Текст книги "Смута"

Автор книги: Андрей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава вторая
Знакомство

Дом остывал, как потухшая головешка. К утру все жильцы уснули и некому было подтопить. Но ранней осенью в Москве еще было тепло. Тимофей проснулся, почувствовав жажду. Пошарил рукой впотьмах, поднялся с полатей, босиком прошел в угол комнаты. Полы холодные, ноги ломило.

Схватил ковшик, нацедил холодной воды из бочки и жадно выпил. Голова болела после вчерашнего.

Сквозь слюдяное оконце разглядел полоску пробуждающегося рассвета. Город и сам как будто смотрел на него сквозь маленькое окно. Как ему принять чужого?

Там, за окном, была волнующая неизвестность, которая манила в детстве рассказами о далеких временах, о событиях, перевернувших жизнь целых поколений и народов. Это были рассказы о войнах и бедствиях, о великом голоде и жутких опустошениях, когда обезлюдели селения после мора и люди начинали питаться человечиной. Все сходилось в этом городе, издавна служившем точкой опоры Руси.

Он долго ждал этой встречи, но теперь по странному велению судьбы город иногда вызывал раздражение. Это случалось после того, как сам уже подрос и стал воином. Но подлинной причины этого он понять не мог. Там, на Дону или в Сибири, все было гораздо проще. Он воевал, зная, что может погибнуть в любой момент. В той жизни была ясность, которой ему не хватало здесь. Оказавшись в Москве, он остро ощутил обман, колдовское наваждение, которое, быть может, будет преследовать его всю оставшуюся жизнь…

Далекие купола церквей уже отчетливо вырисовывались в расступающейся темноте.

«Стало быть, там восток…» – вскользь подумал по старой привычке казак. Сразу находить ориентиры, запоминать приметы местности – это было в крови. Где бы он ни находился – он должен был знать, как ему отсюда уйти.

Скрипнула дверь. Он резко обернулся, увидев на порожке хозяина. Тот как будто подглядывал за ним, ждал пробуждения. И вот вырос, словно из-под самого пола.

– Ты чего встал, Тимофей? – В голосе удивление.

– Воды попить.

– Это само собой, – кивнул хозяин дома купец Артемьев. – Знатно мы с тобой посидели.

– Не без этого, – согласился Тимофей и сделал еще несколько глотков. Полегчало.

Недавние мысли показались чем-то чудным, непонятным. Наверное, с похмелья. Теперь надо с хозяином толковать, хоть и не очень хочется. С купцом иногда легко было. А иногда он казался себе на уме. Может, все они такие, кто знает?

– Ты ежели совсем проснулся, так иди в горницу, я прикажу вина подать. И закуски.

Купец маячил смутной фигурой.

– Посплю еще маленько, Петр Трофимыч.

– Ну, иди спи.

Тимофей вернулся в постель, уютно закутался в одеяло. Но уже не спалось. Не думал, не гадал он, что вот окажется в Москве.

События последних месяцев быстро пронеслись в голове. Ушел он вместе с Воейковым в Сибирь воевать Кучума.

Андрей Воейков – человек известный. Смелый, решительный. Для пользы Русской земли себя не пожалеет.

Хотел воевода Тарский окончательно добить хана Кучума, который, пользуясь своим старым влиянием на вождей окрестных племен, мешал дальнейшему продвижению русских в сибирские земли. Набрал служилых людей и с ними казаков. В Сибирь отправились и ясачные люди.

Поход удачно прошел. Хоть и не смогли они поймать самого хана Кучума. Ушел он, как всегда, неуловимой тенью, был рядом, но не дался, ускользнул, как угорь. Даром, что стар стал. Когда в конце августа наши вышли к берегу Оби и напали на стан ханский, казалось, Кучум найдет здесь свою погибель. Бой продолжался с утра и до самого вечера. Побили многих из окружения старого хана – нескольких князей и мурз. Уже к ночи татары отошли к Оби и на лодках ушли в темноту. Искали Кучума, но где там? Кто-то из казаков сказал, что он утонул в реке. Этому поверили, хоть и не все. Пленников взяли с полсотни. Иных могла удивить та видимая легкость, с которой Андрей Воейков разгромил Кучума. Но это все россказни для тех, кто настоящей Сибири не видел.

Напряжение великое было. И всем хотелось, чтоб все удачно прошло. Про Ермака и смерть его помнили. И никому не хотелось промашку дать в этот раз.

Плату хорошую получил Тимофей, но тут случай неприятный вышел. Поссорился он с одним человеком, а тот из зажиточных. Игнат Нарубин. Сам Воейков его привечал. И тут чуть не дошло до смертоубийства. Нарубин был человеком жадным до чужого богатства, всякий раз, когда случай представлялся, старался урвать побольше, а если кто помешает – того без раздумий мог убить. Конечно, в сибирской земле нехристи погибали от руки русских много раз. На войне счет чужим жизням не ведут. Но это если в сражении. Ведь еще сам Ермак своим людям заказывал без надобности людишек местных не трогать. За это и смерти предавал. Однако Нарубин был хитер. Действовал так, что не подкопаешься. Уличил его Тимофей раз, другой. Но поди докажи!

Тут и над ним самим тучи начали сгущаться. Дружок один Тимофею посоветовал бежать, пока живой. Вспоминая это, Тимофей улыбнулся в темноте. Не впервой ему срываться с насиженных мест, уходить в ночи, как тать. И конца тому пока не видно.

Недалеко от Москвы в дороге он оказался неподалеку от того местечка, где обычно разбойники проезжих грабили. Вот и в этот раз остановили лихие людишки купеческий обоз.

Кое-кого убили, а самого купца захватили. Было их немного, пятеро всего. Тимофей вдруг сообразил, что может справиться с ними, если внезапно нападет. Так и вышло. Двоих разбойников он убил, одного тяжело ранил. А еще двое, бросив награбленное, утекли. Наверное, подумали, что служилые на них напали. Уж слишком уверенно неизвестно откуда появившийся мужик держал себя. Не иначе – на помощь надеялся.

Оно и к лучшему для всех. Если б не убежали, легли бы рядом с дружками на землю. А кто бы похоронил – одному богу известно.

Купец Петр Артемьев обрадовался нежданному спасителю.

– Я уж на тот свет собрался, – сказал он Тимофею. Сам был бледный, как холстина. – Откуда тебя бог послал?

– Мимо я проезжал. – Казак не знал, что отвечать.

– Я тебя теперь не отпущу.

– Да чего это? – удивился Тимофей, соображения гостевого человека ему пока непонятны были.

– А вот чего! – купец говорил как о чем-то само собой разумеющемся. – Пойдешь со мной в Москву.

– Да что я там не видел?

– Эх, друже! – улыбнулся купец, проницательно глянув на казака. – А ты бывал в Москве?

– Нет, не бывал, – честно признался Тимофей.

– А говоришь, чего не видел? Людей моих побили, видишь? Мне одному несподручно будет.

– Хорошо, я согласен, – подумав, сказал казак. – Только нам уходить отсюда быстрей надо. Варнаки могут вернуться с подмогой.

Начали они товары перетаскивать. Кое-что пришлось бросить. Купец до своего добра жадный был. С каждой мелочью носился, как нянька с младенцем.

– Удивляюсь я тебе, – сказал, глядя на него, Тимофей. – Вот ты только что под смертью ходил. А теперь трясешься, будто у тебя последнее отнимают.

– Ты, брат, хороший человек, – с теплотой в голосе ответил ему купец. – Но купцом тебе вовек не стать.

– А я и не стремлюсь.

И тут послышался им стон. Тимофей пригляделся к лежавшим на дороге разбойникам и заметил, что один из них вроде шевелится. Он-то поначалу подумал, что всех разом убил.

– Этот живой! – указал он купцу.

– Убить его надо! – крикнул Артемьев без раздумий.

– Да леший с ним, – отмахнулся казак. – И так помрет.

Добивать раненого ему не хотелось. Он и на поле боя такой же был. Когда другие бродили, раненых добивали, он уходил подальше с глаз долой. Кое-кто посмеивался над этим, но кто-то и понимал. К тому же многие, кто хорошо знал Медникова, не хотели с ним связываться. В бою он был хорош. Этого было достаточно.

– Как знаешь, – пожал плечами купец, схватив тюк с пушниной и перебросив на телегу. – Может, потом это тебе и зачтется. A может, придется пожалеть…

Сам-то он руки марать в крови не собирался. Если по правде – и не умел этого.

– Да господь с тобой! – усмехнулся Тимофей. – Он еще до темноты отойдет.

Артемьев его уже не слушал, полностью погруженный в свои заботы. Они решили отвязать двух лошадей, благо седла у него в запасе имелись. И бросить два воза. Уходить с одним возом, чтоб полегче было. Пока Тимофей, как более привычный к этому делу, седлал лошадей, купец заканчивал со снаряжением обоза.

– Эй, человече… – вновь услышал казак голос раненого. – Убей меня, чего мучить? Купчина правду сказал.

– Я тебе не помощник, – покачал головой казак, даже не обернувшись. – На том свете теперь свидимся.

Перед тем как уйти, Артемьев несколько мгновений стоял возле трупов своих людей, которых они положили около дороги. На похороны не было времени, ибо все они могли лечь рядом. Но какая от того польза?

Незавидная доля досталась христианам, хотя, как потом сказал купец, один из них был некрещеный.

– Поставлю свечку за упокой их души! – сказал Артемьев, усевшись на коня. – С богом, тронули!

«Поставишь, ежели дойдешь», – мысленно ответил ему Тимофей, оглядываясь по сторонам.

Купец знал иной путь, хоть и более кружной, но надежный. Надо было выходить на Казанскую дорогу. Но ведь и там их могла ждать засада.

Все же на этот раз им повезло. До самой Москвы дошли спокойно.

* * *

Солнце казалось чудовищно-огромным. Склоняясь к закату, оно багровело, как будто грозя опалить землю. Уж сколько раз, еще будучи мальчишкой, он наблюдал закат, удивляясь этой загадочной мощи, неподвластной человеческому разумению. Далекие предки-язычники порой не смели верить тому, что солнце может появиться вновь. И тогда смерть всему живому!

Тоска разъедала душу, как земляной червь, медленно, но упорно. Годунов временами не понимал своей тревоги. Уже третий месяц он – царь Руси. Но на деле давно уже правитель. Кто мог всерьез воспринимать Федора? Только малодушные, которые продолжали видеть в нем наследника Иоанна. Но вся суть состояла в том, что именно он, Борис Годунов, был истинным наследником русских царей. И разве не доказал он это в течение лет, прошедших после смерти Иоанна?

Федор, набожный, как монах, мало что видел вокруг себя. Долгие молитвы заполняли его существование. Ему бы кем другим родиться, не царским сыном.

После смерти его в душах многих князей и бояр царило смятение. Вдова царя, уже находясь в Новодевичьем монастыре, убеждала своего брата, что иного выбора ни у кого нет. Но он не верил. Боялся чего-то. Может, ждал знака божьего?

Когда пришли к нему в Новодевичий монастырь тогда, зимой, он вышел, внимательно наблюдая за собравшимися людьми. И на мгновение одно показалось, что разглядел в глазах иных страх. Но чего они могли бояться? Прошлого? Настоящего? Или будущего?

Прошлое – оно, как тень, незримо крадущаяся по пятам человека. Но каждый видит только то, что посылает ему бог.

Кто-то мог видеть в нем родственника Малюты, давно погибшего, но незабытого. Смерть, разрушения, казни, опала – все это продолжало существовать в памяти людской. И если он – царь, тогда все может вернуться?

Такое пересилить трудно.

Настоящее – оно изменчиво и неуловимо, хотя иногда кажется, что все при тебе. Протяни руку – возьмешь кусок хлеба.

Но истина в том, что настоящее ускользает, как песок меж пальцев.

То-то и жизнь человеческая. Вставая поутру, не знаешь, чего ждать к вечеру.

Будущее – это бездна. Бездна возможного и ничтожного. Он чувствует присутствие этой бездны ежедневно и еженощно.

Страшно другое. Увидеть свое будущее в глазах юродивого, покрытого грязью и струпьями. Разве не этого боялся его благодетель царь Иоанн?

Вспомнив про Василия, прозванного в народе Блаженным, Годунов нахмурился. Вот так царская жизнь зависит от воли какого-то нищего. А сам он верит в пророчества?

Вспомнил он, как царь Иоанн говорил с ним в Опричном дворце. Рассуждали они о судьбе человеческой. Царь много книг прочел, и о том, что в Европе делалось, знал не понаслышке. Еще когда король французский Карл, ревностный католик, в 1572 году от Рождества Христова, в день святого Варфоломея учинил жестокую расправу над сторонниками немца Лютера, царь Иоанн прознал, что было прежде знамение. И вроде какой-то астролог предсказал, что погибнет много народа. Вот так царь и судьбы своей искал продолжение. Лапландским ведьмам верил и не верил. Астрология – наука тонкая. А также и то древнее ведовство, что к христианской вере нетерпимо. Но как понять, кто говорит правду?

Царь Иоанн юродивых всегда слушал, хотя жизнь их в самой грязи протекает. Это удивительное смешение тех, кто высок по происхождению и кто низок и подл, однако в жизни получает неизмеримо больше – как по справедливости оценить? Вельский – каин. Бывший друг. А ныне кто? Веры ему нет.

Пришлось жаловать его в окольничие. А с ним и Кривого-Салтыкова, и многих иных званиями одарить. Без этого трудно начинать. Своего рода также нельзя было забыть. Степана Васильевича Годунова – в дворецкие. А Дмитрия Ивановича Годунова – в конюшие.

Знал он, что с самого начала за ним тайно наблюдают. Каждое его движение и слово взвешивают и обдумывают. Того гляди – наживешь врага и даже не заметишь этого.

Борис Годунов перекрестился. Не хватает ему той воли, что была в царе Иоанне. Ведь тот мог легко, не задумываясь, одарить человека, возвысить и унизить, как ничтожную тварь, смешать с грязью, и заставить смерть принять в муках. И все происходило так естественно, что ни у кого тени сомнений не возникало. Страх убивал любые чувства. Ему же, первому из рода Годуновых, кто так высоко поднялся, стал царем Руси, всюду мерещится недоброжелательство, тщательно скрываемое под маской благолепия и почитания.

Послышался стук в дверь. Он вздрогнул, но тут же улыбнулся. Так мог стучать к нему только один человек, его жена, Мария Григорьевна.

Она вошла, быстро оглядела комнату, будто искала кого-то, и царю на мгновение показалось, что видит он перед собой своего тестя Малюту Скуратова. Как будто тот же взгляд, одновременно и цепкий, и ускользающий. Взгляд человека, который причастен к самым сокровенным тайнам Кремлевского дворца.

Но он взял себя в руки.

– Ты бледен что-то? Уж не заболел ли? – участливо спросила Мария Григорьевна, подходя ближе.

– Мне ныне болеть некогда, любовь моя, – отозвался он, привлекая ее к себе.

Думал ли отец ее, когда выдавал замуж, что станет она царицей? В те времена и он сам, молодой парень, вдруг ставший приближенным самого царя Иоанна, чаще думал лишь о том, чтоб уцелеть в водовороте интриг, внезапных заговоров, мнимых и настоящих, в любви и ненависти которые переплетались и шли рука об руку. В каком из гороскопов, составленных знаменитыми астрологами, скрывалось его будущее?

Про это он когда-нибудь узнает.

* * *

Едва Тимофей спустился в подклет, как хозяин, будто высматривая его, сразу кликнул жену:

– Прасковья, накрывай на стол!

Отказываться не имело смысла. Знал казак, что хозяин не отстанет. Да и, если честно, других-то дел на сегодня не предвиделось.

Жена хозяина, полнотелая, веселая, прислуживая за столом, искоса поглядывала на казака. То же самое было и вчера. Тимофей взгляд осторожно отводил, стараясь не смотреть на жену купца. Он почувствовал в ее глазах не просто любопытство к новому человеку. Это был интерес женщины. И, видно, потому сама взялась прислуживать за столом, хотя могла позвать девку Нилу, которая была в купеческом доме за повара.

– Сегодня схожу, отдам Никодиму за брата, – хмелея, сказал Артемьев, наливая себе еще вина. – А ты чего не пьешь?

Он заметил, что стакан казака еще полон.

– Успею. – Тимофей отломил кусочек хлеба. – Мне по Москве походить охота.

– Это надо, – кивнул купец, – стерлядки вон попробуй, Нила у нас знатно готовит.

– Чего тебе шляться к Никодиму? – недовольно молвила жена. – Сам придет.

– Как же, брат его погиб.

– Он знал, на что шел.

– Я же его не в стрельцы звал, он мне в ездовые нанимался.

– То-то, в ездовые, – раздраженно буркнула жена, отодвигая от себя тарелку. – А сколько их по дорогам лежит? Ты брату Никодима хорошо платил, грех обижаться.

– Никто и не обижался, Прасковья. А все-таки нет теперь человека. Если я не пойду сам – молва обо мне пойдет. Честный скажет: Артемьев, как нехристь, поступил. И ко мне не пойдет. Людей верных собирать – большая забота. Ты про это не знаешь.

– Тебя и самого могли убить. – Это прозвучало как последний довод.

– Могли… – Артемьев глянул на казака, и хмеля уже не было в глазах. – Вот Тимофей помог, бог его послал.

– С этим не поспоришь. – Прасковья тоже посмотрела на гостя. – И как это ты там оказался, в толк не возьму?

– Я же вчера говорил тебе, да ты не помнишь, – поморщился купец, поднимая стакан. – Тимофей от Воейкова шел. Они Кучумку искали. Вот теперь все гнездо это сгинуло навек.

– Ты вчера много чего говорил. Ты сам-то упомнишь? Что же, убили Кучума? – В карих глазах Прасковьи мелькнуло любопытство.

– Ускользнул он. Как рыба в Оби! Махнул хвостом, и нет его. В ту ночь мы все обыскали. Но разве ж его сыщешь так запросто? Людишки после боя бегали, как тараканы. Каждого не усмотришь, – пояснил Тимофей. – Он, говорят, спрятался в дальнем улусе. Но мы взяли многих его людей.

– А чего ты от воеводы ушел? – продолжала допытываться женщина. – Мало заплатил?

Жена купца была такая, как он себе их и представлял. Хваткая, уверенная в себе. Она чувствовала, что она хозяйка в этом доме. Пожалуй, даже сам купец ей уступит. А может, просто перед гостем не хочет себя истинного показывать? Кто ж поймет?

Она обращалась к нему запросто, как к своему давнему знакомому. Если ее муж и замечал такую подробность, то, видно, не придавал значения. Тимофея же эта простота слегка задевала. Он никак не мог примериться, как ему говорить с Прасковьей. И, если отвечал, то всегда как будто не ей, а кому-то другому за столом. Купец же знай себе подливал вина. От верной смерти ушел, как не порадоваться? Он уже давно торговлю вел. Приходилось и с самим Строгановым торговать. Гостевал у них. Слышал он, что дальний предок их, Спиридон, вроде как крещеный мурза Золотой Орды, попал к татарам в плен и мучили его сильно, за измену веры и службу русским застрогали до смерти. От того и сын его стал называться Строгановым. Но это дело давнее. Теперь-то Строгановы всю торговлю на Урале в своих руках держат. По Каме-реке пройдешь. Или в Пермь подашься – всюду их люди. Везде связи. И думал порой Артемьев, чтоб и ему вот так подняться. Но пока не судьба. Ждать. Много и долго ждать нужно. Тогда и выгорит. Он снова выпил, закусывая стерлядкой. Его нынешняя жизнь, после того, что с ним случилось, стала другой казаться. В ней больше красок, что ли, появилось. Купец пьянел, чувствуя себя счастливым. Так и в запой уйти недолго.

– Он платил хорошо, – между тем уклончиво сказал казак его жене, вспоминая Воейкова. – Да и срок мне вышел уходить.

– Что же думаешь, они людей без надобности станут держать? – попробовал втолковать жене сам купец. – На дело людей наняли, а там и конец всему.

Такое объяснение казалось правдоподобным.

– Ну, как скажешь.

Она вышла за дверь. И сразу, как по команде, к ним зашли двое детей купца, погодки сын и дочь, шестнадцати и пятнадцати годов.

– Чего, Сенька, рыщешь? – ласково спросил его отец.

Было заметно, что детей он любил.

– Стерлядки хочу.

– Ешь вот да сестре дай кусок.

Дети сели на край стола, молча ели, поглядывая на старших. Потом вдруг Сенька, не по годам высокий, с густыми черными волосами, свисавшими чуть не до носа, улучив момент, обратился к гостю:

– А правда, что в той Сибири есть люди с рыбьими хвостами?

– Это кто тебе сказал? – возвысил голос отец.

– Говорят, что есть, – улыбнулся казак. – Но я не видал.

– А ты Кучума видал?

– Нет, не видал. Я его сына видел. Мы его взяли со всем добром. Воевода сказывал, что должны их в Москву привезти.

– Когда?

Глаза у парня загорелись. Его сестра, спокойная, лицом похожая на отца, отмалчивалась, прислушиваясь к беседе.

– Зимой должны…

Он припомнил разговоры об этом еще в стане Воейкова. Посмотреть там и впрямь было на кого.

– Вы, детки, идите, – сказал свое слово купец. – Нам с гостем поговорить надо.

Оставшись наедине с казаком, Артемьев чуть наклонил голову, как скворец, разглядывающий букашку.

– Ты, стало быть, Тимофей, в городе походить надумал?

– Раз уж попал в Москву.

– Это дело хорошее. Но смотри в оба.

– А чего? – улыбнулся казак. – Кромешников, слышь, давно уже нет. Кого бояться?

– Кромешников нет? – купец глянул на него задумчиво, будто и не пил вовсе. – Но люди остались. Ты что же думаешь, их всех перевели? Да и не о том речь. Опричнина – это зипун. Сменил его, надел новый. А суть в человеке осталась. Ее так просто не переведешь.

– Мудрено говоришь, хозяин.

– То-то, мудрено. При новой власти всегда ходи да оглядывайся.

– Но царь-то, он человек бывалый. Еще при Иоанне много чего делал. Имя Бориса Годунова в народе давно известно. Бывалые казаки частенько говорили, что сам Федор Иоаннович к нему прислушивается, как к отцу родному. А это чего-то стоит.

Но у хозяина на этот счет был свой взгляд.

– Много делал? – купец посмотрел на казака, как на ребенка несмышленого. Но природная осторожность не позволила ему дальше высказаться. Тимофей ему помог, это верно, но сколько людей погибло из-за своего языка? Он лишь заметил вскользь: – Бывает, слышь, Тимофей, дело делается, а что выйдет – через год узнаешь. Или через два.

– Это ты к чему?

– А к тому, – с некоторым наставлением молвил купец. – Зерно в землю бросишь весной. Но урожай только осенью соберешь.

– Пойду я.

Тимофей встал из-за стола. Разговор с хозяином утомил его.

Артемьев был человек хороший, но скучный. Была в нем какая-то приниженность. Набросили на него когда-то узду, он и рад в узде ходить. Жена его куда более свободного нрава. Хоть и негоже женщине мужу своему указывать. Припомнилось, как отговаривала она купца идти к родственникам погибших на дороге людей. Но, подумав о ней, казак нахмурился. В этой женщине сидел бес. Таких людей лучше обходить стороной.

Когда Тимофей выходил из избы, хлопнула входная дверь и навстречу ему вышла молодая девушка. Увидев незнакомого ей человека, смутилась и отвела глаза, пробормотав что-то вроде приветствия.

– Ну, чего испугалась? – шутливо сказал хозяин. – Это же Тимофей, мой друг. А это Наталья, сестра жены. Они тут с матерью поблизости живут.

– Рад знакомству, – сказал Тимофей, еще раз более внимательно глянув на девушку.

Она была немного похожа на свою старшую сестру. Но черты лица более тонкие. Если жену купца можно было назвать привлекательной, то Наталья была красива, это казак понял с первого взгляда. И уже не так хотелось ему идти в город. Сама Наталья тоже как будто замерла на несколько мгновений, но тут же опомнилась и прошла дальше. С ней о чем-то своем заговорил купец. О Тимофее вроде как забыли. И стоять здесь попусту уже не имело смысла.

Помедлив немного, он вышел во двор. В самом углу примостилась избушка-поварня. В доме не готовили, опасаясь внезапного пожара. Казак разглядел, что там кто-то копошился.

Вспомнил он вчерашний ужин. За столом тогда прислуживал человечек один малозаметный. Звали его Федот. Поутру его не было видно. Наверно, занят он был по хозяйственным делам. Наверняка привезенные товары раскладывал. Других слуг, кроме Нилы, в доме купца не было.

Пошел Тимофей по-над берегом Москвы-реки, по сторонам внимательно смотрел, людей встречных привечал.

Москва удивляла. Такого скопления домов и церквей он никогда еще не видел. Люди, как муравьи, бродили туда-сюда, и вроде никому до других дела не было. В станицах и хуторах каждый человека на виду. Никто незамеченным не пройдет. А здесь…

Еще когда приехали сюда, он все глаза проглядел, поворачивая голову то направо, то налево.

– Тимофей, голова оторвется! – рассмеялся тогда купец, придерживая лошадей.

– Не оторвется, – усмехнулся казак.

Людская суета увлекала, манила. И церкви одна краше другой. Рассказы старых казаков будто оживали в памяти. И все было так. И не так. Каждый ведь свое видит. А на другое и внимания не обращает.

– Что за река?

– Яуза, – пояснил Артемьев. – Зимой лед станет – ходи пешком. А Дон льдом покрывается?

– Не везде. Смотря какая зима.

В ту пору свирепствовали по Москве разбойничьи шайки. Одних разбойников ловили и вешали, другие на их место появлялись. Особой «любовью» пользовались шайки, где вожаками были некий Верескун и Дергач. Про них также поведал казаку Артемьев, прибавив при этом, что многое в рассказах людей переплетено до неузнаваемости, где правда, где вымысел – пойди разберись!

Дергач был атаман жестокий до крайности. Говорили, что он бывший стрелец, приговоренный к смерти. Каким-то немыслимым образом ему удалось бежать. С тех пор больше всех ненавидит он стрелецких сотников да дьяков. Нашли как-то раз зимой одного дьяка из Казенной избы, повешенного за ноги. Вороны уж выклевали ему глаза. А в другой раз сотник стрелецкий, опытный воин, вышел из дома и пропал. Нашли в овраге с пробитой головой. Но прямых доказательств того, что это люди Дергача орудуют, не было. Иной разбойник сам за другими именами скрывается. И тому смысл есть большой. Пока Дергача и людей его ищут, другие воры спокойно свои дела обделывают.

Долго бродил Тимофей по осенней Москве. От Китай-города ветер нагнал тучи, обещая дождь.

Один раз набрел он на огромное пепелище. По краям уже шли застройки. Но было видно, что когда-то в этом месте находилось что-то огромное. Может, церковь?

Он слышал, что Москву одолевали пожары. В своей жизни он видел два пожара. Один раз жарким летом сгорела половина хутора. А в другой – и всего-то несколько домишек. А здесь, он сознавал, пожар может стать страшным бедствием. Сколько домов сгорит, церквей, амбаров, сколько людей погибнет в одночасье?

– Эй, человек! – окликнул он прохожего. – Что здесь раньше-то было?

– Чего?

Прохожий, дюжий мужик с длинным носом, в старом зипуне, глянул хмуро, с подозрением.

– Я говорю, что раньше на этом месте было?

– Ты откуда свалился?

Нос нацелился на казака, как мортира.

– Не местный я.

– Это видно, – ощерил зубы мужик. – И чего дураки в Москве забыли?

– Ты, гляди, немощный, – вспылил Тимофей, сжав кулаки. – А то ведь я тебе нос твой длинный набок сворочу!

– Чего?

Мужик двинулся было к нему, но остановился, смерив незнакомца взглядом. И, видать, почуял в нем опасного противника. Хотя казак был не вооружен, но служивого человека в нем было нетрудно рассмотреть. А если это не стрелец, значит, казак. Казаки – пришлые. Им что? Они мутят по городу, пьянствуют, беспричинно людей бьют, а потом исчезают. Ищи его потом! Сколько таких было!

– Дворец тут был опричный, – сказал мужик, насупившись. Нос его как будто внутрь вдавился.

– Прямо-таки дворец?

– Говорю тебе. Давно сгорел, – мужик глазами зыркал, опасаясь, как бы его врасплох не застали. – Еще при Самом…

Тимофей понял, о ком он говорит. Хоть с тех пор много лет прошло. Мужик избегал называть старого царя Иоанна по имени. Страх жил в нем чуть ли не с самого рождения. И никакие прошедшие годы не выбьют его!

– Я, брат, малой тогда еще был, – повеселев душой, сказал Тимофей. – Про это дело не слыхал.

– И я малой был, – буркнул мужик, терпеливо ожидая, когда казак отвяжется от него. Грубить ему больше он не решался.

– А ты, слышь, земляк, где тут можно обогреться?

– Выпить хочешь? – Мужик чуть приободрился.

– И это можно.

– Вон туда иди, – мужик показал рукой. – Дом, видишь, стоит, вроде как скособочился, а за ним сразу и кабак. Ступай!

– А ты, земляк, со мной выпить не хочешь? – спросил Тимофей, ударив себя по кафтану. – У меня деньга есть!

– Выпить?

Мужик глянул на него тоскливым взглядом, в котором читалось явное желание похмелиться. Он колебался, не очень-то доверяя казаку. Но искушение было слишком велико.

– А чего? Давай! – Бухнулся, как в прорубь.

И пошел вместе с казаком, искренне убеждая себя, что только выпьет для похмелки и на этом конец.

Кабак встретил их нестройным хором голосов. Людей было еще не так много, как вечерами. Сидели тут главным образом те, кому надо было поправить себя после вчерашнего. И еще какие пришлые, вроде Тимофея.

Мужик представился ему как Ефрем. И сейчас уже не казался казаку тем недобрым человечком, что не захотел Москву показать. Сели они в углу, взяли вина по чарке.

Тимофей огляделся. Испитые, сумрачные лица, полукольцом окружавшие его, были поглощены лишь одной заботой – пить. Других они не видели и не интересовались, кто и что. В таком местечке затеряться проще простого. Вспомнил он совет купца: не слишком увлекаться.

Отхлебнул немало из чарки, улыбнулся новому знакомому.

– А ты, Ефрем, стало быть, из московских?

– Не совсем. – Ефрем чарку сильно пригубил, настроение поднялось. – Из Клина я.

– А тут чего делаешь?

– А… – отмахнулся мужик. – Много чего… Я по плотницкому делу.

– Дома строишь?

– Я и дома, и церква строил. Мне все подручно. В моих руках топор как игрушка детская.

– Хорошо.

– Еще бы! – Ефрем помолчал, глянув исподлобья. Изучающе. И решил, что сейчас можно и самому нового знакомого попытать. – А ты вот, Тимофей, откуда пришел?

– Из Сибири я сейчас.

– Прямо из Сибири? – недоверчиво протянул Ефрем.

– Из самой, – усмехнулся казак, забавляясь неверием собеседника. – Я с Воейковым на Кучума ходил. Слыхал про такое дело?

– Как же, слыхал, – уважительно отозвался Ефрем. – Только ты что-то без сабли, как обычно, казаки здесь ходят.

– Я у знакомого купца остановился. Там все и оставил.

– Добро. – Ефрем многозначительно уставился на пустые чарки.

Новый знакомец ему начинал нравиться. И чего это он сразу кинуться на него хотел? И придет же такое в голову! А ведь трезвый еще был.

– Я твой взгляд, земляк, понял, – добродушно сказал Тимофей. – Сейчас еще возьмем.

Гомон вокруг них становился все сильнее. Ефрем, захмелев, уже позабыл про свой зарок уйти из кабака после первой чарки.

– Лес там, знаешь, какой? – говорил, наклонив голову, казак. – Войдешь – назад не воротишься!

– Как же ты вышел? – пьяно рассмеялся Ефрем.

– Дурак, я один не ходил! – подмигнул ему Тимофей. – Один человек там не жилец!

– Так что ж вы Кучумку так и не взяли? Ить, говорят, он к ногаям ушел?

В голосе Ефрема слышалось некое злорадство. Хотя чему он мог радоваться – непонятно. Тимофей, однако, подобрел. И злой насмешки в словах плотника не слышал.

– Он хитрый, – поскреб пальцами по мокрому столу, как бы изображая некое ползущее существо, способное укрыться где угодно. – Если Ермака смог одолеть, вишь ты, его так просто не возьмешь, – задумался казак. – Но жизни ему мало осталось.

– Откуда ты знаешь? Ты что, пророк?

– Я не пророк! Так воевода сказал.

– А ты ему веришь?

– Воейкову? – Тимофей снисходительно посмотрел на Ефрема, чувствуя в нем земляного червя, не знающего воинской службы, а стало быть, не способного оценить поступков и действий тех, кто ежедневно рискует своей жизнью, подчас за малую плату. – Я ему верил, как отцу, это правда.