Текст книги "Сон разума"

Автор книги: Андрей Третьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

6

Я потянул на себя дверь незаметного приземистого здания и пропустил Наташку вперед. Нас окутал полумрак обшарпанного подъезда – а иначе как подъездом это помещения я назвать не мог – и свет за нашими спинами умер в хлопке массивной входной двери. Я поежился и втянул носом отвратительный запах плохо вымытых ступеней, табачного дыма, едких больничных химикатов и громко выругался. Добавь к этому запах мочи и картина сложится полностью.

– Пахнет как в нашем штабе, – попыталась пошутить Наташка.

– Женщина! Тебе еще придется взять эти слова обратно.

Я дождался, когда глаза привыкнут к темноте подъезда, впился уничтожающим взглядом в подругу, и первым двинулся на второй этаж. Наташка засеменили следом.

В приемную хирургического отделения нас естественно не пустили. Было ли дело в том, что время приема посетителей давно закончилось, или в нас самих и грязи, налипшей на кроссовки, я не знал. Да и мне было все равно. Главное, что вообще не погнали ссанными тряпками.

– Сын Людмилы? – медсестра в приемном покое смерила меня нагловатым высокомерным взглядом. – Подожди, сейчас позову твоего друга.

Мы переглянулись с Наташкой и дружно пожали плечами. Связи моей мамы в медицине всегда играли нам на руку.

– Там, – махнула в нашу сторону медсестра, – там подождите. За дверью.

Мы молча повиновались, так как спорить было абсолютно бессмысленно, все равно ни к чему хорошему это бы не привило, разве что, нас действительно бы отправили восвояси. Мы спустились на площадку между этажами и, прислонившись к подоконнику большого окна, принялись ждать, ни о чем конкретном не разговаривая, лишь изредка бросаясь дежурными фразами.

– Темновато тут, – заметила Наташка.

– Угу.

– А на улице светло.

– Угу.

С минуту стояла гнетущая тишина. Наташка посматривала на меня украдкой.

– Ты злишься?

Я оторвал взгляд от каменного пола и посмотрел на Наташку. Выглядела она встревоженной. Смотрела из-под упавших на лицо коротких прядей светлых волос.

– Нет, – кивнул я и приобнял девушку за плечи, пододвинув ближе к себе. – Нет, что ты. Ты же знаешь, я люблю тебя и не могу долго злиться или обижаться.

– Ну, слава богу, – облегченно выдохнула Наташка. – Я уж думала, что и наговорила всякого и подставу эту со свиданием устроила…

– Я же знаю, что ты просто беспокоишься обо мне. Но я в порядке. – Опустив взгляд на девушку, я улыбнулся: – Честно.

Наташка кивнула и улыбнулась в ответ.

– Эй, – толкнула она меня в плечо, когда двери приемного покоя распахнулись, – я тоже тебя люблю. Не забывай этого.

– Да с тобой забудешь тут, – пробурчал я, довольно потирая руку, куда пришелся ее удар.

Мы смотрели, как к нам спускается Стас, одетый в больничный то ли халат, то ли накидку в горошек. Он держался одной рукой за перила, а вторую прижимал к правой нижней части живота.

– Как дела, колокол? – весело спросил я.

Стас поморщился и кивнул.

– Почему колокол? – не поняла Наташка.

– Ну, посмотри на его накидку, она словно колокол. А там внутри есть и стержень, который, – я несколько раз покачал в воздухе указательным пальцем так, словно это мятник, – ну, ты поняла.

– Дурак! – прыснула Наташка.

Стас остановился возле нас, смущенно улыбаясь.

– Не обязательно ко мне приходить каждый день, со мной все в порядке, – заверил он нас.

– Просто сегодня жребий выпал нам, – ответил я. – Вчера Сане. Думаешь, мы бы захотели плестись в такую даль, да еще и по жаре?

– Ну, думаю, ну, нет.

– Стас? – Наташка перевела на меня взгляд. – Андрюш? Ну?

Я пожал плечами, Стас кивнул. Площадка погрузилась в тишину. В словах не было смысла. Его не было никогда. Мы и так все прекрасно знали, все понимали.

– Это, ну, а может закурить найдется? – нарушил тишину Стас.

– Ну а как же, – кивнул я и достал пачку Мальборо.

– Ты что делаешь!? – зашипела на меня Наташка. – Он после операции, ему нельзя!

– Да всего лишь аппендицит, ничего страшного, – заверил ее Стас.

– Да и было это не сегодня, – подхватил я.

– Выпишут через пару дней.

Стас умоляюще смотрел на Наташку, а та только переводила свирепый взгляд со Стаса на меня и обратно. Я похлопывал тугой пачкой сигарет по ладони.

– Ладно, – сталась Наташка. – Но если что, ты сам виноват.

Стас кивнул и достал сигарету.

– И ты тоже.

Я дернулся в сторону, чтобы и на этот раз кулак или острый пальчик Наташки не впился меня куда-нибудь под ребра.

– Хорошо, хорошо, и я буду виноват, – согласился я, сжимая губами сигарету, от чего мой голос приглушился, а слова стало трудно разбирать.

Наташка вскинула голову и отошла от нас на два шага. Мы со Стасом прикурили и присели на каменный подоконник.

– Ну как дела? – спросил Стас.

– И это ты у меня спрашиваешь? – усмехнулся я в ответ.

– Я серьезно.

Наскоро стерев глуповатую ухмылку с лица, я ответил:

– Да, в общем, все нормально, друг. Но в целом паршиво.

Стас понимающе кивнул.

– А что с этим? – Он поежился, словно в подъезде стало градусов на десять холоднее. – С черным?

– С Перевозчиком? – нарочно громко переспросил я.

Стас вздрогнул. Наташка в углу изменилась в лице.

– Ничего не слышно, – я вынул сигарету изо рта и стряхнул на пол пепел. – Прошел почти год и тишина.

– Но он говорил…

– Говорил про длительный срок, дружище. Лет пятнадцать-шестнадцать. Хватит уже вспоминать это отродье. Оно не вернется.

Я видел, как Стас переглянулся с Наташкой. Я всегда видел взгляды, которыми мои друзья обменивались у меня за спиной. Я видел в них сострадание, сопереживание. Видел в них поддержку. Видел в них жалось. Но мне не нужна была жалость, мне нужна была она. И если жалость способна ее вернуть, то я стерпел бы и ее. Но она не способна. И ничто не способно. Я знаю. Я романтик, а не идиот.

Я чувствовал, как во мне закипает и поднимается злость. Я знал, что она ищет возможность выбраться наружу и обрести силу и власть в этом мире. И я даже знал, кого она сегодня избрала своей целью. Но этому не суждено было случиться.

Стас громко раскашлялся и схватился рукой за бок. Мы с Наташкой кинулись к нему и подхватили под руки.

– А я говорила, говорила, – причитала Наташка.

– Говорила. Ты всегда много болтаешь, – выругался я.

Стас красный от натуги со слезящимися глазами умоляюще посмотрел на меня.

– Прости, Полтораш, – выдавил я, разрываясь внутри на куски. – Я просто…

– Я знаю, – ответила Наташка, коснувшись моей руки на плече Стаса.

Всегда знала. Всегда все знала и все понимала. И в каждом ее прикосновении было столько тепла и заботы, словно она хотела закутать меня в нее как в кокон и больше не позволять тягостям этого мира причинять мне вред. Я очень это ценил. И очень сильно ее за это любил. Если бы в этом мире у меня и могла быть сестра, то это непременно была бы Наташка.

– Давай, здоровяк, еще пару шагов.

Мы довели Стаса до двери в приемный покой и распахнули ее. В приемной никого не было. Коридор убегал налево и направо, сверкая чисто вымытым пожелтевшим от времени линолеумом.

– Я в порядке, – Стас отстранился от нас и встал уже ровно. – В порядке. Просто приступ нашел.

– Ну, еще бы, – покачала головой Наташка. – Говорила же тебе, что не стоит курить. Ты еще слишком слаб и…

Дальнейшие голоса доносились до меня, как будто меня накрыло водой. Накрыло, обволокло и утащило в самую пучину. Серость, внезапно накатившая на больничный коридор, застала меня врасплох. Она кружилась вокруг, шепталась со мной. Она насмехалась надо мной. Внезапная глухота и пробивающиеся сквозь нее голоса заставляли мое сознание путаться, а тело лишали сил. Я слышал эти голоса, словно голоса призраков – далекие, туманные и лишенные всякого смысла.

Из дальнего конца коридора, что вел в левое крыло, сочился туманный призрачный свет.

– Андрюш, что с тобой?

Прикосновение Наташкиной руки к моему плечу вернуло меня в реальность. И оно ушло, это странное ощущение, как давно позабытое чувство, оно ушло. Я взглянул на Наташку, в ее глазах застыл испуг.

– Все хорошо, – ответил я как можно более убедительно. – Ты сможешь проводить Стаса до палаты?

– Да. А тебе нужно подышать?

– Нет, мне нужно зайти туда, – я указал пальцем в направлении левого коридора. – Я забыл, что должен навестить еще кое-кого.

– Ты точно в порядке?

– Ты лучше побеспокойся о нашем друге, смотри, он почти зеленый.

Наташка громко ойкнула, при виде и впрямь позеленевшего Стаса и быстро подхватив его под руку, повела в сторону палаты.

Оставшись один, я внезапно осознал, насколько крепко сжимал кулаки и медленно их разжал. Ногти с такой силой впились в ладони, что оставили хорошо заметные полумесяцы. Сознание металось в голове, словно хотело пробить черепную коробку и выбраться наружу, покинуть это тело, пока оно снова во что-нибудь его не втянуло.

И я знал, что втянет. Я понимал это. Ведь чувство было мне хорошо знакомо, просто я давно его не ощущал.

Взяв себя в руки, я двинулся в коридор, над которым висела табличка «Детское отделение». Этого странного призрачного света я больше не видел, но, только свернув в коридор, почувствовал, как тело пробил холодный пот.

Отделение было совершенно пустым, словно все покинули его в спешке, побросав вещи на своих местах. Коридор тонул в дневном полумраке, сквозь грязные окна пробивался серый солнечный свет, затянутые черными грозовыми тучами небеса, тяжело нависли над больницей. Все двери были плотно закрыты. Не было слышно ни шагов персонала, ни тихих разговоров в коридорах, ни криков больных. Больница погрузилась в скорбное молчание.

Я медленно шел вперед, слушая скрип половиц под ногами и громкий стук собственного сердца где-то в районе горла. Я боялся. Не знаю чего, но я боялся. Боялся этого света, что видел недавно. Боялся этого мерзкого скрипа под ногами. Боялся пустынного облезлого коридора и этой богом забытой больницы. Мне было страшно, и ощущение одиночества только усугубляло мое положение: усиливало страхи, рисовало тенями на стенах, шорохами звучало в глубине коридора.

Но я точно знал, что был тут не один. Знал, как и тогда, ночью, в своей комнате. Ощущение присутствия давило на меня. Обхватывало ледяными пальцами мое сердце, тисками сжимало виски. Я всегда был хорошо восприимчив к чужому присутствию. И в этом коридоре я не был один.

Добравшись до поворота, я осторожно выглянул из-за угла. Вторая часть отделения была светлее предыдущей, не такой мрачной, но столь же бесконечно пустой. Одна из дверей была приоткрыта, и призрачный свет сочился через нее.

Сделав глубокий вдох, с гулко бьющимся сердцем и крепко сжатыми кулаками, я осторожно выбрался из своего укрытия и двинулся к открытой двери в палату. Мои тихие шаги громом отдавались в моей голове, а пульсацию вен могли услышать и за десять метров. И если в этом палате скрывались покойники, то они точно знали, что я приближаюсь. И они ждали меня.

Прикоснувшись к двери, я осторожно потянул ее на себя. Скрип, раздавшийся при этом, оповестил всех, что я стою за дверью. Уверен, его эхо до сих пор гуляет по черным и холодным подвалам морга. Проклиная себя за тупость, я открыл дверь полностью и заглянул в палату.

Она была практически пуста, если не считать двух кроватей. На одной из кроватей лежала светловолосая девушка в больничной одежде. На вид ей было столько же, сколько и мне, может на пару лет младше. На второй кровати лежал мужчина за сорок. Помимо внешнего сходства их объединила еще одона деталь – их рты были широко раскрыты, словно в крике, а остекленевшие глаза смотрели в потолок. Слабое свечение исходило из пустых глаз, исходило из широко распахнутого рта.

Перед кроватью с девушкой сидела совсем крохотная девчушка. Она положила голову на грудь больной, а ее волосы разметались по больничному одеялу. Девочка не двигалась. Не среагировала даже на скрип двери. Внезапно из-за туч выглянуло солнце и свечение, исходившее от больных, исчезло полностью.

– Печальное зрелище, верно? – раздалось совсем рядом.

Я вздрогнул и опустил взгляд. В проходе стояла девочка лет восьми-девяти и смотрела мимо меня в палату. Ее короткие светлые волосы были убраны за уши, а яркие голубые глаза сочились состраданием, так хорошо мне знакомым. Судя по тому, что одета она была в платьице и босоножки, я мог сделать вывод, что она не одна из местных больных. А глядя на то, как она сжимает свое тело руками, и какая не детская морщина пролегла между бровей, я мог сделать вывод, что семья в палате ей хорошо знакома.

– Верно, – кивнул я и отвел взгляд, чтобы моя собеседница меня не узнала.

Хотя могла ли она? Мы ведь виделись всего-то один раз.

– Я прихожу почти каждый день и Улька всегда здесь. Лежит на кровати сестры и плачет, – рассказала мне девочка, которую я знаю под именем Настя. – Говорит, что это ее вина.

– Вряд ли это ее вина, – ответил я, отворачивая голову сильнее.

– Я говорю ей то же самое, но она не слушает. Все плачет и плачет.

– Это какая-то новая болезнь? – спросил я после минуты молчания.

– Никто не знает. Они просто впали в кому. Жизнь в них еще есть, но не больше чем в овощах с грядки на даче. Так говорят врачи.

Я бросил быстрый взгляд на девочку и тут же его отвел. Она не заметила этого. Она вообще на меня не смотрела.

– Сначала нашли Оксану, – продолжала свой рассказ Настя. – Утром. Нашла мама, когда услышала крик сестры. А потом их отец не вернулся с работы, и отправили людей на его поиски. Его нашли в одном из карьеров. Он лежал на спине и светился.

– Значит, что-то наследственное?

– Это ты мне скажи.

Внезапное изменение тона застало меня врасплох. Я испуганно обернулся. Девочка смотрела на меня в упор. Взгляд голубых глаз пронзал меня холодной сталью клинка.

– Ты уже видел мертвецов, – продолжала она.

– Я не…

– Это ты. Ты принес нам деньги в коробке с Вини-Пухом. Ты разговаривал с моим мертвым папой.

Девочка смотрела по-взрослому испытывающе, но с детской обидой на лице, словно ей не хотели покупать новую игрушку. В уголках глаз застыли слезы.

– Настя! – раздался крик в коридоре, а затем стук торопливых шагов. – Настя, сколько раз я тебе говорила не убегать.

Девочка надулась и подняла в воздух два оттопыренных пальца.

– Два? – воскликнула ее мать, Любовь Широкова, жена покойного сержанта Широкова, чью жизнь забрал проклятый Перевозчик. – Два раза?! Ох, Настенька, стоило только на минуту отвернуться, передать твоего братика врачу, как ты…

Ребенок на руках женщины развернулся и с интересом уставился на меня. Только в этот момент она увидела, что ее дочь была не единственным посетителем палаты.

– Ох, простите, надеюсь, эта мартышка не доставила вам проблем, – с каждым ее словом ее лицо вытягивалось все больше, а паузы между словами становились все длиннее, пока она не замолчала. – Ты! Это ведь ты!

– Нет, не я! Вы меня с кем-то перепутали, – крикнул я и побежал по коридору под веселый хохот малыша и просьбы женщины подождать и не убегать.

Но я всегда убегал. Убежать намного проще, чем принять вызов и встретить реальность лицом к лицу. Я не любил реальности, боялся ее. И всегда убегал от нее. Бежал и сейчас.

7

– Ты холодный.

Наташка прижалась ко мне крепче, словно хотела передать частицу своего тепла, передать частицу тепла всего мира. Это было приятно. Всегда приятно, когда о тебе заботятся.

Обратно мы шли той же дорогой. За время, проведенное в больнице, над городом нависли тяжелые грозовые облака. Солнечный свет померк и поднялся легкий, но пробирающий до костей ветер. Однако холод, донимавший меня, не имел ничего общего с погодой, не имел вообще ничего общего с этим миром. Привычным для нас миром.

– Что-то случилось?

Я взглянул на девушку. Быстро. Колким, оценивающим и одновременно испуганным взглядом.

– Там, в больнице, что-то случилось?

– Ничего, – я мотнул головой из стороны в сторону, стараясь сделать это как можно более небрежно. – Со мной все нормально.

– Да брось. Мне ты можешь рассказать.

– Все нормально, Полторашка.

– Я тебя знаю, – настаивала девушка, дергая мою руку. – Может даже лучше других. А может, и нет, – быстро поправилась она, заметив мой взгляд. – Но, по крайней мере, я вижу тебя насквозь.

В молчании мы прошли не больше десятка шагов, когда Наташка вновь заговорила:

– Поделись. Расскажи мне. Я же вижу, тебя что-то беспокоит. Не хочешь говорить со мной, расскажи все Саше. Мы же твоя семья, мы все делаем вместе.

– И душ принимаем вместе?

Острый локоток Наташки вонзился мне прямо под ребра. Вот же наглая девка – полтора метра от земли, а достает всегда куда надо.

Я задумался над ее словами. Наташка была права. Права, как и всегда. Может они и не родные мне по крови – кроме Сашки, разумеется, – но они близки мне по духу, по разуму и по общему секрету, что мы храним вот уже год. И если все это как-то связано, то они первые, кто должен об этом узнать. Хранить тайну я не в праве. Это не моя тайна.

Мы спустились по дороге вниз и перешли на сторону городского стадиона, в точности наоборот, повторив последний маршрут сержанта Широкова, что прошел здесь годом ранее. Свернув налево, мы двинулись вдоль стадиона в сторону городской центральной площади. Не знаю, намеренно ли, неосознанно ли, но Наташка вела меня в сторону моего дома, словно точно знала, что произойдет далее.

– Ладно, – сказал я, наконец, когда желтые стены двухэтажки, в которой я проживал со своей мамой, замелькали перед нами, – я расскажу тебе все, что знаю, а ты решишь, стоит это рассказывать пацанам или нет.

– Договорились, – кивнула Наташка, довольно улыбаясь. Как и всегда, когда добивалась своего. То есть, практически всегда.

Мы свернули к моему дому и двинулись вперед вдоль низенького заборчика широкой аллеи. Наташка все так же держала меня под руку и легонько вела вперед. Направляла меня, делала это так виртуозно, словно все движения подчинены моей воли. Мы исполняли с ней элегантный танец, и она виртуозно его вела.

– Я видел в больнице мужчину и девочку, – осторожно начал я, позволяя Наташке провести меня мимо ворот моего дома. – Они лежали в одной палате в детском отделении. У обоих одни и те же симптомы.

Я бросил на Наташку быстрый взгляд:

– Это вероятно так, выглядят они одинаково, хоть с врачами я и не разговаривал.

Наташка кивнула.

– Одинаково, это так?

– Лежат застывшие, словно статуи. Глаза и рот широко открыты.

Наташка крепче сжала запястье своей руки вокруг мое предплечья.

– И они… – Я на секунду задержал дыхание, а затем сделал глубокой вдох. – Из них исходит свечение.

Острые ноготки на секунду вонзились в мою руку, но тут же отступили. Им на смену пришли нежные пальчики, что прошлись по местам уколов вверх и вниз.

– Свечение?

Голос Наташки слегка охрип, но больше она ничем не выдала своего волнения: все так же уверено шла дальше, все так же бесстрашно смотрела вперед.

– Заметное только в темноте. При свете солнца его не разобрать.

Я остановился.

– И, Наташ, это свечение куда-то тянется.

– Тянется? – голос спокойный, взгляд все так же устремлен вдаль.

– Тянется к чему-то. – Я выдержал секундную паузу. – Или к кому-то.

Мы молча стояли посреди дороги. Парень и девушка. Она держала меня под руку. Я смотрел на нее, а она далеко за горизонт. Лицо разглажено, без единой морщинки. Спина прямая, дыхание ровное. Над нами свистел ветер и гнул к земле высокие сосны и тополя, подхватывая их листву и разнося по всей округе. Серое в тучах над нами сменялось черным, в дали тихо гремело. К земле во внезапном порыве стремились первые капли.

– Это он? – тихо спросила она.

Голос был практически не различим в громком завывании ветра, но я его слышал. Словно и не была ветра. Словно он шумел в другой, далекой от нас реальности.

– Я не думаю, – так же тихо ответил я.

– Это Перевозчик?

Я взгляну на Наташку. Она всем телом повернулась ко мне. Смотрела в глаза. Вопросительно, с мольбою и вместе с тем властно.

– Нет, малышка, это не он.

Мой голос звучал уверенно. Женщина всегда чувствует в мужчине эту непоколебимую уверенность. Именно она и внушает ей ощущение спокойствия, ощущение стены, за которой можно скрыться ото всех невзгод. И моя уверенность передалась Наташке.

– Спасибо, – прошептала она, опуская голову лбом мне на грудь.

Я почувствовал, как тяжелый камень упал с ее плеч, как ударился о землю, как пробил ее, как устремился к ядру.

– Но это все равно, что-то.

– Что?

Наташка подняла на меня взгляд, и я не смог смотреть ей в глаза. Я перевел взгляд на наручные механические часы, что все так же мерно тикали, не сбиваясь с ритма. Я вспомнил тот день, почти год назад, когда остановились часы моего друга по пути из школы, и мы потеряли целый час.

– Что-то другое.

– Мне есть, что еще рассказать, – продолжил я. – Не желаешь пройтись еще чуть-чуть, а затем я угощу тебя кофе.

– Звучит заманчиво.

И мы двинулись дальше вдоль аллеи, даже не осознав того факта, что почти десять минут в упор смотрели на то место, где в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом в автомобильной аварии погибла молоденькая девушка по имени Оксана, что просто хотела юбку покороче и работу поприбыльнее.

Мой рассказ не занял много времени. Мы успели сделать неполный круг вокруг аллеи, и уже возвращались назад, когда нас застиг сильный дождь.

– Бегом ко мне, – крикнул я.

Наташка коротко кивнула.

Мы рванули вперед, миновали дорогу, здание администрации, памятник Ленину, высокий зеленый забор, мою старую песочницу и застыли возле подъезда. Открыв дверь, я пропустил Наташку вперед и сам вошел следом. Громкий скрип деревянных ступенек советской эпохи вывел нас на второй этаж, где я своим ключом открыл входную дверь и нас с радостью принял в свои объятия ласковый полумрак моей квартиры обеспеченный высокими соснами перед окнами.

– Снимай одежду и в ванную ее, – крикнул я, скрываясь в спальне. – Я тебе найду что-нибудь.

Наташка сняла обувь и прошла в ванную комнату, мелко дрожа всем телом. Несмотря на теплое утро, дождь оказался невероятно холодным, а мы, как и все жители Сибири, совершенно не были готовы к такому изменению погоды в течение дня. Как и каждый год до этого.

Наташка стянула рубашку, футболку и джинсы и перекинула их через крепления перед горячим змеевиком, специально созданные для сушки одежды. Оставшись в одном нижнем белье и носках, она внезапно смутилась и обхватила себя руками.

– Вот, держи.

Я появился в дверях в одной футболке и трусах и протянул ей самую короткую майку, что только смог найти в своем шкафу.

– Ты в трусах! – возмутилась Наташка, глубже прячась в тени.

Свет в ванной она не включила, и потому я видел лишь очертания ее фигуры.

– Ну, так и ты не в вечернем платье.

Всегда мечтал сказать нечто подобное именно в такой ситуации.

– Дурак! – крикнула Наташка, выхватывая майку из моих рук.

Секунду стояла тишина, а затем очередной выкрик «дурак» и в меня полетела белая маечка, что я для нее припас.

– Жаль, – трагично заявил я. – В ней я бы мог, как следует рассмотреть твои трусики.

– Ой, чего ты там не видел? Дай мне уже что-нибудь скорее. Я замерзла.

Я протянул ей длинную рубашку с коротким рукавом, что заранее спрятал за спиной. Конечно, я и не надеялся, что она наденет эту майку, но подшутить над Наташкой всегда любил. Не смог удержаться и сейчас.

Накинув рубашку, Наташка наспех застегнула несколько пуговиц и триумфально покинула ванную комнату, откинув назад волосы и слегка покачивая бедрами как во время дефиле по подиуму.

– Чертова девка, – усмехнулся я, когда она проходила мимо.

Наташка показала мне язык.

Мы прошли в мою комнату, и она уселась на кровать. Я подошел к бесчисленному количеству полочек у противоположной стены.

– Ну, так и что ты хотел мне показать? – Наташка иронично выгнула бровь. – Кроме своих трусов.

Я улыбнулся. Я вспомнил кое-кого, кто так же изгибал бровь, произнося странные вещи.

«Может, пришло время тебе показать свой второй ствол?».

– Кстати, – Наташка наклонилась вперед, подвигаясь ближе. А что это за трусы? Никогда такие не видела.

– Сосредоточься, девочка, – щелкнул я пальцами перед ее носом. – Это боксеры и за ними будущее. Запомни мои слова.

– Итак, – я повернулся к полочкам. – Это где-то здесь.

Наташка терпеливо ждала, пока я ковырялся в своих вещах, что-то периодически отбрасывая и роняя на пол.

– Было где-то здесь совсем недавно.

– Угу. – Наташка скучающе покачивала ножкой, подперев подбородок рукой. – У тебя здесь черт ногу сломит.

– И вовсе не сломит. А если и сломит, то нам это только на руку.

Наташка криво улыбнулась.

– Ага! – довольно воскликнул я. – Вот он.

– И что это?

В своих ладонях я сжимал маленький белый кристалл, не больше современной флэшки, с острыми гранями, но мутный внутри, словно был сделан из горного хрусталя. Я поднял его выше и произнес:

– Камень.

– Камень? – переспросила Наташка.

– Камень, – ответил я.

– Камень? – удивилась Наташка.

– Ка… стоп! – крикнул я, размахивая руками. – Ты что издеваешься? Может сейчас, еще зазвонит телефон и, подняв трубку, я услышу Санин голос: «Ка-а-амень»?

Наташка тихо прыснула в ладошку. Я прожег глазами ее рубашку. Мою рубашку.

– Да камень, мать твою, гребанный камень. Я нашел его много лет назад.

– И что с ним не так?

Наташка все продолжала покачивать ножкой и подпирать подбородок, демонстрируя всем своим видом, что ей не интересно.

– А вот есть кое-что, – ответил я загадочно. – Но перед тем как рассказать тебе его историю, позволь кое-что тебе показать. Идем.

Я вышел из комнаты и остановился у двери, ведущей в кладовую. Наташка заинтересованно подошла ко мне и встала рядом.

– Итак, – спросила она. – Что дальше?

– Дальше, – я открыл дверь в черную кладовую, – нам сюда.

Наташка смерила меня оценивающим и хитрым взглядом.

– В темной кладовке в одних трусах… и что же ты собрался мне там показывать?

Я закатил глаза и буквально затолкал девушку в кладовую, попутно пощупав все, что попадалось мне под руки.

– Грубиян, – выдала Наташка, перед тем как я закрыл дверь и погрузил нас в непроглядную темноту.

– Ты где? – испуганно спросила она.

– Тут я, трусишка. Сейчас.

Я протянул руку и ухватился за девушку. Конечно, я хотел взять ее за плечо и не моя вина, что вместо плеча мне подвернулась ее грудь.

– Все ясно, – вздохнула Наташка. – Завел меня сюда, чтобы за сиськи полапать? Типичный мужик.

– Молчи, женщина, вовсе не за этим. Кстати, сиськи неплохие.

– Дурак.

Я все же смог нащупать Наташкино плечо и подвинул ее ближе к себе.

– Смотри, – произнес я и разжал ладонь с камнем.

На первый взгляд не было ничего необычного. Это был простой камень горного хрусталя, только вот его было видно. В абсолютной темноте его было отчетливо видно. Я не мог разобрать даже лица Наташки, а мы стояли практически вплотную, а вот мелкий камешек было видно отлично.

– Он… он словно светится, но не светится, – произнесла Наташка напряженно.

Она была права, камень словно светился и не светился. Света он не излучал, но свет словно жил глубоко внутри него.

– Я даже не вижу твою ладонь, на которой он лежит.

Наташка накрыла свою ладонь моей и камень исчез.

– Тьма, – и больше ничего, – прошептал я.

Наташка убрала свою ладонь, и камень вновь появился. Такой же белый и красивый он словно лежал в пустоте. Раздался шорох и я почувствовал горячее взволнованное дыхание Наташки на своей груди.

– Что это? – ее голос дрожал. – Что это, Андрюш? Почему оно такое?

– Идем.

Я взял девушку за руку и вывел ее из кладовой. В моей комнате она села обратно на кровать, а я уселся за свой стол, что все так же стоял в углу комнаты возле окна.

Я покрутил камень в руках и взглянул на подругу:

– Итак, видишь ли, малышка, этот камень упал с неба.