – Алешенька, милый! Пусть это все скорее закончится…

Приговоренных возвели на эшафот, поставили на длинную скамейку… Палач с лицом, невидимым под глухим капюшоном, по-крестьянски обстоятельно надел на шеи преступников добротные пеньковые петли…

– Вы имеете право обратиться к собравшимся, – сообщил ротмистр Зебницкий, распоряжающийся казнью.

Но превратившийся в собственную тень чекист, некогда такой красноречивый и бойкий, смог выдавить из перекошенного рта лишь невнятное мычание, и потому «слово взяла» женщина.

– Граждане свободной России! – четким, хорошо поставленным голосом выкрикнула она. – Наймиты мировой буржуазии хотят преступно лишить нас жизни! Но мы не боимся виселиц и палачей! Народная власть настигнет белых бандитов везде, куда бы они ни скрылись, и ее карающая рука будет беспощадна!..

Стоящий над толпой многоголосый ропот стих сам собой, и только что жаждущая смерти «красной сволочи» людская масса жадно внимала словам приговоренной, внезапно превратившейся в обличительницу. А та, привыкшая выступать на митингах, видя, что толпа, против своей воли, подчиняется ей, с каждым словом все усиливала напор. Казалось, что на «товарище Искре» уже не старое, грязное и замаранное своей и чужой кровью платье, а скрипящая кожаная тужурка, туго перепоясанная ремнем с маузеровской кобурой на боку, что не кровавое пятно расплывается на ее груди из так и не зажившей до конца и теперь открывшейся раны, а кумачовый бант… Еще немного, и люди поверили бы в яростные слова, тяжкими камнями падающие в темные крестьянские души…

– Пора кончать эту комедию, – услышал Алексей отцовский голос и увидел совсем неподалеку Владимира Леонидовича, окруженного офицерами.

– Так точно, – козырнул ротмистр Зебницкий, расслышавший слова командира даже на расстоянии, и, выхватив из кармана френча платок, махнул им палачу, тут же выбившему скамью из-под ног приговоренных.

Затянувшаяся петля оборвала пламенную речь на полуслове, и женщина, мучительно изогнувшись, задергалась всем телом, стараясь дотянуться пальцами босых ног до такого близкого, но недосягаемого, увы, помоста. Лицо ее налилось кровью, дико косящий, как у загнанной лошади, глаз пытался найти в толпе кого-то ей одной ведомого, черные губы шевелились беззвучно, словно посылая проклятия своим палачам…

Агония революционерки продолжалась долго. Ее товарищ, вяло дернувшись всего пару раз, давно висел рядом с ней старым грязным мешком, лениво поворачиваясь на натянутой струной веревке, а она все еще жила. Глядеть на это было невыносимо, и над толпой рос недовольный ропот.

– Сделайте же что-нибудь! – отчаянно закричал Алеша, чувствуя, что лишившаяся чувств Вика безвольно повисла у него на руках. – Прекратите все это!..

Один за другим грохнули два револьверных выстрела и бьющаяся в агонии жертва наконец обрела покой. И юноша мог поклясться, что последний взгляд покойницы, замерший на его лице, был полон благодарности.

Пламенная большевичка и бескомпромиссный борец с мировой контрреволюцией, товарищ Искра оказалась права – повесить ее тоже толком не удалось. Как ранее – расстрелять…

* * *

Товарищ Бокий [12]12
  Бокий, Глеб Иванович (1879–1937) – видный деятель ЧК/ОГПУ/НКВД, занимал ряд высоких постов и курировал несколько направлений деятельности этой организации.


[Закрыть]выслушал доклад следователя в полном молчании, неотрывно глядя ему в глаза своими гипнотическими зрачками…

– Вы закончили, товарищ Черемыш? – разлепил он губы, когда тот остановился.

– Так точно, товарищ Бокий.

– Подготовьте документы на представление товарищей Рейгель и Резника к наградам. Посмертно.

– Но они, возможно, все еще живы!

– Как вы собираетесь это установить?

– Нужно тщательно прочесать район Кедровогорска с привлечением войск и местного населения, использовать аэропланы…

Глеб Иванович поднялся из-за стола и подошел к висящей на стене огромной карте Советского Союза, недавно отпечатанной и еще пахнущей типографской краской. Глаз радовали названия без ненавистных «старорежимных» «ятей» и «ижиц». Взгляд остановился на Сибирском крае, включившем в себя несколько бывших огромных губерний, могущих поспорить по размерам со многими европейскими государствами, а то и превзойти их в разы, нашел Кедровогорск.

– Вам известно, товарищ Черемыш, какова площадь Кедровогорского округа? – повернулся он к следователю.

– В общих чертах, товарищ Бокий.

– А плотность населения? – продолжал допрос начальник, напоминая при этом учителя географии.

Черемыш промолчал, не зная, что ответить: над такими вопросами он как-то не задумывался.

– А какими силами Красная Армия и ГПУ располагают в данном районе? – Бокий словно не заметил молчания подчиненного.

Так и не дождавшись ответа, Глеб Иванович покивал сам себе и подвел черту:

– Чтобы более-менее дотошно прочесать район Кедровогорска, нам придется собрать там войска со всего Сибирского военного округа. Плюс, провести частичную мобилизацию. Вы считаете, что кто-то нам даст добро на проведение подобных мероприятий ради двух человек?

– Но в окрестностях Кедровогорска, возможно, окопалась мощная контрреволюционная организация…

– Факты, товарищ Черемыш, фактики…

Доклад лег в архив, дело о награждении пропавших без вести агентов затянулось, а вскоре, после ухода Троцкого в оппозицию, совсем заглохло, поскольку оба числились среди активных сторонников опального вождя. Следователь Черемыш был переведен с повышением в Туркестан, где дослужился до высоких постов, и «делом Гаммельнского Крысолова» никто более не занимался.

Да и он сам заметно снизил активность, так и не попав более в поле зрения ГПУ: большая часть нужных Новой России людей была успешно переправлена туда, а посему нужды в массовых акциях более не было. «Точечные» же изъятия оставались незамеченными: пропал человек, и что с того? На фоне закипавшего котла Индустриализации, требующего перемещения огромных человеческих масс, это выглядело микроскопическими событиями. Великой стране всегда было мало дела до отдельных людей-винтиков, а уж теперь подавно…