Текст книги "Обманутые сумасшествием (СИ)"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Нет. Тишина стояла абсолютная… Сенсорный обман – вот и все. Только бы не пуститься сейчас в патогенную философию, и не начать утверждать, что весь мир вокруг – сплошной обман, большая космическая галлюцинация. Этого еще не хватало. Надо держаться на ногах, ведь впереди еще…

– …много работы, – произнес капитан. – Плюнь на все. Оно тебя не трогает, ты его не трогай. И сам гляди не тронься…

Фастер уже шагал назад. Линд, как заводная игрушка с вставленным чипом, продолжал бубнить себе под нос: «Death… death… death…». Ребус, состоящий из одного слова. Убийственная головоломка. И какой-то нехороший, недобрый дух поселился поблизости… Желая немного разрядить тотальную подавленность, Кьюнг попытался сострить умом:

– Ничего. «Гермес», как известно, был посредником между богом и людьми, так что мы под более надежной… крышей.

– К чему эти софизмы, капитан? – вяло возразил врач.

Прожектора вновь зажглись. Ощущение: как будто после всеобщего вселенского апокалипсиса загорелось ручное солнце. Глаза с непривычки слепило. Планетоход опять заворчал что-то на языке механизмов, и работа поползла дальше – нехотя, угрюмо, совершенно лишенная первичного героизма.

* * *

Оди уже с полчаса восседал в железном чреве планетохода, поджидая Кьюнга. Его притупленный взор меланхолично блуждал по мозаике разносортных кнопок ручного управления, которая давно уже отпечаталась в памяти и вызывала интереса не более, чем стена сплошного мрака. Непрерывный гул двигателя да легкая вибрация обшивки действовали немного успокаивающе, сказать вернее – убаюкивающе. Сонливость мягким всепоглощающем туманом поплыла перед глазами, медленно обволакивая рассудок. Голова клонилась все ниже и ниже…

Поэтому все произошло резко, внезапно и уж никак не ожидаемо: вдруг погасли прожектора, двигатель заглох – этак медленно, постепенно, словно его отделили от корпуса и, еще работающий, выкинули в пропасть. Перед глазами – лишь черное кольцо идеальной темноты, не было видать даже звезд, скрываемых корпусом планетохода, и ядовитая для слуха тишина: ни писка, ни звука, ни шороха. И, как обычно добавляют в таких случаях, – ни даже слуховой галлюцинации.

Конец света, честное слово. Вселенную будто выключили нажатием какого-то далекого гигантского тумблера, и вы мире остался один только первозданный мрак. Спрессованный и довлеющий со всех сторон.

Оди принялся в потемках барабанить по кнопкам, переключать разные рычаги – бесполезно. Он чувствовал, что недоумение, первичная реакция на произошедшее, сменяется пароксизмами ужаса. Неестественно заколотилось сердце, кровь хлынула к голове и с тем же ритмом застучала в висках. Тело стало ватным и совершенно не слушалось приказов рассудка, да и тот находился в замешательстве, не способен был отдавать вразумительные команды. Откуда-то из глубин сознания всплыла мысль, вносящая еще большую растерянность и непонимание: почему это случилось именно сейчас, когда он остался один? Кьюнг… будь он проклят, куда он запропастился? Жгучая темнота прямо-таки разъедала глаза, а эта загробная тишина, пришедшая невесть откуда, давила на уши и парализовывала слух. Необходимо было глянуть двигатель и генератор тока.

Оди наощупь открыл дверцу и вывалился наружу. Там, казалось, нет ни земли, ни песков, никаких очертаний – только черная бездна. Лишь когда он спрыгнул, то почувствовал под ногами невидимую поверхность. Ну, слава Богу, в мире осталось хоть что-то устойчивое и надежное! Над головой вновь воссияли звезды – с ними всяко веселей живется. «Все нормально… все замечательно… все просто великолепно… сейчас устраним небольшую техническую неисправность и снова попрем вперед – к светлому будущему…». Успокоенный столь незатейливыми мыслями, он принялся насвистывать себе под нос первую пришедшую на память мелодию, но тут же вспомнил, что в суматохе забыл фонарь. Вот черти! Пришлось опять шарить рукой, ища в впотьмах дверную ручку. Что-то замельтешило в глазах… то ли искорка света (прочь, безумие!), то ли слишком низко повисшая над горизонтом звезда, непривычно яркая… Да нет, вернее всего это Кьюнг возвращается с факелом в ночи. Оди даже улыбнулся столь простому и очевидному решению, смело повернув голову, и тут же вспомнил, что капитан ушел в противоположную сторону… Может, Айрант?..

Сердце уже сжималось в комок, улыбка на лице вмиг превратилась в заледенелую гримасу крайнего недоумения. Все произошло как-то рефлекторно. Его мозг пока еще не успел сообразить что к чему, даже не успел как следует испугаться, но сердце, являясь индикатором всякой опасности, первое подняло тревогу.

Нет, не Айрант. Но сбоку действительно что-то светилось. Не поворачивается язык сказать, не шевельнется мысль подумать, но это… одна из могил! Во мраке ясно вырисовывались контрастные линии памятника, а вокруг него, словно нимб, ореол света… Нет, это не было тем бледно-матовым размазанным в пространстве мерцанием, что наблюдали Линд и Фастер и над чем сейчас ломал голову Кьюнг. Здесь свет совсем иного рода, во первых: одиночный, и во-вторых – точечный и яркий. Возникало ощущение… (черт бы побрал эти ощущения!), но и в самом деле казалось, что на одной их могил горел костер или был зажжен электрический фонарь.

Впрочем, идею насчет костра можно сразу списать в архив как недостаточно талантливо продуманную. Даже если бы на Флинтронне отыскался заболевший рассудком, заблудившийся в галактической пустоте идиот, которому вдруг от тоскливой жизни взбрело в голову разжечь на кладбище костерок, может, еще и пожарить на нем шашлыки… увы, при ингредиентах местной атмосферы спичка бы только чиркнула, фыркнула, но даже не задымилась.

– Нет… ничего нет… – прошептал Оди, прямо как философ-солипсист в приступе творческого вдохновения отчаянно отрицающий существование всего окружающего мира, утверждая, что его нет. Но он (вот навязчивое наваждение!) все-таки есть.

Оди отвернулся и продолжал шарить по панцирю планетохода, потеряв злополучную дверную ручку. Движения были хаотичные, беспорядочные, тело налилось какой-то отяжеляющей субстанцией, в голове поплыл холодный туман…

– Нет!! – закричал он уже в ярости и чуть не оглох от собственного голоса, экранизированного внутренней стороной скафандра. – С этим надо кончать! Мне надоело быть трусливым мальчишкой… Я тоже человек, имеющий свое достоинство…

Поединок с собственным страхом окончился в его пользу. Вроде получилось. Болезненное чувство панической беспомощности перестало жалить, свернулось в клубок и укатилось в отдаленные уголки сознания, как ядовитая змея, против которой употребили удачное заклинание. Оди облегченно вздохнул и уверенным шагом направился к светящейся области, желая все-таки узнать, что за представление устроили местные демонические силы. Искусственный гнев на самого себя придал твердости духу. Он шел с непоколебимым намерением разобраться с причудами проклятой планеты. Но увы, внутренняя победа над собой являлась очень непродолжительным событием. Снова застучало в висках, снова стали подкашиваться ноги, мысли бредили неспособные обрести отчетливую форму.

Он продолжал идти, но уже не по своему намерению, а скорее по-инерции. Появилось, конечно, искушение вызвать по связи Кьюнга, но тот и без этого считал его законченным трусом, а если ему еще пожаловаться – рассмеется в лицо, хотя и придет на помощь. От многих унижений, явных и тайных, Оди уже тошнило. Хотелось разобраться во всем самостоятельно. Он двигался, не чувствуя твердой почвы под ногами и неуверенный в реальности всего происходящего. Само происходящее не было уверено в собственной реальности. Потом случилось нечто странное. Уже у самой могилы свет внезапно погас…

Номер неплохой. Может все-таки примитивные Галлюции? Эта версия вертелась в голове с самого начала. Вокруг – снова темнота, предвечная, предначальная, существующая независимо от пространства и времени. Оди вздрогнул и погрузился в состояние, которое можно охарактеризовать, как нечто большее, чем просто сон, и нечто меньшее, чем просто смерть. Сплошная черная завеса перед взором… Футах в пяти от него предположительно должно находиться то самое место. Все-таки интересно, кто же здесь похоронен? Идти назад за фонариком?

Сам не зная для чего, Оди осторожно наклонился, нащупал песчаный бугор, памятник…

Внезапно возникший яркий свет прямо-таки ударил по лицу. И опять та же ситуация: мозг еще не успел сообразить что к чему, а внутренности уже сжались под давлением взорвавшихся чувств. Он наконец увидел…

Это было полное безумие…

Затем раздался его истерический крик – так мог кричать только человек, которому причиняют острую физическую боль. Он сорвался с места и ринулся во тьму, спотыкаясь, неоднократно падая, бежал бесцельно и беспорядочно, гонимый неизвестно чем и неизвестно кем. Но вокруг, как и прежде, ни души, ни движения, ни звука… Он бежал до тех пор, пока сердце не стало выдавать тревожные симптомы. Затем твердая, холодная, словно железная, рука резко сдавила все внутри. Перед глазами засветилась разноцветная радуга. Незыблемые доселе звезды начали плавать в пространстве, как бы шатаясь от порывистого ветра, и вскоре вовсе погасли. Всякая боль стала притупляться, и в душе воцарил неведомый ранее покой…

…его обнаружили мертвым через полчаса. Он лежал плашмя, поджав под себя одну руку и шлемом скафандра упершись в океан песка. Словно Смерть долго гонялась за ним, настигла сзади и нанесла удар по голове. Тело было еще теплым, открытые глаза бессмысленно смотрели в пустоту. Отошедший в иной мир Оди оставил после себя только этот стеклянный взор.

Глава третья

ПЕРВЫЙ СОН ФАСТЕРА.

Судьба-злодейка изменчива, обманчива и совершенно непредсказуема, то повернется передом, то задом, то совсем не поймешь каким местом. И, живя сегодня, абсолютно не знаешь, что от нее ожидать завтра. Такова философия жизни. Смерть Оди выглядела столь диким нонсенсом, что первое время в душах его шокированных коллег не было ни чувства сострадания, ни страха, ни тревоги – лишь полнейшее недоумение. Ведь ничего, абсолютно ничего в радиусе сотен миль и даже сотен световых лет не могло угрожать человеческой жизни. Работы, разумеется, были приостановлены. И далее все по аварийному варианту: срочная медицинская экспертиза, вскрытие и тщательный допрос всех присутствующих. Ко всему этому добавлялись оханья, аханья, недоуменные пожатия плечами и негодующие проклятия в адрес неизвестно чего. Словом, суматоха полнейшая.

Фастер, да впрочем и все остальные, долго не мог уснуть. Беспокойная, взбудораженная ночь тянулась медленно, лениво отсчитывая отведенные ей секунды. Рассудок уже несколько раз пытался погрузиться в забвение, но, окунувшись до уровня легкой дремоты, вновь всплывал на поверхность по эту сторону реальности. Фастер принялся бубнить свои нескончаемые мантры, пока они не обернулись снотворным. Тело вдруг стало легким, почти эфемерным. Откуда-то из глубин небытия пришла приливная волна и унесла его с собою – словно невесомую пушинку.

Действительность так незаметно трансформировалась в сон, что казалось – одно является продолжением другого…

«…он вышел из звездолета совершенно без скафандра – в спортивном костюме, мягких тапочках на босу ногу и в бодром расположении духа. Что послужило причиной к столь рискованному шагу – уже не помнил. Возможно, обыденное любопытство, а может просто хотел провести эксперимент, как будет чувствовать себя организм в условиях метановой атмосферы. Но воздух, казалось, был свежим. Лишь слегка отдавал кисловатым привкусом. Флинтронна от одного своего горизонта до другого озарялась непонятно откуда взявшимся светом. Ее загадочная во всех отношениях поверхность, так долго скрываемая, словно вечными льдами, толщей холодной темноты, теперь оказалась совершенно открытой взору. Странно… Впрочем, впечатление противоречивое. С первого взгляда могло показаться, что Флинтронна обитаема, и «Гермес» приземлился неподалеку от густонаселенного пункта. Эту обманчивую, немного диковатую ассоциацию вызывало, разумеется, кладбище. Могилы тянулись почти бесконечными рядами и издалека действительно могли показаться упорядочными улицами жилых строений. Навязчивый обман усугублялся еще и тем, что возле каждой из них росли… (честное слово!)… живые цветы: астры, хризантемы, тюльпаны, орхидеи.

Фастер всерьез задумался: почему раньше их никто не замечал? И главное – откуда свет? Великий Брахма! Может, позвать Кьюнга… пускай потрудится объяснить. Он еще раз внимательно оглянулся и наконец понял: с одной стороны горизонта блистали первые лучи рассвета… Рассвет на Флинтронне?! Даже во сне он был в состоянии сообразить, что это из области антинаучной фантастики. Но тем не менее факт вырисовывался перед глазами.

Серое небо над головой ежеминутно порождало клубы какого-то сизого дыма, они то опускались, то воспаряли ввысь, то подвергались самым неестественным метаморфозам. Назвать это явление облаками можно было лишь с большой условностью. Эпсилон Волопаса, местное солнце, казалось, вот-вот должна появиться из-за горизонта и оживить этот мертвый мир своим спасительным сиянием, столь долго отсутствующим… Вдруг сзади раздался громкий смех… И замерло сердце, и содрогнулась рука, сжимающая четки.

Смех был женский.

На сотню световых лет вокруг жизнь абсолютно отсутствовала…

В реальной ситуации всякая психика, даже защищенная душеспасительными молитвами, сломалась бы мигом. Фастер отделался легким изумлением. Но смех тут же повторился: звонкая мелодия веселья, воплощающая собой непонятную и совсем неуместную радость. Он медленно обернулся…

Шагах в двадцати от него стояла молодая женщина в длинной белоснежной одежде, чем-то напоминающей… свадебную фату, и приветливо ему улыбалась.

– Ты кто? – вопрос, конечно, идиотский, но это единственное, что пришло в голову.

– Анна Бройлен, – ее голос, мягкий и звучный, журчащим ручейком обласкал слух и отогнал всякие страхи. – А ты – Фастер Роунд. Мы вас уже всех знаем.

Женщина подарила ему еще одну обаятельную улыбку. Лицо было человеческим – сомнений нет, ни тени фальши. В руках она вертела какой-то розовый цветок, время от времени поднося его к губам. И постоянно смотрела Фастеру прямо в глаза. Тот даже засмущался и как-то стыдливо скомкал свои четки.

– Анна Бройлен… Анна Бройлен…

– Не пытайся вспомнить, ты меня не знаешь. Я умерла на Земле еще восемьдесят лет назад. Родители никак не хотели хоронить меня на Флинтронне, но я явилась им во сне и настояла на своем решении. Здесь замечательное место: тишина, покой… – она прошлась между рядами могил и уселась на одну из них, сорвав оттуда еще пару цветов. – Иди, посиди со мной.

Фастер, если и колебался, то не более секунды. Для него в один миг все вокруг стало само собой разумеющимся. Чуждая, совершенно иррациональная логика незаметно вползла в сознание и заняла там место нормального восприятия вещей. Рокировка абсурда и здравомыслия – типичное явление в царстве сновидений. Он присел рядом, чувствуя сбоку приятное прикосновение ее тела. Женщина подобрала свисающие локоны волос, несколько загадочно на него посмотрела и спросила:

– А вы долго будете здесь работать?

– Пока не похороним всех пассажи… то есть, я хотел сказать – всех покойников. Полгода, если не больше. Честно сказать, нам это занятие порядком поднадоело. Уже. А впереди еще львиная часть работы.

Он вздохнул, а она лишь понимающе кивнула. Или просто показалось, что кивнула: какие-то невнятные жесты, невнятные фразы, и вообще – невнятная даже повернутой логике суть происходящего. Анна продолжала говорить – так обыденно и спокойно, словно эта беседа (имеется ввиду беседа живого и мертвого) здесь ежедневное привычное явление.

– Наше население каждый год растет, и мы этому рады. С каждым прибывшим звездолетом мы обретаем новых братьев и сестер. – Она задумчиво посмотрела куда-то вдаль. – А хочешь увидеть мою могилу? Она тут недалеко.

– Не нужно. Лучше скажи: все души тех, кто здесь похоронен, живут или… обитают на этой планете?

Ее брови взмахнули легким жестом изумления. Что за наивный вопрос?

– Конечно.

Грязно-сизые облака над головой продолжали пениться и вздыматься, как волны бескрайнего океана, перевернутого вверх дном. Фастер, вдруг вспомнив, кто оно такой есмь, наконец задал вопрос, ожидаемый от него с самого начала:

– А вы верите в великого Бога Брахму? – и показал ей свои молитвенные четки, с которыми практически никогда не расставался.

Анна Бройлен стала предельно серьезной. На лбу наметились легкие задумчивые складки – совсем как на живом лице. В давно умерших зрачках ясно отражалось серое полумертвое мироздание.

– Разумеется. После смерти в Него все верят, даже отпетые безбожники.

Он, вполне удовлетворенный услышанным, глянул в сторону утреннего рассвета.

– А почему так долго не встает солнце?

– Оно никогда не появится. Это царство мрака. Сначала здесь была вечная ночь, сейчас – вечное утро.

– Странно… Мне говорили, что планета совершенно не вращается вокруг своей оси.

– Да, она действительно стоит на месте. Сама звезда Эпсилон медленно вращается вокруг нее.

Фастер чувствовал, как от ее мягкого голоса рассудок обволакивается сладким словесным туманом. Он также чувствовал ее тело, в котором давно уже не течет теплая кровь и нет присущего людям дыхания. Затем он нагнулся, зачерпнул пригоршню песка и принялся его разглядывать, пересыпая из ладони в ладонь. Да так внимательно, словно ребенок разглядывает еще не сломанную им игрушку. В каждой песчинке хранилась какая-то тайна. Планета сплошных загадок. И вопросов имелось множество. Но в первую очередь хотелось узнать о главном. Поэтому он, стряхнув песок в бездну под ногами, спросил:

– А правда, что под поверхностью обитают гигантские черви-монстры? – затем последовал испытывающий взгляд. Их глаза встретились.

– У нас тоже существует такая легенда, – она застенчиво отвела взор в сторону, – но их еще никто ни разу не видел. Даже если это и правда, то они не показываются людям на глаза – ни живым, ни мертвым…

Тайна осталась тайной. Они долго глядели на желтеющий в лучах никогда не восходящего солнца океан песка. Он был во всех направлениях ровным, словно укатанным, а его редкие зыбкие волны – застывшими во времени. Лишь очень отдаленно, почти у самого горизонта, что-то искрилось и дышало жизнью, пускай призрачной. Вероятно – утреннее марево. Игра бесноватого света в дремлющих слоях атмосферы. В общем-то, картина впечатляющая и на какие-то мгновения заставляющая забыть обо всем вокруг.

– Интересно, а как умер Оди? Разве не они тому причиной? – вопрос был обращен скорее к самому себе, чем к загадочной собеседнице.

Анна поднялась, отряхнула свое белое платье, еще раз улыбнулась, сияя так и не понятой радостью, игриво посмотрела на него сверху вниз.

– Ты можешь у него и спросить.

– Что? – недоумение, пришедшее за этим вопросом, было самое искреннее, какое только возможно испытать в собственных сновидениях. Его взор опять прилип к ее завораживающему лицу.

– Оглянись назад.

Фастер сделал, как она сказала.

Оди…

Нет сомнений – Оди! Он шел им навстречу, оставляя на песке отпечатки своих босых ног. И та же праздничная одежда, словно смерть здесь считалась явлением более приятным, чем рождение в мир. На мертвом (да и мертвом ли?!) Оди все белое: пиджак, брюки, рубашка, даже галстук. Над его головой, точно магическое действо, сияло некое подобие нимба, ярко контрастируя с угрюмостью серого душного неба. В его глазах светилась нескрываемая радость.

– Фастер! Какое счастье видеть тебя здесь!

Голос, выражение лица, даже самые незначительные оттенки мимики – все его. Когда улетучились последние сомнения, они пожали друг другу руки.

– Привет, Оди. Давай-ка по быстрому рассказывай, что с тобой произошло. Мы все взведены до предела, не знаем, что и думать. Ты… больше не вернешься к нам, в мир живых?

– О каком еще мире живых ты пытаешься толковать? Нет его. Нет, и все. Люди с самого своего рождения – лишь мертвая ходячая на двух ногах биомасса, в которой циркулируют токи рефлексов. Потом токи исчезают, а биомасса принимает статическое состояние.

– Оди, умоляю, только не философствуй! Рассказывай, с тобой-то что случилось.

Бывший астрофизик уселся рядом и вяло махнул рукой, словно тема не стоила разговора. Фастер поразился насколько в нем сохранились мельчайшие человеческие жесты, присущие тому… еще живому Оди. И нервное подергивание правой брови, когда он волновался, и все складки на лице. Они принимали вид зигзагов и сложных морщинистых пентаграмм, будто каждое чувство оставляло свою роспись на коже. Немного помолчав в пустоту, Оди принялся нехотя говорить:

– Она меня преследовала всю жизнь и наконец настигла! Где я только от нее не прятался! Еще живя на Земле, я бегал от нее по этажам своего дома, скрывался в подъездах, часто лазил под диван, наивно считая это надежным убежищем. Но она меня постоянно находила и вновь заставляла убегать. Убегать и убегать… Для того я и полетел в космос, надеясь в просторах галактики скрыться от ее преследования. Но она и тут меня разыскала!

Фастер, так и не сообразив, о чем собственно речь, недоуменно мотнул головой.

– Кто «она»?

Оди залез в карман, вытащил оттуда пачку сигарет, на которых крупными буквами было написано «ОТРАВА», и достал пару штук.

– Будешь?

– Что за глупости, ты ведь знаешь, что моя религия запрещает мне курить.

Оди принялся оглядываться – где бы найти огня. Он какое-то время разгребал руками песок (и что там могло быть?), затем посмотрел вокруг, тщательно порылся в карманах и найдя там всего лишь навсего одну жженую спичку, чиркнул ей о памятник. Памятник загорелся. Веселые, обезумевшие от обретенной свободы языки пламени заплясали в сакраментальном танце пылающего огня. Весь памятник окутали клубы черного дыма, под которыми трепыхало красное огненное платье. Следом послышалось злобное шипение.

– Отойди!

Фастер все-таки успел вскочить с могилы, но его спортивный костюм получил несколько черных дыр. Оди, насколько это возможно, подошел к пылающему пластику, сунул в пеклище сигарету и смачно затянулся. Очень скоро памятник погас, превратившись в обугленную, искореженную массу некой невнятной абстракции. А он, испустив из себя клубы отработанного легкими дыма, продолжил:

– Ей все же удалось меня догнать.

– Да скажи ты наконец, кто «она»?

Вместо ответа Оди указал кончиком сигареты куда-то в сторону. И тут Фастер увидел высокую незнакомую Леди.

Стоп… Леди – не то слово. Впрочем, другого и на ум не приходит. Она была вся в черном, с накинутым на голову капюшоном. У нее абсолютно не было лица: просто пустота, в которой плавали два красных немигающих глаза. Эти глаза просто хаотично скользили по воздуху, иногда сталкиваясь между собой, иногда разбредаясь по сторонам, и постоянно смотрели в разных направлениях. За ними свисали нервные окровавленные отростки, словно глаза эти были вырваны из живого существа и теперь обрели самостоятельную жизнь. Особенно жутко становилось когда глаза смотрели друг на друга. Больше под капюшоном ничего не было – пустота…

Фигура явно женская. И еще: старческие пальцы рук – просто кости обтянутые кожей. Диковато, отчасти глуповато, отчасти тошновато, но именно так «она» и выглядела. В одной руке она сжимала за горло какого-то младенца. Ребенок плакал, кричал, беспомощно двигал своими ручонками, но «леди» словно не слышала его страданий.

– Кто же она??

– Это – Шепчущая Смерть, она убивает людей своим шепотом, – сообщил Оди, да так спокойно и обыденно, словно знакомил его с одной из своих подружек. Констатация факта, не более того. Его лицо в тот момент будто выцвело и лишилось всяких эмоций. – А то, что у нее в руках, никакой не младенец, а еще одна пойманная ею душа.

Фастер перебрал несколько бусинок на своих четках, прошептав губами соответствующее количество мантр – так, на всякий случай. Черная Леди, как осязаемое наваждение, оставалась на месте. Что у нее сейчас на уме – понять почти невозможно. Применимы ли для нее вообще понятия «ум», равно как «душа», «тело» и многое другое – тоже загадка. Пытаясь отвлечься от ее невидимого воздействия, Фастер вновь обратился к Оди:

– Ну, расскажи, как все произошло! Что передать Кьюнгу и остальным?

– А-а… жуткая история… В общем, вчера мы работали с Кьюнгом, возились с проклятыми мертвецами. Работа у нас сам знаешь какая. Немногим почетней ассенизатора. До определенного времени все шло спокойно. И вдруг я заметил Ее, – последовал кивок в сторону Леди.

– Ты позвал на помощь капитана?

– Да, но он сказал, что ему некогда и еще сказал, что ему надо насобирать много цветов для своей жены. Не возвращаться же на Землю с пустыми руками…

Кстати, цветов в сновидении Фастера было действительно предостаточно, да самых экзотичных. Росли они прямо из песков и только на кладбище возле могил, так что иногда от пестроты красок рябило в глазах.

– Ну?! Дальше!

– Она, эта Черная Леди, принялась гоняться за мной. Я, разумеется, убегал. Крутился как мог, пока совершенно не выбился из сил… Она мчалась за мной и кричала только одно: «Не надо было идти на свет! Не надо было идти на свет!». Потом я окончательно выдохся. Почувствовал, что не в состоянии дальше вести борьбу за свою жизнь. Вот тут-то она меня настигла и вонзила свой кинжал, он вошел в спину и пронзил легкие. Все. История короткая, но исчерпывающая всякое любопытство. Расскажи об этом остальным. – В подтверждение своих слов Оди снял пиджак, расстегнул рубашку и показал рану.

– Неправда!!! – вздрогнуло небо, вздрогнули пески, вздрогнул весь обозреваемый мир. Резкий, грубый и до отвращения неприятный голос заставил обоих замолчать и обернуться в сторону его источника. – Неправда! – эхом повторила Шепчущая Смерть собственное изречение. – Я вонзила тебе кинжал в грудь.

Черная Леди достала окровавленный клинок и показала ядовитый блеск его стали. На фоне умерших песков он сиял подобно алмазу.

– Нет, в спину! – раздраженно возразил Оди и сделал глубокую затяжку. – На что будем спорить?

– Ты лжешь! Подлый обманщик! В грудь! Прямо между ребер! Я всегда бью в грудь, чтобы легче достать до сердца!

Пустота под капюшоном всколыхнулась, и плавающие в ней красные глаза приковали свой озлобленный взор к Оди. Но откуда исходил голос, если ни лица, ни рта у этой «дамы» не было? Потом невесть с какой стороны раздались удары бубна, и Черная Леди принялась исполнять ритуальный танец, прыгая и кружась среди мириад могил. Вот оно, торжество воплотившегося безумия над поверженным в прах здравым рассудком. Флинтронна – мир наизнанку, зеркальное отражение существующего во вселенной порядка, превратившегося здесь в некий антипорядок. Фастер вскользь отметил для себя эти мысли и продолжал наблюдать, как она кружила, захваченная вихрем собственного сумасшествия, прыгала, резала своим кинжалом метановую атмосферу и при этом неустанно кричала:

– В грудь! В грудь! В грудь!!

Да… Жизнь глупа, а смерть безумна, в мир явились мы бездумно, по ошибке злой судьбы. Что сказать теперь – увы!

Изречение одного философа.

Анна Бройлен уже куда-то исчезла. И вот потом произошло самое странное. Черная Леди принялась шептать что-то неразборчивое, при этом оба красных глаза стали быстро вращаться вокруг собственной оси. ШЕПОТ, от которого заколебался воздух. ШЕПОТ, от которого всколыхнулись пески и над планетой стала подниматься пыль. ШЕПОТ, проникающий внутрь и дробящий кости человека. Вокруг вдруг стало смердеть разлагающимися трупами – резко, внезапно, точно взрыв запаха. Сразу затошнило. Очертания начали размазываться в пространстве, пески сливались с разорванным на куски небом. Желтизна внизу и омертвелая серость вверху, подвергаясь невнятному процессу диффузии, проникали друг в друга и образовывали нечто усредненное между небом и землей. Линия горизонта отсутствовала – возможно, ее никогда и не существовало. Памятники на могилах мерцали своей реальностью, то исчезая, то появляясь вновь. Оди еще что-то много рассказывал и постоянно курил, курил, курил…

Но Фастер уже не слышал ни слова. Тошнота стала невыносимой. Проклятый метан! Нельзя было выходить наружу без скафандра! Эти мысли промелькнули у него в голове, вернее сказать – около головы, словно были чужими, пришедшими извне. Потом наступила идеальная пустота – внутри и снаружи. Чувства отключились. Все вокруг стало заволакивать клубящимися, как дым, тучами беспросветной тьмы, в ней еще какое-то время прыгали неясные фигуры, зыбкие разноцветные пятна, бессмысленные образы – то ли лица людей, то ли облики чудовищ. В одно безумное мгновение появились два плавающих красных глаза. Моргнули и тотчас испарились. И вскоре все закончилось…

Закончилось…

Закончилось…».

Фастер ощутил себя в другой темноте – темноте собственной каюты. Проснулся… Нащупал свое тело, кровать, окончательно успокоился и долго смотрел в невидимый потолок, облик искусственной ночи, вспоминая только что пережитые события и, насколько позволяли догмы его религии, осмысливая их. Затем он взял лежащие под рукой четки и совершил несколько традиционных утренних мантр, лишь после этого позволил себе встать и включить свет.

Мир законности и порядка: он опять был перед его глазами. Наваждение длиною в целую жизнь – самое верное для него название. Аккуратно убранная каюта, еще дремлющая, бесшумно меняющиеся цифры бортовых часов, взоры духовных учителей, смотрящие со всех сторон живым взглядом из неживых портретов, – все это являлось лучшим успокоением для взбудораженных нервов. Фастер размял тело и принялся напяливать спортивный костюм, заметив несколько опаленных дыр на его ткани…

Он мотнул головой, вопросительно посмотрел на одного из гуру, потом – на свой костюм, и через секунду понимающе кивнул, словно в этом факте было что-то доступное пониманию.

На сегодняшние сутки в связи с похоронами Оди все остальные похоронные работы были отменены. Впервые за все обитание на черной планете никто никуда не торопился. Замолкла привычная шумная суета. Не стало криков, ругани (раньше на «Гермесе» такое сложно было вообразить), всякие уста сомкнулись в гнетущем молчании. И это молчание, облаченное в неподдельный траур, являлось для всех предвестником чего-то нехорошего, оно хранило в себе страшную загадку и повергало участников компании в болезненное недоумение.

– Ну как?.. как?.. как такое могло произойти?! – лишь однажды возвысил голос Кьюнг и снова замолк. Надолго.

Все находились в центральном отсеке, что являлось привычным местом любых сходок. Труп Оди лежал рядом. Белый саван, полумертвый отблеск искусственных лучей искусственного утра. Воздух стал тяжелым и вязким. Вообще, при смерти близкого человека, которого хорошо знал, судьба которого тесно переплеталась с твоей собственной (тем более, если его кончина внезапна), вся жизнь вокруг теряет свои реальные очертания, становится некой зыбкой субстанцией, которая вот-вот развеется… Лишь смерть реальна… лишь гроб наш вечный дом… лишь крест над ним вещает нам о том…