Текст книги "Бог непокорных (СИ)"

Автор книги: Андрей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Кельмару, когда он рассказал, где и при каких обстоятельствах нашел ее; гниющие остатки

Безликой заставили ее усомниться, но и только. Сомнения стали сильнее, когда она расспросила

слуг: те подтвердили, что вечером она бодрствовала и даже пригласила командора на ужин.

Сельдара оказалась более покладистой, чем бессмертная маска в ее обличье: вскоре она

написала письма своим вассалам, убеждая их присягнуть Лилии и королю Эн-Тике. Ее

покладистости способствовала публичная казнь троих вассалов, вздумавших оказать Ордену

сопротивление. Прежний Кельмар не стал бы поступать так; новый Кельмар пребывал в

сомнениях, но змееныш разрешил их, сказав, что из повешенных, посаженных на кол и казненных

отсечением головы можно извлечь несколько важных ингредиентов, необходимых для создания

редких Составов. Одного из вассалов повесили, другому отрубили голову. Сельдара умоляла

командора остановиться, но он довел задуманное до конца. В его душе возникло какое-то

ожесточение, садистское наслаждение от осознания того, что ее боль, ее мольбы и слезы не

способны никак изменить принятое им решение. Когда третьего вассала, баннерета Нигхана

Жанлета, усаживали на кол (поначалу он сжимал мышцы заднего прохода и скрипел зубами, а

затем, когда кол проник в его зад, стал вопить и умолять о пощаде), Сельдара упала в обморок.

Кельмар приказал унести графиню в ее покои, послушал крики Нигхана, одновременно

прислушиваясь к себе и удивляясь тому, что ни малейшей искры жалости не возникает в его

собственном сердце, а затем собрал первую порцию ингредиентов. У жертвы, лишившейся

головы, он взял немного крови и глазной жидкости, повернув перед этим голову так, чтобы она

смотрела на собственное безголовое туловище. Ингредиент для астральной алхимии приобретал

особенные свойства в силу разных причин, и обстоятельства сбора имели немаловажное значение.

Второй порцией ингредиентов стало семя повешенного, излитое им в процессе агонии, а также его

язык и кисть левой руки. Ночью Кельмар вернулся на место казни. Нигхан, плотно сидевший на

колу, уже ничего не соображал, но был еще жив. С него Кельмар срезал полоску кожи, вырезал

легкое и желчный пузырь. Позже, в своих апартаментах, он провел ритуал, в ходе которого сжег

все, что собрал. Дымом от каждой сожженной части он овеивал металлическую чашу с водой и

бросал в воду частицу пепла, после чего отпивал. Змееныш пришел в движение и поглощал

духовную составляющую каждой из воспринятых Кельмаром частиц. Затем начался катализ,

змееныш выделил из себя переработанные ингредиенты и отложил их в хранилища,

сформированные им в теле Кельмара. Командор не раз спрашивал своего демона о том, согласно

какой логике и каким правилам следует соединять ингредиенты для получения Составов, но

змееныш ничего внятного ответить так и не смог: возможно, он не понимал этого и сам, а только

чувствовал, как и что следует соединять под конкретную задачу. Кельмар записывал рецепты и

пытался сопоставить их с теми правилами астральной алхимии, которым он обучился еще в

Асфелосте – но ничего не получалось. Рецепты имели совершенно иной уровень сложности, чем

тот, что был доступен для его понимания: Кельмар чувствовал себя как человек, едва изучивший

нотную грамоту, и пытающийся, разложив гениальное произведение музыки на ноты, понять, что

же именно делает его гениальным. Попытка, изначально обреченная на неудачу. И все же он

верил, что когда-нибудь от его усилий выйдет толк. Кроме того, сам змееныш не оставался

неизменным: если в начале их знакомства он напоминал командору глумливого испорченного

подростка, то после убийства Безликой змееныш увеличился не только в размерах, но и немного

повзрослел – болтать стал меньше, а проявлять свою полезность – чаще.

Змееныш перестал казаться Кельмару паразитом и чужаком, их чувства отчасти смешались

и уже не всегда можно было разобрать, кто является первоначальным источником того или иного

желания – Кельмар или поселившийся в нем демон: эмоцию, испытываемую одним, разделял

другой. Влияние змееныша на своего носителя возросло: он не сидел уже в уголке сознания, а

пропитал своими выделениями всю душу командора, исказил все, до чего смог дотянуться.

Однако, этот процесс не был однонаправленным: Кельмар теперь также стал яснее ощущать

змееныша, и научился в какой-то мере контролировать его действия; также ему стало ясно, что

некоторые его мысли и намерения змееныш, по-видимому, не способен ощутить до тех пор, пока

Кельмар не позволит этим идеям проникнуть в основную часть сознания. Внутренний мир

Кельмара изменился, и вместе с тем он понял, что не знал и прежнего себя. Тьма всегда таилась в

нем, но он предпочитал ее не замечать, предпочитал верить в чужие правила и жить в согласии с

внушенными ему идеалами. Теперь все изменилось: хотя он и не нашел истины, но осознал, что

прежняя его жизнь была ложью – он словно ползал по поверхности вещей, не смея заглянуть

внутрь и даже не имея такой возможности; змееныш прогрыз в нем дыры и под поверхностью

своего мира Кельмар обнаружил необъятный и ужасающий лабиринт, полный удивительных тайн.

Спектр его магических возможностей возрос, кроме того, увеличилась и сила Дара – не только

из-за нескольких Постоянных Составов, которые он применил, но также в силу нового уровня

осознанности: темный лабиринт его души, открытый благодаря змеенышу, позволял совершать

поразительные вещи, показывал к достижению целей пути настолько тонкие и странные, что

прежний Кельмар никогда бы не обнаружил их: он просто бы не понял, что именно нужно искать.

Сельдара проехала мимо командора на белой в яблоках кобыле. Она старательно не

глядела в его сторону. Якоз следовал за ней, за ним – Хейн, привязавший поводья пегой лошади

Крисель к луке своего седла. После рассылки писем Сельдара выпросила у Кельмара право

совершать ежедневную прогулку в окрестностях замка; он позволил ей это, взяв слово, что

девушка не попытается бежать. Два приставленных к ней министериала обеспечивали ее

безопасность, служанка сопровождала ее для соблюдения приличий. Он проводил взглядом

Сельдару и отправился в бараки, в ту часть, где разместили раненых вражеских солдат. Чадзайн

Эльне, бывший сегодня командиром караула, коротко поклонился Кельмару и приказал открыть

дверь. Сначала внутрь вошли четверо министериалов с мечами наголо: тут уже состоялась пара

бунтов, подавлять которые пришлось без всякой жалости, после чего караулы были усилены, а

внутрь орденцы заходили теперь исключительно группой и всегда с обнаженным оружием.

Следом за министериалами вошли Чадзайн и Кельмар, за ними – трое оруженосцев. Двери за

ними закрыли: несколько человек остались на улице. Кельмар прошел по бараку, разглядывая

раненых и выздоравливающих. Повсюду он видел глаза, смотревшие на него со страхом и

напряжением: пленники знали, что командор приходит сюда каждый день и забирает с собой

одного человека, которого никто потом больше не видит, и гадали, на ком он остановит свой

выбор на этот раз. Один из солдат смотрел совсем отчаянно, и Кельмар, которому в данный

момент требовались ингредиенты, образующиеся в душе от унижения и ужаса, указал на него.

– Нет!!! – Заорал мужчина, когда оруженосцы направились к нему. – Нет! Нет!.. Только

не меня!.. Только не меня!..

Он так отчаянно сопротивлялся, что одному из министериалов пришлось ударить его по

лицу рукой, облаченной в боевую, усиленную металлическими пластинами, рукавицу. Это

поставило точку в борьбе: пленник ненадолго лишился чувств, оруженосцы скрутили ему руки и

поволокли к выходу.

– Куда вы его тащите?! – Крикнул кто-то.

Кельмар проигнорировал вопрос, как и несколько последующих реплик с разных сторон,

но когда один из пленников привстал и шагнул вперед – ударил его кулаком в висок, жестоко и

сильно. Пленник упал, несколько раз дернулся и замер: удар Кельмара, тело которого было

изменено Постоянными Составами, проломил ему череп.

Оруженосцы отволокли жертву в цитадель, спустились по каменной лестнице, ведущей в

подземелья, и там передали тюремщикам. Руководил тюремщиками Веталь Холбаг, министериал

Лилии, также было несколько новых, завербованных из ильсильварцев, но большинство

тюремщиков работали здесь еще при старом графе. Кельмар проводил долгие ночные часы в

подземельях (Составы изменили его тело таким образом, что теперь он почти не нуждался во сне), а иногда заглядывал туда и днем, но не опасался предательства. В Тэннак каждого из них

командором был помещен астральный червь – этих тварей, как оказалось, был способен

порождать змееныш. Астрочервь влиял на человека примерно также, как змееныш влиял на

самого Кельмара, только более грубо, с явными побочными эффектами, и не давал носителю таких

способностей, каковые давал командору его демон. Кельмар иногда думал, что астрочерви похожи

на змееныша в той же мере, в какой сам змееныш походил на своего зловещего и

могущественного родителя – тень от тени того, кто, без сомнения, обладал великой темной

властью.

Змееныш, к сожалению, не мог производить астрочервей без остановки: ему требовалось

около часа для того, чтобы сформировать в своем теле зародыша, который затем мог быть

помещен Кельмаром в любого незащищенного человека, достаточно было лишь коснуться его

левой рукой. Кроме тюремщиков, черви были помещены в Тэннак всех его рыцарей, и в

отдельных оруженосцев и министериалов: некоторые из них, он знал это, верили в благородные

идеалы также, как и он когда-то – их следовало нейтрализовать в первую очередь, дабы

исключить брожение в умах. Червь, попадая в душу, начинал заполнять ее своими выделениями: дремавшие в человеке пороки пробуждались и расцветали, а сострадание и честь отходили на

второй (а затем на третий, четвертый, десятый…) план. Поначалу Кельмар опасался, что подобная

тактика полностью развратит солдат и приведет отряд к анархии, но змееныш уверил его, что

поддерживает связь со всеми своими червями, и не позволит им развивать те пороки, которые

способны сильно ухудшить дисциплину.

«Гхадабайн поддерживает с тобой связь таким же образом?» – Спросил тогда Кельмар

у своего демона.

Он ощутил нежелание змееныша отвечать на этот вопрос и сконцентрировал внимание на

демоне и на вопросе. Он уже знал, что это иногда работает: змеенышу не нравились пристальные

взгляды и сосредоточение ума носителя на идеях – демон ощущал дискомфорт, который

становился тем сильнее, чем больше давил на него Кельмар.

Непонятно было, с чем связано его нежелание говорить: с точки зрения Кельмара, вопрос

был вполне невинен. Но, возможно, змееныш негативно воспринимал любые расспросы о своем

родителе, вне зависимости от их важности.

«И да, и нет»,  – недовольно пробурчал наконец змееныш и спрятал голову в кольца.

«И в какой части – нет?» – Заинтересовался Кельмар.

Он давил до тех пор, пока змееныш не ответил:

«И я, и черви – члены хора. А он – мелодия.»

Тюремщики приволокли пленного солдата в камеру пыток. Наблюдая за его поведением,

слыша его трусливые животные крики, Кельмар пришел к выводу, что нужный ингридиент можно

получить прямо сейчас, не заходя сюда повторно. Он приказал палачам заняться пленником.

Пленника раздели, зафиксировали горизонтально и стали жечь его ноги факелом. Камера вскоре

наполнилась запахом горелого мяса – если бы не вентиляция, дышать здесь стало бы

невозможно. Мужчина истошно вопил. Кельмар спросил пленника – хочет ли он, чтобы мучения

прекратились? Пленник заорал: «Да!!! Умоляю!!! Только пожалуйста… не надо больше!..»

Принесли ведро, которое палачи и тюремщики использовали для справления нужды – сейчас оно

было полным на четверть. Пленника освободили и бросили на пол.

– Жри, – приказал Кельмар, показав глазами на ведро.

Мужчина содрогнулся, его едва не вырвало от одной мысли о том, что придется поедать

чужие испражнения. Он бросил умоляющий взгляд на командора.

– Н-не м-могу… – Пленника трясло. – Н-не надо… прошу вас…

Кельмар перевел взгляд на палачей и те, схватив мужчину, потащили его обратно, к

широкому деревянному ложу с ремнями и отверстиями для закрепления рук и ног. Снова крики, еще более истошные, кровь, текущая на пол… Пленник орал, что согласен на все, лишь бы пытка

прекратилась, но Кельмар не давал палачам знака остановиться: пытуемые часто были готовы

сказать все что угодно для того, чтобы остановить мучения, но когда пытка останавливалась, их

намерения менялись и они принимались юлить и ныть. Через несколько минут мужчина потерял

сознание. Кельмар сделал знак – пленника облили холодной водой, а затем, убедившись, что он

пришел в чувство, вновь бросили на пол, перед ведром с испражнениями.

– Жри, – повторил Кельмар.

И мужчина опустил в ведро руку, зачерпнул вонючее месиво, а затем, давясь и содрогаясь,

стал есть.

«Немного крови из сердца», – подсказал змееныш.

Кельмар бесшумно достал стилет, зашел пленнику за спину и нанес лишь один точный,

уверенный удар. Кровь из сердца змееныш требовал чаще всего, и командор быстро научился бить

так, чтобы не приходилось бить дважды. Лезвие прошло между ребрами и достигло сердца.

Командор выдернул стилет и слизнул кровь. Когда ингредиентов было много, он ритуально

сжигал их, чтобы выделить духовную суть, но существовал и более простой способ их

поглощения, и им он сейчас воспользовался.

Кельмар ощутил, как змееныш впитывает ингредиент и перерабатывает его. Процесс еще

не был завершен, когда в коридоре, ведущем в пыточную камеру, послышался шум. Кельмар

повернул голову. Тяжелая дверь была плотно закрыта, а коридор длинен, но его измененное

восприятие подсказало, что кто-то пытается проникнуть вниз, а министериалы, несущие стражу у

лестницы, ему препятствуют. Обычный человек ничего не услышал бы на таком расстоянии, но

его измененный слух различил фразу:

– С дороги!..

По голосу он узнал Углара Шейо.

– Господин командор занят, – равнодушно ответил министериал.

– Проклятье!.. Девчонка сбежала! Пропусти!

– Господин командор занят, – все тем же безразличным голосом повторил министериал.

Углар орал на него, министериал равнодушно возражал, но оба замолчали, когда тяжелая

дверь в конце коридора распахнулась и Кельмар вышел из пыточной камеры. Быстрым шагом он

пересек коридор. Углар втянул голову в плечи, встретив его взгляд. В рыцаре червь поселился

недавно и не успел еще в достаточной мере переработать его Шэ, Тэннак и Келат, кроме того, Углар сопротивлялся его разрастанию. Министериала же червь поглотил уже давно.

– Где она? – Процедил Кельмар.

– Повернула к роще напротив замка. Там ее уже ждали… Со стен видели – выскочило

человек десять. Наших уложили… служанку бросили… с Сельдарой вместе обратно в рощу. Мы

выслали отряд следом за ними, но не знаю…

Кельмар перестал слушать болтовню рыцаря, прошел мимо него и взбежал по лестнице.

Пересек двор, поднялся на стену. Все, кто встречал командора, с затаенным страхом глядели на

него: что он теперь станет делать? кого и как накажет за побег? Отношения внутри отряда сильно

изменились с тех пор, как взяли Ротан. Если прежде Кельмара любили, то теперь он внушал страх.

По пути ему два раза пытались доложить о бегстве девушки, но он не обращал внимания на

говоривших, и те замолкали.

На стене он мрачно посмотрел в сторону рощи. Беглянка и те, кто ей помог, уже скрылись.

Был виден отряд, посланный из Ротана за ними, и чуть впереди – лошади Хейна и Якоза, а также

Крисель, неспешно возвращающаяся в замок. Если приглядеться, то можно было заметить на

земле и министериалов: Якоз лежал неподвижно, Хейн зажимал рану на животе и тяжело дышал.

Кельмар засучил левый рукав. На внутренней стороне руки были отчетливо видны

беспорядочно разбросанные синеватые пятна и бугорки. Некоторые были не синего, а других

оттенков – багряные, лиловые, где-то – желтые или белые, похожие на гнойнички. С тыльной

стороны была видна часть татуировки со змеенышем – сам он сейчас предпочитал располагаться

выше, на уровне плеча, иногда вытягиваясь на оба плеча или полностью перебираясь на лопатку.

Каждое пятнышко и бугорок содержали в себе каплю яда – особого, сложного,

представляющего собой результат переработанного змеенышем ингредиента, полученного

Кельмаром в пыточной камере или взятого у мертвецов. Из сочетания ингредиентов можно было

делать Составы – о, это была целая поэзия из множества взаимозависимых процессов!.. но что

применить сейчас?

Змееныш прошептал новую формулу и Кельмар, мрачно усмехнувшись, надавил

указательным пальцем на бугорки и пятна в определенной последовательности. Почти сразу он

ощутил легкую дурноту и головокружение, стало трудно дышать. Когда начали сдвигаться кости, он понял, что надо было раздеться перед тем, как использовать формулу и стал судорожно

срывать с себя одежду. Он успел сбросить пояс, камзол и сапоги, прежде чем изменения в теле

дошли до такой стадии, на которой он уже не мог управлять движениями своих рук и ног. Он упал

на колени, выставив перед собой руки для опоры. Кости трещали и раздвигались, тело будто

бурлило.

Шея Кельмара вытянулась вперед, челюсти увеличились в размерах. Пальцы также

выросли, между ними появились перепонки, руки превратились в крылья. Лохмотья, оставшиеся

от одежды, которую не успел сорвать Кельмар, упали вниз. Шипастый хвост ударил по камням.

Когда он открыл глаза, двор замка и люди показались ему уменьшившимися, почти игрушечными.

Широкая стена стала узкой, движением тела он ненароком обвалил вниз пару зубцов. Его длинные

зубы не помещались в пасти, железы выделяли ядовитую слюну, капавшую вниз – там, куда она

попадала, камень начинал дымиться.

Пораженные орденцы и обитатели замка смотрели, как крупная виверна, в которую

превратился командор, взмахнув крыльями, поднялась в воздух.

Кельмар полетел в направлении, в котором, предположительно, бежала Сельдара. Он

быстро обогнал отряд орденцев, поднялся еще выше, чтобы увеличить радиус обзора, долетел до

рощи и тут увидел свою цель – отряд всадников, стремительно скачущих на юго-запад. Рощу они

уже миновали, теперь пересекали участок открытой местности. Затем они достигли еще одной

рощицы, а когда миновали ее – Кельмар спикировал вниз, прямо на всадников во главе отряда, расшвырял лапами их по сторонам вместе с лошадьми, ударил хвостом и тяжело приземлился,

преграждая графине путь. Лошади запаниковали, лишь немногим всадникам удалось удержаться в

седле; в числе тех, кто был скинут на землю, оказалась и графиня. Кельмар плюнул в оставшихся

– еще три всадника и три лошади выбыли из боя: всадники вопили, а лошади истошно ржали от

невыносимой боли, которую доставлял им яд, прожигавший их плоть. Кто-то из сбитых ранее

попытался подняться и обнажить оружие – Кельмар наступил на человека, ощущая, как под

весом виверны ломаются хрупкие кости. Он убил еще нескольких. Кто-то, наконец, очнулся и

бросился бежать; другие лежали недвижно или корчились от боли.

Кельмар использовал Состав, дающий обратный эффект, и превратился в человека. Пока

его корежила трансформация, графиня сумела встать на ноги; к тому моменту, когда

трансформация завершилась, она наложила на Кельмара парализующее заклятье.

Командор в этот момент стоял на одном колене – собирался выпрямиться, но не успел.

Тело перестало подчиняться ему, мышцы свело, дышать стало трудно. Сельдара, между тем,

создавала заклятье, которое должно было убить его.

«Состав Тонкого Тления» – мысленно приказал Кельмар. Змееныш стек вниз по плечу и

сам коснулся нужных ингредиентов, заключенных в левой руке командора.

Этот состав воздействовал не столько на грубый Холок, сколько на Шэ и Тэннак. После

того, как ингредиенты смешались, Кельмар ощутил изменения, происходящие в своем магическом

теле. Оно становилось другим – менялось не менее сильно, чем его физическое тело тогда, когда

он превратился в виверну. В Тэннаке появлялись свойства, которых не было прежде. Сельдара

направила заклятье, которое должно было остановить его сердце – но сердце Кельмара замерло

лишь на мгновение, а затем продолжило биться, как и прежде, а заклятье девушки распалось.

Тэннак продолжал меняться. Исходящая от него сила разъела парализующие чары. Кельмар

выпрямился и шагнул к графине. Сельдара пораженно смотрела на него. Она чувствовала, что в

нем произошли какие-то изменения, и видела, что ее заклятье оказалось бессильным, но не могла

понять, как это случилось. Она вновь попыталась применить обездвиживающие чары, но

пожирающая магию аура, распространяемая изменившимся Тэннаком Кельмара, уже достигла ее,

и ей не удалось даже сложить заклятье – нити рвались и рассыпались в ее руках. Ее взгляд

наполнился ужасом. Она отступила назад, споткнулась и упала. Попыталась встать, но в этот

момент командор приблизился к ней и залепил пощечину. Она снова упала. В голове гудело, губы

были разбиты. Ее никто никогда не бил. Она посмотрела на командора снизу вверх и машинально

облизнула губы.

«Возьми ее»,  – сказал змееныш. В его голосе больше не было подросткового

возбуждения, как три недели назад, когда он предлагал ровно тоже самое – теперь это была

уверенная, циничная похоть.

«Зачем?» – спросил Кельмар. Он больше не чувствовал внутреннего сопротивления, не

ощущал отвращения или гнева от предложенной демоном идеи, как было прежде. Сейчас он мог

отказать змеенышу, но мог и согласиться – если бы счел, что выдвинутая причина достаточна

весома, чтобы побудить его к действиям. Не было морального барьера, который заставил бы его

отвергнуть эту мысль сразу, как только она появилась.

«Ради ее слез»,  – ответил змееныш.

Кельмар сделал еще один шаг, протянул руки и резко сорвал с плечей Сельдары плащ. Она

еще не успела понять, что происходит, когда он буквально вытряс ее из жилета, рванув его завязки

с такой силой, что прочные шнурки лопнули в один миг.

– Нет! Оставьте меня! – Отчаянно закричала Сельдара. Она попыталась убежать, но

Кельмар поймал ее за рубашку, подтянул к себе и без особых усилий разорвал ткань.

При следующей попытке к бегству он схватил ее за волосы, развернул к себе и еще раз

ударил по лицу – не так сильно, чтобы что-нибудь сломать, но достаточно сильно, чтобы

девушка на несколько секунд потеряла ориентацию во времени и пространстве. Ее губы распухли

и кровоточили, правая щека горела огнем. Кельмар бросил ее на траву и склонился над ней. Не

отвлекаясь на ее беспомощные попытки удержать его руки, он расстегнул ее пояс и стащил штаны

для верховой езды – поскольку Сельдара все еще пыталась оказывать сопротивление, ему

пришлось разорвать и их тоже. Панталоны отправились следом за штанами. Сельдара кричала и

умоляла его остановиться, но он не обращал внимания на ее вопли. Чтобы не дать ей возможности

вывернуться, он сжал ее горло одной рукой, а другую просунул между ног и развел их, поместив

сначала колено одной ноги, а затем обе свои ноги в образовавшуюся щель. Ее тонкие нежные руки

он завел за голову и, отпустив шею, прижал их к земле собственной левой рукой. Он навалился на

нее и попытался войти, но она была слишком суха и зажата. Тогда он просунул правую руку вниз

и проник в девушку двумя пальцами и так лишил ее девственности. Сельдара истошно завопила и

предприняла новую отчаянную попытку вырваться – ей показалось, словно железные крючья

проткнули ее лоно. Кельмар смазал ее срамные губы ее же кровью, ввел член и налег еще раз. Он

вошел в нее и давил до тех пор, пока не погрузился полностью. Визг Сельдары прервался, теперь

она беззвучно открывала рот, задыхаясь от боли. Когда он задвигался в ней, она снова начала

кричать – прерывисто, сбивая дыхание, словно истязаемое животное. Пальцы, липкие от ее

крови, Кельмар засунул Сельдаре в ее же собственный рот, превратив крики в хрипы. Она

пыталась укусить его, но он сжал ее челюсть и чуть не раздавил ее, показывая, что так делать не

стоит. Тогда она разжала зубы и просто тяжело дышала, содрогаясь от его движений в ее теле,

пуская розовые слюни, в которых кровь из разбитых губ и девственной плевы смешивалась

воедино, и плакала от отчаянья и бессилия.

Хотя она и была красива, но сейчас почти не вызывала сексуального желания в командоре.

Вернее, его ощущение власти над ней, наслаждение от причиняемой ей боли было столь

значительным, что переплавлялось и в сексуальное возбуждение тоже, но первичным было не оно, оно было лишь следствием, а не причиной. Ему хотелось унизить ее, попутно растоптав в грязи то, что прежде было его собственными идеалами, наплевать на все запреты, на мораль и кодекс чести

и найти в темном лабиринте своей души еще больше силы и власти, постигнуть еще больше

безумных и невыносимых тайн, таящихся под оболочкой любого – как он понимал теперь это —

нормального человека. Он разрушит все ограничения и обретет себя-настоящего во тьме.

Кельмар кончил и несколько секунд лежал недвижно, вминая в траву хрупкое девичье

тело, и наслаждался ощущениями. Сельдара уже не плакала. Ее взгляд застыл, а тело трясло от

мелкой дрожи. Дорожки слез, однако, еще не успели высохнуть, и Кельмар, сжав челюсти

девушки правой рукой так, чтобы она не смогла отвернуть голову, слизнул одну из них. Змееныш

тут же пришел в движение, поглощая и перерабатывая полученный ингредиент.

«Слезы Обесчещенной Девы, и весьма неплохой пробы, – одобрительно сообщил он

командору. –  С их помощью мы сможем сделать Состав, который позволит нам восходить на 

Небо и спускаться в Преисподнюю во плоти – так, как это делают бессмертные.»

Услышав об этом, Кельмар улыбнулся.

Глава 3

Была уже глубокая ночь, когда Мирис Элавер покинул подземные этажи резиденции

Белого Братства. Устало, но удовлетворенно поднялся по ступеням длинной лестницы, привычно

кивнул охране у дверей, пересек внутренний двор и постучался в караулку у ворот, и,

дождавшись, пока ему откроют калитку, вышел из тюрьмы. На Справедливой Площади (в народе

ее именовали Кровавой), расположенной, как и сама резиденция Братства, в юго-западном районе

столицы, царили мир и покой, тишина и гармония. Среди горожан ходили слухи, что призраки

казненных бродят здесь по ночам, и после заката появляться на площади рисковали немногие.

Мирис пренебрежительно усмехнулся и двинулся к началу Черепичной улицы, пересекая площадь

наискосок. Он много лет ходил этим маршрутом, но ни разу не встретил ни одного призрака. А

жаль. Отчего-то ему всегда казалось, что его власть над человеческой жизнью не заканчивается

тогда, когда его топор перерубает шею приговоренного к смертной казни, что его действие имеет

какое-то незримое продолжение в мире, сокрытом от людских глаз, и что те, кого он лишил

жизни, каким-то образом остаются подневольны ему не только до момента смерти, но и после.

Может быть, именно поэтому призраки ему и не являлись – они боялись его, а не он их.

Свежий ноябрьский ветер немного смягчил городскую вонь, распространяемую отбросами

и помоями, которые многие жители выливали прямо под свои окна. Джудлис был слишком

большим городом, чтобы труд золотарей и мусорщиков мог бы полностью решить проблему с

отходами. Еще существовала старая канализация, но в последние века она перестала справляться

со своей задачей: город слишком разросся, а короли не хотели тратить деньги на работы по ее

расширению, предпочитая прогонять вонь ароматными духами и чарами. При Святом Джераверте

придворных магов прогнали, но чары, наложенные ими, разрушились не сразу, и все успели

привыкнуть к вони, которую ветер приносил в королевский дворец со стороны городских

кварталов.

Мирис посмотрел на север. За крышами прижимавшихся друг к другу зданий угадывались

темные очертания замка. В некоторых окнах горел свет, а на стенах виднелись огни факелов и

фонарей: стража совершала очередной обход. Замок производил зловещее впечатление, и тем

нравился Мирису. Его подземелья были оборудованы не хуже, чем казематы Братства, и

пленников там, по слухам, содержалось еще больше. Когда-то Мирис пытался устроиться в замок, но его не взяли, а вот Братство в работе не отказало.

Направляясь к дому, палач размышлял о том, как причудливо сложилась его жизнь. Кому-

то нравится печь пироги и булки, кто-то шьет сапоги, а кто-то пытает людей и отрубает им головы

на площади. Каждому свое. Он с детства обожал мучить животных, но даже тогда причинение

боли не было самоцелью. Ему всегда нужно было ощутить, что он делает что-то правильное, что

он восстанавливает справедливость, карая злодея, что он совершает некую высшую месть,

выступает орудием в руках судьбы. Одно из самых ранних его воспоминаний было связано с

котенком, подаренным его старшей сестре, Жизель. Когда сестры не было дома, он связал котенку

лапы и заживо содрал с него шкуру. Сестра, конечно, устроила истерику, да и мать была в шоке, и

Мирису, чтобы избежать наказания, пришлось оклеветать соседского мальчишку, заявив, что тот-

де залез в окно и замучил котенка. Жизель не поверила, а вот мать, души не чаявшая в

единственном сыне, уцепилась за эту историю как за соломинку, поругалась с соседями и даже

наказала Жизель за то, что та не уставала обвинять брата во лжи.

Мирис улыбнулся воспоминаниям. Из матери он мог вить веревки. С сестрой было

сложнее. Она вышла замуж, когда Мирису было шестнадцать лет и через год забеременела.

Выносить ребенка, однако, Жизель не смогла – потеряла его на шестом месяце и долго болела.

Попытки зачать нового успеха не принесли. Ее муж запил. При каждой встрече Мирис внушал

сестре, что все ее несчастья – от того, что она решила бросить их с матерью на произвол судьбы: боги недовольны ее поведением и никогда не дадут ей счастья. Мирис не работал, живя за счет

матери: он утверждал, что простудился по ее вине и начинал тяжело кашлять каждый раз, когда

требовалось выполнить какую-нибудь физическую работу. Мать хворала сама, но продолжала

заботиться о единственном сыне, ее любовь была слепа и безмерна. Мирис упрекал сестру за то, что она ничем не помогает родным – он умел говорить вкрадчиво и находить уязвимые места.

Хотя Жизель, уходя из дома, радовалась тому, что теперь будет редко видеть с ненавистного

брата, потеря ребенка, бесплодие и семейные неурядицы сломили ее дух. Мирис не только

упрекал ее, но и оказывал некоторую поддержку, которой ей не хватало. Используя пряник и

плеть, он морально совсем раздавил ее. Муж ее продолжал пить; Мирис через мать внушил сестре

мысль обратиться к ведьме за зельем, которое отвратило бы зятя от вина. Жизель подлила зелье в

вино, но муж ее от этого питья скончался. Мирис затеял иную игру: теперь он винил Жизель в

смерти ее мужа. Погрузившись в отчаянье, Жизель покончила с собой. Мирис обвинил в ее смерти