Текст книги "Следы на траве (сборник)"

Автор книги: Андрей Дмитрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Заблудшие! – прокричал мужичонка, потрясая изуродованным указательным пальцем. – Ибо как еще назвать тех, кто по своей воле радостно бежит в пасть диаволову?

– Значит, ты сюда пришел? – вдруг с холодной яростью, абсолютно трезво спросила Эдит. – Ты хотел первым увидеть проповедника; ты ходил за мной, как теленок за маткой, и просил показать его, – а теперь сначала спишь, как скотина, когда он приходит, а потом блюешь на него своей желчью?

– Я пришел свидетельствовать во славу божию, ибо знал, что увижу посланца сатаны! – выкатывая бесцветные глаза, свирепо просипел в ответ мужичок. Остатки волос его встали дыбом; он казался Паулю смешным и жутким, как цапля в вольере, когда она ни с того, ни с сего начинает топорщить перья и раздирающе кричать.

– Они умирают, как умер Христос! – во весь голос завопила Эдит. Затем вскочила, оказавшись неожиданно высокой и тонкой, словно манекенщица, в своем черном глухом платье, и закатила проснувшемуся звонкую пощечину…

III

Могучий согласный рев плыл над пустыней, приближаясь к озеру в подкове круглых вершин. Места были совершенно дикие: зима, та самая, что встречала еще проникателя Лобанова, – тридцатилетняя зима Вальхаллы превратила озеро в сплошной пласт льда, покрытого многометровым, гранитной прочности снегом; фарфоровые шапки лежали на негритянских головах гор.

Уииу… С истерическим скрежетом, словно толстое железо резали ножницами, передний вертолет налетел на силовой барьер; свернул, чуть не исковеркав лопасти, и завис на месте со всем сердито жужжавшим отрядом.

Семь громадных, как двухтажные дома, серо-коричневых «королевских питонов» – десантное братство колена авиаторов – поднимали шквал винтами, готовясь к самому необычному из штурмов, о которых когда-либо упоминали хроники «Стального ветра». В кабине флагмана племянник главы братства (то есть адъютант командира отряда) Войцех Голембиовский был сшиблен толчком с ног, по счастью, на мягкую обивку; поднявшись, заявил не без восхищения:

– Вот это котел у ребят! Накрыли все озеро, не подступишься…

– Подступимся, – ровным голосом сказал начальник братства Син Тиеу Самоан. Со своими жесткими раскосыми глазами под краем каски, с рублеными носогубными складками на плоском лице, Син Тиеу казался Войцеху похожим на маску южноазиатского божества-устрашителя (видывал он такие маски в музее Вольной Деревни). Адъютант глушил в себе неприятное чувство – господи, ведь это же Син, родной мой человек! – гнал прочь страх и брезгливость, но не мог унять подсознательного трепета…

Конечно же, не случайно стал Голембиовский, выпускник школы агитаторов, помощником командира штурмового отряда.

Год назад, накануне летнего солнцестояния, над городом землян – Вольной Деревней – разорвалась аннигиляционная бомба. Ее внезапно сбросили с безобидного туристского самолета. Большого ущерба взрыв не нанес – почти всю энергию успели скапсулировать и выбросить вон внепространственным каналом. Но двадцать семь землян погибли безвозвратно, их тела были обращены в атомный газ, что сделало невозможным воскрешение. Это была тяжелейшая из трагедий, за триста лет случившихся в Кругах Обитания.

Отвечая на запрос Совета Координаторов, отцы-патриархи сообщили, что ни клан, ни государство Вальхалла не причастны к чудовищной диверсии. Самолет-де был захвачен солдатами взбунтовавшегося братства ракетчиков под командованием старшего сына Дана Морриса, и заряд антивещества тоже принадлежал братству.

Непривычными, прямо-таки дикарскими показались координаторам Кругов уловки старинной дипломатии. На Земле напрочь отвыкли не доверять ближнему.

Невидимая гравитационная супермашина – Восстановитель Событий – распростерла свою линзу над всем Новым Асгардом, запустила щупы – съемщики информации в самые секретные помещения Дома Семьи, в офисы и частные квартиры… и выдала картину недавнего прошлого. Особенно интересным оказался один эпизод. В нем прежний Боевой Вождь Симон Тарг приказывал Дану Моррису создать мнимую сепаратистскую группу войск с целью нанесения удара по Вольной Деревне…

Симон Тарг к тому времени помер, а клан «Стальной ветер» имел похвальную привычку объявлять каждого усопшего лидера носителем всех возможных ошибок и преступлений (в то время как «генеральная линия» сомнениям не подвергалась). Таким образом, нынешняя Семья мигом заклеймила позором прежнюю. И все было бы хорошо, да вот только Дан Моррис заартачился, не захотел вылезать из своей горной пещеры. Наверное, учуял, что в интересах внешней политики отдадут его судьям немилостивым… Делать нечего. Чтобы быть последовательной, Вождь Гизелла фон Типпельскирх послала в горы штурмовой отряд. Вооружить его помогли земляне, возглавил Син Тиеу Самоан. Ну а Войцеха с Сином связывали узы давние и неразрывные…

Голембиовский и Самоан были, разумеется, коренными вальхалльцами: возможно, поэтому, невзирая на все объяснения, а также гипноучебу, они так и не разобрались толком, по какому принципу действуют ВВ – вариаторы вероятности, один из которых висел под потолком вертолетной кабины, словно зыбкое молочно-сиреневое светило.

Земная физика, называемая теперь – мирознание, учила, что каждый предмет находится там, где он находится, отнюдь не с полной вероятностью, но лишь с наибольшей; его можно искать и в другом месте, причем не с нулевыми, а с исчезающе малыми шансами. Вероятность – это не только понятие, но и физическая категория, как, например, пространство; на нее можно воздействовать… хотя б с целью создания нового вида транспорта! Ведь достаточно усилить возможность того, что предмет расположен не тут, а за тысячу километров отсюда, и вы найдете его именно там. Вся эта теория казалась более или менее постижимой; однако чтобы понять, как работает ВВ, наверное, следовало родиться с генетически улучшенным мозгом землянина…

Стараясь не задумываться о посторонних вещах, племянник, как его учили в Вольной Деревне, сел в кресло, положил руки на колени и сосредоточился.

Его мысленный приказ через специальные усилители (тоже дар Земли) разнесся по кабинам вертолетов, заставив еще шестерых клансменов, выбранных для этого, строго одновременно напрячь свое воображение. Семеро во главе о Голембиовским силились как можно яснее представить себе местонахождение некой точки в горах…

Разом запульсировали семь призрачных лун ВВ. Белое озеро с каймой черных гор разделилось на полосы, точно экран, и в каждой полосе была белая равнина с растянутыми, расплющенными горами: затем прорезались вертикальные линии, и в каждой клеточке тоже были озеро и горы…

Так вероятность появления отряда в глухом углу заозерья выросла от наименьшей до предельной; и энергозащита не стала преградой, поскольку не было движения сквозь нее.

Мир вновь соединился за стеклами кабин, за иллюминаторами салонов. Вертолеты, грохоча, стояли на столбах пыли невысоко над каменистым дном затерянной долины – наводка по цели удалась как нельзя точнее. Вот они, квадратные входы в сплошную скалу…

…Да, здесь нас уже не обстреляешь атомными ракетами, как они попытались на подлете, в ста километрах отсюда! Тогда, увидев на блюде локатора катящиеся к центру золотые ягоды, мы впервые пустили в ход ВВ. И даром вспыхивали алые жаркие солнца, плавя безжизненный наст.

Теперь успех могут принести лишь внезапность и быстрота. Син Тиеу цепким звериным движением хватает микрофон. Короткая лающая команда – и вот уже откидываются бортовые люки и наземь соскакивают младшие сыновья в пятнистых комбинезонах, в касках горшками, со странным короткоствольным оружием в руках – еще один подарок Вольной Деревни, невиданные на Вальхалле лучеметы… Все давным-давно отрепетировано в тренажерах. Не прошло и минуты, как десант разбился на группы, и каждая из них заняла позицию перед броневым щитом одного из входов. Длинные бело-фиолетовые струи огня ударяют в заиндевевший металл, плавят его… Откуда-то сверху паническая трескотня – спохватились! Бухает замаскированное орудие. Еще раз, еще… Фонтаны снега и камней; двое солдат падают, как сшибленные манекены, – что ж, на то и бой. Ага, мы ответили: оранжевая, быстро багровеющая трасса пробегает по уступам, рушатся глыбы и вместе с ними – какие-то заграждения, жалобно кувыркающиеся человеческие фигурки… Знай наших! В распоротые двери вбегают десантники; нарастает усиленная подземным эхом стрельба, бункер озаряется вспышками…

IV

Пауль, сидевший за отведенным ему столиком перед банкой дешевого пива, уже давно поглядывал в дальний угол. Там что-то заваривалось.

Сначала трое бритоголовых парней в клеенчатых куртках просто беседовали с сидящими за угловым столиком, даже как будто чокались и вместе выпивали; потом один из сидящих, губастый масленый мулат, сказал что-то резкое; его смазали салфеткой по носу, пока что салфеткой. Мулат вскочил было, но снова сел, дернутый за руку своей спутницей, хорошенькой встрепанной блондинкой… Похоже, что из-за блондинки и загорелся весь сыр-бор. Должно быть, парни приглашали ее танцевать, а мулат противился…

Возможно, девушка, дружелюбно болтавшая с троицей в куртках, и окончила бы дело миром, но ее кавалер, задетый какой-то репликой, опять взвился и без лишних слов дал ближайшему парню в зубы. Тотчас мулата швырнули через стол, под самую стойку бара…

Пауль все тревожнее следил за дракой. Неугомонный мулат вскочил и, размазывая кровь под носом, пошел в наступление… Ого! Блондинка, впившись зубами в запястье одного из бритоголовых, предотвратила выпад, вероятно, равный по силе удару конской ноги. Ей-богу, это заслуживало внимания. Обычная потаскуха давно бросила бы случайного дружка, особенно если тот уже заплатил за выпивку, а эта даже обороняет, лезет на этаких носорогов!..

Видимо, у мулата в квартале имелись приятели, тогда как трое бритоголовых смотрелись чужаками. Пяти минут не прошло, и в «Голконде», заведении Толстого Ялмара, разгорелась настоящая битва. Целая толпа мутузила друг друга под сексуальные вздохи певицы на кассете и равнодушное мигание цветных ламп.

Некоторое время Пауль пытался заслонить собой видеоавтоматы, но тщетно. Один из драчунов поворотом могучего плеча так припечатал Ляховича к передней панели, что очнулся он не скоро – опять-таки помогли обновленные железы, – и встать смог не сразу. Раскалывалась от боли голова: кровь с разбитого виска затекла за ворот и неприятно жгла кожу, высыхая. Пытаясь подняться и вновь опускаясь на четвереньки, Пауль чуть не плакал от зависти к землянам. Тот же Лобанов в два счета снял бы усилием воли любую боль, залечил самую злую рану…

Побоище утихло, видимо, разогнанное пестунами. В кафе было пусто, лишь двое пьяниц у стойки макали усы в поганый синтеконьяк.

Шатаясь, Ляхович, побрел в туалет. Беспокоили зубы: потрогал – нет, вроде все в порядке, целы… Ну, ничего, еще одна такая заварушка, и буду шепелявить. Вам бы самим работать в «Голконде», господа земляне!..

Войдя наконец в замызганный туалет, Пауль немного подобрел душой: около умывальника возилась та самая блондинка. Задрав до пупа мятое, залитое вином платьишко, она промывала ссадину под коленом – на сетчатых колготках зияла огромная дыра… Рядом висела ее синтетическая шубка, красная и косматая. Увидев Ляховича, девушка присвистнула:

– Ого! Кто это тебя так?.. Подожди, я сейчас!

– Не беда, потерпим… – Пауль через силу улыбнулся. – Между прочим, здесь есть и зеленка, и вата. – Он открыл дверцу аптечки, подвешенной над рукосушителем. – Дать?

– Ну, ты же и глазастый! – сказала она, принимая пузырек. – А я и не заметила.

– Просто я тут работаю.

Блондинка смешливо фыркнула:

– Вышибалой, что ли? Хлипковат…

– Зачем? Механиком. Чиню видеоигры. Вот, межпланетную войну разворотили твои друзья – чтобы, не дай бог, не сидел я без работы…

Она смазала ногу бриллиантовой зеленью. Потом, оправив платье, повертелась перед зеркалом.

– Так, теперь и химчистка не поможет… трутень паршивый!

Пауля точно в спину ударили. И тут это слово! Откуда, почему, что оно значит?..

– Кто трутень? Почему – трутень?

– Ну, вообще-то так нарков называют, но и психов тоже. А Санди этот – точно больной на голову…

– Какой Санди? Мулат, что ли?

– Ну…

– А я думал, он друг твой. Ты его так защищала… – не своими губами сказал Ляхович. Да, в новом значении, однако, живет словечко. И все-таки при всем безобразии и обклеенном этикетками убожестве Нижнего города какое счастье, что нет больше на планете Улья!..

– Просто не люблю, когда кучей одного бьют. Обязательно вступлюсь. А насчет Санди – так околел бы он под забором! – сказала блондинка, критически оглядывая со всех сторон свои ноги. – Ты мне и то больше нравишься, даже с расквашенной мордой.

В груди у Пауля разлилось щекотное тепло.

– Может, выпьем чего-нибудь, если ты не спешишь? – неожиданно для самого себя предложил он. Девушка без раздумий кивнула.

– Только не здесь, – уточнил Пауль. – Толстяк не любит, когда его люди сидят в зале. Зайдем в «Монте-Карло» – это рядом, за углом…

– Тогда уж лучше к «Попугайчикам», – сказала она. «Волнистые попугайчики» были заведением довольно высокого разряда, с комнатами на ночь для случайных парочек; туда захаживали дорогостоящие «телефонные» девицы со старшими сыновьями клана (разумеется, последние – в гражданском). – Если у тебя мало денег, я заплачу, – без комплексов, ладно?..

Пауль кивнул, чувствуя, что на лицо его просится блаженная улыбка. Надо же, какая встреча, и где? В этом паскудном кафе, в тоскливой, беспросветной зимней ночи! Как это?.. «Луч света в темном царстве…» Появился шанс без особых усилий обрести подружку – недурную собой, самостоятельную, вроде бы неглупую и достаточно чуткую.

На Земле, увы, ему так и не удалось по-настоящему сойтись ни с одной женщиной. То есть были, конечно, любовные встречи, но очень нечастые и главным образом с землянками определенного склада: снисходительно-покорными, матерински терпеливыми… в основном намного старше Пауля. Величественные матроны из сострадания ненадолго пригревали бывшего трутня. Может быть, некоторые из них, в своей непоказной жертвенности, и согласились бы стать сердечными подругами Ляховича на долгие годы – но не выдерживал он сам. Рядом с этими богинями, с их почти врачебной лаской, Пауль казался себе еще более слабым, безвольным и истеричным, чем он был на самом деле.

На улицах было пустынно – в темное время по Нижнему городу старались не ходить. Пылалось, вертелось и стреляло во все стороны разбегающимися цепями лампочек зазывное убранство домов – пестрый хаос, созданные в подражание земным торговым городам многовековой давности. Но если т а м потребителю действительно предлагалось изобилие товаров и услуг, то з д е с ь огненную россыпь слагали бессодержательные узоры и похвалы немногим сомнительным изделиям, убогому сервису.

Скоро они уже сидели вдвоем за бутылкой поддельного, пахнувшего нефтью «Курвуазье» в темноватом, тесноватом номере с пыльным фикусом и помпонами на плюшевых шторах. (Ночь в «Попугайчиках» стоила безбожно дорого именно благодаря стилю «ретро».)

Узнав, что новообретенный дружок провел годы на «параллельной» планете, девица (ее звали Сильвией) не то впала в игриво-капризный тон, не то вправду скуксилась:

– А-а, там у них клево, разные омоложения, а здесь хоть вывернись – ничего, кроме вонючей косметики, от которой на коже язвы!..

– Кто же мешает? Давай на Землю, там всех принимают!

– Не хочу, – с хмельным упрямством мотнула она растрепанной головой. – Пускай меня тут на нож посадят, не хо-чу!..

Пауль насторожился:

– Это еще почему?

– Да черт его знает… А зачем ты спрашиваешь? Вербовать, что ли, собрался? Вербовщик?..

– Глупое название и неправильное. Никто никого не вербует. Да, я проповедник, я могу предлагать, отвечать на вопросы, рассказывать о жизни землян, но уговаривать или завлекать кого-то – зачем? Народу в Кругах Обитания и так хватает…

– Ну, может, пригодимся для разных там опытов? Как кролики?

Ляхович снисходительно усмехнулся, решив, что сердиться тут пришлось бы каждую секунду.

Девушка медленно встала, обошла вокруг столика.

– Ну, все, хватит дурью маяться! – Лукаво улыбаясь, Сильвия села верхом на колени Пауля, обвила руками его шею. – А так на Земле – делают?

Проповедник только вздохнул.

– Вот именно, – назидательно сказала девушка, подбирая повыше платье. – Между прочим, потому и не хочу на Землю, что там все слишком правильно, как в школе. А тут я хоть и бедненькая, и грязненькая, да зато своя собственная и делаю, что хочу!..

В конце концов их вещи были разбросаны по всей комнате; и сами они, узнавая друг друга, побывали даже на подзеркальнике; и Сильвия уснула, по-детски уткнувшись в грудь Пауля и доверчиво посапывая; а он лежал, чуть дыша, боясь пошевелиться, хотя ему давно надо было бы встать, да и висок будто железом припекали…

Забылся лишь под утро, но скоро его разбудила пронизывающая сырость. Рядом не было никого; на улице дул мокрый ветер, слякоть сочилась в комнату.

Вскочив, он дернул дверь санузла… Не было в номере Сильвии; не было ни трогательных ее вещичек, отделанных машинным кружевом, валявшихся ночью на креслах, ни сапожек со сбитыми каблучками. Остался лишь легкий запах косметики, сладковато-щемящий, грустный.

Не было Сильвии; ни записки от нее, ни знака, ни следа.

Обхватив руками голову, Пауль глухо, обиженно застонал.

V

Син Тиеу встретил адъютанта, сидя у стола с пером в руках. Желтые тигриные глаза его под выпуклым лбом смотрели тоскливо. Откозыряв по уставу, Войцех присел на край жесткого стула. Более чем когда-либо командир пугал Голембиовского – своей цельностью, непоколебимостью, оливковым лицом-маской; скрытностью, недоступной европейцу; даже этой звериной тоской, способной содержать любую угрозу. Но вместе с тем было пронзительно жаль Сина. Как тогда, много-много лет назад, когда маленький Войцех оставлял шоколадные конфеты для отцовского механика-водителя…

Юность Син Тиеу прошла в «колене Кришны», наследственном полку для выходцев из Центральной и Южной Азии. Официальная пропаганда называла полк большой семьей, твердила, что там царит братская любовь. На самом деле «желтым» в колене присваивали родственные степени не выше брата-наставника; все офицерство состояло из белых и отличалось редкостной жестокостью. Син Тиеу терпел побои от белых «стопроцентных» клансменов, чистил им сапоги, отдавал лучшую часть своего пайка и посылки из дома, чтобы не забили насмерть… а может быть, делал и более постыдные, ранами оставшиеся в памяти уступки развращенным негодяям. Позднее Самоан стал прекрасным механиком-водителем танка, проявил незаурядный талант на уроках стратегии. Это был тот редчайший случай, когда плебей мог бы сравняться по рангу с родовитыми детьми «Стального ветра», получить степень старшего сына или даже отца… если бы у плебея была белая кожа!

Впрочем, по меркам «колена Кришны», Сину и так безумно повезло. Его взял личным механиком-водителем дядя, то есть заместитель начальника колена, Станислав Голембиовский, по прозвищу пан Стась. Дядя, знаток героических легенд, изображал магната времен Ягеллонов, носил лихо закрученные усы, устраивал пиры со стрельбой из танковых орудий и поминутно клялся честью шляхтича. Он всерьез полагал, что высшая награда за усердие для любого из подчиненных – это кубок вина из «панских» рук: ну а провинившимся не жалел зуботычин… Самоан испытал на своей шкуре даже пряжку от офицерского ремня. Жалостливый сын и наследник пана Стася, малолетний Войцех, залечивал бальзамом кровавые ссадины на плечах и на шее механика – тайно, в самом дальнем сарае отцовского имения, потому что и наследнику влетало под горячую руку… Терпя боль, Син не стонал и не плакал. Лицо его всегда было неподвижно. Только в присутствии Войцеха едва заметно теплел взгляд.

Когда Войцеху исполнилось семь, отец его умер вполне героической смертью, отморозив спьяну обе ноги. Самоан вернулся рядовым в «желтое» братство водителей средних танков. Единственной отрадой, светом в окошке оставалась дружба Войцеха… Вероятно, никогда не вышел бы бедняга из ничтожества, если бы не мятеж Дана Морриса.

Заключая договор с патриархами о совместном штурме Небесных гор, Вольная Деревня поставила условие: командир экспедиции и его ближайшие помощники будут тестированы земными методами. Обычай «Стального ветра» – поручать самые ответственные посты и дела дряхлым штабным полководцам, кои «заслужили» высокие ордена лишь тем, что удосужились прожить круглое число лет – этот обычай землян не устраивал. Был объявлен конкурс. Узнав о нем, Син Тиеу сам явился на компьютерные испытания – и был признан наилучшим кандидатом в командиры штурмового отряда. Согласно договору Гизелла фон Типельскирх немедленно утвердила «азиата» в этой должности, пожаловала степенью старшего сына. Но и великая, неслыханная в истории Вальхаллы удача не смягчила застарелой ненависти Син Тиеу, не залечила раны памяти…

– Вот и все, старина, – сказал Самоан, бросая авторучку. – Завтра утром кончатся твои мучения. Мы идем на столицу.

Войцех, давно ожидавший этих слов, тем не менее внутренне поежился.

Он, конечно же, был растроган, встретив в Вольной Деревне Самоана, с которым расстался еще в студенческие годы, сбежав под гостеприимную сень Улья. Но, когда после выпуска из школы агитаторов предложили Голембиовскому стать адъютантом в штурмовом братстве Син Тиеу, велев при этом помалкивать и не агитировать солдат, – бывший трутень крепко призадумался. Значит, не доверяет Вольная Деревня желтокожему танкисту. И не один «открытый диалог» на уме у дальновидных землян…

Затем с помощью вариаторов вероятности Син Тиеу благополучно «вскрыл» горный бункер мятежников, а самого Дана Морриса в наручниках отправил на суд Семьи. Но вместо того чтобы отдать приказ о возвращении вертолетов, командир непонятным образом медлил. Братство которую неделю сидело в бункере, наливалось спиртным. И вот – кажется, раскрываются карты…

– Ты знаешь, – как ни в чем не бывало сказал Син Тиеу, – сначала я решил одно. Пугнуть достойных отцов ракетами. Ну, может быть, поразить один-два города средней величины. Для острастки. Они бы не ответили залпом. Они понимают, что Новый Асгард как на ладони. А мы здесь, под толщей гор, неуязвимы. Но потом я понял: старуха побежит за помощью к землянам. Мы останемся в дураках.

«Один-два города средней величины», – назойливо прозвучало в ушах у Войцеха. Один-два города. Триста-четыреста тысяч сожженных заживо, облученных, искалеченных, похороненных под развалинами. И он бы сделал это, не моргнув, если бы счел полезным для своих целей. Один-два города… Кошмарная какая психика, не европейская… Ерунда! Что, Гиммлер не европеец? А полковник Тиббетс[10]10
  Т и б б е т с – командир самолета, сбросившего атомную бомбу на Хиросиму.


[Закрыть] – не англосакс по происхождению? Не в расе дело… Тебе-то уж стыдно быть расистом, либерал, просвещенный человек!

…Тогда, много-много лет назад, студентом, Войцех давал Син Тиеу читать Платона. Но давал и Макиавелли. Читал Самоан Ленина; но штудировал и труды Мао Цзэдуна…

– Ничего бы ты не поразил, – для собственного успокоения сказал Войцех. – Вольная Деревня..

И вдруг умолк, потому что понял, как глупо прозвучит эта фраза.

– Вот именно, – сказал командир. – Деревня и пальцем не шевельнет, если старуха не побежит жаловаться… Право на самоопределение. Невмешательство. Уважение к чужой истории. Они трубят об этом на каждом шагу.

– Но… дали же они нам свои ВВ?

– Опять-таки дали нам, по просьбе нашего правительства, а не сами полезли в кашу. Есть разница.

Немного посидев с опущенными долу глазами, Син Тиеу добавил:

– Земля не хочет марать руки? Может быть, она и права. Нельзя разрушать сложившийся образ. А я не землянин. Руки испачкать не боюсь. Они и так уже и в дерьме, и в крови…

– Ладно, – полностью овладев собой, примирительно сказал Войцех. – Что же ты собираешься делать?

– Играть по самой крупной, – ответил Самоан. – Я не выпущу ракеты. И не только потому, что опасаюсь жалоб Гизеллы и вмешательства землян. Ракеты – наше, местное оружие. В глазах людей я буду выглядеть просто террористом. Узурпатором власти. Придется много сил потратить на усмирение… Я думал все эти дни. Рассчитывал так и этак. И пришел к выводу: разгром клана должен произойти по-другому. Так, чтобы стало ясно: сами Круги Обитания уничтожили «Стальной ветер». А некто Син Тиеу Самоан – только их посланник. Вершитель воли.

– Но… как ты это сделаешь?

Син Тиеу встал. Заложив руки за спину, стал мягко расхаживать по кабинету, вырубленному в скале. Говорил как никогда тихо, доверительно. Войцех замер у стола, ловя каждое слово.

– Понимаешь, я давно об этом думаю. Думаю, почему человека так трудно воспитывать. Делать добрым, честным, благородным. Дашь ему мало – озвереет от нищеты, от зависти. Дашь много – пресытится, закапризничает…

Он резко остановился, поднял указательный палец.

– Однажды будто свет блеснул. После твоих книг, кстати. Биологические потребности! Слишком они сильны в человеке. Для зверя инстинкт – единственное руководство, ему не из чего выбирать. Самосохранение, тяга к сытости, половое влечение… А человеку разумному, культурному эти потребности мешают. Недаром во всех священных книгах мира сказано: обуздывай плоть! Вот я и подумал: отчего так неодолимы телесные надобности? А оттого, что каждой соответствует зона в мозгу. Поступил, как природа велит, – тебе хорошо, сладко. Пошел против – мозг бьет тревогу, страдаешь…

Голембиовский слушал с возраставшим недоумением, еще не понимая, как эти неуклюжие рассуждения танкиста, начитавшегося популярной литературы, соотносятся с тем кровавым, что задумал Самоан. А тот продолжал, увлекаясь:

– Отсюда идея: сделать так, чтобы эти мозговые зоны включались от совсем других поступков! Скажем, помог ближнему в беде – ощутил наслаждение, как от хорошего обеда; выполнил работу для общества – будто провел ночь любви… Когда ты добрый – тебе хорошо. Когда злой – больно… Спросишь, возможно ли это на практике? Отвечу: да, возможно. Находясь в Вольной Деревне, я дал задание киберпомощнику. Есть готовая схема перестройки нервных связей. Можно спокойно программировать регенераторы…

Он сел напротив оцепеневшего Войцеха, положил руку ему на колено:

– Ты и запрограммируешь, товарищ революционный комиссар Нового Асгарда! Тебе, брат, доверяю создание людей нового типа… Что, не рад?

…Вот оно, значит, что накапливал в памяти молчаливый «азиат», тайком от спесивой пани Голембиовской похаживая за книгами к Войцеху, слушая разъяснения студента по ключевым вопросам бытия! А студент, чванясь своими познаниями, соловьем разливался о любви и долге, о Боге, справедливости, истине… И о том говаривал, что эволюция земная по отношению к разумному существу все, что могла, уже совершила, и теперь лишь постылым грузом для духа становится тело с путаницей темных инстинктов…

Для Войцеха, богатого наследника, намеренного жить изящно и утонченно, была эта тема лишь пьянящей игрой ума. Для мрачного, изломанного Самоана, по-собачьи привязавшегося к ласковому барчуку, идея природного несовершенства человеческого стала бикфордовым шнуром, много лет горевшим во тьме.

И вот – сокрушительно взрывается мина! Завтра сработают равнодушные вариаторы вероятности; «королевские питоны» материализуются над Домом Семьи. Ужас омертвит столицу, войска клана будут бессильны против возникающих из ничего и в никуда исчезающих солдат Син Тиеу…

Вмешается ли Земля, когда новый диктатор перебьет всех в Доме Семьи, расправится со столичным гарнизоном и начнет строить регенераторные центры, чтобы потом сотнями тысяч гнать туда людей – кроить из них ангелов? Что предпримут Координаторы, услышав, как в краю нейрохирургического равенства сводные хоры запоют осанну Преобразователю, сделавшему поцелуй – скучным, а бесплатное рытье канала – сладким, как поцелуй?..

Что бы там ни было – кошмар надо предотвратить…

– Ладно, – командир усмехнулся так, будто улыбка стоила ему физического усилия. – Иди, дружище, спать. Можешь даже принять снотворное. Завтра у нас тяжелый день.

Машинально пожав руку Син Тиеу, Войцех вышел, притворил за собой массивную стальную дверь. Все кругом спало; мертвенно горели дежурные плафоны в начале и в конце пустого коридора.

…Как это ни больно, но бывшего отцовского механика-водителя, одинокого, обиженного людьми «азиата», тайком пробиравшегося в комнату своего друга-студента, – этого человека придется запереть в прошлом и любить, как дорогого покойника. Нынешний Син Тиеу к нему отношения не имеет…

Ступенями, вырубленными в скале, Войцех решительно свернул к верхним горизонтам убежища, где был ангар вертолетов.

…Вот она, бронированная камера, похожая на автофургон, скромно стоящая в тылу «королевских питонов». Ее освещает прожектор; перед ней выхаживает особый часовой, и царапанье подков на его каблуках при резких поворотах разносится по всему ангару… Вот она, гладкая серая коробка с округленными углами. Там, внутри, плавает колышущаяся, словно желток в воде, двухметровая луна, и сиреневые полосы катятся от ее экватора к полюсам. Стали единым невещественным телом, слились до поры вариаторы вероятности. Что переживает, о чем думает в темноте, в одиночестве это раздельно-слиянное диво, ни машина, ни живое существо, которому и определения не подберешь в языке Вальхаллы?..

Повинуясь жесту Голембиовского, солдат набрал цифровую комбинацию замка. Отползла створка. Тамбур. Зажигается лампа. Опять кнопки с цифрами – код знают только офицеры… Ну, скорее! Сезам, откройся!..

Нежные отсветы, словно от ручья в лунную ночь, легли на лицо адъютанта. Он сосредоточился, как можно яснее представляя себе центральную площадь Вольной Деревни. Прежде всего много солнца и хмельного, молодящего морского воздуха; затем – дома в стиле помпейских вилл, одноэтажные, с изящными портиками, сплошь увитые виноградом. Между ними – обелиски кипарисов, расточительно цветущие магнолии… Выше по склону бухты – дымчатый хрусталь регенераторной клиники, кружащиеся световые плоскости над входом в Тоннель Связи, пучок сталагмитов – информкомплекс «Земля»; «Мир детства», похожий на все сразу: на коралловый куст, на бабочку, на раковину стромбуса… А посреди площади, небольшой и уютной, – парящая без пьедестала серебристая статуя. Крылатая женщина, сильная и прекрасная, отведя назад обнаженные руки, рвется в смелом прыжке-полете к зеленоватому солнцу над заливом…

Войцех поднял веки, согретые ласковыми лучами. ВВ сработал безупречно. На рукав адъютанта, украшенный нашивками, упал розово-желтый, побуревший с краю лепесток магнолии.