Текст книги "Угол атаки"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Из кустов выполз Муха и поделился результатами своих размышлений:

– Я понял! Они переоделись!

– Кто? – спросил Артист, уже забывший, о чем шел разговор.

– "Черные"!

– Во что?

– Не знаю.

– Иди еще подумай, – посоветовал Боцман. Муха хотел обидеться, но не успел и рванул в кусты. Говорят, халявного сыра не бывает. Халявного шашлыка тоже.

– Тихо! – вдруг приказал Док и поднял голову. Мы прислушались. Откуда-то сверху, с большой высоты, доносился слабый гул самолетного двигателя.

– Уже третий или четвертый раз пролетает, – объяснил Док.

Я перевернулся на спину и поднес к глазам бинокль. Успел увидеть лишь маленькое серебристое пятнышко на высоте километров семь-восемь. Оно прошло к юго-западу и растаяло в лучах склоняющегося к закату солнца. Инверсионного следа за ним не было. Значит, не истребитель. Скорость тоже была явно не сверхзвуковая – километров семьсот – восемьсот в час, не больше. Похоже на пассажирский самолет, но их трассы были очень далеко отсюда.

Я решил подождать. Километрах в трехстах – государственная граница. Если рейс не международный, самолет должен будет там развернуться. Значит, минут через сорок снова пройдет над нами.

Я оказался прав. Через полчаса вновь донесся нарастающий гул турбин. Я всмотрелся. Турбин было четыре – на консолях, под крыльями. Как у ильюшинских машин. Классический силуэт пассажирского лайнера. Что-то вроде Ил-76. И только какая-то непонятная круглая нашлепка над фюзеляжем.

– Что это у него за тарелка? – спросил Муха, временно вернувшийся к нормальной жизни.

– Какая тарелка? – не понял Боцман. – И в самом деле тарелка.

И тут мне стало нехорошо. Тарелка. Твою мать. Тарелка!

– Глуши связь! – крикнул я Доку. – Вырубай к черту! Быстро, Док! Быстро!

Он растерянно оглянулся на меня:

– Я уже все передал. А в чем дело?

Он взял у Мухи бинокль и всмотрелся в небо.

– Господи боже! Это же А-50! Или я ошибаюсь?

– Если бы!

Артист, Муха и Боцман, не закончившие такого высшего командного училища ВДВ, как я, и не обладавшие такой любознательностью и кругозором, как Док, с недоумением смотрели на меня, ожидая разъяснений.

Я разъяснил. А-50, принятый на вооружение ВВС СССР в 1984 году взамен морально устаревшего Ту-126, является самолетом дальнего радиолокационного обнаружения и управления. Он может применяться для обнаружения и сопровождения воздушных целей и надводных кораблей, для оповещения командных пунктов о воздушной и надводной обстановке, для управления самолетами истребительной и ударной авиации при их наведении на воздушные, наземные и морские цели, а также служить воздушным командным пунктом. И этому замечательному детищу Таганрогского научно-технического комплекса имени Бериева обнаружить радиопередатчик по одному-единственному сигналу и определить его координаты с точностью до метра – как два пальца обоссать. Что оно, возможно, уже и сделало.

– Передавай, – приказал я Доку. – "Замечен А-50. Пролетал раз пять. Вряд ли случайно. Наши действия?"

Муха вскочил и на четвереньках ломанулся в кусты. На ходу объяснил:

– Прихватило. Я сейчас, я быстро.

– Есть, – сказал Док.

Центр отреагировал мгновенно:

– "Немедленно возвращайтесь в исходную точку маршрута. Все ненужное бросьте. При захвате сопротивления не оказывать".

Такие приказы никому не нужно повторять Дважды. Мы кинулись по лазу в блиндаж. И только успели похватать "каштаны" и распихать рожки по подсумкам, как все пространство вокруг словно бы сгустилось от рева вертолетных движков. Три "двадцать четвертых" и "двадцать восьмой" поднялись в воздух и устремились к нашему мысу, сужая круги. Какая-то из вертушек зависла прямо над нами, воздушные струи разметали нашу маскировочную сеть, трубный небесный глас возвестил:

– Бросить оружие! Сопротивление бесполезно! Рванули светошумовые гранаты, которые мы поставили на растяжках на подходах к базе. Это означало, что штурмовой отряд заранее подтянулся на исходные и ждал только воздушной поддержки. И тут же на краю нашего лежбища возник рослый мужик в камуфляже с полевыми подполковничьими погонами и наставил на нас "калаш":

– Не двигаться! Руки за голову! Где остальные?

И не успел я удивиться этому странному вопросу, как прыткий подполковник вдруг выронил автомат и поднял руки. Из-за его спины выглянул Муха. Одной рукой он вжимал ствол ПСС в затылок подполковника, другой придерживал штаны. И даже сквозь слой маскировочного грима на его лице читалось: "Даже посрать не дадут спокойно!"

– Прикройте! – крикнул Док и пополз по лазу к НП с такой скоростью, что только локти замелькали и завиляла обтянутая камуфляжем задница. За собой он волочил какую-то зеленую трубу, но у меня не было времени рассматривать, что это за труба. Мы влупили из всех стволов вкруговую, заставив штурмовиков вжаться в камни, а вертушки отойти на безопасное расстояние.

Была, конечно, вероятность того, что они саданут в нас ракетой или польют из пушки. Но расчет был на то, что они видели начало штурма и вряд ли захотят мочить подполковника и других бойцов, которых могло изрешетить осколками. Так и вышло. Не переставая поливать из "каштана", я оглянулся в сторону Дока. Очень меня интересовало, на кой хрен его понесло на НП. Подполковника это тоже интересовало. Он стоял выше меня и потому увидел все раньше. А потом увидел и я. И понял, что за трубу волочил Док.

Это была "Игла".

Ручной зенитно-ракетный комплекс "Игла". Дальность полета ракеты по горизонтали – 5200 метров. При максимальной скорости цели 1450 километров в час вероятность поражения цели одной ракетой составляет 38 процентов. Чем ниже скорость цели, тем выше процент попадания. Вертолеты поражаются стопроцентно. А огромная "Мрия", неподвижно стоящая в полукилометре, – на все 200 процентов.

Док поерзал, устраиваясь поудобней, приладил на правом плече "Иглу" и припал к прицелу. Подполковник завопил так, что заглушил все вертолетные движки и грохот автоматной пальбы:

– Стой! Отставить! Стой!

Ага. "Стой". Скажи это своей тете.

Труба на плече Дока дернулась. Из заднего конца полыхнуло. Сработал ускоритель, десятикилограммовая ракета прочертила красивую дугу над аэродромом и вмазалась прямо в середину фюзеляжа "Мрии". Грохнул взрыв. Тулово самолета просело, как надпиленное бревно на козлах.

Красивый был самолет.

Теперь он наверняка не взлетит.

Док встал, поднял руки и объявил:

– Мы сдаемся!

Глава IX

То, что для Пастухова было предположением, для полковника Голубкова являлось бесспорным фактом. Самолет дальнего радиолокационного обнаружения А-50 не мог появиться над объектом случайно. Такие самолеты не появляются случайно нигде. А-50 мог вылететь в район Потапова лишь в том случае, если бы это была зона военных действий или место проведения крупномасштабных учений с участием всех родов войск. Таких летающих командных пунктов в ВВС России было не больше трех десятков, приказ о вылете мог поступить только из Москвы.

Из Москвы он и поступил. В этом у полковника Голубкова не было никаких сомнений. Не вызывала сомнений и цель вылета: запеленговать радиопередатчик, работу которого могли обнаружить аэродромные службы.

Поэтому Голубков сразу же приказал группе Пастухова покинуть опасное место. Ребята сделали все, что смогли. И даже намного больше того, чего от них ждали. Сутки, а то и двое, которые потребуются саперным частям для замены двух взорванных опор высоковольтной ЛЭП, снимали остроту цейтнота, давали возможность разобраться в том, что происходит, попытаться понять, по какому сценарию будут развиваться события.

Полковник Голубков продиктовал оператору:

– "Центр – Пастухову. Доложите обстановку". Ответа не последовало. Голубков приказал повторять вызов каждый час, собрал поступившие из Потапова шифрограммы и вернулся в кабинет.

"Пастухов – Центру. Докладываю о результатах визуальной разведки.

В продолжение двух минувших дней над окрестностями объекта постоянно патрулировали вертолеты Ми-28 и Ми-24. Время нахождения в воздухе – от двух с половиной до трех часов. Отмечались полеты Ми-4 на короткие расстояния. Кроме "Мрии", никакие транспортные самолеты не приземлялись и не взлетали.

От КПП объекта к селу Потапово нерегулярно курсировали пассажирский автобус и продуктовый автофургон. Движения большегрузного автотранспорта не зафиксировано.

Все дни, кроме нынешнего, совершали полеты истребители МиГ и Су. Время в воздухе – около получаса. Летали над аэродромом на высоте от одного до десяти километров на дозвуковых скоростях. При нахождении их в воздухе работали все радарные установки. После приземления самолеты осматривались группой механиков, производились какие-то измерения. После этого их закатывали в подземные ангары. Опознавательные знаки на фюзеляжах отсутствуют. Возможно, из-за того, что производится перекраска поверхности.

Сообщите, на какие подробности следует обратить внимание".

"Пастухов – Центру. Уточняю модели истребителей: МиГ-23, МиГ-25, Су-25, один МиГ-29. Общее количество – примерно 15 единиц. Никакого навесного вооружения на истребителях нет".

"Пастухов – Центру. Подтверждаю предыдущее сообщение. В воздух поднимались истребители старых образцов. МиГ-29М, Су-35, Су-39 и другие новые модификации в полетах не участвовали. Цвет поверхности – от светло-серого до темно-серого, с дымчатым оттенком. Причины изменения окраски объяснить не можем. Возможно, наносится антирадарное покрытие".

"Пастухов – Центру. Данные о модификациях истребителей подтверждаем. Ошибка исключена, мы в состоянии отличить старую модель от новой. Уточнить количество машин не могу, так как сегодня они не летают. Ангары охраняются усиленными нарядами. Охранники в черной униформе, вооружены автоматами АКС".

"Пастухов – Центру. Замечен А-50. Пролетал раз пять. Вряд ли случайно..."

Голубков отложил шифрограммы. События, которые за последние двое суток произошли в районе аэродрома Потапово, имели исключительно важное значение. Но у них был и более общий смысл. Полковник Голубков понимал, что произошло нечто такое, что заставляло переоценить весь масштаб дела.

А-50. Можно было попытаться узнать, кто конкретно отдал приказ о его вылете. Но это не так и важно. Гораздо важнее другое. Сам факт. Приказ отдан. Это решение принято в Москве. И принято очень быстро. Уже одно это говорило о многом. О том, что расследование вышло на такой уровень, о котором никто и помыслить не мог. О котором, возможно, не помышлял и сам президент, давая приказ провести проверку обстоятельств гибели самолетов "Руслан" и "Антей".

Факт полета А-50 выявлял наличие разветвленной, глубоко законспирированной организации, имеющей выходы в мощные государственные структуры. И при этом скрытой от официальных контрольных органов. Это могло свидетельствовать о противозаконном характере организации. А могло и не свидетельствовать. Смотря как толковать закон. И смотря кто его толкует.

Полковник Голубков много знал о тайных механизмах государственной жизни. Но понимал, что знает далеко не все. Всего не мог знать никто. Государственный корабль был слишком большим. Не корабль – скорее Кремль. Он создавался столетиями. Наземная его часть обрастала храмами, царскими палатами, дворцами съездов. Росла и подземная часть. Множились потайные ходы, пыточные и застенки времен Ивана Грозного превращались в бункера, хранилища и узлы связи. В Георгиевском зале шла своя жизнь, парадная, а за стенами и под фундаментами – своя, тайная, предопределяя жизнь надземную, видимую. Как в театре действие видимое обеспечивается скрытой от глаз публики машинерией, так и открытая миру политика была лишь следствием тайной жизни огромного государственного организма.

Отдельные части этого организма иногда подчинялись центральной воле, а порой действовали вопреки ей. Даже в жестокие сталинские времена в недрах государственного организма происходили неконтролируемые процессы. Чем слабей хозяйская рука, тем больше эти процессы влияют на принятие решений. Когда же верховная власть не воспринимает эти импульсы, идущие из глубины, из собственного подсознания, деформируется сама власть или начинают вызревать заговоры..

Полковник Голубков откинулся к спинке кресла и уставился в экран монитора. Из черноты космической ночи наплывали мириады звезд. Компьютер появился в его кабинете месяц назад. И хотя Голубков предпочитал иметь дело с бумагой, он был согласен, что это величайшее достижение уходящего века. Да, величайшее. Как телевизор, атомная бомба и самолет.

Компьютер помогал думать.

Особенно когда смотришь на это звездное небо.

"Мы разработали широкомасштабную операцию. Суть ее в следующем. Первый же российский истребитель, который поступит к талибам, будет перехвачен..."

"Может возникнуть вопрос: почему мы вас об этом заранее предупреждаем? Ответ такой. Мы не хотим загонять Россию в угол. Мы не хотим дестабилизировать обстановку в вашей стране. Это откроет путь к власти красным..."

"В этой ситуации нас беспокоит только одно. Ваша вовлеченность в эти проекты может помешать выполнению условий нашего контракта в полном объеме. В полном, господин Ермаков..."

Что-то не то было во всем этом деле. Не то. Не то. Ощущение неправильности, смещенности акцентов, поначалу неявное, превратилось в уверенность. Еле слышный звук в двигателе уже не казался мнимым. Он предвещал утробный грохот вкладышей, обрыв шатуна, клин движка, мгновенную блокировку колес, юз. Страшный сон с холодной испариной. Только чайник отмахивается от этой мнимости, глушит ее децибелами квадрозвука. "Ой, мама, шика дам, шика дам". Водитель опытный немедленно остановится, сунется под капот, начнет всматриваться, вслушиваться, внюхиваться, щупать патрубки, материться, пинать резину, снова лезть под капот. Он с места не сдвинется, пока не разберется, что к чему. Потому что в машине жена и дети.

Полковник Голубков подошел к окну. Погода испортилась. Срывался дождь. Блестела крыша "ауди" начальника управления. Ветер мотал над ней тяжелые кусты сирени. Под козырьком проходной стояли два охранника в одинаковых темных плащах. По асфальту скользили машины, пробегали люди с зонтами. Посреди круглого фонтана мок купидончик.

На что мы тратим жизнь? Куда гоним, сжигая диски сцепления, надрывая сердца? Зачем? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик.

"При оценке сущностного содержания этой беседы важно не только то, что Ермаков сказал, но и то, чего не сказал..."

Чего же он, черт бы его побрал, не сказал?

Вошел генерал-лейтенант Нифонтов. В мундире. Знак. Мундир он надевал, когда его вызывали в Кремль. Пожал Голубкову руку, молчаливым кивком спросил: "Есть новости?" Просмотрел последние шифрограммы от Пастухова, но так, будто не понимал, о чем в них идет речь. Потом опустился в скрипнувшее под тяжестью его большого сильного тела кресло, вытряхнул из пачки на столе сигарету и закурил. Тоже знак. Нифонтов упорно боролся с курением. Временами успешно.

Голубков ждал. Должен был последовать рассказ о том, зачем начальника управления вызывали наверх. Но Нифонтов молчал, курил быстро, как школьник на перемене. Потом погасил окурок и произнес:

– Они взорвали "Мрию".

– Кто? – не понял Голубков.

– "Кто"! – повторил Нифонтов. – Кто мог ее взорвать?

– Чем?

– Ракетой "Игла".

– Они взорвали две опоры высоковольтной ЛЭП, – возразил Голубков. Об этом докладывали. Про "Мрию" я ничего не знаю.

– А я знаю. И там знают.

– Откуда?

– Я не счел возможным об этом спрашивать.

Голубков нахмурился:

– Кто взорвал – знают?

– Нет. Но очень хотят знать. Очень.

– Доложил?

Нифонтов пожал плечами:

– О чем я мог доложить? Мне даже не пришлось изображать удивления. Оно изобразилось само собой.

– Так-так, – проговорил полковник Голубков. – Так-так. Знаете, как называется этот поступок, ваше превосходительство? Государственная измена.

– Иди ты на... – ответило их превосходительство.

– Реакция?

– Крайняя озабоченность. Крайняя. Непонятно только одно – чем.

– Чего же тут непонятного? – спросил Голубков. – "Мрия" стоит пятьдесят миллионов долларов.

– Меньше. Но на это им с высокой березы начхать. "Мрия" собственность коммерческой компании "Аэротранс". Ее трудности. Озабочены там совсем другим. Такое у меня создалось впечатление.

А именно: что мы успели узнать и откуда. Насколько глубоко мы умудрились влезть в это дело. Я вынужден был разочаровать нашего уважаемого куратора. Сказал, что представлю отчет только после завершения операции. Как мы и договаривались.

– Не думаю, что это ему понравилось, – заметил Голубков.

– Ему это не понравилось, – подтвердил Нифонтов. – Но это его проблемы. У нас проблемы другие. Чего-то мы с тобой, Константин Дмитриевич, не понимаем. Я сейчас буду задавать тебе идиотские вопросы, а ты попытайся на них ответить. Какого черта они нас предупредили?

– Кто? – спросил Голубков, хотя и догадывался, о чем идет речь.

– Твой друг Коллинз. С чего это ЦРУ вздумало нас предупреждать? Ничего не понимаю. В чем заключается их игра?

Голубков не ответил. Он сам уже задавал себе этот вопрос.

– Не понимаю, – с нескрываемым раздражением повторил Нифонтов. – Вот мы, допустим, узнали, что Соединенные Штаты подпольно продают свои истребители. Не знаю кому. Ирану, например. И решили, что в интересах России это дело прикрыть. Сориентировали агентуру, выявили каналы поставки, разработали операцию. Допустил?

– С трудом.

– Станем мы об этой операции предупреждать ЦРУ?

– Обязательно, – кивнул Голубков. – Чтобы к власти в Америке не пришли красные.

– А если серьезно?

– Нет, конечно. Мы провели бы эту операцию, задокументировали и дали знать Штатам, что такой материал у нас есть. И если они не прекратят это безобразие, мы передадим его в мировые СМИ. Разразится грандиозный скандал. Администрация Клинтона не сможет рассчитывать на кредиты Международного валютного фонда. И Америке придет полный абзац.

– Почему они не сделали так же? – спросил Нифонтов, не отреагировав на шутку, которая самому Голубкову казалась очень смешной.

– Это интересный вопрос. И совсем не дурацкий. У меня самого он время от времени возникает.

– Второй момент, – продолжал Нифонтов. – Сколько истребителей Россия может выпускать на продажу? Два-три десятка в год? Может это составить хоть сколько-нибудь серьезную конкуренцию американскому ВПК?

– Их могут беспокоить военные успехи талибов, – заметил Голубков. Коллинз об этом прямо сказал.

Нифонтов отмахнулся:

– Для этого не нужно перехватывать наши самолеты и устраивать международный скандал. Достаточно передать Шах-Масуду десяток комплексов "Пэтриот". Что они, кстати, и сделали. Получается, что цель у ЦРУ другая. Какая?

– Продолжай.

– Третий момент. Контракт на девятьсот шестьдесят миллионов долларов. Мы об этом уже говорили. Где "Госвооружение" или этот "Феникс" возьмут столько новых "мигов" и "су"? Их просто не существует в природе. Они есть в ВВС, но кто же позволит выставить их на продажу?

– Есть еще один интересный вопрос, – подсказал Голубков. – Дубов. Он же генеральный директор "Феникса" Ермаков. Мы вычислили его по данным Шереметьева-2. Такие же данные есть в компьютерах аэропорта Кеннеди. Фоторобот у ЦРУ был. Почему они сами его не вычислили?

– Не вопрос. Наверняка вычислили. Но нам не сообщили. Хотели, чтобы мы вышли на него сами. Вывели нас на него. Простенько, по-школьному. Это не унижает твое профессиональное достоинство?

– Не обольщайся, – предупредил Голубков. – Они не считают нас дураками.

– Но и слишком умными не считают. Я скажу, почему так думаю. Никакого другого объяснения у меня нет. Они хотят сделать нашими руками то, чего не могут сделать сами. При всех их возможностях.

– Что?

– Вот именно – что? Об этом я все время и говорю. Что?

– Да, это и есть главный вопрос, – согласился Голубков. – По-моему, ответ на него – в фигуре Ермакова. На нем сходится все. Контракт с аль-Джаббаром. Шесть миллионов долларов. Покушение. "Мрия". Все это не может быть случайностью. Таких случайностей не бывает.

– Его контакт с профессором Ефимовым, – напомнил Нифонтов. – Ермаков уговаривал Ефимова вернуться в Россию.

– И это тоже. "Феникс" не занимается исследовательскими работами. Их дело – продавать самолеты. Зачем ему нужен был Ефимов?

– Стоит и об этом подумать, – признал Нифонтов. – Но меня сейчас больше интересует другое. Чем для Америки опасна Россия?

– Это действительно дурацкий вопрос, – ответил Голубков. – Ничем.

– Не скажи, Константин Дмитриевич. Ядерные материалы, ракетные технологии. Если они начнут расползаться по. миру, мало не покажется. Они и сейчас просачиваются. А если к власти придут коммунисты, хлынут. Так что я склонен поверить Коллинзу. Не в интересах Штатов дестабилизировать обстановку в России.

– И что из этого следует? Для нашего конкретного дела?

– А черт его знает! – в сердцах бросил Нифонтов. Он еще немного посидел и поднялся. – Ладно, трудись. Да. Не сказал тебе, о чем шла речь там, – кивнул он вверх. – Снова всплыл вопрос о существовании управления.

– Не впервой, – равнодушно отозвался Голубков. – Он всегда всплывает, когда мы влезаем не в свои дела. А как иначе? Управление для того и создано.

– Куратор известил меня, что в рамках программы сокращения государственных расходов наш бюджет урезан до прожиточного минимума. А валютная строка сведена к нулю.

– Даже так? – нахмурился Голубков.

– Вот именно. Куратор дал понять, что сейчас все зависит от нас. От того, как мы справимся с этим делом.

– Намекнул, чтобы пошевеливались? Нифонтов покачал головой:

– Наоборот. Намекнул, чтобы не пошевеливались.

– А почему не приказал?

– Не въезжаешь, Константин Дмитриевич. Здесь свои тонкости. От имени президента он мог приказать нам заняться этим делом. Отменить приказ без ведома президента – совсем другое дело. Тут в два счета можно шею сломать. Вот так-то, господин полковник. Стрельну у тебя еще сигаретку?

– Да на здоровье.

Нифонтов взял сигарету, понюхал ее и пошел к выходу. С порога оглянулся.

– Знаешь, что самое приятное в борьбе с дурными привычками? Поражения!

Взорвали "Мрию". Вот это новость. Всем новостям новость. Что же там произошло? И что происходит?

Голубков связался с дежурным оператором информационного центра. Тот доложил: вызов повторяю, группа Пастухова не отвечает.

– Продолжай вызывать, – приказал Голубков и выключил селектор.

В кабинет заглянул помощник:

– Капитан Евдокимов. Звонит по городскому. Голубков взял трубку:

– Слушаю.

– Константин Дмитриевич, я из Жуковского. Вы не могли бы сюда приехать? Прямо сейчас.

– В чем дело? – встревожился Голубков. – Что-то с Крыловым?

– Нет. Ничего такого, о чем вы подумали.

– Не говори загадками!

– Я звоню из проходной НПО. По автомату.

– Еду.

Голубков сбежал по широкой мраморной лестнице, на ходу натягивая плащ. Серая служебная "Волга" полковника уже ждала у парадного. В дверях он едва не столкнулся с лейтенантом Авдеевым. С плаща оперативника текло.

– Разрешите доложить? – спросил он, отряхиваясь. – Дождь, черт бы его. Весна называется. Ждешь ее, как любимую девушку, а вваливается сосед-алкаш.

– Об этом ты и хотел доложить?

– Извините. Это у меня от путешествия по коммуналкам. Нашел я локаторщика. Фалин его фамилия. Николай Фалин. Тридцать два года, не судим, холост. Участковым в целом характеризуется положительно, хотя в последнее время употреблял и пел громким противным голосом под караоке. Соседи выражали неудовольствие. Пришлось побегать. Из коммуналки на Плющихе он выехал, а нового адреса в справочном еще нет. Полгода назад купил однокомнатную квартиру в Строгине, перевез мать и сразу исчез.

– Как – исчез?

– Сказал, что уезжает в командировку. По работе. Куда – не сказал. Мать с ума сходила. За квартиру отдал двадцать шесть тысяч долларов. Откуда у сына такие деньги? Не иначе связался с бандитами. Не пишет. Только на днях пришла открытка. Все в порядке, жив-здоров, вернется недели через три.

– Открытку видел?

– Так точно. На штемпеле: почтовое отделение Потапово.

– Потапово? – переспросил Голубков.

– Да. Читинская область. Почтовое отделение Потапово. Открытка странная. Подписана одной буквой – "Н". И такое впечатление, что ее не меньше недели таскали в кармане, прежде чем бросили в почтовый ящик. Это важно?

– Все важно.

– Еще деталь, – продолжал Авдеев. – Матушка рассказала, что перед тем, как сын купил квартиру, к ним на Плющиху два раза приезжал какой-то человек. О чем-то говорил с Николаем. О чем – мать не знает.

– Какой человек?

– Серьезный. Прилично одет. На красивой иностранной машине.

– Пошли, – кивнул Голубков. Вернувшись в кабинет, он достал из сейфа фоторобот Ермакова.

– Возьми дежурную машину и дуй в Строгино. Покажи старушке. Не этот ли человек говорил с ее сыном. И сразу назад.

Голубков был почти уверен, что мать радиолокаторщика Николая Фалина опознает Ермакова. Но слово "почти" было не из его профессионального и жизненного лексикона.

Капитан Евдокимов ждал шефа в бюро пропусков НПО имени Жуковского. Пальма в углу и мягкие кресла вдоль стены напоминали о былых временах, когда проблемой было не выбить финансирование, а освоить щедро выделяемые средства. Пальма засохла, из-под обшивки кресел лез поролон. Унылую картину дополнял капитан Евдокимов, похожий на средней руки снабженца, вконец разочаровавшегося в профессии, но еще не окончательно решившего с ней порвать. Начальник бюро пропусков узнал Голубкова, но виду не подал и выполнил весь ритуал проверки документов и выписки разового пропуска. Он вызвался проводить посетителя, но Голубков сказал, что знает, куда идти.

– Что случилось? – спросил Голубков у оперативника, когда они оказались внутри режимного объекта на выложенной плитами дорожке, которую осыпал дождь.

– Крылов сказал, что ему нужно срочно вас видеть, – доложил Евдокимов. – Зачем – не сказал.

– Как он узнал, что ты со мной связан?

– Понял. Сегодня утром возле Быкова его "шестерку" тормознули два гаишника. Заявили, что машина числится в угоне. Обыскали и хотели увезти.

– Машину?

– Его. Пришлось вмешаться.

– Почему сразу не доложил?

– По сотовому не рискнул. Мало ли.

– Что за гаишники, удалось узнать?

– Так точно.

– Как?

– Ну как... Отключили и нашли удостоверения. Служба безопасности президента. Пятнадцатый отдел.

– Твою мать! – сказал Голубков. – Что с ними сделали?

– Извинились и отпустили.

– Твою мать! – повторил Голубков.

– А что, извиняться было не надо?

– Секретное изъятие?

– Двое. Мало, – усомнился оперативник. – Хотя... Человек на протезах, достаточно и двоих. Может, хотели помешать ему приехать на работу?

– Зачем?

– Затрудняюсь ответить.

Капитан Евдокимов остался в подъезде административного корпуса, а Голубков поднялся на второй этаж. Конструктор Крылов стоял у окна, курил "Приму" и смотрел на мокнущий под дождем МиГ-15, застывший на постаменте посреди скверика.

Сейф был открыт, на столе стоял процессор со снятым кожухом. Крупный голый череп и высокомерное лицо делали конструктора похожим на римского сенатора.

Он пожал Голубкову руку:

– Присаживайтесь. Не сомневался, что вы приедете. Кто знал о содержании нашего прошлого разговора?

– Вы, я и мой шеф.

– От кого могла уйти информация?

– Ни от кого.

– Ошибаетесь, полковник, – возразил Крылов. – Из моего сейфа исчезла дискета. С тремя фрагментами "мигов", которые вез "Антей". Из компьютера вынут жесткий диск. И это не все. Жена рассказала, что вчера днем в квартиру заходили сантехники, проверяли отопление. Никто их не вызывал. Мне это показалось странным. Сейчас не кажется. Они проверяли не отопление. Они смотрели, есть ли у меня дома компьютер. К счастью, нет. Можно сказать, что мне повезло. Когда у меня были деньги, не было компьютеров. А когда появились компьютеры, не стало денег. Вывод очевиден. Информация не могла уйти от меня. Если она ушла не от вас, значит, от вашего шефа.

– Исключено, – уверенно сказал Голубков. Конструктор поморщился.

– Утверждение нелогично. Оно продиктовано эмоциями. Что заставило вас приставить ко мне охрану?

– Не знаю, – признался Голубков. – Но не логика.

– Кто мог быть заинтересован в исчезновении информации о катастрофе "Антея"?

– Тот, кто знал, почему произошла катастрофа. И кто не хотел, чтобы об этом узнали другие. Конструктор высокомерно усмехнулся.

– Артель "Напрасный труд". Они зря старались. Исходные материалы есть в МЧС. Восстановить дискету не составит труда. Достаточно знать, что искать. Это знаете даже вы.

– Вряд ли это удастся. Не очень удивлюсь, если окажется, что все материалы исчезли из МЧС.

– Даже так? Из этого следует, что мы имеем дело с очень серьезной организацией.

– Боюсь, что да, – кивнул Голубков.

– Сукины дети. Эти ваши коллеги, рыцари плаща и кинжала, унесли на хард-диске гораздо более важную информацию, которая им не нужна. Программу расчетов радарного отражения. Итог почти трехмесячной работы. Нельзя предложить им обмен? Они возвращают диск, а взамен получают дискету с данными по "Антею".

– Они ее уже получили, – напомнил Голубков.

– Есть копия. Я ее сделал после разговора с вами. Не знаю почему. Шпиономания заразительна. Пойдут они на такую сделку?

– Пойдут, – сказал Голубков. – Но не на такую. Дискету они получат, а с вами произойдет несчастный случай.

– С вами, полковник, – поправил Крылов. – С вами, а не со мной. Дискету я отправил на главпочтамт до востребования. На ваше имя. Поэтому ее не нашли. Признаться, при этом я посмеивался над собой. Оказывается, зря.

– Да, смешного тут мало. Эту программу трудно восстановить?

– Легче, конечно, чем все делать заново. Времени жалко. Не везет нам с этой работой. Полгода назад вирус попал в машины, уничтожил почти всю базу данных. Теперь эти вот шпионские страсти.

– Полгода назад[0] – переспросил Голубков. – Тогда, когда уволился Фалин?

– Не помню, чтобы я называл вам эту фамилию, – заметил Крылов.

– Мы узнали ее в отделе кадров. Он мог запустить этот вирус?

– Теоретически – да. Но не представляю, зачем ему это могло бы понадобиться. Вы – представляете?

– Нет. Но мы не можем отмахиваться от любых вариантов. Даже невероятных. Часто они оказываются самыми верными. Еще вопрос. Ваше ноу-хау – может оно представлять интерес для иностранной разведки? Скажем, для американской.

– Не думаю. У них есть "стелсы". Они могут быть заинтересованы только в одном: прекратить эти разработки у нас. Если мы сможем сделать невидимками МиГ-29 или Су-27, это потеснит их машины на мировом рынке. Не сильно, но потеснит.

– Почему – не сильно?

– Эти "миги" и "су" уже выработали моральный ресурс. Во всем мире берут на вооружение новые изделия. Которые прослужат лет пятнадцать. "Двадцать девятые" будут охотно покупать воюющие страны. Но туда продавать вооружения запрещено.