Текст книги "Танковая атака"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Мотор спасательного вельбота Глеб вывел из строя заранее. Когда заложенный в машинном отделении заряд взрывчатки разрушил судовой дизель и пробил в днище приличных размеров дыру, у команды и пассажиров «Стеллы ди Маре» осталось еще довольно времени, чтобы спокойно, без паники и давки, спустить вельбот на воду и покинуть тонущий сухогруз. До находящегося в пределах прямой видимости берега они могли дойти и на веслах, а вот гоняться в темноте за одиноким пловцом, который поднес им такой подарочек, без мотора было бы затруднительно. Возможно, обозленный срывом крупной сделки Пагава и предпринял такую попытку, но Глеб в этом сомневался: Ираклий Шалвович был человек разумный, здравомыслящий и, как всякий профессиональный игрок, умел не только обеими руками сгребать со стола фишки, но и проигрывать.

Стармеха дядю Петю по телевизору не показали. Возможно, он просто не попал в кадр, но Глеб подозревал, что причина в ином: взрыв произошел в машинном отделении как раз во время дяди Петиной вахты, и шансов уцелеть у него было немного. Это было довольно грустно, но Глеб не хотел себя обманывать: стармех подписал себе смертный приговор уже давно – в тот самый день и час, когда дал согласие на сотрудничество с «компетентными органами». После преднамеренной поломки судовой машины и последовавших за нею событий с участием моториста Молчанова, который был взят на борт не без протекции дяди Пети, Пагава все равно бы его пристрелил, предварительно выпытав все, что он знал. Взрывчатку, которая его прикончила, на борт пронес он же – кто-то передал ему тяжелую сумку, и он протащил ее на корабль и спрятал, где ему велели, даже не удосужившись заглянуть внутрь. Круг совершенных под влиянием обыкновенной трусости и глупости необратимых поступков, таким образом, замкнулся; каждый сам виноват в своей смерти, гласит восточная мудрость, и в отношении дяди Пети это было верно на все сто процентов.

По крайней мере, этим можно было утешаться, если закрыть глаза на то, что стармеха втянули в эту историю, умело манипулируя им при помощи старых, как мир, отработанных до совершенства технологий – втянули, использовали, как одноразовый инструмент, и похоронили на дне теплого Аравийского моря вместе с двумя десятками танков и ржавым сухогрузом. Да, и еще с грузом пшеницы, без которого кто-то где-то имел вполне себе реальную перспективу протянуть ноги с голодухи.

Глеб покосился на мини-бар, но, подумав секунду, решил воздержаться: он находился в гостях у человека, которому вряд ли стоило полностью доверять, так что расслабляться было рановато. К счастью, предусмотрительный хозяин сообразил на всякий случай присовокупить к угощению пачку сигарет и зажигалку. Глеб ободрал с пачки целлофановую обертку, отыскал пепельницу и закурил, глядя в окно, за которым в кромешной темноте тихонько плескалось, омывая плоский песчаный берег, Аравийское море.

Выкурив сигарету на три четверти, он погасил окурок и вооружился телефонной трубкой. Говоривший на ломаном английском сонный оператор установил соединение, и в трубке один за другим потянулись длинные гудки. После четвертого или пятого трубку сняли – человек, которому звонил Глеб, либо держал телефон на прикроватной тумбочке и спал достаточно чутко, либо еще не ложился. Второе казалось более вероятным: было всего около часа пополуночи, а дипломаты по долгу службы обязаны вести активную светскую жизнь. Особенно это касается атташе по культуре, совмещающего свои обязанности с работой резидента российской внешней разведки. Такому человеку должно быть не до сна. А раз должно, значит, так оно и есть, иначе на его месте в российском консульстве в Сане давно сидел бы кто-то другой, менее сонливый и более энергичный.

– Хэлло? – с полувопросительной интонацией осторожно произнес в трубке мужской голос.

Судя по этой осторожности, господин атташе по культуре относился к своим обязанностям резидента достаточно серьезно. Высветившийся на дисплее мобильного телефона номер, с которым до этой ночи его почти наверняка ни разу не соединяли, он явно помнил наизусть, как и то, что означает этот поступивший в неурочное время звонок, иначе просто не ответил бы на вызов. У Глеба гора упала с плеч: отсюда до Саны было уже буквально рукой подать, километров двести или около того – пустяк для мчащегося по гладкому скоростному шоссе современного автомобиля. И, коль скоро проводник российской культуры в широкие массы арабской общественности не забыл о своих вторых и главных обязанностях, Глеб, можно сказать, был уже одной ногой в Москве.

– Алло! Алло, кто это? – пьяным медвежьим голосом зарычал он по-английски. – Позовите к телефону тетю Роуз! Миссис Шульман, я имею в виду… Надеюсь, она не забыла, что ее племянница Джесси выходит замуж? Завтра репетиция свадьбы, мама волнуется, невеста в слезах… Где тетя Роуз? Надеюсь, с ней все в порядке?

– Вы ошиблись номером, – с оттенком вполне законного раздражения произнес господин атташе фразу, которая в данном случае являлась кодовой. И во избежание путаницы а-ля «Бриллиантовая рука» добавил: – Тем не менее, поздравляю. Мысленно буду с вами.

– Зачем же мысленно? Присоединяйтесь, старина! – с пьяным радушием предложил Сиверов.

– Я подумаю, – пообещал атташе и прервал соединение.

Дело было в шляпе. Глеб повесил трубку, выкурил еще одну сигарету, а потом погасил в номере свет, уселся в удобное кресло у окна и, ощипывая виноградную гроздь, стал терпеливо ждать утра.

* * *

Они прошли пронзающим толщу насыпного вала сводчатым коридором. Несмотря на то, что владелец данного объекта недвижимости явно не бедствовал, отделкой коридора он пренебрег – надо полагать, нарочно, для создания у своих гостей соответствующего настроения. Голые бетонные стены со следами дощатой опалубки, тянущиеся вдоль них на высоте человеческого роста пучки толстых силовых кабелей и укрепленные на потолке через равные промежутки лампы в забранных стальной сеткой матовых плафонах создавали полное впечатление пребывания в каком-то военном бункере.

Провожатый в немецком френче (или в чем-то, пошитом на его манер) лязгнул массивным запором, крутанул литой чугунный штурвальчик и, навалившись, распахнул тяжелую стальную дверь. В глаза ударил солнечный свет, и оперативники, переступив высокий порог, увидели перед собой обрамленное неровной стеной леса, голое, чуть всхолмленное пространство, поросшее высокой чахлой травой и кустарником. Искусственный земляной вал, в который был заглублен хрустальный дворец господина Кулешова, загибался подковой в сторону полигона, и, подняв взгляд, капитан Зернов увидел ровными рядами выстроенные на концах этой подковы танки – слева, судя по характерным угловатым силуэтам, немецкие, а напротив – русские. Танки стояли на гребне вала, одинаково подняв к небу длинные хоботы орудийных стволов, как на открытой площадке военного музея. Глядя на них снизу, было трудно отделаться от ощущения, что находишься именно в музее или на территории какого-то мемориального комплекса, уж очень величественно, как настоящие памятники, они смотрелись в этом выгодном ракурсе.

Справа Зернов насчитал один ИС, один КБ, две «тридцатьчетверки» и легкий танк довоенного производства – консервную банку с мелкокалиберной пушчонкой, каким-то чудом уцелевшую в мясорубке первых месяцев войны и дожившую до наших дней. Смотреть налево оказалось не в пример интереснее – потому, наверное, что немецкие танки, в отличие от «тридцатьчетверок» и ИСов, не торчат на постаментах чуть ли не в каждой деревне, не так намозолили глаза и до сих пор вызывают живое, немного опасливое любопытство. Зернов мысленно упрекнул себя за недостаток патриотизма, но тут же возразил себе: патриотизм тут абсолютно ни при чем. Не станешь ведь, в самом деле, обвинять в его отсутствии посетителей зоопарка, которым интереснее смотреть на носорога, чем на корову, или на павлина, чем на петуха!

«Немцев» тоже было пять – легкий Т-III, два «тигра», «пантера», издалека очертаниями напоминающая «тридцатьчетверку», и гигантское бронированное чудище, заметно превосходящее размерами соседей, с непомерно длинным хоботом орудийного ствола.

– Неужели «королевский»? – ахнул Зернов.

– Уникальный экземпляр, – кивнул похожим на утиный нос козырьком вермахтовского кепи Анатолий Степанович, – жемчужина коллекции. Но как боевая машина – так себе, серединка на половинку, гораздо хуже обычного «тигра». Броня, считай, неуязвимая, орудие – самое мощное за всю историю той войны, при удачном попадании с пяти километров насквозь пробивало танковую броню. А движок от того же «тигра», и это при двадцати тоннах разницы в весе! В результате ни скорости, ни маневренности, постоянные поломки подвески и ходовой, перегрев двигателя – вплоть до заклинивания коленвала и даже возгорания… Известен случай, когда группа «королевских тигров» даже не успела толком вступить в бой – увязли на луговине под перекрестным огнем, и, как говорится, ни тпру, ни ну. Несколько сожгли на месте, а из двух экипажи просто драпанули, бросив все, вплоть до секретных техпаспортов, хотя по инструкции должны были уничтожить машины…

– Сто седьмой тоже там? – вернув увлекшегося Анатолия Степановича с небес на грешную землю, прервал лекцию прагматичный капитан Самарцев.

– Нет, – возразил провожатый, – сто седьмой чуток подальше. Не понимаю, на кой ляд он вам сдался. Охота была по кочкам трястись!

– Служба, – со значительным видом изрек Самарцев.

Зернов промолчал. Ему активно не нравилось олимпийское спокойствие, с которым и Кулешов, и этот ряженый пленным фрицем Анатолий Степанович согласились предъявить им искомую единицу боевой техники. Они либо пребывали в блаженном неведении по поводу того, что творится прямо у них под носом, либо, что представлялось куда более вероятным, тут крылся какой-то подвох.

– Ладно, вам виднее, – не стал спорить провожатый. – Сейчас ребята подгонят Вилли, и поедем. О, да вот и они!

«Вилли» оказался немецким полугусеничным бронетранспортером. Угловатый стальной кузов был разрисован камуфляжными разводами, на дверцах красовались обведенные белым черные равноконечные кресты, над кабиной, опустив вниз одетый в дырчатый кожух ствол, будто принюхиваясь, торчал пулемет. Волоча за собой клубящийся хвост пыли, бронетранспортер живо выкатился из-за левой, «немецкой» оконечности вала и лихо затормозил перед выходом из потерны. Из кабины выбрался тщедушный мужичонка в промасленном комбинезоне, кивнул Анатолию Степановичу и, забрав грязноватую тряпку, которую подстилал под себя, чтобы не запачкать сиденье, неторопливо зашагал в обратном направлении.

– Прошу, – сказал Анатолий Степанович, – занимайте места согласно купленным билетам.

И подал пример, усевшись за руль. Зернов забрался в кабину и сел рядом, а Самарцев вскарабкался в открытый железный кузов.

– Ух ты, «МГ сорок два»! – воскликнул он с восхищением человека, знающего толк в стрелковом оружии. – Гляди-ка, и лента полная… Неужели рабочий?

– Вроде того, – сказал Анатолий Степанович, включил передачу и дал газ.

Спрятанный под скошенным вниз пятнистым бронированным капотом движок взревел, гусеницы ответили переливчатым металлическим лязгом, и разговаривать стало затруднительно. Зернов оглянулся на потерну – вернее, на поросший зеленой муравой земляной вал, в толще которого скрывался выстроенный в стиле хай-тек особняк со стеклянным фасадом. Капитан вдруг понял, зачем понадобилось закапывать современное комфортабельное жилище в землю, лишая его обитателей солнечного света. Солидные размеры танковых полигонов объясняются, в основном, тем, что на них проходят стрельбы. Паля по мишеням, танкисты стреляют обыкновенными железными болванками, дальность полета которых, в отличие от фугасного или бронебойного снаряда, отрегулировать невозможно. Не встретив на своем пути препятствий, болванка может улететь в среднем на двадцать километров, но известны случаи, когда она преодолевала все сорок.

Удачно попав в борт танка, болванка способна пробить броню. А прошить навылет дом, независимо от того, в каком именно стиле он построен, для нее и вовсе пара пустяков. Тысячи кубометров земли, под которыми господин Кулешов похоронил свой особняк, прозрачно намекали, что здесь, на полигоне, в полной исправности и постоянной готовности к бою пребывает не только полугусеничный «Вилли» и установленный на нем MG-42. Значит, деревенский Кулибин, владелец жестяной самодвижущейся копии «тигра», не врал, пытаясь отвести от себя подозрение, когда утверждал, что на старом танковом полигоне творятся чертовски интересные дела…

Железного «Вилли» швыряло и мотало из стороны в сторону на ухабах, как лодку в штормовом море. За кормой клубящейся грязно-желтой стеной стояла пыль; броневой щиток, закрывающий ветровое стекло, был поднят, и Зернов видел рывками ползущую навстречу машине исполосованную глубокими следами гусениц, изрытую воронками, как после масштабной артподготовки, землю. Анатолий Степанович гнал напрямик, без дороги, бронетранспортер то и дело опасно кренился на рытвинах и с громким шорохом и треском подминал под себя купы кустарника. Ветки стегали по пятнистым бортам, заставляя приседать и прятать голову под защиту стального борта горделиво торчащего у пулемета Самарцева, в кузов пригоршнями сыпались желтеющие листья. К удивлению Зернова, немногочисленные приборы на железном щитке исправно работали, но стрелка спидометра так скакала взад-вперед по шкале, что об истинной скорости движения оставалось только гадать.

Оглянувшись, он посмотрел назад. Пыль почти полностью скрыла очертания насыпного вала, но на его верхушке, там, где располагалось приземистое бетонное сооружение, которое господин Кулешов назвал своим наблюдательным пунктом, блеснуло отраженным солнечным светом стекло. «Настоящий Карл Цейс», – вспомнил Зернов и, отвернувшись, стал смотреть вперед.

Семь километров, о которых говорил Кулешов, показались семьюдесятью, а понадобившиеся на то, чтобы их преодолеть, двадцать минут растянулись на целую вечность. Но в этой жизни рано или поздно кончается все, в том числе и она сама, и в какой-то момент Анатолий Степанович просто нажал на тормоз и выключил двигатель.

– Приехали, – негромко, буднично произнес он в наступившей тишине. – Вот он, ваш сто седьмой.

Помедлив, Зернов открыл скрипнувшую бронированную дверцу и вышел из машины. Прямо перед ним, в нескольких метрах от «Вилли», из кустов косо торчала вросшая в землю груда ржавого железа. Катки правого борта почти до самого верха ушли в засохший до каменной твердости суглинок, метелки сухой травы щекотали дульный тормоз бессильно поникшего ствола. В ржавых, испещренных глубокими шрамами и вмятинами бортах зияли многочисленные пробоины, гусениц не было и в помине. Крышка открытого командирского люка стояла торчком, и даже издалека было видно, что она приржавела намертво, люк механика-водителя зиял пустой четырехугольной дырой; мятые крылья поросли мхом и травой, над моторным отсеком шелестела увядающей листвой молодая березка. На рыжем фоне ржавчины темнели уцелевшие каким-то чудом чешуйки краски; особенно много их почему-то осталось на свернутой набок башне, и, вглядевшись, Зернов сумел разобрать словно выложенный частично осыпавшейся мозаичной плиткой бортовой номер – 107.

К нему, покачиваясь, подошел и остановился рядом Самарцев.

– Укачало на хрен, – сообщил он, ковыряясь пальцем в пачке сигарет. – Ну и дорога, чтоб я так жил! Короче, обратно в кабине поеду я. А что, – повернулся он к провожатому, – сразу нельзя было сказать, что это обыкновенная мишень?

– А что бы изменилось? – невозмутимо пожал плечами тот. – Вы бы вряд ли поверили, а если бы даже и поверили, просто обязаны были бы проверить.

– Оно-то, конечно, так, – вздохнул Самарцев и защелкал зажигалкой.

Зернов приблизился к танку и обошел его кругом. На правой стороне башни номер сохранился еще лучше, здесь даже можно было разобрать криптограмму – точно такую же, как на фотографии, сделанной учителем из Верхних Болотников. Жалюзи моторного отсека отсутствовали, позволяя убедиться, что внутри нет ничего, кроме толстого ковра перегноя и опавших листьев да пары массивных ржавых железяк непонятного назначения. Капитан не поленился вскарабкаться на броню и заглянуть в командирский люк, убедившись при этом, что в танке нет не только двигателя, но и орудийного замка. Внутри открытой ветру и дождю железной коробки стоял неприятный, затхлый запах годами превшей здесь листвы, под люком в пятне солнечного света покачивались бледные стебли какой-то травы. Зернов разглядел выглядывающий из-под слоя прелого мусора позеленевший, проеденный коррозией до дыр бок стреляной снарядной гильзы, пожал плечами и спрыгнул на землю.

Самарцев, попыхивая сигаретой, тоже подошел к «тигру», бесцельно попинал носком ботинка вросший в землю ржавый каток, зачем-то засунул руку в одну из пробоин, порезался об острый стальной заусенец и, выругавшись матом, принялся отсасывать из ранки кровь. Его легкомысленное поведение в данном случае выглядело вполне уместно: осматривать тут было нечего, все стало ясно буквально с первого взгляда. Отойдя подальше, Зернов для очистки совести сфотографировал танк с разных ракурсов, проверил качество полученных снимков и повернулся к Анатолию Степановичу.

– Можем возвращаться.

На обратном пути «пленный фриц» гнал свою полугусеничную каракатицу уже не так быстро – то ли жалел подвеску, то ли больше не видел смысла спешить, то ли, что представлялось наиболее вероятным, давал своему шефу время как следует обработать заместителя областного прокурора.

– Этот сто седьмой тут испокон веков торчит, – рассказывал он по дороге. – Может, еще с войны остался, а может, притащили, когда открыли полигон. И все эти годы наши бравые танкисты по нему почем зря болванками лупили. Сергей Аркадьевич, когда его обнаружили, сильно расстраивался: такую, говорит, хорошую вещь угробили! Это ж раритет, вымирающий вид, вроде своего тезки, уссурийского тигра… У него, у Сергея Аркадьевича, тогда всего две машины было, КБ и «тридцатьчетверка», а немца ни одного. Так он, пока первого живого «тигра» не отыскал, долго носился с идеей как-нибудь восстановить этот хлам. Но куда там!.. А потом подвернулась ему на аукционе в Бельгии первая «пантера», и пошло, и поехало… Пострелять не хотите, ребята? – оборвав рассказ, неожиданно спросил он.

– В кого? – горько отшутился Зернов.

В другое время он вряд ли упустил бы возможность полоснуть длинной очередью из овеянного грозными легендами МГ, но сейчас у него было не то настроение, да и поговорка о приносящих дары данайцах, неожиданно вспомнившись, неотступно вертелась в голове. Верное дело кончилось ничем, и произошло это во многом благодаря стараниям навязанного им с напарником прокурорского хлыща, который с ходу выложил карты на стол: подавай ему сто седьмой, и дело с концом! Сто седьмой ему предъявили, а что толку? Представлялось почти очевидным, что без одного из экспонатов коллекции господина Кулешова то дело в Верхних Болотниках не обошлось – не могло обойтись, потому что «тигр» – не жигулевская «шестерка», его не купишь на автомобильном рынке провинциального райцентра и не угонишь из соседнего двора. А тут их было целых два, и оба, вероятнее всего, в рабочем состоянии. Но, с учетом личности хозяина здешних мест, Зернов понимал, что второй шанс поближе присмотреться к его коллекции им с Самарцевым представится едва ли.

Пятнистый, как жаба, бронированный «Вилли», рокоча отполированными до блеска гусеницами, подкатил к распахнутой настежь стальной двери и остановился. Анатолий Степанович вышел из кабины и стал у входа в тоннель, молчаливо приглашая гостей проследовать восвояси тем же путем, которым они сюда пришли. Его затененное козырьком вермахтовского кепи лицо оставалось непроницаемо спокойным, уголки губ были слегка приподняты в подобии вежливой улыбки, но Зернову почему-то казалось, что внутренне этот тип от всей души потешается над ними.

Хорошо смеется тот, кто смеется последним, но в данном случае эта старая поговорка вряд ли могла служить утешением. Один раз господин Кулешов любезно пошел сыщикам навстречу, позволив осмотреть интересующий их экспонат своей уникальной коллекции многотонных стальных раритетов. Тем самым он дал понять, что скрывать ему нечего, и что никакой вины он за собой не чувствует. Разрешения на повторный визит добром от него уже не добьешься, и ни один пребывающий в здравом уме прокурор не даст санкции на обыск превращенного в военизированное загородное поместье танкового полигона ввиду полного отсутствия у его хозяина мотивов для совершения расследуемого преступления. Даже сейчас, буквально через пару дней после нападения «тигра» на захолустный провинциальный городишко, описание этого происшествия выглядит глупой байкой, а подозрение в причастности к нему господина Кулешова – пьяным бредом бесталанного сыскаря, которому просто не к кому больше прицепиться. А через неделю-другую, когда задействованные упомянутым господином связи заработают на полную катушку, высокое начальство просто махнет на это нелепое происшествие рукой: у нас в России еще и не такое случается. Вам что, заняться больше нечем?

Сопровождаемые Анатолием Степановичем, который после предложения пострелять так и не проронил ни словечка, они прошагали подземным коридором и вышли во двор. Заместитель областного прокурора уже дожидался их около машин, о чем-то дружески беседуя с хозяином. Одутловатая физиономия раскраснелась и выражала полнейшее благодушие, пиджак был расстегнут, и легкий, напоенный запахами осеннего леса ветерок играл концом полосатого галстука. Подойдя, Самарцев завистливо потянул носом: вблизи от господина советника юстиции отчетливо попахивало дорогим коньяком.

– Убедились? – отрывистым начальственным тоном осведомился он.

– Убедились, – хмуро кивнул Зернов. – «Тигр» с бортовым номером сто семь действительно имеется в наличии, и он действительно не покидал территорию полигона на протяжении многих лет. Правда, о других машинах я этого сказать не могу.

– Вот видите, – с вежливой улыбкой пропустив последнее замечание капитана мимо ушей, сказал прокурору Кулешов. – Сто седьмой – просто куча металлолома, как я вам и говорил.

– Что ж, – развел руками тот, – извините за беспокойство. Сами понимаете – государева служба!

– Об этом можете не рассказывать, – с улыбкой заверил его Кулешов, – что такое служба, я знаю не понаслышке. И извиняться не надо. Поверьте, я искренне рад вашему визиту. Даже самое нелепое обвинение может если не навредить репутации, то, как минимум, изрядно потрепать нервы. Поэтому в подобных делах нужно сразу расставлять все точки над «i» – что, надеюсь, мы с вами только что и проделали.

Зернову захотелось плюнуть с досады, но он сдержался и, развернувшись на каблуках, молча зашагал к своей машине.