Текст книги "Следы на траве (сборник)"

Автор книги: Андрей Дмитрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

VI

Перед Лобановым трепетал светом и красками видеокуб, объем пространства, будто бы выпяченный сквозь стену комнаты. Луч видеолокатора с гравиплатформы, незримо подвешенной над центром столицы, двигался по улицам и дворам: соответственно менялись картины внутри куба. Когда что-нибудь особо привлекало Валентина, он давал увеличение. Такие осмотры происходили сейчас каждый день, а то и чаще.

Вот локатор наехал на многолюдное сборище. Угол набережной Славы и бульвара Воссоединения. Икра голов, блестящие крыши автомобилей, оранжево-голубые вьющиеся стяги – а рядом серый, грязный лед Эридана. Стоит среди толпы массивная желтая машина – инкассаторская. Такие броневики используют для перевозки больших сумм. Спрашивается: почему она битых двадцать минут торчала на углу бульвара, без водителя и охраны?

Предельное укрупнение. Молодцы с оранжево-голубыми кокардами и нарукавными повязками дружно ломают двери броневика. Взлетают дымки – пущены в ход взрывные сверла, их случайно с собой не захватывают… Вот и все. Новенькие, обандероленные пачки денег перекочевывают из нутра машины в чемодан. Дело сделано…

Валентин смотрел, не отрываясь. Мысли торопливо нагоняли одна другую. Какая страшная дрянь – архангелиты… Самая реакционная, самая злобная и безмозглая часть населения. Кто у них во главе? Бывшие псалмопевцы Вотана и Тарга, «дозволенные» писатели, вдруг оказавшиеся бунтарями и народными трибунами; ученые, твердящие об особой, избранной судьбе «народа Вальхаллы», о необходимости разрыва с «земной империей»; темные торгаши, устрашенные призраком всеобщего изобилия, близкой потерей власти; восторженные юнцы, психопаты, прямые гангстеры… Не стая воронов слеталась! От подпольных сходок быстро перешли к открытым митингам, а затем и к погромам.

Пестуны, в порядке «демократизации», лишь маячат поодаль. Разве что навесили им дубинки и придали бронеавтобусы. Так было и во времена расправы с Марианом… Кто-то на самом верху бросает подачки этой своре. Ах, какая удобная штука – волеизъявление масс! Отцы-патриархи могут свято блюсти все пункты и подпункты договоров с Кругами Обитания. Чтобы убить, ограбить, поднять смуту, затеять любую провокацию – есть оранжево-голубые…

Правда, имеются еще и «зеленые», но они пока что действуют довольно робко. И Совет координаторов не спешит допускать их к нашим щедрым сосцам. Остаемся высоконравственными, м-да… Трудно землянам решиться проливать кровь даже в безусловно благих целях и чужими руками.

Луч локатора двигался дальше по Новому Асгарду, высвечивая то рыночную площадь, то заснеженный парк, то хмурые корпуса завода…

Сердце ныло не переставая. Поиск, хотя и не слепой, но какой-то суматошный… А воображение в который раз рисует одну и ту же картину. Сплошной слежавшийся до каменной твердости наст – от горизонта до горизонта. Сыплется из низких туч снежок – и по свежей, влажной пороше бредет беременная женщина с рюкзаком, стараясь оставлять четкие следы. Такой она была, бродячая художница Урсула, однажды волею случая и жаркого взаимного порыва соединившаяся с Валентином в заброшенном доме, среди руин старой, разбомбленной Вольной Деревни… Отрезанный гранью иного пространства-времени, не знал разведчик, что встреча та принесла плод. И лишь много лет спустя, когда экспедиции на Вальхаллу стали обычными, почти случайно услышал Валентин отчет одной десантной группы – о найденном в снежной пустыне трупе женщины, судя по всему, убитой патрульными клана; о мальчике, прятавшемся в сугробах неподалеку от мертвой матери… Повинуясь неясному чувству, затребовал он голослайды с места находки. Да, то была Урсула… Мальчишку десантники забрали в лечебный центр на Землю. Лобанов поинтересовался генетической картой семилетнего Пауля. Компьютер подтвердил: Валентин нашел собственного сына…

Узнав правду о Пауле, он испытал некий странный стыд. Современники Лобанова не очень стеснялись мнением окружающих – внутренняя свобода была полной, – но все же… Валентин был известен, как человек вполне одинокий. Его романы были коротки, что и подобало разведчику, не рискующему заводить семью. И вдруг – тайная связь, ребенок, прижитый во внеземелье… Друзья бы поняли. Но он пока не мог решиться.

Покуда Валентин колебался – усыновлять, не усыновлять, – настало время новой, смертельно опасной экспедиции. Для проникателя миновало несколько биологических суток – на Земле же прошло свыше двадцати лет. За это время Пауль был усыновлен одной из медсестер лечебного центра, Магдой Ляхович; но отношения с приемной матерью не сложились, после учебы юноша отправился на Вальхаллу, где и попал в конце концов в недра Улья…

Чем больше проходило лет, тем труднее становилось Лобанову признаться в своем отцовстве. Боязнь осуждения людского усугубилась: а ну как спросят – о чем думал раньше, почему допустил, чтобы родной сын стал трутнем, едва не погиб?.. Лишь одно сделал Валентин, чтобы Пауль был поближе, – взял излеченного электронаркомана в школу агитаторов. А теперь терзался тревогой, разыскивая его в нездоровой сутолоке Нового Асгарда… Черт знает что творилось в городе. И все-таки сверхчуткая земная интуиция подсказывала направление.

Луч локатора приближался к стадиону.

…Сильвия исчезла бесследно. Пауль, конечно же, не был ни настолько богат, ни настолько значителен в обществе Нового Асгарда, чтобы устроить широкие поиски; ну а к землянам он стеснялся обращаться со столь легкомысленной просьбой, да и они вряд ли пошли бы навстречу. Шутка ли – пускать в ход чудовищный Восстановитель, накрывать столицу невидимой линзой, чтобы проследить путь уличной потаскушки, выскользнувшей из постели в «Волнистых попугайчиках»…

Ах, глубоко же ранила Пауля эта потаскушка! И не вспомнишь уже, чего в ней было такого хорошего – ну, быстрые руки, умелые губы, шальные кошачьи глаза, запах дешевых духов (топорное подражание «Ив Сена-Лоран»)… Но как это все саднит, и щемит, и не дает спать ночами!

Отвлекала только работа, с каждой неделей все более напряженная. Впрочем, и проповедуя, Пауль не уставал искать, расспрашивать…

Погожим, истинно весенним днем Эдит привела его в славный винный погребок. Собралось человек тридцать: трудармейцы в степени не выше младшего сына или дочери, судомойки из кафе, несколько докеров. Сидела за столиком также компания парней, одетых неряшливо и крикливо, с перстнями и цепочками. Так выглядели шакалы Нижнего города, поживлявшиеся вокруг скоробогачей. Пауль глянул было на них с тревогой – и вдруг встрепенулся.

Перед ним, задрав ногу в двухцветном штиблете, собственной персоной сидел мулат Санди, чудо в перьях, случайный ухажер Сильвии, и синяки на его морде уже полиняли до желтизны.

Тогда, вдохновленный новой надеждой, Пауль заговорил со своей обычной живостью, красочно, напористо; слушая о чудесах Земли, люди оставляли стаканы с вином, иные мечтательно подпирали рукой подбородок.

Уяснив для себя объем автоматизации и кибернетизации в Кругах Обитания, роль универсальной мировой супермашины – Великого Помощника, поднял руку малорослый рябой крепыш с мочальными усами – должно быть, работник теплиц, один из тех честных и тихих, крестьянского склада людей, что в теплую пору, длящуюся семь земных лет, становятся фермерами или арендаторами на фермерской земле:

– А кто же там, извините, хлеб сеет? Тоже автоматы?

– Нет. На Земле вообще отказались от прежней практики – сеять монокультуры на больших площадях, например, пшеницу или рожь. Такие огромные поля истощали почву, вредили растениям и животным, плохо влияли на климат. Сейчас вместо двадцати или тридцати культур, которые разводили наши предки, человек выращивает десятки тысяч. Но только в тех географических зонах, где они дают наибольший урожай. И наилучшего качества. Например, пшеница вернулась к своим истокам – в долину Тигра и Евфрата. Больше ее нигде не разводят…

– И что же, всем хватает? – упорствовал спрашивающий.

Пауль подавил усмешку.

– Ну конечно, всем. Я ведь уже рассказывал про Всеобщий Распределитель, снимающий квантовые копии с любого предмета. Так что если в мире станет известно, какие вкусные пирожки с яблоками печет ваша жена, они могут сразу появиться на миллиарде столов.

Такие примеры всегда вызывали оживление, смех. Рябой «фермер» воскликнул, утирая слезы:

– Прямо тебе как Иисус Христос, пять тысяч верующих пятью хлебами!

– И двумя рыбами, – строго добавил какой-то знаток Евангелия, но эта поправка лишь возбудила новое веселье…

Удалась тогда проповедь. Паулю долго трясли руки, угощали его «красненьким» и «беленьким», дивились земному житью-бытью. Мулат сам протолкался к нему, распихивая людей, хлопнул по плечу:

– Я тебя сразу узнал, механик!

– И я тебя, – улыбнулся Пауль, чувствуя, как разогнанным поршнем начинает стучать сердце.

– Ну, как твоя «Голконда»? Не похудел еще Толстый Ялмар?

– Раньше все худые сдохнут.

– Это не про нас с тобой, мы двужильные! – загоготал Санди. И, обняв, повел проповедника к своему столу, знакомить с друзьями.

Оказалось, лихие ребята забрели на проповедь с единственной целью: узнать, не требуются ли землянам наемники для щекотливых дел. И подзаработать была охота, и, чего греха таить, поразмяться, размыкать суетливую тоску Нижнего… Не впервые поражала Пауля во многих вальхалльцах эта смесь жестокого, подчас злодейского корыстолюбия – и детской, чистой тяги к приключениям.

Исподволь, стараясь не сфальшивить, Пауль навел разговор на тему о Сильвии.

– Это та блонда, из-за которой мне ободрали фасад? – беспечно осведомился Санди. – А как же, видел, конечно. Теперь к ней не подступись: у оранжево-голубых круто стоит, называется «невеста архангела». На ихней демонстрации вышагивала со знаменем. Ах ты, думаю…

И Санди доступно объяснил, каковы, по его мнению, могут быть главные обязанности «невесты архангела Михаила».

В тот вечер они нализались как проклятые, не выходя из погребка. Даже злющая Эдит не сумела увести проповедника, и он рыдал на груди у мулата, сокрушаясь о том, что возлюбленная теперь совсем недоступна. «Да ты не скули! – утешал многоопытный Санди, и дружки-уголовники согласно кивали. – Я тебе ее из-под земли достану!..»

Мулат оказался человеком более чем надежным, поскольку не забыл пьяных обещаний. Через три дня он позвонил в «Голконду» и сказал, что ожидает Пауля в кофейне за площадью Бьернсона.

Выпив по чашке эрзац-кофе и прополоскав рот водой, чтобы сбить гадкий нефтяной привкус, они двинулись к остановке рейсового электробуса (брать такси Санди, тертый калач, по соображениям конспирации не велел). Как всегда с опозданием подкатил разболтанный «асгард-лейланд»; люди, успевшие в немалом количестве скопиться на остановке, без всякой очереди ринулись брать двери штурмом… Теснота в салоне была адская: ехали преимущественно трудармейцы, окончившие смену, усталые, пропахшие потом; женщины волокли громадные хозяйственные сумки. Все были раздражены сверх меры, по любому ничтожному поводу вспыхивал скандал с воплями и рукоприкладством.

Наконец, измятые и почти задушенные, отчаянно работая коленями и локтями, Санди с Паулем буквально выпали из вагона. Кругом вздымались похожие на калькуляторы, сплошь стеклянные корпуса исполнительных учреждений Семьи и сената. Чем более громоздким и плохо управляемым становился организм государства, тем скорее множились колена судей и мытарей, писцов и счетоводов: чиновная должность позволяла урвать кусок пожирнее от скудного общего пирога…

В грязном, запутанном дворе ожидал их помятый красно-рыжий «амбассадор», за рулем сидел дружок Санди, квартирный вор, хлипкий малый, напяливший стальную каску.

Долгожданные почетные гости, явившись из больших черных автомобилей, приближались решительно и целеустремленно. Было их пять или шесть: длиннобородый старец с безумными глазами, полная ханжеского вида матрона под вуалью, еще какие-то стертые типы… Она! Пауль впился зубами в большой палец руки, чтобы не завопить. На прекрасных длинных своих ногах, одетая в строгую черную кожу, шествовала Сильвия: пилотка с плюмажем надвинута на самую переносицу, в такт шагам бренчат ритуальные украшения.

Санди медленно поднял к окну машины штуковину, похожую на небольшой любительский телескоп.

Закрой глаза! – велел мулат сжавшемуся Ляховичу.

Позднее Пауль узнал, что «телескоп» – это сигнальное устройство большой мощности, применявшееся в полярных широтах, где пелену снежной бури не могли одолеть прожекторы. На близком расстоянии вспышка ослепляла, причем глаза выходили из строя на несколько минут. Убийственной белизны световой взрыв бесшумно ударил из «амбассадора». Санди с Паулем, предусмотрительно закрывшие лица ладонями, под дикие вопли ослепленных выскочили на улицу.

Почетные гости, как и следовало ожидать, корчились на асфальте, держась за глаза: одна только Сильвия все так же шагала вперед, невозмутимая, словно манекенщица на помосте: потрясенный агитатор убедился, что она не моргает… «Биокибер!» – пронеслось в голове. Он не осмелился схватить ее, потащить в машину…

Вслед за этим они услышали топот приближающейся толпы.

Обругав Пауля, Санди дернул его за руку и поволок к «амбассадору», мотор которого был предусмотрительно заведен… Когда проезжали мимо одной из громадных черных машин, в которых прибыли важные архангелиты, кто-то распахнул дверцу и принялся палить из пистолета.

Долей секунды хватило, чтобы Пауль узнал стреляющего. Надо же! Тот самый убогий мужичонка с редким пухом вместо бороды, который напал на Ляховича во время его первого визита к Георги. Эдит еще так молодецки хлестнула его по роже, а затем выкинула вон из квартиры. Тот, что обозвал Пауля посланцем Сатаны…

Одушевленно визжа при резких поворотах, «амбассадор» вылетел на площадь.

Но рыжую машину беглецов легко нагнал черный, с притемненными стеклами автомобиль, сверкнул широким радиатором… Не астматическому движку дедовского «амбассадора» было тягаться со сверхмощной турбиной. Долго не раздумывая, преследователь ударил в борт. Пауль успел почувствовать, как необоримая сила ударяет его о жесткий металл, задохнулся от боли, от ужаса перед тем, что мяло его и коверкало, и потерял сознание…

Он обрел себя в кресле, при каждой перемене позы услужливо облегавшем тело, за чайным столом в хорошо знакомом кабинете Лобанова. Из двух высоких, от пола до потолка, окон в некрашеных полированных рамах открывался амфитеатр бухты. А рядом, как в доброе старое время, прихлебывал чай с мятой друг и соученик, быстро повзрослевший Войцех Голембиовский.

– Ну, здравствуй, проповедник! – сказал Валентин Аркадьевич. Он занимал кресло напротив, такой необыкновенно чистый, холеный, с белыми зубами и розовыми щеками, в свободной перламутрово-синей робе – ну прямо сверхчеловек после жителей Нового Асгарда!

Пауль оглядел свою одежду, казавшуюся здесь просто шутовской, нарочито безобразной. Пальто, и без того сидевшее мешком, было прожжено и разорвано, брюки покрыты пятнами засохшей крови… Чьей? Его собственной или чужой?

– Где Санди? – спросил Пауль.

– Кто это?

– Ну, тот, что был на заднем сиденье? И еще один, за рулем, он тоже мне помогал, надо и его спасти!..

Лобанов помолчал, глядя вниз и вертя на столе пустой стакан. Потом сказал:

– Когда тот автомобиль налетел на ваш, тебя выбросило наружу, а их прижало. Обоих…

– Понятно.

– Ну да. Ты же знаешь архангелитов. Канистра горючей смеси, и…

Ляхович зажмурился, представив себя на месте Санди и того, второго, так и оставшегося без имени. Наверное, были еще живы, когда их облили из канистры…

– Несчастная наша планета! – отпив глоток, подавленно сказал Войцех. – Иногда мне кажется, что над Вальхаллой тяготеет какой-то злой рок… Куда ни сунемся, везде тупики! Сделали главной целью удовлетворение телесных потребностей – получили наркотическую эвтаназию, Улей. Круто повернули руль, занялись идеологией, сугубым воспитанием духа – и вот, пожалуйста, у власти «Стальной ветер», солдафоны, которые раньше стреляют, потом думают… Теперь вроде бы ослабили хватку, дали народу самому разобраться, что ему больше подходит. В результате – пьянство, погромы, «воины черной сотни…». Что делать? Как нам наконец встать на правильную дорогу? Или действительно вся наша колония – какая-то раковая опухоль, и надо ее прижечь поскорее, чтобы не разрасталась?..

– Э-э, нет, дружочек, тут ты не прав… – Валентин Аркадьевич встал и заходил по кабинету. Пауль чуть не прослезился, до того это напоминало счастливые месяцы учебы. – Свернули не туда – может быть. Но насчет раковой опухоли… Чепуха! Болезненный пессимизм. Ты знаешь, я люблю побродить по прошлому. Иногда становится непонятным – как мы выжили?! Один двадцатый век чего стоит. Пятьдесят миллионов погибло во время разных войн, не меньше – в тюрьмах, концлагерях… Расстрелянные, замученные всякими революционными тройками, эйнзатцгруппами… – Валентин Аркадьевич мотнул головой, будто отгоняя страшное видение. – Но самое жуткое – эти веселые холопы, славившие своих палачей, готовые простить любой террор за колбасу на прилавках… Ладно. Не об этом речь. Главное, нашлись здоровые силы. И – спасли мир.

– Думаете, они найдутся и на Вальхалле? – недоверчиво спросил Пауль.

– Уверен. Ты сам – частица этих сил. И даже твой бедняга Санди, не зная того, был такой частицей. И, как знать, не станет ли Сильвия…

Ляхович поперхнулся чаем, Лобанов заботливо похлопал его по спине.

– Но ведь она… она…

– Скоро ты узнаешь, милый, почему она была т а к о й. Ее вины здесь нет.

– Извините. – Войцех дрожащей рукой поставил чашку на блюдце. – Извините, учитель, но я не верю ни в какие здоровые силы. Если вы не поможете, Вальхалла обречена.

– А как ты представляешь себе эту помощь?

Голембиовский задумался, опустив девичьи ресницы.

– Никакого физического воздействия быть не может, это ты понимаешь, – вкрадчиво сказал Лобанов. – И тотального психического – тоже…

– Боже мой, ну так усыпите город, в конце концов! Неужели вам это так трудно!

– Нет, не трудно. Но рано или поздно всех спящих придется разбудить. И тогда архангелиты, даже обезоруженные и поселенные в какой-нибудь резервации, навсегда сохранят мстительное чувство. И они передадут эту ненависть своим внукам и правнукам; и те рано или поздно поднимут такой бунт, что…

– Хорошо. Не вмешивайтесь сами, дайте оружие верным людям на Вальхалле. Я слыхал, есть «зеленые», они за объединение с Землей! – упорствовал Войцех.

– И это не выход, милый. Ты ведь сам очень хорошо знаешь: наше оружие – слишком большой соблазн…

Тяжело вздохнул Голембиовский, поник головой – и оба собеседника поняли, о ком вспомнил беглый адъютант.

– Все равно не верю ни в какое наше местное здоровье. Придется вам либо вмешиваться, либо закрывать Тоннель, чтобы мы тут себя сами, как скорпионы… – Войцех сжал кулак, будто сминая что-то.

Нахмурясь, Валентин смотрел в окно. Неизменно, ровно, как и миллион лет назад, когда предки землян и вальхалльцев руками выкапывали съедобные коренья, – накатывались океанские валы.

– Добро, – сказал он, возвращаясь к столу. – Тоннель мы не закроем в любом случае, это факт… Ну, все! Хватит заниматься мировыми проблемами. Пауль! – Голос Лобанова внезапно стал повелительным. – Я вынужден требовать от тебя – не просить, а требовать именем Вольной Деревни, пославшей тебя в столицу, чтобы ты больше не вздумал проводить подобные безумные акции. Хватит с нас потери Соучека. Хватит!

– Кстати, – немного подумав, тихо спросил Пауль, – кстати, почему вы… не спасли тогда Мариана… вот как меня сейчас? Регенератор мог бы вернуть ему жизнь…

– Мы не следили за каждым его шагом. Не считали тогда нужным, – суховато, словно Ляхович затронул неприятную тему, ответил Лобанов.

– А за моим каждым шагом… значит, следите? Почему? Или сейчас за всеми агитаторами такой контроль?

– Пауль, зачем ты!.. – забеспокоился деликатный Войцех. – Вместо того, чтобы поблагодарить…

– Собирайся, – сказал, вставая, старейшина школы. – Тебе через час заступать на смену у Ялмара…

И неожиданно, обняв Пауля за плечи, Валентин Аркадьевич прижался губами к его лбу.

VII

Разумеется, никакого сигнала к старту не было. Внутренним счетом Лобанов поймал нужное мгновение; одернул куртку, выпрямился… Банг! Точно басовая струна лопнула, и человек исчез. Прибой, словно ждавший этого, нетерпеливо захлестнул следы на влажной каменной крошке.

…Они решили выиграть время и потому с помощью своих ВВ перебросили все воинство, вертолеты и ракеты за десять тысяч километров от Небесных Гор, к Теплым Ключам. Хотя и провел Син Тиеу не один месяц в Вольной Деревне, но так и не постиг до конца, что от землян прятаться бесполезно…

Прицел перемещения не был, да и не должен был быть абсолютно точным: Лобанов материализовался в полукилометре от новой базы Самоана, посреди долинки между холмами, по дну которой протекал ручей. С холмов сползал красно-лиловый лес. Туман стоял над долиной, колебля тусклое зеленое светило. Здесь близился закат.

Валентин сделал было пару шагов вперед, когда вдруг увидел патрульных. От дальнего леса шли двое, держась открытого места у воды, – офицер и солдат, в болотных сапогах, туго подпоясанных плащах, в касках горшками: солдат – с лучеметом наперевес.

Раньше, чем могли его увидеть вальхалльцы, с их вдвое более медленными, чем у землян, реакциями, Лобанов отступил за деревья.

Впрочем, жил тут кто-то еще более быстрый… Будто порывом ветра вынесло из зарослей бесформенное смятое полотнище. Оно распласталось поперек русла на дороге у патрульных, и Лобанов увидел, что это звериная шкура, покрытая блестящей бирюзово-зеленой шерстью, содранная шкура животного – и больше ничего. Но тут шкура подобралась, вспухла упругим пузырем, и стало видно, что за землю держится она метровыми когтями, похожими на человечьи ребра, а на переднем конце у шкуры прилеплена плоская голова, вернее – голый панцирный череп. Гроза Теплых Ключей, царапун…

Офицер шарахнулся назад и, не рассчитав движения, упал. Младший брат швырнул длинную слепящую вспышку из лучемета – мимо… Солдат, сделав отчаянный прыжок, заслонил командира собою и выстрелил еще раз.

Могильно-желтые когти взметнулись, крючьями разорвали плащ рядового, пробороздили грудь, живот… Валентин увидел счастливую улыбку на лице окровавленного солдата, глаза, закрытые от блаженства. Можно было подумать, что его не анатомировали живьем, а обдавали струями ионного душа.

Раздумывать и удивляться было некогда. Лобанов сосредоточился, посылая волну разрушающего резонанса… И тварь, уже подгребавшая под себя солдата, вдруг заволновалась всем плоским телом, отвалилась, сжимая и разжимая когти. Поблек ясный бирюзовый колер шерсти, во все стороны хлынула пена… Царапун был мертв.

Солдат все с тем же выражением человека, узревшего райские кущи, однако уже неподвижный и холодеющий, лежал, скрючившись, среди мха. Начальник патруля, румяный, отмеченный штабной полнотой, пятился прочь от подходившего Лобанова. Глаза его были колюче сощурены. Вдруг офицер выхватил пистолет из кобуры и, не колеблясь, в упор разрядил три патрона… Валентин, готовый к подобного рода сюрпризам, даже не замедлил шаг, только перестал улыбаться. Отброшенные силовой защитой пули вжикнули по стволам, повалилась сбитая ветвь. Тогда старший брат, опять-таки без тени страха или сомнения, всунул оружие себе в рот…

Да, скверной, по земным меркам, была реакция у вальхалльцев, даже у самых тренированных клансменов. Не слишком торопясь, Валентин отобрал пистолет, зашвырнул его в моховую гущу под склоном.

– Чем горячиться, друг любезный, вы бы мне лучше… – приветливо начал Лобанов и осекся. Обезоруженный смотрел на него с пылкой дикарской ненавистью. Затем, осознав полное свое бессилие, офицер всхлипнул и, ребячески подвывая на ходу, бросился прочь.

Такое поведение крепко озадачивало – не менее чем самозабвенный порыв рядового навстречу терзающим когтям. Тем более что под черепными крышками у обоих патрульных, как легко мог видеть Валентин, царила полная искренность. Солдат был настолько счастлив отдать жизнь за своего командира, что даже не ощущал боли. Офицер, не испытывая ни благодарности к обоим своим спасителям, ни естественного порыва – помочь раненому, горел одним всепоглощающим желанием: выполнить долг патрульного и ликвидировать чужака, явного шпиона. Не справившись, он почувствовал столь жгучий, невыносимый стыд, что не захотел более жить. Все это, конечно, было в духе кланового фанатизма, Священной Хартии. Но настораживала нечеловеческая степень самоотрешения…

Делом секунды было сфокусировать на истекающем кровью солдате энергию Переместителя. Короткий удар ветра встопорщил воду ручья, тело растаяло. В регенераторной клинике Вольной Деревни разберутся и с этой поломанной психикой…

Чтобы не возбуждать новых эксцессов, Валентин перевел свой защитный энергококон в режим «светового обтекания», а потому стал невидим. Так, благополучно миновав контрольные посты и перелетев через проволочные заграждения, посланник Вольной Деревни оказался в овальной, наскоро расчищенной котловине, где стояли войска. Стационарные реакторы были брошены в горах, собрать полевые Самоан не успел – обходились без силового колпака. Да и зачем был нужен колпак, если ударное соединение спешно готовилось к вылету?..

Среди покрытых джунглями холмов, над которыми курились столбы гейзерного пара, на черном пепле выжженной котловины оканчивалась посадочная лихорадка. Танки грузно въезжали в трюмы вертолетов, солдаты толпились вокруг трапов. Видимо, после бегства и благополучного прибытия в Вольную Деревню адъютанта Голембиовского мятежники отчаянно заторопились. Опоздай Лобанов на пару часов – и вся эта рать обрушилась бы на истерзанный усобицами Новый Асгард…

Син Тиеу стоял в окружении ближних людей у распахнутой кормы флагмана. Мужчины в касках с золотым знаком, в добротных комбинезонах, обвешанные оружием и радиоприборами, сытые и уверенные, рассматривали некую схему на развернутом листе – должно быть, карту обреченного города.

Валентин Аркадьевич мысленно выделил невысокую, плечистую фигуру командира; с яркостью представления, некогда достижимой только для опытных йогов, обвел Син Тиеу светящимся овалом… Все! Больше не существует времени. Пропала суета людей и машин. Офицеры так и стоят, склонившись над картой, и один из них поражает некую цель указательным перстом. Все! Внутри остановленной микросекунды живут только они двое – мятежный начальник братства и человек из Вольной Деревни. У них собственный темп. Когда бы ни вернулись из него Лобанов и Самоан – прочие даже не заметят, что командир куда-то исчезал…

Сразу все поняв, Син Тиеу медленно повернул голову к Лобанову и сказал – высокомерно и печально:

– Какое дело сгубили, слюнтяи! Что в столице, знаете? Уличные бои, заводы останавливаются. Скоро будет большая кровь…

– Ну да, – охотно кивнул Валентин. – А вы, миротворцы, всех бы успокоили, помирили…

– Думаю, что успокоили бы.

– Вечным сном, да… А впрочем, пофилософствуем мы с вами в Вольной Деревне. Если пожелаете, на моей террасе, за чаем… Ну, продолжайте грузиться, не буду мешать.

– Какие санкции предусмотрены на случай моего отказа? – не шевельнувшись, спросил командир.

– Санкции?.. Этого я не знаю, – честно ответил Валентин. – Но, надо полагать, Совет Координаторов принял… м-м… соответствующее решение.

– Решение! – презрительно усмехнулся Син Тиеу. – Большая загадка!.. Разумеется, совершеннейший гуманизм. Никакой пиротехники! Это вы делаете чужими руками. Вот как нас бросили против Морриса…

– Ничего не поделаешь, мы не можем допустить, чтобы из-за вас события на Вальхалле стали еще менее управляемыми. Между прочим с той же целью мы предложили вам совместно обезвредить Морриса. И вовсе не бросили – вы могли бы и отказаться… Нет! Все выглядело совершенно иначе. Отцы-патриархи обратились к нам с просьбой о помощи…

– О боги! – впервые дрогнул монотонный голос Самоана. – Вам нужно официальное обращение? Чье?! Старой психопатки, называемой Боевым Вождем? Или этих надутых кретинов в орденах?..

– Да, – кротко сказал Валентин. – Нам нужно такое обращение. Необходимо.

– Значит, вы признаете законным нынешнее правительство Вальхаллы?

– Признаем, ничего не поделаешь. Другого пока нет. Если народ свергнет это правительство и изберет другое – лучше, конечно, путем всеобщего голосования, – тогда мы вздохнем спокойнее. Но пока что для нас государство Вальхалла – это высокородная мать Гизелла фон Типпельскирх, консул и сенат…

– А почему бы вам не посчитать наше выступление… народным? – прищурился Син Тиеу.

– Увы! – развел руками старейшина школы. – Вынужден сказать, что у вас нет ничего общего с народом, друг мой. Ни-че-го…

– В самом деле? – Углы рта Сан Тиеу поползли вверх. – Странно! Равенство всех перед законом, конец тирании клана, конец расизма, распределение благ строго по труду – по-вашему, это не нужно народу? Но разве Земля не призывает к тому же самому? Разве у нас с вами не общая цель – коммунизм на Вальхалле?..

– Да, – сказал Валентин Аркадьевич. – Если мы кого-нибудь и боимся, до сих пор боимся у себя в Кругах – так это исключительно вас. Таких, как вы.

– Каких же это?

– Слишком последовательных, дружок. Искренних – а я свято верю в вашу искренность, – искренних и радикальных обновителей мира. Тех самых, которые ради идеи – пусть и правильной, но ведь не абсолютно же, абсолютно верных идей не бывает! – ради своей идеи могут упечь миллионы людей в какие-нибудь общины для перевоспитания, сгубить девятерых на каторге, лишь бы десятый наловчился связно бормотать набор лозунгов. Конечно, у вас более современные средства мозговой обработки, я это понял, – но сама суть!.. Ей-богу, можете обижаться, но по мне – во сто раз лучше старый, глупый, разъеденный интригами клан, чем эта безупречная мясорубка, которую собираетесь наладить вы!

– Клан! – Сдержанность начала отказывать командиру: говоря, Самоан комкал снятые перчатки. Лобанов видел бурю в его душе, похожую на багрово-черный вихрь. – Клан уже выкопал себе могилу. За собственные деньги. Прикормил своих убийц. Еще день, два…

– Ну, вы же не станете выручать патриархов. Разве что сделаете состав захоронения более пестрым, свалив туда и архангелитов…

Валентин отшатнулся от жуткой вспышки ярости, излученной Син Тиеу.

– Ладно. Я палач, людоед. А вы? Что делаете вы? Не лезете в кашу?! Хорошо. Они видят, что вы сидите за стеной, и наглеют. Скоро они начнут бросать трупы у ворот вашей Деревни!

– Мы же все-таки не боги, чтобы все предвидеть…

– Вот-вот! Не предвидели! – захлебывался Самоан. – Нет, вы надеялись на другое! Что все побегут к вам… Ошибаетесь! Беглецы – не идейный резерв. Это крысы, трусливые и жадные. Раньше они спасались в Улье, теперь на Земле. Да! Новый Улей! Места хватит всем!..