Текст книги "Судебные речи"

Автор книги: Андрей Вышинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 47 страниц)

Показаниям Долгого я придаю особенное значение, потому что Долгий был в хороших отношениях, или как он говорил сам, «в самых хороших отношениях с Семенчуком». Это, правда, не к чести т. Долгого, но к чести то, что он это добросовестно здесь признал, к чести то, что он не стал это отрицать, а, наоборот, признав это и отбросив затем эту условность, – дал развернутые показания, которыми он ярко характеризовал преступную деятельность Семенчука в период зимовки 1934/35 года.

Тов. Долгий говорит о жутких безобразиях, которые творил Семенчук, что он вел себя, как «сатрап», издевался над людьми. Мы знаем, что у Семенчука процветало и рукоприкладство, и нё только с его стороны, но и со стороны его жены Надежды, которая один раз крепко прошлась по физиономии Зарубы, что конечно, осталось совершенно без всяких последствий со стороны Семенчука. Она сама не отрицала здесь факта происшествия, смягчая его вопреки действительности и говоря, что она «нетактично дотронулась» до плеча или до щеки, или до скулы Зарубы.

Вот положение вещей, которое было создано на острове Врангеля Семенчуком: «Жестокое, нечеловеческое отношение к туземцам, которых он обрекал на голод, смерть», – говорит свидетель Долгий.

Куцевалов, молодой гидролог, который на меня произвел – не знаю, как на вас, товарищи судьи, – впечатление наиболее свежего человека из всех зимовщиков 1935 года, этих (я исключаю из этого числа т. Фельдман) протухших людей, – пусть они на меня не обижаются, – этого бессильного, гнилого коллектива, который не носит в себе ничего коллективного. Это был не коллектив, а какое-то механическое соединение фигур, называемых людьми. Куцевалов, мне кажется, является лучшим из них. Он говорит: «Семенчук сорвал заготовки морского зверя, не давал разрешения производить охоту». Это, заметим кстати, опять-таки целиком подтверждается письмом Таяна. Когда Семенчука спрашивали, чем же будут питаться туземцы, – Семенчук, по показаниям Куцевалова, отвечал: «Не ваше дело, у меня имеются свои соображения». Куцевалов правильно добавляет: «Какие были у него соображения, я так и не знаю, но туземцы остались без мяса». В самом деле, «соображениями» Семенчука нельзя же быть сытым.

Вы видели здесь молодого Клечкина, который говорит то же самое. Был такой характерный случай. Клечкин приехал к Кмо и увидел всю его семью в чрезвычайно тяжелом состоянии. У них не было пищи. Клечкин отдал им все свои продукты и вернулся обратно. «Когда, – показывает Клечкин, – я рассказал об этом Семенчуку и просил его послать Кмо продукты для больных, то Семенчук отказал и заявил: «Они лодыри, продуктов не дам». В результате продукты так и не были посланы, спустя несколько дней Етуи и Таграк умерли, умерли голодной смертью. Это – не старуха, которой все равно пришло время умирать и которую поэтому Семенчук не считал себя обязанным снабжать продовольствием. Это – охотники, и лучшие охотники умирали от голода!..

В течение полутора часов говорил Семенчук и ничего не мог сказать, не мог выдвинуть ни одного факта, не мог привести ни одного аргумента в защиту своей позиции, в опровержение всех этих фактов. Он бессилен их опровергнуть, потому что фактов у него нет, потому что то, что здесь говорилось, это есть подлинная, настоящая правда.

Можно, пожалуй, так поставить вопрос: но где же люди не умирают? Везде умирают, везде есть больные. Но я прошу учесть то обстоятельство, что на острове Врангеля в период 1934/35 года подавляющее большинство смертей зарегистрировано от голода, подавляющее большинство смертей на острове Врангеля явилось прямым последствием голода, организованного Семенчуком.

И второе – вот что: этот голод и недоедание явились не результатом, какого-нибудь стихийного бедствия, а явились результатом сознательно, планомерно осуществлявшейся преступной, бандитской деятельности Семенчука, направленной к тому, чтобы, пренебрегая интересами людей и пренебрегая интересами Советского государства, расшатать, поколебать весь советский правопорядок, который существовал на острове Врангеля.

Позвольте кратко объяснить обстоятельства, требующие квалификации преступлений Семёнчука по ст. 59 ³как бандитизма. Бандитизм есть не просто и не только, как это принято представлять себе, разновидность имущественных преступлений, преступных действий грабительского, разбойного характера. Бандитизм – это не есть только разновидность разбоя или грабежа. Бандитизм – это прежде всего – и я данный случай считаю классическим примером бандитизма в собственном смысле этого понятия – преступление, своим острием направленное против государственного управления или направленное именно на то, чтобы подорвать самые основы советского строительства, советского правопорядка. Для лучшего понимания конструкции настоящего обвинения по ст. 59 ³УК я обращаюсь к анализу преступлений, кодифицированных в главе об особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления и, в частности, к ст. 59 УК, вводящей нас в круг понятий об особо опасных против порядка управления преступлениях.

«Особо опасными для Союза ССР преступлениями против порядка управления признаются те, совершенные без контрреволюционных целей, преступления против порядка управления, которые колеблют основы государственного управления и хозяйственной мощи Союза ССР и союзных республик».

Я постараюсь доказать, что деятельность Семенчука была построена именно так, что она колебала основы хозяйственного строительства и правового строя Советской страны, ибо остров Врангеля – это часть нашей страны, это наша страна.

Правда, в деятельности Семенчука имеются элементы вредительства, о котором здесь говорили свидетели и которое можно было бы квалифицировать по ст. 58 ⁷, есть и элементы, позволяющие говорить о ст. 58 ⁸УК, элементы, которые, однако, покрываются и перекрываются общим понятием бандитизма, бандитской деятельности, направленной к тому, чтобы подорвать основы советского правопорядка, подорвать самые основы экономического, культурного и политического строительства Союза ССР.

Обычное представление о содержании ст. 59 ³, как и о самом бандитизме, сводится к тому, что предусмотренное этой статьей преступление рассматривается как один из видов имущественных преступлений. По общераспространенному представлению, бандитизм есть лишь разновидность разбоя. Вот почему способна вызвать возражение квалификация в качестве бандитизма таких преступлений, которые не носят характера преступления имущественного и ни в какой мере не напоминают разбоя или грабежа. Между тем сведение бандитизма к простой разновидности имущественных преступлений, к своеобразному виду разбоя является совершенно неправильным и совершенно не вытекающим из действительной природы этого, преступления. Бандитизм – это преступление особого характера, преступление sui generis. Не случайно это преступление отнесено к особо опасным преступлениям против порядка управления.

Бандитизм является преступлением опасным раньше всего именно для государства, так как он колеблет основы государственного управления, приводит к нарушению правильной деятельности органов управления, извращает эту деятельность, приводит в конечном итоге к колебанию государственного правопорядка и защищающих и охраняющих этот правопорядок законов, вызывает ослабление силы и авторитета власти.

Уже тот факт, что бандитизм включен во второй раздел государственных преступлений, подчеркивает его основную особенность, далеко выходящую за пределы преступления, нарушающего лишь интересы частных лиц.

Точный текст ст. 59 ³говорит о бандитизме как об организации вооруженных банд и об участии в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан. Но этот точный текст ст. 59 ³не может исключить необходимость и правомерность квалификации в качестве бандитизма и таких преступлений, которые совершаются людьми, пробравшимися к той или другой должности, занимавшими то или другое официальное положение в системе органов управления и использовавшими это свое положение в преступных целях путем издевательства, населения всякого рода обид и неправильностей, преследования, травли и даже прямого убийства своих жертв.

Но именно так обстояло дело на острове Врангеля при Семенчуке, который вместе со Старцевым и Вакуленко, имевшими в своем распоряжении, хотя и на легальном основании, оружие, образовали фактическую группу вооруженных людей («вооруженную банду»), позволявших себе бесчинства по отношению к населению, установивших преступно-бесчеловечный режим на зимовке и в отношении всего населения, приведших к подрыву хозяйственного благополучия и материального благосостояния населения острова, приведших к болезням, голоду и голодным смертям и завершивших свою «деятельность» предательским убийством доктора Вульфсона. Весь характер деятельности Семенчука и его соучастников, вся совокупность творимых ими безобразий и преступлений полностью вкладываются в понятие бандитизма и дают все основания для квалификации этого преступления по ст. 59 ³УК РСФСР.

В документах, приобщенных к делу, есть телеграмма, мимо которой я не могу пройти именно потому, что это телеграмма с острова Врангеля. Эта телеграмма от туземцев, имена которых стали для нас не только знакомыми, но и родными, – это Таян, Кмо, Инкали и другие, и наших зимовщиков – Петрова, Казанцева и других. Этой телеграммой они откликаются на наш процесс, на судебный процесс, где фигурируют Старцев и Семенчук.

Я просил бы разрешить мне привести из этой телеграммы несколько выдержек.

«Зимовщики и туземцы, – читаем мы в этой телеграмме, – целиком присоединяются к письму начальников полярных станций по поводу судебного процесса над Семенчуком и Старцевым. На острове еще не изгладилось воспоминание о времени преступлений Семенчука, которые лежат тяжелым и темным пятном на светлом десятилетии советского освоения острова». Не изгладилось до сих пор. Не изгладилось до сих пор на острове жуткое воспоминание о Семенчуке, о семенчуковщине, как они пишут.

Осиротевшие семьи лучших охотников-эскимосов, погибших в результате бесчеловечного отношения к ним Семенчука, лишавшего их самого необходимого, лишавшего помощи в суровых условиях Арктики, требуют сурового приговора над этим человеком.

Он втоптал в грязь почетнейшее в мире имя советского человека. Весь наличный состав охотников-эскимосов, десятый год живущих под руководством лучших советских людей, «с чувством негодования вспоминает Семенчука, ставшего в их памяти проклятием того времени, рабского времени, когда их народ был предметом угнетения, бесправия и издевательства. Нет возврата к прошлому, – пишут они. – Нет и не должно быть места в Советской стране человеку, который пытался оживить прошлое».

Это пишут Таян, Кмо Это пишут далекие северные охотники, по радио откликнувшиеся на наш процесс Они этой своей телеграммой прислали свой отклик, приняли активное участие в нашем процессе. Это – живые свидетели.

Этот документ – живой человеческий документ. Я прошу вас, товарищи судьи, оценивая все обстоятельства Дела, собранные по этому делу доказательства и улики, не забыть и об этой радиотелеграмме. Это тоже живой свидетель, имеющий полное право сказать свое слово о злодействах Семенчука, проявленных им в бытность начальником полярной станции на острове Врангеля.

У Семенчука был свой – волчий, семенчуковский закон. Вы помните, как здесь Семенчук сказал, что в условиях Арктики приходиться говорить одно, а делать другое. Он, таким образом, принципиально стоит на такой позиции, что в основе отношений между людьми в условиях Арктики должны быть ложь и обман, должны быть лицемерие, предательство, двурушничество. Этот волчий закон объявил Семенчук священным законом Арктики и действовал и пытался управлять зимовкой в соответствии с этим законом. Семенчук просчитался. Его «закон» – не закон Советской Арктики. Настоящий закон Советской Арктики говорит иначе и требует от людей иного, чем думает Семенчук. Это тот закон, который сформулировали охотники и зимовщики острова Врангеля в только что мною оглашенной, полученной из Арктики телеграмме. Этот закон говорит о чувстве высокого товарищества друг к другу в этой суровой, полной опасности обстановке. Именно это чувство высокого товарищеского отношения друг к другу и есть основной закон Советской Арктики. Но этот закон – не закон Семенчука. Минеев сказал, что на Севере к людям вообще относятся бережно. И что еще одним законом, законом Севера и Арктики, является обязанность дорожить человеческой жизнью больше, чем своей собственной.

Семенчук попрал и этот закон. Он не дорожил человеческой жизнью, а если когда-нибудь какой-нибудь жизнью дорожил, так это только своей собственной.

Теперь анализ деятельности Семенчука как начальника зимовки может быть выражен немногими словами – развал зимовки, издевательства, колонизаторское отношение к эскимосам, антисоветская деятельность, деятельность человека, не защищавшего интересы Советского государства, а, наоборот, направлявшего свои усилия против этих интересов. Он действовал не как организатор, а как дезорганизатор, не как советский человек, а как враг советской земли. Вся деятельность Семенчука, и это подтверждают все материалы и предварительного и судебного следствия, была направлена на подрыв авторитета советской власти, вселяя в душу людей чувства обиды и тяжелых и незаслуженных оскорблений, представляя собой удар по основным принципам нашей национальной политики, по ленинско-сталинской национальной политике в целом. Семенчук в качестве начальника зимовки действовал грубо-преступно, нарушая все принципы ленинско-сталинской национальной политики, позволяя себе чудовищные извращения указаний нашей партии и вождя народов Союза ССР товарища Сталина.

На совещании передовых колхозников и колхозниц Таджикистана и Туркменистана с руководителями партии и правительства 4 декабря 1935 г. товарищ Сталин говорил, что «есть, товарищи, одна вещь, более ценная, чем хлопок – то дружба народов нашей страны»… «А дружба между народами СССР – большое и серьезное завоевание. Ибо пока эта дружба существует, – говорил товарищ Сталин, – народы нашей страны будут свободны и непобедимы» [34]34
  И. Сталин. Речь на совещании передовых комбайнеров и комбайнерок СССР с членами ЦК ВКП(б) и правительства. Речь на совещания передовых колхозников и колхозниц Таджикистана и Туркменистана с руководителями партии и правительства. Госполитиздат, 1939. стр. 13–14.


[Закрыть].

Семенчук осмелился игнорировать один из основных социалистических принципов, принцип дружбы народов, о котором наш вождь и учитель товарищ Сталин говорил в указанной выше речи.

На совещании передовых колхозников и колхозниц Узбекистана, Казахстана и Кара-Калпакии по вопросу, проливающему полный свет на принципы нашей национальной политики в наших нынешних новых условиях социалистического строительства, выступил товарищ Молотов. И я считаю необходимым сегодня напомнить об этом, ибо слова товарища Молотова определяют наше отношение к тем извращениям, к преступным, бандитским извращениям советской национальной политики, которые допустил и продолжал систематически допускать Семенчук. «Чем особенно велика, – говорил товарищ Молотов, – сила Советского Союза? Тем, что трудящиеся нашей страны, принадлежащие к разным национальностям, по-братски помогают друг другу. В свое время рабочие промышленных районов центра России первыми сбросили власть помещиков и капиталистов, а затем помогли крестьянам и дехканам построить колхозы. Теперь растет мощь наших колхозов, и колхозники самых различных районов Советского Союза являются в Москву с сообщением о своих больших успехах и об улучшении жизни в колхозах. На вашем примере мы видим также, как передовые колхозники с радостью отдают свои силы борьбе за лучшую жизнь не только для себя, но и за лучшую жизнь для трудящихся всех национальностей, всех народов Советского Союза.

Дружба народов Советского Союза – наша великая сила в борьбе за лучшую жизнь для трудящихся нашей страны. Но мы строим новую жизнь на территории, которая составляет не только значительную часть Европы, но и немалую часть Азии. А надо вспомнить, что четыре пятых населения земного шара – 1600 млн. из 2 млрд. с лишним – составляют жители Европы и Азии. Если, с одной стороны, к тому, что происходит в Советском Союзе, внимательно присматриваются рабочие и крестьяне Европы, а с другой – трудящиеся Азии, как и трудящиеся других частей света, то каждый наш действительный успех в улучшении жизни трудящихся и в росте национальных культур в Советском Союзе является не только вопросом борьбы народов нашего Союза, но и живым, заразительным примером для народов всего мира.

Мы можем только радоваться тому, что такие слова, как «совет» и «колхоз», стали, уже понятными трудящимся во всех частях земного шара. Чем успешнее мы будем двигаться вперед в строительстве новой, лучшей для трудящихся жизни и чем больше трудящихся других стран будут знать о том, что мы достигаем этого путем уничтожения классов помещиков и капиталистов, на основе уничтожения господства одного народа над другим, на основе укрепления дружбы между рабочими и крестьянами всех национальностей, тем заразительнее наш пример будет для трудящихся других стран. Мы добились этого благодаря тому, что слова «большевик» и «большевизм» сделались понятными трудящимся во всех уголках земного шара, как знамя освобождения трудящихся, как основа нашей победы» [35]35
  В. М. Молотов, Статьи и речи 1935–1936. Партиздат, 1937, стр. 207–208.


[Закрыть].

Так говорил товарищ Молотов, так учит нас товарищ Сталин.

А как действовал Семенчук? Семенчук сделал все, что от него зависело, сделал все, что только мог, чтобы эту национальную политику взорвать, чтобы слова «большевик», «большевизм», «советы» превратились из родных и близких каждому трудящемуся понятий в чуждые, а может быть, и враждебные понятия. Это, правда, Семенчуку не удалось. Несмотря на всю слабость коллектива зимовщиков 1934/35 года карта Семенчука оказалась битой, преступления Семенчука оказались разоблаченными, честь и достоинство Советской страны защищены. Ваш приговор в этой части должен будет закрепить эти наши усилия по охране достоинства и чести нашей советской земли.

Я сказал уже, что карта Семенчука оказалась битой, преступления оказались разоблаченными. Почетная роль в деле разоблачения преступлений Семенчука выпала на долю трагически погибшего 27 декабря 1934 г. врача-общественника Николая Львовича Вульфсона. Разбору этого обстоятельства я уделю место несколько дальше; сейчас я только подчеркну, что результатом разоблачения преступных действий Семенчука явилось и разоблачение самого Семенчука. В период зимовки 1934/35 года он показал себя как преступник во весь рост, этот примазавшийся авантюрист. Об этом достаточно свидетельствует факт, которому мы не уделили достаточно большого места на судебном следствии, потому что он так очевиден, что не требует большого анализа, – это его эпизод со спекуляцией серебром, которое он пытался украсть у советского полпредства в Персии.

Напомню, что об этом говорила его жена Надежда Семенчук: «Арестован он был за провоз из Персии серебра. В Персии Семенчук работал в качестве коменданта полпредства. Сколько он сидел (его тогда АзЧК арестовала), – говорит Н. Семенчук, – я не знаю. Должна сказать, что сколько я ни расспрашивала его потом, за что он сидел в ЧК, Семенчук мне ответа не давал и разговоры на эту тему прекращал».

Это тоже не случайно. Это очень характерно для Семенчука. Это – человек, который ответов давать не любит, посвящать в свои тайны, большие и малые, никого не любит и не склонен; это человек, который очень крепко замыкается внутри себя. Этим объясняется и та его позиция, которую он занимает на данном процессе. Он сам не отрицает истории с этим серебром, но как он ее объясняет? Это объяснение тоже совершенно в семенчуковском стиле. Это объяснение совершенно аналогично целому ряду объяснений, которые он здесь давал на процессе по другим причинам. Например, когда его спрашивали относительно бани, превращенной им в острог, вы помните, как он уверял, что, во-первых, бани не было, что, во-вторых, если баня и была, то она не была острогом и что, в-третьих, если и был острог и если этим острогом и была баня, то он приказов сажать в баню не давал, а если и давал, то арестованные отправлялись «садиться» добровольно, «сами себя сажали». «Я не сажал, я давал приказы, а они садились добровольно», вот что он говорил про Клечкина, два раза сидевшего у Семенчука под арестом в этой бане. Вот стиль и манера «объяснений» Семенчука. Так он объяснялся по поводу серебра. «Действительно, я из Персии привез серебро, но серебро я нечаянно нашел в дачной местности недалеко от Тегерана. Эти деньги лежали на поверхности земли в саду полпредства».

Знаете, так, случайно лежат деньги, мешок с серебром, в саду полпредства. Надо обладать большой смелостью, чтобы давать такие объяснения, чтобы говорить так, как говорит Семенчук. Но Семенчук старается скрыть настоящую историю с серебром. В своей анкете и в личном деле Семенчук об этом ничего не говорит, не говорит и при приеме в партию, и в процессе партчистки. Он вообще считает, что это момент второстепенный, ничего не значащий. Я же этому моменту придаю для характеристики Семенчука большое значение. Этот эпизод лишний раз убеждает, что это – авантюрист из числа тех, о которых говорил в «Очередных задачах Советской власти» В. И. Ленин, когда подчеркивал, что ни одно глубокое и могучее народное движение в истории не обходилось без грязной пены, – без присасывающихся к неопытным новаторам авантюристов и жуликов, хвастунов и горлопанов. Как будто прямо сказано о Семенчуке!..

Но Семенчук не просто авантюрист, это авантюрист вооруженный, и не только тем наганом, который он постоянно имел при себе в открытой кобуре, но и всем своим положением, служебным авторитетом, которым он так энергично злоупотреблял. А это последнее оружие – сильное оружие, порой – оружие несокрушимое. Его поведение с товарищами и с эскимосами единодушно характеризуется в очень ярких, но отрицательных красках. Его описывают все без исключения как деспота по отношению ко всем остальным. Вы помните, сколько раз проходило на процессе указание, как Семенчук постоянно бросал фразы, что он – и суд, и прокуратура, и ГПУ и что всякого, кто посмеет его ослушаться, он накажет вплоть до расстрела? Вы помните его поведение с Фельдман после трагической гибели Вульфсона? Семенчук здесь действует буквально, как разбойник на большой дороге. Ведь эту беспомощную и – правильно кто-то говорил в процессе судебного следствия, раздавленную горем женщину он пытается выбросить на мыс Блассон за 100 километров от зимовки в совершенно необитаемый пункт этого острова. Он вызывает к себе Клечкина и издает приказ: «Вывези эту жидовку». Клечкин, набравшись смелости, возразил: «Лучше посадите меня еще на 20 суток под арест, но не повезу я Фельдман на гибель».

Так действовать, как действовал Семенчук, может только разбойник, только бандит, пробравшийся на место начальника зимовки. Но Семенчук вместе с тем трус. Это так часто вскрывалось в процессе следствия Семенчук – лживая натура Я прошу вас припомнить по крайней мере четыре эпизода, имевшие место в судебном следствии, для того, чтобы понять, что же собой представляет Семенчук. Вот история ареста Клечкина. Семенчук старается доказать, что он его не арестовывал, что он его не сажал; потом оказывается, что Клечкин сам сел под арест Это яркий эпизод, показывающий лживую изворотливость Семенчука.

Возьмем историю с выселением Фельдман. Сначала Семенчук говорил, что он не хотел ее выселять. Тогда показали ему его же приказ, в котором он клевещет на Фельдман, говорит, что она дезорганизует зимовку, ведет антисоветскую агитацию, отказывает в медицинской помощи нуждающимся в этой помощи, и приказывает вывезти ее в отдаленное место, которое будет объявлено потом, и уличили его в том, что он сам являлся к ней на квартиру и вручил ей предписание – немедленно собраться и выехать в район, который будет дополнительно установлен.

Семенчук хотел запрятать доктора Фельдман на мыс Блассон, обречь ее на голод и холод. Это было попыткой расправиться с женой убитого доктора Вульфсона, беспощадно вскрывавшего преступления Семенчука. Но Семенчук пойман, документы на столе, отпираться нельзя. Тогда Семенчук сейчас же избирает новую версию – приказ был, но выселять Фельдман он, в сущности, не хотел. Я, говорит Семенчук, думал… Что думал? Попугать? Он боится слова «попугать» и говорит, что пугать тоже не думал. Что же он думал делать, когда издал приказ о выселении Фельдман, с какой целью он издал этот приказ? Вопрос остается без ответа, как это было нередко, когда Семенчук видел, что он прижат к стене. Мы вызвали в качестве свидетеля Клечкина. Клечкин все подтвердил, это же подтвердили и другие товарищи, выступавшие здесь на процессе свидетелями. Приказ в отношении выселения Фельдман был издан, сказал Клечкин. Об этом же сказала и сама Фельдман, об этом же сказал и Куцевалов. И не только был издан приказ, но Семенчук принимал реальные меры к выселению Фельдман, но встретил отпор и осекся. Припомните, как Семенчук здесь крутился, как он здесь вертелся и как он каждую минуту менял свои ответы и версии, каждую минуту старался придумать что-нибудь новое. Но ни одного слова правды в его объяснениях не было.

Припомните третий эпизод – историю с выселением и изоляцией Фельдман.

Я обвиняю Семенчука в том, что после того, как он избавился от Вульфсона, он стал принимать всяческие меры к тому, чтобы не проникли на материк сведения о действительном положении вещей на острове. Он старался изолировать Фельдман: запретил ходить к ней, приказал не давать ей угля, не поддерживать с ней связи. В прямом смысле слова, он лишил ее огня и воды. Мы опять поймали его за руку. Он начал вертеться, отказываться, но в деле есть документы – в деле семь телеграмм Фельдман, не пропущенных на материк Семенчуком.

Что же Семенчук сказал в оправдание своих действий? Он сказал, что он не мог пропустить на материк телеграмм, в которых сообщается или намекается на гибель Вульфсона, что это можно было сообщить только в секретном порядке. Мы развернули эти телеграммы, изучили их одну за другой и увидели, что в них сообщались самые невинные вещи вроде – «здоров ли Валерик?» (сын Вульфсона от первой жены). Семенчук и тут не мог ничего ответить и должен был ограничиться молчанием. Но вот мы нашли его письмо – очень характерное письмо – к Долгому, в котором он прямо пишет Долгому: «Смотри в оба, Фельдман посылает на материк материал, не пропускай, все задерживай; она сама едет с большим материалом, не пропускай. Она может быть попытается устроиться на мысе Шмидта – знай и учти, что я, – говорит он, – категорически протестую против предоставления ей работы на мысе Шмидта».

Мы поймали его во лжи в трех случаях. Все эти случаи – калейдоскоп выкручивания, попыток как-нибудь оправдаться, объяснить. Нет оправдания, нет объяснения преступным действиям Семенчука. История с тифом. Вы помните, что Семенчук послал 22 февраля 1935 г. в Главное управление Северного морского пути радиограмму, в которой писал: «Эскимосы поголовно больны видами (?!) эпидемий брюшного тифа». «Видами» они больны! На каком основании давал эту информацию Семенчук? Абсолютно без всяких оснований. На острове Врангеля был ряд смертных случаев, но сообщение о тифе, как установлено было это дальше, являлось заведомой ложью, заведомо ложной информацией, вызванной боязнью Семенчука, чтобы его не раскрыли. О цынге он не пишет. Он боялся, что откроется его преступная деятельность, благодаря которой он довел население острова до голодной смерти. Ему телеграфируют из Главного управления Северного морского пути: «Как вы это допустили развитие эпидемии, когда этого не было никогда ни при Ушакове, ни при Минееве. Примите меры к ликвидации заболеваний». Речь идет о тифе.

Семенчук через несколько дней отвечает: «Заболевания прекратились, больных нет, цынга ликвидирована, было одно заболевание эскимоса, и умерло всего 5 эскимосов». Телеграмма, которую можно было бы сделать образцом лжи и изворотливости.

Таков этот Семенчук, разложившийся до мозга костей авантюрист, ни перед, чем и никогда не останавливающийся в осуществлении своих намерений.

Перейду к окружению Семенчука. Вот Вакуленко. Даже Семенчук должен был признать, что он алкоголик, этот его близкий друг. Этого Вакуленко Надежда Семенчук тоже характеризовала как разложившегося алкоголика. И это действительно был алкоголик, истерик, или, как его назвал правильно в одном случае Семенчук, – «псих». Но этот «псих» из молодых да ранний. Вакуленко – склочник, он провоцирует ссоры, он ябедничает. Ябеда, сплетня, склока, провокация – это стихия Вакуленко, и это его приближает к Семенчуку. Семенчук понимает опасность этой близости, он знает, что с Вакуленко ему будет на этом процессе немало возни, и он старался отгородиться от Вакуленко! Нет, Вакуленко – не друг его, не приятель, с Вакуленко он был, как со всеми.

Но у нас есть документы, у нас есть письмо Вакуленко – это то самое предсмертное письмо Вакуленко, где он клянется в преданности и верности Семенчуку. Он пишет ему: «Вы и ваша супруга были единственные люди из коллектива, относящиеся ко мне хорошо». Действительно ни один человек в этом коллективе, коллективе, в котором – да простят мне присутствующие здесь члены этого коллектива – ни один человек, кроме доктора Фельдман и Вульфсона, не стоял на должной моральной высоте ни один человек в этом коллективе действительно не относился к Вакуленко хорошо. Больше того, все относились к нему очень плохо, настолько плохо, что однажды, 19 марта, сильно помяли Вакуленко во время драки, как мягко здесь выразился Семенчук по поводу этого события. Мы пытались расшифровать эту «драку». Оказалось, это была не, драка, а что просто все присутствующие на этой оригинальной «вечеринке» били смертным боем Вакуленко, как доносчика и провокатора.

В письме на имя четы Семенчук Вакуленко меланхолически писал:

«Теперь все решилось, поступайте по своему усмотрению».

И дальше:

«Если желаете, я еще раз пойду на унижение…»

Он еще раз пойдет на унижение, если пожелают Константин Дмитриевич и его супруга.

Вот до какой степени близок был этот человек Семенчуку, до какой степени он был предан Семенчуку. Семенчук пытался здесь доказать, что ничего подобного не было, что, в сущности говоря, он был не более близким человеком к нему, чем и ко всем другим членам зимовки. Я потом покажу, почему это нужно было так говорить Семенчуку. Сейчас же нужно только установить как непреложный факт, что Вакуленко был ближайшим другом и наперсником Семенчука. Вакуленко пишет: «Теперь я смело могу смотреть всем в глаза, и никто больше не посмеет что-либо говорить о вас в моем присутствии», так писал Вакуленко, этот рыцарь «печального образа» в своей предсмертной записке.