Текст книги "Выбор оружия"

Автор книги: Андрей Кивинов

Соавторы: Сергей Майоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Андрей КИВИНОВ и Сергей МАЙОРОВ
ВЫБОР ОРУЖИЯ

ЧТО ДЕЛАТЬ?

1

Три главных российских вопроса:

1. Что делать?

2. Кто виноват?

3. Сколько дадут?

Автор предупреждает, что все события и персонажи вымышлены, любые совпадения названий, фамилий и сюжетных коллизий – случайность.

– Фролов Семен Петрович, семьдесят девятого года рождения, уроженец деревни Нижние Утюги… А что, есть верхние?

Милицейский сержант мусолил паспорт так, словно заподозрил в его предъявителе японского шпиона. Не торопясь, пролистал все страницы и заглянул под суперобложку; мелкий дождь его не беспокоил, и лишь когда тяжелая капля разбилась о дерматиновый козырек форменного кепи, раздраженно дернул головой.

– Есть, двадцать километров от нас. Да только там никто не живет…

Проблемы географии и вымирающих деревень были сержанту не интересны. Страж закона не разменивался по мелочам:

– …Утюги Тамбовской области. Да ты, парень, бандит!

– Какой же я бандит!

Среднего роста и плотно сбитый, с короткой стрижкой, в джинсах и тяжелой кожаной куртке, на представителя оргпреступности Семен тем не менее походил еще меньше, чем на иноземного лазутчика, засланного склонить российский парламент к отказу от Курильских островов.

– Известно какой – «тамбовский». Еще скажи, что не слыхал про них. Правда, они почти все из города убежали, испугались нашего генерала, как только он им войну беспощадную объявил…

Фролов неопределенно кивнул. В местных приоритетах он разбирался слабо и название криминального сообщества слышал только от своего друга Славки, но ему показалось что сержант относится к фроловским землякам с симпатией.

– …и прописки у нас нету, – заметил проницательный мент.

– Я только вчера приехал, – Семен знал, как можно оправдаться, – к другу. Служили вместе.

– Ага, я в курсе: все так говорят. Где билет?

– Выбросил.

– Зря.

Сержант впервые поднял глаза от паспорта, и взгляд его Семену не понравился. Плохой взгляд, не ментовский – хотя у ментов он тоже не самый ласковый, но так смотрят темным вечером в безлюдной подворотне, готовясь ткнуть ножиком в брюхо или дать железом по черепу.

– К другу приехал, – повторил Семен, отгоняя неприятное впечатление. – В армаде вместе служили. В Чечне.

Сержант остался равнодушен к его словам, и впечатление не развеялось. Проверка документов происходила хоть и в вечернее, но еще не темное время, на одной из окраинных улиц, куда Семен забрел, гуляя по городу. Патруль он заметил издалека и мог бы с легкостью скрыться, но не стал, шел своей дорогой и послушно остановился, когда бело-синий УАЗ скрипнул тормозами и сержант с неуставным чубом пшеничного цвета крикнул простуженным голосом:

– Иди сюда!

Водитель оставался в машине., покачивая головой, слушал радио и глазел на девчонок, укрывшихся от дождя под навесом автобусной остановки.

«…но ты – не Ди Каприo…» – неслось из УАЗа, и Семен мысленно сказал: «Вот уж точно», имея в виду самого себя.

– Штраф восемь рублей, – объявил сержант, постукивая ребром паспорта по ладони, но деньги достать не позволил, как только Фролов потянулся к карману, грозно рявкнул: – Стой! Я сам посмотрю. Есть чего запрещенного? Оружие, наркотики?

– Откуда?

– Оттуда. Ну-ка, поворачивайся… Подчиняясь командам, Фролов поднял руки и дал ощупать сначала передние карманы, а потом стал враскорячку к грязному борту УАЗа.

Досмотр длился долго. Семен покосился через плечо на стража порядка, но получил чувствительный тычок в почку:

– Не ерзай!

В Утюгах, как в Верхних, так и в Нижних, такое не практиковалось. Там был всего один участковый, начавший службу лет сорок назад. Он не носил дубинки и автомата, не знал нового Уголовного кодекса и характеристик пистолета Макарова, но с кражами справлялся и скандалы бытовые гасил, не позволяя кухонным склокам перерастать в смертоубийство. Правда, бухали, а последнее время и ширялись в деревне не меньше, чем по всей свободной России, но не один участковый в том виноват…

– Свободен! – сержант шлепнул Фролова дубинкой по ноге, всучил паспорт и быстро прыгнул в машину.

Обдав Семена грязной водой, УАЗ рванул от тротуара.

– А как же штраф? – машинально спросил Семен.

Пораженный догадкой, он сунул руку в задний карман, содержимым которого так дотошно интересовался служивый с длинным чубом. Выдохнул: деньги на месте. Наверное, какой-то срочный вызов, вот они и сорвались. Не только же иногородних гонять научены, есть дела и поважнее. Как-никак, криминальная столица, а не какие-то Старые Васюки. И штраф не взял, потому что сам – человек в погонах, и солдата, с войны вернувшегося, всегда поймет…

Завывая сиреной, патрульная машина свернула в проулок и скрылась из виду. Семен уверился в предположении о срочном деле, в то время как наркотского вида подросток предположил иное:

– За пивом поскакали, козлы!

Ошиблись оба, но Фролов – в меньшей степени. Наряд ППСМ [1]1
  ППСМ – патрульно-постовая служба милиции.


[Закрыть] потребовался командиру батальона, и вызов действительно был неотложным, но вовсе не для получения очередного задания…

Семен спустился в кафе. Шесть ступенек, сводчатая дверь, звякнувший колокольчик и душный, прокуренный полуподвал на пять столиков. Три были заняты, один – «заказан», последний почти свободен: одинокая девушка допивала пиво.

– Что будем брать, молодой человек? – Фролов и не заметил, как оказался около стойки.

Барменша была шаблонно красива и доступна. На «бэйджике», приколотом к полупрозрачной блузке, над именем «Любовь» следовало бы дописать: «Свободная», а ниже – поставить цену в у. е.

– Водка, пиво? Минералка? – не предложив ничего более изысканного, девушка перестала облокачиваться на стойку и выпрямилась, лишив клиентов радости созерцать ее нижнее белье.

Зрелище, конечно же, предназначалось не Фролову, а настоящим самцам, чьи джипы теснились у входа, как боевые кони, столетий восемь назад поджидавшие рыцарей у коновязи трактира.

– Мне пивка для рывка.

Барменша посмотрела с сомнением: было очевидно, что на серьезный рывок Семен не способен, не тот калибр, и наметанный взгляд ее не подвел – когда назвала сумму, Семен едва не подпрыгнул.

– Сколько?

– Сорок пять.

Интерьер заведения не соответствовал прейскуранту.

Семен безропотно выложил стольник – расписаться в нищете было выше сил. Тем более что в его положении пара-тройка червонцев ничего не решала.

Пены в кружке оказалось не меньше, чем пива. И то и другое было теплым, а сдачу барменша насыпала влажными десятками, после чего декольте царственным движением оборотилось в сторону ценителей внедорожных машин.

– Свободно?

Не дожидаясь ответа, Фролов подсел к одинокой девушке. Выложив сигареты, чертыхнулся: в пепельнице горкой высились окурки.

– Здесь вообще убирают?

– Только надоедливых клиентов. Попроси, тебе выделят тряпку.

– Я эту тряпку на ее крашеную голову и накручу!

– Да? Хотела бы посмотреть, да боюсь, навряд ли у тебя получится, – девушка усмехнулась и, показав мелкие острые зубки, добавила: – Мы с ней в одном классе учились, да и живем неподалеку, так что я ее хорошо знаю.

Семен попробовал пиво:

– Моча разбавленная.

– А ты хотел неразбавленной? Тут прилично обслуживают только своих. А остальных —так, чтобы больше не приходили.

– Те, значит, свои? – Семен незаметно кивнул на соседей.

– Еще какие! Хозяева. Здесь, и еще во многих местах. «Тамбовские», кажется. Тот, крайний, тоже из моей школы, на год младше… А бородатый – их «бригадир».

В иерархической лестнице криминальной империи Фролов разбирался слабо. Если судить по рассказам Славки, по приглашению которого он и приехал в Новозаветинск, полномочия нижне-утюговского бригадира сильно отличались от городских, хотя и там, в умирающем колхозе, он пользовался немалой властью. И тоже ездил на внедорожнике, правда, отечественного производства и гнилом.

– Земляки, – пробормотал Семен, разглядывая их боковым зрением.

– Ты, значит, оттуда? А чего к нам занесло? Мальчик больше не хочет в Тамбов?

– Что там делать? Заехал, матери показался, и сюда. Славка звал. Я приехал, а его уже посадили. Он дембельнулся на месяц раньше.

– Тебе повезло, что не приехал с ним вместе.

– Повезло, конечно. Только что теперь делать – ума не приложу.

– Езжай обратно.

– Без денег там делать нечего.

– А здесь?

– Здесь хоть заработать можно. Славка говорил, в большом городе деньги лежат под ногами, надо только не бояться их поднять и не тормозить.

– Что ж, попробуй, Билл Гейтс рязанский!

– Кто?

– В том-то и дело, что никто! У тебя образование есть, связи? Или, может, умеешь что-то такое, чего другие не знают? Деньги, может,и лежат, да только представь, что с тобой сделают, когда ты за ними нагнешься!

– Славка звал…

– Ну и где он сейчас? Хочешь составить ему компанию?

– Он по дури сел.

– А что, кто-то садится по-умному? Нет, я согласна, если спереть миллион баксов, то за него можно и пострадать годик-другой, оно того стоит. Да только люди с такими деньгами не садятся. Вон у них спроси, у земляков. Людей много, а фантиков всегда не хватает. У кого они есть – у того и пиво холодное.

– Чего ты ко мне привязалась?

– Понравился!

Семен посмотрел: симпатичная. До этой минуты он расценивал ее лишь как случайную соседку, теперь задался вопросом: шутит или, может, действительно ей приглянулся?

– Между прочим, они сюда, наверное, тоже не с чемоданом баксов приехали, – Фролов так, чтобы со стороны это не было видно, указал на земляков. – У них получилось, а я чем хуже?

Девушка не ответила, а через некоторое время, когда пауза затянулась, вздохнула:

– Мент родился. Мне, кажется, пора.

– К менту?

– К дому. Хорошая девушка должна ложиться в кровать в восемь, чтобы в девять вернуться домой.

У Семена, непонятно отчего, заполыхали уши.

– Погоди, еще пиво будешь?

– Пиво? – Она задумалась, прикусив нижнюю губу, что Фролову очень понравилось и вызвало учащенное сердцебиение. – Нет, чего-то не хочется. Возьми мартини.

– Оно тут есть?

– В Турции все есть. Только напомни Любке, что для меня. Меня, кстати. Вера зовут.

– Маленькая?

– Как видишь, не очень. Метр семьдесят два. Девяносто – шестьдесят два – девяносто пять. Ты только один этот фильм видел? Бедненький!

Зарево с ушей перекинулось на лицо. Второй раз в течение вечера он ляпнул глупость, как будто кто-то тянул за язык. И вправду, утюг! Скрывая замешательство, Фролов повернулся к стойке, где бородатый бригадир с довольным видом пыхтел сигарой и трепался с барменшей, пуская дым в разрез ее блузки, что им обоим очень нравилось.

– Сейчас возьму. Пускай он отойдет.

– Не дождешься. Они уйдут вместе. Какое ему дело до их отношений? Но показалось, что по душе саданули наждачкой…

Бородатый замолчал при его приближении. Сидел на высоком табурете, болтал ногой в сверкающем ботинке и улыбался в тридцать – или сорок? – два зуба неимоверной белизны.

– Еще пивка? Для второго рывка?

– Мне мартини, для Веры.

Что нужно брать к итальянскому вермуту, Семен не представлял и заказал первое, что попалось на глаза:

– Два бутерброда с форелью, фисташки и шоколад.

– Шоколад большой?

– Нет, ма… Средний, вон тот!

– Двести пятьдесят, – округлила Вера, не тратя время на калькулятор.

Семен кивнул. Солидно кивнул, с достоинством, чтобы никто не усомнился в его платежеспособности. Деньги доставал не торопясь, вытащил из заднего кармана всю пачку и, продолжая разглядывать витрину с салатами, небрежно бросил три сотенных, а Люба протянула к ним наманикюренные пальчики, но замерла, как будто коснулась ногтями чего-то противного.

– Это смешно?

– Что?

Бородатый бандит придвинулся ближе, навалился мощным локтем на стойку, пыхнул сигарой, сгреб и скомкал банкноты, скатал их в хрустящий шарик, засунул его в нагрудный карман Семеновой куртки:

– Не шути так больше, не надо. Остро пахнуло опасностью. Неуловимо изменив положение тела, бригадир изготовился к удару. Стоит что-то не так сказать или хотя бы неправильно посмотреть, и унизанная перстнями колотуха обрушится на голову Фролова. За что?

Он развернул деньги. В первый момент ничего не понял – а потом залился краской пуще прежнего.

На бумажках, размерами и цветом сходных со сторублевыми купюрами, было написано: «Сотка бабок. Конкретный банк» и нарисована обезьяна, делающая непотребные жесты.

Увидев реакцию Семена, бригадир расслабился и даже хлопнул его по плечу:

– Такая валюта тут не катит!

– Двести пятьдесят, – напомнила хозяйка. Последующие четверть часа прошли, как в тумане. Вера дала Семену «пятихатку», и он оплатил заказ. Несколько раз ходил от столика к стойке, что-то ронял, позабыл о сдаче и был возвращен грозным окриком бородатого… Когда дымка развеялась, его трясло от желания добраться до тощей глотки сержанта, вцепиться в нее и душить, колошматя затылком об стену. Вера смотрела участливо:

– Не переживай, со всеми может случиться. Правда, не со всеми случается.

– Меня менты обокрали.

– Я не прокурор, можешь не жаловаться.

– Да я честно говорю!

– А я тебе верю.

– Это здесь, рядом, было. Докопались, что прописки нет… Козлы! Там сержант такой был, длинный, тощий как вобла, челка вот такая и усы – трамплин для ман…

– Кажется, я его где-то видела. – Вера подняла стаканчик с мартини. – Мы сегодня пьем, или как? Фролов схватился за пиво:

– Слушай, а ведь он в этом районе работает, его найти можно! Вера усмехнулась:

– И что ты сделаешь, когда найдешь? Подкараулишь в темном углу?

2

Бело-синий УАЗ лихо залетел во двор одноэтажного кирпичного барака, где располагался отдельный батальон патрульно-постовой службы, развернулся по широкой дуге, обдав водой серые ворота служебных гаражей, и замер перед входом. Сержант Казначеев – высокий, худой, резкий в движениях, взбежал на крыльцо и, прежде чем войти, тряхнул пшеничной челкой и огладил усы – трамплин для всяких вошек.

Вошел, не зная, что последний раз переступает обшарпанный порог в качестве сотрудника милиции. Интуиция, спасавшая от всевозможных неприятностей, на этот раз спасовала.

Он наклонился к окошку в стеклянной перегородке, за которой сидел дежурный:

– Чего там?

– Комбат вызывает.

– Опять цветы для дочки понадобились?

– Там узнаешь. – Дежурный прятал взгляд, и Казначей насторожился:

– Он один?

– Увидишь.

– Да пошел ты, пень толстозадый! Сержант повернул в коридор, быстрым шагом двинулся к кабинету начальника. Ни страха, ни какого-то особого волнения не было, только злость на дежурного. Не знает или боится сказать? Вот сука! А ведь никогда его не обижали…

– Артем!

В дежурном проснулась совесть, и он решил предупредить. Выскочил из-за своей загородки, воровато озираясь, догнал и шепнул на ухо, дыша чесночным перегаром:

– Там начальник ОУРа [2]2
  ОУР – отдел уголовного розыска, одно из структурных подразделений районного Управления внутренних дел (РУВД).


[Закрыть] и с ним опер-"убойщик" [3]3
  «Убойщик» – оперуполномоченный уголовного розыска, работающий по линии раскрытия убийств


[Закрыть]. По твою душу. Ты что натворил?

– Убил. Деда Мороза заказывали? Платите, я исполнил!

Дежурный отшатнулся:

– Да ну тебя!

Казначей все понял: «заложили» свои. Те, кому верил и помогал. С кем жрал водку, делал бабки и драл уличных проституток. Чем это может грозить? Искушенный в разборках с мелкими правонарушителями и методах «опускания» ларьков, в уголовном праве он «поляну не сек».

Казначей похлопал себя по карманам. Кое от чего надо избавиться, и немедленно. Вернуться, оставить в машине? Опасно, там водитель, а при нынешних раскладах не разберешь, кто из своих переметнулся к противнику. Ладно, в сортире есть надежное место…

Ничего спрятать Казначей не успел. Опер, очевидно, видевший, как подъехал «уазик», вышел в коридор:

– Тебя долго ждать? Или повестка нужна? Сейчас вручу!

Ни выражение лица, ни голос хорошего не предвещали. Артем невольно оставил привычный нагловатый тон:

– Да иду я, иду…

Перед дверью с буквой "М" Казначей остановился и, потирая низ живота, озабоченно объявил:

– Я быстро. Бляха-муха, сожрал чего-то несвежее, с утра крутит…

Финт не удался.

– Шавермой дармовой объелся? – Опер рывком за локоть оттащил Артема от спасительной двери и буквально втолкнул в приемную начальника.

По статусу никакой приемной комбату не полагалось, но тем не менее она имелась и была заботливо отделана на средства азербайджанской диаспоры. Обязанности секретарши исполняла батальонная машинистка; сейчас ее не было, на столе пылились вазочка с цветами и зачехленная «Ятрань». В открытую дверь кабинета были видны комбат и начальник районного угрозыска майор Катышев по прозвищу Бешеный Бык. Среднего роста, с коротко остриженной мощной головой, он опирался на стол чугунными кулаками, и полированная столешница гнулась под его стокилограммовым весом. Облаченный в подполковничий китель комбат сидел, откинувшись на спинку офисного кресла. Меньше всего он сейчас походил на справедливого фронтового «батяню», скорее – на уличенного в кражах ГСМ [4]4
  ГСМ – горюче-смазочные материалы


[Закрыть] тылового снабженца.

Оно и понятно – проделки подчиненного всегда могут отразиться на его шефе, тем более, когда они связаны не только нитями служебных отношений. А Казначей и подполковник связаны были. Не то, чтобы очень крепко, но вполне чувствительно, если за эти нити как следует потянуть.

От позиции комбата зависело, как обойдутся с Артемом в дальнейшем.

«Сдаст», – решил Казначей, и под ложечкой засосало.

– С тобой хотят пообщаться. – Начальник смотрел на стену, где висел портрет первого президента в камуфляже и краповом берете, как будто спрашивал совета, но президент молчал, и комбат, вздохнув, повторил: – Хотят с тобой пообщаться…

– Да? А по какому поводу?

– Сам прекрасно знаешь, – в разговор вступил опер. Казначей вспомнил, что фамилия его – Волгин, и в РУВД он имеет репутацию мента, с которым сложно договориться.

– Наблудил, так имей мужество ответить.

– Нигде я не блудил, но пообщаться готов. Только, Василий Данилыч, – Казначей обратился к прямому начальнику, – меня подменить некем…

– Ничего, город без твоей защиты как-нибудь перетопчется, – усмехнулся начальник районного УРа и провел ладонью по своему затылку.

– Так мне ехать?

И комбат за столом, и президент на стене молчали. За них ответил опер:

– Куда ты денешься? Только пушку не забудь оставить.

Артем промедлил лишь секунду, но двое в штатском ощутимо напряглись.

– Что я, сумасшедший? – пожал плечами Казначеев, выкладывая на стол «макар» с запасным магазином.

– А что, нормальный? – Волгин привычно выщелкнул патроны, проверил маркировку на донышках гильз.

– Да табельные они, табельные! Откуда у меня свои?

– Оттуда, откуда и героин. Пошли. На улице, заметив удивленный взгляд своего водителя, Артем шагнул к «уазику», чтобы объяснить ситуацию, но был возвращен на прежний курс рывком за локоть и помещен на заднее сиденье «десятки» с частными номерами – личной машины начальника УРа. Волгин устроился рядом и развернулся вполоборота:

– По браслетам соскучился? Могу легко окольцевать.

– Между прочим, вы не УСБ [5]5
  УСБ – Управление собственной безопасности, подразделение главка, которое по замыслу создателей, должно вести борьбу с коррупцией и преступностью в милицейских рядах;обладает крайне широким кругом полномочий.


[Закрыть]…

– Так и ты не депутат.

Катышев водил машину резко, как делал все в этой жизни. По дороге к РУВД они успели многих «подрезать», еще больших – обматерить. Влетели в широкий двор райуправления и затормозили перед порогом, так клюнув «носом», что Казначей впилился лбом в передний подголовник.

– Шагай, важный птица. – Волгин придержал дверь машины, пока Артем выбирался наружу, и пропустил его в РУВД перед собой.

Поднялись на третий этаж и прошли в кабинет, на двери которого висела табличка «Группа по раскрытию умышленных убийств» с одной, уже знакомой Казначею, фамилией. Сколько Артем помнил, эта группа, в торжественных случаях, вроде Дня милиции, именуемая элитным подразделением уголовного розыска, всегда состояла из одного человека. На две другие должности, положенные по штатному расписанию, желающих не находилось. Вспомнив любимую шутку туповатого начальника СМОБ [6]6
  СМОБ – служба милиции общественной безопасности: участковые инспектора, дежурные части, ППС и др.


[Закрыть] и желая разрядить обстановку, Казначеев спросил:

– А остальные опера – грузины по фамилии «Вакансия»?

Обстановка не разрядилась.

Волгин брезгливо поморщился, а Катышев, встав перед постовым как бандит перед жертвой ДТП, рявкнул:

– Ты чо делаешь?! – И закатил такую оплеуху, что Казначей шарахнулся о мягкое кресло в углу кабинета и сел на пол, потрясение мотая головой.

– Да вы что, мужики?

– Мужики тебя в камере драть будут, пацан недоделанный. Закатывай рукава!

– Пожалуйста. Что я, наркоман, что ли? Дырок в венах у Казначея, и правда, не было. До сего дня ширялся он всего лишь трижды и всякий раз, памятуя о конспирации, выбирал новое место, благо таких мест на человеческом теле немерено, и многие из них никто не проверяет – противно.

– А что, нет? Скажи, ни разу не пробовал. Казначей шмыгнул носом и отвернулся к окну. Хоть он и помнил, что главное – ничего не признавать даже под пытками, но выдержать взгляд опера не смог.

Волгин присел рядом с Артемом на корточки, двумя жесткими пальцами взял его за подбородок и заставил посмотреть глаза в глаза.

– Так что там у нас с дурью? Казначей истекал потом, как в сауне.

– Ну, было пару раз…

– Из них последний – сегодня утром? Когда, «ломать-то» начнет?

– Не начнет.

– Все так говорят. А потом, в камере, на трусах вешаются.

– Да не «сижу» я на игле!

– Никто этого и не говорит. Ты просто свободный гражданин свободной России. Новое поколение, которое выбрало «герыч» [7]7
  Герыч" – героин.


[Закрыть].

Человек с расширенным сознанием. Теперь скажи, что покупаешь «когда как» у незнакомых черных на Правобережном рынке, и что вообще наркомания – болезнь, которую надо лечить. Брать деньги с нормальных налогоплательщиков – и на вас, педерастов, тратить, вместо того, чтоб старикам пенсии повысить.

– Между прочим, давно доказано, что если есть предрасположенность от рождения, то никуда не денешься, рано или поздно начнешь ширяться.

– Да? Кем, интересно, это доказано? «Медельинским картелем»? Не «сидит» он! Смотрите, какой особенный! Нельзя быть чуть-чуть беременным. Или ты наркот, или нет. Середины не бывает. Ни бросить, ни вылечиться нельзя.

– Почему? Лечат…

– Чтобы излечиться, мало поваляться в больнице и промыть кровь за родительские деньги. Надо рвать со всеми знакомыми и драпать из города в самую глухую деревню, где до ближайшего наркодилера – сто верст по тайге пешим ходом. Тогда, может, чего и получится. Но не здесь, где тебя каждая собака знает и дозу предложить норовит. Я понимаю, молодняк сейчас идет безбашенный. Которые из нищих семей – от безысходности ширяться начинают, обеспеченные – с жиру бесятся. Но тебе-то почти двадцать пять, другое поколение! Да и на работе должен был навидаться, как героин за два года из человека животное делает.

Опер отпустил Казначеева. Продолжая сидеть рядом с ним, достал раздвижную синюю пачку французских сигарет, не торопясь прикурил, выпустил ароматный дым в потолок.

– Хватит, тема себя исчерпала. Жалеть вашего брата ты меня не заставишь. Есть, конечно, отдельные… Но сколько лет работаю – не видел практически ни одного «чистого» наркомана, аждый на криминал как-то подвязан. Кражи, грабежи, убийства за тридцать копеек – лишь бы на дозу заработать…

– Между прочим, в Голландии наркотики разрешены.

– Вот и дуй в Голландию, а здесь выворачивай карманы.

На стол легли пачка легкого «Мальборо», зажигалка «Ронсон», пейджер, бумажник и, отдельной пачкой, половина того, что отобрали у Фролова. Среди настоящих купюр затесались кредитки «конкретного банка» с глумливой обезьяной. У Казначея потемнело в глазах: он подумал, что за ним могли следить с самого утра и, значит, видели, как он «обул» деревенского парня. Когда мрак рассеялся, бумажная мартышка ухмылялась пуще прежнего.

Волгин пересчитал деньги:

– Да, не слабо живет ППС за две недели до зарплаты. Ты сколько получаешь, тонны полторы? Здесь почти столько же.

– Знакомый долг вернул.

– Можешь его назвать? Прямо сейчас, чтоб я перезвонил и проверил.

– Я телефон его не знаю.

– Понятно, вопрос снимается. Говоришь, лечить тебя надо? С того парня, которого ты сегодня «кинул», еще денег содрать и на твое лечение пустить?

– С какого парня?

– А что, это девка была? Объявится «терпила» – раскатаю по полной программе. Даже если ты «черного» шваркнул.

Опер повертел в руках банкноты с обезьяной:

– Слепых попрошаек обманываешь?

– Да нет, просто прикольно…

После денег пришел черед пейджера. Модель была из дорогих, компания-оператор – престижная. Волгин принялся листать сообщения, потом прервался и спросил у Казначея:

– Не возражаешь?

– Пожалуйста, если надо. – Самое важное Артем стер еще утром, перед заступлением на смену.

Четыре года назад, устроившись в милицию после того, как потерпел фиаско в качестве агента риэлтерской фирмы, Артем не ставил левые доходы во главу угла. Глупо отказываться от денег, которые сами плывут в руки, но использовать должность ради прикрытия каких-то своих махинаций он не собирался. Отнюдь не по моральным соображениям, просто боялся, не зная, как это делать, не попадаясь. К славе, тем более посмертной, он тоже не стремился и на задержаниях опасных преступников – такое хоть и редко, но случалось – пупок не надрывал. Настоящая жизнь начиналась после работы – друзья, девочки, кабаки, куцые, но время от времени случавшиеся благодаря старым связям приработки. На службе он просто отбывал номер. Внешне опрятен, с товарищами вежлив, с начальством – тем более. Служебные показатели средние, зато стабильные – руководство довольно. Но время шло, Артем срастался с новым коллективом, а былые товарищи отдалялись, так что «халтуры» постепенно иссякли. Наступила пора делать выбор.

Все милиционеры получачи примерно одинаково, но одни жили хорошо, а другие – не очень. Можно сказать, совсем не жили. Перехватывали «чирик» до зарплаты, травились безобразной «Примой» и водкой подвального разлива, плодили нищее потомство в облезлых ментовских общагах. На пенсион выходили с полным набором хронических болезней, и мало кто из них доживал до старости; о тех же, кто дожил, много лет назад заметил книжный пират Джон Сильвер: «Живые позавидуют мертвым». Другие радовались каждому дню, на вопрос о делах отвечали «0'кей», меняли тачки и радиотелефоны, баловали детей и любовниц, гоняли в отпуск за границу. Расслоение было не только в ППС – коснулось всех милицейских служб, хотя и в разной мере. Встречались такие, кто умел совмещать службу – вне зависимости от должности и подразделения, – с честным зарабатыванием денег «на стороне», но было их мало, и были они крайне далеки от народа. К тому же – Артем в этом нисколько не сомневался – в нашей стране ничего, кроме геморроя, честно не заработаешь, да и не наградил Господь его соответствующими талантами, оставил лишь два крайних варианта. Какой никакой, а все-таки выбор. У некоторых нет и такого. Сомнения были недолги, и в один прекрасный день, добившись перевода в экипаж, где службу понимали «правильно», пошел сын Божий Артем по кривой дорожке, в чем до последнего времени ничуть не раскаивался.

Особого греха он в этом не видел. Коли государство, в лице как властных структур, так и простого электората, не возражает, чтобы те, у кого есть зубы и руки, подняли кусок – отчего ж не поднять? Главное, знай меру, не переусердствуй со слабыми и не лезь на делянку более сильного, не лапай то, чего по должности и видеть не положено. Старший экипажа, мужик тертый и немолодой, как-то по пьяному делу сравнил государство с продажной женщиной, которая ломается лишь для того, чтобы набить себе цену, в душе давно готовая позволить любые прихоти и извращения клиента… Там были еще какие-то слова про наши законы и наших правителей, но Казначей их не запомнил, в памяти, замутненной хорошей дозой «Смирнова», отложилось лишь самое главное, на что он ссылался, иной раз приводя философское обоснование своим бесчинствам.

Самый легкий доход приносили пьяные. Обирали лишь тех, кто гарантированно не станет жаловаться; среди них встречались люди с деньгами, но в основном доставались крохи. Кавказец, не имеющей регистрации в городе, давал полтинник, а то и «стошку» только за то, чтобы его не тащили в отдел. Платил – и не чувствовал себя обиженным, за исключением случаев, когда не в меру бойкий первогодок пытался задрать таксу. Тем, кто знал места, в прежние времена за смену удавалось насшибать по двести-триста рублей на каждого члена экипажа – естественно, «грязными», поскольку приходилось делиться с теми, кто непосредственного участия в поборах не принимал, но по своему служебному положению имел право на долю от прибыли. Со временем такая халява иссякла, сыны гор привыкли к дисциплине и обзавелись справками, подтверждающими их законное нахождение в городе, благоразумно рассудив, что выгоднее один раз рассчитаться с начальником, чем постоянно отстегивать его подчиненным. Доводилось тормозить тачки, пассажиры которых очень не хотели показывать содержимое багажников или свои документы, – очевидно, спешили по важным делам, а в свободной стране один хороший человек всегда может договориться с другим, когда никто не видит. Под патронаж Артема перешли несколько торговых точек, владельцы которых платили дань деньгами и товаром. «Время крыш» заканчивалось, «коммерсы» старались увильнуть от «налога», но кое-что перепадало до сих пор, да и Артем, вспомнив свое агентское прошлое, сумел воспользоваться новыми связями и провернуть пару выгодных сделок.

Летом девяносто седьмого, в кратчайшие сроки вытеснив традиционное «черное» [8]8
  «Черное» – раствор ацетилированного опия и его производные, сейчас практически не употребляется, готовился из маковой соломы.


[Закрыть], на рынок наркоты обрушился героин.

Число торговцев и потребителей стало множиться в геометрической прогрессии – и младший сержант Казначеев не растерялся, смекнул, как поиметь свой грошик с такого прибыльного дела. На тротуарах выстроились проститутки-"трассовички", состоящие из «пробитых» наркоманок, к которым в теплое время года присоединялись «любительницы», вышедшие подзаработать на колготки и дискотеку, и с каждой, стоявшей под фонарем на маршруте его патрулирования, получивший третью лычку и почетную грамоту Казначей имел маленький, но регулярный доход – не говоря об удовольствиях плотского плана…

– Ты чо, уснул? – Начальник УРа отвесил еще одну плюху, и Казначей, всем боком приложившись о сейф, машинально вскрикнул:

– Чего руки-то распускать? Бешеный Бык, свою молодость проведший в спецназе внутренних войск, весело удивился:

– Ты хочешь, чтобы я распустил ноги? Смотри, не пожалей! И встань, как положено…

– Что у нас с Юриком? – спросил Комаров.

– С каким Йориком?

– Ты что, прямо здесь обдолбаться успел? Оставь Шекспира, мы о прозе говорим.

Прекрасно понявший вопрос Казначеев тянул время, надеясь придумать достойный ответ, но в голове вертелась сплошная лабуда вроде предоставленного 51-й статьей Конституции права не давать показания. Получив от Катышева еще один подзатыльник, он раскололся…

С Юриком случилась беда. Большая беда. Можно сказать, больше просто некуда. Юрик – двоюродный брат Димыча из соседнего взвода, пять дней тому назад отбросил копыта. Черт знает, почему. Скорее всего, «передознулся» [9]9
  «Передознулся»умер от передозировки наркотика.


[Закрыть].