Текст книги "Владимир Мономах"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Ив это время в середине февраля 1095 года новая половецкая орда – чадь хаиов Итяаря и Китана – вышла к Иереяславлю.

Половцы хорошо зпали, что Мономах еще ие имел сильного войска, что он еще только начал создавать дружину, готовить оружие для полка смердов и ремеслешш»-ков. Знали они и то, что ни Чернигов, ни Смоленск, ни Тмутаракань Переяславлю ие помощники. Не верили Итларь и Китан, что Святополк киевский после последнего сокрушительного поражения под Киевом сможет собрать войско в помощь Мономаху.

Половцы шли на Переяславль в полной уверенности, что Мономах будет вынужден либо откупиться от них богатыми дарами, либо не выдержит осады и сдаст город на поток и грабеж. Кое-кто из половецких ханов, бывигах год назад о Олегом под Черниговом, хорошо помнил. понурого, окруженного врагами Мономаха, лишь чудом -. спасшегося тогда от половецких сабель. И теперь казалось, что с надломленным врагом управиться будет легко.

Этим выходом половцы нарушили недавний мир с Русской землей, который заключил с ними Святополк,. отдавший им много золота, серебра, сосудов, тканей.

Половцы подошли к самому городу и стали между валами – городским и окольным, разбили шатры и зажгли костры.

Оттуда они послали послов к Моиомаху с требованием уплатить за мир и покой великие дары. В противном случае ханы грозили выжечь переяславскую землю, взять город на щит, пленить его жителей, грозили они смертью и самому Мояомаху, и его семье. Послы говорили нагло и весело. Вот он – перед ними, старинный враг – Пере-яславль, одинокий и почта беззащитный, с малой дружиной, и Мономах в нам как ослабевшим, больной гепард, который уже не может совершить свой сокрушительный ужасный прыжок.

Мономах слушал послов и думал о том, чго сил в городе мало и противостоять такой большой чади будет трудно. Откупиться – это значило отдать последнее, задержать создание нового войска, подновление крепостных стен, закупку и изготовление оружия. Сражаться же с ханами значило бы обречь на гибель только-только поднявшиеся к жизни переяславские села и городки. И снова. пожарища, голод, страдания… и удастся ли удержать город – этого никто не знал. И что тогда делать – идти на аркане в половецкую неволю вместе с женой и детьми и ждать, что кто» то из князей выкупит тебя. А кто захочет вновь вернуть Всеволодова сына в Русь? Сегодня каждый князь его противник.

Мономах мягко улыбался, старался успокоить послов, говорил, что необходимо время, надо сослаться со -Святоподком, учинить мир совместный с киевским князем, да к тому же в Переяславле нет столько золота, сколько просят за мир Итларь и Китан.

Мономах видел, что половцы тоже не прочь были разойтись с миром, лишь получив большой откуп. Основная часть их сил ушла из степе'й на Балканы, и под Переяславлем стояли остатки огромной половецкой рати; помощи Итларю и Китану ждать было неоткуда. По ханы. полагали, что руссы не зпали об этом разделении половецкого войска и вели себя так, будто за нх спинами стояла вся половецкая степь, готовая в любой час прийти иа выручку своим соплеменникам.

Мономах сразу уловил этот просчет ханов, но сделал вид, что его весьма заботит мощь половцев, как здешних, так и тех, кто остался в степи. Переговоры шли неторопливо, половцы настаивали, грозили, Мономах уговаривал их, спокойно улыбался, хотя и понимал, что послы могут прервать разговор в любую минуту.

Потом договорились, что руссы пойдут с ханами на мир, как только получат ответ из Киева, а пока же, чтобы у половцев не было никаких сомнений, решили обмепяться заложниками. -В половеикнй стан поедет четвертым сын Монфйшка Святослав, а в Переяславль войдет е небольшой дружиной, со своими лучшими людьми и встанет^ па постой сам хан Итларь; Китай же останется со всей ратью между валами ж будет ждать окончания дела.

Послы и Мономах.дали роту и разошлись.

Наутро Свяявслав Владимирович собрался в половецкий стан.

Никогда еще Мономах и Гита не провожали сыновей в такую недалекую, но страшную дорогу. Святославу едва исполнилось десять лет; он еще никогда не расставался с родительским домом и теперь.впервые садился на боевого княжеского коня. Конь бил изукрашен дорогой сбруей, накрыт красивым, шитым золотом чепраком. Сам Святославе в червленом плаще, в отделанном золотом шиша по, хоть ш был мал, но выглядел строго и внушительно: ьаложн-иком к врагам ехал не кто-нибудь, а сын славного Мономаха, и выглядеть он должен был соответственно своему рождению и сану.

Отрок крежилея, держался ирямо и старался смотреть -перед собой, до не мог скрыть страха и волнения. Глаза его время от времени поворачивались к матери, а та. лшш» глядеда иа него и крестила мелкими быстрыми движениями руки. Мономах подошел к сыну, грубовато по-хлешал «его по плочу, сказал, чтобы Святослав не боялся половцев, что княжеские заложники – дело.обычное, что не пройдет и нескольких дней и Итларь со своими людьми вернется в половецкий.стая, а Святослав будет дома. -«Видишь, – шутливо бросил он еыну, – меняем тебя. на хана со шс ж его славной чадью».

Со 'Святославом к половцам уехали несколько вооруженных Мономаховых дружинников помогать княжичу. в чужом стане, беречь его.

В тот же день в Переяславль въехал Итларь с дружи– ' ной. Половцы прошествовали через городские ворота, миновали соборную площадь ж остановились на приготовлением им дворе у воеводы Ратибора неподалеку от княжеского дворца.

Вечером жз Киева от Святополка прискакал гопоц, княжеский д-ру шинник Славята, и -передал р.ечи Свято-полк-а, чтобы Мономах держался из последних сил, что ' войска у половцев мало и долго в февральскую стужу они под Переделав л ем не выдержат. Те же, кто ушел под Константинополь, разбиты греческими войсками и частью пленены к ослеплены, частью разбежались кто куда. Но помощи Святополк ие обещал, отговариваясь нехваткой людей и своей скудостью.

Славята был. устал и возбужден. Оп узнал, что в городе находятся половцы во главе с Итларем, и вскинулся: «Что ждать, перебить Итлареву чадь немедля!» Мономах молчал, улыбался: только после дороги и сытного обеда с вином можно было говорить такие пустые слова. Ратибор увещевал Славят у, говорил, что в половецком стане заложником находится княжич Святослав, но Славята слушать не хотел Ратибора, подступал к Мономаху.

Поздно вечером, когда люди Итларя и сам хан расположились по хоромам на покой, в княжеском дворце собрались на совет бояре и воеводы. Славята снова обратился к князю и уже всерьез настаивал па истреблении половцев. На УТОТ раз его поддержал и Ратибор, с которым Сяавята усдед перемолвиться до совета. «Половцев мало, нападем на них вдруг, перебьем сразу всех. Из степи им поддержки не ждать, все тугорканово войско полегло за Дунаем. Княжича мы выкрадем и Китанову дружину перебьем».

Поначалу Мономах не хотел об этом и говорить: где зто слыхано, чтобы русский князь нарушал посольскую роту? Итларь и его люди доверили ему по этой роте свои жизни, и было бы невероятным вероломством нарушить посольский договор, К тому же в половецком стане сидел юный Святослав, сын, родная кровь, и, случись что, по-довцы первому перережут ему горло.

Но воеводы приступали к нему все с новыми и новыми уговорами.

Давно уже разошлись участники этого позднего совещания, а Мономах все ходил по палате, думал. Такой случай может впредь не повториться: нынче в руках у него сам Итларь с лучшими людьми. Половцы пришли сюда войной, силой заставили его пойти па переговоры, и сына он отправил им не на мир, а на тяжкое испытание, может быть, на смерть, – так чего же совеститься, перед кем хранить верность клятве? Сколько раз половцы нарушали миры, скрепленные ротой; вот и сейчас они вышли к Переяславлю, грубо разорвав договор с киевским князем о мире со всеми русскими землями.

Он все мерил ногами пушистый хорезмский ковер; за окном тускло белела луна, ее мертвенный свет пробивался в палату, высвечивая серые тени на полу, на стенах.

Свечи догорали, наполняя палату сладким восковым духом.

Но избиение половцев стало бы страшным нарушением всех посольских обычаев, и кто впредь станет вег сти с ним, Мономахом, переговоры, кто пойдет с ним на роту и поймут ли его православные соплеменники, пе осудят ли во веки веков имя и род его, не проклянут ли?

Как всегда в тяжкие свои минуты, он взял со столика псалтырь, медленно стал перелистывать ее тяжелые пергаментные страницы, прикрыв глаза, ткнул пальцем наугад, прочитал: «Ты вознес меня над восстающими против меня и от человека жестокого избавил меня». Он вздохнул, встал, расправил плечи и уже спокойно, с твердой душой отправился на покой: назавтра надлежало избавить Русскую землю от ее врагов, уничтожить и Ит-ларя, и Китана со всей их чадью, грозно предупредить степь.

Он призвал к себе вновь Ратибора, Славяту и иных воевод и вельмож. Было решено, что ночью Славята с дружиной выкрадет Святослава и тут же, когда княжич будет в русских руках, ударит на половцев. Следующим утром договорились покончить с сидевшим в Переяславле Ит ларем.

Выход надо было сделать осторожно и быстро. Большая будет беда, если проснутся половцы раньше времени, тогда погибнет Святослав, начнется резня в Переяславле – Итларевы люди станут отбиваться, а Китай ночью же пойдет на приступ.

Весь день бродили по крепостной степе люди Мономаха, наблюдали за половецким станом. Потом двое дружин-пиков повезли к Святославу теплую шубу яа собольем меху, потому что наступили лютые холода. Конечно, не по возрасту было иметь княжичу такое одеяние, но Мономах посылал сыну свое рухло для того, чтобы узнать, в каком шатре содержится Святослав п как лучше можно было бы ночью пройти к нему.

Дружинники вернулись с подробным рассказом и тут же вместе со Славятой начали готовиться к ночному выходу.

В ночь па 24 февраля тихо приоткрылись крепостные ворота, и несколько пеших дружинников, переодетых в половецкое платье, и торки, хорошо говорившие по-половецки, скользнули в темноту. Они незаметно приблизились к половецкому стану, вошли в него и затем уже открыто прошли между кострами со спящими возле них

сторожевыми воинами к шатру, где содержался княжич. Схватка около шатра была яростной, бесшумной и короткой, и вот уже Святослав, также обряженный в половецкую одежду, выходит вместе с княжескими дружинниками.

В степи раздался заунывный волчий взвой – знак атаки, и тут же настежь распахнулись крепостные ворота, и переяславская дружина вылетела из них и направилась к половецкому стану.

Половцы не успели еще толком понять, что случилось, а шатер хана Китана был уже окружен русскими дружинниками. Его телохранители пытались прикрыть хапа, но были изрублены на месте, а потом настала и очередь самого Китана: Славята выволок его из шатра, бросил в снег и ткнул в него мечом, и тут же пал ханов шатер, подрубленный кем-то из русских воинов.

Вопль пронесся по половецкому стану. Половецкие воины просыпались, метались во тьме между своими шатрами, звали коней, гибли под русскими мечами. Лишь немногие из них ушли в холодную степь. Китанова чадь была истреблена почти полностью.

В эти же часы Итларь со своими воинами спокойно спал на Ратиборовом дворе. Сюда, в эти наглухо закрытые, хорошо протопленные хоромы, не долетал ни единый звук.

С вечера Ратибор одарил половцев бочонком малинового меда, а Итларю дал несколько бутылей немецкого вина. Весь вечер половцы пили и веселились, а потом постепенно сморились, уснули кто где сидел.

Тих и спокоен был Переяславль в эту февральскую ночь.

Наутро воины Ратибора здесь же, на воеводском дворе, снарядили для половцев большую истобку. Натопили ее, расставили на столах еству и питье, а сами спрятались неподалеку.

В этот же час к Итларю явился от имени Владимира Мопомаха отрок Вяндюк и позвал половцев на переговоры, но сказал, чтобы они сначала позавтракали на дворе у Ратибора.

Невыспавшиеся, с гудящими головами половцы вошли в истобку, расселись по лавкам вдоль стон и приступили к естве. В тот же миг воины Ратибора подскочили к дверям и замкнули их. Итларь и его чадь еще не поняли толком, что произошло, а потолок истооки внезапно открылся – то руссы подняли вверх заранее подрезанные "потолочные доски, ж Ольбег Ратиборич, сын воеводы, послал в половцев первую стрелу. Оп метил в Итларя, и стрела ударила хана в самое сердце. И тут же зазвенела тетива, стрелы одна за другой полетели вниз, поражая врагов,

Половцы метаЛЕСЬ по истобке, бросались к окнам, но там их встречали стоящие с мечами руссы. Через несколько мипут все было кончено: на полу, па лавках, на столах в лужах крови лежала вся Итларева чадь.

В Переяславле понимали, что это было началом большой войны. Пусть многие половцы и сгибли за Дунаем, но их вежи еще стоят на Днепре, и их соплеменники някогда не смирятся с гибелью своих ханов и будут мстить до последнего всадннка – так уж повелось в степи.

Готовясь к большой войне, Мономах послал гонцов за помощью к своим братьям – Святополку и Олегу, говоря в речах, что не сегодня завтра оставшиеся половцы придут в Русь, а у, него сил мало и надо вместе защищать и Переяславль, и Киев, и Чернигов.

Святополк, которому Славята подробно рассказал об избиении половцев в Переяславле, откликнулся сразу и сам, в свою очередь, послал людей в Чернигов к Олегу просить помощи против поганых.

Олег несколько дней молчал, но потом ответил, чтобы братья выступали в поход, а он придет им на помощь сам а приведет с со-бой дружину.

Киевское войско двинулось к Переяславлю.

И там братья впервые встретились после битвы на Стугне. Встретились по-доброму – общие несчастья сближают люден, а тут несчастье надвинулось такое, что только в единстве действий можно было мияозать его.

Весь день братья просидели в хоромах Мономаха, вспоминали былое – юные годы, своих отцов, несчастную битву иод Треполем, говорили о необходимости объединить свои усилия в борьбе со степью. Конечно, и Святополк и Владимир понимали, что только тяжкая нужда побуждает их выступать заодно. Владимир в глубине души презирал Святополка и считал, что тот недостоин великого своего чина – владыки Русской земли. Святополк же боялся и ненавидел Владимира и в любой момент ждал его наступления на Киев, тем более что в русской столице все более крепли приспешники Всеволодова

дома, а корыстолюбие и ограниченность Святополка, его

военные неудачи лишь укрепляли их силы.

Но сегодня враг стоял у границ Русской земли, и старые счеты приходилось отложить в сторону. Степь велика п обильна людьми, и половцы никогда не простят убийства своих ханов, к каким бы коленам они ни принадлежали. Да и приднепровские половцы не все пришли к Переяславлю, и в их вежах еще осталось достаточно людей для нового выхода,

– Надо самим идти в дикое поле, брат, искать их

вежи и ударить по ним, – сказал Мономах.

Святодолк удивленно посмотрел па брата: где это было видано, чтобы руссы сами ходили в дикое поле я искали половцев? Дело руссов было сидеть по хорошо укрепленный городам, встречать половцев на валах, сражаться с ними на речных переправах, не пуская в глубь русских земель.

Но Мономах настаивал. Он говорил о том, что сейчас самое время самим выступить первыми, не дать врагам собрать1 новые силы, предотвратить их очередной выход.

– Промедлим, князь, – приднепровские половцы

опомнятся, вступят в союз с другими коленами.

В конце концов Святополк согласился. Это было неожиданное решение, новое, неслыханное для Руси дело, но Мономах был уверен в успехе похода, и Святополк понимал, что старший брат имеет больший воепный опыт, чем он сам, и громкую военную славу, и ему можно доверить свою дружину. Ну а если руссы потерпят поражение, то это будет прежде всего поражением Мономаха, и Русь не простит ему второго после Стугны разгрома'. Так думал Святополк, соглашаясь с задумчивой улыбкой на предложение Мономаха.

Несколько дней прождали князья черниговскую рать. Но яуетынна была снежная дорога на Чернигов – ни гонцов, ни дружшшиков, ни самого черниговского князя.

Лишь позднее князья узнали, что Олег ж не собирался пдти им на помощь. В те дни он насмехался над Свя-тонолком ж Мономахом, грозил им, опасался, что Святополк помнит, как Олегов отец – Святослав изгнал из Киева отца Святоподка, боялся Мономаха, которого совсем недавно сам выгнал из Чернигова, ненавидел обоих, считал, что каязья зовут его в поход, чтобы сгубить в диком поде, К тому же, вступив уже давно в тесный союз с половцами, Олег и в этот год помог им, принял у себя бежавшего из-под Переяславля с немногими людьми Итларева сына. Но все это стало известно лишь позднее, а пока же молчал Чернигов, предоставляя князьям самим искать в февральских степях свое воинское счастье.

Сборы были короткими. И вот уже впервые русская рать ушла на юго-запад не для обороны своих границ, не для того, чтобы отбросить назад идущую на русские города половецкую грозу, а для нанесения неожиданного удара, уничтожения приднепровских половецких веж – этого рассадника набегов и разбоя, несчастий и клятвопреступлении, насилий и обманов.

Впереди двигались конные сторожи, разведывая дорогу, оберегая войско от половецких разъездов. На ночь остановились в лощине и там же разожгли костры, опасаясь, как бы половцы по огням не поняли о надвигающейся опасности.

На исходе второго дня пути сторожи донесли, что русская рать подходит к половецким вежам.

Мономах остановил войско с тем, чтобы дать воинам передохнуть после долгого и тяжелого зимнего перехода.

К вежам подошли ранним утром, когда темная мгла плотно окутывала степь-. В этой мгле руссы приблизились к стану почти на расстояние церестрела. Там догорали ночные костры, около которых дремали караульщики, высились темно-фиолетовые громады шатров и кибиток. Б загонах возился скот, вяло лаяли непроспавшиеся собаки.

Половцам было невдомек, что рядом с ними находится русская рать. Они жили здесь, не таясь п не оберегаясь, и никому из оставшихся в вежах половцев не могло прийти в голову, что руссы осмелятся выйти из своих городов, из-за своих валов, тем более в февральскую стужу, и появятся здесь, в половецком поле.

Половецкий стан так и не успел очнуться ото сна, когда руссы с криками и гиканьем помчались между шатрами, рубя выбегавших оттуда воинов.' Половцы бежали к коням, но и там их встречали русские дружинники, перенявшие все выходы из стана.

Метались среди шатров бешеные тени, расступалась темная мгла, догорали костры с лежащими вокруг них убитыми половецкими воинами. Лишь часть половцев ушла в соседний стан, бросив на произвол судьбы своих жен, детей, свое имущество.

Теперь дело предстояло более трудное – половцы

пришли в себя, вооружились, взобрались па коней, и сбить их со следующего стана будет несравненно труднее, но Мопомах не слушал уговоров Святополка, который просил его ограничиться малым, забрать полон и уйти назад в Переяславль. Военный перевес в силе, внезапности выхода был на стороне руссов, половцы растеряны; страх и отчаяние гонят их сейчас по степи, слух бежит впереди поверженных, и сейчас надо во что бы то ни стало закрепить первые успехи.

Ломая слабое сопротивление разрозненных и малочисленных половецких отрядов, руссы шли от стапа к стану, пока хватило сил. И лишь когда притомились кони и люди, когда уже не хватало телег, чтобы погрузить на них все отнятое у половцев, Мономах остановился.

Он сидел на коне – хмурый, с горделиво вскинутой головой; с холодной и жесткой складкой в углах губ, его обычно мягкий взгляд серых глаз стал строг и пронзителен. А мимо него воины гнали сотни пленных – мужчин, женщин," детей, провозили десятки телег с забранным скарбом – коврами, сосудами, тканями, войлоком, взбивали снежную пыль тысячи коней, коров, верблюдов, мелкого скота, и вся эта огромная, стонущая, плачущая, мычащая масса теперь тянулась на север, в сторону Пе-реяславля.

Со страхом и восхищением смотрел на все это сидящий рядом с Мономахом Святонолк; ему еще никогда не приходилось переживать такой победы. Два его выхода против половцев закончились страшными поражениями, и вот первый большой успех.

А мысли Мономаха были уже далеко от половецких веж. Он повернулся к Святополку: «Мы должны, брат (он избегал обращения к Святополку со словами «великий князь», и Святополк давно и с неудовольствием заметил это), послать гонцов к Олегу, заставить его выдать нам Итларева сына и его чадь. Мы должны вырвать с корнем проклятое семя».

Святополк вяло согласился: ему вовсе не хотелось начинать борьбу с Олегом: черниговский князь являлся мощным противовесом Мономаху, и Святополк своим небольшим умом, по великой врожденной хитростью слабого и завистливого человека понимал, что сохранить это противоборство было весьма желательно для Киева. Но сейчас Мономах был снова силен, он давил его своей волей, его холодный цепкий взгляд проникал Святопол» ку в самое сердце; киевский князь чувствовал всю огромную мощь и неукротимость жеяаввй брата и сгибался передо ними, негодуя в глубине души и завидуя ему.

Из Переяславля братья послали гонцов с речами в Чернигов. Вот как писал об этом, впоследствии в русской летописи черноризец Нестор: «И послали Святополк с Владимиром к Олегу, говоря: «Бот ты не пошел с нами на поганых, которые разорили землю Русскую, а держишь у себя– Итларевича – либо убей его, либо отдай нам. Он враг наш и Русской земли». Олег же того не послушал, ж стала между ними вражда».

Олег не ответил на послание братьев, но Святополк ж Владимир не успели наказать его за отказ от помощи – вновь вышли из степи половцы. На этот раз это были не приднепровские, а дальние причерноморские куманы, которые решили взять с русских земель свою долю добычи. Они прорвались через русские укрепленные городки и валы, вышли к реке Роси, осадили город Юрьев, и уже здесь их нашли гонцы Святополка, предложив мир и откуп. Половцы поначалу согласились, но, взяв откуп, нарушили мир и вновь осадили Юрьев. Ночью юрьевцы, боясь плена и гибели, остаииди город и ушли в Киев, а наутро половцы вошли в Юрьев и сожгли его, забрав оставшееся имущество. Снова началась изнурительная борьба, снова князъя собирали рать и гонялись за врагом, и становилось ясно, что без объединения всех русских сил, без начала большого наступления на половецкое поле невозможно было остановить эти бесконечные выходы, этк постоянные грабежи, пожоги, от-купы, которые обескровливали Русь, отнимали у нее многие силы.

Возвратившись в Переяславль после ухода причерноморских половцев, Мономах все чаще и чаще стал задумываться о том, как Русъ должна дальше строить свою борьбу с извечным врагом – половцами, вспоминал свой неожиданный победоносный поход к половецким вежам и все больше и больше склонялся к мысли, что не оборона, не отсиживанне за крепостными стенами и валами, не гонка за половецкой конницей до необозримым просторам принесет желанный успех, а лишь постоянное, мощное, хорошо подготовленное движение в степь всех наличных общерусских сил.

Все чаще он говорил об этом Святополку и в Переяе-лавле и в стени, когда они гонялись за половцами.

Святонолк слушал Мономаха, думал о своем, ио не спорил: он давно, уже после Стугны, признал полное военное превосходство Владимира и теперь лишь делал вид, что он обдумывает какие-то решения, и целиком полагался на опыт Моиомаха.

А Владимир уже пришел к твердой мысли, что нужен общерусский съезд князей, который заставил бы и Олега с братьями Давыдом и Ярославом, и Ростиславичей, и Давида Игоревича взять на свои общие плечи дело обороны Русской земли, и, конечно, Владимир думал, что именно он вместе со Святоподком поведет эту общую русскую рать в глубипу половецкой степи, чтобы воевать с половцами на пх земле, среди их кибиток, шатров, гоНаступала осень 1095 года. По-прежнему неспокойно было на Руси. В Чернигова, окруженный верными ему половцами, сидел Олег. Давыд Святославич попытался вернуть себе Новгород, но новгородские мужи встали за Мстислава, Мономахова сына, и послали навстречу Давыд у гонцов, и те сказали ему: «Не ходи к нам». И Давыд возвратился в Смоленск.

Вышел из ростовских лесов второй сып Мономаха – Изяслав Владимирович. Упоенный победами отца над половцами, окончательным утверждением брата в Новгороде и отступлением Давыда, юный Изяслав прошел с дружиной по волостям Святославичей.

Не сумев вернуть Смоленск, он обрушился на север-скую землю, захватил сначала Курск, а оттуда прошел в лесной Муром, который всегда тянул к Ростову и Суздалю и недавно в обход лествицы был захвачен Олегом Святославичем. Изяслав выбил из Мурома Олегова посадника ж вновь воссоединил муромский стол с ростово-суздаяьской землей.

Моиомах, узнав об этом, не очень удивился. Он увидел в действиях Изяслава опытную и решительную руку Ставки Гордятича. Как бы там ни было, но сыновья ведут себя как настоящие князья, как воины и опять стягивают в прочный кулак обширные Всеволодовы волости". Теперь весь Северо-Восток был снова в руках Мономаха и его сыновей.

Это укрепление своей собственной власти, умножение своих богатств и земель Мономах решил использовать для большого наступления на степь.

Каждый князь чувствовал себя временным жильцом в любом городе, пока половцы свободно гуляют по Русской земле. Он уже несколько раз говорил об этом Святополку, и наконец братья согласились начать большой разговор об устроении Русской земли, о прекращении зависти и междоусобиц.

Вначале решили обратиться к Олегу. Братья послали к нему новых гонцов с предложением прийти в Киев и положить поряд о Русской земле перед епископами, игуменами, боярами, горожанами о том, как сообща оборонить Русскую землю от половцев.

Олег ответил дерзко и высокомерно: «Не вместло меня судить епископам, игуменам или смердам». Гонцы братьев привезли Олегу новые речи Святополка и Владимира: «Это ты потому ни на поганых не ходишь, ни на совет к нам, что злоумышляешь против нас и поганым хочешь помогать, – пусть бог рассудит нас».

Всю осень и зиму шли переговоры Святополка и Владимира с Олегом, и лишь тогда, когда стало ясно, что Олег лишь ждет случая для расправы с двоюродными братьями, объединенное киевско-переяславское войско двинулось да Чернигов.

В пути к братьям присоединился Давыд Игоревич, пришедший по их зову с Волыни.

Теперь, кажется, все хотели свести с Олегом счеты. Святополк стремился сломить соперника, который, как он знал, в любой час может выгнать его из Киева, как когда-то сделал это отец Олега с его отцом; Давыд мстил за изгон его из Тмутаракани. Мономах не мог забыть своего унижения под Черниговом, когда он покидал город, сломленный и обезлюдевший, после страшного поражения на Стугпе, а половцы усмехались, глядя на него и его детей. И все это сделал Олег, продавший Русскую землю половцам за власть над Черниговом.

Глухое раздражение поднималось в душе Мономаха, вспоминавшего свой позорный отъезд из Чернигова. Олег становился для него главным врагом, врагом беспощадным, на всю жизнь. Никогда ранее Владимир не испытывал в душе таких чувств, но никогда ранее никто не повергал его в такое смятение. Что бы там ни было, но Олег должен быть сокрушен.

Олег, не уверенный в черниговцах, многие из которых не могли ему простить дружбы с половцами, помощь йтлареву сыну, разорения с согласия князя степняками' черниговских земель, выбежал с дружиной в Стародуб – сильную крепость, которая не раз выдерживала длительные осады. В Чернигове же оставил воеводу с небольшим войском.

В Стародубе обступили братья Олега. Было это в начале мая 1096 года.

Первые приступы стародубцы отбили, и началась долгая осада крепости. Святополк и Владимир переняли все пути в Стародуб, оставили город без ествы, отрезали от сел и деревень. Горожане пока питались старыми запасами, приканчивали домашний скот, кур, но и эта ества быстро таяла.

Вскоре братья устроили еще один приступ, и снова стародубцы отбились.

На исходе второй недели осады Святополк предложил спалить город при помощи деревянных башен, подвезенных к городу и зажжепных около самых крепостных стен, а также путем забрасывания в город стрел со смоляными горящими наконечниками. Братья долго спорили по этому поводу. Мономах противился предложению Святополка. Он говорил, что спалить город, конечно, можно, но при этом погибнет много невинных людей, мирных христиан, женщин и детей. Святополк же, стремясь во что бы то ни стало одолеть Олега и желая сберечь своих дружинников, которых у пего было не так уж много, настаивал на своем.

В конце концов решили лишь попугать осажденных огнем, продолжать плотную осаду и постараться сокрушить город голодом.

Тридцать три дня стояли Святополк, Владимир, Давыд Игоревич и сыновец Святояолка Ярослав Ярополчич около Стародуба, а па тридцать четвертый день горожане запросили пощады. Они пришли к Олегу, попросили у него прощения и сказали, чтобы он мирился с братьями, потому что они, горожане, более такого утеснения и голода не перенесут.

Молча выслушал Олег горожан и не ответил им. Приступ означал бы гибель для города, который победители разнесут на куски, возьмут людей в полон, вынесут все из домов. Как может он после этого ЕНОВЪ ПОЯВИТЬСЯ В Стародубе, а жизнь была еще долгой, и кто зпает, не ну-_ жен ли будет ему этот город впредь в борьбе с братьями. Приступ мог бы означать гибель или плен и самого Олега, а следом за Стародубом откроет неприятелям ворота и Чернигов, и иные, тянущие к нему города, и тогда снова изгойство, метания по дальним весям и градам.

Смирив гордость, Олег послал к братьям своих бояр говорить о мире. Святополк потребовал, чтобы Олег вышел из города вместе со своими ближними людьми; при

Этом великий князь обнадежил Олега, что вреда ему не будет никакого.

И вот они сидят друг против друга в Святополковом шатре – Олег и Владимир Мономах. Олег тих я мрачен, он не поднимает глаз, на все соглашается, а братья вершат над ним приговор. При каждом резком движении в дверях Олег вздрагивает, растерянно оглядывается. Вот так же не раз прежде на переговорах русские князья поднимали на меж своих братьев и племянников.

Но переговори идут спокойно, и напряженке в шатре спадает. Святодолк и Мономах лишают Олега Чернигова, по оставляют город за Святославичами – кто там будет сидеть, определит съезд князей. Младшим Святославичам отдают Северу и Тмутаракань.

Еще прежде братья договорились, что Олегу ради его беспокойного нрава, союза с половцами и многих несчастий, которые он принес Русской зеыло, братья определили лесной Муром. Пока же они указали ехать к брату Давыду в Смоленск.

Теперь, кажется, вновь стала подниматься звезда Мономаха. Снова в его руках были и Новгород, и Ростов, и Суздаль. Чернигов же без князя неопасен. Его возвращение в руки Мономаха было вопросом Бремени.