Текст книги "Ола"

Автор книги: Андрей Валентинов

…Только сейчас я заметил, какой он ушастый. Это потому что шлем его, салад который, на бок съехал…

– Начо! Он…

Тихо так сказал, чуть ли не шепотом, да я такой шепот и за десять шагов бы услыхал.

Вот и услыхал, рука уже на гарде, глаза псами охотничьими бегают. А Дон Саладо дернул плечами своими худыми, вздохнул, выдохнул…

Вперед шагнул – с лязгом железным. Туда, где первый дом стоял.

– Видать, сеньоры, это и есть бой мой последний! Только вперед не глядите, ибо взгляд его…

Да чей взгляд-то?

А тут народец как раз расступился, вид на улицу открыл – в ту сторону, куда идальго собрался. А там ничего и нет. Улочка (да не улочка, тропа пыльная меж двумя канавами), куры опять же. И петух – здоровенный такой, с хвостом разноцветным. Король-петух!

А Дон Саладо уже рядом, и меч его, железяка, в руке, ржавчину солнышку кажет…

– На бой, на бой, чудище! На смертный бой!

Я уж и вперед было подался, но с кем биться-то? Если бы альгвазил здешний, то я бы сразу дагу вынул.

– Ко-ко-ко-ко-ре-ку-ку-у-у-у!

Взметнулась железяка – и прямо на петуха! Сверху!

Ой!

А у меня челюсть отпала. Это что, василиск?

– Рази, Испания-я-я!

Черкнул меч по пыли, а петух уже в стороне. Нахохлился, перья взъерошил…

– Рази!!!

Да как кинется на рыцаря моего! Да как закричит!

 
Ну, схлестнулись! Бой ужасный!
Пыль и перья закружились.
Меч свистит без передышки,
А петух орет-кудахчет
Да когтями вкупе с клювом
По доспехам бьет-молотит.
Очумели поселяне,
Что на бранный шум сбежались,
Трут глаза, себе не веря,
Кто креститься даже начал.
А петух-то не сдается,
Вновь и вновь он налетает,
Клювом в глаз идальго целя,
И кудахчет, и кудахчет!
Но тут рыцарь Дон Саладо,
Силу всю свою собравши,
Закричал что было мочи:
«Санто-Яго Компостелло!
Смерть тебе, лихое диво!»
И мечом своим тяжелым
Разрубил врага с наскока.
Крикнул кочет, наземь рухнул.
Тут и смерть ему случилась!
 

Первым опомнился не я – я все еще столбом стоял, рот закрыть забывши. Сеньор Рохас сообразил – на мула вскочил, меня в плечо толкнул…

Да, самое время! Народ тоже приходить в себя начал, кое-кто уже за дубину взялся.

Схватил я рыцарева конька под уздцы, вперед шагнул…

Поздно!

– Бей их! Бей курокрадо-о-ов! Бе-е-ей!

Только и успел Дон Саладо обернуться, а чья-то дубина его прямо по шлему так и припечатала.

Ой!

Ну, тут уже не до шуток стало. Ближнего я дагой полоснул – не до крови, только рубаху пропорол. Другому ножик свой перед глазами крутанул. Отшатнулись, понятно. На миг-другой всего, но мне хватило. Подхватил я моего идальго (ой, тяжелый, в латах же!), через спину конскую перебросил…

– Бей! Бей их! Курокрадо-о-о-ов!

А тут как на грех Куло мой в очередной раз решил характер показать – уперся всеми четырьмя. Зря это он. Кольнул я его дагой…

– Бе-е-е-е-е-е-ей!

Куда, да в какую сторону удирали – даже и не помню. Вот как камни над ухом свистели – на всю жизнь сниться будет.

Хорошо, что у народа здешнего коней под рукой не оказалось!

Очухались, с одров наших слезли, на землю бухнулись…

Это мы очухались и слезли, а Дона Саладо пришлось с конька снимать, на камешки укладывать…

Оглянулся я. Почему камешки? Неужели на горку взлетели? На ту, которая налево?

Так и есть!

Хорошо, что вода нашлась – сеньор лисенсиат во фляжку набрать догадался. Смочили мы тряпицу, рыцарю на лоб положили…

– Сеньор Рохас! – торжественно заявил я. – Видели ли вы моего осла? Так вот, сеньор, признаю себя еще большим ослом, чем этот Куло! Больше ни одного василиска, не говоря уже о великанах с драконами. Так что считайте меня своим верным союзником!

А сам себя в который раз крепким словом припечатал. Ну и дурень! Ну и болван! Меч, понимаешь, вспомнил. Да мало ли где тот меч исщербиться мог!

Или болезнь у моего идальго заразная? Чур меня, чур!

А тут и стон раздался. Это Дон Саладо глаза открыл. Открыл, губами пожевал…

– Увы мне, увы… И вновь не довелось мне совершить великий подвиг!

 
Добрым Рохас оказался –
Пожалел, не стал смеяться,
А наш славный Дон Саладо,
Как немного оклемался,
Шлем поправив, молвил с грустью:
«Это я во всем виновен!
Не иначе – перепутал,
Слаб глазами стал я ныне!
Но сказать при этом должен,
Если был там все же кочет,
То весьма дурного нрава!»
Спутник наш, ученый славный,
С тем немедля согласился
И сказал: «Вас, Дон Саладо,
Будем звать теперь мы Рыцарь
Петушиное Перо!»
 

ХОРНАДА VI.
О том, как сбылась некая мечта Дона Саладо.

– Сеньор Рохас, – поинтересовался я, морщась при виде очередной скалы, загородившей небо. – А не изучали ли вы в городе Париже, скажем, географию?

И не спрашивал бы, так ведь заехали! Слева горы, справа горы, тропа между скал вьется. Воду еле-еле нашли, еды не купишь, одры наши затосковали, Куло на меня бесом смотрит, ушами прядет.

Ох, и удружил нам бесстрашный идальго! Я и так эти места с пятого на десятое знал, а уж когда в горы заехали, совсем растерялся. Горы – это уж точно не для таких, как я. С меня и моря за глаза хватит.

– Изучал, – подтвердил лисенсиат, покосившись на меня не без интереса. – Но не в Париже. В Париже, Начо, тамошний университет, Сорбонной именуемый, богословием славен. Географию изучал я в Саламанке, особливо же в Италии.

В Италии? Интересно, где? Если в Генуе, Неаполе или даже в Венеции, то могли бы и встретится. Я там тоже географию изучал. Правда, сугубо практическую.

– Вас волнует, куда мы заехали? – одними губами усмехнулся толстячок. – Помилуйте, Начо, это не Альпы. Это всего лишь горы Сьерра-Мадре, которые есть отрог великих гор Сьерра-Морена, что через всю Андалузию протянулись. Насколько я понимаю, слева от нас, выше по ущелью, будет селение Педранес – то, что выше всех прочих в Кастилии находится, оттого и прозывается Поднебесным. А дорога ведет нас как раз куда следует, на юг, к Гвадалквивиру. Когда же мы спустимся вниз на Андалузскую низменность, Кордова будет у нас слева, Севилья же – справа.

Ну, если так… Я прикинул – крючок мне придется изрядный делать. Ну, ничего, довезу как-нибудь славного рыцаря, куда требуется!

– Дикие тут места, – продолжал между тем лисенсиат.

– Это вы насчет разбойников? – осторожно поинтересовался я.

– Не думаю, – под тонкими усиками вновь мелькнула улыбка. – Здесь вообще людей почти нет. Скот выпасать негде, а купцам проще ехать равниной.

И слава Богу! А чудная у толстяка улыбка! Губами дергает, а глаза, как неживые. То ли скрывает что, то ли горе какое на душе.

– Между прочим, эти места – первые, куда смогли проникнуть христиане еще три века назад. На равнине были мавры, а тут кастильцы построили несколько замков. Говорят, здесь воевал сам Сид или кто-то из его потомков. Но с тех пор тут ничего не осталось. Кого мавры убили, кто сам в долину спустился, когда король Альфонсо вернул Горную Андалузию…

– Увы, – сбоку послышался тяжелый вздох. – Не довелось нам жить в то славное время!

Несчастный Дон Саладо с повязкой, выпирающей из-под съехавшего на ухо шлема, уныло трусил на своем коньке, глядя куда-то между конских ушей. Лучше бы шлем этот вообще выбросить! Он и так на тазик для бритья походил, а после того, как по нему дубиной припечатали, вообще на тарелку стал смахивать.

– Помилуйте! – поразился лисенсиат. – Чем вам наше-то время не по душе?

…Я-то не удивился – слышал уже.

Вместо ответа – новый вздох, еще тяжелее, еще безнадежнее. Петушиный бой явно поубавил уверенности у славного идальго. Переглянулись мы с лисенсиатом и поняли – грех его сейчас расспросами тревожить.

И ведь жалко дядьку! А чем поможешь? По системе этой самой лечить? Уже пробовали.

– Не мило мне время это, сеньоры, ибо мню, что не совершить в наши дни ничего великого.

Отозвался, Петушиное Перо!

– То есть как? – толстячок даже в седле подпрыгнул. – Великое сейчас только начинается, Дон Саладо! Разве не следует назвать великим то, что творят ученые и мастера искусств изящных в славной Италии? Разве Джотто, Брунелеске и Поджио Броччолини – не истинные титаны?

– Право, не слыхал я о подвигах этих рыцарей… – начал было Дон Саладо, но толстячка уже понесло.

– А Гуттенберг? А университеты? А то, что португальцы уже обогнули мыс Бурь и вот-вот достигнут Индии? А то, что мы уже отвоевали Испанию нашу у мавров? Вы же сами брали Малагу, сеньор!

– Иногда я жалею о маврах, – со вздохом ответствовал рыцарь. – Хоть и негоже сие делать доброму христианину. Просто кажется мне, что во времена великого Сида, вами, сеньор, только что упомянутого, когда не было еще ни бомбард, ни аркебуз, доблесть и храбрость более ценились. Знаете, сеньоры, есть у меня мечта. Никому не говорил я о том, но вам скажу, ибо люди вы храбрые и благородные…

Подмигнул я толстячку, а он мне – в ответ. Это, значит, чтобы мы оба молчали, когда наш дядька про великанов с драконами рассказывать начнет.

– Точнее сказать, у меня их две, две мечты, уважаемые сеньоры. И главная из них такой будет…

Костлявая рука долго поправляла шлем, затем неуверенно погладила бороду-мочалку.

– Даже не знаю, как начать… Снилась мне некая земля, сеньоры. Прекрасная, обильная всем, славными и благочестивыми людьми населенная. Царит же в земле той вечное лето, и воды ее подобны млеку, золотом же выстланы донья речные, но лежит то золото втуне, ибо нет в нем нужды и потребности. И будто бы чей-то голос повелел мне в эту землю войти. Удивился я и спросил путь, ибо вначале подумал, что велят мне идти во святой град Иерусалим – мечту каждого рыцаря…

Странное дело, у меня весь смех куда-то сгинул. Красиво говорил Дон Саладо, душевно даже.

– Но было поведано мне, что не Иерусалим это, не Индия и даже не царствие Хуана Пресвитера. Земля сия, сеньоры, за морем лежит, а вот за каким и в стороне какой, сказано мне не было…

И вновь мы с лисенсиатом переглянулись. Хотел он что-то сказать, да я палец к губам приложил.

– Разумею я, сеньоры, что трудно найти землю эту, однако же скажу, что узнаю ее сразу, ибо памятна она мне, хоть и снилась лишь однажды. Даже имя я дал ей – Терра Граале, Земля Чаши Господней, ибо столь же прекрасна она и недоступна, как сам Святой Грааль.

– Не смогу ли я помочь вам, сеньор? – не выдержал лисенсиат. – Ежели попадем мы с вами в Севилью, куда ныне я путь держу, то сможем посмотреть атласы и прочие землеописания. Там вы сможете найти то, что ищете.

Качнулась борода-мочалка. Кажется, Дон Саладо не очень верил атласам.

– Меня считают безумцем, сеньоры, и то мне хорошо ведомо. Но не всегда я был таким, и в прежние годы, когда честно служил я в войске королевском, приходилось мне говорить с людьми знающими, особливо же со шкиперами и кормчими, все моря избороздившими. Дивились они, сколь подробно я эту землю знаю, и признавались честно, что о такой и не слыхивали. Не Индия это, не Китай, не Африка и не страна Сипанго…

Хотел я сказать, что всякое людям снится, особливо же с перепою, но вовремя язык закусил. Пусть себе! Тут бы в пропасть не заехать.

Пропасти, правда, нам покуда не попадались, но горы эти мне совершенно нравиться перестали. Едешь словно в коридоре каменном, того и гляди сверху крышкой прихлопнут. Хоть бы дом какой встретить или часовню. Да куда там! Трава – и та пропала, камень один. Этак Куло мой совсем взбесится, меня есть начнет!

– Вторая же моя мечта, сеньоры…

Какая еще? Ах да, у моего идальго их целые две!

– …совсем простой кажется на первый взгляд. Хочу я встретить у некоего перекрестка странствующего рыцаря. Ведом вам сей обычай – ждать у перекрестка собрата своего, дабы вступить с ним в бой ради обета или же ради прекрасной дамы. И вновь – увы! Хоть и встречал я немало рыцарей, но никто из них не следовал давним обычаям…

– У вас есть прекрасная дама, ваша милость? – не утерпел я.

Подслеповатые глаза Дона Саладо гордо блеснули:

– Истинно скажу – есть! И дама эта, чей платок, ее руками вышитый, ношу я возле сердца – моя законная супруга донна Маргарита, заботливая хозяйка дома моего и мать троих моих сыновей!

Я чуть не присвистнул, да и сеньор лисенсиат был явно удивлен.

– Помилуйте, Дон Саладо! Отчего же вы дома не живете?

Спросил – и тут же пожалел. Понурился мой рыцарь да так, что чуть носом в гриву конскую не ткнулся. Дернула рука за бороду, качнулась голова в дурацком шлеме…

– Что говорить об этом, Начо? Дом наш небогат, и с тех пор, как привезли меня, беспамятного, из-под славного города Малаги, издержалась моя супруга на лечение, и поистине стал я всем в тягость. Не скрою, случилось меж нами великое огорчение, и тогда решил я избрать стезю, которая и привела меня в сии глухие места…

Вот бес! Да не иначе, моего дядьку из дому выгнали? Калеку! Больного! Ну, семейка! Не потому ли та барынька в маске не велела бедолагу рыцаря домой везти?

– А я и рад, сеньоры, ибо шествуя путем странствующего идальго, смогу я оказать помощь добрым христианам, защищая их от мерзких чудищ, коих, в милости своей, Господь и Дева Святая дозволили мне зреть. И, может статься, свершу я великий подвиг…

В последних словах славного рыцаря сквозила неуверенность. С подвигами у него что-то явно не складывалось.

– Нам стоит подумать о ночлеге, Начо, – негромко проговорил лисенсиат. – Вы, конечно, человек более опытный, но уже темнеет, а впереди я вижу какой-то ручей…

Опытный! Да какой уж опыт – на голых камнях ночевать. Я потому и не останавливался, что до харчевни какой-никакой добраться думал. Или хоть до хижины пастушеской. Да где там!

А ручей он сразу приметил. Молодец, толстячок!

Сначала меня укусил мерзавец Куло. Больно укусил, Задница проклятая! А все потому, что травы не нашел. Впрочем, и я бы на его месте кусаться начал.

Травы не было – не росла она тут, хвороста, чтоб костерок запалить – тоже. Я бы копье рыцарево на растопку пустил, да вот беда – потерялось копье, покуда мы удирали. Так что одно осталось – жуй всухомятку да водичкой запивай. Ну ровно как в монастыре каком!

И место мне не нравилось. Ну совсем! Ручеек маленький, со скалы сбегает, а скала громадная, прямо над головами висит. Не выдержал я, вверх по тропе пробежался. Да все без толку. Скалы, правда, там чуть потесниться изволили, зато голо, а под ногами – камень. И дорога, еще одна, поперек нашей. А у перекрестка этого столб торчит – каменный, вроде как в землю (то есть, в тот же камень, конечно) вбитый. Махнул я рукой и понял: нечего искать. Уже и солнышко за гору ныряет, один краешек остался. Так что болеть моим бокам на этих скалах! Хоть бы плащ пастушеский был, сайяль который. Знал бы, у парней из Месты прикупил!

Сел я на корточки и загрустил. Сеньор Рохас рядом примостился – чтобы мне самому грустить не так скучно было. Одному Дону Саладо хоть бы хны, у него бока железные – спи, хоть на гвоздях. Обернулся я, дабы на рыцаря своего перед сном взглянуть, ан глядь – нет рыцаря. Не иначе за скалу завернул – нужду справить. Воспитанный он у нас!

– Расскажите что-нибудь, сеньор лисенсиат, – вздохнул я. – Грустно оно как-то!

Передернул толстячок плечами, в сторону посмотрел.

– Знаете, Начо, ваша жизнь поинтереснее моей. Так что вам и рассказывать!

И вновь подивился я – в который уж раз. Это когда же образованный человек случай упустит языком потрепать? Да быть того не может!

– Да чего уж тут рассказывать, сеньор Рохас! Родители померли, когда я совсем сопляком был. Я ведь даже имен их не знаю, только фамилию запомнил. От голода померли. Голодуха тогда в Астурии у нас была страшная – почитай, все село вымерло. Вот и пошли мы с дружком моим на юг, чтоб прокормиться. А его дорогой собаки разорвали. Большие такие, их с островов Канарских привозят, чтобы на людей спускать. Мы тогда с голодухи-то этой в сад чей-то залезли…

Прикрыл я глаза, губу закусил. И действительно, что вспоминать? Как эти псы Хуанито, друга моего, на части рвали, а он все кричал, все умирать не хотел? Как я после этого три года заикался, говорить почти не мог? Спасибо падре Рикардо – выходил, на ноги поставил…

Да, один человек мне в жизни и встретился – такой, чтоб настоящим был. Эх, падре Рикардо! Если б все это сейчас случилось, я бы за него всех парней с Берега поднял, сам мертвым лег, а тем гадинам зеленым не отдал бы! А тогда что, мне только-только тринадцать исполнилось. Или меньше даже…

– Извините, Начо, – тихо-тихо проговорил сеньор Рохас. – Я не хотел…

Дернул я плечом, думал сказать, что все пустяки это, ведь я – пикаро, а пикаро никогда на жизнь не жалуются, потому как сами никого не жалеют, значит, и чужого сочувствия не ищут…

Хотел сказать – не успел.

– Начо!!!

Я чуть не подпрыгнул. То есть не чуть – вскочил, рука у пряжки, где дага…

Дон Саладо!

Борода-мочалка – дыбом, в глазах – пламя плещет, переливается.

– Начо, там… Там… Рыцарь! Странствующий рыцарь! У перекрестка!

Фу ты!

Первая мыслишка – связать. Связать, воды из ручейка набрать, да той водичкой идальго нашего и попользовать – охолонул чтоб. Вторая – жалко все же…

– Да нет там никакого рыцаря, ваша милость, – махнул я рукой. – Еще скажите – василиск!

– Нет, нет, Начо! – даже голос его задрожал, от переживаний, видать. – Копье! Копье мне! Верил я, верил, сеньоры!..

И уже на конька своего взбирается. Плохо это у него выходит – с одной-то рукой. Но – взобрался. Взлетел даже.

– Вперед, сеньоры!

– Давайте сходим, – невозмутимо предложил лисенсиат. – Может, какая-нибудь коза забрела…

Не стал я спорить. Почему бы перед сном не прогуляться? Только бы с козой этой рыцарь мой битвы не начал!

А Дон Саладо…

– За мной, сеньоры! Санто-Яго Компостело-о-о-о!

И – простучали по камням копыта.

– Поспешим, – вздохнул я. – А то свалится еще!

А вот скала позади. Крутой подъемчик, запыхался даже! Ну, где коза?

Поглядел я туда, где перекресток. Поглядел.

Обмер…

 
Над горами – вечер красный,
Словно кровь лилась по небу,
Скалы лезут к поднебесью,
В небеса зубцы вонзают.
Перекресток, камень черный.
И стоит недвижней камня
Рыцарь на коне огромном
В темном шлеме и в кольчуге,
А рукой копье сжимает.
Конь копытами уперся,
Словно вылит он из бронзы,
До земли свисает грива,
На боках парча златая…
Я хотел перекреститься,
Да не смог – застыли пальцы.
 

И все-таки перекрестился – после того, как пальцы по одному расцепил. В ладонь впились, чуть ногти кожу не порвали.

Не исчез! Стоит, копье – к небу, не двигается, даже страшно мне стало…

То есть не «даже»…

– Из королевского войска, похоже, – неуверенно проговорил сеньор лисенсиат, близоруко всматриваясь в нежданного гостя. – Странно, вся конница сейчас у Гранады…

И тут я очнулся. Очнулся, пот холодный со лба вытер. И вправду, этак и спятить можно! Конечно, какой-нибудь кабальеро или просто стражник, дорогу от разбойников стережет…

Эге, а со стражниками лучше бы не встречаться! Да как не встретиться, если Дон Саладо…

…Вот он, Дон Саладо! Уже у камня. Ну, все!

– Приветствую вас, о благородный рыцарь, возле этого перекрестка. Не могу ли я помочь вам исполнить некий обет? Или желаете вы скрестить копья во имя прекрасной дамы!

А у самого голос дрожит пуще прежнего. Ну, еще бы! Эх, не выберемся! Кликнет сейчас этот железный подмогу, набегут альгвазилы с веревками…

– Привет и вам, рыцарь! Рад я встрече с вами, хоть и дивной она мне кажется. Но в любом случае Хорхе Новерадо рад приветствовать собрата по доблести. Правы вы, рыцарь, имею я некий обет, однако же не помочь вам мне его исполнить…

Глухо так его голос звучал, странно. Это потому, что шлем у него с забралом. Большой такой шлем – как горшок.

Пока мой идальго этому Хорхе представлялся (по полному списку со всеми Торибио и Кихадами), пока я глазами лупал, ушам своим не веря, толстячок задумался, нос принялся свой короткий чесать.

– Знаете, Начо, я где-то уже слыхал это имя. Хорхе Новерадо, гм-м…

Может и встречал, да не это сейчас важно. Как бы рыцаря моего этот Новерадо не зашиб! Пока разберется, с кем дело имеет…

– Обет же мой, сеньор Саладо, в том состоит, чтобы мимо сего камня никого из гостей незваных не пропускать, не вызвав его на честный бой…

Ой! Сейчас начнется!

– О, сеньор Новерадо! – мой идальго вновь подпрыгнул, на этот раз вместе с коньком. – Поистине это истинно рыцарский обет! И готов я немедля…

Я понял – пора. Иначе собирать мне Дона Саладо – по кусочкам.

Дагу вынуть? Нет, рано еще…

– Добрый вечер, сеньор, – начал я, поближе подойдя и на железного этого поглядывая. – Мой славный хозяин, Дон Саладо, охотно поможет исполнить вам обет… но не сейчас.

– Что ты говоришь, Начо!.. – вспыхнул доблестный идальго, но я только плечом двинул.

– Хозяин мой недужен, как видите, а это, знаете, не по-рыцарски будет – с хворым да сухоруким биться. А ежели вам подраться приспичило, то Начо Бланко к вашим услугам!

Говорю – а сам в прорезь, что поперек его горшка-шлема идет, всматриваюсь. Внимательно так. Он, конечно, при коне да в железе…

Но и не таких резали!

– Приветствую тебя, храбрый эскудеро, – вздохнул сеньор Хорхе Новерадо. – Твой порыв поистине рыцарский, однако же не намерен я нанести твоему хозяину какой-либо вред. Не от христианских рыцарей стерегу я эту дорогу, вам же очень рад, ибо давно, очень давно не было в замке моем гостей… Не мог бы ты представить вашего спутника? Он, я вижу, человек ученый…

В общем, познакомились.

– Вспомнил! – сеньор лисенсиат даже пальцами в воздухе щелкнул. – Новерадо – известный род из Старой Кастилии! Ну конечно!

Мы снова ехали вверх между скал. Дон Хорхе с Доном Саладо впереди, мы с толстячком – чуть поодаль.

– Новерадо прославились два века назад, когда шли бои за Андалузию. С одним из них случилась какая-то история, очень неприятная…

Мне, признаться, все равно было. Мало ли родов знатных у нас в Кастилии? Астурийцы, земляки мои, между прочим, все до единого дворянами считаются, потому как нами ни дня мавры не владели. Оттого и белые мы – кровь сберегли.

Хоть и давно все это было – а приятно. И что не на камнях ночевничать выпало – тоже приятно. Вовремя мы этого рыцаря встретили! Скучал, наверно, в своем замке – и поехал прогуляться, воздухом горным подышать.

…А что тут, среди скал живет – тоже понятно. Слыхал я, в последние годы многие из тех, что познатнее, подальше от Вальядолида переселились. Крепка, говорят, рука у королевы Изабеллы! Вот и отсиживаются кто где.

Но все-таки в этом всем было что-то странное. Но вот что? Ломал я голову, ломал…

– Вы обратили внимание, Начо, – продолжал между тем лисенсиат, – какие у сеньора Хорхе доспехи? Старинные, такие сейчас немало стоят!

Ну конечно! Толстячок-то наш по всем этим тарчам да саладам – первый знаток.

– Его шлем – это же topfhelm! Очень характерный, с бармицей… Сейчас такой только в какой-нибудь старой церкви и увидишь. И наколенники, заметили?

Загорелся сеньор лисенсиат. Любит он, видать, старину!

– Он не в латах – в кольчужной рубахе. Такие доспехи были у самого Сида! То есть, конечно, не совсем такие…

А по мне, что Сид, что Артуро, что Ланчелоте. Другое непонятно…

Только вот что?

Ага, вот и подъем кончился!

Замок!

 
Стены черные – зубцами,
Плотно заперты ворота,
А над всем – донжон темнеет,
В узких окнах – сгустки тени.
Словно спит химерный замок,
Заколдованный навеки.
Глухо бьют копыта в камень,
Тишина вокруг, молчанье,
Словно к склепу подъезжаем.
Только вдруг запели трубы,
И ворота заскрипели.
Вот и факелы на стенах.
Засветились враз окошки,
Ожил замок! Словно сняли
Вековечное заклятье.
Повернулся к нам дон Хорхе,
С головы снял шлем тяжелый,
Улыбнулся, руку поднял:
«Вас приветствует Анкора!
Будем рады мы гостям!»