Текст книги "Смута"

Автор книги: Андрей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Не мели попусту, Рябой! – Кто-то из угла лениво одернул мужика.

– А ты сиди да помалкивай! – взвился Рябой. – Одевай замок да на свой роток!

– Я тебе одену!

Из полутьмы выросла фигура дюжего мужика, он с размаха ударил Рябого кулаком по виску, тот и опомниться не успел, свалился навзничь. Мужик пристально оглядел новоприбывшего. Но ничего не сказал, ушел в свой угол.

Когда Рябой в себя пришел, то на время угомонился, молча лежал. Поначалу казалось, что спит. Но позже Тимофей услышал какое-то невнятное бормотанье. Оно становилось все громче и громче. Рябой будто молитву читал, но слова у молитвы чудные были…

– …Пошел да на свет… а зачем пошел? Кто ж путь укажет? Волосы Богородицы путь укажут.

– Кто там балабонит? – спросил спросонья недовольный голос.

– Да это Рябой.

– С кем это он?

– Да с чертом никак!

– Слышь, Рябой, попроси черта, чтоб мяса нам прислал!

– Я попрошу не мяса, а киселя. Чтоб всем надолго хватило!

– И когда тебя на дыбе вздернут? Хочу поглядеть.

– Когда меня вздернут – ты будешь уже далеко! Не увидишь!

– Тогда я сегодня тебя сам вздерну! – пообещал тот же голос.

И показалось тогда Тимофею, что говорил совсем не тот мужик, который Рябого ударил. Тот, угрюмый и молчаливый, вообще говорил мало. Но кто он и почему здесь оказался, казак до поры не знал, как не знал и о других своих соседях. Все они были люди бывалые, битые. Если что и говорили, то с тайным смыслом. И никогда сразу не поймешь, о чем они таком говорят.

Кормили здесь черствым хлебом и водой. Обычно утром бросят, как собакам, и кувшин поставят. Кто-нибудь из сидельцев по очереди выходит и нужду выносит в деревянной бадье. Потом все снова на засов – и до утра.

Время тянулось медленно. И развлечение было лишь тогда, когда новенького вталкивали. Последним таким новеньким и оказался Тимофей Медников.

Дверь внезапно раскрылась, и в полоске смутного света появилась фигура.

– Кто здесь Гришка из Клина?

– Ну я, – отозвался голос.

– Ходи сюда.

– Тебе надо, ты и ходи!

– А… вон как!

Человек повернулся и что-то сказал тем, кто стоял за его спиной, будто ожидая подобных указаний. Не прошло и пары мгновений, как в темницу вбежало несколько стрельцов, которые принялись избивать названного Григория. Им оказался тот самый мужик, который Рябого пригрел. После избиения его выволокли наружу. Дверь с грохотом захлопнулась. На время в темнице воцарилась тишина.

– А Гришку-то, похоже, прибьют, – нарушая молчание, равнодушно сказал один из сидельцев.

– И поделом ему! – вставил другой. – Нечего ломаться. Если вызвали – иди!

– Куда иди? Нешто не понимаешь? Ему идти – все равно как голову под нож положить.

– Дорога одна!

– Его пытают, чтоб на Верескуна показал.

– Ты-то откуда знаешь?

– Да знаю, – отозвался сиделец. – Он же из его шайки!

– А ты молчи! – вдруг вскинулся на него собеседник. – Или пойдешь доложишь?

– Да ты дурак, ей-богу. Мне самому – каюк. Сижу вот и жду.

– Жди, – сурово пообещал собеседник. – Каюк придет.

Потом опять долго молчали. Дверь открылась во второй раз кряду, прежний человек выкрикнул:

– Медников?

– Я.

– Выходи.

Тимофей вышел из застенка и последовал за своими провожатыми. Ввели его в большую комнату, где находилось несколько человек.

Лампы помалу чадили, и все происходящее казалось каким-то наваждением.

У одной из стен он заметил лежавшего человека и признал в нем того Гришку, которого вывели за час до него. Гришка был в крови и недвижен.

«Помер?» – пронеслось в голове Тимофея.

Один из тех, кто был здесь, повернулся от окна на стуле и уперся в него взглядом.

– Это кто?

– Да вот, Медников.

– А-а… братец, вот и ты! – как будто обрадовался ему человек, длинноусый такой, похожий на запорожского казака, взгляд неприятный, колючий. – Ну, чего скажешь?

«Таких людей только на пытку и ставить», – подумал Тимофей, а вслух сказал:

– А что говорить? Не пойму, за что забрали.

– Не поймешь, – усмехнулся длинноусый, как видно, ждавший этих слов. – Как он себя вел? – обратился он к кому-то за спиной.

– Воейкова все требовал, – ответил человек, один из тех, кто принимал его давеча в острог.

– Воейкова? Ай-яй-яй, – покачал головой длинноусый. – Самого Воейкова ему подавай! Вот тебе и ливонский пятак. А он тебе кто?

– Я служил у него, – сказа Тимофей, исподлобья взглянув на веселого приказного дьяка.

– Вот, – кивнул длинноусый, будто ждал этого ответа. – Это верно. Значит, признаешь?

– Что признаю?

– Что служил у Воейкова и сбежал. Дезертир, стало быть.

– Я ни от кого не бегал! – резко выдохнул Тимофей. – Я все жалованье сполна получил да и отбыл. Весь разговор!

– Эй, Осипов, давай сюда этого… что из Сибири прибыл, – флегматично и как-то устало приказал длинноусый.

При этих словах Тимофей сжался как пружина. Из Сибири!

Слова для одних обычные для него могут быть роковыми. Хоть не чувствовал он за собой никакой вины, но появление какого-то человека, будто знавшего его по Сибири, подействовало, как сигнал тревоги.

Но гадать долго не пришлось. Через несколько мгновений в пыточную вошел… Игнат Нарубин. Их взгляды встретились.

– Узнаешь? – длинноусый кивнул в сторону Медникова.

– А как же? Он и есть. Тимофей Медников.

– A ты узнаешь этого человека? – Дьяк повернулся к казаку.

Тимофей нахмурился, вроде как ему и неудобно было называть имя этого мужика и признаваться в знакомстве с ним.

– Нарубин.

– Вот и встретились, – заключил длинноусый с каким-то даже удовольствием.

Ему, видно, понравилось, что дело разрешалось без долгих проволочек. Перед ним лежала бумага, которую он рассматривал, повернув к свету.

– Медников… бежал из расположения… так, так… Ну, что скажешь?

– Я не убегал.

– Что, мне к Воейкову самому обратиться?

Длинноусый не сердился даже, терпеливо ждал, пока допрашиваемый дойдет до той точки, когда дальше отступать некуда, вся истина наружу вылезет. Ему было не привыкать, сколько уже вот таких прошло через его руки.

– Вот бумага, – заключил длинноусый. – А вот и человек. Что ты скажешь? – Он повернулся к Нарубину.

– Так и есть, – торопливо кивнул Нарубин. – Он… этот Медников, когда к Оби шли, он спас язычника одного, который…

– Да это старик был совсем! – крикнул Тимофей, распаляясь от такой подлости. – Зачем его убивать?

– Не кричать! – взвизгнул длинноусый, стукнув кулаком по столу. – Здесь глухих нет!

– Старик этот сказал, что Кучума не взять…

– Как так? – удивился и сам дьяк.

– Он шаманом был в этом племени, – пояснил Нарубин. – Мы с мужиками решили, что убить его надобно, чтоб заразу такую не сеял, а Медников не позволил.

– А дальше?

– Кучума мы разбили, но не взяли живьем, – торопливо пояснил Нарубин, как будто боялся, что ему не поверят. – Он по Оби ушел.

– Это мне известно, – отмахнулся длинноусый. – Ты говори по делу, что да как?

– Я и говорю… Он, Медников, язычников жалел, всячески укрывал. Татар то же самое.

– Не так было! – выдохнул Тимофей, бледнея от ярости. – Я не давал людишек почем зря грабить. А он… все золото искал, людей пытал, через это мы с ним и повздорили.

– Мы в походе! – взревел Нарубин, колыхнулась в нем прежняя злоба на Тимофея. – Я за царя!

– Ну, тихо! – снова подал голос длинноусый. – Ты… – он обратился к Медникову, но не договорил.

С пола раздалось непонятное бормотанье. Гришка в себя приходил.

– Вот еще паскуда! – выругался дьяк. – Эй, Осипов, давай этого обратно веди. А мы сейчас разбойничком займемся.

Когда Тимофея уводили, он бросил взгляд на Hapyбина. Тот блаженно улыбался, как монах, которому сам патриарх явил свою милость.

Уже ночью, когда был слышен храп сидельцев, сильно избитый Григорий подобрался к дремавшему Тимофею.

– Слышь-ка, казак…

– Чего?

– Слушай… я, когда наверху был, краем уха слыхал разговор…

Казак не мог понять, отчего это лихой человечек вдруг захотел с ним говорить? Непохоже это на него было. И потому не слишком показывал, что это его интересует. В темноте это проще было сделать. Лежишь, будто спишь.

– Да не спи!

Григорий чуть обозлился. Этот сильный мужик был обидчив не в меру. Как будто раньше сотником служил, никак не меньше.

– Чего привязался? Я тебе не Рябой.

Тимофей вспомнил, как тот обошелся с придурковатым Рябым.

– Дурак… это же тебе надо…

Григорий дышал тяжело. Видно, грудь сильно отбили. И ртом чуть шепелявил. Еще один такой допрос с пристрастием, и его можно сразу отправлять в мертвецкую.

– Они меж собой говорил о тебе, казак… там с доносом что-то не того и потому тебя убьют как-нибудь так…

– Как так?

Теперь уже Тимофей насторожился. В этих словах было что-то похожее на правду. Дезертиром он не был. И это всем известно, в том числе и самому воеводе Воейкову.

Нарубин вовремя откуда-то появился, но чудно как-то, сам бы он доноса не делал. Если бы начали по-хорошему дознаваться, Нарубин бы и сам мог попасть под пытку. Так что…

– Ну, выведут тебя и все… Потом труп сбросят куда-нибудь, хоть в Поганую лужу…

– Все-то ты знаешь… – сказал казак, но отчужденность в его голосе пропала.

– Да уж знаю.

– Тебе сильно досталось, – сочувственно произнес Тимофей, повернувшись к нему.

Этот ночной разговор сблизил их. Но жизнь каждого подходила к своему пределу.

* * *

Дверь отворилась, и двое, помедлив, спустились вниз. В руке одного из них горела свечка.

– Давай вот этого…

Стрелец грубо растолкал Медникова.

– Вставай!

– Куда еще? Ночь на дворе!

– Поговори еще!

Тимофей выбрался из темницы, и его сразу схватили под руки.

– Шагай!

Он услыхал, как сзади него выводили наверх кого-то еще. Когда вышли на улицу, оглянулся через плечо. Рядом с ним стояли Григорий и Рябой.

Рябой поежился. Мартовская ночь еще была холодна. Григорий чуть подтолкнул казака под руку.

– Помнишь, что я говорил?

– Эй там! Язык узлом завяжи, а не то отрежу!

Некоторое время шли молча. Ночная Москва обступала, нависая громадинами церквей.

Тимофей чувствовал, что наступил последний час. И выбирал момент для схватки. Им вдвоем с Гришкой на многое рассчитывать не приходилось. Но жизнь отдадут не зря.

– Куда нас? – набравшись смелости, спросил Рябой.

– Туда, где жисть твоя пойдет ручьем! – отшутился один из стрельцов. – Оголодал небось, сердешный? – в голосе его пробивались издевательские нотки.

Но старший на него прикрикнул:

– Молчи! За дорогой лучше гляди!

И вдруг из темноты ночи под ноги первому стрельцу выкатилось что-то бесформенное, чудное, не то собака, не то карлик, замотанный в тряпки.

– Чего там? – строго окликнул старший, напряженно вглядываясь в фигуру.

– Чудища какая!

Но тут чудище распрямилось, оказавшись мужичком малого роста, который резко шагнул к стрельцу, ударив его ножом в живот. И сразу, как по тайному сигналу, из темноты выскочили несколько дюжих мужиков. Завязалась короткая, но жестокая схватка. Стрельцы, не ожидавшие нападения, валились в грязь один за другим. Их убивали без единого выстрела, только топорами и ножами. Правда, у одного из нападавших была в руке сабля. Обращался он с клинком уверенно и легко, как опытный боец. Уж казаку ли, умельцу сабельного боя, этого не знать?

Но было и еще одно обстоятельство. Почудилось на миг Тимофею, что он уже видал где-то этого человека. Но где?

Старший из стрельцов упал последним, и к нему еще живому подступил, нагнувшись Григорий.

– Убивать нас вели? Ну, говори?

– Какое? За Яузу отвести хотели, там…

Он не договорил, потому как не успел придумать. В голове, как в клетке, жалкой птичкой билась мысль: «Неужто все?».

Но воровской закон суров – живых не оставлять!

– Ну, прощай тогда…

Григорий спокойно, ничему не удивляясь, как будто ждал чего-то подобного, зарезал его ножом, который передал ему один из ночных татей.

– Уходим, Верескун!

Тимофей вздрогнул, услышав это имя. Но еще более удивился он, когда понял, к кому был обращен крик. Его сосед по темнице, Григорий, только что хладнокровно убивший стрельца, быстро оглянулся, отвечая своему дружку:

– Оружие соберите! И живо!

Разбойнички умело, со знанием дела собрали все стрелецкое оружие, не забыв попутно обыскать и карманы мертвецов.

– А с этими что делать?

– Пущай идут, – сказал кто-то равнодушно.

У Тимофея отлегло от сердца. Ведь поначалу неясно было, как пойдет.

– Один из них казак, – вдруг сказал Верескун. – Нам бы он пригодился. Что, казак, пойдешь с нами?

Тимофей задумался. И тут человек с саблей, подойдя к нему, удивленно воскликнул:

– Да я его знаю! Это же он Алешку тогда отбил у москвитян!

Теперь и сам Тимофей его узнал. Как, бишь, его зовут? Денис, что ли?

– Узнал меня?

– Как не узнать?

– Это боец хороший, – Денис повернулся к Верескуну. – Не думали, что он с тобой сидеть будет.

– Про это никто не думает.

– А третий?

– Это Рябой. Он нам не нужен.

– Да вы чего, соколики? – загоношился Рябой. – Куда ж я пойду? Меня утром стрельцы разыщут и вздернут.

– Правильно сделают, – усмехнулся Верескун, от слова которого все и зависело.

Рябой переминался с ноги на ногу, ожидая решения своей участи.

– Ладно, Рябой, ступай с нами, – сказал атаман. – Но гляди! Если будешь дурить – сам придушу!

Рябой кивнул, оглядываясь, словно все еще не верил в свою свободу, но о нем уже все забыли.

– Не печалься, брат! – легонько подтолкнул казака Денис, заметив, что тот не очень-то и обрадован. – От смерти ушел!

– Это верно.

Что еще он мог ответить?

Никогда в жизни наперед не знаешь, где окажешься. Но если судьба выручила его, значит, так надо.

Они уходили по ночному городу куда-то по им известным тропкам. Слышал Тимофей и обрывки разговора Верескуна со своими.

– Как догадались? Это случай… Мы хотели тебя отбить, когда на казнь поведут. Но все время были тут, рядышком.

– Случай бог бережёт! Пожрать есть чего?

– Хо, Верескун! У нас мяса вдоволь. И чарку поднесем!

– То добро!

Тимофей оглянулся. Где-то там, в ночной Москве, оставалась Наталья, которая ждала его. Вернуться к ней нельзя. Если схватят – подведет купца. А они к нему могут прийти. Лучше самому сгинуть в неизвестности.

Григорий, вдруг обернувшийся атаманом Верескуном, хохотал над шутками своих товарищей. Темница была напрочь забыта. Он возвращался в свою обитель, где все было знакомо. И только смерть развяжет их всех от земных забот.

Глава третья
На изломе

Тишина стояла такая, что, казалось, слышен легкий шелест какого-то сверчка, спрятавшегося в глухой дыре. Но сейчас отнюдь не пора для сверчков и прочей мелкой живности.

Только-только сошел снег, и почерневшая голая земля ждала солнечного тепла. В этом краю было как-то безлюдно. И порой возникало впечатление, что здесь людей никогда и не было. Лишь спустя некоторое время низенькие дома, показавшиеся на востоке, убедили, что человеческая жизнь здесь все же имеется. Солнце пряталось за серыми рваными облаками.

Мало-помалу деревня приближалась. Но какое-то неясное темное чувство по-прежнему тяготило человека, решившего наведаться в это село.

Денис из шайки Верескуна шел по дороге, ведшей к середине деревушки, и удивленно оглядывался по сторонам. Не было слышно даже лая собак. Во всем этом чудилось что-то необычное. Куда же они подевались?

Он должен был найти товарищей, которые еще с утра подались в деревню в поисках пропитания.

Времена настали тяжелые. Царские стрельцы лютовали, лихих людишек убивали десятками, но их не убавлялось. Отовсюду прибывали все новые беглые холопы, множились, как муравьи. И поскольку урожаи в последние годы были плохие – всюду разруха и нищета. Разбойники из шайки Верескуна даже голодали, чего с ними давно уже не случалось. В темных душах зрело недовольство. И трудно было понять – кто виноват? То ли атаман потерял былую хватку, то ли и в самом деле наступал предел их земной жизни. Ведь было не раз уж говорено: во грехе добра не наживешь.

Денис вспоминал свое раннее житье-бытье, и порой сердце сдавливала тоска. Все ли он в своей жизни делал по правде?

Вдруг кто-то сзади окликнул его. Денис резко обернулся, по привычке крепко схватив рукоять сабли. На краю деревни он увидел Алешку Беца и Рябого, выходивших из-за высокого плетня.

«Этого-то еще зачем взял?» – раздраженно подумал Денис, имея в виду Рябого.

С момента появления в шайке Верескуна Рябой не раз попадал в нелепые передряги, но, к вящему удивлению разбойничков, до сих оставался жив и невредим. А ведь многие куда ловчее его ушли в мир иной. На этот счет у товарищей по шайке было особое мнение.

Рябой со всей своей дурью был как заговорен. И смерть по какому-то умыслу будто обходила его стороной.

– Дураков бог хранит! – говаривал при этом Верескун.

Что заставляло атамана держать Рябого у себя – сие оставалось тайной для всех. Может, он слегка благоволил к нему за то, что вместе сидели в темнице Разбойного приказа, может, еще за что, кто разберет? Только сам Верескун знал ответ.

А сейчас особого выбора у атамана не было. Разбойнички уходили на тот свет то гурьбой, то поодиночке, но очень верно и постоянно. Теперь подошли они к деревушке на севере от Москвы и стали в засаде выжидать. Кто, что? Вроде все спокойно. Вот и решили разжиться хлебушком.

Верескун никогда не грабил крестьян. Все еще живо в нем было чувство, привитое в юности, когда голодал и много терпел несправедливости. Но в последнее время им очень не везло. Сказывался голод. В такие дни любой готов и кожу есть, ежели найдешь.

Всюду ходили страшные слухи о том, что иные безбожные крестьяне тайком убивали людей и питались человеческим мясом. От таких слухов подозрений только прибавлялись.

И не было веры никому.

Неделю назад невесть откуда взявшиеся стрельцы порубили шесть человек, да еще двое померли от ран. Шайка редела на глазах.

Вот потому-то среди разбойников и воцарилось глухое недоверие к атаману. Это еще не проявлялось явно, не было откровенного неподчинения и своевольства. Но мужики роптали. Иные хотели идти к Москве.

– Там всего найдем! Москва богатая!

Никто не хотел и думать о том, что вблизи Москвы стрелецкие караулы зорко высматривают чужих гостей.

Особенно много говорил Куробат. Но всегда с оглядкой. Вроде он пекся и заботился о шайке, переживал за то, что давно нету у них добычи хорошей. Денис давно его натуру жадную и ненадежную разглядел, но не спешил разоблачать, терпеливо ждал, пока сам атаман слово скажет. Но Верескун упорно отмалчивался. Понимал, что разбойники держатся кое-как, чтобы не разбежаться. Хотя идти им некуда. Только на плаху.

Денис вспомнил казака Тимофея, ушедшего от них в прошлом году. Хотя Верескун и нападал только на царские обозы да на боярские терема, Тимофей все-таки ушел, не выдержал.

– Разбоем жить – не мое, – откровенно признался он тогда Денису. – Душе муторно.

– Мы ж казаков и крестьян не бьем, – попробовал убедить Денис, помня о его казачьем сословии.

– Так ведь я и царю служил.

– Э-э… царю! А кто тебя в темницу кинул? – зло рассмеялся Денис. – Она что, не царская разве?

– Это донос был.

– Донос… – по-скоморошьи кивнул Денис. – Тебя бы на том свете уже не спросили бы, зачем ты пожаловал? А это близко было…

– Мне на Дон надо, – отрезал Тимофей. – Может, еще свидимся.

Ушел он ночью тайно, про это только Денис знал.

Не мог надеяться Тимофей, что атаман так просто его опустит. Хоть Верескун и очень хорошо к нему относился. Однако в таких делах полагайся только на бога и самого себя.

Было еще свежо в памяти, когда двое разбойничков из шайки хотели молчком и тишком уйти с награбленным накануне. Они свою долю взяли и еще прихватили. Расплата была жестокой. Обоих повесили на березе.

Но, конечно, Тимофей никогда бы себе такого не позволил. Он и долю-то свою всегда брал с неохотой, вроде как навязывали ему непосильную ношу. А время какое-то проходило, и он раздаривал все товарищам. Себе оставлял самую малость. Только на жизнь.

Рябой вокруг него так и вился. Все ждал, когда кусок хороший перепадет. Но Тимофей Рябого не любил. Однажды крепко побил. Но с Рябого как с гуся вода.

После ухода Тимофея Денису тоже становилось временами как-то не по себе. Помнил он родовую кровь свою. И мать, которая была вынуждена скрываться чуть ли не всю жизнь. Темное прошлое так просто не отпускало. И проклинать вроде уже некого стало, со смертью старого царя.

А поговорить после ухода Тимофея действительно было не с кем. Разве что Алешка Бец. Тот был человеком с душой. Но Тимофей был особого склада человек. Заметно было сразу, что он хоть и молод, но кое-что повидал. Про турок рассказывал разное. Ведь он у них в полоне был, в самом Крыму. Да утек…

Денис подождал, пока Алешка и Рябой подойдут ближе.

– Тишь какая!

Алешка, похудевший, осунувшийся, глядел на друга как-то устало. Рябой и тот был подавлен. В недавней схватке со стрельцами ему чудом удалось вывернуться. Он выживал тогда, когда у других мысли путались от опасности. Было в этом человеке что-то звериное.

Чутье и не подводило. Зверя разве так просто возьмешь?

– Чего нашли?

– Мало, – отозвался Алешка, сплюнув на дорогу. – Мы с другого края зашли, а там конные.

– Кто такие? – встревожился Денис.

Не хватало еще нарваться на стрельцов. Но откуда им было взяться в такой глуши?

– Неизвестно, – пожал плечами Алешка. – Нам ожидать пришлось.

– И чего?

– Они утекли. Пошарили тут – и все. Чего-то искали. А потом ускакали насовсем. Вон теми дальними полями ушли. – Он показал рукой в сторону юга.

– Надо по хатам пройтись, – бросил Денис, хмуро взглянув на Рябого. Этот своего не упустит. А уж по пустым хатам шарить – это для него благое дело.

– Хоть бы курицу найти, – мечтательно протянул Рябой, с тоской поглядывая на деревню.

– Да что здесь такое?

Денис развел руками. Не хотелось верить, что голод так может опустошать деревни. Но другого объяснения и не было.

– Известно… – нахмурился Алексей, чуя недоброе.

Ему как крестьянину в десятом поколении по рассказам стариков были знакомы такие картины.

Рябой вошел в ближнюю старую хату, осмотрелся. Ударил в нос тяжелый дух чего-то прелого. Хатенка была пуста и уныла своей жалкой убогостью.

Вдруг кто-то будто окликнул его.

– Эй! Кто здесь?

Рябой глазел по углам, но никого не видел. В углу за печкой висела грязная простынка. Он шагнул, резко откинул материю. И обомлел.

На него смотрел старик с жидкой бороденкой. На побелевшем лице блестели неподвижные глаза.

– Ты чего? – вскрикнул Рябой, отскочив, будто его кипятком ошпарили.

А старик вроде как ухмыляется ему.

Рябой бросился вон из хаты. Летел, ног не чуял. За порогом наткнулся на Дениса. Уперся в него, как в плетень. Туда-сюда! Чувствует – воздуха ему не хватает.

– Чего, оглашенный? – Денис несильно толкнул его в грудь, заметив, что Рябой чем-то ошарашен. – Чего ломаешься?

– Там, там…

Рябой показал на хату.

– Чего там? Нашел пожрать?

Но Рябой продолжал стоять, как чучело.

Денис вошел в хату, огляделся. Сорванная простынка валялась на полу. В углу лежал мертвый старик.

Денис медленно подошел, посмотрел. Грудь не движется. И лицо, как белый мел. Помер, наверное, вчера или ночью. А поскольку никого больше в хате не было, Денис понял, что старик своих родных успел похоронить, а сам вот остался.

В хату заглянул Алексей, торопливо проговорил:

– Ничего мы тут не найдем. Мертвая деревня. Шаром покати. Кошек и тех нет. Все прибрала темная сила.

– Скоро и мы к ней отправимся, – заключил Денис, поспешно выходя за порог.

Ему на мгновение показалось, что старик смотрит на него.

А Рябой потихоньку приходил в себя.

– Чего, покойника не видал?

– Да ить он какой-то…

– Какой – такой?

Трое разбойничков стояли у хаты, думали, что дальше делать.

– К Москве надо идти, – сказал Алексей. – Чем дальше мы к северу пойдем, тем хуже. Голод везде.

– А в Москве нас ждут, – усмехнулся Денис. – Тебе стрелецкие зазубрины еще не свербят?

– Бог миловал.

– Верескун к Москве не пойдет. Людей и так мало осталось… – уверенно заявил Денис. – Ему теперь Москвы по гроб жизни хватит.

– Так, Дениска, а выбор невелик. Или стрельцы, или голод, – весело хохотнул Алексей. – Все одно – помирать.

Рябой, уяснив, что испугался покойника, вновь шагнул в хату. Хотел вещицы посмотреть, не пропадать же добру. Денис и Алешка тихо говорили меж собой, и вдруг в хате раздался истошный крик. Рябой выбежал, как ужаленный, лицо белое, точно кусок холстины. Такое впечатление, что упыря увидал.

– Рябой, как младенец, – сказал Алексей, проводив его взглядом. – Увидит ворону, думает, коршун. А кто там?

– Там один мертвец, – равнодушно молвил Денис.

Не хотелось ему вспоминать, что он почувствовал давеча.

– Чего же Рябой базлается?

– Что, ты его не знаешь?

Денис стоял спиной к порогу, а Алешка, подняв голову, вдруг застыл, глядя ему за спину. Денис уловил в его взгляде что-то нехорошее и резко оглянулся.

На пороге стоял тот самый мертвец, которого он уже видел. Только мертвец смотрел на него широко открытыми глазами. И руками чуть по сторонам водил, будто туман разгонял. И почудилось в тот момент Денису, что кто-то осторожно скребет его костистой дланью по самой спине. И от этого аж дух перехватывает!

– Чу! – вскрикнул он, чувствуя, что еще немного и та самая темная сила, о которой они недавно говорили, возьмет его в оборот. – Это еще кто такой! – Он быстро перекрестился.

– Я – Осип… – проскрежетал старик.

– Это… Осип… ты живой, что ли?

Вопрос был нелеп, но иного Дениска спросить не мог. Он же этого старика уже в мертвецы записал. И отделаться от недавнего впечатления было трудно. Ведь и правда по виду был сущий мертвец. Только вот позже посмотрел ненароком, будто с того света. От такого взгляда ума лишиться можно!

– Как видишь…

– А где все остальные?

– Кто помер, а кого… – Осип подумал немного и продолжил: – Кто выжил, на юг подались. Там, говорят, запасы еще есть…

– Тяжело вам пришлось…

– Непросто… – Осип качался, как былинка. – Пожрать есть чего?

– Так мы сами, Осип, ищем припасы…

– В деревне ничего не найдете. Собак и тех поели…

– Эх, собак… – вставил Алексей. – Мы давеча у лошадей побитых кровь пили…

– Так это ж хорошо, – мечтательно сказал Осип. – У лошади кровь, что твое вино!

– Да нет у меня вина, – отмахнулся Алексей, чувствуя, что с крестьянином говорить трудно, – и лошади нет! Давно все съели!

– А чего ж со всеми не ушел?

Денису было интересно старика расспрашивать.

– Чего не ушел? – хмыкнул старик. – А разве кто собирался? Люди, как вода сквозь сито, уходили. А я тут решил оставаться.

– Так ведь помрешь?

– Помру что так и что так, – старик пробовал улыбнуться, но какой-то страшной у него эта улыбка вышла. – Вот пока жив.

От его слов и смятенной улыбки повеяло могильным холодом.

– Уходим, Дениска!

Алексей товарища за плечо тронул. Ему вдруг показалось, что еще немного и сами они тут останутся вместе с этим чудным стариком. Но уже навек. И дороги назад не будет.

Возвращались молча. Рябой пытался что-то говорить, но Алексей зло оборвал его на полуслове. Так зыркнул, махнув рукой, что Рябой сразу затих и больше рта не раскрывал до той поры, пока они из деревни не выбрались. Когда вернулись к своим, увидели веселье на лицах. Что такое?

– Взяли мы колымагу! – радостно известил Дениса один из разбойничков, – а там и добро!

Добра было немного, но и то хорошо.

А взяли также человечка чудного. Вроде немец. Но по-русски говорить может. Одного, который также был с ним, возницу, пришлось убить, так как он не хотел останавливаться и погонял лошадей до того мгновения, пока его не поразила в спину стрела, выпущенная кем-то из разбойничков. Тогда и кони встали. Поначалу хотели и второго сразу же убить. Но тот не сопротивлялся, исподлобья разглядывая окружившихповозкуразбойныхлюдей. Верескунприказалегонетрогать. А потом и сам начал допрашивать.

– Ты кто есть?

– Ян Берген… – довольно внятно ответил тот.

Но было заметно, что выговор не наш, не русский.

– Немчура, что ли?

– Я из Голландии.

– Один черт… Здесь что делаешь?

– Я изучал географию.

– Геограхию?

– Это места, что можно на карте показать, – терпеливо пояснил чужеземец.

Был он роста выше среднего, худощавый, лет тридцати пяти. Кафтан на нем новый совсем. Приказали снять. Он снял кафтан, слегка усмехнувшись. Верескун бросил кафтан себе за спину. Кто-то сразу подобрал его. Потом все стояли в каком-то раздумье. На атамана поглядывали. Что-то было не так. Чужеземец посматривал на труп своего дорожного товарища. Может, ждал, что и его вскоре постигнет та же участь. В этом никто и не сомневался. Но Верескун не торопился. Чем-то чужеземец привлек его интерес.

А тот поглядывал на разбойничков, видя их недоумение. Слова его словно проходили мимо слуха собравшихся.

И что тут придумаешь?

– Каких картах? – нашелся атаман.

– Земли, земли! – Ян Берген поднял палец и начертил в воздухе некую линию. – Север, юг…

Он выглядел, как смешной колдун с Запада. И его ужимки смотрелись, как колдовские заклятья. Только не страшные. Кое-кого так веселье и разбирало.

– А он, часом, не того? – Один из разбойничков покрутил пальцем у виска.

– Того не того. Разве ж разберешь!

– У тебя деньги еще есть? Понимаешь?

Все, что было в кафтане, уже выгребли.

– Все отдал. Как есть. – Чужеземец похлопал себя по груди.

– Вот щебечет!

Кто-то изумленно рассмеялся.

– Где по-нашему научился говорить?

– К языкам я способный, – слегка улыбнулся чужеземец, хотя это и нелегко ему далось. – Как у вас говорят– сызмальства.

– Ишь ты…

Верескун смотрел на него. И что с ним делать?

Люди потешались, посмеивались. Знали, что скоро смерть немчуре придет. А и то развлечение! Но атаман думал иначе. Не любил он напрасных смертей.

– Отпустим его, – сказал он Денису, зная, что тот хорошо поймет его. – Что с него взять? Душу его на себя не возьму.

– Это верно…

Разбойники поняли, что развлечения не будет, и равнодушно стали готовиться ужинать. Кое-что у них теперь было.

Алексей, смеясь, рассказывал товарищам, как Рябой испугался старика.

– Он что, живой оказался?

– Живей нас с тобой!

– Рябой еще учудит, вот-вот!

Поздней ночью при свете костра голландец разглядывал спавших вокруг него разбойников. Судьба не раз сталкивала его с разными людьми, и не уставал он удивляться человеческим характерам. Этот разбойный люд в Руси был весьма свиреп. Голландец не раз присутствовал при казнях разбойников в Москве и хорошо помнил их поразительное равнодушие при этом. Казалось бы, человек стоит на пороге смерти и должен был как-то по-особому вести себя. Но нет! Эти русские разбойнички были спокойны, как будто дело шло о чем-то забавном. И их равнодушие могло показаться показным, но голландец знал толк в человеческой натуре.

Это было безразличие, в котором прошлое не имело власти над настоящим. Они умирали, потому что срок вышел. И ни до чего другого им уже не было дела.

Голландец вспоминал, как первый раз попал на Русь. Вот тогда удивлялся! И было чему…

Было это три года тому назад. Как раз теперешний царь Борис Годунов готовился стать царем Руси. Яна Бергена обворовали в Москве. А служил он тогда при своем земляке, голландском купце. Пришел он к купцу и рассказал, как было дело.