Текст книги "Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1"

Автор книги: Андрей Судоплатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

Глава 9. РАЗВЕДЧИК-НЕЛЕГАЛ В ОУН

После трагического убийства советского дипломата Майлова во Львове, совершенного террористом ОУН Ле-меком, в 1934 году председатель ОГПУ Менжинский издал приказ о разработке плана действий по нейтрализации террористических акций украинских националистов.

Украинское ГПУ сообщило, что ему удалось внедрить в подпольную военную Организацию украинских националистов в изгнании (ОУН) своего проверенного агента – Лебедя. Это было крупным достижением.

Слуцкий, к тому времени начальник Иностранного отдела, предложил тогда же моему отцу стать сотрудни-ком-нелегалом, работающим за рубежом. Отец позже вспоминал, что сначала это показалось ему нереальным, поскольку опыта работы за границей у него не было и он ничего не знал об условиях жизни на Западе. К тому же его знания немецкого, который должен был понадобиться в Германии и Польше, где предстояло работать, равнялись нулю.

Отец писал о том предложении так:

«Однако чем больше я думал об этом предложении, тем более заманчивым оно мне представлялось. И я согласился. После чего сразу приступил к интенсивному изучению немецкого языка – занятия проходили на явочной квартире пять раз в неделю. Опытные инструкторы обучали меня также приемам рукопашного боя и владению оружием. Исключительно полезными для меня были встречи с заместителем начальника Иностранного отдела ОГПУ – НКВД Шпигельгласом. После восьми месяцев обучения я был готов отправиться в свою первую зарубежную командировку в сопровождении Лебедя, «главного представителя» ОУН на Украине, а в действительности нашего тайного агента на протяжении многих лет».

Лебедь с 1915 по 1918 год просидел вместе с Коно-вальцем в лагере для военнопленных под Царицыном. В годы первой мировой войны Лебедь и Коновалец вместе воевали в качестве офицеров австро-венгерской армии против России на Юго-Западном фронте в составе так называемого корпуса «Украинских сечевых стрельцов». В Гражданскую войну он стал заместителем Коновальца и командовал пехотной дивизией, сражавшейся против частей Красной Армии на Украине. После отступления Коновальца в Польшу в 1920 году Лебедь был направлен им на Украину для организации подпольной сети ОУН. Но там его арестовали. Выбор перед ним был простой: или работать на Советы, или умереть.

В результате Лебедь стал для советских органов безопасности ключевой фигурой в борьбе с бандитизмом на Украине в 20-х годах. Его репутация в националистических кругах за рубежом оставалась по-прежнему высокой: Коновалец рассматривал своего представителя как человека, способного провести подготовительную работу для захвата власти ОУН в Киеве в случае войны. От Лебедя, которому разрешали выезжать на Запад в 20-х и 30-х годах по нелегальным каналам, стало известно, что Коновалец лелеял планы захвата Украины в будущей войне.

В Берлине Лебедь встречался с полковником Александером, предшественником адмирала Вильгельма Ка-нариса на посту руководителя германской разведслужбы в начале 30-х годов, и узнал от него, что Коновалец дважды виделся с Гитлером, который предложил, чтобы несколько сторонников Коновальца прошли курс обучения в нацистской партийной школе в Лейпциге.

«Я ехал за границу как «племянник» Лебедя, – вспоминал потом отец, – якобы для помощи в его работе. Моя жена была переведена в Иностранный отдел НКВД для того, чтобы через нее я мог поддерживать связь с Центром. Она должна была выступать в роли студентки из Женевы, что позволило ей время от времени встречаться с агентами в Западной Европе. С этой целью она прошла специальный курс».

Лебедь не знал о том, что на советскую разведку работает еще один агент, Полуведько, главный представитель Коновальца в Финляндии. Он жил по фальшивому паспорту в Хельсинки, организуя контакты между украинскими националистами в изгнании и их подпольной организацией в Ленинграде. Оуновцы прятали свои архивы в Ленинграде, в знаменитой библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Хотя об этом и знали, обнаружить архивы удалось лишь после окончания второй мировой войны, в 1949 году.

Отец выехал в Хельсинки в сопровождении Лебедя. Лебедь передал его на попечение Полуведько и тут же возвратился в Харьков через Москву. Полуведько, ничего не знавший об истинной работе отца, регулярно посылал о нем отчеты в НКВД через Зою Воскресенскую-Рыбкину, отвечавшую за связь с ним. Отцу надо было дать Центру знать, что с ним все в порядке, и, как условились заранее, он написал записку своей «девушке», а затем порвал ее и бросил в корзинку для бумаг. Выступив в роли невольного помощника, Полуведько собрал эти обрывки и передал их Зое. А на каком-то этапе Полуведько вообще предложил убрать отца, о чем сообщал в одном из своих донесений, но, к счастью, решение этого вопроса зависело не от него. В Финляндии (а позднее и в Германии) отец жил весьма скудно: у него не было карманных денег и он постоянно ходил голодный. Полуведько выделял всего 10 финских марок в день, а их едва хватало на обед – при этом одну монетку надо было оставлять на вечер для газового счетчика, иначе не работали отопление и газовая плита. На тайные встречи между ними, расписание которых было определено перед отъездом из Москвы, Зоя Рыбкина и ее муж Борис Рыбкин, резидент в Финляндии, руководивший разведдеятельностью в этой стране, приносили бутерброды и шоколад. Перед уходом они просматривали содержимое карманов моего отца, чтобы убедиться, что тот не взял с собой никакой еды: ведь это могло провалить всю «игру».

После двух месяцев ожидания в Хельсинки прибыли связные от Коновальца – Грибивский (Канцлер) из Праги и Андриевский из Брюсселя. Все затем отправились в Стокгольм пароходом.

При посадке отцу вручили фальшивый паспорт, выданный литовскими спецслужбами по просьбе руководства ОУН. Когда прибыли в Стокгольм, всех пассажиров собрали в столовой и официант начал раздавать прошедшие пограничный контроль паспорта. Поначалу он отказался вернуть отцу паспорт, заявив, что фото явно не соответствует оригиналу. Действительно, паспорт был на имя Сциборского, члена центрального руководства ОУН, украинского активиста, с его же фотографией. К счастью, тут вмешался возмущенный Полуведько, пригрозивший официанту и заставивший его вернуть документ. После недели пребывания в Стокгольме они отправились в Германию, где никаких неприятностей с тем же паспортом уже не было. В июне 1936 года прибыли в Берлин, и там отец встретился с Коновальцем.

Встреча проходила на квартире, находившейся в здании Музея этнографии и предоставленной Коновальцу германской разведслужбой. В сентябре отца послали на три месяца в нацистскую школу в Лейпциге, где он имел возможность познакомиться с оуновским руководством. Слушателей этой школы, естественно, интересовала личность моего отца, однако никаких проблем с его «легендой» не возникло.

В планы же Коновальца входила подготовка административных органов для ряда областей Украины, которые предполагалось освободить от большевиков в ближайшем будущем, причем украинские националисты должны были выступать в союзе с немцами. В их распоряжении уже имелись две бригады, в общей сложности около двух тысяч человек, которые предполагалось использовать в качестве полицейских сил в Галиции (части Западной Украины, входившей тогда в Польшу) и в Германии.

Оуновцы всячески пытались вовлечь отца в борьбу за власть, которая шла между двумя их главными группировками: «стариками» и «молодежью». Первых представляли Коновалец и его заместитель Мельник, а «молодежь» возглавляли Бандера и Костарев. Перед отцом стояла главная задача – убедить их в том, что террористическая деятельность на Украине не имеет никаких шансов на успех, что власти немедленно разгромят небольшие очаги сопротивления. Он настаивал на том, что надо держать все силы и подпольную сеть в резерве, пока не начнется война между Германией и Советским Союзом, а в этом случае немедленно их использовать.

Советские органы госбезопасности особенно тревожили террористические связи этой организации, в частности договоренность с хорватскими националистами и участие в убийстве югославского короля Александра и министра иностранных дел Франции Луи Барту. Все эти террористы финансировались абвером – разведывательной и контрразведывательной службой вермахта. Полной неожиданностью явилась новость, что убийство польского министра генерала Перацкого в 1934 году украинским террористом Мацейко было проведено вопреки приказу Коновальца и стоял за этим Бандера, соперничавший с последним за власть. Бандера стремился к контролю над организацией, играя на естественной неприязни украинцев к Перацкому, который нес ответственность за репрессии против украинского меньшинства в Польше. По словам Коновальца, к этому времени между Польшей и Германией был подписан договор о дружбе, так что немцев никоим образом не устраивали любые враждебные акции по отношению к полякам. Они были так взбешены, что вьщали Бавдеру, скрывавшегося в Германии. Убийца генерала, Мацейко, сумел скрыться.

Дело обстояло следующим образом. Мацейко планировал убить Перацкого, взорвав гранату, но она по каким-то причинам не взорвалась, и он застрелил польского министра. За ним тут же бросилась толпа людей. Мацейко сумел проскочить перед идущим трамваем, который отсек его от преследователей, забежал в подъезд первого же дома, поднялся на площадку седьмого этажа, там сбросил плащ и шляпу, выкинул револьвер и, неузнанный, спокойно вышел на улицу. Польская контрразведка установила засаду на всех явочных квартирах украинских националистов в Варшаве, но он не появился ни на одной из них. Ночь он провел со своей подружкой, тоже украинской террористкой Чемеринской. Именно она организовала его побег через Карпаты в Чехословакию, использовав свои связи в чешской полиции.

В Чехословакии 0УН имела мощную поддержку со стороны властей. У президента Бенеша были с Коновальцем личные отношения еще со времен первой мировой войны. Однако, когда ОУН «вышла из-под контроля» властей и осуществила убийство Перацкого, эти отношения ухудшились.

Несмотря на эмоциональное выступление Бандеры на суде в защиту дела украинского национализма, он и другие организаторы были приговорены к смертной казни через повешение. Однако давление Германии на польские власти в конце концов спасло им жизнь. Смертный приговор заменили тюрьмой. Немцы после захвата Польши тут же выпустили Бандеру на свободу. И между двумя группировками украинских националистов закипела кровавая междоусобная война.

В общении со своими коллегами по нацистской партийной школе отец, по его словам, держался абсолютно уверенно и независимо; ведь он «представлял головную часть» их подпольной организации на Украине, в то время как они являлись всего лишь эмигрантами, существовавшими на немецкие подачки. Он имел право накладывать вето на их предложения, поскольку выполнял инструкции своего «дяди» («вуйко»). Если что-то в их высказываниях не нравилось, достаточно было просто сказать: «Вуйко не велел!»

Именно таким образом мой отец отверг предложение о встрече с полковником Лахузеном из штаб-квартиры абвера. Вступать в прямые контакты с германской разведкой было бы рискованно, так как немцы могли попытаться принудить к сотрудничеству. Отцу тогда снова и снова приходилось повторять свои возражения по поводу встречи с кем-либо из абвера.

Павел Анатольевич Судоплатов. 30-е гг.

Эмма Карловна Каганова (Суламифь Соломоновна Кримкер). 30-е гг.

Братья Судоплатовы – Георгий и Павел. 20-е гг.

С. В. Косиор, секретарь ЦК КП (б) Украины

Город Харьков. Здесь впервые встретились мои родители. Их объединила не только любовь, но и чекистская работа

Μ. М. Хатаевич, секретарь ЦК КП(б) Украины

Ф. Э. Дзержинский. Для моих родителей он был всегда образцом выполнения чекистского долга. Декабрь 1925 г.

Плакаты 20-х гг., отражающие ту острую борьбу молодого социалистического государства с бандитизмом и врагами порядка

Заседание Реввоенсовета Юго-Западного фронта под председательством главкома

С. С. Каменева (в первом ряду второй справа). Сидят (слева направо):

А. И. Егоров, командующий фронтом,

X. Г. Раковский, (?), Ф. Э. Дзержинский; стоят (слева направо):

Б. М. Шапошников, Η. Н. Петин,

Р. И. Берзин, (?), А. П. Розенгольц

Я. X. Давтян, первый начальник ИНО

М. А. Трилиссер, начальник ИНО

А. X. Артузов, начальник ИНО

«Положение о закордонной части И НО СО О ГПУ» – основополагающий документ созданной 20 декабря 1920 г. организации по управлению зарубежной работой разведывательного и контрразведывательного характера

В. А. Ваупшасов (второй слева) с соратниками по партизанской борьбе в Западной Белоруссии. Середина 20-х гг.

Ф. Э. Дзержинский, В. И. Межлаук и А. Я. Беленький направляются в Большой театр на съезд Советов Москва, 1925 г.

Г. С. Сыроежкин

В. М. Горожанин (Кудельский)

Б. В. Савинков

В. М. Горожанин и В. В. Маяковский в Ялте. Конец 20-х гг.

М.А. Дейч

Р. Бирк

Б. Б. Бортновский

М. С. Горб

Н. А. Прокопюк (во втором ряду первый справа) во время службы в Славутском погранотряде. 1926 г.

Служебная записка разведки о выполнении Добровым задания по установлению связи с руководящими кругами нацистской партии в Германии от 14 июля 1932 г.

И. В. Сталин, В. М. Молотов и К. Е. Ворошилов на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Москва, 30-е гг.

В. Р. Менжинский

Г. Г. Ягода

Н. И. Ежов

Л. П. Берия

Μ. П. Фриновский

В. Ульрих

П. А. Судоплатов, разведчик-нелегал. Конец 20-х гг.

Евгений Коновалец, основоположник ОУН (Организация украинских националистов)

Автобиография П. А. Судоплатова, написанная собственноручно в середине 20-х гг., и справка об аттестовании сотрудника НКВД уд о Платова

Б. И. Гудзь и А. И. Агаянц. Иркутск, 1932 г.

В. А. Балицкий, полпред ОГПУ на Украине

А. В. Логинов (Бустрем)

Н. Г. Самсонов (Семен)

И. А. Чичаев

Б. К. Ильк (Беер)

Б. Д. Берман (Артем)

Η. Н. Кротко (Кейт)

Имре Надь, агент ОГПУ (Володя)

Обязательство Имре Надя о неразглашении характера своего сотрудничества с ОГПУ, подписанное им 4 сентября 1930 г

Подписка, в которой генерал Н. В. Скоблин обязался сотрудничать с разведкой ОГПУ. Берлин, 21 января 1931 г.

Генерал Н. В. Скоблин и его жена певица Надежда Плевицкая

                                      Генерал Е. К. Миллер                                                     Генерал А. П. Кутепов

Лидия Сталь(Чекалова)

Яков Серебрянский (Бергман), руководитель спецслужбы НКВД

Генерал Π. П, Дьяконов

Вера Трейлл (Гучкова)

Бывший министр Временного правительства С. Н. Третьяков

И. В. Сталин со своим помощником Поскребышевым

Маршал Μ. Н. Тухачевский

С. М. Киров, руководитель ленинградских коммунистов

Маршал В. К. Блюхер

Н. С. Хрущев и Л. М. Каганович в президиуме заседания пленума Московской городской парторганизации. 1935 г.

Генеральный прокурор СССР А. Я. Вышинский

Адам, генерал-майор, начальник генштаба рейхсфера

Президент Германии Пауль фон Гинденбург, генерал-фельдмаршал на встрече с военными. Его сопровождает генерал Гаммерштейн-Экворд

Штреземан, инициатор «разоблачения» тайных связей рейхсфера с РККА

Куно, рейхсканцлер Германии, сторонник сотрудничества с СССР

Военный министр Тренер в окружении иностранных военных атташе на маневрах рейхсфера, на которых присутствовали командиры РККА, 1930 г.

И. В. Сталии, К. Е. Ворошилов и В. М. Молотов на Софринском артиллерийском полигоне. Начало 30-х гг.

Л. М. Каганович, руководитель московских коммунистов

А. М. Горький с сыном М. А. Пешковым. Начало 30-х гг.

Вожди на отдыхе. В. М. Молотов и И. В. Сталин с супругами. 1931 г.

Генерал-майор фон Мнттельбергер (справа) и майор Фельми перед вылетом в немецкий авиацентр в Липецке (СССР) для инспекционной проверки подготовки своих пилотов

Немецкий самолет «Альбатрос L-78»

Посол Германии в СССР Брокдорф-Ранцау в Кремле

С. М. Буденный, Л. М. Каганович, М. И. Калинин на одном из кремлевских совещаний. 1933 г.

Генерал-фельдмаршал Гинденбург знакомится с членами советской военной делегации, возглавляемой Μ. Н. Тухачевским, участвовавшей в маневрах войск вермахт. 1932 г.

«С нами Бог» – этот транспарант украшал плац одной из германских частей. К началу войны Германия располагала полутора миллионами обученных солдат

Рейхсканцлер Германии А. Гитлер и военный министр фон Бломберг

Советское военное руководство на Красной площади перед началом парада в честь XVII партсъезда ВКП(б). 1934 г. На снимке: Ворошилов, Буденный, Тухачевский, Егоров, Левандовский, Фриновский, Якир, Дыбенко, Каменев, Горбачев, Орлов и др.

«К суровому суду правых отщепенцев – предателей и изменников родины!» – под такими лозунгами трудящиеся страны выходили на митинги в середине 30-х гг.

Нацистский порядок в действии. Идет проверка заключенных в одном из концлагерей Ораниенбурга. Германия, 1933 г.

А. Гитлер и высшие нацистские бонзы на параде в Гамбурге

Отец и сын Лев(Седов) Троцкие во Франции

Лев Седов являлся одним из главных организаторов троцкистского движения

Под турецким флагом. Л. Д. Троцкий, его жена Н. Седова и А. Соболевичус в начальный период изгнания из СССР (Соболевичус, как узнали Троцкие впоследствии, являлся агентом ОГПУ). 1929 г.

Яков Блюмкин

Георгий Атабеков

Марк Зборовский (Этьен)

Отец вспоминал потом с юмором, как однажды, когда они гуляли с Коновальцем, к ним подошел уличный фотограф и сфотографировал их, передав пленку Коновальцу, заплатившему за это две марки.

Отец возмутился: «Было ясно, что берлинское окружение хочет иметь фотографию в своем досье, чтобы потом, когда им понадобится, они могли разыскать меня. Тогда же, на улице, я выразил свой недвусмысленный протест Коновальцу. Было бы непростительной ошибкой, если такая фотография оказалась бы в руках у немцев, заявил я ему, нисколько не сомневаясь, что именно это и было его истинной целью. Коновалец попытался как-то меня успокоить. По его словам, не было ничего предосудительного в том, что какой-то уличный фотограф, зарабатывающий себе на жизнь, сфотографировал нас вдвоем, прогуливающимися по берлинской улице. Позднее я убедился, что был прав. В годы войны СМЕРШ захватил двух лазутчиков в Западной Украине, у одного из них была эта фотография. Когда его спросили, зачем она ему нужна, он ответил: «Я не имею понятия, кто этот человек, но мы получили приказ ликвидировать его, если обнаружим».

Отец сумел войти в доверие к Коновальцу, передав ему содержание одного конфиденциального разговора. Как-то Костарев и еще несколько молодых украинских националистов, слушателей нацистской партийной школы, стали говорить отцу, что Коновалец слишком стар, чтобы руководить организацией, и его следует использовать лишь в качестве декоративной фигуры.

«Когда они спросили мое мнение, я возмущенно ответил:

– Да кто вы такие, чтобы предлагать подобное? Наша организация не только полностью доверяет Коновальцу, но и регулярно получает от него поддержку, а о вас до моего приезда сюда мы вообще ничего не слышали.

Когда я рассказал об этом Коновальцу, лицо его побледнело. Позже Костарев был уничтожен. Не думаю, что это случайное совпадение».

В Центре было решено, что, как только отец прибудет в Германию, ему следует проявлять полную самостоятельность и не поддерживать никаких контактов ни с советской резидентурой, ни с нелегалами. Коновалец взял отца под свою опеку и частенько навещал.

Как вспоминал отец: «Мы вдвоем бродили по городу. Однажды он даже повел меня на спектакль в Берлинскую оперу, но в целом развлечений в моей жизни там было не так уж много. Украинская община была очень бедной, и о том, чтобы позволить себе какую-либо роскошь, не могло быть и речи. Если вас приглашали на чай, то сахар принято было приносить с собой. Украинцы, с которыми я общался, наивно полагали, что могут помочь финансировать ОУН за счет доходов какой-нибудь гуталиновой фабрики, которой владели их родственники в Польше. Они буквально жаждали войны Германии с Польшей и СССР как освобождения из-под ига «национального угнетения». Коновалец привязался ко мне и даже предложил, чтобы я сопровождал его в инспекционной поездке в Париж и Вену с целью проверки положения дел в украинских эмигрантских кругах, поддерживавших его. У него были деньги, полученные от немцев, и это позволяло ему играть роль лидера могущественной организации. В Париже мы остановились в разных отелях. Во время нашего пребывания в городе проходила всеобщая забастовка и все рестораны оказались закрытыми, так что Коновалец повез меня обедать в… Версаль. Не работало и метро, и нам пришлось взять такси, кстати, весьма дорогое. Я был под огромным впечатлением от Парижа и остаюсь его поклонником до сегодняшнего дня».

Центр был осведомлен о том, что отец с Коновальцем намеревались провести в Париже три недели, и решил воспользоваться этой возможностью, чтобы организовать отцу встречу с курьером. Согласно инструкции из Москвы им надлежало по возможности выйти на такую встречу в Париже и позднее в Вене.

«Для этого, – рассказывал отец, – я должен был дважды в неделю появляться между пятью и шестью вечера на углу Плас де Клиши и Бульвара де Клиши. Курьер должен был быть мне лично известен, но имя его мне не раскрывали – таковы были «правила конспирации», – им мог оказаться кто угодно. В первое же свое появление на условленном месте я увидел… собственную жену, одетую по последней моде: она сидела за столиком кафе на улице и медленно попивала черный кофе. В ту минуту я был обуреваем самыми разнородными чувствами. Усилием воли мне удалось заставить себя удостовериться, что за мной нет никакой слежки, и лишь после этого я приблизился к Эмме. Мне сразу же стало совершенно ясно: место для рандеву выбрано крайне неудачно, так как сновавшая вокруг толпа не давала возможности проверить, есть ли за тобой «хвост» или нет. Опыт моей работы в Харькове против польской агентуры научил меня, что почти во всех провалах виноват был неудачный выбор места встречи. Взяв себя в руки, я на плохом немецком попросил разрешения сесть рядом за столик. Мы оба были крайне напряжены. Эмма, когда я подсел к ней, осведомилась, все ли у меня в порядке.

– Хотя ты и потерял в весе, но выглядишь, по-моему, превосходно, – добавила она с улыбкой. – Да и выбрит на сей раз прекрасно.

Это ее замечание явно намекало на то, что дома, в России, я частенько брился через день.

Посидев немного за столиком, мы незаметно удалились: это кафе было чересчур открыто для посторонних глаз. Идя по направлению к бульвару, мы заметили двух жандармов, явно направлявшихся в нашу сторону. Повинуясь внутреннему инстинкту, мы тотчас перешли улицу, чтобы избежать встречи с полицией. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, насколько это было глупо.

Недорогой отель, в котором остановилась Эмма (вполне подходящий для студентки, проводящей свои каникулы в Париже), находился всего в нескольких кварталах от места нашей встречи. Хотя я и был в восторге от встречи с женой, которую не видел почти год, мне было страшно подвергать ее хотя бы малейшему риску из-за свидания со мной. Мы обнялись, и я тут же сказал, чтобы она передала Центру мое требование: ни при каких обстоятельствах Эмма не должна быть моей связной. Я ведь не относился к числу тех, кто живет на Западе постоянно, так что с полной уверенностью мог утверждать: все мои контакты внимательнейшим образом изучаются и анализируются как разведкой украинских националистов, так и немцами. И если немецкая или даже французская контрразведка будет иметь основания считать, что Эмма связана со мной, то ее наверняка схватят и подвергнут допросу с пристрастием. Вот почему я велел ей немедленно возвращаться в Швейцарию, а оттуда – домой. Я должен был так поступить, чтобы избавиться от беспокойства за ее судьбу и чувствовать себя в безопасности. Эмма тут же заверила меня, что уедет в Берн незамедлительно. Я информировал ее о положении дел в украинских эмигрантских кругах и о той значительной поддержке, которую они получали от Германии. Особенно любопытной показалась ей информация, касавшаяся раздоров внутри украинской организации: я рассказал Эмме о своей предполагавшейся поездке с Коновальцем в Вену и убедительно просил ее не появляться там в качестве курьера возле Шснб-руннского дворца – места предполагавшейся встречи».

Во время пребывания в Париже Коновалец пригласил моего отца посетить вместе с ним могилу Петлюры, который после разгрома его отрядов частями Красной Армии бежал в столицу Франции, где в 1926 году и был убит.

Отец потом вспоминал: «Коновалец боготворил этого человека, называя его «нашим знаменем и самым любимым вождем». Он говорил, что память о Петлюре должна быть сохранена. Мне было приятно, что Коновалец берет меня с собой, но одна мысль не давала покоя: на могилу во время посещения положено класть цветы. Между тем мой кошелек был пуст, а напоминать о таких мелочах Коновальцу я не считал для себя возможным. Это было бы просто бестактно по отношению к человеку, занимавшему столь высокое положение, хотя, по существу, заботиться о цветах в данном случае надлежало ему, а не мне. Что делать? Всю дорогу до кладбища меня продолжала терзать эта мысль.

Мы прошли через все кладбище и остановились перед скромным надгробием на могиле Петлюры. Коновалец перекрестился – я последовал его примеру. Некоторое время мы стояли молча, затем я вытащил из кармана носовой платок и завернул в него горсть земли с могилы.

– Что ты делаешь?! – воскликнул Коновалец.

– Эту землю с могилы Петлюры отвезу на Украину, – ответил я, – мы в его память посадим дерево и будем за ним ухаживать.

Коновалец был в восторге. Он обнял меня, поцеловал и горячо похвалил за прекрасную идею. В результате наша дружба и его доверие ко мне еще более укрепились».

Коновалец рассказал отцу, что один из его помощников, Грибивский, подозревается в сотрудничестве с чехословацкой контрразведкой, и попросил, чтобы отец встретился с ним и попытался его прощупать. После убийства в Варшаве генерала Перацкого украинскими националистами чехи оперативно, за один день, захватили все явки украинской организации в Праге и забрали многие досье, находившиеся в ведении Грибивского. Эта история отцу уже была известна. Его близкий друг и коллега Каминский, бывший за два года до тех событий в Германии в качестве нелегала, пытался завербовать Грибивского, якобы от имени словацкой полиции, для работы осведомителем, хотя на самом деле речь шла о работе на СССР. Грибивский, со своей стороны, предполагал захватить Каминского во время назначенной встречи, но тот, увидев слежку, избежал ловушки, вовремя успев вскочить в проходивший трамвай. Коновалец совершенно правильно подозревал, что Каминский является вовсе не словацким, а советским агентом, и отец, зная это, решительно возражал против его встречи с Грибивским, заявив, что того, возможно, контролируют большевики (в конце концов он мог специально сделать вид, что не сумел захватить Каминского), а поэтому контакты с ним могут привести к провалу.

Отец вспоминал еще и о таком эпизоде: «После нашего приезда в Вену я отправился на заранее определенное место встречи, где застал моего куратора и наставника по работе в Москве Зубова. Это был опытный разведчик, и я всегда стремился получить от него как можно больше знаний. Я подробно информировал его о деятельности Коновальца и сообщил, что назавтра намечен наш поход в оперу. Зубову удалось купить билет на тот же спектакль – он сидел прямо за нами и мог слышать все, о чем мы разговаривали с моим спутником. Выходя из театра, я нарочно налетел на Зубова в толпе зрителей и даже извинился за то, что толкнул его. В сущности, это была глупая детская выходка».

Из Вены мой отец возвратился в Берлин, где в течение нескольких месяцев шли бесполезные переговоры о возможном развертывании сил подполья на Украине в случае начала войны. В этот период он дважды ездил из Германии в Париж, встречаясь там с лидерами украинского правительства в изгнании. Коновалец предостерег отца в отношении этих людей: по его словам, их не следовало воспринимать серьезно, поскольку в реальной действительности все будут решать не эти господа, протиравшие штаны в парижских кафе, а его военная организация.

Тем временем «дядя» Лебедь, используя свои связи, прислал через Финляндию распоряжение о возвращении «племянника» (моего отца) на Украину, где его должны были оформить радистом на советское судно, регулярно заходившее в иностранные порты. Это давало бы ему возможность поддерживать постоянную связь между подпольем ОУН на Украине и националистическими организациями за рубежом. Коновальцу идея пришлась по душе, и он согласился с возвращением отца в Советский Союз.

С фальшивыми документами в сопровождении Сушко, заместителя Коновальца (Коновалец хотел убедиться, что его новый подопечный благополучно пересек границу), через Финляндию отец добрался до советско-финской границы. Сушко привел его туда, где, казалось, можно было безопасно перейти границу, проходившую здесь по болоту. Тем не менее, как только отец приблизился к самой границе, его перехватил финский пограничный патруль. Он был арестован и посажен в тюрьму в Хельсинки. Там его допрашивали в течение месяца:

«Я объяснял им, что являюсь украинским националистом и стремлюсь возвратиться в Советский Союз, выполняя приказ своей организации».

Весь этот месяц атмосфера в Центре была весьма напряженной, поскольку Зоя Рыбкина сообщила из Хельсинки о возвращении моего отца из поездки с Коновальцем по Европе. Чтобы узнать, что произошло, на границу выехали Зубов и Шпигельглас. Все считали, что скорее всего моего отца ликвидировал Сушко. Тем не менее по истечении трех недель после его ареста официальному украинскому представителю в Хельсинки По-луведько поступил запрос от финской полиции и офицеров абвера «о некоем украинце, пытавшемся пробраться в Советский Союз». Между абвером и финской разведкой существовало соглашение о контроле над советской границей – любые перебежчики проверялись ими совместно. В конце концов отца передали Полуведько, который сопровождал его до Таллина. Там ему выдали еще один фальшивый литовский паспорт, а в советском консульстве оформили краткосрочную туристическую визу для поездки в Ленинград. На сей раз с пересечением границы не было никаких проблем: пограничник проштемпелевал паспорт, а затем отцу удалось улизнуть от интуристского гида, ожидавшего его в Ленинграде: «Уверен, что это вызвало настоящий переполох в отделении Интуриста и милиция наверняка была поставлена на ноги, чтобы разыскать пропавшего в городе литовского туриста».

Успешная командировка изменила положение моего отца в разведке. О результатах работы было доложено Сталину и Косиору, секретарю ЦК Компартии Украины, а также Петровскому, Председателю Верховного Совета республики. В кабинете Слуцкого, где отец докладывал в деталях о своей поездке, его представили двум людям: один из них был Серебрянский, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел – самостоятельного и в то время строго засекреченного Центра закордонной разведки органов безопасности, – а другой, Васильев, сотрудник секретариата Сталина.