Текст книги "9 подвигов Сена Аесли. Подвиги 5-9"

Автор книги: Андрей Жвалевский

Соавторы: Игорь Мытько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Андрей Жвалевский и Игорь Мытько
9 подвигов Сена Аесли.
Подвиги 5-9

Авторы благодарят друг друга за помощь, оказанную при написании этой книги

Но в первую очередь мы благодарим читателей, которые дождались, пока авторы завершат свой кропотливый труд.

А еще в первую очередь мы благодарим тест-читателей, которые не дожидались, пока авторы завершат, а делали их труд еще более кропотливым. Это Татьяна Бонч-Осмоловская (Васильева), Наталья Кулагина, Екатерина Старостина и Елена Чилингир (прототип тетки Чиингиихи).

И, наконец, в первую очередь мы благодарим Геннадия Кондратьева, который придумал ряд шуток, маготехнических принципов и следственных версий Фантома Асса.

Однако в первую очередь мы благодарны работникам издательства «Время» за выдержку, проявленную при работе с нами, особенно с тем из нас, кто заслуженно занимает первую строчку в списке самых вредных авторов издательства «Время».

Тем не менее, в первую очередь следует поблагодарить кошку Дину (прототип Хитрой Мордочки), научившую авторов упорству и беспредельной вредности.

И, без всякой очереди, мы выражаем благодарность и признательность коту Васе (прототип кота Кисера), который научил авторов терпению и усидчивости, и который покинул Этот мир (ушел в Астрал) между четвертым и пятым подвигами Сена Аесли.

Жвалевский/Мытько

* * *

Предупреждение!

Читатель! Внимание!

Эта книга начинается с того места, на котором завершилась предыдущая!

Не начинайте читать пятый подвиг до тех пор, пока не прочтете четвертый! А то ничего не поймете!

А лучше не начинайте читать пятый подвиг, пока не прочтете первые четыре!

А еще лучше – пока не прочтете книги «Порри Гаттер и Каменный Философ» л «Личное дело Мергионы»!

А знаете, лучше вообще не начинайте, так будет проще.

Всего наилучшего, Жвалевский/Мытъко

Безмозглон, март, за два месяца до Вальпургиевой ночи

Новое – это хорошо отмытое старое.

Чиингииха. «Советы по ремонту квартиры»

Мартовский гремучий воробей опустился на ветвь дуба и повернул большую косматую голову к зарешеченному окну. Клацнул зазубренным клювом. Всмотрелся.

Человек за решеткой не был магом. Гремучий воробей прикрыл тяжелые веки и запел.

В наше время мало кому удается услышать мартовского гремучего воробья, принадлежащего к очень редкому, исчезающему виду магической фауны. Исчезающему по причине уникального пения, которое пробуждает в слушателях редкое по силе желание прибить птицу.

Человек за решеткой приблизил бородатое лицо к окну, оценил размеры клюва певца и зааплодировал. Гремучий воробей выдал душераздирающую руладу, поклонился и кувыркнулся с ветки на землю.

Человек – действительно не маг, а бывший маг и бывший ректор Школы волшебства Первертс, а ныне пациент отделения «Запоздалое раскаяние» спецлечебницы Безмозглон Бубльгум Б. В. – вернулся на койку и продолжил разглядывать потолок.

Бубльгум всегда разглядывал потолок, когда задумывал очередной побег. Потолок оставался единственным местом в камере, с которого на него не смотрели враги. Потому что враги были повсюду: на стенах, на полу, в тумбочке. Даже под матрасом притаилось несколько яростных противников.

Недруги Бубльгума присутствовали не вживую, не в виде галлюцинаций и не в форме астральных тел, которые категорически не допускались в лечебницу – в том числе через их труп. Враги смотрели с портретов, нарисованных не очень умелой, но твердой рукой Б. В.[ 11
  Кстати, Б. В. – это не инициалы, а сокращение от «Бывший Волшебник». Бубльгум еще в бытность свою ректором Школы волшебства подписывался «Б. В. Бубльгум». И как только этого никто не заметил?


[Закрыть]]

Чаще всего на узника Безмозглона пялился Порри Гаттер – наглый выскочка, который не только не помог своему ректору, но еще и разрушил несколько тщательно разработанных коварных планов. Именно из-за этого малолетнего пройдохи Бубльгум не наслаждался магической мощью ста тысяч британских колдунов, а проводил лучшие годы жизни в тюрьме. . . Минутку. Во-первых, у волшебников нет тюрем. Во-вторых, Безмозглон – никакая не тюрьма, а больница усиленного режима. А в-третьих, как это годы, проведенные в тюрьме, могут быть лучшими? Да и не годы Бубльгум здесь провел, а всего два месяца. . .

При мысли о том, какими замечательными интригами он мог заниматься эти два месяца, бывший ректор переставал думать и начинал действовать: рисовать очередной портрет Гаттера, скрипеть зубами и зарабатывать неизлечимый кариес.

В принципе, он был не таким уж плохим человеком, этот Бубльгум. Просто увлекающимся.

Второй в хит-параде антипатий пациента-арестанта шла Мергиона Пейджер. Бубльгум и сам не мог объяснить, почему она ему так не нравится, но одной только рыжей гуаши за последний месяц извел около ведра.

Далее с большим отрывом следовали: чертов умник Сен Аесли, подручный Мергионы по названию Дубль Дуб, Сьюзан МакКанарейкл, Мордевольт (очень, очень неаккуратно нарисованный!), отец Браунинг, Югорус Лужж, майор Клинч. . .

В вернисаж кисти Бубльгума входили все преподаватели Первертса, многие уважаемые маги, охранники «Запоздалого раскаяния», выписанные с особой тщательностью, гномы, тролли, гоблины и еще несколько существ помельче, которых бывший профессор магии выдумал.

Словом, вы представляете эту ужасную комнату, заваленную сотнями малоприятных рисунков. Неудивительно, что Бубльгум все время хотел отсюда убежать – и с каждым разом это удавалось ему все виртуознее.

Первый побег разоблаченный ректор совершил спустя неделю после доставки в спецлечебницу. Как раз в это время началась суета с расформированием «Дороги к свету» – второго отделения Безмозглона, предназначавшегося не для преступников, а для жертв Трубы Мордевольта. Пока комиссия по ликвидации выпроваживала на волю пациентов, Бубльгум быстро сориентировался в обстановке и смешался с толпой чиновников. Весь день он успешно изображал члена комиссии, обсуждая решительные меры, делая конструктивные предложения и завоевывая всеобщее уважение.

Когда воздух свободы, доносившийся сквозняком с проходной, уже начал кружить голову Бубльгума, новые товарищи потребовали, чтобы красноречивый профессор непременно остался на банкет.

Надо сказать, банкет удался. Бубльгум один за другим выдал восемнадцать тостов подряд. . . То есть он хорошо помнил фразу председателя комиссии: «Голуба! Мы эту лабуду уже восемнадцатый раз слышим! Давай лучше за любовь!», но его собственный ответ затерялся где-то между рюмкой коньяка и стаканом бордо.

Под утро на Бубльгума, бредущего вдоль стены санатория в поисках холодного пива, наткнулся патруль ментодеров, который вернул беглеца в «Запоздалое раскаяние».

До конца января Б. В. лежал на койке и громко размышлял про себя:

– Задача – сбежать из Безмозглона. Для этого нужно обмануть бдительность охранников. Осталось придумать, как обмануть бдительность. Задача упростилась.

Рассуждая логически[ 22
  Вы заметили, что Бубльгум, как и Сен Аесли, любит размышлять логически? А еще они оба запросто управляются с неуправляемыми толпами, такими, например, как преподавательский состав Первертса. Видите, как много зависит от самого человека? И Бубльгум, и Аесли родились прирожденными политтехнологами, но один из них стал пятисотлетним злодеем, а другой – двенадцатилетним героем.


[Закрыть]], Бубльгум пришел к выводу, что единственные существа, которые могут легко обмануть бдительность ментодеров – это ментодеры. Если поступить в Высшую Школу Ментодеров, отучиться там пять лет, сдать экзамены, пройти стажировку где-нибудь на Фолклендах. . . Нет, это слишком долгий путь. К тому же, чтобы поступить в ВШМ, требовалось сначала сбежать из Безмозглона. Поэтому бывший ректор выбрал более простой способ. Бубльгум заявил, что готов во всем чистосердечно признаться, но не кому попало, а только самому перспективному следователю.

Оставшись с самым молодым и неопытным следователем с глазу на глаз, коварный арестант ловко превратил допрос в тренинг по проведению допросов. Сначала он прочел лекцию о том, насколько мешает доверительности и откровенности беседы официальная ментодерская форма. Потом убедил офицера, что лучший способ понять психологию допрашиваемого – это влезть в его шкуру, то есть одежду. Затем Бубльгум предложил наивному следователю хорошенько вжиться в роль преступника, после чего требуемые признания сами появятся у него в голове.

Переодевшись в ментодерскую форму и выйдя в коридор, Бубльгум приказал охраннику не разговаривать с арестантом до тех пор, пока тот не ответит на все вопросы охранника.

Надолго озадачив таким образом обоих ментодеров, профессор уверенно двинулся куда глаза глядят.

Твердый взгляд и четкая поступь привели Бубльгума в кабинет начальника тюрьмы.

– Ну где вы опять пропали?! – закричал на него начальник.

«Ну вот, – загрустил беглец, – я опять пропал».

– Немедленно берите свой взвод и приступайте к уборке территории!

– Хорошо, – сказал Б.В., отдал что-то вроде чести и достаточно строевым шагом отправился искать подчиненных, которые захотели бы ему подчиниться.

Бубльгум плохо представлял себе, что такое взвод, поэтому принялся командовать всеми, кто попадался под руку. Будучи, с одной стороны, человеком дисциплинированным, с другой – инициативным, с третьей – опытным, с четвертой – обладая громким голосом[ 33
  Короче говоря, будучи многосторонней личностью.


[Закрыть]], экс-ректор привлек к выполнению поставленной перед ним задачи половину ментодеров Безмозглона. Он уже добрался по идеально убранной территории до ворот, когда поступил новый приказ: произвести смотр личного оружия у подчиненных. Бубльгум и тут не подкачал, а, наоборот, поднажал – и к обеду все полосатые ментодерские палочки блестели, как свежепокрашенные зебры.

Начальство по достоинству оценило рвение офицера, хотя и не смогло вспомнить его фамилию.

– Это ничего, – решило начальство. – Фамилия не главное, главное – целеустремленность и решительность. Вот что, голубчик, а проверь-ка нам пациента Бубля Гума, на месте ли он, сидит ли, а то этот Бубль такой шустрый, спасу нет!

Вошедший в исполнительский раж Бубльгум, не рассуждая, побежал в палату, отдал одежду измученному следователю, отмахнулся от его чистосердечных признаний и велел передать начальству, что пациент сидит на месте и какие будут дальнейшие распоряжения.

Третий побег удался ректору особенно. И это при том, что у дверей его камеры поставили усиленный наряд, а в конце коридора разместили пост усиленного наблюдения за усиленным нарядом.

Усиление режима только раззадорило бывшего ректора Первертса. Он начал перестукиваться с соседями азбукой Морзе и за девять суток непрерывного стука просто задолбал всех заключенных. И когда на завтраке какому-то бледному типу из Трансильвании, который сидел тут по обмену, показалось, что компот слишком жидкий, столовая буквально взорвалась.

Лавируя между переворачиваемыми столами и пролетающими ментодерами, Бубльгум нырнул в окно раздачи и очутился на кухне. Повара улепетывали через заднюю дверь. Оставалось лишь накинуть на себя белый фартук, сшитый заранее из краденой простыни, и пристроиться им в хвост.

Он оглянулся на столовую. Взбунтовавшиеся пациенты уже обезоружили и связали охрану, и бунт пошел вразброд. Пятеро арестантов пластмассовыми столовыми ножами пилили стальную оконную раму. Трое швырялись тарелками в большой портрет Тетраля Квадрита. Двое рисовали на стене длинное неприличное слово. Остальные бессмысленно шатались по обезображенному помещению.

Толпа. . . Неорганизованная толпа. . . Большая неорганизованная толпа. . . Что может быть притягательней для талантливого руководителя?!

Бубльгум закусил губу. Посмотрел на дверь, за которой находилась воля. На заключенных. На дверь. На. . .

Напрасно он это делал.

Аварийная сигнализация взвыла, как оперный тенор, которому наступил на ногу. . . ну, скажем, другой оперный тенор. Дверные проемы закрылись мощными противобеспорядочными решетками.

Дилемма разрешилась сама собой, и Бубльгум с легким сердцем занялся любимым делом:

– Ты, ты и вон то! Живо навалились на эту решетку! А вы четверо – на эту! Вы восьмеро – делать из скамеек тараны! Вы двадцать три – к окнам, следить за обстановкой снаружи! Вы сто сорок семь – строить баррикады! Вы двое у стены – писать требования! Да не на стене, на бумаге! Ты, в очках, – пересчитать оружие и боеприпасы, выдавать только вменяемым и под расписку. А ты чего стоишь? Ах, ты оборотень? Во что оборачиваешься? В буйвола? А ну-ка, ребята, запрягли этого буйвола и вперед! Главное – вышибать у них решетки!

К тому времени, когда тревожный наряд[ 44
  Тревожный наряд включал в себя волнующую униформу, дрожащие волшебные палочки, беспокойные краповые беретки и нервные полусапожки из шкуры дикой Кирзы.


[Закрыть]] ментодеров прибыл на подавление бунта, бунта уже не было – было организованное выступление пациентов, борющихся за свои права. Бубльгум объявил непротивление злу насилием[ 55
  То есть объявил, что насилие является непротивлением злу. Или нет, что злу насилие не противно. Или. . . Немудрено, что ментодеры запутались.


[Закрыть]], а пока тревожные ментодеры пытались разобраться, что это означает, разоружил их, вооружил пациентов, сообразил, что это противоречит объявленному принципу, разоружил пациентов, спрятал все оружие и отпустил охранников под честное слово, что они больше не будут участвовать в тоталитарно-милитаристских вылазках.

Сбитое с толку руководство Безмозглона шло на все новые уступки, и даже согласилось на совместное патрулирование коридоров, но тут мятежный санаторий посетил Тотктонада. Выслушав истерический рапорт директора, он дал несколько рекомендаций и исчез по своим делам.

Предводителя повстанцев пригласили на переговоры. Директор Безмозглона принял его радушно, угостил кофе с птичьим молоком (только что прошла утренняя дойка в подшефном гнездовище), посетовал на никудышную дисциплину и идеологическую безграмотность пациентов, а затем предложил Бубльгуму пост заместителя по воспитательной работе.

Что-что, а воспитательную работу Бубльгум знал как никто другой. Через час бунтовщики вернули охранникам неиспользованное оружие. Через два исчезли неэстетичные баррикады. Через три в коридорах нельзя было встретить ни одного праздношатающегося. Всех пациентов рассадили по палатам. В том числе и заместителя по воспитательной работе, стены камеры которого с целью непростукивания обклеили толстыми подушками.

Как бы то ни было, бывший ректор Первертса поставил новый абсолютный рекорд: три побега за два месяца. Прежнее достижение принадлежало отцу Мергионы – Брэд Пейджер совершил один побег за двенадцать лет. Останавливаться на достигнутом Бубльгум не собирался и сейчас не просто смотрел на потолок, а совершал мысленный побег.

«Нужно сделать мысленный подкоп, – рассуждал он. – Подкапываться под пол? Но как раз этого от меня и ждут! Буду подкапываться под потолок. То есть надкалываться над потолком. Там и грунта нет, и подземных вод, и прочей канализации. Отлично! Надкапываюсь над потолком, пока не оказываюсь на крыше корпуса. А там часовой. Часового нужно оглушить, пока он не позвал на помощь. Как оглушить? Очень просто: как заору ему в ухо!»

Мысли текли плавно и приятно. Совершив мысленный побег, Бубльгум ушел в мысленное подполье и начал мысленно мстить. Отомстив всем, кому только можно, он попал в мысленную засаду, был мысленно схвачен вымышленными ментодерами и снова оказался в своей камере.

«Не повезло, – подумал Бубльгум, завершая осмотр потолка. – Но я хотя бы попытался».

– Профессор, – позвали откуда-то сбоку.

Пациент покосился на стену. Один из портретов стал выпуклым и подался вперед, глядя на него несколько настойчивей, чем остальные.

– Один, – сказал Бубльгум. – Я здесь один. Все остальное – мои галлюцинации, последствия одиночного заключения.

– Не впадайте в солипсизм[ 66
  Очень удобная в быту философия, приверженец которой считает, что существует только он, а все остальные являются плодом его воображения. Плохо работает, если в одном помещении оказывается больше одного солипсиста.


[Закрыть]], профессор, – сказал портрет. – Если бы я был галлюцинацией, я бы обставил свое появление с большим драматизмом.

Бубльгум всмотрелся и понял, что с ним говорит не портрет, а тот, кто на портрете изображен. Тот, кто каким-то образом проник в камеру через все магонепроницаемые и непростукиваемые стены.

– Здравствуй, дружок, – сказал бывший ректор. – Чего ты хочешь?

Мартовский гремучий воробей добрался до ветки, с которой недавно свалился, глянул в окно и, развернув широкие маховые крылья, отправился в менее опасное место.

Подвиг № 5
Философская каменоломня

Я – памятник себе.

Александр Пушкин

Мы пойдем другим путем.

Иван Сусанин

Пострадавшие и виноватые

– Как «встал и пошел»?! Как «встал и пошел»?!

Всклокоченный Югорус Лужж часто мигал красным, желтым и зеленым, напоминая спятивший светофор. Астрал вокруг ректора тревожно всплескивал. По стенам кабинета щелкали непроизвольные заклинания Да-как-же-таки Да-что-же-это-такое.Гусыня на плече великого мага голосила во всю глотку:

– Как встал – и пошел?!

Лужжу выпала незавидная участь. Управляться со Школой волшебства и в тихие времена непросто, ну а в последний учебный год втиснулось столько катаклизмов, что хватило бы на пару тихих веков. Лужж искренне недоумевал, как Бубльгум ухитрялся справляться со всеми этими проблемами[ 77
  Очень просто – большую часть этих проблем Бубльгум сам и устраивал.


[Закрыть]]. «Наверное, дело в опыте», – думал Югорус и стойко набирался опыта. Но всякой стойкости есть предел. Для Лужжа предел наступил 5 июня 2003 года.

Да и кто бы такое выдержал? Всего за первую половину злосчастного четверга на голову ректора обрушились:

внезапный приезд министерской комиссии;

мистический перенос единого экзамена на десять дней;

позорная попытка очаровать председателя комиссии Долорес Пузотелик, в результате чего выяснилось, что именно ее детей Лужж отчислил из Первертса;

провал операции по переделке Трубы Мордевольта, означавший гарантированное отчисление Сена Аесли и Мергионы Пейджер;

загадочная сдача экзамена Сеном и Мергионой, которые в последний момент вдруг стали магами;

бесславное завершение черной миссии Долорес Пузотелик и посрамление министерских недоброжелателей.

Два последних события настолько походили на хеппи-энд в лучших традициях презираемого британцами Голливуда, что Югорус решил – вот она, награда за все его мучения. Осталось устроить пир на весь мир, кого-нибудь поженить, после чего жить долго и счастливо, нажить добра и с умом его инвестировать, лучше в недвижимость.

Эта радостная, светлая и прямая перспектива помрачнела, потемнела и обломалась, когда в Большую аудиторию вбежала зареванная Амели с известием об исчезновении Трубы Мордевольта. Преподаватели перевернули Первертс вверх дном, затем вбок дном, и наконец вниз дном. Но вместо пропавшего артефакта маги обнаружили, что еще и Каменный Философ встал с постамента и ушел в неизвестном направлении.

Выходка школьной реликвии из школы стала для Лужжа последней каплей.

– Он же всегда сидел! Как он мог уйти? Он же всегда думал!

– Ну, значит, придумал, – сказала профессор МакКанарейкл.

Как всякий декан, попавший в сложную ситуацию, Сьюзан МакКанарейкл могла выбрать один из трех вариантов: наказать пострадавших, отыскать виноватых или снисходительно фыркнуть.

Верная себе, мисс Сьюзан не пропустила ни одного варианта. Сначала она накричала на пострадавших Порри и Сена, затем нашла виноватых – Порри, Сена, Амели и Мерги. Больше всего досталось Сену – как самому умному, а меньше всего Мергионе – как самой недоступной для нотаций. Вернувшая себе магию юная ведьма влетала в кабинет ректора, с трудом сдерживая радость, выражала сочувствие Гаттеру, несколько секунд пыталась проникнуться серьезностью ситуации и снова улетала творить чудеса в коридорах.

– Что он мог придумать?! – сипло крикнула гусыня Югоруса.

– Да какая разница! А вы, Аесли, Гаттер, Пулен и. . . где она опять? Пейджер! Ладно, неважно. . . Вы сами виноваты!

Завершив отработку второго варианта, мисс Сью перевела дыхание, набрала побольше воздуха и фыркнула.

– Тоже мне, проблема! Уинстон соберет сто таких труб.

– Профессор Мордевольт решил все бросить и уехать, – сказал Порри.

Головомойка, устроенная деканшей, пошла Гаттеру на пользу – не позволила толком погоревать о потере магии. Да и потеря уже не казалась окончательной, что более чем убедительно доказывала порхающая по Первертсу Пейджер. И главное, ясно, что делать дальше: дождаться, пока Канарейка угомонится, сесть с Сеном в своей комнате и спокойно что-нибудь придумать. Аесли, кстати, уже потихоньку что-то придумывал, и Порри не терпелось к нему присоединиться.

– Что за глупости! – сказала МакКанарейкл. – Уинстон – мужчина основательный. Разве он может с бухты-барахты бросить меня. . . то есть бросить все и уехать?

– Не может, – рассеянно согласился Сен. Мисс Сью он почти не слышал, пытаясь сосредоточиться. Воспоминания о двадцати волшебных минутах обладания магией мешали логическим построениям, которые получались какими-то кривобокими. – Поэтому логично предположить, что сейчас он собирает вещи. Вот соберет все. . .

– Вещи он собирает! Да он, наверное, просто решил прибраться в комнате!

И декан Орлодерра исчезла с мелодичным треском. Гусыня на плече ректора окончательно осипла и спрятала голову под крыло.

– А я ведь персонально отвечал за сохранность Трубы, – персонально сказал Лужж.

– Это я во всем виновата, – безнадежно произнесла Амели Пулен. Все ее попытки получить заслуженное наказание заканчивались ничем. Горе девочки было настолько велико, что отбивало всякое желание упрекать Амели. Ее хотелось утешать, а от этого Пулен чувствовала себя еще более виноватой.

– Виноватых определит следствие, – сказал ректор. – Я обязан вызвать представителей Департамента Безопасности.

Югорус достал из кармашка мантии красный свисток и дунул.

Раздался мелодичный треск.

– Его нет!

Сьюзан МакКанарейкл появилась в очень редком для себя состоянии – не разгневанном или язвительном, а растерянном.

– Мордевольт так быстро собрался? – не поверил Гаттер. – Не разработав научно обоснованный план укладки вещей в чемодан?

– Все вещи на месте! И свинья его электрическая там. И Рука!

– Но это значит. . .

– . . . что преступник очень спешил!

Все повернулись. В дверях стоял сияющий Фантом Асс с деревянным молотком в руках.