Текст книги "Багдадский вор (Трилогия)"
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]
Феминизм есть сексуальная неудовлетворённость плюс гомиканизация всей страны!
Бывший партийный лозунг
Когда я пересказывал эту историю одной моей знакомой, она была страшно возмущена. По её женской логике мстить бедненькой Марджине – чудовищно и безнравственно! Чему я учу будущее поколение мальчиков! В стране и так вечный дефицит джентльменов, а мои герои нагло бахвалятся тем, как они «кинули» бывшую рабыню. Забитую женщину феодального Востока… ага, как же! То, что на совести этой «бедняжки» сорок один труп, – это, видите ли, не проблема. Она ведь защищала дом и семью своего хозяина, а это так понятно и благородно… тьфу! Женская логика меня порой просто умиляет… Ведь люди сидели себе в кувшинах, никого не трогали, выбраться самостоятельно не могли, кто ей, садистке, мешал позвать стражу и сдать всю банду тёпленькими? Нет, ей хотелось поубивать!.. Медленно, с чувством, с расстановочкой, одного мужчину за другим… Может, тётке в личном плане не повезло, может, её в детстве мальчишки задразнили, может, ещё что – без психотерапевта не разберёшь. Но если уж у тебя с головой проблемы, так иди, лечись! А убивать лучше?! Рискую прослыть ярым женоненавистником, но в той ситуации я однозначно поддерживал Льва и Насреддина. Так что считайте – нас было уже трое…
Оболенский раз пять барабанил тяжёлым кулаком в ворота, пока мальчишеский голос изнутри осторожно не вопросил:
– Кто там?
– Сто грамм! – привычно ляпнул Лев, покосился на ослика, прикусил язык и продолжил уже совершенно другим тоном: – Это я, лучший друг Али-Бабы, арабский террорист – старик Хоттабыч! Пустите переночевать и погреться…
– Никак нельзя, почтеннейший, у моего отца давно нет друзей.
– О, так не тяни время, скажи папе, что тут пришёл ваш участковый милиционер и очень хочет с ним побеседовать по поводу табакокурения некоего несовершеннолетнего сынули, – чуть изменил голос наш герой.
Мальчик за воротами подумал, но открывать не стал:
– Всё равно не могу, уважаемый. Но не беспокойтесь, госпожа Марджина сама меня накажет.
– Слушай, у меня окончательно кончается терпение, пионер… А ну, дуй и сообщи всем, что тут явился страшно суровый и праведный мулла! Если меня и после этого не пустят – я предам вас всех анафеме и упрошу Папу Римского впредь не продавать таким невежам длительные индульгенции.
На этот раз молчание длилось гораздо дольше, а новый вопрос был поистине детским и логичным одновременно:
– Так вы там все трое?!
– Ага, причём в одном флаконе, – махнув на всё рукой, согласился Оболенский. Мальчик чему-то обрадовался, убежал, а через пару минут явился доложить, что госпожа Марджина велела никого не пускать.
– Ну ни фига себе заявочки… Что, совсем никого не пускать?
– Совсем, – грустно подтвердил ребёнок. – Она сказала, никого, кроме Багдадского вора!
– Хм… тогда отпирай! – твёрдо решил Оболенский. Эта Марджина оказалась очень неглупой женщиной, и, хотя друзья предусматривали такой разворот событий, лёгкий озноб всё-таки пробежал у Льва по рёбрам. Но отважный герой, дважды сражавшийся с пустынными гулями и не уступающий дорогу самому эмиру, не мог позволить себе даже самое слабенькое проявление страха. – Я – Багдадский вор!
Ворота негостеприимного дома распахнулись в ту же минуту. Счастливый мальчик лет двенадцати, в тюбетейке, штанах и с голым пузом, приветствовал его низким поклоном:
– Салам алейкум, уважаемый. А где прочие почтеннейшие аксакалы?
– Какие прочие?!
– Старик, милиционер и мулла, вы ведь сами сказали…
– Ах, эти… – припомнил голубоглазый аферист. – Это фикция, шутка такая, чёрный юмор, понял?
– Нет…
– Ясно. Тогда они не стали ждать и ушли по домам.
– А-а… – разочарованно протянул мальчик и поклонился ещё раз, приглашая следовать за ним в дом.
Чуть пристыженная гроза Багдада ласково потрепал парнишку по плечу:
– А ты, стало быть, достойный продолжатель знаменитого рода Али-Бабов? Или Бабов?!
– Нет, мой папа был братом дяди Али, его убили разбойники. Меня тоже зовут Касим, как и папу… А дядя Али хороший, он заменил мне отца и никогда меня не обижает.
– М-да, печальная история… А тётя Марджина, она как?
Мальчик втянул голову в плечи и бросил на гостя такой затравленный взгляд, что Оболенскому стало не по себе. Они прошли через небольшой, чисто выметенный дворик к увитой зелёным виноградом беседке. Там, под навесом, его ожидал поникший Али-Баба. Неприступная, как Кронштадт, домоуправительница молча стояла рядом.
– Ха! Привет, мой изысканно печальный друг! Вот я и пришёл к тебе в долгожданные гости. И не делай вид, будто бы ты мне не рад, я всё равно не поверю! – Невзирая на бледность хозяина, Лев храбро шагнул вперёд, поднял мужичка за грудки и смачно, по-русски, одарил троекратным поцелуем. После чего обернулся к Марджине: – И тебе привет, бультерьерка! Всё спросить хотел, у тебя в роду персидских княжон не было? Так я хотел пригласить тебя покататься по речке в расписных челнах, прямо из-за острова на стрежень.
Марджина с Али-Бабой обменялись непонимающими взглядами, а кудрявый нахал, прикинув время, необходимое Ходже на вывод шехметовской стражи, терпеливо продолжил:
– Так о чём это я? О, вспомнил! Я же – гость! Эх, пить будем и гулять будем, а пора придёт – помирать будем! Только ребёнка за бутылкой не посылай, это непедагогично…
Высказавшись, Лев демонстративно присел на самую большую подушку, безуспешно пытаясь скрючить ноги по восточному образцу. Не будем врать, что это у него хоть когда-нибудь получалось… Молчание затягивалось, и мягкосердечный Али-Баба не выдержал первым:
– Салам алейкум, почтеннейший! Конечно, ты – гость, но… у нас… я не…
– Мой добрый хозяин, да хранят его небеса, хочет сказать, что Аллах благоволит к путникам и наказывает тех, кто отказывает мусульманину в гостеприимстве. Заходите в дом, господин, кушанья и щербет будут поданы вскоре. Вечером я буду танцевать для вас…
– Хачатурян. «Танец с саблями»?
– С кинжалами, – холодно поправила бывшая рабыня и, не поняв юмора, проследовала в дом.
– Эй, минуточку! – лениво задержал её Оболенский. – Через часик сюда доставят мой багаж, несколько больших кувшинов с маслом. Понимаешь намёк? Так уж ты, домомучительница, проследи, чтобы к ним никто не приближался. Мало ли чего…
– Я прослежу, – с нескрываемым торжеством в голосе обернулась Марджина, а Али-Баба вновь закрыл лицо руками. – Обязательно прослежу, почтеннейший. А то действительно – мало ли что…
– Безумец! Она погубит тебя… – Едва рабыня прикрыла за собой дверь, её бедный хозяин бросился выпихивать гостя со двора. – Беги! Беги и не возвращайся, да охранят тебя святые Муса и Джабраил!
– А пузырёк? А посидеть? А законы гостеприимства, освящённые Аллахом?! – упирался Лев – бегство отнюдь не входило в его планы.
– Глупец, она же зарежет тебя, как зарезала атамана разбойников, прикрывавшегося честным именем купца!
– Ой, да жалко, что ли?! Дай тётке выпустить пар. С купцом получилось, пусть и со мной поэкспериментирует…
– Ты что, больной, да?!
– Больной у нас – ты! Посмотри на меня повнимательнее, дубина, я похож на пацана с суицидными наклонностями?! Нет!
– Но… тогда кто ты? – бессильно опустил руки домовладелец.
– Я – Багдадский вор, Лев Оболенский! Запомнил?! И я же – твой последний шанс, ва-банк, выигрышный лотерейный билет на свободу. Второго такого уже не будет…
Али-Баба сдержанно кивнул, но в его безропотных глазах впервые загорелся огонёк надежды…
* * *
Уличные сплетни – газета для малоимущих.
И это правда
Десять всадников из мобильного отряда городской стражи высокородного Шехмета длинной кавалькадой вытянулись вдоль узенькой улочки. На их суровых лицах была написана смутная нерешительность. Конница хороша для открытого боя, где есть место разбегу и манёвру. А вот для штурма крепкого зажиточного домика, с надёжными воротами и высоким забором, подходит весьма относительно. Да ладно, откровенно говоря… совершенно не подходит! Особенно если учесть, что дом Али-Бабы с обеих сторон плотно прижимали дома таких же состоятельных соседей. На кишлачной улице и одной лошади развернуться еле-еле, что уж говорить о боевом десятке. Шехмет понял это первым, подманивая пальцем неопрятного брадобрея:
– Иди сюда, плешивый лжец! Так ты говоришь, именно в этом жилище укрывается сейчас наиподлейший Багдадский вор?
– Воистину! – важно кивнул Ходжа. – Он бежал под кров благочестивого мусульманина, взял в заложники всю его семью и грозно хохочет, угрожая им кривым ножом!
– Ва-а-а-х… – сочувственно прошелестело по колонне стражников.
– А ещё он бессовестно кушает их плов! – повысил голос Насреддин.
– Ва-а-й мэ-э…
– Вот видите, какой он страшный злодей?
– Видим, – чуть поёжился в седле глава городской стражи. – Сейчас мы спешимся, сломаем ворота, ворвёмся в дом, и там наши ятаганы решат судьбу негодяя!
– Как будет угодно моему повелителю, – поклонился брадобрей, но, словно припомнив что-то, вновь поднял глаза: – А разве великий эмир Багдада не желал видеть отступника живым у своего трона?
Многомудрый Шехмет слегка изменил решительный угол бровей:
– Что ты можешь предложить, плешивый глупец?
– Если только мне будет позволено говорить, о величавый, я бы рассказал много тайного и скрытного, ибо люди во время бритья часто распускают язык и забывают о рассудке и осторожности…
– Говори, да покороче!
– Слушаю и повинуюсь… – елейно пропел домулло, привычно вводя в свой тон нотки опытного вруна-акына. – Да будет известно благороднорождённому господину, что случайно прознал я о том, кто в нашем кишлаке покрывает воров и злодеев. Кто втёрся в доверие к простодушному мусульманину, обманул его семью, погубил брата и взял бразды хозяйства в свои преступные руки. Знай же, что именно в том доме скрывается чёрная злодейка, нарушительница Шариата, не стыдящаяся переодевать платье перед книгой Корана, – бесстыдница Марджина!
– Погоди-ка… – попытался припомнить Шехмет, – это не та храбрая женщина, что победила целую шайку из сорока разбойников?
– Та самая, о начитаннейший, – язвительно подтвердил Ходжа. – Да только скажи мне, разве хоть одна монетка из разбойничьего клада попала в руки великого эмира? Нет! Эта наглая воровка просто извела всех своих сообщников и, запугав добрейшего Али-Бабу, устроила в его доме воровской притон… Тот, кого ты называешь Львом Оболенским, прячется именно там!
– Так ты, презренный болтун, утверждаешь, что Марджина на его стороне… – Как человек, занимающий свой пост по праву, высокородный Шехмет соображал быстро. Брать штурмом дом, где засели Багдадский вор и женщина, угробившая сорок с лишним человек, – это вам не фунт изюму! Здесь понадобилась бы вся городская стража, а не жалкий конный десяток. – Я сейчас же пошлю за подкреплением!
– О храбрейший и предусмотрительнейший, сколько медных монет ты дашь бедному, глупому брадобрею, если он укажет тебе, как взять Багдадского вора?
– Ты получишь целый дихрем серебром, но если…
– Буду казнён в соответствии со всем богатством твоей фантазии, – равнодушно перебил Насреддин, делая начальству знак наклониться поближе. – Там, за углом, есть лавка старьёвщика, купи себе в ней купеческое платье и попросись на ночлег. С тобой пойду я, а десять сундуков с товарами будут нагружены на десять лошадей. Али-Баба не откажет путникам в гостеприимстве…
– А в каждом сундуке будет сидеть по моему воину! Ночью я выпущу всех, и мы захватим злодеев спящими!
– Твоя мудрость и прозорливость не знают разумных границ… – с непередаваемым оттенком полувосхищения-полуиздёвки протянул фальшивый брадобрей. – Лавка плотника находится через четыре дома по соседней улице, быть может, он продаст десять сундуков сразу.
– Мы поступим иначе, – после секундного размышления коварно усмехнулся глава городских стражников. – Я вернусь в караван-сарай и возьму всё, что мне надо, даром! А ты жди здесь…
– Воистину говорят: «Советы суслика смешны для тигра!»
После такого комплимента неподкупный Шехмет раздул щёки, вскинул подбородок и чуть тронул пятками под бока своего коня. Белоснежный арабский скакун, пританцовывая, понёс своего хозяина вниз по узкому переулочку. Кое-как развернувшись, остальные всадники припустили вслед.
Ходжа философски поковырялся в ухе, чихнул, вытер нос остатками рукава и, неспешно подойдя к дому Али-Бабы, постучал в ворота. Мальчишеский голос ответил минуты через две:
– Кто там?
– О юный отпрыск почтеннейшего семейства, не у вас ли находится в гостях знаменитый Багдадский вор?
– У нас, они с моим приёмным отцом вкушают лепёшки и шурпу.
– О ненасытная утроба, жрёт, где только может… – тихо облизнулся Ходжа и громко попросил: – Будь добр, прекрасный юноша, передай Багдадскому вору, что его товар будет доставлен через полчаса. И это будут не кувшины с маслом, а сундуки с тканями. Десять штук! Ты всё понял, мальчик?!
– Обязательно передам, – честно пообещал ребёнок.
– И пусть он там не пьёт вина!
– Что вы, уважаемый?! Аллах запрещает правоверным мусульманам употребление…
– Знаю, знаю… – отмахнулся Насреддин, разворачиваясь спиной к воротам. – Только кое-кому все эти запреты, как Рабиновичу – вентилятор! Кстати, не забыть бы спросить у Лёвы: что такое вентилятор?
Когда я работал ещё только над первыми главами этого романа, то пару раз консультировался с моим хорошим другом, известным харьковским литературоведом. Так вот, он как-то прочёл мне целую лекцию о том, что на самом-то деле в Багдаде был халиф, а не эмир. Эмир, видите ли, эмирствовал в Бухаре! Плюс ещё тенге – это именно бухарская мелкая монета, а в Багдаде якобы все расплачивались динарами и дихремами. Ну что я мог сказать? Для начала сунулся в областную библиотеку и, покопавшись в книгах, обнаружил, что мой критик совершенно прав! Потом, в тот же вечер, набрал телефон Оболенского в Москве и устроил ему разнос за такую «подставу». Лев выслушал меня с истинно танковым спокойствием и сказал, что всё это чушь! Нет, если дословно по тексту, то он выразился так: «Андрюха, не морочь мне голову, всё это – фигня! Может быть, в Багдаде и должен был сидеть твой халиф, но я сам видел только эмира. И все его называли эмиром, а уж чего там навыясняли всякие учёные и филологи-востоковеды… лично мне до лампочки! Ты кому веришь?! Твой профессор когда в последний раз был в средневековом Багдаде? Я его знаний не оспариваю, но и ты мои мемуары на склерозе не замешивай. Таньга там были! Были, я тебе говорю! Только не тенге, а именно – таньга! Я с тобой тут делюсь откровенными воспоминаниями, как редкий очевидец, а ты мне специалистов в нос тычешь… Вообще ничего не буду говорить!» Господи, ну естественно, я бросился извиняться… Книга уже как-то складывалась, оставлять её из-за мелких исторических неточностей казалось глупым, но мнение своего харьковского друга я всё же принял к сведению. По совести говоря, мне не так уж интересно, сколько правды и сколько лжи в рассказах Оболенского. Он любит и умеет приукрашивать, я об этом предупреждал. Но сама-то история от этого только выигрывала, получаясь куда более живой и интересной! Поэтому каждый вечер я открывал большую тетрадь, и волшебный Восток распахивал мне свои чарующие, сказочные объятия…
* * *
Надевающий маску теряет лицо.
Кодекс самураев буси-до
– Отец, там приехал купец с караваном, он просится на ночлег!
Али-Баба вопросительно взглянул на бывшую рабыню, та молчаливо кивнула.
– Но, сынок, разве у нас во дворе поместится целый караван?
– Не знаю, отец… Там десять лошадей с поклажей, высокий господин с очень сердитым лицом и добрый брадобрей с плешью на голове.
– Разместятся! – уверенно разрешил Оболенский, сыто откидываясь на подушках. – Это, видимо, мой товар прибыл. Можете не разгружать, сундуки и на лошадях прекрасно повисят.
– Но бедным животным надо отдохнуть, – удивился Али-Баба.
– Ничего, уже сегодняшней ночью их ноша заметно полегчает… – с нажимом произнёс Лев, адресуясь исключительно к Марджине, и она это прекрасно поняла. В её чёрных раскосых глазах мелькнуло зарево такой упоительной радости, что Оболенскому на миг даже стало жарко. – Ну, так нечего тянуть, зови дорогих гостей за стол и будь лапушкой, сгоняй за вином, я угощаю!
Женщина безоговорочно приняла из рук Багдадского вора золотой динар, попробовала его на зуб и, поклонившись, вышла из комнаты.
– О добрейший и благоразумнейший…
– Не надо титулов и грубой лести, – мягко остановил хозяина наш герой. – У меня интуиция пашет без передыху – ты ведь хотел спросить, как я намерен избавить твою хату от этой навязчивой хранительницы домашнего очага?
– Да, да… – сбивчиво забормотал Али-Баба. – Я очень ей благодарен, клянусь аллахом! Но… ей всё мало! Я дал ей свободу, дал золото, ключи от всех сундуков – ей опять мало! На днях она потребовала, чтобы я женил на ней сына своего брата…
– У-у… тётка западает на малолеток? – понимающе присвистнул Лев. – Вообще-то очень неглупый ход, если вдуматься… Пара несчастных случаев, и она остаётся молодой вдовой с богатым наследством!
– Увы мне…
– Эй, надеюсь, ты ещё не дал согласие?!
– Нет, но она требует…
– Не вздумай, пожалей ребёнка! А что касается твоей бывшей наёмной работницы, то у меня такое предвидение, будто бы после этой ночи она надолго залетит в тюрягу… «Залетит», я имею в виду – сядет, а не то, что ты подумал…
Али-Баба с надеждой взглянул на ухмыляющегося Оболенского и, пустив слезу, бросился целовать «пыль его сапог».
– Сдурел мужик! Я ж тебе не Наташа Ростова… – искренне возмутился Лев, отдёргивая ногу. Но хозяин упорствовал в проявлении своей благодарности, завязалась свалка, в каковом положении их и застал вошедший Насреддин.
– Вай дод! Лёва-джан, что он от тебя хочет?
– Сам спроси!
– Только не говори, что он первым начал…
– Слушай, ты в чём меня подозреваешь?!
– Уважаемый Али-Баба, не могли бы вы отпустить восхитительно белую ножку моего друга и выйти во двор, где вас нетерпеливо дожидается багдадский купец, изнывающий от жгучего желания у вас переночевать? – Одной длинной фразой домулло выпроводил смутившегося хозяина за дверь. – Где Марджина?
– Объект отправлен за алкоголем, а ты взял с собой самогонку?
– Нет, у меня имеется кое-что получше… – «Брадобрей» сунул руку за пазуху и вытащил крохотный бумажный пакетик. – Это гашиш, он дарит самые чувственные фантазии. Между прочим, пришлось отдать торговцу последние три динара.
– Хорошая наркота дешевле не стоит, – авторитетно кивнул Лев, чьи познания о наркобизнесе ограничивались газетными вырезками и кинематографическим ширпотребом. – Да, кстати, почему сундуки, а не кувшины?
– Сундуки безопаснее, – пояснил домулло. – Или ты, упаси аллах, решил дать возможность этой женщине ещё раз сварить в масле правоверных мусульман?
– Ну-у, может, самую чуточку…
Ходжа покосился на вальяжного Оболенского, быстро сунул в рот половинку персика и, прислушиваясь к шагам за дверью, прошипел:
– Это Шехмет! Умоляю тебя, о невежливый и сквернословящий, будь с ним поласковее!
– Я буду с ним… нежен, – томно промурлыкал Лев, потягиваясь, как огромный мартовский кот.
– Ладно, шайтан с тобой, обольстительный бесстыдник! Ответь только на один вопрос: там, в гареме, ты спал с какой-нибудь женой эмира?
– Сразу с тремя… Только почему же спал? Я, знаешь ли, очень даже… бодрствовал!
– Только могильная земля исправит горб горбатого… – прочувствованно оповестил домулло, и дверь в комнату открылась. Али-Баба с поклонами ввёл внутрь маскарадного купца. Честное слово, иного эпитета было не подобрать! Чалма поверх медного шлема, рукояти ножей, торчащие из-за голенищ, румийская кольчуга, блистающая в разрезе халата, за поясом ятаган, а длинная белая борода топорщится мочалом под чёрными усами. Чтобы окончательно быть неузнанным, премудрый господин Шехмет перевязал левый глаз чёрной тряпочкой и изменил голос.
– С-с-салам алейкум, поч-чтеннейшие! – старательно заикаясь, произнёс он. – Я самарка-ка-ндский купец Ке-керим!
– Керим, – пояснил Ходжа, все, кроме Оболенского, вежливо кивнули. А Лев в совершенно ненормальном оцепенении впился взглядом в ястребиное лицо начальника городской стражи, даже не дыша от изумления.
– Добрейший хозяин, да продлят небеса твои годы и осыпят твой дом благостями, не будет ли нам позволено сесть и насладиться беседой четверых достойнейших мужей, ибо каждому из нас есть что рассказать миру, – многозначительно выдал Насреддин, подпихивая Али-Бабу. Тот сразу вспомнил о законах гостеприимства, захлопал в ладоши, и всё тот же мальчик Касим быстренько произвёл на столе надлежащую смену блюд.
– Да простит Аллах моё нетерпение, о великодушнейший Али-Баба, но твоя доподлинная история известна всем. – Когда присутствующие уселись, «брадобрей» вновь взял нить разговора в свои руки. – Я бы мог рассказать много чудесного, но мои уста сковывает печать обета. Ибо обещал я Всевышнему не раскрывать чужих секретов и не выдавать личных тайн до тех пор, пока само Небо не призовёт души усопших к Страшному суду! Но, быть может, молодой господин с голубыми глазами и богатырской статью развлёчет нас какой-нибудь сказкой?
Лев молчал, всё так же открыв рот и не сводя глаз с напряжённого Шехмета.
– Эй! Эй, уважаемый, я к тебе обращаюсь! – Оболенский не реагировал. Поняв наконец, что все усилия пропадают втуне, домулло почтительно обернулся к так называемому купцу: – Тогда, быть может, мой спутник, благородный торговец Керим из Самарканда, поведает нам занимательную историю?
– М-м… кх… ну, я, вообще-то, не… – Чувствующий себя не в своей тарелке Шехмет не сразу вспомнил о том, что надо заикаться. – Особенных историй как бы и не было… так, мелочь всякая. Служба, разъезды, стражи… ой! Торг-говля, это… стран-ны всякие, стольк-ко интер-р-ресного, уй! Но всего н-не запомнишь… ага.
В дверь постучали, молча вошла Марджина, прикрывая лицо широким рукавом, и поставила перед Оболенским небольшой кувшин вина, литра на полтора. Именно это и сыграло роль последней капли… Лев вздрогнул, соединил в памяти Шехмета и кувшин, после чего повалился в приступе дикого и абсолютно неуправляемого хохота! Он совершенно по-детски, упоённо заливался смехом, он ржал, как лошадь на свежий анекдот, он уже едва дышал, перемежая короткие всхлипы с придушенным хихиканьем, и никак не мог успокоиться…
– Н-ну, и что же т-тут смешного… – непритворно заикаясь, звенящим от ярости фальцетом выдавил глава городской стражи, его пальцы нервно заплясали на рукояти кривого ятагана.
