Текст книги "Убить стивена кинга (СИ)"

Автор книги: Андрей Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Андрей Ветер-Нефёдов
УБИТЬ СТИВЕНА КИНГА

Укороченная журнальная версия

ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Известный писатель и сценарист Эдуард Анатольевич Хруцкий, много лет проработавший главным редактором нашего издательства, сразу обратил внимание на Андрея Ветра, когда тот принёс нам свои первые книги. «У этого автора колоссальный потенциал, он способен поднять любую тему», – сказал Хруцкий, увидев в приключенческих повестях Андрея Ветра гораздо больше, чем только приключения. Глубокая мудрость, умение проникнуть в материал и стремление поделиться с читателем всем, что горячо любимо, дабы и читатель полюбил то же – вот что выделил в новом авторе Эдуард Хруцкий. Серьёзная литература вполне может жить под маской приключений, и Андрей Ветер стал тому доказательством. Его книги наполнены постоянным движением, заставляют читателя совершать крутые повороты, и за каждым поворотом вас поджидает вопрос, на который вы невольно начинаете искать ответ, с готовностью хватаясь за подсказки, которые предлагает автор. Произведения Андрея Ветра можно смело назвать путеводителем в мир экзотики. Этнографические детали в его книгах никогда не бывают формальными, они всегда служат ключом к неведомому, а поскольку наш мир огромен и на каждом шагу предлагает богатство впечатлений, Андрей Ветер щедро делится этим богатством со своими читателями. При этом в его книгах всегда чувствуется бунт, но это не бунт разрушителя, а бунт человека, предлагающего смотреть на жизнь шире, не довольствоваться установленными нормами. Он не признаёт табу, запросто говорит о том, о чём другие предпочитают молчать, и это вызывает иногда шок.

Эдуард Хруцкий написал про Андрея Ветра: «Он автор четырнадцати книг, которые нашли своего читателя в наше не совсем простое время. Особенно этому прозаику удаются темы, связанные с Севером и Дальним Востоком. Его повести “Снег” и “Край света” заинтересовали кинематографистов, и я надеюсь увидеть его героев на экране. Принимая во внимание высокие литературные качества его произведений и повышенный читательский интерес, я рекомендую его в члены нашего писательского сообщества».

Один из самых грандиозных замыслов Андрея Ветра называется «Коридоры событий». Это цикл романов о реинкарнации, «переселении душ». Сама идея воплощения человека в новом теле не нова и привлекает многих. Но Андрей Ветер взял её не для того, чтобы убедить кого-то в бессмертии души, (хотя о бессмертии речь идёт в первую очередь), но он воспользовался реинкарнацией, чтобы превратить жизнь человека в бесконечное приключение. Перерождение из тела в тело для него – возможность поведать нам любовную или детективную историю, которые продолжаются не одну тысячу лет. Читая эти романы, трудно понять, насколько много в них сказки, поскольку они абсолютно правдоподобны, самое нереальное в них выглядит осязаемо и кажется само собой разумеющимся. Эти книги имели оглушительный успех, переиздавались несколько раз и всегда быстро исчезали с прилавков.

Будучи не только литератором, но художником и кинорежиссёром, Андрей Ветер умеет превратить слово в живопись. Его произведениям характерна визуальность. Многие согласны с тем, что от прочитанной книги Андрея Ветра остаётся ощущение, как от просмотренного фильма. Его книги «остаются в глазах».

Если судить по откликам читателей, то складывается удивительная картина: книги Андрея Ветра читают люди самых разных возрастов – от семнадцати до семидесяти лет, и это доказывает, что по-настоящему интересная книга может приковать к себе внимание любого человека. Соглашается читатель с мыслями писателя или искренне возмущается, – так ли это важно? Никто не остаётся равнодушным, и это главное, чего сумел добиться Андрей Ветер.

«Убить Стивена Кинга» – произведение особенное. Его наверняка оценят «литературные гурманы», потому что оно позволяет проникнуть не только в душу писателя, но и в творческую лабораторию, дверь в которую Андрей Ветер гостеприимно распахнул для всех, кому интересно знать, как рождаются книги.

УБИТЬ СТИВЕНА КИНГА
ХОТИТЕ БЫТЬ ПИСАТЕЛЕМ?

«Если хотите быть писателем, вам прежде всего нужно делать две вещи: много читать и много писать. Это не обойти ни прямым, ни кривым путём – по крайней мере я такого пути не знаю… Чтение – творческий центр жизни писателя. Куда бы я ни шёл, беру с собой книгу и всегда нахожу самые разные возможности в неё зарыться. Штука в том, чтобы научиться читать не только взахлёб, но и маленькими глоточками. Залы ожидания – они, конечно, просто созданы для книг, но ничем не хуже и театральные вестибюли, и скучные очереди на контроль в аэропорту, и – любимое всеми место – сортир… Чтение за едой считается невежливым в воспитанном обществе, но если вы хотите преуспеть как писатель, вежливость в списке ваших приоритетов пойдёт во втором десятке», – утверждает Стивен Кинг.

Если вы решили стать писателем, то приготовьтесь к тому, что вас будут бить. На вас ополчится армия редакторов, на вас обрушится лавина читателей. Даже если вы очень талантливы, вас будут критиковать за каждую вашу строку, за каждое слово. И чем больше ваш талант, тем жёстче будет звучать злобная критика. Известность не убережёт вас от нападок. А если вы гениальны, вас попытаются затоптать. Серость ненавидит всё, что не серо. Не все пишут, но все с удовольствием указывают писателю, как надо писать «правильно» и как надо «соответствовать» общепринятым стандартам. Серость обожает стандарты, потому что сама является одним из стандартов. Серость – это уровень, и если ваша книга поднимается над этим уровнем хотя бы на самую малость, серый редактор ни при каких обстоятельствах не позволит вашей книге дойти до читателя. Если вы открываете перед читателем двери в собственный мир, вас постараются согнуть, отречься от вашего мира и превратят в штамповщика типовых открыток. Вас будут ломать, ставить на колени, чтобы сделать вас похожим на других, потому что редакторы потакают в первую очередь усреднённому вкусу и обслуживают усреднённое мышление, хотя сами считают себя интеллектуалами. «Талант задавят так или иначе, – пишет Генри Миллер. – Его соблазнят взяткой и превратят в продажную тварь. Или же вообще не будут замечать, а, заморив голодом, приведут к повиновению и сделают из него тупого подёнщика». Мало кто из издателей любит иметь дело с личностью. Лишь некоторые обладают хорошим вкусом и готовы публиковать художественные произведения, наполненные изящным слогом и мыслями. Большинство же отдаёт предпочтение сюжетам, построенным по лекалам и изложенным неприхотливым языком: чем проще и стандартнее книга, тем издателю легче продать её – толпа обожает узнаваемость, она любит литературные гамбургеры и не умеет оценить по достоинству блюда с тонкими вкусовыми качествами.

Как много, оказывается, всяких «если». А я ведь и не начал ещё…

Для тех, кто полагает, что важнейшая составляющая книги – это сюжет, написано много пособий. Самыми видными я бы назвал работы Александра Митты «Кино между адом и раем» и Линды Сегер «Как хороший сценарий сделать великим». Да, эти сочинения посвящены написанию сценариев, а не повестей и романов. Но именно сюжет в сценарии имеет первостепенное значение, потому что кино относится к индустрии развлечений и непрерывность действия есть основа основ этой индустрии. Писатель, посвятивший себя развлекательной литературе, тоже в первую очередь занимается сюжетом, ибо нет ничего увлекательнее для среднего зрителя, чем следить за похождениями жуликов, любовников, хулиганов, бандитов, наблюдать за конфликтом двух заклятых врагов или внезапно поссорившихся закадычных друзей. Грамотному построению таких сюжетов и учат книги о сценариях: как главный персонаж «преодолевает барьеры препятствий, добиваясь своей цели», проходя через множество «поворотных пунктов». Эти поворотные пункты связываются в цепочку и усложняют историю о том, как некто идёт из пункта А в пункт Б.

Сценаристы и режиссёры любят повторять, что сценарий принципиально отличается от литературы, но Александр Митта, рассуждая в своей книге о драматургии, ссылается в первую очередь на литературные произведения Достоевского, Чехова, Толстого. Классиков литературы он называет магами, а производство фильмов – индустрией. Массовая литература также является продуктом индустрии, продуктом штамповки, не имеющим отношения к искусству. И каждому начинающему писателю следует определиться в начале своего пути, хочет он заниматься творчеством или намерен лепить куличики из готовых форм и шить штанишки по лекалам, согласно провозглашённым ценностям моды. Жаждущий быстрой славы литератор легко добьётся успеха, когда вычислит ожидания толпы и начнёт строчить конъюнктурные сюжеты.

Легче всего впрыснуть в читательскую массу самые скандальные факты дня. На это всегда есть спрос. Толпа обожает сплетни. Но это никогда не превратится в глубокое произведение. Художественные произведения опираются не на сиюминутность. Классическая литература завоевала свой «статус» не проблемами одного дня. Скандалы затухают и забываются, а «вечные» вопросы остаются, их повторяют снова и снова, они будоражат умы, на них продолжают искать ответы. Если кто-то из мастеров художественной прозы и берётся за сиюминутные вопросы, то они служат ему лишь отправной точкой для глобальных обобщений. Отдельные события никогда не имеют веса сами по себе, ибо повторяются из года в год, из века в век. Самый интригующая история быстро забудется, если автор не превратит частный случай в событие общечеловеческого масштаба. Распятие иудейского бродяги, проповедовавшего любовь, по сей день служит материалом для литературных произведений, нередко скандальных произведений, протестующих против канонического подхода к истории об Иисусе из Галилеи. Они не боятся бросить в лицо читателю страшные вопросы и предлагают на эти вопросы свои ответы – часто на грани кощунства. Старая и хорошо знакомая история, но не она интересна, а размышления о ней.

В погоне за сюжетом многие авторы забывают о главном и быстро исписываются, ибо все сюжеты всегда ограничивают себя заданными обстоятельствами и условиями жанра. Сюжеты сосредотачивают внимание читателя и зрителя на действии, на «неожиданных» поворотах, за которыми чаще всего не стоит ничего, кроме стремления удержать внимание. Но стремление удержать внимание читателя – это лишь стремление, которое само по себе ничего не делает. Ну ещё один «неожиданный» поворот – и что? Сколь бы часто ни меняли тарелки на вашем столе в ресторане, сколь бы шустро и виртуозно ни крутились возле вас вышколенные официанты, ничто не утолит вашего голода, если тарелки пусты, и ничто не удовлетворит вашего эстетического вкуса, если вам предлагают только сухари.

Проблема внутреннего наполнения художественного произведения возникла не сейчас, так было всегда. Станиславский в одном из своих писем жаловался на неверное понимание актёрами сути произведения: «Они, привыкнув к современному репертуару, ищут прежде всего в пьесе действия, понимая под этим словом не развитие характеров действующих лиц, а развитие самой фабулы пьесы. Кстати сказать, наши артисты… подразумевают под фабулой пьесы движение или, вернее, беготню по сцене».

Ступая на писательскую тропу, следует понять, чего вы хотите. Понять свои желания. От этого будет зависеть, в правильном ли направлении вы пойдёте.

Люди часто заблуждаются, утверждая, что хотят стать писателями, актёрами, телеведущими. Они путают славу с профессией, они путают известность с призванием. Они путают результат с процессом. Мечты о популярности не имеют ничего общего с мечтой о труде. Между тем, писательский труд – это ежеминутная загруженность. Профессия писателя тем и отличается, что держит мозг в постоянном напряжении, впрочем, как и любая иная творческая профессия. Всё, что происходит вокруг, заставляет писателя думать. Мозг не прекращает целенаправленную работу ни на мгновение. Любое событие становится пищей для размышления. Писательство – это состояние непрерывной работы.

Для большинства же слово «успех» является синонимом слова «богатство», поэтому, мечтая о писательстве, они мечтают на самом деле о больших деньгах, которые можно заработать, сочиняя книги. И мне хотелось бы сказать таким мечтателям, что заработать деньги гораздо проще в другой области. Литература редко приносит деньги, зато даёт в избытке даёт испить горечь разочарования. Ожидания молодых литераторов оправдываются далеко не всегда. Всё зависит от того, какие у писателя ожидания…

Что же это такое – писательство, сочинительство? «Писательство – это не работа. Писательство – это искусство», – сказала Катрин Энн Портер. И это абсолютная истина. Только не следует путать искусство с богемной жизнью. Искусство – это труд, а богемная жизнь – бесполезное времяпровождение бездельников.

Ложась спать, я иногда не могу уснуть, потому что во мне не останавливается проигрывание сцен. Мои персонажи разговаривают во мне и не позволяют мне расслабиться. Они не просто беседуют, они оттачивают фразы. Если бы я умел, находясь в этом пограничном состоянии, записывать всё, что я слышу (хотя вряд ли это можно назвать словом «слышу»), я бы написал десятки томов. Но я не умею… Если я успеваю осознать, что вот-вот усну и утрачу навсегда то, что сейчас витает передо мной, то я поднимаюсь и в полудрёме бегу к письменному столу, чтобы наскоро записать то, чему я был свидетелем и слушателем мгновение тому назад. Воспроизвести всё дословно не получается. Я тороплюсь, поэтому получаются каракули, которые утром уже и расшифровать не всегда в состоянии, я тороплюсь и поэтому лишь помечаю мысли, а не записываю их подробно. Сцена, которая только что была ясная, красочная, рельефная, осязаемая, со всеми шорохами и запахами, теперь исчезает стремительно, как исчезают со стекла следы вашего дыхания. И я снова ложусь и снова погружаюсь в вязкость видений, не позволяющих уснуть. Должен признаться, что идеи и решения некоторых сцен, пришедшие в этом пограничном, «околосонном» состоянии – самые интересные.

Для меня материал, с которым я работаю, превращается в питательную среду, которую я сам создаю для себя. Материал понемногу перестаёт быть источником информации и перерождается в источник творчества. Холодные факты оживают, пока я копаюсь в них, обретают плоть, вздымаются вокруг меня, отделяя от сегодняшнего дня, от семьи. Они окружают, наваливаются, стискивают, поглощают. Сначала я пользуюсь ими, чтобы наполнить воображение, затем они начинают пользоваться мной, чтобы ожить внутри меня, выстроить свой мир, сделать меня частью своего мира. И только потом я получаю возможность рассказать об этом мире.

Начинающие авторы стремятся узнать «секреты» писательства. Но секретов нет. Есть схемы, по которым работают середнячки (то есть абсолютное большинство сочинителей), есть законы жанров (то есть строгие правила, по которым строится сюжет, подкладываются «обманки», подсовываются всевозможные ложные «следы» и т.д.). Но середнячки всегда работают на середнячков. И любой жанр предназначен также для усреднённого читателя, потому что жанр предполагает штампы. Об этом необходимо помнить. Научиться правилам игры для середнячков может любой. Если вас интересует это, вряд ли вы получите удовлетворение, занявшись писательством. Профессия ради ремесленничества отличается от профессии ради искусства. Ремесленником может стать каждый, также как каждый может научиться ездить на велосипеде. Но художником, умеющим рассказать так, как не умеет никто другой, становится один из тысячи, а то из десятка тысяч.

ВНУТРИ СЕБЯ

Почти каждый писатель с громким именем отличается чем-то от других. Многие по-настоящему самобытны. Но как ни странно, все они, рассказывая о своём творчестве, почему-то повторяют общеизвестные слова о законах литературы вообще, мало кто умеет открыть себя, показать свою собственную «кухню», распахнуть двери в свою творческую лабораторию. Каждый мало-мальски выделившейся автор обладает своими маленькими секретами, но похоже, боится открыть их, опасаясь, вероятно, того, что конкуренты воспользуются его советами и быстро поднимутся на ту же высоту. Или же есть иные причины?

«Я часто думал, какую интересную статью мог бы написать любой литератор, если бы он захотел, то есть если бы он смог в подробностях, шаг за шагом проследить те процессы, при которых любое его произведение достигло окончательной завершённости. Почему подобная статья никогда не была выдана в свет, решительно не могу сказать, но, быть может, пробел этот в большей степени обусловило авторское тщеславие, нежели какая-либо иная причина. Большинство литераторов, в особенности поэты, предпочитают, чтобы о них думали, будто они сочиняют в некоем порыве высокого безумия, под воздействием экстатической интуиции, и прямо-таки содрогнутся при одной мысли позволить публике заглянуть за кулисы и увидеть, как сложно и грубо работает мысль, бредущая на ощупь; увидеть, как сам автор постигает свою цель только в последний момент; как вполне созревшие плоды фантазии с отчаянием отвергаются ввиду невозможности их воплотить; как кропотливо отбирают и отбрасывают; как мучительно делают вымарки и вставки – одним словом, увидеть колёса и шестерни, механизмы для перемены декораций, стремянки и люки, петушьи перья, румяна и мушки, которые в девяноста девяти случаях из ста составляют реквизит литературного лицедея» (Эдгар По «Философия творчества»). Писатели, сочиняющие романы для массового потребителя, легко рассказывают о себе и запросто врут, стремясь выглядеть глубже и многограннее, чем они есть в действительности. Сочинители для толпы работают по кулинарной книге, а не колдуют в творческой лаборатории. У каждого самобытного автора своя творческая лаборатория. Некоторые умеют проанализировать процесс создания книги от момента зарождения замысла до его окончательного воплощения. Другие говорят об этом общими фразами. Как выстраивается сюжет, как складывается мозаика общей картины, как пробивается сквозь мусор повседневности замысел? Я осмеливаюсь утверждать, что у всех самобытных авторов в основе их творчества лежит желание создать то, чего не было раньше и чего автору, когда он был только читателем, очень не хватало в прочитанных книгах. Отсюда и появляется желание сделать своё. Сделать вопреки всем существующим правилам и требованиям издателей. Сделать то, что целиком и полностью будет соответствовать его собственным потребностям. «Что же за сила, что за непреодолимый импульс приводит писателя к его профессии? В поисках источников такого импульса нужно обратиться к одной из черт человеческой натуры, присущей всем людям… Этой чертой… является потребность выразить в слове всякое явление жизни и тесно связанную с этим потребность выразить самого себя. Она почти физиологична, а ослабление или полное исчезновение её – что случается лишь у очень редких индивидов, – противоречит самой человеческой природе… Все люди по природе своей болтливы. Разговаривают неустанно: о своей работе, о том, что делается на белом свете, о своих близких, а больше всего о себе самих. Рассказать о себе другим – это значит выбраться из самого себя, разорвать хотя бы на краткий миг путы собственного бытия, избавиться от мучительного одиночества, в котором мы от колыбели до могилы пребываем среди наших восприятий, мыслей, снов, страданий, радостей, опасений, надежд, поделиться, наконец, с другими своей удивительностью. Да, удивительностью, ибо все люди удивительны. Все переживают поразительные приключения, в каждой душе мир преломляется в тысячецветных радугах чудесного блеска. Каждый, по крайней мере, в определённые моменты, отдаёт себе в этом отчёт, но у большинства не хватает отваги признаться в этом даже себе. Люди в огромном их большинстве – существа робкие. Иногда нужны очень сильные потрясения, мучительные или радостные, чтобы сорвать с их уст печать молчания, и тогда даже с уст самых неразговорчивых падают слова откровений… Писатель выражает всеобщее стремление, выражает себя и свой мир, и в этом он подчиняется природному импульсу человеческой натуры, а вместе с тем как бы становится выразителем тех, кто не может и не умеет высказаться сам. Склонность к самовысказыванию, свойственная всем людям, у писателя обретает особую силу, кажется, что она является необходимым приложением к его жизни и как бы усиливает её. Стремление увековечить явления в какой-то миг увенчивается небывалым триумфом: создаются новые ценности…» (Ян Парандовский «Алхимия слова»). Недавно меня поразила довольно простая мысль, высказанная Михаилом Веллером: «Экстраверт совершает подвиги и хулиганит наяву, интроверт – в мыслях и мечтах. Молодой писатель – интроверт, по преимуществу». Насколько точно подмечено: одни совершают активные поступки в мыслях, другие – наяву. Именно активные поступки, а не поступки вообще. Хулиганы и бандиты не пишут книг, в лучшем случае у них хватает терпения рассказать о чём-то журналисту, а тот превращает их рассказ в книгу. Писатель же не просто терпелив и усидчив, не просто тратит время на сочинение историй. Это не терпеливость на самом деле, а жизнь. Настоящий писатель живёт где-то «там», по другую сторону привычной большинству людей реальности. Настоящий писатель живёт внутри себя, его интровертность открывает ему потайные двери в мир, куда обыкновенный человек даже не догадывается заглянуть, а если и догадывается, то знакомство с внутренним миром похоже на мимолётность, на мелькнувшие перед глазами тени, но не на полноценную прогулку в красочную страну фантазий и уж тем более не на долгую жизнь в там. Внутренняя жизнь писателя не видна никому из посторонних. Она выплёскивается наружу и становится осязаемой тогда и только тогда, когда в привычный всем мир приходит очередная книга. Если книга достаточно глубока, читатель погружается в неё полностью. Если в книге нет ничего, кроме «беготни по сцене», то она забывается быстро. Внутренняя жизнь писателя не видна никому, но нередко она бывает настолько активная и напряжённая, что писатель заболевает от нервного истощения, потому что для него эта жизнь – не воображение, а реальность. И вот что ещё интересно: внутренняя жизнь писателя, который зачастую настолько не приспособлен к нормальной жизни, что не умеет ни вбить гвоздя в стену, ни познакомиться с женщиной, ни договориться с издателем, оказывает огромное влияние на мир читателей и даже меняет его. Не случайно Лев Толстой утверждал, что «слово – дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти». Писатель радует и отравляет своим словом. Но что ещё более удивительно: его слово, пришедшее из его внутреннего мира, питается обычной человеческой жизнью, её страстями, её запахами, её звуками. Истинный писатель вовсе не оторван от этой жизни, просто он не принимает в ней активного участия. И при этом он умудряется перестраивать её, занимаясь внутренней работой над собой. Изменить мир можно одним лишь способом – изменяя себя.