Текст книги "Школьное богословие"

Автор книги: Андрей Кураев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

ПРИЛОЖЕНИЕ

Урок христианской культуры, проведенный Экзюпери

Я не открываю ничего нового, но словно очнувшись от сна, заново вижу все то, на что уже давно перестал смотреть.

Я хочу запомнить то, что увидел. А для этого мне нужен простой Символ Веры.

Моя духовная культура основана на культе Человека. В течение веков она стремилась показать Человека, подобно тому, как она учила видеть собор в груде камней. Человек моей духовной культуры не определяется отдельными людьми. Напротив, люди определяются им. В нем, как и в любой Сущности, есть нечто такое, чего не могут объяснить составляющие ее компоненты. Собор есть нечто совсем иное, нежели просто нагромождение камней. Не камни определяют Собор, а, напротив, собор обогащает камни своим особым смыслом. Его камни облагорожены тем, что они – камни собора... Но мало-помалу я забыл мою истину. Я стал считать, что Человек есть просто сумма людей, подобно тому как Камень есть сумма камней. Я отождествил Собор с простым нагромождением камней...

Моя духовная культура стремилась сделать из каждого человека Посланца одного и того же Владыки. Она рассматривала личность как путь или проявление воли Того, Кто выше ее; она предоставляла ей свободу восхождения туда, куда влекли ее силы притяжения… Что значит освободить? Если в пустыне я освобожу человека, который никуда не стремится, чего будет стоить его свобода? Свобода существует лишь для кого-то, кто стремится куда-то. Освободить человека в пустыне, значит возбудить в нем жажду и указать ему путь к колодцу. Только тогда его действия обретут смысл…

Я знаю, откуда произошло это силовое поле. Веками моя духовная культура сквозь людей созерцала Бога. Человек был создан по образу и подобию Божию. И в человеке почитали Бога. Люди были братьями в Боге. Этот отблеск Бога сообщал каждому человеку неотъемлемое достоинство. Моя духовная культура – наследница христианских ценностей. Чтобы постичь архитектуру собора, я задумаюсь над тем, как он построен.

Созерцание Бога служило основой равенства людей в силу их равенства в Боге. И смысл этого равенства был ясен. Потому что равными можно быть только в чем-то. Солдат и командир равны в своем народе. Равенство становится пустым звуком, если нет ничего, что связывало бы это равенство.

Я понимаю, почему равенство, которое было равенством прав Бога, выраженных в личностях, запрещало ограничивать восхождение отдельной личности: ведь Бог мог избрать ее в качестве своего пути. Но так как речь шла о равенстве прав Бога на личность, мне понятно, почему люди, каковы бы они ни были, выполняли одни и те же обязанности и подчинялись одним и тем же законам. Выражая Бога, они были равны в своих правах. Служа Богу, они были равны в своих обязанностях.

Я понимаю, почему равенство в Боге не влекло за собой ни противоречий, ни беспорядка. Демагогия возникает, когда за отсутствием общей меры принцип равенства вырождается в принцип тождества.

Моя духовная культура, наследуя Богу, основала равенство людей в Человеке.

Я понимаю, откуда происходит уважение людей друг ко другу. Ученый должен был уважать грузчика, потому что в этом грузчике он почитал Бога, чьим посланцем грузчик являлся наравне с ним. Каковы бы ни были ценность одного и посредственность другого, ни один человек не имел морального права обратить другого в рабство: ведь Посланца унижать нельзя. Но это уважение к человеку не приводило к раболепному пресмыканию перед посредственностью, перед глупостью и невежеством, потому что в человеке уважалось прежде всего достоинство Посланца Бога. Так любовь к Богу создавала основу возвышенных отношений между людьми, поскольку дела велись между Посланцами независимо от достоинств личности. Моя духовная культура, наследуя Богу, создала уважение к человеку, независимо от его личности.

Я понимаю происхождение братства между людьми. Люди были братьями в Боге. Братьями можно быть только в чем-то. Если нет узла, связывающего людей воедино,они будут поставлены рядом друг с другом, а не связаны между собой. Нельзя быть просто братьями.

Моя духовная культура, наследуя Богу, основала братство людей в Человеке.

Я понимаю значение любви к ближнему, которой меня учили. Любовь к ближнему была служением Богу через личность. Она была данью, воздаваемой Богу, сколь бы посредственна ни была личность. Эта любовь не унижала того, к кому она была обращена, она не сковывала его цепями благодарности, потому что этот дар приносился не ему, а Богу. Именно поэтому такая любовь никогда не превращалась в почесть, воздаваемую посредственности, глупости или невежеству. Долг врача состоял в том, чтобы рискуя жизнью лечить зачумленного, кем бы он ни был. Врач служил Богу. Его не унижала бессонная ночь, проведенная у изголовья мошенника.

Я понимаю глубокий смысл Смирения, которого требовали от личности. Смирение не принуждало личность, оно возвышало ее. Оно раскрывало личности ее роль Посланца. Требуя от нее почитания Бога через ближнего, оно в то же время требовало, чтобы она почитала его в самой себе, сознавая себя вестником Бога, идущим по пути, начертанному Богом. Смирение предписывало ей, забывая о себе, тем самым возвышать себя, ибо если личность станет преувеличивать свое собственное значение, путь ее сразу же упрется в стену.

Моя духовная культура, наследуя Богу, проповедовала также уважение к самому себе, то есть уважение к Человеку через самого себя.

Отчаяние было равносильно отрицанию Бога в самом себе.

Человек, воспитанный в этих правилах, обладал бы силой могучего дерева. Какое пространство мог бы он охватить своими конями! Какие человеческие достоинства мог бы он в себя вобрать, чтобы они расцвели на солнце!

Но я все испортил. Я расточил наследие. Я позволил предать забвению понятие Человека. Человек – это нечто иное, чем люди. О соборе нельзя сказать ничего существенного, если говорить только о камнях. О Человеке нельзя сказать ничего существенного, если пытаться определить его только свойствами людей. Поэтому гуманизм заведомо шел по пути, который заводил его в тупик.

Жертва – это действие. Это отдача себя той Сущности, от который ты считаешь себя неотделимым. Имение – это не сумма доходов. Оно – сумма принесенных даров. Пока моя духовная культура опиралась на Бога, она могла спасти это понятие жертвы, которое создавало Бога в сердце человека. Гуманизм пренебрег важнейшей ролью жертвы. Он вознамерился сберечь человека с помощью слов, а не действий. И понемногу мы растеряли наше наследие... Вместо того, чтобы утверждать права Человека в личности, мы заговорили о правах Коллектива. Незаметно у нас появилась мораль Коллектива, которая пренебрегает Человеком. Эта мораль может объяснить, почему личностью должна жертвовать собой ради Общности. Но она не может объяснить, почему Общность должна жертвовать собой ради одного человека.

Мы скатились,– за неимением плодотворного метода – от Человечества, опиравшегося на Человека, к этому муравейнику, опирающемуся на сумму личностей.

Что могли мы противопоставить культу Государства или культу Массы? Во что превратился наш величественный образ Человека, порожденного Богом? Его уже почти невозможно разобрать, сквозь слова, потерявшие свой смысл.

Собор может приобщать к себе камни, и они приобретают в нем смысл. Но груда камней ничего к себе не приобщает, и не обладая такой способностью, она давит.

Постепенно, забывая о человеке, мы ограничили нашу мораль проблемами отдельной личности. Мы стали требовать от каждого, чтобы он не наносил ущерба другому. От каждого камня, чтобы он не наносил ущерба другому камню. Разумеется, они не наносят ущерба друг другу, когда в беспорядке валяются в поле. Но они наносят ущерб собору, который они могли бы составить и который взамен наделил бы смыслом каждый из них.

Мы продолжали проповедовать равенство между людьми. Но, забыв о Человеке, мы уже перестали понимать то, о чем говорили. Не зная, что положить в основу Равенства, мы превратили его в туманное утверждение, пользоваться которым уже не умели.

Так мы потеряли Человека. А потеряв Человека, мы лишили тепла то самое братство, которое проповедовала наша духовная культура, потому что братьями можно быть только в чем-то и нельзя быть братьями вообще. Братство возникает в общем даре чему-то более великому, чем мы сами. Но, подменив этот корень всякого истинного бытия бесплодным измельчанием, мы свели наше братство просто к взаимной терпимости.

Если наше Общество еще имело право на существование, если в нем сохранилось еще какое-то уважение к Человеку, то лишь потому, что подлинная духовная культура, которую мы предавали своим невежеством, все еще излучала свой меркнущий свет и спасала нас помимо нашей собственной воли.

Антуан де Сент-Экзюпери. Военный летчик.

Об изучении в школах «Основ православной культуры» 18.12.2002

Министерство образования Российской Федерации

ПРЕСС-РЕЛИЗ

В связи с появившимися вопросами по письму Министерства образования РФ ї 14-52-87ин/16 от 22.10.2002г., пресс-служба Министерства образования разъясняет следующее.

1. Вышеуказанное письмо Министерства не является инструктивным или рекомендательным, а является, как отмечено и в его тексте, информационным – сопроводительным к Примерному содержанию по учебному предмету "Основы православной культуры". Необходимость появления такого письма связана с тем, что во многих школах ряда регионов России фактически ведется изучение детьми в той или иной форме основ православной культуры. В связи с этим, органы управления образованием субъектов Российской Федерации, зная о работе совместного Консультативного Совета Министерства образования и Московской Патриархии неоднократно ставили перед Министерством образования вопрос о необходимости разработки, для их ориентации, примерного содержания соответствующего курса.

2. Предмет "Основы православной культуры" не является и не может быть обязательным предметом для всех школ страны или даже для всех школ субъекта Российской Федерации. Этот предмет может вводиться только в каждой конкретной школе на основе решения Совета (Попечительского совета) школы, с участием представителей родителей и реализовываться:

а) либо как факультативный предмет вне сетки часов (после занятий), на который записываются сами учащиеся или, для младших классов – записывают учащихся их родители. В этом случае финансирование преподавания предмета обеспечивается или учредителем дополнительно к базовому финансированию школы по государственному стандарту, или родителями, или из внебюджетных источников.

б) либо как предмет школьного компонента из числа предметов по выбору (при этом другие учащиеся обязательно посещают другие выбираемые им предметы из списка предметов по выбору).

В этом случае финансирование преподавания предмета "Основы православной культуры" реализуется, как и обычно для предметов по выбору из школьного компонента, в рамках обеспечиваемого школе финансирования учредителем школы (органом местного самоуправления).

3. Посещение занятий по предмету "Основы православной культуры", в соответствии с вышеизложенным, является не только добровольным для учащихся, но и с обязательного согласия их родителей.

4. Подробная детализация примерной Программы курса "Основ православной культуры" связана с тем, что эти рекомендации представлены, с соответствующими повторами, для учащихся школ различного возраста – от начальной школы до старших классов. Из предлагаемого объема (количества часов) и рекомендованного содержания предмета "Основы православной культуры" педагогический коллектив школы самостоятельно определяет нужные объем и содержание.

Вместе с тем, с учетом уже поступивших отзывов на Программу предмета, Министерство образования в ближайшее время планирует существенно переработать содержание Программы и направить в регионы ее новую редакцию.

5. В соответствии с принятой в июне 2002 года поправкой к Закону "Об образовании", вся учебная литература в школах может использоваться только при наличии соответствующего грифа ("рекомендовано" или "допущено") Министерства образования Российской Федерации.

6. Православная культура насчитывает многие сотни лет. И плохо, что целые поколения в двадцатом веке у нас в стране практически ничего не знали об этой культуре. Без знания основ православия невозможно понять Достоевского, Толстого, да и многие картины художников-классиков не понять, ибо они основаны на библейских сюжетах.

Вместе с тем, наша страна – многонациональная, многоконфессиональная, и это необходимо обязательно учитывать. С учетом многоконфессиональности нашей страны, Министерство образования России планирует подготовить на конкурсной основе в 2003-2004гг. программу и учебную литературу по предмету "История мировых религий", в котором изложить основы культуры основных мировых религий, представленных в России. Такое воспитание учащихся в духе толерантности позволило бы решать многие проблемы в нашем обществе, основанные на незнании и неуважении традиций и культуры других народов.

ИГРА В РЕЛИГИЕВЕДЕНИЕ

Школы предпочитают видеть у себя не уроки «Закона Божия», а что-то более «светское»: например, «истории религии». В принципе я не против. Я понимаю, что школа не может ставить своей задачей религиозное воспитание детей. Но преподаватель, берущийся вести такие уроки, должен быть гораздо осторожнее и компетентнее, чем, например, преподаватель истории или литературы.

Ему надо позаботиться о том, чтобы и здесь наши взрослые игры в "религиеведение" не разрушали детский мир.

Во-первых, в отличие от младших классов, принципиальный интерес к этой теме выказывают уже не девочки, а мальчики. Насколько я могу судить, девушка чаще всего приходит к вере, влюбившись в конкретного церковного человека (часто это бывает заочно-платоническая любовь к "батюшке"). Ребята же проламываются сами, следуя прежде всего по ниточке мысли. Для них разговор о религии – это не абстрактный разговор. Сознание юношей более теоретично, чем девочек. Они саму по себе истину, смысл своей жизни ищут. Чему поклониться? Чему отдать свою жизнь? У подростков и юношей преобладает тяга к универсальной истине.

И вот к людям с такими запросами приходит "широко мыслящий педагог" и начинает вещать интеллигентские пошлости: "истину, знаете, никто знать не может... Каждая религия улавливает частицу правды... Бог один, а имен у Него много... И вообще, знаете, важно во что-то верить, а во что не важно... Обряды не нужны, главное в сердце чего-нибудь иметь... Надо свободно исследовать все, не ограждая свой кругозор согласием ни с какой конкретной религиозной доктриной... У каждого своя правда... Не надо осуждать чужую точку зрения... " и т.п*.

Но юность-то ищет абсолюта. А значит, если юношу воспитывать "плюралистом", он релятивизм возведет в абсолют и станет просто циником.

Да, в Университете проще. Там есть правила игры, которые уже все понимают. К какой бы церкви ни принадлежал учащийся, он должен говорить на нужном языке: "с точки зрения христиан...", "с точки зрения буддистов"...

И в школе мы с вами можем делать вид, что мы чисто светские преподаватели именно "истории религии". Но на самом-то деле самым живым из ребят совершенно не интересна история религий. У них свой вопрос, вопрос своего сердца. Есть или Нет? Правда это или нет? Мне сейчас пойти надышаться какой-то гадостью под целлофановым пакетом, или есть еще смысл до следующего лета дожить? Они нас спрашивают о смысле жизни и смерти – а мы делаем вид, что просто между уроками химии и физики какую-то информацию даем.

Но беда в том, что все равно большинство возможных преподавателей "истории религии" будут смотреть на духовный мир со стороны. Что ж, попробуем поговорить о религии как феномене культуры (хотя с тем же успехом можно говорить о музыке Бетховена как о предмете лабораторной работы по акустической физике).

Итак, светская школа, оставаясь светской, рассматривает религиозный материал как материал культурологический. Курс "истории религии" в таком случае прежде всего носит характер чисто ознакомительный, культурологический. Молодой гражданин России должен знать духовную историю и духовную карту страны, в которой он живет.

Но из этого очевидного тезиса вытекает следствие, которое будет весьма неприятно многим из современных "профессиональных плюралистов". Отсюда следует, что структура курса должна учитывать простое обстоятельство: равенство всех религий перед законом, которое декларируется нашей конституцией, не может означать равенства религий перед культурой и историей России. В культурно-историческом плане религии не одинаковы. Культура России (как, впрочем, и мировая культура) не знает имен выдающихся философов-баптистов или поэтов-адвентистов, равно как и художников-мунитов.

Понятно, что для русского человека важнее знать историю своей страны и Православие: ведь именно на Православии, а не на йоге, настояна вся русская история, литература, культура.

Задача государственной системы образования – сохранить преемственность культурной традиции народов, создавших и населяющих данное государство. Как сохранит Тибет свой ламаизм – это его проблема. Россия же перед всем человечеством несет ответственность за сохранение своего Православия. Перед лицом всего мира Россия ответственна за сохранение Кижей и соборов Московского Кремля, за Рублевскую "Троицу" и Владимирскую икону Божией Матери. Но ведь зримые формы культуры растут из незримого опыта духа. Значит, государство и общество должны приложить усилия для того, чтобы собственно духовная традиция Православия, та традиция, которая и позволила России своим, неповторимым голосом откликнуться во вселенском хоре народов, могла быть сама собой и дальше. Станет ли мировая культура богаче, если в России исчезнет Православие? Станет ли культурный мир многограннее, объемнее, разнообразнее, если русские начнут верить так же, как и американские протестанты? Задача любой национальной школы – сохранение своего литературного языка. И если российская школа хочет быть действительно национальной, а не абстрактно "политехнической", она должна найти способ давать детям врасти в мир национальной духовной культуры.

Вот вопрос, которого боятся многие московские чиновники из образовательного ведомства: имеет ли в России право на существование русская школа? Сегодня подчеркнуто-светский (а на деле – атеистический) характер образования означает, что именно русские дети лишены права на знание своей веры и своей духовной культуры. "Национальные меньшинства" создают свои школы, финансируемые из государственного бюджета, и немедленно вводят в них преподавание своих национальных религий. У армян, евреев, татар есть в Москве свои школы. И в каждой из них есть преподавание своей национальной религии.

Однажды мне пришлось участвовать во встрече православных педагогов с большой учительской аудиторией. Один из выступавших рассказал о своем опыте создания классической русской гимназии. Когда начались вопросы, от него раз за разом выпытывали ответ: "А почему ваша школа называется русской? А нет ли здесь национализма? А не антисемитизм ли это?". Когда все разъяснения вопрошаемого остались все же нерасслышанными, я попробовал объяснить замысел русской школы на ином языке. Представьте, сказал я, что я говорю вам: – "Я люблю свою жену". Скажите, на основании этого моего заявления можно ли меня обвинить в женоненавистничестве? Так почему же, когда мы говорим: "Мы любим Россию, любим русскую культуру, любим православие", – нас немедленно начинают обвинять в шовинизме, национализме, мессианизме и Бог знает в чем еще?

Так есть ли у русских детей право на знание своей культуры и своей веры?

Здесь мы видим еще один трюк современного идеологического цирка.

Начинается он с бесспорного утверждения: все народы имеют право на свое духовное своеобразие. Каждый народ (особенно перед лицом более экономически и культурно мощного соседа) имеет право отстаивать свой язык, свою веру, свою государственность. А затем обнаруживается, что этот принцип знает-таки одно исключение. Такое право есть у всех народов – кроме русского.

Однажды я участвовал в российско-германском семинаре по проблемам образования. Мой доклад назывался "Этика диалога". Сначала я напомнил основной тезис диалогической этики М. Бахтина и М. Бубера: диалог возможен лишь в том случае, если я признаю право другого человека быть иным, чем я. Лишь если я не стремлюсь его сделать моей копией, если я воспринимаю его в его инаковости, в его отличии от меня – он сможет стать моим собеседником, и мы сможем обогатить друг друга.

А затем я предложил этот принцип применить к диалогу между разнообразными человеческими культурами. Сегодня ведь ни один серьезный историк не исходит из того радикального европоцентризма, который был так характерен для историков прошлого столетия. Сегодня никто не считает, что индус должен во всем подражать англичанину. И никто не станет утверждать – раз японская культура не похожа на немецкую, то в этом сказывается ее порочная недоразвитость. Японец имеет право быть просто японцем, а даос имеет право держаться своих религиозных традиций.

Что ж, осталось сделать лишь еще один шаг и признать, что русский имеет право быть русским (а не просто одним из обитателей "общеевропейского дома"), и православный имеет право оставаться именно православным, защищая все богатство и своеобразие своих традиций.

Когда я произнес эту последнюю фразу – немецкая половина аудитории зааплодировала. А вот российская так красноречиво потупила глаза, как будто я произнес непристойность – "русский имеет право быть русским".

Что ж, действительно немало людей тяготятся тем, что Россия как бы "не вполне Европа" (еще один из персонажей Достоевского досадовал, что зря, мол, Россия не дала победить себя Наполеону – "глупая нация подчинилась бы умной"). В сознании таких людей то, что русский народ не во всем похож на европейцев – это ужасно. А что православные не хотят сливаться с католиками – совсем плохо.

Цирковой трюк здесь состоит в том, что эти же люди постоянно нахваливают протестантизм: мол, мужественные люди, выступили против диктата папы римского... Однако аналогичный протест греков и русских, произошедший на 5 веков раньше бунта Лютера, почему-то оказывается в их глазах чем-то постыдным и ошибочным. Да-да, все народы имеют право на свободную, самостоятельную духовную жизнь. Но вот Россия все же должна подчиниться Римскому папе. Как однажды посетовал один московский пропагандист унии – "Католиков боится пуще всего, и ими стращает народ А. Кураев. Страшнее мира с католиками ничего нет! Главные же опасения совершенно пустые: к сожалению, и в мыслях нет у церковных иерархов объединяться с католиками – сами не потерпят подчинения Папе Римскому"*. Ну вот – "к сожалению". Мыслима ли в его устах сентенция "к сожалению немцы-протестанты не хотят подчинения Папе Римскому"? Наверно, нет. А русские обязательно должны кому-то подчиниться...

А вообще вопрос тут совершенно не в католиках и не в мечтаемой кем-то унии с ними. Есть вещи гораздо более опасные для духовного будущего России.

Дело в том, что в стране, в которой государство десятилетиями разрушало высшие формы духовности и преследовало всякую религиозно-философскую и богословскую мысль, пробуждение религиозного чувства естественно начинается с активизации самых примитивных форм религиозности. Наивно думать, что многомиллионный народ, однажды пробудившись, вдруг разом шагнет из бездны атеизма к вершинам православия. Отдельным людям – волевым, сильным, ищущим, чистым – это под силу. Но большинство стало практиковать самые архаичные изводы религиозности: магия, астрология, "целительство", оккультизм, теософия...

Открытие мира религии стало для постсоветских людей чем-то вроде открытия мира кино для примитивного племени. Любой фильм, любое движение на экране воспринимается как чудо, как невероятное событие. Что ж, нужны несколько поколений, чтобы воспитать вкус, чтобы научить различать такое действие на белом полотне, которое на деле унижает и разрушает человека, от такого действа на нем же, которое человека возвышает и очищает.

Сегодняшнее поколение воспитанным вкусом в религиозной сфере не обладает. Успех самых примитивных сект и оккультных книжек сродни успеху Жириновского на выборах или рекламной кампании МММ. Эту пандемию надо назвать ее именем. Духовная всеядность, нежелание прислушиваться к логике религиозной мысли – это проявление духовной болезни. Так и не может быть духовно здоров народ, впустивший в себя бациллы большевизма и живший с ними 70 лет.

Но человек, берущийся писать на медицинские темы и утверждающий, что симптомы болезни есть на самом деле признаки небывало крепкого здоровья, оказался бы реальным воплощением пресловутых газетных "вредителей в белых халатах".

Также и интеллигент (в некотором смысле тоже "душевный врач"), уверяющий себя и окружающих, что неразборчивость сегодняшних любителей "духовности" есть признак небывалого нравственного прогресса по пути к "открытости" и "терпимости", на деле лишь способствует затягиванию периода религиозного одичания России.

Мода сегодняшнего дня почему-то требует немедленного создания единой мировой религии. Вроде только что мы вышли из казармы единомыслия. И, казалось бы, все рецепты введения нового идеологического единообразия должны были бы восприниматься с опаской. Но стоит лишь кому-то заговорить о том, что он нашел способ синтезировать все мировые религии в одну – и зал замирает в восторженном ожидании.

Поэтому собственно церковным проповедникам приходится сегодня не столько "жечь сердца людей", сколько охлаждать приступы массовой доверчивости. Призывами к рассудительности и трезвости приходится умерять порывы энтузиастов "нового религиозного сознания".

Прежде чем примеряться к подравниванию всех и вся в одну шеренгу (кстати, обычно выстроенную по восточно-оккультному ранжиру) лучше изучить реальное многообразие религиозных традиций человечества и попробовать уяснить специфичность каждой из них.

Лишь тогда изучение мира религии не обернется очередным цирковым трюком.

Далее, при разработке курса истории религии желательно было бы обратить внимание на то, чтобы изучение одного предмета не подменялось другим. Тут стоит употребить тавтологию, которая, несмотря на свою очевидность, никак не воспринимается нашим общественным сознанием: предметом изучения истории религии являются именно религии. Увы, сегодня очень легко подменяют сам предмет изучения и вместо религиозных воззрений начинают изучать и сопоставлять этические доктрины.

Сравнивать и изучать надо не морализаторские предписания разных религий (ибо этим путем малоподготовленный преподаватель не сможет разъяснить отличие христианства от "Кодекса строителя коммунизма"). Изучать надо именно религиозные представления.

Религиозная и этическая деятельность – это две различные сферы человеческой жизни. Этика регулирует отношения людей между собой, религиозная же деятельность ставит совершенно специфическую задачу. Суть каждой религии – в преодолении смерти. Вот предел желаний пророка Валаама (кстати, не еврея, а просто носителя изначальной мудрости): "Да умрет душа моя смертью праведников, и да будет кончина моя, как их!" (Числ. 23,10).

И разнятся религии между собою именно по тому, как они понимают смерть: откуда пришла в мир смерть, как ее можно преодолеть, и что в человеке может избежать смертного распада – это и есть основные религиозные представления.

Если о христианстве говорить лишь с моралистической точки зрения – о нем ничего не узнать. Преподаватель, сам не являющийся христианином, в христианской этике будет вычитывать лишь те "заповеди", которые он усвоил в родном советском пединституте. Собственно христианский материал он будет даже незаметно для самого себя корежить и втискивать в шаблоны "правил поведения юного пионера". Что он сможет рассказать о христианской аскетике? О том, как понимается действие Божией благодати в нравственном подвиге человека? Сможет ли он заметить, что Христос принес не новый "нравственный закон", а реальную, благодатную помощь для того, чтобы мы могли наконец исполнить извечные заповеди?

Когда одну сторону человеческой жизни и культуры рассматривают исключительно с точки зрения другой сферы – это рано или поздно становится скучно и пошло. Такой подход у многих детей навсегда убил вкус к изучению литературы (ибо литература в наших школах преподается не как литература, то есть искусство работы со словом, но как идеологически-морализаторский предмет).

Не сомневаюсь, что и "история религии" в исполнении тех же советских учителей вызовет тот же эффект: религия будет восприниматься как некий навязчивый свод требований. У неверующих учителей вряд ли найдутся слова для передачи радости Богообщения. А вот ригоризм и суровость древних законников они будут воспроизводить с энтузиазмом. И христианство станет восприниматься как одно огромное "Низ-зя!".

Юрий Самарин еще в начале века предупреждал об опасности полицейски-утилитарных апелляций к вере: "Вера по существу своему несговорчива, и в сделки с нею входить нельзя. Нельзя признавать ее условно, в той мере, в какой она нам нужна для наших целей, хотя бы и законных. Вера воспитывает терпение, самопожертвование и обуздывает личные страсти – это так; но нельзя прибегать к ней только тогда, когда страсти разыгрываются, и только для того, чтобы кого-нибудь урезонить или пристращать расправою на том свете. Вера не палка, и в руках того, кто держит ее как палку, чтобы защищать себя и пугать других, она разбивается в щепы. Вера служит только тому, кто искренне верит; и кто верит, тот уважает веру; и кто уважает ее, тот не может смотреть на нее как на средство. Требование от веры какой бы то ни было полицейской службы есть не что иное как своего рода проповедь неверия, может быть, опаснейшая из всех, по ее общепонятности"*.

Значит, все же надо сказать детям, как сама религия понимает свой конечный смысл, свою надежду, свое предельное упование.

Преподавание должно сообщать детям о каждой конфессии то, что она сама считает в себе самым главным. Например, христиане единодушно говорят, что главное в их мировоззрении – это вера в Христа Распятого и Воскресшего. Поэтому рассказ о христианстве не должен быть рассказом о притчах Христа или о "десяти заповедях", но он должен быть центрирован вокруг истории Страстей и их богословского осмысления.

Как христианин – я не боюсь, что корректное знакомство с реальным многообразием религиозного мира оторвет детей от православной почвы. Если будут соблюдены те принципы, о которых я говорил, и если будет нормальное преподавание остальных предметов в школе – дети поймут, как много, как несравнимо много в жизни человечества и их страны значит христианство. Ведь христианское воспитание детей возможно не только на уроках "Закона Божия".