Текст книги "Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1"

Автор книги: Андрей Судоплатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

К сожалению, правильный вывод об очевидной подготовке к войне на основе поступавшей информации увязывался в отчетных материалах с гипотетическими результатами якобы предстоящих германо-советских переговоров на высшем уровне по территориальным вопросам. Трудно судить, насколько в действительности Гитлер всерьез думал договориться со Сталиным. Но НКВД располагал данными, что Риббентроп последовательно, вплоть до окончательного решения Гитлера, выступал против войны с Россией, во всяком случае, до момента урегулирования англо-германского военного противостояния.

Чтобы оттянуть войну, было решено создать для Гитлера реальную перспективу Балканского фронта. Разведывательное управление Генштаба (Голиков и Мильштейн) и ИНО НКВД (Зарубин и Алахвердов) организовали государственный переворот в Белграде, где к власти пришло ориентировавшееся на Россию правительство. В организации переворота видную роль сыграл наш агент, посол Югославии в СССР в 1941 году Милан Гаврилович.

К сожалению, наша разведка, как военная, так и политическая, перехватив данные о сроках нападения и правильно определив неизбежность близкой войны, не вскрыла расчеты гитлеровского командования на стратегию «блицкрига» в этой войне. Это была роковая ошибка, ибо ставка на «блицкриг» указывала на то, что немцы планировали свое нападение независимо от завершения войны с Англией.

Крупным недостатком нашей разведывательной работы была и слабая постановка анализа поступавшей агентурным путем информации. Знаменательно, что только в ходе войны и в Разведупре и в НКВД были созданы в системе разведуправлений отделы по постоянной оценке и обработке разведывательной информации, поступавшей из зарубежных источников.

Нельзя не сказать и еще об одном эпизоде. Речь идет о мнимой причастности немецкой разведки к сталинской расправе над Μ. Н. Тухачевским и другими видными военачальниками в 1937 году. Несмотря на очевидный ущерб для Красной Армии этой сталинской акции, мой отец со всей ответственностью утверждал, что причастность немецкой разведки к компрометации Тухачевского базируется лишь на слухах и амбициозных претензиях Шелленберга. Отец, как известно, был непосредственным куратором немецкого направления наших разведорганов в 1939–1945 годах, и он знал, что НКВД никакими материалами о подозрительных связях Тухачевского с немецким командованием, за исключением, выбитых на следствии показаний, не располагал. Сталину также никто не направлял материалов о Тухачевском по линии зарубежной разведки НКВД. Резидент разведки НКВД в 1937–1938 годах в Праге П. Зубов вместе с послом С. С. Александровским сообщали Сталину, в МИД и в НКВД одобрение Э. Бенешем «ликвидации заговора Тухачевского» уже после его казни. При этом Бенеш выражал сожаление, что не довел вовремя до сведения Сталина поступившие от чешской разведки в Берлине слухи о якобы пронемецких симпатиях Тухачевского, когда тот еще возглавлял штаб Красной Армии в 1925–1928 годах.

В архиве Сталина также обнаружены, но особенно не популяризируются данные о том, что так называемые компрометирующие материалы об амбициях Тухачевского, поступившие из-за рубежа, были не чем иным, как выдержками из материалов зарубежной прессы. Они направлялись в ЦК ВКП(б) советскими посольствами и корреспондентами ТАСС. Миф о причастности немецкой разведки к расправе Сталина над Тухачевским был запущен впервые в 1939 году перебежчиком В. Кривиц-ким, бывшим офицером Разведупра Красной Армии, в книге «Я был агентом Сталина». Кривицкий ссылается при этом на белого генерала Н В. Скоблина, видного агента ИНО НКВД в среде белой эмиграции. Скоблин, по словам Кривицкого, якобы был двойником, работав-щим на немецкую разведку. В действительности Скоблин двойником не был. Его агентурное дело полностью опровергает эту версию. Жена Скоблина, известная певица Надежда Плевицкая, помогавшая ему, погибла в тюрьме в Страсбурге, когда Франция уже была оккупирована немцами. Вовсе не немцы помогли исчезновению Скоблина из Франции в 1937 году. Руководитель Русской военной организации в эмиграции Миллер был действительно захвачен на его квартире в Париже и вывезен в СССР в сентябре 1937 года. Скоблин же был вывезен нами самолетом в Барселону, где погиб при немецкой бомбардировке.

Миф, который пустил гулять по миру Кривицкий, ставший в эмиграции психически неустойчивым человеком, позднее использовал Шелленберг в своих мемуарах, приписав себе заслугу в деле Тухачевского, который, однако, стал прежде всего, по глубокому убеждению моего отца, жертвой борьбы за власть в советском военном руководстве. Как говорили отцу в годы войны Л. П. Берия и В. С. Абакумов, Тухачевский «стал врагом» прежде всего потому, что осмелился поставить вопрос о смене военного руководства, а именно К. Е. Ворошилова – члена Политбюро, что свидетельствовало о том, что «он мог создать потенциально независимую от правительства военную силу», могущую стать угрозой для тогдашнего правящего режима.

Репрессии 1937–1938 годов в армии и НКВД приучили высшее советское командование не выступать с инициативами кардинального характера, затрагивавшими политические интересы государства или расстановку сил в руководстве. Задача была предельно простой – только докладывать информацию.

16 июня 1941 года, принимая Меркулова – наркома госбезопасности и Фитина – начальника Разведуправления НКВД, Сталин грубо оборвал их, наложив нецензурную резолюцию на донесении о близкой войне. Однако в тот же день Берия, непосредственный начальник Меркулова, ссылаясь на указания Сталина, отдал моему отцу приказ о формировании Особой группы при наркоме как специального органа разведывательно-диверсионных операций на случай начала войны.

Сталин и советское военное руководство, к сожалению, недооценивали возможности Германии, боевую силу сосредоточенных у границ СССР ударных группировок. Разведчики виноваты в том, что не проанализировали (да и не могли этого сделать без операторов Генштаба) реальное соотношение сил на границах. НКВД и органы военной контрразведки, как мне думается, виноваты еще и в том, что правительство не было информировано о низком уровне боеготовности наших войск в пограничных округах, об отсутствии порядка в установке дежурных огневых средств на аэродромах, базах, складах вооружения, местах дислокации войск, о неготовности танкового парка к боевым действиям и т. п.

В результате, не понимая скоротечного характера боевых операций в начале войны, Сталин и Молотов искренне считали, что достаточно двух часов для приведения армии в боеготовность. Существенна здесь вина военной контрразведки, не доложившей в полной мере об этих упущениях. По мнению моего отца, С. К. Тимошенко и Г. К. Жуков, возглавлявшие армию, не смогли навести должного порядка в округах и частично скрывали от правительства невысокую готовность к войне.

Серьезные ошибки были допущены, как мне думается, и в подготовке наших резидентур к оперативной деятельности в Западной Европе в условиях военных действий и перехода на нелегальное положение. Агентурная сеть Треппера, Гуревича и Радо в Бельгии, Голландии, Франции, Швейцарии слишком сильно была связана с источниками еврейской национальности, что делало ее уязвимой для операций германских спецслужб. Руководство Разведупра, как и ИНО НКВД, пренебрегло надлежащей подготовкой радистов для поддержания связи в условиях войны.

Хотя еще в апреле 1941 года в резидентуры Западной Европы ушло предупреждение о подготовке к работе в условиях близкой войны, советские разведслужбы запоздали с обеспечением радистов надежной аппаратурой и их обучением, а также созданием дублирующих друг друга радиоквартир. Руководство резидентуры НКВД в Берлине (Кобулов и Коротков) не привило должных навыков конспирации группе Шульце-Бойзена, Харнака, Кукхоффа. В нарушение всех правил конспирации ценные источники информации поддерживали линейную связь друг с другом. Гестапо не составило большого труда в 1942 году после краткой разработки арестовать руководителей «Красной капеллы» в Берлине и в других странах Западной Европы. Наша непоследовательная подготовка к действиям в условиях войны была одной из важных причин героической гибели ценной агентуры в 1942 году.

Выше уже отмечалось, что информация о непосильной для немцев длительной войне, полученная Шпигельгласом в 1937 году, была доложена в правительство. В 1940 году к нам поступили данные о том, что В. Кейтель предостерегал Гитлера о недооценке фактора нехватки сырьевых ресурсов для ведения боевых операций на громадном русском военном театре. Наши военностратегические игры в январе 1941 года, проведенные Генштабом Красной Армии, как теперь видно, не учитывали всех расчетов Гитлера на «блицкриг».

Разведывательная информация стала одной из причин установки Сталина на защиту наших сырьевых районов на Украине от немецкого вторжения. Правительство сделало неверный вывод, что немцы будут стремиться прежде всего захватить наши богатые экономические районы на Украине для обеспечения себя сырьевыми запасами по ведению войны. Жуков признает эти ошибочные соображения Сталина. К этому можно лишь добавить, что Сталин, вероятно, полагался на наши разведданные о завещании Секта и достоверную информацию о нехватке у Гитлера сырьевых ресурсов для ведения широкомасштабных боевых действий в длительной войне на два фронта.

Поступившая в ИНО НКВД в послед ние дни (17–20 июня) перед войной информация, исходившая от брата премьер-министра Финляндии Й. Рангеля о нападении немцев, а также из Италии, наряду с данными об активности немецких войск на границе, склонила в конце концов вечером 21 июня руководство страны к принятию директивы для командования армии и флота о предстоящем нападении. Поскольку Фитин находился вне Москвы, запоздалый приказ об использовании нашей зарубежной агентуры в Польше для предотвращения крупной провокации на границе был отдан моему отцу лишь в шесть часов вечера в этот день. Выполнить эту ошибочную директиву ввиду отсутствия времени у НКВД не было реальных возможностей.

Я уже говорил, что в мае 1937 года была арестована группа Тухачевского из восьми человек, составлявших советскую военную элиту, их обвинили в государственной измене, шпионаже и тайном военном заговоре с целью свержения правительства. Прошло всего две недели, и по приговору закрытого военного суда все они были расстреляны. Так начались массовые репрессии в армии, в результате которых пострадали 35 тысяч командиров. Из публикуемых ныне архивных материалов известно, что обвинения против Тухачевского и других военных руководителей страны были сфабрикованы по указанию Сталина и Ворошилова. В настоящее время существуют три версии, почему Сталин пошел на эту расправу. В соответствии с первой судьбу этих людей решила дезинформация германских и чехословацких спецслужб, убедившая подозрительного Сталина и его наркома обороны Ворошилова, что Тухачевский и ряд других военачальников поддерживали тайные контакты с немецкими военными кругами. Именно эту версию повторил Хрущев в своем выступлении с критикой Сталина на XXII съезде партии в 1961 году.

Но контакты с немцами следует рассматривать на фоне тесного германо-советского военного сотрудничества в 1920–1930 годах. Длительный период военного сотрудничества Германии и Советского Союза был в 1933 году внезапно прерван Сталиным под явно сфабрикованным предлогом, что немцы тайно делятся с французами информацией о своих связях с нами. Между тем группа советских военных деятелей во главе с маршалом Тухачевским отмечала полезность этих контактов с немцами и надеялась использовать их технологические военные новинки у нас. Со стороны Германии также существовал известный интерес к продолжению связи с СССР, хотя и совсем по другим соображениям.

Высокопоставленные военные, выходцы из Восточной Пруссии, были последователями основателя вермахта генерала Ганса фон Секта. После поражения в первой мировой войне генерал фон Сект долгие годы занимался воссозданием немецкой военной машины и разработкой новой стратегической доктрины. Именно он выступал перед германским руководством за улучшение отношений с СССР, указывая, что главная цель германской политики в случае войны – не допустить военных действий на двух фронтах.

В соответствии со второй версией жертвами стали те военные, которые по своему интеллектуальному уровню значительно превосходили Ворошилова и имели собственное мнение по вопросам военного строительства. Тухачевский и его группа якобы не сошлись со Сталиным и Ворошиловым по вопросу стратегии военных реформ, а посему Сталин, опасаясь соперников, которые могут претендовать на власть, решил разделаться с ними.

Согласно третьей версии, военных ликвидировали из-за давней вражды между Тухачевским и Сталиным, которые имели разные точки зрения на то, кто несет ответственность за ошибки, допущенные в войне с бело-поляками в 1920 году. Тухачевский считал, что Красная Армия потерпела поражение на подступах к Варшаве, потому что Сталин и Ворошилов якобы отказались перебросить в помощь Тухачевскому кавалерийские части.

Взгляд на эту трагедию у моего отца, насколько мне известно, отличался от других версий. Он по этому поводу писал в своих воспоминаниях:

«Помню, как в августе 1939 года приятно удивили меня сообщения из Германии, из которых явствовало, что немецкое военное руководство высоко оценивало потенциал Красной Армии. В одном из документов высшего германского командования, перехваченном нами, причиной гибели маршала Тухачевского назывались его непомерные амбиции и разногласия с маршалом Ворошиловым, беспрекословно разделявшим все взгляды Сталина.

Утверждая сводку материалов разведки для Сталина, Берия включил туда фразу из этого документа: «Устранение Тухачевского наглядно показывает, что Сталин полностью контролирует положение дел в Красной Армии», – возможно, для того, чтобы польстить вождю, подчеркнув тем самым его дальновидность в своевременном устранении Тухачевского.

Помнится мне также комментарий Берия и Абакумова, в годы войны начальника военной контрразведки СМЕРШ, отвечавшего и за политическую благонадежность Вооруженных Сил. И тот и другой говорили о заносчивости Тухачевского и его окружения, которые смели думать, будто Сталин по их предложению снимет Ворошилова. По словам Берия, уже один этот факт ясно показывал, что военные, грубо нарушив установленный порядок, выдвинули предложения, выходившие за рамки их компетенции. Разве, говорил он, им не было известно, что только Политбюро, и никто другой, имеет право ставить вопрос о замене наркома обороны? Тут-то и вспомнили, подчеркивал Абакумов, что Тухачевский и близкие к нему люди позволяли себе вызывать на дачи военные оркестры для частных концертов.

Что «наверху» следует вести себя строго по правилам, я узнал от маршала Шапошникова, сменившего Тухачевского. Шла война, в очень тяжелый период боев под Москвой, учитывая срочность донесений из немецких тылов, я пару раз докладывал материалы непосредственно ему, минуя обычные каналы. И он каждый раз вежливо указывал мне: «Голубчик, важные разведданные вам нужно обязательно отразить в первую очередь в докладах НКВД и политическому руководству страны. Сталин, Берия и одновременно нарком обороны должны быть полностью в курсе нашей совместной работы».

Отец указывал и на еще одно обстоятельство, сыгравшее свою роль в судьбе Тухачевского. Тот был в плохих отношениях с Шапошниковым. В конце 20-х годов Тухачевский, как далее пишет отец, вел интригу против Шапошникова, с тем чтобы занять его пост начальника Генштаба. Кстати, Шапошников был одним из членов специального присутствия Верховного суда, который вынес смертный приговор Тухачевскому. Он, Буденный и председатель суда Ульрих оказались единственными из всего его состава, кто избежал репрессий и умер естественной смертью.

Отец также говорил, что Тухачевский и его группа в борьбе за влияние на Сталина попались на его удочку. Во время частых встреч со Сталиным Тухачевский постоянно находил повод покритиковать Ворошилова. Сталин поощрял эту критику, называя ее «конструктивной», и любил обсуждать варианты новых назначений и смещений. Нравилось ему и рассматривать различные подходы к военным доктринам. Тухачевский позволял себе свободно обсуждать все это не только за закрытыми дверями, но и распространять слухи о якобы предстоящих изменениях и перестановках в руководстве Наркомата обороны. Словом, он и его коллеги зашли, по мнению Сталина, слишком далеко. После того как НКВД доложил правительству о ходивших по столице слухах, это стало беспокоить руководство страны. Даже те из историков, которые горят желанием разоблачить преступления Сталина, не могут не признать, что материалы дела Тухачевского содержат разного рода документальные свидетельства относительно планов перетасовок в военном руководстве страны…

В опубликованных архивах Красной Армии можно, например, прочесть письмо Ворошилову от 5 июня 1937 года за подписью начальника секретариата Наркомата обороны Смородинова. В нем содержится просьба направить в НКВД копии писем Тухачевского в адрес военного руководства. И хотя на документе нет никакой резолюции, ясно, что в ходе «расследования» Тухачевский решительно возражал против обвинений, ссылаясь при этом на документы, подтверждавшие, что по военным вопросам между ним, Ворошиловым и Сталиным не было никаких разногласий. Тухачевский утверждал, что поддерживал контакты с немецкими военными представителями исключительно по заданиям правительства. Он всячески старался доказать, что всегда видел свой долг в беспрекословном выполнении приказов по всем вопросам военного строительства. Словом, миф Вальтера Кривицкого, подхваченный Никитой Хрущевым, так и остается мифом. Документы на сей случай так и не были обнаружены в архивах КГБ или архивах самого Сталина.

Но если восстановить последовательность событий, то, к примеру, можно увидеть, что о Скоблине, как об агенте гестапо, впервые написала газета «Правда» в 1937 году. Статья была согласована с руководством разведки и опубликована, чтобы отвлечь внимание от обвинений в причастности советской разведки к похищению генерала Миллера. Уголовное же дело против Тухачевского целиком основывалось на его собственных признаниях, и какие бы то ни было ссылки на конкретные инкриминирующие факты, полученные из-за рубежа, начисто отсутствовали. Если бы такие документы существовали, то отец, как заместитель начальника разведки, курировавший накануне войны и немецкое направление, наверняка видел бы их или знал об их существовании. Единственным упоминанием о «немецком следе» в деле Скоблина является ссылка на его обманный маневр, с помощью которого удалось заманить генерала Миллера на явочную квартиру в Париже. Скоблин говорил Миллеру о «немецких контактах», которые важны для конспиративной работы белой эмиграции. Миллер встретился не с немцами, а с резидентом НКВД в Париже Кисловым (кодовое имя Финн) и Шпигельгласом (кодовое имя Дуглас).

Кстати, вопреки версиям событий в популярных на Западе книгах Кристофера Эндрю и Гордиевского, Джона Джизяка и Кривицкого, Скоблин не принимал участия в устранении предшественника Миллера генерала Кутепова. Эта операция в 1930 году была проведена разведывательной службой Серебрянского. Кутепов был задержан в центре Парижа тремя нашими агентами, переодетыми в форму сотрудников французской жандармерии. Они остановили Кутепова на улице под предлогом проверки документов и насильно посадили в машину. Кутепов, заподозрив неладное, оказал сопротивление. Во время борьбы с ним случился сердечный приступ, и он умер. Его похоронили в пригороде Парижа, во дворе дома одного из агентов советской разведки.

Итак, в действительности нет никаких данных о несанкционированных контактах Тухачевского с немцами. Зато в архивах много материалов, содержащих обзоры зарубежной прессы и отклики руководителей западных стран о заговоре Тухачевского.

В июле 1937 года советский полпред в Чехословакии Александровский сообщал в Москву о реакции президента Бенеша на казнь Тухачевского. Существуют самые противоречивые интерпретации замечаний Бенеша, который рисуется советскими историками человеком, «искренне и с самыми лучшими намерениями предавшим Тухачевского Сталину, не сознавая, что он передает Советам сфальсифицированные немцами материалы». Документы, однако, говорят совсем о другом. По сообщению Александровского, Бенеш не верил, будто Тухачевский шпион и саботажник. По словам Бенеша, Тухачевский «мог рассчитывать на свержение Сталина, лишь опираясь на Ягоду – наркома внутренних дел СССР». Основываясь на информации чешского посла в Берлине, Бенеш отмечал: Тухачевский просто выступал за продолжение советско-германского сотрудничества, которое бьшо прервано с приходом Гитлера к власти. Ясно, что Бенеш не принимал всерьез обвинения Тухачевского в шпионаже, но чувствовал, что по той или иной причине маршал оказался в опале, и внес свою лепту в дискредитацию Тухачевского, поскольку нуждался в поддержке Сталина. Он, как и Берия, хотел показать свое полное одобрение решения Москвы ликвидировать Тухачевского. В дневнике Александровского приводится высказывание Бенеша, в котором он отзывается о Тухачевском как об авантюристе и ненадежном человеке. В общем и целом Бенеш поддержал расправу над Тухачевским, но не сыграл никакой роли в его отстранении и аресте.

«Насколько я помню, – писал мой отец, – в литерном деле «Хутор» есть ссылки на то, что Бенеш в апреле 1937 года, накануне снятия Тухачевского, намекнул полпреду Александровскому и нашему резиденту в Праге Петру Зубову, что не исключает возможности военного соглашения между Германией и Советским Союзом, вопреки их нынешним разногласиям, отчасти из-за хороших связей между Красной Армией и вермахтом, установленных Тухачевским в 20-х и 30-х годах. Однако только 4 июля 1937 года, уже после казни Тухачевского, Бенеш рассказал Александровскому о «неких» контактах чешского посла в Берлине с немецкими военными представителями, которые якобы имели место в январе 1937 года. По его словам, Бенеш не сообщил нам о том, что чехи имеют информацию о наличии в Германии влиятельной группы среди военных, выступавших за продолжение тайных германосоветских военных связей, установленных еще в 20-е годы.

От своего посла в Берлине Бенеш получил доклад, содержавший смутные намеки немецких генералов об их конфиденциальных отношениях с руководством Красной Армии. Цель этой немецкой дезинформации заключалась в том, чтобы напугать чехов и заставить их поверить, что им нельзя рассчитывать на поддержку Красной Армии в их конфронтации с Германией по вопросу о судьбе Судет. Это было в июле 1937 года – за год до ультиматума Гитлера Бенешу с требованием, чтобы Судеты с их этническим немецким населением отошли к Германии. В своем дневнике посол записывает, что Бенеш извинился перед ним за то, что не поделился с советским руководством информацией о возможных тайных контактах верхушки вермахта со штабом Красной Армии…»

Из материалов упомянутого выше дела становится ясна подлинная цель июльской встречи между полпредом Александровским, резидентом НКВД Зубовым и Бенешем. Ныне содержание беседы Бенеша с Александровским отрицается. Замалчивается и другое важнейшее обстоятельство: Советский Союз и Чехословакия подписали в 1935 году секретное соглашение о сотрудничестве разведывательных служб. Для решения этого вопроса, упоминал отец, в Москве тогда побывал начальник чешской разведки полковник Моравец. Сотрудничество советской и чешской разведки, обмен информацией первоначально координировались Разведупром Красной Армии, а с 1937 года – НКВД.

В 1938 году Бенеш обратился к Сталину с просьбой поддержать его действия по свержению правительства Стоядиновича в Белграде, проводившего враждебную чешскому руководству политику. По специальному указанию Сталина для поддержки переворота в Белграде в 1938 году на НКВД возлагалось финансирование сербских боевиков-офицеров – организаторов этого переворота. Наш резидент Зубов, выехав в Белград для передачи денег заговорщикам, убедился, что подобранные чешской разведкой для этой акции люди – авантюристы, не опираются на реальную силу, и не выдал им 200 тысяч долларов. Эта несостоявшаяся операция проливает свет на неизвестные до сих пор связи Бенеша и Сталина. Целью Бенеша было получение полной поддержки чешской политики со стороны Сталина как на Балканах, так и в Европе в целом. Вот почему в отличие от англичан и французов он не выразил своего неодобрения по поводу казни маршала Тухачевского и волны репрессий среди советского военного командования.

Кстати, отец упоминал о том, что когда-то он слышал о существовании особо секретных материалов дела Тухачевского, якобы хранившихся в архивах сталинского секретариата и содержащих информацию, полученную из-за рубежа. Думается, что речь шла о тех самых материалах из иностранной прессы, сообщениях корреспондентов ТАСС, дипломатов, глав торговых представительств, а также резидентур НКВД и ГРУ о том, как расправа с Тухачевским оценивалась за границей.

Это действительно были материалы особой папки закрытой иностранной корреспонденции, в которой собирались отзывы зарубежного общественного мнения и комментарии советских послов и руководителей правительственных делегаций. В этом архиве есть немецкие, французские и английские записи бесед с высокопоставленными советскими представителями, полученные по разведывательным каналам. Они представляли ценность в силу того, что помогали понять мышление людей, с которыми ведутся переговоры.

Трагедия, однако, заключалась в том, что Сталин, а впоследствии Хрущев, Брежнев и Горбачев использовали закрытую иностранную корреспонденцию для компрометации своих соперников в период острой борьбы за власть. В обычное время обзорам иностранной прессы не придавалось сколько-нибудь серьезного значения, но в период массовых репрессий стало правилом прибегать к этим материалам, дававшим оценку советским руководителям, чтобы инкриминировать им разного рода «отклонения» от линии партии. Причем это правило было даже закреплено специальным постановлением Центрального Комитета.

В 1989 году Бориса Ельцина во время его первого визита в Соединенные Штаты обвинили, ссылаясь на зарубежную прессу, в пристрастии к спиртному. В 1990 году эти материалы сыграли свою роль в конфликте между Горбачевым и Шеварднадзе, экс-министром иностранных дел. Использование вырезок из зарубежной прессы было прекращено лишь в ноябре 1991 года – перед самым концом «горбачевской эры». И сделал это Игнатенко, генеральный директор ТАСС, запретив направлять по линии ТАСС в правительство особые обзоры зарубежной прессы, содержавшие компромат на наших руководителей.

«В 30-х годах, – говорил отец, – нам казалось: любой, кто выступает против правительства или партийного руководства, прежде всего против самого Сталина, а также его соратника наркома Ворошилова, – «враг народа». Лишь много позже до меня дошел весь цинизм замечаний Берия и Абакумова по поводу Тухачевского. Высшее руководство прекрасно знало, что все обвинения против него выдуманы. Версию о мнимом заговоре они предпочли потому, что в противном случае им пришлось бы признать, что жертвами репрессий на самом деле становятся соперники в борьбе за власть. Подобное признание нанесло бы вред престижу правящей партии.

То, что в 1937 году считалось серьезным преступлением – я имею в виду обвинение в некомпетентности Ворошилова, которое позволял себе Тухачевский, – через двадцать лет, когда он был посмертно реабилитирован, уже не было таковым. Причем никто не объяснил подлинных причин совершенного преступления. В официальных сообщениях появились лишь весьма туманные ссылки на «имевшие место ошибки» в карательной политике, виновниками были названы лишь Ежов и его подручные».

В апреле 1938 года резидент НКВД в Финляндии Рыбкин был вызван в Кремль, где Сталин и другие члены Политбюро поручили ему совершенно секретное задание… Он получил директиву неофициально предложить финскому правительству тайное соглашение. Финнам гарантировалось экономическое сотрудничество с Советским Союзом с учетом их интересов в Скандинавии и Европе в обмен на подписание пакта о ненападении, экономическом и военном сотрудничестве в случае агрессии третьей стороны. Пакт сулил экономические выгоды для обеих сторон. Предложение Сталина включало также разделение сфер военного и экономического влияния в Балтийском регионе между Финляндией и Советским Союзом. По указанию Сталина Рыбкин также передал 100 тысяч долларов на создание партии мелких хозяев, которая выступала бы за нейтральную Финляндию.

Рыбкин во время беседы в Кремле выразил сомнение, что финны, тогда враждебно относившиеся к восточному соседу, согласятся на подписание такого договора, но Сталин подчеркнул, что это зондаж, поэтому предложения должны быть сделаны устно, без участия в переговорах нашего полпреда, то есть неофициально. Рыбкин поступил, как ему приказали, но предложение было отвергнуто. Однако оно инициировало раскол в финском руководстве, который позднее Кремль использовал, подписав сепаратный мирный договор с Финляндией в 1944 году. Кстати, это удалось сделать при посредничестве шведской семьи Вапленберг. Не увенчались тогда успехом и попытки советских разведслужб найти тайные подходы к Маннергейму через его бывшего сослуживца по царской армии – графа Игнатьева, перешедшего на службу в Красную Армию в 1920-е годы.

Моему отцу, судя по всему, не было известно о подобного рода неофициальных предложениях немецкой стороне, однако он полагал, что президент Финляндии маршал Карл Густав Маннергейм проинформировал Гитлера о наших предложениях, так что фюрер, посылая своего министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа в Москву в августе 1939 года для переговоров о подписании пакта о ненападении, полагался не только на спонтанную реакцию Молотова и Сталина. Он был осведомлен о том, что мы готовы принять предложение подобного рода, поскольку сами уже пытались заключить аналогичный договор с соседней Финляндией.

Отказ Финляндии последовал в том же месяце 1938 года. Финнам было куда важнее оставаться союзниками Англии, Швеции и Германии. К тому же они не видели для себя никаких выгод в роли буферной зоны между Востоком и Западом. Позднее, однако, эта роль все же была им навязана. За то, что Финляндия напала на Советский Союз вместе с немцами, она должна была заплатить дорогую цену. В результате финны получили куда менее выгодные для себя условия, чем те, которые первоначально предлагал им Сталин через Рыбкина в 1938 году.