Текст книги "Владимир Мономах"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Укрепившись в ростово-суздалъскрй земле, Олег стремился внедриться в земли Новгорода, поднять новгородские пятипы против Мстислава и в конце концов, подтянув все свои силы, изгнать Мономахова сына из Новгорода и овладеть всеми северными русскими землями. Со всех сторон стягивались рати к далекому лесному Мурому. Пришла дружина Давыда из Чернигова, подошли еще воины из Смоленска, Тмутаракани, Ростова, Суздаля.

Сокрушаясь и негодуя, обратился Мстислав к новгородскому боярству и владыке, спросив их: хотят ли они к себе Олега, и тогда он тут же отъедет к отцу в Пере-яславль, или устанут они за него и помогут выбить Олега из Мономаховых волостей. Совет был долгим и бурным, потом новгородцы объявили свою волю Мстиславу всенародно, обещав стоять за него и начать войну с Олегом.

Мстислав пемедля стал собирать войско для войны со своим крестным отцом, послал гонцов к Владимиру Мономаху, прося помощи, а пока же выслал навстречу Олеговой стороже свой передовой полк во главе с боярином Добрыней Рогуиловичем.

Добрыня быстро вошел в Ростовскую землю, побрал там Олеговых сборщиков дани; некоторые из них, узнав о приближении новгородского войска, побежали к Ярославу, который стоял со своим полком на реке Медведице, притоке Волги, около Кимр. Добрыня занял без боя Кимры, а Ярослав бежал к Олегу, который к этому времени подтянулся к Ростову. Там братья встретились и вновь отступили, не входя в Ростов и не защищая его, потому что было известно о том, что ростовцы с нетерпением ждали Мстислава, который у них княжил долгие годы и которого они любили.

Олег отошел к Суздалю, а Мстислав, соединившись с Добрыней, шел теперь с дружиной и с новгородскими воями-пешцами через леса также к Суздалю, но не застал там соперника. Тот недолго оставался в городе. Сторожи ДОНОСИЛИ ему, что Мстислав уже обошел Переяславское озеро и вышел к реке Нзрли, что оп находится лишь в одном переходе от Суздаля.

Олег зажег город и ушел в сторону Мурома.

Когда Мстислав вошел в город, то его встретили лишь едкие дымы да скорбно стоящие печные трубы: Суздаль сгорел дотла; в городе остались не тронутые огнем лишь каменная церковь святого Дмитрия Солунского и двор здешнего Печерского монастыря.

Не задерживаясь в Суздале, Мстислав пошел велел за Олегом, а тот, увязая в сырых мартовских слегах, бежал в Муром, собирая со всех окрестных городов силы в единый кулак.

На Клязьме Мстислав остановился. Дело шло к пасхе, наступило тепло. Мстислав стоял и ждал здесь переяславское войско.

Владимир Мономах, получив известие о начавшейся войне между Муромом и Новгородом, долго не мог овладеть собой. Он был поражен нетерпимостью Олега, его неуемной жаждой борьбы, его ослеплением и непониманием того, что любая жестокость порождает ответную жестокость, что нет конца и края этой чудовищной и бессмысленной борьбе, в которой гибнут люди, рушится Русская земля. Сам он, оказавшись впряженным в эту колесницу, на мгновение остановился, сбросил с себя путы, отбросил шоры, прикрывающие глаза, прислушался к голосу спокойного разума, к голосу тоскующего сердца: он написал письмо своему злейшему врагу, уничтожившему его сына, он презрел слезы и мольбы жены, ненависть к Олегу переяславских бояр, он прислушался к плачу и смиренному призыву своего старшего сына. И вот ответ – новая война, несчастье, пожарища.

Шел великий пост. Нужно было молиться и думать не о земном, а о вечном, а он метался по своему дворцу, и близкие к нему люди не узнавали его: куда девался мягкий взгляд прищуренных глаз, стеснительная улыбка округлого лица, неторопливые благожелательные движения рук? Перед идми явился жестокий, твердый в своих рентниях властелин, человек с острым, непроницаемым взглядом серых глаз, с жесткими складками в углах губ, с окаменевшим волевым подбородком, воин с быстрыми чёткими движениями.

Сын Вячеслав стоял перед Мономахом, слушал его короткие, будто рубленые, речи. Вячеславу завтра же отправляться в Ростовскую землю, половцы хапа Кунуя догонят его в пути. На Клязьме оя найдет Мстислава и вместе с ним ударит на Олега. «Не давайте ии пощады, ни спуску этому псу, – наставлял отец, – гоните его до из-дыхаиия, плените, если сможете, поставьте на суд перед князьями». Даю тебе в помощь свой стяг и свое благословение.

Вячеслав юный, нетерпеливый, гордый от возложенного на него отцом поручения, переминался с ноги на ногу, удивлялся на отца – всегда тихий в разговорах, он теперь лишь слегка возвысил голос, но столько гнева н страсти было в чуть более громче, чем обычно, звучащих словах, что казалось, будто Мономах сорвался на неистовый крик. Все во дворце затихли, чувствуя бурю.

В тот же день гонцы помчались к дружественным левобережным половцам, прося хана Кунуя пойти вслед за Вячеславом на север. Послы поскакали и в Киев к Свя-тополку с объявлением ему вестей о начавшейся новой которе. Мономах предлагал киевскому князю после победы пад Олегом привезти того на княжеский съезд и судить его всей землей.

К концу марта, загоняя коней в рыхлом снегу, продираясь сквозь запоздавшие метели, Вячеслав и половцы вышли через Курск и вдоль окского берега к маленькому селению вятичей Москве в Ростовской земле, а оттуда на реку Клязьму, где переяславского князя дожидались новгородцы.

Мстислав сидел в своем шатре, ждал брата, думал над речами, которые передали гонцы от отца, в которых была видна вся его неукротимая ненависть к Олегу, все его огромное я^лаиис убрать постоянного противника со своего пути и пути своих сыновей, но Мстислав не ощущал в себе этой ненависти и неукротимости. Теперь, когда был очевидным его перевес над войском Олега, ему стало снова жаль своего крестного отца. «Нет, – думал он, – кро-воразлитье мы всегда успеем совершить, ле лучше ли договориться миром со стрыем».

На следующий день к Мурому отправился очередной Мстиславов гонец. Он вез предложение мира: «Я младше

тебя, обращайся к отцу моему, а дружину, которую захватил, верни; а я тебе во всем послушен».

На этот раз Олег согласился начать переговоры. Он ответил, что готов сослаться послами. Олег лукавил, он хотел выиграть время, собрать побольше сил, опираясь на города Муром и Рязань, подольше задержать Мстислава в дремучих клязьменских лесах с тем, чтобы его войско похолодало и оголодало, а потом нанести ему внезапный удар. Писал об этом летописец: «Мстислав же, поверив обману, распустил дружину по селам… и, когда Мстислав обедал, пришла весть ему, что Олег на Клязьме, подошел тайком. Мстислав же, доверившись ему, не расставил сторожей».

Олег грозно встал напротив Мстиславова стана, полагая, что новгородский князь устрашится его внезапного выхода из лесов и побежит прочь и можно будет без се-чп, без потерь запять вновь всю ростовскую землю до самых верховьев Волги, но сын Мопомаха проявил решительность и быстроту.

Едва весть о выходе Олега дошла до него, как обед был тут же прекращен, конные дружинники бросились по селам собирать новгородцев, ростовцев, беловерцев. В день войско Мстислава вновь было в сборе. И тут же пришла весть, что пореяславцы с половцами вот-вот выйдут из леса в поде.

Теперь заколебался Олег. Четыре дня стояли друг против друга два войска, не решаясь начать сечу. В ночь на пятый день незаметно подошло к Мстиславу подкрепление из Шреяславля. Братья встретились, расцеловались и решили завтра же ударить на врага. На рассвете Олег тайно и неожиданно сам двинул свое войско вперед, по Мстислав уже ждал его и послал в бой первыми своих новгородцев.

На правом крыле наступали половцы вместе с новгородскими пепщами. Кунуй развернул здесь стяг Владимира Мономаха и начал обходить Олегово войско с тыла. Половцы заняли близлежащий холм и засыпали противника тучей стрел, приводя Олеговых дружинников в смятение, а пешцы, прорубая себе дорогу боевыми топорами, неумолимо продвигались вперед.

В челе пеший строй Мстислава, где бились ростовцы и суздальцы, также теснил врага. Дружинники сошла с коней, потому что верхами в такой толчее было трудно развернуться, и бились мечами рядом с новгородскими,

ростовскими, белозерсшши смердами и ремесленниками, у которых в руках были боевые топоры и сулицы.

Вскоре Мстислав прогнул войско Олега и разорвал его надвое, отбросив в разные стороны. Сзади же все папира-ли и напирали половцы с другими новгородцами, а слева теснил своего стрыя юный Вячеслав. Олег еще хотел спасти битву, бросив против половцев свою конную дружину, и сам оборотился против них, но вдруг увидел стяг Мопомаха. Грозный Спас трепетал на мартовском ветру, приводя в трепет муромскую дружину. Среди воинов послышались возгласы: «Мономах! Мономах!» Олег и его воины не знали, что ночью переяславская рать присоединилась к Мстиславу, и теперь с ужасом смотрели на невесть откуда взявшийся Моиомахов стяг. Смутился и Олег. Неужели Владимир сам пришел рассчитаться с ним за все обиды, за смерть Изяслава, за бесконечную ого войну с Всеволодолым домом?

Теснимые со всех сторон противником, смятые, отколотые друг от друга, смущенные неожиданно для них подошедшей к Мстиславу подмогой, воины Олега дрогнули и побежали.

Мстислав приказал бегущих не преследовать, чтобы не дробить свое войско по тяжелым весенним лесам, и брать в плен лишь старших Олеговых дружинников и бояр, отбирая у них оружие.

Олег бежал в Муром, но не усидел там, оставил в городе брата Ярослава и ушел в Рязань. Войско Мстислава обступило Муром. Ярослав не сопротивлялся, он отдал Мстиславу всех плененных ростовцев и суздальцев, дал роту, что не поднимет больше оружия в братоубийственной войне.

Затем Мстислав приказал вынуть из раки тело Изяслава и отправил его похоронить к себе в Новгород.

Переждав несколько дней в Муроме и дав отдохпуть своему войску, Мстислав не торопясь пошел за Олегом вдоль берега Оки на Рязань, но и там он по застал Олега, потому что тот бежал в поле и скрывается певесть где. 'Только сведущие рязанские люди знали, где обретается Олег; с ними и со своим гонцом послал Мстислав новую грамоту крестному отцу; «Не бегай никуда, но пошли к братье своей с мольбою не лишать тебя Русской земли. И я пошлю к отцу просить за тебя».

Мстислав все еще надеялся, что его любимый стрый опомнится, одумается, примирится с Мономахом, включится в общую русскую княжескую жизнь,

Посланные нашли Олега в далекой лесной заимке иа краю дикого поля. Он сидел в лесной истобке с несколькими верными дружинниками. В истобке топилась простая смердья печь. Олег зябко кутался в овчинную шубу, слушал, что говорили ему посланные. Мстислав не пограбил ни Мурома, пи Рязанп, Олегову княгиню и его детей содержал в Рязани Б чести и довольстве, людей не пленил, городков и сел вокруг Мурома и Рязани не пожег и не пограбил. Это было для Олега ново и удивительно. Неужели Мстислав простил ему п смерть брата, и пожог Суздаля, и разгром ростовской земли, и недавнюю яростную битву. Было видно, что простил.

Олег поднялся, сбросил с плеч овчину, лзял крест и поцеловал его Б знак примирения и согласия на все условия Мстислава. Отказаться от мира означало бы, что ему надо было опять скитаться, бороться, собирать людей, воевать, жечь и убивать, а ему шел уже пятый десяток, и дети его становились взрослыми, и голова седела все больше после каждого взятого города и каждого сражения.

ЛЮБЕЧСКИЙ СЪЕЗД

Владимир Мономах ждал гостей на парадном дворе Любечского замка. Ему только что сказали, что в город въехал великий князь Святополк Изяславич и теперь неторопливо подвигается к Замковой горе.

Мономах в окружении своих старых бояр, в сопровождении дружинников неторопливо же сошел с сеней п встал около крыльца, улыбаясь, слушая неторопливый говор людей, наблюдая обычную в этих случаях взволнованную суету.

Еще совсем недавно казалось, что эта встреча всех видных князей Русской земли, договоренная еще после сокрушения Олега под Стародубом и еще раз подтвержденная после его бегства из Рязани, не состоится. Тогда Святополк и Мономах предложили князьям Киев, и кажется, это не вызывало разногласий, но теперь, к осени 1097 года, выявилось, что в Киев не хочет ехать никто. Первым отказался Олег, сказав, что опасается оказаться полностью в руках своих бывших противников и что количество дружинников, приведенных с собой князьями, должно быть равным. Выразил нежелание ехать в Киев и Василько Ростиславич, который не раз был там унижен старшими князьями. Заодно с Олегом отказались и его братья Давыд и Ярослав.

Тогда Мономах предложил Любеч – свой замок, в котором он не жил уже долгие годы, но который исправно, как и было наказано князем, содержал его огнища-кин. Владимировы гонцы сказали князьям, что Любеч место укрепленное и безопасное в случае, еелн бы половцы захотели захватить кпязей, что в замке, в княжеском дворце могут все хорошо разместиться вместе со своими боярами, там хватит на многих людей и ествы, и питья, и он примет их как добрый и радушный хозяин, а порукой в их безопасности будет его княжеское слово и его честь.

Князья согласились. И стало ясно, что не страх перед киевлянами, никакие другие причины, а единственно нежелание признавать киевского князя, как прежде, над собой старшим, великим князем, руководило их отказом. Ни Ростиславичи, пи Святославичи пп хотели более зависеть от Киева, но отказаться от княжеского съезда они боялись ~~ за спиной Святололка стоял Мономах, а союз Киева и Перояславля был неодолим.

На съезд в Любеч съезжались, кроме киевского князя, Олег Святославич, его брат Давыд, Василько Ростиславич и Давыд Игоревич с Волыни.

Каждый из них ехал в Любеч со своими надеждами, жалобами, упреками, каждый мечтал сокрушить своих соперников в борьбе за столы, поживиться за счет соседа, отомстить обидчикам.

Волынские князья ехали порознь.

Давыд Игоревич постоянно ждал, что Василько и Во-лодарь Ростиславичи, пользуясь тем, что ослабла державная рука Киева, а Святополка и Мопомаха постоянно теснят половцы, прогонят его из Владимира-Волынского, заставят вновь скитаться меж волостями без стола, Василько же едва терпел присутствие во Владимире-Волынском Давыда Игоревича.

В последние годы Василько Ростиславкч:, сидя в своем Теребовле, сумел создать там сильное войско; он привлек к себз торков и берендеев, ходил с ними на Польшу, отнял у ляхов многие их города. Говорили, что вместе с Тугорканоы, когда тот был еще жив, он несколько раз ходил за Дунай и разорял византийские земли и вместе с половцами же совершил набег на венгерские земли.

Незадолго до Любечского съезда Василько витийствовал в своем теребовльском дворце. Захмелев во время обеда, он говорил о том, что скоро вместе с половцами, печенегами, торками и берендеями завоюет Польшу, отомстит за все выходы на Русь Болеславов I и II, за все разорения, которые учинили ляхи в русских землях. «Потом, – рек Василько, – пойду на Дунай, на землю греков, переселю болгар в свои земли и уже потом, объединив земли Польши, Болгарии и Волыни, нанесу окончательный удар по половецкой степи».

Люди слушали запальчивые речи Василька, потом несли их во Владимир-Волыпскип к Давыду Игоревичу. Тот бледнел от ярости и страха, потому что Василько действительно был князь смелый и предприимчивый. Его уже боялись и ляхи и греки и много дали бы золота за его светло-русую голову.

Доходили речи Василька и до Константинополя, до двора Комнинов, Они вызывали там беспокойство. Василько своими непредвиденными военными походами, по-стояпной готовностью к противоборству с соседями, громкими угрозами, поисками степных союзников вторгался в хитроумные расчеты византийских политиков, путал их расчеты. И из Константинополя схалн во Владимир-Во-ЛЫНСКИЙ к Давыду Игоревичу, отяжеленные золотом, дорогими подарками льстивые послы, уговаривали волын-ского князя унять Ростиславичей, особенно теребовль-ского князя.

Олег хотел восстановить в Любече свою попранную честь, вернуть себе Чернигов, а брату Давыду Смоленск.

Святонолк видел, что его власть над всей Русской землей тает, как утренний туман над темной днепровской гладью. Он и боялся князей, и хотел их по-прежнему заставить служить Киеву, ж оглядывался беспрестанно на Мономаха. Именно в надежде вновь укрепить свою класть пад Русской землей торопился Святополк в Любеч; п пусть князья соберутся не в Киеве, он стерпит и это, главное, чтобы было все как при отце – князе Изя-славе.

Лишь об одном никто из них не думал всерьез – о том, ради чего собирал всех их Мономах в своем замке, – о единении усилий в борьбе со степью, которая с каждым годом укрепляла свою военную мощь, свое единство в пескончаемой войне с Русью.

Судьба уготовила Мономаху с молодых лет быть князем в русских приграничьях – половцы и ляхи, торки и угры, печенеги и берендеи – сколько битв с ними было проведено, сколько походов предпринято, сколько проведено в седле бессонных ночей и получено ран в нескончаемых сечах, а покоя Русской земле не наступало ни на один месяц. Половцы теснили Переяславль и Киев со всех сторон, и Мономах понимал: чтобы отстоять свои столы, сохранить завещанный Ярославом порядок на Руси, при котором есть князья, бояре, дружинники, духовные пастыри, владеющие землями, стадами, лесами, водами и есть смерды, ремесленники, челядь, зависимые люди, удел которых работать на своих господ, – для всего этого сегодня и завтра и во веки веков необходимо единство этих подозрительных, жестоких, алчных властелинов, единение их дружин, их крепостей.

Окруженный со всех сторон степными врагами, переяславский князь в эти дни смотрел дальше своих братьев и племянников и понимал то, что они, отсиживаясь по своим дальним, внутренним стольным городам, не могли понять.

Но как совладать с этой вольницей, чем припугнуть их, заставить взглянуть па степь его, Мономаха, глазами, увидеть, что только общерусские походы в глубь половецкого поля способны оградить Русскую зомлю от тяжкого ярма ежегодных изнурительных нашествий, нескончаемых даней, поборов, унизительных, вырываемых силой миров!

Озабоченный, неуверенный в исходе всего дела, Мономах со спокойной улыбкой сделал шаг навстречу брату. Святополку, когда тот, проехав через въездные ворота и миновав вежу, вступал на парадный двор Любечского замка.

Братья поздоровались за руки, обнялись, поднялись на сени, следом двинулись бояре и дружинники.

В тот же день к вечеру в Любеч прибыли Святославичи. Они встретились в Чернигове у Давыда и потом уже дорогу продолжали вместе.

Олег, хмуро озираясь, проехал по подъемному мосту, сквозь въездные ворота замка, через долгий проход во внутренний двор. Его цепкий взгляд бывалого воина, обо-ропявшего и бравшего приступом но одну крепость, отмечал все те хитрости, которые были придуманы здесь для долгой и упорной обороны. «Да», – сказал он брату, когда они, миновав вежу, въехали на парадный двор. И Давыд понял его: взять такой замок будет непросто.

Мономах не видел Олега с тех самых пор, как они расстались под Стародубом. За это время сколько произошло между ними браней, и сколько было сожжено в уголь городов, и сколько случилось смертей и среди них убийство Изяслава Владимировича. Ненависть и месть, самолюбие и гордость шли с ними рука об руку все эти годы, и вот теперь двоюродные братья стояли друг против друга, сойдясь для мирного разговора и мирного устроения,

Олег поседел, ссутулился, пропала его молодцеватая v осанка, легкие, быстрые, горделивые движения; поступь стала неуверенной, тяжелой. Лицо Мономаха за эти же годы расплылось, округлилось, исчезла юношеская впалость щек, верхние веки слегка обвисдя, и от этого глаза стали казаться меньше, водосы со лба совсем поредели, и легкий ветер шевелил этот рыжеватый редкий пушок, а Владимир, как в молодости, приглаживал их всей ладонью. Зато подбородок его отвердел, стал массивным, упрямым, а линия губ – жесткой, презрительной. При одном взгляде на его лицо было видно, что человек этот привык к власти, к тому, чтобы ему повиновались другие, привык отдавать приказы.

Олег, замедлив шаг, подошел к Владимиру; неуверенно остановился и Мономах, не чувствуя к своему двоюродному брату ни ненависти, ни прежней любви, а просто сознавая, что он должен на этом княжеском съезде добиться своего и объединить князей в борьбе со степью, сделал шаг ему навстречу и протянул руку. Олег с облегчением протянул свою. Мир между братьями был восстановлен.

Василько приехал веселый, светловолосый, в пурпурном плаще, сопровождаемый шумной молодой дружиной.

Незаметно появился коренастый, большеголовый Давыд Игоревич.

Свещание начал ъ княжеской парадной палате Владимир Мономах. Он обвел глазами палату, наполненную людьми. Князья сидели на лавках за длинными дубовыми столами, укрытыми тяжелыми византийскими скатертями, рядом теснились их видные смысленые люди, мужи, поседелые в боях п междукняжеских спорах, знавшие лучше самих князей всю Ярославову лествицу и то, когда, где, за кем были те или иные столы и кто кому

нанес какие обиды и совершил клятвопреступления по меньшей мере за последние 150 лет.

– Братья и сыновья любезные, – сказал Владимир,-, вы видите и ведаете, какое настроение в Русской земле, какие междоусобия идут между нами, внуками и правну-; ками Ярослава, как сами мы губим Русскую землю, делая сами на себя бесконечную котору, Поссорясь о малом владении, не прося суда и расправ у старейших, мы чиним сами на себя управу силой оружия, разоряем и грабим свои дома, побиваем смердов и ремесленников, жжем и грабим села и города. А половцы землю нашу несут розно • и радуются, когда между нами встанет рать. И вот они уже нападают на наши пределы, уводят людей в плеп, разоряют все, что мы и копим и наживаем, и многие места русские стоят пустые. Ведь известпо вам, что половецкие ханы говорят: «Пойдем и силой завладеем их городами. Кто избавит их от нас?» Кто же, братья и сыновья? Настало время собраться нам и посмотреть, кто чем обижен и кто у кого отнял неправдой земли или что иное, и пусть возвратим по правде что кому принадлежит и восстановим единение в мыслях и в сердце своем, чтобы совместно блюсти Русскую землю.

Мономах продолжал говорить еще о важности единства всех русских воинских еил против объединяющихся половцев, о необходимости самим двинуться на половецкие вежи, а в палате уже нарастал шум, слышались выкрики киязей и бояр. Люди Святополка обвиняли Олега в том, что он первым воткнул между ними нож и привел половцев на своих братьев.

Киевский князь поддержал Мономаха, Он жаловался на то, что князья перестали слушать его как князя старейшего и не чтут более Киев за мать русских городов.

Олег отвечал людям Святополка, долго говорил о том, что все началось с нарушения сыновьями Ярослава установленного им самим порядка. Почему Всеволод захватил земли Святослава и всех Святославичей, почему его, Олега, лишили после смерти отца Чернигова и загнали в Тмутаракань? И кто теперь вправе упрекать его за начало междоусобиц. Давыд и Василько жаловались друг па друга, обвиняли в вероломстве и сговоре с врагами.

Потом князья разошлись и весь вечер совещались со своими боярами, а те наставляли их, вспоминали все новые и повые обиды, заставляли просить для себя прибавления к своим княжеским владениям, потому что было ясно, что съезд установит порядок, который князья будут поддерживать силой оружия.

Следующий день вновь прошел в просьбах, перечислениях обид, сведении старых счетов. Бояре же следили, кто на кого и как посмотрел, какие князья встречались между собой после совещания в Мономаховой гриднице.

Святополк и Владимир сходились вместе вечером и думали, как лучше разделить Русскую землю и как лучше объединить князей для войны с половцами, но как они ни раскидывали, одно постоянно мешало другому. Все чаще и чаще во время совещания князья и бояре говорили: пусть каждый держит свою отчину, – тогда не будет новых котор, а порядок, который мы установим, сами же и будем хранить по крестному целованию.

Святополк противился этому. Принять такое устроение – значило бы свести на нет главное в завещании Ярослава – хранить первенство за старшим в Ярославо-вом роде, почитать его за верховного князя, которому повинуются все остальные. Святополк видел, что не только иные князья, но и сам Мономах не очень-то настаивает на возвращении к прежнему порядку старшинства. Да это и понятно – Переяславль за последние годы при Мономахе выдвинулся на второе после Киева место, оттеснив Чернигов, на Мономаха смотрят все мелкие князья, его боится половецкая степь и зачем ему ходить под рукой его, Святополка.

Братья вспоминали, как еще под Стародубом они сговорились никогда более не сажать Олега в Чернигове, ие давать ему большого стола, и вот теперь надо было решить дело.

Митрополит Николай, что встал на киевскую митрополию в 1096 году после недавно умершего Ефрема, совестил князей, призывал их заботиться о христианах, страждущих под постоянным страхом половецкого нашествия. Обращаясь к сидящим на лавках хмурым чадам, он призывал их прислушаться к голосу переяславского князя, радетеля за всю Русскую землю, договориться о совместных походах против поганых.

Снова говорил Владимир Мономах, рассказывая о делах в западных странах, владыки которых в борьбе про-тиг, неверных, овладевших гробом господним, объединились и в прошлом двинулись на Иерусалим. А они начинали вот так же, собравшись в 1095 году на Клермонский собор во Франции, и там выступил папа римский Урбан II и призвал владык к единению, как и здесь ихиризывает митрополит Николай. Бояре ерзали на лавках, удивлялись на Мономаха, и откуда он все знает и про западных владык, и про папу римского, и про Иерусалим.

Наконец наступил час, когда можно было объявить князьям утвержденный всем съездом новый порядок.

Объявлял его по старшинству Святополк Изяславич.

К его роду, как это было и при его отце Изяславе, отходили города Туров, Пинск, Слуцк и другие до Буга по этой стороне реки Припяти, за ним оставался и Киев со всей землею до реки Горыни.

Владимир Мономах, которого провозгласил великий князь вторым после себя, получил земли отца своего Всеволода – Переяславль, Ростов, Суздаль, Смоленск. Святославичам оставили их прежние земли – Чернигов, Муром и Тмутаракань, а так?ке северские земли. Чернигов отдали старшему в роду – Давыду, а следующему брату – Олегу, за все его козни, насилия, дружбу с половцами определили па житие Северу], а Муром отдали третьему брату – Ярославу.

Определили столы в волыпекой земле: Давыду Игоревичу оставили Владимир-Волынский, а за Ростиславича-ми – все чериенские города, за Василько Ростислави-чем закрепили Теребовль, за Володарем – Перемышль.

Потом в той же палате, где шло свещание, князья целовали крест. Митрополит Николай стоял в углу палаты под образами, держа в руках большой серебряный крест, а князья один за другим подходили к митрополиту, преклоняли колено, притрагивались губами к кресту. И каждому митрополит говорил: «Если теперь кто на кого покусится, против того будут все и крест честной». И каждый отвечал; «Да будет против того крест честной и вся земля Русская».

Свещание закончилось большим пиром на сенях.

Л наутро князья покидали Любеч.

Святополк и Давыд Игоревич уехали в Киев, следом за ними двинулся Василъко Ростиславич, решивший побывать в Михайловском Выдубицком монастыре и поклониться святому Михаилу. Святославичи же отправились вместе в Чернигов, откуда Олег должен был уйти в Северу, где ему по наказу княжеского съезда и надлежало жить. Владимир па несколько дней остался в Любече с тем, чтобы позднее, объехав своп села и устроив все хозяйственные дела, двинуться отсюда назад в Переяславль.

Позднее Новгород-Северский.

Но не успел он отправиться в свой стольный город,

как гонец принес из Киева страшную весть: только что

Святополк и Давыд захватили Василька Ростиславича,

ослепили его, и теперь люди Давыда везут теребовльского князя во Владимир.

В тот день Владимир Мономах сидел на сенях своего '«Любечского дворца и смотрел сверху, как на дворцовой площади на празднике в честь окончания княжеского съезда забавляли людей скоморохи. Они потешали простую чадь тем, что изображали только что закончившееся свещание князей. Потом заиграли гусляры, и чадь стала. петь песни. Все это было противно церкви, по Мономах пе давал попам гонять скоморохов и гусляров: люди, думал он, должны веселиться без страха, да он и сам любил посмотреть на забавные скоморошьи проделки и кое лад чем подумать после их представлений.

Эта осень выдалась в поднепровье теплой, и люди па площади веселились долго. По приказу Мономаха здесь..– же, около дворца, были расставлены столы, на них стояли меды, разная ества – князь угощал свою чадь.

Все было хорошо. После последних трех голодных лет в это лето уродились и жито, и пшеница, и рожь, и репа,*. и другое. Все клети, амбары и корчаги в его хозяйских владениях были набиты всяким припасом. Отстроились села после губительных разорений междукяяжеских войн – и пожаров. И, наконец, прекратились и сами княжеские междоусобия. Правда, за счет того, что теперь каждый князь был независим от другого, порядок старшинства, подчинения всех остальных княжеств Киеву рухнул. Но для Мономаха это не было большой бедой – что ему была за охота быть подручным у Святополка! И зачем слепо держаться за порядки, которые уже изжили себя. Но теперь установлен новый прочный, как казалось, строй, который поможет всему Ярославову дому совместно блюсти Русскую землю, объединять силы в борьбе с половцами, а для пего, переяславского князя, это было главным. Князь же, поднявший меч на своих сородичей,, будет наказан всеми остальными, а это кое-чего стоило. По сути дела, Переяславлъ стал вторым городом на Руси, Святославичи в этом новом порядке оттеснены, загнаны в дальние города – Северу, Муром. И это тоже стоило кое-чего.

Он сидел па темных сенях, не разрешая зажигать свечей, смотрел на темную громаду любечеких стен и умиротворялся сердцем и разумом

В это мгновение послышался конский топот, и, огибая вежу, на дворцовую площадь въехал всадник. То были вести из Киева.

И сразу же рухнул с таким трудом созданный порядок.

Гонец рассказал, как Давыд Игоревич наущал великого князя захватить Василька и как того схватили во дворце Святополка, а потом люди Давыда увезли его в Белгород и там в простой избе совершили над ним ужасное насилие, повалили па пол, придавили грудь доской и сели па нее так, что захрустели кости, и торчин острым концом ножа вынул глаза Василька. Затем Василька завернули в ковер и повезли па Волынь, где заключили в темпицу.

Теперь кругом война: Святополк и Давыд против Василька и Володаря; вновь поднимутся обиженные Святославичи; новые распри, войны, разорения и неминуемые набеги половцеш