Текст книги "Повелители кладов"

Автор книги: Андрей Трушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Повелители кладов

– Хозяин, хозяин, проснитесь! Сфорца Паловеччини, который, казалось, только-только успел забыться тревожным предрассветным сном, со стоном повернулся на спину и открыл воспаленные от недосыпания и песка, который в этих местах старался запорошить все, глаза.

Что еще могло произойти в этом Богом забытом месте, которое, казалось, просто притягивало к себе несчастья?

– Хозяин! Вестовой доложил – неизвестная эскадра в пределах видимости/

Только этого не хватало/

Начальник гарнизона нашарил справа от ложа кирасу, после секундного раздумья отложил ее в сторону и поспешил вниз налегке. День, обещавший быть таким же знойным, как и сто предыдущих, уже набирал силу.

Сфорца быстро оделся, ибо не позволял себе тратить время на то, чтобы прислуга обряжала его, как изнеженного вельможу, и коротко бросил постовому: Где? Бастион Сан-Сальваторе, – доложил тот.

Сфорца заметил, что парень здорово струхнул. Это было неприятно. Раз неожиданно появившаяся на горизонте армада напугала солдата, она может стать серьезной проблемой для начальника гарнизона.

Вдохнув напоследок прохладный воздух палаццо, Паловеччини решительно вышел наружу– под палящее солнце. Трудно было даже представить себе, что будет твориться тут в полдень, если с утра от солнечных лучей одежда на плечах, казалось, вот-вот начнет тлеть.

Кивая на ходу знакомым и стараясь идти к бастиону Сан-Сальваторе неспешным шагом, чтобы не давать повода для досужих разговоров, Паловеччини прошел к западной части крепости Фортецца. По правую его руку, вдоль великолепного песчаного пляжа расстилался город Рефимно. Крепость возвышалась над городом и над морем, будто господин над своим вассалом. На самом же деле скорее крепость служила городу, а не наоборот. С тех пор как здесь, на северном берегу Крита, венецианцы основали свое поселение, их неоднократно грабили заезжие пираты всяческих мастей. После одного из последних таких набегов знаменитого алжирского головореза Барбароссы местные жители отправили делегацию в Венецию, и республика выделила-таки средства для строительства оборонительного сооружения…"

Вовка Казаков услышал подозрительный шорох в соседней комнате, тут же выключил фонарик и затаил дыхание. Нет, кажется, почудилось, родители по-прежнему сидят на кухне и что-то тихо обсуждают. Ну что ж, чем больше они будут говорить, тем больше Вовка успеет прочитать. Надо же, всегда его прерывают на самом интересном месте!

Под одеялом, где прятался Вовка, опять раздался щелчок, и грязно-желтый круг света от фонаря осветил страницу.

"…Легким шагом, стряхнув с себя остатки сна, Паловеччини поднялся на бастион и взглянул в ту сторону, куда ему указывал вестовой. Действительно, на горизонте, будто перетекая с волны на волну, медленно приближаясь к острову, плыл довольно большой флот, общим числом до сорока галер. Паловеччини задумчиво рассматривал корабли, а потом, кликнув вестового, приказал ему принести подзорную трубу.

Вскоре запыхавшийся вестовой протянул начальнику гарнизона медную трубу, прикрытую с двух сторон линзами, и установил специальную треногу, с помощью которой можно было использовать этот редкий для тех времен оптический прибор.

Паловеччини прильнул глазом к окуляру. Рассмотреть на таком расстоянии все в деталях было трудно, но, похоже, его самые худшие опасения оправдывались. Дозорный, который сидел в башне Сан-Сальваторе, поглядывал на своего начальника с нескрываемой тревогой. Однако на лице Паловеччини ничего прочесть было нельзя.

Раньше чем через полчаса галеры подойти к гавани не могли, а потому начальник гарнизона решил проверить боеготовность своих…"

Стоп! А вот это уже настоящая тревога. В соседней комнате скрипнула половица, и Вовка, едва успев закинуть фонарик и книжку под подушку, в какой-то раскоряченной позе застыл под одеялом. Пока мама осторожно открывала дверь и в комнату просачивался свет, Вовка успел вытащить голову из-под одеяла и притвориться спящим. Мама подошла к нему, погладила по головке будто маленького, поправила одеяло и на цыпочках ретировалась. Теперь нужно было лежать и тупо смотреть в стенку – ждать пока родители угомонятся.

Пока за стенкой скрипели пружины раздвигаемого дивана и от тяжелой походки отца позвякивали фужеры в серванте, Вовка щипал себя за руку, чтобы ненароком не задремать. Но сон подкрадывался незаметно, то и дело мягкими лапами нажимая ему на веки. Мысли начали путаться и, не успев осознать, что он уже дремлет, Вовка крепко заснул…

Битва была в полном разгаре, и Вовка только-только сошелся в поединке на ятаганах с коренастым, загорелым дочерна сарацином, как вдруг над ухом героя противно заверещал будильник.

Надо же было случиться такой подлости! Ведь Вовка, после того как случайно грохнул свой предыдущий будильник, специально пошел с мамой в магазин, чтобы выбрать такой, который бы вопил по утрам не так мерзко, как прежний. В конце концов он остановил свой выбор на большом пингвине с циферблатом на пузе. Когда продавщица демонстрировала в магазине звонок, он казался вполне мелодичным. Но теперь он каждое утро врывался в Вовкин сон с каким-то противным скрежетом, сравнимым разве что со звуком бормашины в зубоврачебном кабинете. Вовка не глядя прихлопнул красную шапочку на голове пингвина вниз, и будильник заткнулся. Однако сарацина со своими узкими глазками и тонкими черными усиками, будто позаимствованными у главы семейки Адамс, как не бывало. От сна остались одни воспоминания, и теперь уже не имело смысла пытаться поймать его остатки.

Вовка потянулся, перевернулся на спину и тут вспомнил, что точно так же делал, просыпаясь, герой книги, которой он сейчас зачитывался, – начальник гарнизона Сфорца Паловеччини.

Черт! А фонарик-то он вчера выключил? Надо же – так позорно заснуть! Вовка откинул подушку в сторону и, убедившись, что фонарик выключен, а значит, батарейки не сели, поскорей спрятал его под кровать – сегодня вечером он еще пригодится.

Вообще-то время позволяло Вовке подремать еще минут десять, если до водных процедур не сделать зарядку. Вовка, стеная про себя и зная, что маманя, которая уже проводила отца на работу, внимательно прислушивается ко всему, что происходит в его комнате, погремел гантелями, попрыгал на коврике и сделал несколько махательно-вращательных движений руками. И кому она нужна, эта зарядка? Вот если бы его с утра обучали приемам рукопашного боя или искусству владения мечом кендо – тогда другое бы дело! А все эти "поставьте ноги на ширину плеч, сделайте глубокий вдох, выдох" – одно издевательство над организмом. Посчитав утреннюю гимнастику законченной, Вовка, тяжело отдуваясь, вышел в коридор и поплелся в ванную – умываться.

Горячую воду все еще не дали, хотя в жэке обещали включить еще позавчера. Заранее морщась от неизбежной встречи с холодной водой, Вовка открыл кран и стал полоскать свою зубную щетку. Вяло надраив зубы, он смочил глаза капельками воды и, вытерев полотенцем и без того сухое лицо, потопал обратно в комнату – одеваться.

– Вова, ты хорошо почистил зубы? – донесся до него голос мамы.

– Хорошо, – отозвался Вовка, – лучше не бывает.

– Что-что? – не расслышала мама: на кухне как раз засвистел чайник.

– Хорошо! – рявкнул Вовка. – У меня зубы, как у крокодила теперь.

– А-а, это хорошо, когда много дел… Так ты поторопись, завтрак уже готов.

Вовка присел на свою кровать и первым делом сунул свою книжку в портфель. Потом, не торопясь, оделся и двинул в кухню – поглощать полезные для растущего детского организма витамины, углеводы и жиры.

Мама у Вовки была ходячей медицинской энциклопедией и журналом "Здоровье" под одной обложкой. Она то и дело экспериментировала над семьей, опробуя, как шутил папа, на живом материале все новомодные веяния по сохранению здоровья. На Вовке уже отрабатывались приемы закаливания, заворачивания в мокрую простыню и хождение в ванной по специально притащенному галечнику, диеты из морских продуктов и сыроедение, а также мумие, настойки зверобоя, девясила, коры дуба, натирания мазью "Звездочка" и экстрактом из женьшеневого корня. Вовке еще повезло, что в семье он пока проходил под социальным статусом "ребенок", и поэтому голодовки по системе Брэгга и лечение глаз по рекомендациям Бейля его, к счастью, миновали.

Вовка прошел на кухню и с тоской посмотрел на стол. Ну, что его ждет на этот раз? Морская капустка, приправленная каплей майонеза, или сухарики, или суперпродвинутая смесь из орехов, кураги и тертой цедры лимона? Нет Вовка ничего не имел против этих экзотических блюд, но иногда так хотелось с утра кокнуть о край сковородки четыре яйца и заделать на широком озерце подсолнечного масла шикарную глазунью – всю такую желто-белую, с прожаренной коричневой каемочкой по краям.

На этот раз Вовке повезло больше: мама куда-то торопилась, а потому поставила перед ним чай с молоком без сахара и пару тостов. Очередная порция поджариваемого хлеба готова была выскочить из электропечки. На Вовкино счастье, в прихожей заголосил телефон, и мама побежала на звонок. Оставшись в кухне один, он метнулся к шкафу, молниеносно вытащил из "сахарницы для гостей" три куска рафинада и тут же бухнул их в чай. Пузырьки от растворяющегося сахара перестали подниматься на поверхность довольно быстро, и Вовка мог спокойно позавтракать. Стоп! А не полезет ли сейчас мама в его сумку с целью положить какое-нибудь яблочко или жутко витаминизированный манго? Чего доброго, увидит книжку. Эх черт, надо было ее замаскировать. Ну ладно, авось пронесет.

Поскольку мама все беседовала по телефону, Вовка решился, взял пульт и включил телевизор. Вообще-то в их доме был еще и большой "GAO 70", но поскольку мама третировала отца тем, что ребенок должен заниматься в тишине, глава семьи купил еще один "GAO", поменьше – "50 по диагонали", – и водрузил его на специальном кронштейне на кухне. Здесь отец вечерами смотрел новости, позволяя себе иногда неслыханную роскошь: выкурить – разумеется, в форточку – сигарету, сидя на кухне, а не стоя у мусоропровода.

По местному кабельному телевидению, на которое переключился Вовка, шла программа новостей. Вначале, как обычно, говорили о проблемах местного тюменского металлургического комбината, и Вовке в который раз искренне стало жаль своего папаню, который работал директором этого самого злосчастного предприятия. Потом прошли сюжеты из жизни города – олимпиада по математике, закладка памятного камня в честь какого-то жутко знаменитого местного писателя, о котором Вовка слышал впервые, и прочая дребедень. Только минут через десять началось самое интересное – сводка криминальных новостей. Правда, особым разнообразием тюменская уголовная хроника в тот день не отличалась: в который уже раз в подвале нашли подпольный цех, в котором разливалась в любую тару водка, коньяк, пепси-кола и другие горячительно-прохладительные напитки, не имевшие ничего общего с этикетками на бутылках. Как обычно, задержали участников массового загула нефтяников с Крайнего Севера. Ограблен магазин. Банда подростков зверски избила другую банду подростков, взяв реванш за поражение в драке с тем же противником на прошлой неделе.

Наконец любимая Вовкина дикторша, которая начинала свое выступление с неизменного жизнерадостного "Здравствуйте, я – Лена Шмелева. Сегодня в Тюмени погибло девятнадцать человек!" – исчезла с экрана, и стали показывать фотографии пропавших людей, тех, кого искали родственники или милиция.

"Органами правопорядка разыскиваются нигде не работающие граждане Бутяков Виктор Степанович и Грибков-Майский Александр Семенович, обвиняемые в жульничестве и финансовых махинациях…"

Вовка, уписывая третий тост, с интересом глянул на одутловатую морду Виктора Степановича Бутякова и хитрое узенькое личико Александра Семеновича Грибкова-Майского. Надо же, сколько, оказывается, среди обычных граждан встречается всякого жулья! И вот ведь встретишь такого на улице, даже не подумаешь ничего плохого. Взять хотя бы Бутякова Виктора Степановича – работяга, каких часто можно видеть у пивного киоска и в сквере на лавочке. А вот Грибков-Майский больше похож на банкира. Нет, впрочем, не на банкира, а на кассира или клерка в банке или, может быть, даже на преподавателя в каком-нибудь политехникуме. И надо же – свела их судьба вместе и вместе они занимаются какими-то аферами. Чего только в жизни не бывает!

Поскольку сводка криминальных сообщений кончилась и жизнерадостная Лена Шмелева попрощалась со зрителями до следующего выпуска, Вовка потерял к телевизору интерес. Пока диктор бубнил что-то о погоде, Вовка наконец расправился с завтраком и, убедившись, что он, как всегда, опаздывает, вихрем бросился за своим портфелем. Мама, прикрыв рукой телефонную трубку, что-то крикнула о том, что нужно почистить обувь, но он только отмахнулся, уже с лестницы прокричал: "Потом!" – и, прыгая через две ступеньки, помчался вниз.

Странная это штука – время. Ведь вот встал он сегодня ни свет ни заря, пожертвовал, можно сказать, физическим развитием своего организма – то есть не стал толком делать зарядку. А все для чего? Для того, чтобы спокойно позавтракать и, не торопясь, степенным шагом дойти до школы. Но, как всегда, часы принялись выделывать чудеса, и вдруг выяснялось – чтобы совершить утренний моцион, нужно было выходить десять минут назад. А теперь пришлось, пугая окрестных старушек и дворовых котов, стремглав бежать напрямик дворами, чтобы наверстать упущенное.

Во дворе школы Вовка Казаков увидел своего закадычного друга Лешку Иконникова и помахал ему издали портфелем. По ходу дела – пока сдавали куртки в гардероб и поднимались в класс, на первый урок – друзья успели перекинуться парой слов.

– Вот, – достал из портфеля Вовка книжку и сунул ее другу, – читал?

Лешка, прижимая свой портфель левым локтем к боку, взял в руки книгу и глянул на обложку.

– Франц Фрезе "Алжирский клинок". Впервые вижу…

– Классная вещь, – заверил Вовка, – я только вчера ее начал, но уже вон сколько прочитал. Между прочим, здесь описывается эпоха, о которой не так-то много есть других источников.

Вовка Казаков и Лешка Иконников были ребятами своеобразными. В то время как одни их сверстники днями напролет сражались с виртуальными гоблинами, истребителями и монстрами в компьютерах, другие болтались без дела по дворам, клянча у старших деньги, а у младших их попросту отбирая, два друга занимались изучением истории средиземноморских пиратов. Каким образом их занесло на столь далекую от обычных для их возраста увлечений тему, сказать было трудно. Наверное, кому-то в детстве попался интересный приключенческий роман… Сначала ребята сами играли в пиратов, а потом История захлестнула их с головой, и бывали месяцы, особенно каникулярные, когда они и думать ни о чем другом не могли. А уж если удавалось достать где-нибудь новую книгу или исследование по интересующему их вопросу – это был праздник.

В свои неполные двенадцать лет Вовка и Лешка знали все – ну почти все, – что можно было раскопать в библиотеках, о средиземноморских морских пиратах – Харуджи-носильщике, Эль-Хаджи Гус-сейне, Хеир-Эддине Барбароссе, разбойниках с Альпухаррасских гор… Они могли часами рассказывать друг другу о подвигах адмирала и дожа Андреа Дориа, наводившего в свое время ужас на средиземноморских пиратов и ставшего впоследствии правителем генуэзской республики.

Вовка и Лешка в свое время открыли глаза учительнице литературы на то, что знаменитая сказка о золотом петушке Александра Сергеевича Пушкина – не что иное, как переложение легенды о башне Кудиат-эль-Сабун. Почти целый урок разрешила "литра" двум знатокам рассказывать классу о том, как алжирский правитель Эль-Ходжи-Мухими по совету своего астролога воздвиг высокую башню, материал для постройки которой привозили за дорогую цену из Египта. К каждому окну той башни была приделана бронзовая доска с искусно вырезанными из дерева отрядами пеших и конных воинов. Подле каждой доски лежало небольпюе копье, испещренное халдейскими письменами. А на куполе возвышался флюгер из чистого серебра, на котором был водружен всадник с копьем в руке. Флюгер этот был неподвластен силе ветра, но силой волшебства поворачивался в ту сторону, откуда угрожала опасность.

А на уроке истории Вовка с Лешкой, пользуясь случаем, прочли целую лекцию о герцоге Нижней Лотарингии, одном из предводителей первого крестового похода на Восток и первом правителе Иерусалимского королевства Готфриде Бульонском.

В общем, благодаря своему интересу и своим познаниям Вовка и Лешка в школе пользовались некоторой известностью. Им, конечно, было далеко до иных, прославившихся, например, своими хулиганскими выходками или достижениями в области спорта, но они особо и не стремились выделиться, чтобы не прослыть за безнадежных ботанов.

Однако изучение истории морских разбойников Средиземноморья никак не могло помочь ребятам попасть в милость к преподавательнице математики, а потому на ее урок Вовка и Лешка не спешили, "влача свое жалкое существование", как написал кто-то из их одноклассников в сочинении, по пролетам школьной лестницы. Но как ни оттягивали они начало нелюбимого урока, школьный звонок прогремел как набат, и в класс, мгновенно срезав своим появлением веселый гомон, вошла преподавательница математики Горошина.

Прозвали ее так за то, что она ставила в журнале вместо двоек жирные точки, похожие на горошинки. Точки эти позже, в зависимости от настроения учительницы и стараний самих учеников, превращались в двойки, тройки, изредка в четверки, но пятерки обладателям "горошин" уж точно не светили.

Горошина прошла на свое место и разрешила классу сесть. Притихшие семиклассники смотрели на учительницу, ожидая от нее подвоха в виде подробного разбора домашних заданий или какой-нибудь, упаси Боже, контрольной.

Математичка объявила, что сегодня они будут разбирать несколько уравнений, и углубилась в изучение расставленных ею в классном журнале точек.

Это означало, что удар примет на себя один мученик, и класс затаил дыхание, пытаясь угадать – кто же им станет. Горошина вызвала к доске щуплого ушастого очкарика и учинила ему допрос с пристрастием. Поскольку Кащей – очкарик был известен в классе исключительно под этим именем – в математике волок, разговор обещал не кончиться на третьей минуте очередной горошиной в журнале, а затянуться как минимум на четверть часа.

Толкнув Лешку коленом, Вовка аккуратно, стараясь не слишком наклонять левое плечо, достал из портфеля "Алжирский клинок" и раскрыл на первом попавшемся месте. Сдвинув тетради к краю парты и взяв шариковые авторучки, друзья нахмурились, будто пытались собственными силами расколоть орешек знаний в виде очередного математического уравнения-троглодита, и углубились в чтение.

"…Начальник гарнизона Сфорца Паловеччини, уже облаченный в кирасу, с широким турецким кинжалом, заткнутым за красный шелковый пояс, в очередной раз взошел на бастион Сан-Сальваторе и взглянул вниз. Справа от города Рефимно уже тянулись к крепости небольшие отряды местных ополченцев, хорошо знающих, что от пиратов не приходится ждать пощады. Вдоль всей западной стены канониры с зажженными фитилями ждали приказа Паловеччини, чтобы открыть огонь по приближающимся галерам. Две башни– Сан-Сальваторе и Сан-Люка охватывали нападающих с флангов, и нужно было быть отличным головорезом, чтобы лезть в эти клещи.

Сфорца еще раз направил на пляшущие на волнах галеры подзорную трубу. Теперь уже отчетливо можно было разглядеть загорелых дочерна, заросших диким волосом пиратов, а на одной из галер их предводителя, выделяющегося из общей толпы оборванцев, вооруженных кто во что горазд, своим расшитым золотыми нитями шелковым халатом, чалмой, украшенной крупным рубином, и саблей, эфес которой сверкал на солнце, переливаясь всеми цветами радуги.

Опытный глаз Паловеччини заметил характерный блеск этого свечения, и про себя начальник гарнизона отметил– столь крупных бриллиантов, способных испускать сильное сияние, найдется немного.

Галеры, разрезая носами белые барашки волн, двигались все быстрее. Паловеччини стало ясно: готовится атака. Казалось, он даже слышал, как, рассекая воздух, бичи надсмотрщиков опускаются со свистом на голые, покрытые потом плечи гребцов-кандальников и, все убыстряя темп, стучит по огромному кожаному барабану главный надсмотрщик.

С вершины башни Паловеччини посмотрел вниз. Подниматься на этот отвесный утес мог решиться разве что сумасшедший или обкурившийся гашишем отряд. Зато левее– там, где усеянный каменными обломками, заросший зеленой травой в мелкий желтый цветочек открывался более пологий склон, место для атаки было вполне приемлемым. Тем более что с этой стороны находились небольшие, слабо укрепленные ворота, предназначенные для выхода из крепости войск. Если пираты первым делом ринутся сюда, значит, направляет их человек, который когда-то был в Фортецце и знает об этих воротах. Лазутчик? Если алжирцы выгрузят с галеры таран, то… Но тут Паловеччини суеверно отогнал от себя эту мысль, будто боясь, что каким-то мистическим образом ее перехватит предводитель пиратов.

– Да поможет нам Господь! – пробормотал себе под нос начальник гарнизона и надвинул шлем на лоб.

Пять львов святого Марка, двадцать шесть крестов– символов самых известных венецианских фамилий, охраняли Фортеццу от превратностей судьбы. Но сейчас каждый, кто находился в крепости, понимал: судьба его зависит от его собственных рук, от его меткости, храбрости и умения обращаться с холодным и огнестрельным оружием.

Паловеччини приказал выдвинуть пушки с картечью в амбразуры и приготовиться к стрельбе. Команда, передаваемая из уст в уста, понеслась вдоль стены, и канониры пришли в движение. Огоньки их запалов, почти невидимые в воздухе, пронизанном солнечным светом, медленно, будто во сне, приближались к…"

– Казаков! Казаков! Я к тебе обращаюсь! – услышал Вовка настойчивый голос Горошины, инстинктивно захлопнул книгу и зажал ее между коленями. – Так о чем мы только что говорили, а, Казаков?

– Пять львов святого Марка, двадцать шесть крестов – символов самых известных венецианских фамилий – охраняли Фортеццу от превратностей судьбы, – как сомнамбула забормотал Вовка. – Но сейчас каждый, кто находился в крепости, понимал: судьба его зависит от его собственных рук, от его меткости, храбрости и умения обращаться с клинком и мушкетом…

Класс прыснул смехом, а Горошина, поправив и без того неплохо сидевшие на ее переносице очки, строго потребовала:

– Ты бы, Казаков, хотя бы встал, когда с тобой учитель разговаривает.

Вовка, удерживая коленями книгу, опираясь двумя руками на стол, привстал.

– Да что с тобой сегодня? – удивилась Горошина. – Тебя что, ноги не держат? Ну-ка давай прогуляйся к доске. Разомнись.

Это же надо было так влипнуть! Сдвинув колени, Вовка озирался вокруг и лихорадочно соображал, что же делать. Пытаться достать рукой книжку и переложить ее на сиденье? Горошина может заинтересоваться – чем это он там манипулирует – и отобрать книжку. Но не идти же в самом деле к доске на полусогнутых, пытаясь удержать ее между коленей!

К счастью, Лешка, уже пришедший в себя от неожиданного нападения на их читальный бастион, перехватил уже готовую соскользнуть на пол книжку левой рукой и выдернул ее вперед. Вовка, облегченно вздохнув, двинулся к доске на свою голгофу.

Кащей, отпущенный на свободу, отправился на место, и битву с уравнением у доски продолжил Вовка. Он честно сражался с одним неизвестным, но его боевой выучки хватило лишь на то, чтобы точка в журнале превратилась пока что, увы, всего лишь в трояк. Тем не менее Вовка был доволен – могло быть и хуже. С легким сердцем он вернулся за свою парту, и тут же Лешка пододвинул ему записку:

"Почитать дашь?"

"Конечно, – нацарапал Вовка в ответ. – Постараюсь сегодня ночью ее добить. Завтра она твоя".

После уроков Вовка, попрощавшись с Лешкой, не пошел как обычно слоняться по улицам. Бывало, он бродил часами, заглядываясь на витрины магазинов и прицениваясь к товарам, на которые денег у него не было и быть не могло, но которые очень хотелось иметь. Но сегодня он не торчал у спортивного магазина, где недавно был вывешен рекламный плакат роликовых коньков "К-2", не изучал в тысячу первый раз прайс-лист магазина "Весь компьютерный мир" и даже не рылся в стопках букинистической литературы в чудом уцелевшем книжном магазине. Он стремглав бросился домой, потому что помнил: мама сегодня собиралась пойти в парикмахерскую, значит, ее не будет дома часа три, не меньше. А уж Вовка-то знал, как использовать это время!

Когда от' полноты предвкушаемого удовольствия он, игнорируя лифт, взлетел на свой этаж и на всякий случай позвонил в дверь, к его великой радости, никто не отозвался, и он воспользовался своим ключом.

Дома было пусто, тихо, и вся обстановка располагала к тому, чем он намеревался сейчас заняться.

Вовка прошел в свою комнату, взял в левую руку обложку от учебника алгебры, а правой рванул страницы на себя. Легкий треск завершил операцию. Осталось только вложить "Алжирский клинок" в обложку учебника, а сам раздетый учебник заныкать в портфель.

Теперь читать можно было спокойно.

Однако, как ни силен был культурный голод, время наступило обеденное, и желудок властно потребовал своего. Вовка скривился, но понял, что придется потратить еще какое-то время на подготовку обеда. Зато потом, утешал он себя, он сядет за стол на кухне, вооружится самой большой – чтобы не бегать то и дело за чайником – кружкой и будет попивать себе густой ароматный настой, попутно сдабривая его большими кусками бутерброда, и читать продолжение истории крепости Фортецца.

Пронесясь вихрем по кухне, Вовка наметал на стол колбасы, черного хлеба, подогрел борщ в кастрюле и воду в чайнике. Борщ он, конечно, есть не собирался, потому что не любил первого, но создать впечатление, что кто-то возился с кастрюлей, было необходимо. Когда чай был заварен, а огромные ломти колбасы были шлепнуты на не менее толстые куски хлеба, Вовка наконец открыл книгу, замаскированную под учебник, и углубился в чтение.

"…Самые отчаянные из алжирских пиратов уже прыгали в воду, взметая вокруг себя прозрачные капли лазурной воды, и плыли к берегу, чтобы укрыться за валунами от стрел и осколков ядер.

Паловеччини не хотел показывать до поры до времени всю огневую мощь своего гарнизона, а потому приказал обстреливать десант противника скорее для острастки, чем для того, чтобы нанести готовящимся к атаке людям значительный урон.

С близкого расстояния Паловеччини смог лучше рассмотреть отряд, собирающийся штурмовать стены Фортеццы. В подзорную трубу без труда можно было разглядеть черных нубийцев в белых чалмах и некогда зеленых шароварах, алжирцев, прячущих голову под белым платком, стянутым наверху обручем; людей, очень похожих на франков, бородатых, в изодранных в клочья кафтанах, узкоглазых, смахивающих на китайцев, разбойников неизвестной нации; турок в маленьких фесках, замасленных жилетах, надетых прямо на голое тело. Оружие, как и следовало ожидать, тоже было далеко не единого установленного образца: турецкие янычары были вооружены любимыми кривыми ятаганами, алжирцы– кто кистенями и палицами, а кто и достаточно редкими дамасскими саблями, нубийцы – тесаками и дубинами.

Паловеччини решил получше рассмотреть атамана: походка этого пирата показалась ему знакомой.

Вглядевшись, он узнал этого худощавого, смуглого человека. Несколько месяцев назад тот работал в крепости водоносом. Конечно, на нем тогда не было богато расшитого бирюзового халата, подпоясанного красным шелковым кушаком, не было перстней на руках, игравших на солнце яркими бликами… Значит, он выполнял здесь миссию разведчика. И, судя по тому, что он поручил это не кому-то из своих людей, а взялся за это опасное и трудное дело сам, можно было предположить в нем человека недюжинной смелости. Скорее всего это был тот самый знаменитый пират Улуч-Али, которому молва приписывала доблесть, приближающую его по уровню побед к знаменитому Барбароссе. Так это было или не так– проверить сейчас предстояло гарнизону Фортеццы.

Паловеччини обернулся к вестовому и показал, чтобы командир генуэзской пехоты срочно перебросил свое подразделение к западным воротам. Сфорца боялся, что именно в этом направлении и будет нанесен главный удар: Улуч-Али не смог не воспользоваться самым слабым местом в обороне Фортеццы.

Тем временем вслед за десантом с галер на берег были переправлены длинные шесты, в которые были вбиты клинья. С помощью этих лестниц пираты должны были попытаться взобраться на стену и отвлечь на себя силы защитников бастиона с тем, чтобы люди внизу могли беспрепятственно выламывать ворота. Тараном же, очевидно, служила мачта, снятая с одного из суденышек.

Вокруг нее уже суетились разбойники, прикидывая, как ее поудобнее взять.

Улуч-Али крикнул что-то на гортанном языке, выхватил из ножен саблю и показал ее острием в сторону западных ворот. Хотя Паловеччини уже давно было пора оторваться от подзорной трубы, чтобы наблюдать за всей картиной боя, он не мог отвести взгляда от сабли разбойника, обильно украшенной золотым травлением по дамасскому клинку и драгоценными рубинами и изумрудами по эфесу, с огромным алмазом в основании рукоятки под зеленой кисточкой. Подобное богатое оружие Паловеччини приходилось видеть не часто.

Самые отчаянные пираты, схватив наперевес импровизированные лестницы, ринулись вперед. Вторая толпа пиратов, как только первые отряды подобрались к каменным стенам Фортеццы, устремилась к западным воротам. Разбойники волокли вперед мачту, привязанную к их рукам веревками и кожаными ремешками.

Однако огонь, открытый защитниками крепости, сразу показал нападавшим, что просто так Фортецца не сдастся.

Когда первая волна пиратов, попытавшихся взобраться на стену с помощью шестов, отхлынула обратно к морю, предводитель атакующих Улуч-Али, понимая, что настал решительный момент боя, чтобы воодушевить свою неорганизованную армию, лично двинулся вперед. Страшно вопя и завывая, пираты бросились в атаку, подхватили шесты, сброшенные защитниками Фортеццы, и снова стали карабкаться вверх. Некоторым из особо ловких моряков удалось вскочить на крепостные стены. Одних тут же сбивали пиками, другие сумели завязать отчаянную рукопашную схватку.

Тем временем группа, высаживающая ворота, старалась вовсю. Мокрые спины пиратов блестели от пота и крови– многие были ранены стрелами. Паловеччини, видя, что на стенах уже не осталось ни одного атакующего пирата, понял, что все усилия Улуч-Али теперь будут направлены на ворота, и спешно спустился по каменной лестнице вниз к опасному участку. Ворота могли рухнуть с минуты на минуту.