Текст книги "Школьное богословие"

Автор книги: Андрей Кураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

И именно проповедью покаяния христианство обновило мир. "В тайне слез христианских содержится главная тайна христианского воздействия на мир: ими преобразовало оно историю. Не бичами, не кострами, не тюрьмами: все это – бессилие тех, кто не умел плакать", – писал Василий Розанов[243].

Труп не может сам себя оживить. А именно мертвецом называет блудного сына отец в евангельской притче. Та смерть, о которой говорит притчевый отец – это смерть духовная, а не телесная. Без различения этих двух видов смерти ничего не будет понятно в Евангелии. Медики говорят, что если у человека есть какой-либо орган, то в природе есть и болезни, характерные именно для этого органа. К этому можно добавить, что раз у человека есть душа – то есть и болезни, поражающие душу. Грех в православной традиции считается именно болезнью, раной, которую человек причиняет своей собственной душе[244]. И вот, с одной стороны, преп. Исаак Сирин уподобляет грешника псу, который лижет пилу и не замечает причиняемого себе вреда, потому что пьянеет от сладости собственной крови. А с другой – в исповедальной молитве священник говорит своему кающемуся духовному сыну: "Пришел еси во врачебницу (больницу), да не неисцелен отыдеши".

Итак, смысл аскетики – не вреди своей душе. Смысл притчи о блудном сыне: покаянием всегда можно найти дорогу к Отчему Дому.

В заключении разговора об этой притче стоит обратить внимание на реакцию старшего сына. Старший сын, который никогда не уходил от отца, всегда был ему верен, придя, узнал, по какому поводу пир, и не захотел войти в дом. Ему стало обидно, что он переносил тяготы зноя и стужи, работая на отца, и никогда отец не оказал ему такого внимания. Согласно очень распространенному толкованию святых отцов, старший сын – иудеи, младший – язычники. Кто ближе, кто дороже Богу? Человек какого происхождения? Оказывается – любого. Критерий находится не в прошлом, а в настоящем. Что бы ни было в прошлом человека, если сейчас он принимает Сына Божия, если сейчас он обращается ко Христу, к нему самому приложимы слова Евангелия: "Вы уже не рабы, но сыновья".

Притча о добром самарянине по-своему продолжает эту тему. Она рассказывается для пояснения, кто же является тем «ближним», о любви к которому говорит библейская заповедь.

Евангельский эпизод, в контексте которого рассказывается эта причта такой: "И вот, один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? на это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон..." (Лк. 10,25-30).

Итак, Христа спрашивает "законник", то есть благочестивый иудей, мирянин. Он не священник, но искренне старается изучить Закон и исполнить его. Того же самого он ожидает и от окружающих. Христос же с каждым говорит на его языке: с рыбаками о рыбах; с крестьянами – о севе; с законником – о Писании. Вопрос, заданный им, весьма не прост. Дело в том, что в Законе насчитывались многие сотни конкретных и зачастую, вполне мелочных предписаний. Чтобы втиснуть реальную жизнь в этот кодекс, нужно было немало потрудиться. Ветхозаветный Закон регламентировал питание и труд, семейную жизнь и образ путешествия; в него входили как обрядовые нормы, так и элементарные принципы гигиены. Кроме того, на 278 положительных заповеданий (предписывающих так-то и так-то делать то-то) приходилось 365 запретов, запрещавших определенные действия. В силу преобладания в иудейском Законе негативных, запрещающих положений, жизнь человека, стремящегося жить благочестиво, ко времени Христа превратилась в непрестанное тяжкое раздумье, как поступить, не нарушив какую-либо заповедь или ее толкование "старцами".

Выход из бесконечного лабиринта законнических толкований Христос дал в Своей проповеди. Если Ветхий Завет говорил "делай" или "не делай", то Новый Завет говорит: "Будь". "Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный". Все евангельские заповеди блаженств говорят именно о внутреннем устроении сердца, а не о внешнем распорядке действия ("Блаженны нищие духом,... плачущие,... алчущие и жаждущие правды,... милостивые,... миротворцы,... гонимые правды ради). Позднее апостол Павел, сам бывший некогда учеником израильских законников, скажет: "Чистому все чисто... Все мне позволено, но не все полезно". А еще через пять веков блаженный Августин найдет слова для выражения полноты евангельской этики: "Люби Бога и делай, что хочешь".

Во времена же земной жизни Иисуса Христа к Нему вновь и вновь подходили с вопросом: "Учитель, скажи: какая заповедь наибольшая в Законе?". По сути, этот вопрос задает и тот законник, ради которого была рассказана притча о добром самарянине. Его вопрос: "Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную", – самый важный религиозный вопрос. Собственно, он и составляет суть религии. Ведь религия – это не рассказ о Боге; это такой образ жизни и действий, который приводит человека к вечной жизни, помогает ему преодолеть пропасть смерти[245]. Тот же самый вопрос задает Христу и богатый юноша (Мф. 19,16), но задает его искренне – и потому получает от Спасителя приглашение стать апостолом: "Приходи и следуй за Мной". Сама по себе постановка вопроса и юношей, и законником, чрезвычайно верна: не что мне прочитать, чтобы наследовать жизнь вечную, не что мне узнать, но – "что мне делать".

От Евангелистов (и тем более от Христа) не укрылось, что законник подошел "искушая". Насколько можно понять, искушение состояло в том, что Христу предлагали обычную логическую ловушку (подобную тем, что неоднократно встречаются в Евангелиях – вспомним вопрос о подати кесарю или о женщине, взятой в прелюбодеянии).

Если Христос ответит на самый важный вопрос религиозной жизни, не упоминая Закона, минуя его или изменяя его – это даст повод поднять народное возмущение против "кощунника". Слова Христа, сказанные Им в начале Его проповеди: "Не нарушить пришел Я закон, но исполнить", – тем самым оказались бы просто словами. Но если Христос будет говорить строго в рамках Закона – то станет как бы излишним и непонятным Его собственное присутствие в Израиле. Таким образом, Его проповедь о Себе Самом и об уникальности Своего служения будет опровергнута Его же собственными словами. Ибо, если спасение – от закона и через простое исполнение дел закона, то Христос напрасно пришел.

Поэтому юноше, искренне спрашивавшему Христа о пути спасения, Тот ответил прямо: исполняй заповеди и иди за Мной.

Законник не мог бы принять конечного предложения Христа: для этого надо было быть чуть-чуть более открытым и смиренным. И Христос предлагает ему повод к смирению. Он лишает его комфорта от самоуверенного ощущения собственной праведности. И тем самым, к нему Христос обращает тот призыв, с которого Он вообще начал Свою земную проповедь: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное".

Закон (в полном соответствии с самими Ветхозаветными Писаниями) сводится Христом к двуединой заповеди: "Люби Бога и ближнего". Заповедь "люби ближнего как самого себя", это, оказывается, не "евангельская" заповедь, а ветхозаветная – "в законе что написано?". Она, действительно, есть уже в Ветхом Завете (Лев. 19,18). Как мы помним, собственно новозаветная заповедь о любви звучит христоцентрично: "заповедь новую даю вам – да любите друг друга, как Я возлюбил вас".

Поскольку любому человеку, читавшему Писания, было известно, что суть Закона именно в этой двуединой заповеди, законник считает нужным оправдать себя за то, что задал такой очевидный вопрос. И он срочно формулирует новый вопрос: "Желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний?".

Ветхозаветные тексты позволяли по-разному ответить на этот вопрос. Некоторые места Ветхого Завета можно было истолковать так, что "ближним" является только благочестивый и богобоязненный единоплеменник; некоторые в число "ближних" позволяли включить и язычников. Зная предшествовавшую проповедь Христа, можно было предположить, что Он отдаст предпочтение именно расширенному способу толкования заповеди о любви. Но тогда перед народом, ненавидевшем римлян, можно будет обвинить его в призыве "любить оккупантов-язычников".

Из этой ловушки тоже надо было мгновенно указать выход. Этим выходом и явилась притча о добром самарянине (то есть, с точки зрения иудеев, притча о добром "еретике").

В том, насколько быстрый и точный ответ дал Иисус, сказалась очень важная черта Его человеческого характера (ибо в Воплощении Сыном Божиим воспринято не только тело человека, но и человеческая душа со всей полнотой душевной жизни человека) – та трезвость, реалистичность его мышления, о которой мы говорили ранее.

Ответ этот начинается словами: "Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам"...

Иерихон находится километрах в двадцати от Иерусалима – дальше от Средиземного моря и ближе к месту, у которого Иордан впадает в Мертвое море. Когда-то этот город был взят еврейской армией во время ее исхода из Египта и завоевания Палестины (Ис. Нав. 6). Точнее, он был взят не армией, а... священниками. Библия повествует, что у стен Иерихона произошло чудо: молитвенное (а не вооруженное) шествие Израиля вокруг неприступных иерихонских стен кончилось тем, что когда трубы священников взревели в последний раз, стены рухнули. Совпал ли Промыслом Божиим приход израильтян к этому городу с землетрясением, или произошло еще что-то – но город действительно пал, а обнаруженные археологами его остатки хранят следы внезапного разрушения.

Так почему же Христос притчевого странника направляет именно в Иерихон? Дело в том, что любой человек, знающий Писание, помнит, что именно в Иерихоне Богом был дан удивительный знак его милости ко всем людям, в том числе и к тем, что не принадлежат к еврейскому народу.

Когда израильтяне ворвались в языческий Иерихон, лишь один дом был ими не тронут, причем, по прямому указанию Бога. В этом доме жила женщина. Эта женщина была язычницей. Эта язычница была блудницей. Звали ее Раав. Блудницей же она названа не потому, что была чьей-то "неверной женой", а потому, что была просто проституткой. Она была спасена потому, что некогда сама спасла жизнь двум евреям (Ис. Нав. 2).

Итак, воспоминание об Иерихоне – это напоминание о доброй язычнице. Оно более чем уместно в притче, рассказывающей о добром поступке другого язычника (самарянина).

Для христианина Иерихон памятен еще по трем обстоятельствам.

Первое, над Иерихоном нависает знаменитая "гора искушений", с вершины которой сатана обещал Иисусу все царства мира, если Тот откажется от Своего пути (см. Мф. 4,8-10).

Второе, в Иерихоне Христос встретился с Закхеем (Лк. 19). Закхей был человеком маленького роста, и из толпы не мог разглядеть Христа. Тогда он залез на смоковницу. Видя его желание Встречи, Христос обратился к нему. Желание человека прибавляет ему роста. Желание может возвысить человека и сделать его открытым для Встречи с Творцом. Желание может обновить его жизнь[246].

И третье обстоятельство, особенно важное для притчи о добром самарянине, – Сам Христос на дороге, которая через Иерихон вела к Иерусалим исцелил слепого (Лк. 18,35-43).

Для современных же Спасителю жителей Палестины дорога из Иерусалима в Иерихон был известна (помимо книжно-исторических воспоминаний) еще и тем, что лес, через который она шла, был пристанищем разбойничьих шаек.

Сегодня там нет и признака тех древних лесов. Вообще, современная природа Палестины мало похожа на мир, в котором жили люди Библии. На исторической памяти человечества здесь произошла локальная экологическая катастрофа.

Пожалуй, важнейшая причина этой катастрофы – арабское завоевание. В VII-VIII веках в восточное и южное Средиземноморье пришел народ кочевников, не имеющий опыта земледельческой культуры. Тонкие законы земледелия, знание которых необходимо в этих маловодных землях, были им неведомы. Но, более того, они принесли с собою свои собственные привычки и привели свои стада. Именно арабские козы съели палестинскую зелень и иссушили ручьи и речки. Палестина стала пустыней[247]. Выдающийся русский знаток средневековья Ф.И. Успенский так описывает (на примере Северной Африки) земли, доставшиеся арабским завоевателям: "Первые впечатления арабов при ознакомлении с Египтом и Африкой полны энтузиазма и изумления перед... роскошной природой... Конечно, арабам не даром досталось утверждение в этой прекрасной и весьма обработанной стране, о которой современники говорили: От Триполи до Танжера вся страна была похожа на сад"[248]. Ни о Ливии, ни о Палестине с тех пор такими словами сказать нельзя...

Итак, из Иерусалима, по лесной дороге, спускающейся к Иерихону, шел некий человек. Он попал в руки разбойников, и избитый и ограбленный ими, остался лежать на дороге. Проходившие мимо духовные пастыри Израиля не остановились, чтобы помочь своему соплеменнику. В притче они названы священником и левитом. Кто же они?

Некогда, сразу после завоевания обетованной Земли, Палестина была поделена между 12 племенами Израиля. Род Левия (левиты) не получил земли, поскольку был призван к служению непосредственно Небу. Из этого рода выходили священники. Эта честь была им дарована за то, что некогда они проявили особую ревность к Божественной Истине. В книге Исход (22,25-29) описывается, как Моисей увидел идолопоклонство, вновь распространившееся среди евреев. Тогда он стал в воротах лагеря и сказал: "Кто Господень, иди ко мне". На это призвание немедленно откликнулось колено Левия (из которого происходил и сам Моисей). Впоследствии это послужило поводом к перемене закона священнического служения в Израиле. Если ранее священником должен был стать каждый мальчик-первенец любой семьи, то теперь обязанности заботы о Богослужениях переходили в ведение лишь одного из родов – к левитам. Собственно Богослужения совершала лишь часть левитов – священники; остальные были скорее церковными служками: отвечали за церковную утварь и храмовую сокровищницу, были писцами и судьями, храмовыми охранниками и музыкантами.

Библия – очень честная книга. В ней описываются отнюдь не одни праведники. Она рассказывает и о праведных священниках, и о несчастных, и о преступных. Священник – всего лишь тот, кто служит Богу. Но через него человек может приобщиться к благодати Того, Кто един Свят. Поэтому и Христос сказал о недостойных учителях и пастырях: "Что они говорят вам – делайте, но по делам их не поступайте".

Священник и левит "по случаю" идут одной дорогой. Идут они, очевидно в Иерусалим, к Храму.

Иерусалим – не просто столица Иудеи. В ветхозаветном сознании это единственный город, где можно непосредственно и ощутимо связать свою жизнь с Богом. Только в Иерусалиме есть храм. Только в этом храме возможно полноценное Богослужение. В любом другом месте земли евреи могут поставить "синагогу" как место молитвенных собраний и проповедей. Но в синагоге невозможно совершать храмовое Богослужение. Священник и левит идут к этому единственному месту... и проходят мимо той точки земной поверхности, где можно совершить то самое служение Богу, которое единственное соответствует Ему. Они идут к иным таинствам, проходя мимо того, что позднее св. Иоанн Златоуст назовет "таинством ближнего".

Христос в Евангелии неоднократно говорит об этом. Самаритянке Он напоминает, что не только в Иерусалиме, но и во всяком месте и во всякое время можно "поклоняться Богу в Духе и истине". Учеников Он учит видеть Себя в любом нуждающемся (притча о Страшном Суде). Иудеям напоминает, что ради примирения с ближним лучше отойти от порога Храма и отложить принесение уставной жертвы.

Не обязательно дойти до Иерусалима, чтобы принести истинную жертву Богу. Богослужение можно совершить и "по дороге". Истинная жертва всегда при человеке – это его сердце. "Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже" – говорил еще ветхозаветный покаянный псалом (Пс. 50,19). Другой ветхозаветный пророк передал своему народу слова Господа: "Милости хочу, а не жертвы" (Ос. 6,6). Дар любви возможен всегда. Для принесения этой жертвы не нужно быть в Иерусалиме, как не нужно для этого Богослужения быть священником[249].

Притчевый же священник, очевидно, живет в Иерихоне и идет на службу в Иерусалим. Священство в Ветхом Завете было потомственным. Представители священнического рода жили по всей Палестине и по очереди ходили в Иерусалим для совершения своих обязанностей, так же, как и левиты.

Итак, в притче и священник, и левит проходят мимо страдающего человека. Ему помогает лишь "самарянин".

Самария находится значительно дальше от Иерусалима, чем Иерихон и в другом направлении (ближе к границе с Ливаном). Дорога из Самарии в Иерусалим не совпадает с дорогой из Иерихона в Иерусалим. Так что самарянина там вроде и не должно было бы быть. И вот оказывается, что те, кто должен быть на этом пути – проходят мимо человека, а тот, кто там мог и не встретиться – помогает.

Но кто же такой "самарянин"? Самария основана израильтянами в начале IX века до Р.Х. В VIII веке до Р.Х. (722) она после трехлетней осады была взята ассирийской армией. Местное еврейское население было депортировано в Мидию. Земли же были заселены ассирийскими и вавилонскими переселенцами. Причиной этой этнической катастрофы Библия называет возрождение в Израиле языческих религиозных стереотипов : "И оставили все заповеди Господа, и поклонялись всему воинству небесному" (4 Цар. 17,16),– то есть, на место почитания Бога поставили игры с "космическими иерархиями". "И проводили сыновей своих и дочерей через огонь, и гадали, и волшебствовали, и предались тому, чтобы делать неугодное в очах Господа" (4 Цар. 17,17). Итог этих оккультно-языческих игрищ: "И прогневался Господь сильно на Израильтян, и отверг их от лица Своего" (4 Цар. 17,18). Без защиты же Бога еврейский народ становился бессилен. Своими мечами, своей силой он не смог защитить свои города.

Первые годы жизни язычников-переселенцев на самарийской земле были весьма трудны. Несчастья, наваливавшиеся на них, они объясняли тем, что, переехав в другую страну, сохранили почитание своих прежних богов и не озаботились умилостивлением "местного бога" – "Бога той земли" (4 Цар. 17,24). Так, они решили принять почитание Иеговы, почитание Бога Библии. Однако их позиция была позицией религиозного синкретизма: они полагали, что возможно чествование Бога Библии и поклонение иным, языческим богам. "Притом сделал каждый народ и своих богов,... между тем чтили и Господа" (4 Цар. 17,29-32). Именно – "между тем". По сути, они осуществили мечту современной нецерковной интеллигенции об объединении всех религий: "Господа они чтили, и богам своим служили" (4 Цар. 17,33).

В глазах Библии, в глазах Ветхозаветной Церкви, это все равно что просто остаться язычником, и даже, пожалуй, хуже. Знающий истинного Бога, и, остающийся в служении идолам, хуже обычного простосердечного язычника.

Но с VIII века до Р.Х. именно такие религиозные убеждения стали характерны для жителей Самарии: "Народы сии чтили Господа, но и истуканам своим служили. Да и дети их и дети детей их до сего дня поступают так же" (4 Цар. 17,41).

Таким образом, "самарянин" в притче – это антипод "священника". Священник – это максимум ветхозаветного благочестия, человек наиболее близкий к Истине. Самарянин не просто язычник, но по сути, – вероотступник.

Значит, религиозные границы, разделяющие людей, не должны совпадать с границами нравственными. Понимая, и, стараясь изучить реальное духовно-историческое различие религиозных традиций человечества, мы должны видеть во всех людях своих ближних. "Ближний" не значит только "единоверец". "Кто мой ближний?" – ставит вопрос законник. "Тот, кому ты сейчас можешь помочь, тот, кто сейчас нуждается в тебе", – отвечает Евангелие.

Весь смысл этой притчи, разумеется, заключен в словах: "Иди и ты поступай так же." Однако Христос именно потому избрал такой способ поучения народа, который позволяет в очень скромных средствах притчи передавать гораздо более глубокий смысл, чем это кажется на первый взгляд. Христиане, вновь и вновь перечитывая Священное Писание, зная его почти наизусть, обнаруживают в хорошо знакомых деталях отражение всего библейского учения в целом. "Святые отцы Церкви, истолковывая отдельные строчки, с радостным изумлением видели, что как в капле росы отражается все небо, так и в каждом штрихе Писания можно найти смысл всей Библии", – пишет современный библеист поротоиерей. Михаил Дронов[250].

В частности это хорошо видно на примере притчи о милосердном самарянине. Блаженный Феофилакт Болгарский, живший в XI веке, обобщил богословское понимание этой притчи, высказанное святыми отцами до него. Небольшой эпизод, рассказанный в притче, может иллюстрировать всю историю человечества от грехопадения Адама до создания Христом Церкви.

Несчастный человек, попавший в руки разбойников – это, как говорит святой Феофилакт, – человеческая природа, то есть, все человечество. Иерусалим, из которого вышел несчастный, возвышающийся в прохладе Иудейских гор – это безмятежная радостная жизнь в раю. Иерихон (город в жаркой пустынной низине) – жизнь людей после грехопадения, полная страстей. Но не просто однажды сошел, спустился этот несчастный из Иерусалима в удушливый Иерихон, он "шел", ибо человеческая природа не однажды, но постоянно увлекается греховными страстями.

Разбойники, которым попался несчастный путник – это бесы, сорвавшие своими искушениями с него одежды добродетели. Разбойникам-бесам попадает в руки тот, кто спускается с "вершины Иерусалима", кто на ней остается, тот не доступен им.

Священник и левит, прошедшие мимо – это ветхозаветный Закон и пророческие писания, которые хотели спасти человека, но не могли.

Милосердный самарянин – это Сам Христос, который возлил на раны масло и вино.

Масло – древнейшее лекарство, смягчающее раны и своей пленкой защищающее их от заражения. И поныне масло (растительное, "древесное", оливковое) – это первое лекарство, с которым встречается приходящий в мир человек. Маслом смазывают младенчиков, чтобы избежать раздражения кожи. В народном восприятии со словом “масло” (причем как в греческом, так и церковнославянском языках) связывается слово милость и происходящий от него глагол “помиловать”. Соответственно, когда православный человек просит "Господи, помилуй" (по-гречески – Kirie eleison – что также связано с греческим слово "eлей" – масло), то он просит о том, чтобы раны его души были исцелены помазанием благодати.

"Господи, помилуй" – это не просто просьба о прощении, но именно об исцелении. "Грех делает нас более несчастными, чем виновными" – говорил преп. Иоанн Кассиан.

Западное христианство склонно описывать драму грехопадения и искупления в терминах юридических, восточное христианство – в терминах органических.

В юридической теории, Христос – скорее адвокат, который нашел хитроумный способ выиграть процесс и избавить преступника от справедливого наказания за его грехи. Для православного же восприятия, Христос – скорее врач, исцеляющий болезни человеческих душ (причем исцеляет через соединение с Собою, со Своей божественностью).

В перспективе западного богословия, Бог, приемля жертву Христа, за нее прощает людей. Но православной мистике мало прощения. Жестко сказав протестантским богословам, что "Вместо Бога они ищут безнаказанности", будущий Патриарх Сергий обращал внимание на то, что "амнистия провозглашает праведным, а не делает праведным. Человек уведомляется о своем спасении, но не участвует в нем. Заслуга Христа – событие постороннее, с моим внутренним бытием у протестантов связи не имеющее. Поэтому и следствием этого акта может быть только перемена отношений между Богом и человеком, сам же человек не меняется... [Западные богословы] ищут обязать Бога даровать мне живот вечный. Но душа человеческая хочет не только числиться в Царстве Божием, но действительно жить в нем"[251].

В самом деле, человеку, по своей оплошности облучившемуся и смертельно заболевшему, мало радости узнать, что трибунал амнистировал его. Ему нужна не безнаказанность, а здоровье, полноценная жизнь.

По мысли преподобного Макария Египетского, Христос пришел, чтобы "Исцелить человечность"[252].

Поэтому в церковном восприятии масло и вино – это вещества и символы православных таинств, через которые сообщается человеку причастие Божественной благодати. (Напр. "Елея же и вина не повреждай" – Откр.6,6).

Масло – это слова проповеди о Радости спасения, а вино – строгое предупреждение о наказании для грешников. Гостиница, в которую отвез Самарянин несчастного – это Церковь, принимающая всех приходящих в нее. Гостинник – все церковные учителя: апостолы и их приемники (пастыри). Два динария, которые Христос-Самарянин дал гостиннику – это два Завета, Ветхий и Новый. Апостолы и святые отцы, действительно, потрудились, "издержали" эти два динария, за это они получили свою награду от Господа.

Разумеется, законник не предполагал и не мог предполагать это святоотеческое истолкование притчи о милосердном самарянине. Ее богословский смысл мог раскрыться только в свете всего учения Церкви позже, когда обнаружилось, как точно каждая деталь Писаний отражает всю Радостную Весть, возвещенную Христом.

Но то, что было понятно сразу же слушателям Христа – по крайней мере тем из них, кто был открыт к Его проповеди, – это что им предлагается иной путь к встрече с Богом. Привычная почва раввинистических преданий была выбита у них из под ног. Конечно, это вызвало головокружение. Но ведь и в те времена были справедливы слова Ницше (которые будут сказаны лишь спустя девятнадцать столетий): «нужно иметь в душе хаос, чтобы родить танцующую звезду». Путь ввысь начинается с распада привычных мнений и ориентиров. Привычную кровно-племенную связь нужно отстранить от себя – чтобы заново ощутить свою сродненность с Богом и через Него – со всеми людьми.

Своей притчей Христос устраняет некую угрозу от людей. О том, что это за угроза, позднее скажет Наум Коржавин:

Быть может, сызмальства старея,

Закон неизбывно блюдя,

Молился б я Богу Евреев,

К неизбранным лишь снисходя.

Их жизни презрев равнодушно,

Их болью болеть не спеша…

… О Господи! Как это скучно!

И как с этим глохнет душа!