Текст книги "Сон разума"

Автор книги: Андрей Третьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Сон разума рождает чудовищ

Франсиско Гойя

Глава первая: Осколок неба.

1

Август 2001.

– Это правда! – раздался полный негодования крик, зазвеневший в стеклах, отразившийся от стен и тяжким грузом рухнувший на пол плотно заставленной маленькой комнаты.

Девчушка, на вид лет семи-восьми, по имени Ульяна, взмахнула в воздухе ручками и с обиженным видом забралась на кровать с ногами, прям как была: в новехоньком клетчатом костюмчике и сверкающих коричневых туфельках, и уселась в позу лотоса, исподлобья поглядывая на девушку постарше.

– Все ты врешь, – ответила на ее крик высокая блондинка, в которой смутно угадывалась старшая сестра Ульяны.

– Не вру!

– Врешь.

Вторая девочка по имени Оксана отвечала спокойно, голоса не повышала и вообще казалась отстраненной и такой далекой от этой тесной комнатки. И это было не удивительно, Оксана не отрывала взгляда от зеркала, в котором отражалась и ни на секунду не переставала расчесывать свои прекрасные светлые волосы, что доставали до талии. Они словно шелк струились меж ее пальцев, и расческа скользила вниз как по ровной глади спокойной речушки. Девочка улыбалась своему отражению.

– Но я, правда, его видела, – простонала Ульяна. В ее голосе чувствовалась мольба, обращенная к сестре.

Оксана бросила быстрый режущий взгляд на отражение сестры в зеркале и недовольно закатила глаза.

– Ты еще такой ребенок, Улька, – сказала она на выдохе и отложила расческу.

Ульяна прижалась спиной к стенке и надулась. В прямом смысле. Девочка стала похожа на маленькую рыбку-ежа, что надувается в опасной ситуации: бровки нахмурились, губки поджались, щёчки раздулись, из носа вырвалось обиженное сопение. Девочка, не переставая теребила подол клетчатой юбочки, продолжая буравить взглядом сестру. Вряд ли мама бы обрадовалась, увидь она, как Уля мнет только выглаженную новехонькую одежду к первому сентября.

Оксана поднялась, отодвинула маленькую табуреточку и предстала перед зеркалом во всей красе. Разгладила руками складочки на одежде. Секунду-другую ее руки задержались на заметно проступившей груди и скользнули ниже. Оксана повернулась боком.

Уля смотрела не отрываясь. С тех пор, как у нее стали расти эти две дурацкие штуки ниже ключицы, Оксана сильно изменилась. Все больше времени она проводила перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон, чем играя с сестрой. Все меньше у них становилось общих секретов и больше у нее появлялось нарядов в гардеробе. Теперь духи, расчёска и косметика волновали Оксану больше, чем слова ее сестры. Они были ей нужнее. Нужнее чем сестра. Они ее заменили. И Уля не могла этого не заметить.

– Я видела его прошлой ночью, – пробубнила Ульяна и быстро отвела взгляд в сторону, чтобы не наткнуться на холодные глаза сестры в отражении.

– Все ты врешь, – второй раз за день, повторила Оксана. Быстрый поворот. Взгляд через плечо. Глаза полуприкрыты, губки чуть заметно вытянуты вперед. – Ничего ты не видела. Приснилось что-то, вот ты и орешь.

– Ничего мне не приснилось! Я, правда, видела! – В словах уже не мольба – отчаяние. Еще минута и девочка сорвется на рыдания.

– Может и не спала. – Полный оборот. Шаг вперед. Плечи вниз, подбородок вверх. Губки раскрылись. Взгляд чуть вправо. Волосы золотым водопадом обрушились вниз.

– Не спала.

– Ну, тогда, – Оксана положила руку на бедро и, не выпрямляясь, обернулась к сестре, смерив ее снисходительным взглядом, – ты просто врушка, сестричка.

Уля задохнулась от обиды и ничего не смогла вымолвить. Ее головка безвольно обвисла, темные короткие волосы скользнули вниз, вслед за двумя невероятно крупными каплями, что тут же мокрыми пятнами осели на юбке.

Оксана повернулась к зеркалу другим боком, а затем вновь положила ладони на свою грудь. Попыталась приподнять ее выше. Сморщилась, нисколько не исказив красоты своего лица, последний раз критически себя осмотрела и направилась к одной из двух дверей, что по какой-то нелепой задумке вели из этой комнаты.

Уля следила глазами за сестрой. Оксана направилась к большой сдвоенной.

– Что ты делаешь?

Оксана не ответила. Ухватилась руками за ручки.

– Стой! – предостерегающе крикнула Уля, и, заметив, что это не действует, закричала что было сил: – Стой!

Оксана замерла и удивленно уставилась на сестру. По коридору застучали торопливые шаги. Раздался встревоженный голос мамы:

– Уля? Уля, что такое, солнышко?

Мама появилась в дверях. Растрепанная, взволнованная. Под мышкой наспех стянутая ухватка, в руках поварёшка, с которой что-то капает на пол. От силы, с которой она распахнула дверь, висевший над кроватями девочек Ловец снов взлетел под потолок и теперь бешено крутился то в одну сторону, то в другую.

– Девочки, что сл… – начала было мама, но в этот момент погас свет.

Оглушительно завизжала Уля, совсем не по-девичьи чертыхнулась Оксана. Липкая поварёшка полетела на пол.

– Опять пробки выбило, – выругалась мама девочек и обратилась к старшей дочери: – Успокой сестру, я сейчас все поправлю.

И женщина тут же исчезла в дверях. Не смотря на линялый рваный халат и домашние тапочки, сделал она это столь грациозно, словно шла по подиуму в свете десятков софитов под вспышки фотокамер. Вот только света софитов не было и в помине, квартира была погружена в полный мрак, и оценить это не смог никто. Зато при взгляде на маму девочек становилось ясно, откуда такая грация и красота у Оксаны. Уля же, по всей видимости, пошла в отца.

Тем временем Ульяна продолжала вопить, сжавшись в комочек, периодически хныкая.

– Да заткнись ты! – зашипела на нее Оксана, потирая ушибленный в темноте палец ноги.

Вопить Уля перестала, но захныкала громче, что невероятно бесило ее сестру.

– Если не заткнешься, я всему твоему классу расскажу, что ты писалась в постель! – яростно бросила в сестру Оксана.

– Но я была ма-а-аленькой, – навзрыд ответила Уля.

– Какой и остаёшься до сих пор.

Уля всхлипнула и заплакала громче. Она боялась чулана, но боялась и угрозы сестры. Раньше такого бы Оксана никогда не сделала: не раскрыла секрета. Но это было раньше, когда секреты еще были их общими, когда их жизни еще были общими. Но теперь… эта угроза звучала вполне реалистично.

Оксана бросилась к сестре, схватила ее за плечи и принялась трясти, стукая головой о стену и приговаривая:

– Заткнись, заткнись, заткнись.

– Оксана!

Свет появился внезапно. Настолько внезапно, что еще несколько секунд понадобилось девочкам, что бы понять это. Понять, что стало вновь светло. Этого времени хватило их маме, чтобы преодолеть то небольшое расстояние, что разделало прихожую с счетчиком электроэнергии и комнату девочек.

Оксана перестала трясти сестру и затравленно оглянулась. Их мама стояла на пороге, все так же сжимая под мышкой сиреневую ухватку, и с ужасом смотрела на дочерей. Шок длился секунду, не больше, а затем глаза женщины превратились в узкие щелочки, сочащиеся холодом и злостью.

– Быстро отпустите свою сестру, юная леди. – Спокойно, но в голосе сталь.

Оксана застыла как каменное изваяние. Даже Уля перестала всхлипывать. Обе девочки знали, что мама переходила на это обращение – «юная леди», – только в крайней степени злости. Это могло означать только одно: полетят головы.

– Дважды повторять я не стану. – Легкое движение головы слева направо.

Оксана отпустила сестру и вытянулась во весь рост, при этом разом потеряв всю свою стать и снова превратившись в обычную нерадивую восьмиклассницу.

– В ванну. Быстро. – Скомандовала мама. – Тряпку в руки. «Пемо Люкс» под раковиной. Ждать меня.

– Но, ма-а-ам…

– Не испытывайте моего терпения, юная леди.

Оксана быстро закрыла рот и мышкой прошмыгнула мимо грозной фигуры матери и скрылась в коридоре. Женщина проводила ее суровым взглядом, а затем повернулась к младшей дочери.

Уля невольно сжалась, опасаясь наказания, но взгляд ее мамы потеплел. Она села рядом, отложила ухватку и, разгладив складочки на клетчатой юбки дочери, провела рукой по ее волосам.

– Бабайка? – нежно спросила она, разглаживая волосы дочери.

– Угу, – пробубнила Уля, снова надуваясь как рыбка-еж. Глазки заблестели.

– Ну, солнышко мое, – поцелуй в темечко. – Зайка моя, – поцелуй в лобик. – Рыбка моя, – поцелуй в левую щечку. – Ласточка моя, – поцелуй в правую щечку. – Сердечко мое, – поцелуй в носик.

Уля всхлипнула в последний раз и исподлобья взглянула на маму.

– Ты накажешь, Оксану?

– Накажу.

– Может не надо, мам?

– Надо, девочка моя, надо. Это послужит ей уроком. – Мать коснулась пальцем кончика носа Ульяны. – А теперь давай посмотрим, где там наш бабайка.

Женщина поднялась с кровати – по правую сторону окна, что принадлежала Уле – и направилась к чулану, ловко лавируя между разбросанными школьными вещами.

– Не надо, мамочка, – взмолилась Уля, со страхом глядя как ее мама открывает двери чулана.

На самом деле никакой это не чулан, а обычная детская гардеробная комната. Когда-то давно, еще в семидесятых, когда этот дом только построили, это была кладовая комната, бог знает для чего предназначенная, скорее всего для хранения разного хлама. Однако когда у Анатолия и Веры Колесниковых родилась вторая дочка, родители всерьез задумались хоть о каком-то расширении жилплощади.

Словом как задумались, так и раздумались, так как денег, что они зарабатывали, едва хватало. Конечно, это была не такая жизнь, что они едва-едва сводили концы с концами, Анатолий Колесников ведь работал водителем экскаватора и получал неплохие деньги, при условии выполнения плана, но и особо не шиковали. На новые туфельки и платьица дочерям хватало, а вот на новую квартиру едва ли.

Так они и остались жить в старой двухкомнатной хрущевке на втором этаже. И единственным способом расширить жилплощадь для дочек, Анатолий признал снос стены между их комнатой и кладовой. Получалось на манер голливудских фильмов: комната и большая гардеробная. Теперь все вещи и одежда хранились там, чем существенно облегчили планировку детской и так до отказа забитой кроватями, креслами, комодами, тумбочками и бог знает чем еще, жизненно необходимым для существования в ней особей женского пола.

– Не бойся, маленькая моя, я с тобой, – произносит женщина и тянет двери на себя.

Они открываются так быстро и резко, словно двери салуна, когда их пинает с той стороны залихватский ковбой.

Уля на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, то первое, что увидела, это лучезарную и такую теплую улыбку своей матери.

– Вот видишь, – произнесла она, включая свет в гардеробной, – ничего страшного.

Маленькая комнатка забита до отказа: сумки, ранцы, пакеты и мягкие игрушки снизу. Они же сверху, но прижатые множеством разноцветных коробок из-под техники и обуви. И венцом всего этого хаоса является ровный плотный ряд вещей на плечиках. Там и футболки, и брюки, и джинсы, и платья, и костюмы, в общем, все, что нужно подрастающим детям. Вот только все это висит настолько плотно друг к другу, что кажется, стоит добавить туда хоть еще одну вещь, и все они полетят назад, словно выпущенные из пушки.

Мать Ульяны с улыбкой оглядела свою бывшую кладовую:

– Ну, вот видишь? Единственное, что тут действительно пугает, это количество ваших вещей.

Уля внимательно осмотрела блестящие глазки плющевых игрушек, что при свете не внушали ей и толики того страха, что приходил с наступлением ночи, и робко улыбнулась матери.

– Ну, вот видишь, солнышко мое, – произнесла женщина, закрывая дверь гардеробной, – нет тут никакой бабайки.

Уля неуверенно кивнула и крепко обняла мать. Она не стала спорить. Не стала отрицать. Она понимала, что в отличие от ее сестры, взрослых, даже своих родителей, убедить в существовании чудовища в чулане невозможно. Они слишком взрослые для этого. Слишком занятые. Они разучились видеть. Они разучились верить. Да и как объяснить маме, что бабайка выходит только ночью?

2

Оксана вернулась в самом начале одиннадцатого. Дверь отварилась и в комнату молча вошла взмокшая, растрепанная и раскрасневшаяся девочка, в которой не осталось и следа той красавицы, что еще пару часов назад так грациозно позировала перед зеркалом.

Уля все это время поджидала сестру сидя на краешке своей кровати. Костюмчик для школы она сняла и убрала в кладовую, пока мама была рядом, иначе она не осмелилась бы открыть эти двери. Теперь она была одета в выцветшее платье до коленок. Хотя, это с таким же успехом могла быть и туника, и даже длинная футболка. По прошествии лет, трудно было определить, какой именно вещью она была в самом начале своего жизненного пути как часть верхней одежды.

Уля тут же подскочила к сестре и протянула свои ручки. Оксана сделал вид, что не заметила ее и быстро прошла мимо. Измеряя комнату широкими шагами длинных ног, она подошла к окну и, встав оной ногой на прикроватную тумбочку, открыла форточку старомодного деревянного окна, впуская в комнату свежий ночной воздух.

Это был приятный воздух, ласковый воздух. И немного грустный. С ним влетело в комнату тяжкое ощущение конца лета. Конца маленькой приятной жизни, полной теплых и светлых дней, незабываемых вечеров, свежей травы и морского прибоя. Звуки удара кед о туго накаченные мячи, удары скакалок о бетон и громкий детский смех.

Лето заканчивалось. А вместе с ним уходило и веселье. Остался последний праздник впереди – день шахтеров, что традиционно отмечали в последнее воскресенье августа, а затем пара дней и деток встретит знакомый до боли и такой нелюбимый школьный звонок. Звонок, что не отменно символизирует собой конец веселья и начала новой эпохи заточения в облезлых школьных классах.

– Оксана? – робко позвала сестру Уля.

Девушка молча стояла спиной к сестре, скрестив руки под грудью.

– Оксана?..

– Два часа, – произнесла Оксана, наконец, – два часа я терла нашу ванну. Посмотри на мои руки.

Оксана повернулась и продемонстрировала Уле руки. Каждый палец был похож на переваренную сосиску. Жутко сморщенную. Отвратительно белую.

– А когда я закончила, я наконец-то вздохнула с облегчением, – продолжала Оксана. – Я думала – это все. Думала, что теперь я могу отдохнуть. И вот в тот самый момент, когда я вымылась, как следует, мама вручила мне ершик.

Уля сжалась и с состраданием посмотрела на сестру.

– Вручила ершик и велела вычистить и наш унитаз, – закончила свой рассказ Оксана. – Потому я не хочу с тобой разговаривать, Ульяна. Больше ко мне не подходи.

Ульяна. Не «Уля», не «Улька». Это звучало серьезно. Совсем как у мамы. Вот только Уля не собиралась оставлять все как есть. Она обдумывала этот разговор целых три часа, пока ее сестра приводила в порядок ванну и унитаз. Общего плана у нее не было, но кое-что Уля успела усвоить за свою не долгую жизнь и этому она научилась у отца: иногда извиняться приходится тому, кто дорожит отношениями в большей степени. И в этом деле порою стоит забыть про свое самомнение и гордость.

Собрав всю волю в кулак, Уля сделала неуверенный шаг вперед, затем еще один и еще, и крепко обхватила Оксану за талию, прижавшись к ней всем телом. Девушка вздрогнула и вздернула руки к лицу, словно опасаясь обжечься.

– Ты чего… – начала было она.

– Прости меня, сестричка, – вновь расплакалась Ульяна. Последнее время она слишком уж много плакала. – Я не хотела, чтобы тебя наказывали-и-и… Честно, не хо-о-отела. И приставать к тебе не хотела-а-а. Я просто бою-ю-юсь.

Оксана стояла напряженная как струна и ошарашенно смотрела на свою младшую сестру, что пускала слезы и сопли на ее потную майку. Оксана уже и не помнила, когда последний раз они обнимались, по-настоящему, как сестры. Последнее дежурное объятие было полгода назад на день рождения Ули. Но, это и объятием-то не назовешь, так, простое приветствие, как с подругами в школе.

– Прости меня, сестричка-а-а, – надрывалась Ульяна. – Я больше так не бу-у-уду-у-у.

Слезы ли маленькой сестры или вот это внезапное проявление чувств, но все же сердце Оксаны дрогнуло. Губы предательски задрожали и руки сами собой опустились вниз и крепко сжали худенькое тело Ульяны. Она не плакала, она же уже не ребенок, она может держать себя в руках. Просто стояла, широко раскрыв глаза и стараясь не моргать.

Сколько они так стояли сказать трудно, однако помнились лишь, когда дверь в их комнату открылась вновь.

– Ох, девочки мои, – произнесла их мама, прижимая руки к груди. – Вы такие умницы.

Улыбаясь тепло и нежно, как может улыбаться только мама, она подошла и обняла их, вгоняя в краску и без того пунцовую Оксану.

– Ну, все хватит, – растолкала их девочка. – Устроили тут курс семейной терапии. От меня воняет, а вы липните.

Объятия распались, и Оксана отошла от них подальше, принюхиваясь и незаметно кривясь, ощущая едковатый запах собственного пота. Этого она никак ожидать не могла. В школьной женской раздевалке воняло конечно дай бог, но она и подумать не могла, что ее собственный запах составлял неотъемлемую часть того аромата.

– Ладно, девочки, – хлопнула в ладоши их мать. – Быстро умываться и спать.

Оксана быстро подхватила чистые вещи и с охотой кинулась в ванную комнату. А вот Уля замешкалась, невинно глядя на мать.

– Никак нет, юная леди, – покачала головой женщина, – быстро мыться.

– Ну, мам, я совсем не испачкалась, – загнусавила Ульяна.

– Быстро.

Глаза мамы сверкнули, и Ульяна поняла, что лучше не нагнетать обстановку. Не хватало еще и ей схватить пару нарядов по чистке унитаза.

– Ну, хорошо, хорошо, – согласилась Ульяна. – Умоюсь и почищу зубы.

Мать проводила ее взглядом и когда девочка была у самой двери, кинула ей вслед:

– И обязательно вымой свою ракушку, грязнуля.

– Мама!

Ульяна подскочила на месте и красная до кончиков волос кинулась в ванную, обгоняя на повороте свою сестру.

Ульяна закончила первой и уже лежала в кровати, рассматривая, как удлиняются тени на потолке от света фар проезжающих за окнами автомобилей. Она лежала и думала о соре с сестрой, о чистке унитазов, о ночной смене отца и о том, что сегодня он не сможет поцеловать ее на ночь. Думала о том, что лето заканчивается, и от этого было грустно. Но вместе с этим она думала о том, что скоро увидит своих школьных подруг и мысли об этом грели ей душу.

В полутьме, при свете одной лишь настольной лампы ей было страшно, и потому она очень обрадовалась, когда скрипнула дверь и в комнату нырнула Оксана. В одном нижнем белье и волосами, завёрнутыми в полотенце, девушка двинулась к кровати.

– Оксана? – тихо позвала ее Ульяна.

– М?

Девушка остановилась и развернула полотенце, высвобождая длинный хвост спутанных мокрых волос.

– Можно тебя попросить?..

Оксана терла волосы, склонив голову на бок, вода с них капала на пол, отдаваясь громкими «кап-кап». Она поняла не сразу. Лишь когда их взгляды встретились.

– Опять, Уля? – простонала девушка.

– Пожалуйста.

– Ну, хорошо.

Оксана кинула полотенце на свою кровать и подошла к двери в кладовую. Уля вся напряглась, готовая кричать по первому признаку беды. Оксана потянула двери на себя и открыла кладовую. На первый взгляд все было спокойно.

Уля повернула настольную лампу так, чтобы свет ее попадал внутрь кладовой-гардеробной. Свет лампы отразился десятками огней черных глаз-бусинок мягких игрушек, которыми комнаты была набита под завязку. Уля вздрогнула, но больше ничем страха не выдала.

– Вот видишь? – спросила Оксана. – Никого тут нет. Давай спать.

Ульяна кивнула и забралась под одеяло, подтянув его к самому подбородку. Оксана продефилировала через комнату и, усевшись на кровать, принялась расстилать полотенце поверх подушки.

– Ложимся, да? – нервно спросила Ульяна.

– Ага, – ответила Оксана, укладывая мокрые волосы на полотенце.

– Сушить не будешь?

– Неа. Так высохнут. Устала слишком. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Ульяна подняла подушку повыше и натянула одеяло до глаз. Так она могла, полусидя, полулежа, наблюдать за дверью в кладовку.

Не прошло и пяти минут, как Оксана слабо засопела. Вымотавшись, девушка быстро провалилась в сон. И только Ульяна никак не могла сомкнуть глаз, пристально глядя на двери кладовой.

В комнате было тихо. Ветер из приоткрытой форточки слабо раскачивал висевший над кроватями Ловец снов. За окном иногда раздавался рев двигателя проезжающего мимо автомобиля. Иногда можно было разобраться слова припозднившихся прохожих, что быстро растворялись в темноте. Порою шум деревьев за окном можно было спутать с тихим шорохом, но Уля уж слишком сильно к нему привыкла и совсем его не боялась. В отличие от существа из кладовой.

Когда именно это произошло, она не знала. Видимо уснула. Провалилась в сон, от долгого ночного бдения. И проснулась лишь от тихого скрипа, где-то на самой границе слышимого, где-то на самой границе сознания. Девочка вздрогнула и открыла глаза. Двери в кладовую были приоткрыты.

Она знала, что когда они ложились, двери были закрыты. Оксана их закрыла. Она всегда так делала, иначе Уля бы ей просто не дала уснуть. А вот теперь они приоткрыты. Не распахнуты, а лишь слегка приоткрыты. Чуть-чуть, чтобы сквозь щель мог протиснуться кто-то небольшой. Чтобы он мог войти. Или выйти.

Все маленькое тельце Ульяны сжалось в комочек. Ночной кошмар для нее оживал. Оживал снова. Шорох в углу комнаты дал ей понять, что она тут не одна. Что они тут не одни.

Что-то черное, неясное, как размытое пятно после взгляда на солнце, пронеслось через комнату и застыло в углу напротив Ульяниной кровати. Девочка его не видела, но знала что он там. Оно там! Стоит в углу и смотрит на нее. Ей казалось, что она слышала тихое сопение.

Минуты тянулись за минутой, но ничего не происходило. Уля до боли в глазах всматривалась в угол комнаты, сжимая одеялко так, что онемели пальцы. Не смотря на прохладу в комнате, девочка вся была мокрая. Ей было невыносимо жарко, а маленькое сердечко билось где-то в горле, отдаваясь в глазах.

Она смотрела только в угол. Только в угол и никуда больше. Она видела, что там что-то есть. Что-то темнее, чем лежащая там тень. Оно все смотрело на нее и смотрело, не двигаясь и не предпринимая никаких действий.

Сильный порыв ветра закрутил Ловца снов, и девочка бросила на него мимолетный взгляд и в ту же секунду услышала два четко различимых шлепка босых ног по полу.

Не прошло и секунды, как ее взгляд сместился обратно. Что бы там не стояло в углу до этого, теперь его там не было. Девочка была уверена, что существо уже у ее кровати. Вон там, в ногах. За этой невысокой спинкой. И черные маленькие ручки ухватятся за нее в любую минуту.

Когда именно в комнате что-то изменилось, Ульяна не поняла. Просто воздух вдруг внезапно стал тяжелее, более липким. И страх, что поселился внутри девочки, вдруг стал несущественным. Несущественным, перед нахлынувшим на нее ужасом.

Ульяна принялась озираться по сторонам, холодея внутри и снаружи. Горячий пот внезапно стал невероятно холодным и липким, как забытый в холодильнике кисель. Она нашла то, что искала.

Ловец снов вращался равномерно. Поворот за поворотом. Поворот за поворотом. Словно его крутила чья-то невидимая рука. И бог бы с ним, да вот только Ловец висел под углом в сорок пять градусов к потолку, что неестественно для вещи подвешаной за веревочку.

Снова топот босых ножек, но на этот раз быстрее и в сторону. Уля успела увидеть, как закрались двери кладовой. Что бы от туда не вышло, но оно явно чего-то испугалось.

Первый скрежет Ульяна услышала спустя секунду после закрытия дверей кладовой. Он шел со стороны окна. Он шел извне. В этот момент Уля с ужасом осознала одну простую вещь – форточка все еще была открыта.

Вжавшись в подушку и стараясь не дышать, девочка всматривалась в видимую ей часть окна за спинкой ее кровати. Она видела, как удлинились странные тени. Как они побежали по потолку. Как ясный лунный свет на секунду померк, а затем что-то гибкое, извивающееся, скользнуло по потолку.

Ульяна попыталась закричать, но не смогла этого сделать. Возможно, ее сковал страх, а возможно и нечто иное. Но она не смогла пошевелиться даже тогда, когда неведомая ей тварь скользнула вниз, и нависла над ее сестрой. На пол упали длинные отростки, похожие на щупальца. Вверх по кровати поползли костлявые руки с длинными пальцами, что принялись слепо ощупывать подушку, подминая мокрое полотенце.

Кожистое лицо цвета змеиной чешуи заблестело в свете луны, оказавшись на одном уровне с лицом спящей Оксаны. Ульяна не видела ни глаз, ни ушей, ни носа, ни рта, ничего, что могло бы прировнять существо к человеческому виду. И только две черные бусинки по обе стороны лица очень напоминали Уле глаза сваренного рака.

Существо склонилось ниже и мелко затрясло головой. Та часть лица, где у человека обычно располагался рот, начала прогибаться, меняться и, наконец, тлеть на глазах открывая черный провал, из которого наружу потянулось склизкое щупальце, что разделилось на три – два потоньше сверху и одно снизу.

Щупальца скользили по лицу спящей девушки, забираясь в ноздри и рот, заползая все глубже, пока существо не затихло. Черные глазки-бусинки заволокло белым и движение прекратилось.

Так и прошла вся ночь: умирающая от страха Ульяна и чудовище, что облепило ее сестру и тихо вздрагивало, словно видело неспокойный сон. А с первым лучом света оно ушло. Исчезло так же быстро, как и появилось через открытую форточку, оставив после себя бледную Оксану с широко открытым ртом и стеклянным взглядом в никуда. В ту же минуту Уля громко захрипела и потеряла сознание.