Текст книги "Смута"

Автор книги: Андрей Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– А чего ж тогда ушел?

– Я долго на одном месте не сижу, – улыбнулся казак своим мыслям. – Я птица перелетная.

За соседним столом разгоралась нешуточная ссора. Тимофей туда почти не смотрел. А Ефрем нет-нет да и глянет.

Молодой парень, чуть помоложе Тимофея, что-то упрямо доказывал своим приятелям. Но, похоже, настоящими приятелями они ему не были.

Парень поднялся было со своего места, так один, здоровый, плечистый, сразу вдарил его в лоб. Парень покачнулся, но не упал. И бросился на обидчика. Но двое других сразу подмяли его, стукнули головой об пол.

– Эй, Шпыня, ты не буянь! – крикнул кабатчик, мужик здоровый, плечистый.

Он, вероятно, знал кого-то из этих троих.

– Ничего, обойдемся, Игнат! Мы его сейчас уберем!

Трое мужиков подняли бесчувственного парня и вынесли вон из кабака. Потом как ни в чем не бывало вернулись к своему столу.

Пьянка продолжалась.

– Грей помалу!

– Зубы убери!

– На Смоленской дороге стрельцов побили.

– Эх, меня там не было…

– Тебя бы в печку засунули и зажгли! – Безудержно хохотал один из мужиков. – А дым аж над самым Кремлем!

Какой-то низенький паренек дурашливого вида, с густой копной нечесаных волос, затянул песенку:

– Как за Яузой-рекой стоит лошадь день-деньской! Кто увидит эту лошадь – тот изводится тоской!

– Наливай, кургузый!

Ефрем кинул в сторону соседей:

– Знатно гуляют!

Но Тимофей сидел, как будто протрезвев. Что-то не нравилось ему. Теперь Ефрем все больше говорил. А казак поглядывал в сторону соседнего стола. И чутким ухом своим уловил вдруг крепкое словечко…

– Этого гусака надо кончать…

В руке одного из них блеснуло лезвие ножа. В пьяной веселой кутерьме никто ничего и не разобрал. Каждый говорил о своем. Но Тимофей уже был начеку. Когда мужик с ножом, спрятанным в потрепанном кафтане, вышел за двери, казак пошел вслед за ним.

На улице уже смеркалось. Подступала долгая ноябрьская ночь. Порывы ветра трепали волосы, шапку Тимофей оставил в кабаке. Огляделся. Не сразу и понял, что побитого парня бросили не сразу за порогом кабака, а отнесли ближе к речке. Туда и шагал дюжий мужик.

Нагнулся над неподвижным телом, достал нож. Шаги за спиной заставили нервно обернуться.

– Чего ты?

Казак встал рядом.

– Чего суешься? А то гляди…

Он не договорил, привычно резко выбросив руку с ножом. Но тут же вскрикнул от дикой боли.

Нож юркнул в стылую землю, а рука переломилась пополам. Тимофей сильно ударил его в скулу, потом еще раз. Мужик как сноп рухнул наземь.

– Эй, паря? Ты живой?

Казак тормошил парня, и тот что-то пробормотал в ответ. Кровь из разбитой головы уже застывала на старом зипуне.

– Вставай, уходить тебе надо!

– Куда? – Парень качал головой, видно, плохо соображая, где он и что с ним.

– Убить тебя хотят…

– Еще чего…

«Вот связался! – с внезапной злостью подумал казак. – Теперь что с ним делать? Не тащить же на ночь глядя по Москве? Обоих заберут стрельцы».

Сзади послышались голоса. Тимофей оглянулся, увидел, как две фигуры бегут к ним. Вот еще напасть! Видать, дружки всполошились.

И оружия с ним, как назло, никакого не было. Разве что…

Тимофей нагнулся и поискал упавший нож. У них-то сабель тоже не было. А в такой драке как уж повезет.

Он стоял, ожидая московских молодцов. Но тут случилось что-то непонятное. Возле кабака происходило какое-то движение. Двое выскочили к нему, у обоих в руках сверкнули лезвия ножей.

– Демид готов! – воскликнул один, увидев неподвижного дружка.

– Не может быть! – отозвался второй, приглядевшись. – Нет, ворочается…

– Этого кончать!

– Ну, сопатый, держись!

Несмотря на кипевшую злобу, они не торопились. В этот момент парень, которого они хотели убить, приподнялся, что-то начиная соображать. Близость смерти разбудила волю.

И тут от кабака крик:

– Алешка! Ты где?

– Я здесь… – подал голос парень, пробуя встать.

У него плохо получалось. Пошатнувшись, он снова упал. Этот в драке не помощник!

Первый из кабацких мужиков кинулся к казаку, а второй сбоку заходил. Тимофей внимательно следил за обоими. И тут еще двое набежали. Но кто они?

Казак видел опытным взглядом бойца, что нападавшие не торопятся подступать к нему. Вид дружка, валявшегося в грязи с поломанной рукой, отрезвлял. Но четверо – это слишком много. «С этими уже не справиться…» – мелькнула мысль у Тимофея.

Но дальше произошло вот что. Один из новеньких кинулся к Алешке, а второй резким ударом сбил с ног одного из кабацких.

– Не робей, земляк! – крикнул он казаку.

В короткой суматошной схватке кабацкие были биты. Один из новеньких хотел воткнуть нож в лежавшего, но второй его удержал.

– Не бей, кудлатый! Нам уходить надо! Алешку подымай!

Он оглянулся на Тимофея. Несколько мгновений раздумывал, как бы взвешивая, стоит ли говорить?

– Ты кто таков?

– Человек.

– Ух ты, человек! – беззлобно рассмеялся мужик, молодой еще, наверное, одних годов с Тимофеем. – Ты Алешку знал, что ли?

– Откуда? Я в кабаке сидел, когда они его били.

– За него тебе поклон, не забудем!

Из сумеречной синевы послышался свист и голос неизвестного возвестил:

– Стрельцы идут!

– Уходим!

– Тебя как зовут?

– Тимофей.

– А я Дениска! Родом с Углича. Но новгородских кровей.

Они пропали в быстро сгущавшихся сумерках. Тимофей тоже не стал дожидаться стрелецкой расправы.

* * *

Вернулся он в дом купца уже затемно. Еле-еле отыскал дорогу. Ведь никогда здесь не бывал, да и среди стольких домов заплутать легче, чем в лесу.

Артемьев только глянул на него и тут же перекрестился.

– Что за лихо с тобой случилось, Тимофей?

– Да ничего такого.

Казак спешил сбросить с себя кафтан, запятнанный кровью.

– Вижу, что ничего такого, – купец помахал рукой перед своим лицом. – А дух-то, дух-то какой!

Сам-то он давно протрезвел.

– Выпил маленько.

– Да уж, маленько.

Артемьев смягчился. В душе он был рад, что его гость все-таки возвратился домой живым, хоть и в крови.

Когда казак разделся и молча умывался колодезной водой, купец пристально его разглядывал со спины и понял, что кровь на одежде была не его. Но чья?

– Вечерять будешь?

– Буду.

Тимофей вдруг почувствовал приступ голода и припомнил, что в кабаке закусывал не очень много.

На столе его ждала уха из щуки. И жбан браги. Хозяин сел напротив и смотрел, как ужинает казак.

Молчание затягивалось. Но Тимофею и в самом деле было неловко. Предупреждал его купец, чтоб был осторожен. А он что?

– Так ты ничего рассказывать не хочешь? – наконец обронил хозяин, в упор глянув на него.

– А чего рассказывать? – казак принял беспечный вид. – В кабаке схлестнулся с каким-то мужиком… Не помню уже и с чего началось.

– Но ты крепко его, – подначил купец, как будто поверив ему. – Крови сколько! Уж я тебя знаю!

– Видел я пепелище большое, но старое уже, – переменил тему разговора казак.

– Что за пепелище? У нас тут пожаров много бывает.

– Да сказывали, дворец там стоял царский.

Хозяин нахмурился.

– Кто сказывал?

– Прохожий.

– Они много наговорят.

– Да в самом деле.

Артемьев уже смекнул, что это Опричный дворец. Но говорить об этом не хотелось. Знал он человека одного, тоже купца бывалого, который когда-то вошел в этот дворец, да обратно не вышел. А еще про дворец в народе ходили слухи разные. Если все передать – волосы дыбом на голове встанут. Было туда три входа. На западной стороне – сплошная стена. Царь Иоанн входил во дворец с восточной стороны. И хаживали туда, как передавали шепотом, всякие вещуны, которые будущее любого человека могли узнать. И часто по ночам оттуда выносили людишек мертвых, которых потом сбрасывали в Поганую лужу. А кто они были? Кто поймет?

– Чего ж не пьешь?

– Больше не хочу.

– Это хорошо, – сказал хозяин и налил из жбана себе в стакан. – А я выпью. Чтоб крепче спалось.

– Как знаешь.

Тимофею вспомнилась утренняя гостья, но спрашивать о ней не решился. Все-таки он здесь чужой человек, даже несмотря на то, что хозяина от верной смерти спас. Но понял он одно. Если сейчас купец предложит ему остаться – он согласится без колебаний.

* * *

Борис спал тяжелым сном, когда вдруг к нему вошел царь и положил руку на плечо.

Борис вздрогнул, открывая глаза. И сразу вскочил, искоса глянув на царя. Показалось, что у того лицо потемнело, как лики святых на древних иконах, и взгляд какой-то остановившийся, неживой.

– Спишь?

– Задремал маленько, великий царь…

– А того не знаешь, что измена во дворце?

– Знал я, великий…

– Довольно, Бориска, скоморошничать! – резко оборвал его царь Иоанн. – Эй, хватайте его и в темницу!

И вот Борис уже на дыбе, и палачи выворачивают ему кости. А царь тут как тут, посмеивается:

– Что, Бориска, не ждал, что я измену распознаю?

– Не изменял я тебе, государь… – шептал Борис, и чудное дело, боли совсем не чувствовал он.

Царь наклонился к нему поближе и сказал:

– За измену гореть тебе в аду!

И вдруг Бориса прошиб холодный пот. Чего это он? Нет ведь царя Иоанна! С того света, что ли, он к нему явился?

Открыв глаза, Борис Годунов некоторое время неподвижно лежал в постели, обдумывая сон. Давно уже не снился ему царь Иоанн Васильевич. Но лицо его навеки запечатлелось в памяти, оттуда его уже не вытравить ничем. Сколько раз видел он, как пытают людей, обвиняя в государственной измене, мнимой ли, настоящей – это не имело значения. Когда-то сам царь, сильно подпив, сказал ему, что изменника найти – благое дело. Но не менее благое – найти того, кто еще не помышляет об измене, но внутренне готов к ней. Такие переходы в мыслях царя Иоанна только непосвященным могли показаться странными. Но он, Годунов, знал, откуда это пошло. Там, в этих книгах, что остались царю от знаменитой бабки его, византийской принцессы Софьи Палеолог, многое было сокрыто от любопытных глаз, невежественных и темных. Иоанн Васильевич черпал вдохновение, читая о многочисленных заговорах при дворе византийских императоров. Анна Комнина поведала о разных судьбах, возвеличивая отца своего. Но были и другие. Царь Иоанн никогда не говорил Годунову напрямую о своих пристрастиях в таком деле.

А жизнь все время испытывает человека. И нет тому конца.

Вот вчера состоялся торжественный въезд в столицу всей плененной родни последнего сибирского хана Кучума… Были там и сыновья его Асманак, Шаим, Бабадша, и совсем малые Кумуш и Молла. Жены, невестки, дочери в шубах бархатных, украшенных золотом и серебром, все ехали в резных санях, удивляя собравшийся народ своим видом.

И было все так просто, обыкновенно, как если бы не разгромлено было царство Сибирское и невидимая тень некогда грозного хана Кучума не витала над ними, напоминая о бренности человеческой жизни.

Сопровождали их всадники из боярских детей, все в соболиных шкурах да с пищалями.

А среди толпы находилось и много чужеземцев. Они видели покоренных, и уверен был Годунов, немало завидовали возросшему величию Руси. А сам Кучум, ослепший и жалкий, вроде явился в Ногайский улус с поклоном. Да те умертвили его без жалости. Вот он, конец былому величию. О том задуматься всякому монарху надо, но он промашки не допустит. Не для того все затевается, чтобы попусту сгинуть в бездне времени.

Но было еще одно, невероятное, которое омрачило ему всю прелесть торжества. Среди толпы вдруг, как тень на ясном небе, мелькнуло лицо молодого парня, мелькнуло и снова пропало, затерявшись меж многих иных лиц.

Заметил его Годунов и, бледнея, сжал зубы, словно увидел призрак. Был этот неизвестный человек как будто близнец умершего царевича Дмитрия. Глянул снова Годунов на то место, но где там! Если кто и был, разве его найдешь?

* * *

Вечером того январского дня, когда по Москве провезли родственников покоренного Кучума, в доме купца Артемьева было весело. И Тимофей, как причастный к усмирению хана Кучума человек, находился в центре внимания. Говорили вразнобой все собравшиеся за столом, но казак остальных почти не слушал, а нет-нет да и взглядывал на Наталью, сестру хозяйки. Наталья все больше молчала, но, заметив интерес к себе, вдруг спросила Тимофея:

– А что Тимофей Андреич молчит?

– Я слушать люблю, – улыбнулся ей казак, не отведя взгляда.

– Хотела все спросить вас, а неужто вы этих людей, что нынче по Москве на санях везли, там, в Сибири видели?

– Кое-кого видел… – казак припомнил тех, кого брали в плен в его присутствии.

Один из них точно мелькнул сегодня там, за спинами других. Звали его вроде Асманак. Совсем еще юноша.

И совсем не он занимал мысли Тимофея. Среди многочисленной толпы, собравшейся поглазеть на пленников рода Кучумова, он заметил своего врага, того самого, из-за которого пришлось ему уйти из войска воеводы Воейкова.

Это был Игнат Нарубин, по рождению своему казак, по природе человек, любивший находиться среди победителей, кем бы они ни были.

Не знал Тимофей, увидел ли его Нарубин, но уже само появление этого человека испортило Тимофею праздничное настроение. Ведь и он считал себя тем, кого славили сегодня в народе.

– Тимофей Андреич скромен, – пьяно ухмыльнулся хозяин. – Но я его хорошо знаю.

– Я слышала про то, как вы себя вели, когда… – Наталья сбилась, уловив недобрый взгляд своей сестры.

– Чего там, вел, – махнул рукой Артемьев. – Если бы не он, лежать мне в землице…

– Брось каркать, Петр Трофимович, – веско заметила его жена. – Кому где лежать – только богу ведомо!

Она снова с укоризной глянула на сестру, но та, обычно покорная ее воле с самого детства, в этот вечер не захотела смолчать и уступить.

– А что там еще в Сибири видали, Тимофей Андреич?

– Ну… – казак раздумывал, не зная, о каких событиях рассказать, потому как много было всего: и ужаса, и смертей, так как ни одна война не обходится без этого. Но говорить об этом не хотелось. Здесь, в доме купца, его редко спрашивали о прошлом, разве что в первые дни. Но это было даже лучше.

Однако не в этот вечер.

Наталья его привлекала всерьез, и хотелось ему сказать о многом. Но только ей одной.

– Встречал я как-то шамана одного… – медленно начал он. – Там племен много. А эти люди были не веры Кучума. Но они платили ему дань.

– Кто же он такой?

– Это у них навроде колдуна, – пояснил хозяин, хорошо знакомый с обычаями племен и Пермского края, и Сибири, а также тех, кто не признает ни веры Христа, ни веры Магометанской, а живут по глухим берегам далеких земель, тайно отправляя свои языческие обряды. – Они молятся истуканам.

– Правда? – Наталья перевела взгляд на Тимофея.

– Похоже, что так. Я особо при их обрядах не присутствовал, но как-то вечером был я в дозоре и вдруг слышу, ломится кто-то через лес, прямо на наш стан.

– И кто же это был? – Наталья смотрела во все глаза.

– Местный один паренек. Я его чуть не убил поначалу. Но когда саблю к груди приставил, он плакать начал и все зовет куда-то в лес. Я товарищей своих вызвал, стали мы его выспрашивать, но он по-русски почти не говорит, бормочет только: «Тама, тама!». И рукой все машет. У нас один был из ясачных людей, он по-ихнему понимал, поговорил с ним и нам пояснил: там кто-то умирает… А что делать? Ну, старший наш сначала и слышать не хотел. А вдруг в западню манит? Но после выделил пять человек и среди них меня и того, кто язык их понимал. Пошли мы. – Тимофей перевел дух и выпил вина. – Шли мы недолго…

Вспомнилось все, что было несколько месяцев назад…

Старик-шаман, умирающий на берегу речки, бубнил что-то на своем языке, но их толмач слова перевел.

– Говорит, Кучума не возьмете, он уйдет…

– Как не возьмем? – вскинулись мужики. – Чего он там талдычит, нехристь? Кучумку найдем и за Ермака он нам ответит!

– Кучум уйдет к ногаям. И там найдет свою смерть! – вновь перевел толмач.

– Мы его сами должны убить! – волновались мужики.

– А чего он нас позвал? – спросил тогда Тимофей у толмача.

– Он хочет, чтоб мы убили его родню, сыновей и остальных…

– Это еще зачем?

– Говорит, Кучум убил его брата и всю семью… – ответил толмач.

– Если он знает, когда умрет Кучумка, почему ему не знать, когда и остальные помрут? – засмеялся Игнат Нарубин, пронырливый мужик. – Пусть его бог и наказывает кого он хочет!

Он глазами все обсмотрел, обшарил и толкнул казака.

– У них припасов – тьма! Давай их обоих и…

Тимофей глянул неодобрительно. Но Нарубин затеи своей не оставил. Подбивал и других, но рука ни у кого не поднялась убить и так умирающего старика и его молодого родственника. Когда Нарубин сам хотел мальчонку заколоть, Тимофей под руку его ударил и саблю выбил.

– Ты чего, сарынь донская? – вскипел Нарубин. – Я тебя убью!

Вот тогда они первый раз с ним сошлись. И Нарубин отделался несколькими выбитыми зубами.

Когда возвращались, один из казаков тихо сказал ему:

– Игнат этого тебе не забудет… В первом же бою жди пули в спину…

С тех пор Тимофей Нарубина остерегался. Но и тот обходил его стороной. Видно, ждал удобного момента.

– Чего же сказал шаман?

На него смотрели внимательные глаза Натальи. Тимофей смутился из-за своей задумчивости, вроде как забыл тех, с кем сидел за столом.

– Сказал, что Кучума мы так и не возьмем.

– Вона! – восхитился Артемьев, хлопнув себя по коленке. – Выходит, он правду предрек!

Странное чувство овладело Тимофеем. Он будто услышал, что шаман его зовет, где-то тут рядом находится. Он огляделся. Но вокруг сидели только родственники купца.

– Чего потерял, казак? – пьяный купец все-таки был сметлив, все подмечал.

Но в душу заглянуть не мог. А там блуждали тени убиенных, и кровь, и слезы – все смешалось, как в жутком вареве антихриста. Вот так, убивая на войне, сам становишься нехристем, подумалось Тимофею.

И вспоминать о пережитом больше не хотелось. И Наталья женским чутьем уловила его настроение. Не стала дальше расспрашивать.

Вскоре разошлись.

Когда укладывались спать, жена толкнула хозяина в бок.

– Чего ты?

– А вот чего… – она придвинулась к нему. – Видишь, что происходит?

– А что такое?

Пьяный купец хотел спать и к разговору не был расположен.

– Наташка к нему тянется…

– Разве?

– Ей-богу!

Артемьев лег на спину, одеяло поправил. Потом спросил с видимым безразличием:

– И что такого? Пусть их, ее все равно замуж выдавать пора.

– Да ты что, с ума сошел? – жена даже на локтях приподнялась, в темноте глядя на мужа, хотя особо ей рассмотреть ничего не удалось. – Он же, Тимофей, голый, как щука. У него же ничего нет за душой! И за него Наташку?

– Он еще наживет. Он мужик справный, хороший.

– То-то, наживет, – передразнила она мужа. – Разве что ты ему подаришь?

– Я ему по гроб жизни обязан.

– Что ты все заладил, как припадочный! Обязан. Обязан! Про это наплевать и забыть! Прошлое это дело.

– Тебя там не было, вот что! – чуть озлился хозяин. – Когда смертушка тебе в глаза заглядывает – про многое задумаешься.

– А о Прохоре ты забыл?

– А чего мне про него помнить? Я Наталье не указ. Кто ей люб, за того пусть и выходит.

– Так он жених ей!

– Про это разговора меж нами еще не было. И сейчас не те времена! – прибавил он, как будто обращаясь к кому-то третьему, тому, кто когда-то мог осадить его, заставить совершить что-то нехристианское, подлое.

– Ты, вот тебе крест, умом тронулся, – сказала жена, увидев, что мужа не переубедить, и легла, закрыв глаза.

Стало ей понятно, что одними разговорами делу не поможешь.

* * *

Февральская поземка мелко кружила над обледенелой землей. Сын известного московского купца Ивана Осколкова, Прохор, как будто без дела слонялся по почти безлюдным улочкам. Редкие прохожие издалека казались какими-то карликами, смешно шагавшими по грязновато-белесым дорожкам. По наледи было непросто идти, того и гляди кувыркнешься и с ног долой. Прохор ни на кого не обращал внимания, занятый своими мыслями.

Пройдет туда-сюда, потом оглянется и снова начинает ходить кругами. Про себя он твердо решил дождаться ее в это утро. Она должна была появиться, просто ему сказала ее старшая сестра. Когда она появилась, он сразу приободрился, хотя на душе было тревожно. Все, что еще недавно казалось таким простым и обнадеживающим, ныне рассыпалось, как труха.

– Здравствуй, Наталья Семеновна!

Он снял шапку, поклонился.

– Здравствуй, Прохор Иванович, – тихо ответила Наталья, опустив голову.

– Давненько мы не виделись!

– Я уж и не помню.

В голосе ее Прохор уловил холодок безразличия. Знал он причину, но не хотелось верить. Ведь он, Прохор Осколков, не простой паренек, отец его богатый купец, и все наследство ему останется. Не привык он к отказам, но если припомнить, Наталья и раньше не слишком податливой была. Может, потому ему и нравилась больше других московских девушек на выданье.

– А хотел бы я прийти к тебе сегодня, Наталья Семеновна, ты не против?

– А зачем? – в глазах ее мелькнуло удивление.

Простой по сути вопрос сбил его с толку. Он раздумывал, не зная, как подступиться к ней.

– Раньше, бывало…

– Чего вспоминать? – девушка еле заметно улыбнулась. – Холодно, Прохор Иванович. Идти мне надо.

Он отступил с дороги, чувствуя себя жалким мальчишкой.

Наталья удалялась, пока совсем не скрылась из вида. А он все стоял, как будто не смел двинуться с места.

Какой-то мужик в потрепанном кафтанишке, чудно ковыляя, обошел его, посмеиваясь:

– Лютень-то бушует! Ой-е-е!

Видать, заметил он, что парень не в себе.

Прохор глянул на него с озлоблением, но мужичок уже и забыл про него, ковыляя дальше.

«Убью, убью!» – клокотало где-то внутри.

Он уже ни о чём другом не думал, только о мести. Но взять так просто этого заезжего парня, ради которого Наташка забыла обо всем на свете, так просто не удастся. Он слышал про него кое-что. Сам вроде из казаков, купца Артемьева из беды выручил на темной стороне, неподалеку от Казанской дороги. Ясное дело, теперь купец ради него расстарается.

Медленно двинулся домой Прохор. Когда пришел, крикнул челяди, чтоб подали вина.

К вечеру воротился домой и старший Осколков. Увидев сына пьяным, разозлился.

– Чего ты с самого утра пьешь? Заняться больше нечем? Так я найду тебе дело!

– Зачем кричать, батя… – с пьяной ухмылкой возразил Прохор. – Я и сам себе дело найду. Хочу за Каменный пояс податься. Там, в Сибири… – Он не договорил, увидев, как отец замахнулся на него.

– То-то, в Сибири! А здесь ничего уж не возьмешь, что ли?

– Откуда мне знать, – вдруг сразу обмяк Прохор.

– Знаю я твои печали! – Иван Осколков переменился в лице, даже повеселел. – Из-за девки стонешь. А пустое это!

– Да, пустое…

– Ладно, – смягчился отец, присаживаясь рядом. – Давай говори, кто тебе дорогу перешел? Вместе подумаем.

Он огляделся хозяйским взглядом.

– Эй, Оська! Тащи еще вина!

* * *

– Вон тот мужик, видишь?

– Вижу.

– Он самый и есть.

Прохор воровато огляделся, будто боялся, что кто-то знакомый увидит его за столь постыдным делом. А говорил он с человечком одним, доносчиком, которого в Разбойном приказе знали как мастера своего дела. Люди, повинные и безвинные, а подчас и не имевшие никакого отношения к ворам и разбойничкам, по его навету брались под стражу, а там и погибали, но кто про них вспомнит?

Доносчик, худой, безбровый, с маленьким осунувшимся лицом, только весело посматривал, а в кафтане лежали деньги, полученные от Осколкова-младшего.

Прохор на него глянул с надеждой. И тот кивнул свысока:

– Не сумневайся! Ты его больше не увидишь…

Тимофей шел по берегу Яузы и поглядывал по сторонам.

Весна пришла в Москву! По речке неторопливо плыли расколотые льдины. Какое-то новое, неизвестное ему ранее чувство приятным дурманом охватывало душу, когда он думал о Наталье. Никогда не думал, что найдет жену себе в самой Москве, о которой всю прежнюю жизнь только слышал… и не всегда хорошее. Москва, где тесно переплетались судьбы русских царей и всех, кто был к ним близок.

Тимофей остановился, глядя на ледоход.

Большая черная ворона уселась на край льдины, поворачивая голову то вправо, то влево. Вспомнился такой же ледоход много лет тому назад на родном Дону.

Дон река сильная и не всегда глубоко промерзает зимой. Особенно ниже по течению. Но в тот год лед прочно стоял. Ходили они с ребятами от хутора на левый берег, дорожку протоптали. Вот пошли они вдвоем с Архипом. А когда назад возвращались, Архип в трещину попал. И сразу под лед провалился.

Начал он кричать, но Тимофей не сразу понял, как к нему подобраться. Лишь позже догадался, как поступить. Сбегал на берег, там отыскал длинную суковатую жердину и с ней назад вернулся. Подал жердину и кое-как вытащил Архипа. Домой пришли мокрые и стылые. Отец Тимофея разуму поучил маленько. А что с Архипом было – не знал. Но потом, когда потеплело и уж сады зацвели, его родители подозвали к себе Тиму и дали ему немного денег. Отец Архипа по голове его потрепал.

От воспоминаний, а может, от непривычно яркого солнца у Тимофея слегка заболела голова. Архипа он спас тогда, но думал ли, гадал, что пройдет время и старший брат того запрет его в сарае, чтоб поутру… Что бы он с ним сделал?

Матвей Ширшов сказал, что хотел убить, может, и убил бы… Родителей их к тому времени уже не было в живых. Тимофей огляделся и вдруг заметил, что к нему идут трое стрельцов. Поначалу не поверил даже. Может, они просто по берегу гуляют? Но когда они близко подошли, все сомнения развеялись.

– Тимофей Медников? – спросил один из стрельцов, высокий, худой, с низким лбом и маленькими глазками, смотревшими недобро.

– Он самый.

– Ступай с нами.

«Как это он меня узнал?» – мелькнуло в голове.

– Это еще зачем?

Нужно было потянуть время, понять, что да как.

– Ступай, там узнаешь.

– А я сейчас хотел узнать, – с принужденной веселостью возразил Тимофей, хотя на душе стало тревожно.

Не чувствовал он за собой никакой вины, но стрельцы знали, кто он, и это настораживало.

– Так ты упрямиться?

Высокий стрелец положил руку на рукоять сабли. Двое других напряглись, готовясь к возможному отпору.

«Э-э… да дело серьезно!» – подумал с тревогой Медников, продолжая раздумывать.

– Так ты идешь?

– Что же делать, иду.

Сопротивляться было бессмысленно. Хотя он мог бы и попробовать. Но веская причина остановила его. Стрельцы знали его по имени, и, стало быть, наверняка знают, где он живет. Купец Артемьев к его делам непричастен. И Наталья…

Тимофей отдал саблю и последовал со стрельцами.

Привели его в длинный дом, а там – подвал. Стрелец, стоявший у входа, погремел ключами, открыл дверь.

Тимофей шагнул внутрь и сразу нагнул голову. Потолок был низкий. Его свели вниз, откуда доносился глухой многоголосый говорок. Так он оказался в темнице.

* * *

Наталья напрасно прождала Тимофея до самой ночи. Что могло случиться? На ночь глядя идти никуда не следовало, но ждать до утра не было сил. Тревога угнетала.

Мать ничего не говорила, только поглядывала из своего угла. Вдруг раздался тихий стук в дверь.

– Кто там?

– Это я, Петр Трофимыч.

Впустили купца, который выглядел неважно.

– Тимофей не заходил?

– Не-ет…

– Куда-то он пропал с утра, а должен был вернуться засветло.

«Тимофея нет у Артемьевых! – подумала Наталья.

И все это время не было. Он должен был прийти к ней еще до обеда. И если сказал – придет, обязательно сделал бы. Что помешало?

– Я уж думал, загулял где… – размышлял вслух купец, ощупывая девушку взглядом. – Но он последнее время никуда. Ты когда его видела?

– Да вчера.

О своем разговоре с Медниковым распространяться не стала. Но понимала, что муж сестры обо всем и так знает. Их отношения потихоньку шли к свадьбе. И вот…

– На Тимофея непохоже, – сказал Артемьев, убедившись, что Наталья сама не понимает, куда пропал казак. – Может, случилось что?

Наталья только покачала головой, говорить не было сил. Предчувствие чего-то темного, страшного вдруг охватило ее. Купец посмотрел и понял, что разговора у них не получится. Задерживаться он не стал. Хлопнула дверь. Наталья осталась наедине с молчаливой матерью.

А Тимофей не пришел домой и на следующий день.

Прошло три дня с его исчезновения, когда сестра Натальи послала к ней мальчонку. Наташка оделась мигом и выскочила на улицу, как чумная. Уже перед домом Артемьевых ее встретил Прохор Осколков.

– Здравствуй, Наталья Семеновна!

Не хотелось ей говорить с ним, не время.

– Ой, Прохор Иванович, мне к сестре надо, пусти.

– Да подожди ты… – Прохор удерживал ее за плечо. – Дай сказать.

– Да что надо? – Она вскинула на него злые глаза.

Прохор даже опешил в первое мгновение. Никогда не видел ее такой разъяренной.

– Если казака ждешь, то напрасно! – сказал, как выстрелил.

– Отчего это?

Наталья смотрела на него с удивлением, точно впервые видела.

– Он не придет.

– Откуда знаешь?

– Люди сказали…

– Что за люди?

– Да чего ты, Наталья Семеновна, в самом деле? – он попытался образумить ее. – Кто такой этот Медников, пришлый человек? Ты его хорошо знаешь?

– А ты?

Она отвечала хлестко, готовая дойти до конца в поисках правды. Только и в самом деле не знала, какой может быть эта правда.

– Я о нем только слыхал. Он в Сибири плохие дела совершил.

– Не верю я.

– Ты не веришь – другие поверят. – Прохор как будто обретал себя, чувствуя неуверенность девушки. – Это не наше с тобой дело, вот что я скажу.

– А ну пусти! – она резко оттолкнула его, шагнув в направлении дома Артемьевых.

– Там тебе то же самое скажут!

Осколков глядел ей вслед, подивившись тому, как быстро может меняться человек. Еще недавно она разговаривала с ним, не поднимая глаз. И вот… Но время еще есть. Он подождет.

Но Наталья напрасно надеялась, что купец расскажет ей, куда подевался Тимофей Медников. Он лишь сказал:

– Пропал Тимофей. И я боюсь за него.

– Да что он сделал такого?

– Он много чего мог сделать. Ведь я знал его всего несколько месяцев.

– Но я не верю.

– Тебе, дева моя, верить не верить, пустое дело. Жить дальше надо.

– Осколков что-то знает, – мстительно проговорила девушка, припоминая недавний разговор с ним.

– А если и знает, так что? Его отец дорожку в Кремль протоптал. И не дай нам бог перейти его дорожку!

С тем, что Тимофей уже не вернется, он смирился.

* * *

От ночного кашля, слышного из каждого угла этой обители зла и несчастий, поначалу он спать не мог. Казалось, кашляли все. Потом привык, притерпелся, но все равно спал плохо, урывками. В темнице Разбойного приказа сон был тяжелый, с кошмарами. И казак только об одном думал: как это его угораздило попасть сюда? За что? За какие грехи? Он мучился сомнениями и догадками, но ни одна не была верна. Истина открылась ему не сразу. Ее пришлось выстрадать.

– Тебя за что? – спросил его в первый же день сосед, худющий такой мужик, брови кустистые, глаза навыкат, лицо в черных рытвинах.

– Сам не знаю.

– О-о… – не то с презрением, не то с одобрением промычал мужик. – Он не знает. И никто здесь не знает.

– А ты-то знаешь?

– Я знаю. А как же?

– И за что же?

– Известно за что, шла кума по воду, оказалось – под воду! Вона! – Лицо мужика искривилось в беззвучном смехе. Видно, больше всего на свете он любил потешаться над собственными шутками.