Текст книги "Записки агента Разведупра"

Автор книги: Андрей Ольшанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

XIV

Дактило, присланная из полпредства, оказалась мне знакомой. Ловиза Августовна Шромер – вдова расстрелянного германцами латышского коммуниста – офицера I Латышского стрелкового полка.

Я купил в магазин Даниель ротатор и «Ремингтон». Работа шла под покровом ночи. На всякий случай топилась печь, «дворник» дежурил у ворот и окна были закрыты ставнями.

Наутро заказ был изготовлен.

«Граждане карелы и ингерманландцы, настает час вашего освобождения от ига русских насильников. Финляндия – ваша скорбящая мать, с тревогой взирает на ваше порабощение тиранами большевиками. Не думайте, что финский народ безучастен к своим братьям и сестрам, томящимся в плену большевистской банды грабителей и убийц. Готовьтесь, братья, к бою. Мы уже формируем бригады опытных бойцов, которые придут на помощь. Вооружайтесь. Запасайтесь лыжами и теплой одеждой. Ингерманландский комитет заручился активной помощью финляндского правительства. Финские офицеры и добровольцы придут и покончат с варварами, и Карелия войдет в тело родной Финляндии. Ждите приказания. Боевой клич: Великая свободная Финляндия. Помните, братья, священные жертвы павших в бою за освобождение Карелии зовут вас на расправу с насильниками. Готовьтесь. Не падайте духом – мы с вами.

Ингерманландский комитет. Выборг. Корельский комитет. Финляндия».

Пять тысяч таких прокламации на финском языке были упакованы в чемоданы и в сопровождении дактило доставлены в полпредство на автомобиле полпреда Черныха.

При консульстве в Выборге состоял на службе некий Владимир Илларионович Лагутин, он же Тышков, Матвеев, Харитоненко и «князь» Енгалычев. В среде сослуживцев Лагутин считался чекистом, и его побаивались все – от консула до истопника. Работа Лагутина состояла в приеме лиц, желающих ехать в РСФСР, и проверке анкет, заполненных возвращенцами. Для последней работы в распоряжение Лагутина состоял кадр осведомителей, получавших «подушный» гонорар – двести марок за справку. Если лицо, подавшее прошение консульству, оказывается, по сведениям агентов Лагутина, опасным для РСФСР, ему давали визу и даже помогали материально при выезде. А в Белоострове «возвращенца» снимали с поезда и отправляли в распоряжение пограничного особотдела на предмет «израсходования».

Таким же «бюро регистрации» в Гельсингфорсе ведал Бергман-Венникас, и, помимо запросов в центр, им приводилось негласное установление личности желающего получить визу. Два моих сотрудника получили распоряжение проверять анкеты и выяснять мотивы поездки в РСФСР. Помню, в разговоре с одним из агентов выяснилось, что капитан первого ранга С. хлопочет о получении визы в Петербург. Я знал многое о деятельности С. и, желая проверить работу агента, спросил у него:

– Что это за птица?

– Кандидат к стенке. О нем очень скверные справки. Паршиво одно обстоятельство – он финляндец, а то бы тысяча марок премии в кармане, – ответил агент.

Ему первый раз отказали в визе, запросили центр и, получив оттуда визу, предложили «пустить» при втором ходатайстве.

Но кто-то предупредил С., и он не поехал. Это вызвало подозрение в полпредстве, и мне предложили узнать причину неиспользования визы капитаном С.

Я написал подробный доклад и указал в нем на анонимное письмо, полученное С. за несколько дней до отъезда. Бергман потребовал фотографического снимка с письма. Я отказался от этого поручения, сославшись на незнакомство с капитаном. Не прошло и недели, как Бергман сообщил, что все открыто и автор анонимки уволен со службы. В квартире каперанга во время его отсутствия был курьер – монтер Шмидт. По осведомительной работе для регистрационного бюро Бергманом была нанята молодая, красивая брюнетка София Зильбермессер. Прекрасно владея местными и русским языками, Зильбермессер вращалась исключительно в кругах еврейской эмиграции и выдавала себя за беженку из местечка Винница. Намекала на то, что один из ее родственников, беспартийный спец, служит в торгпредстве и помогает ей кое-какими средствами. К ней обращались за справками, просили узнать адрес родственников в РСФСР, переслать деньги через Народный банк, имевший в то время филиал в торгпредстве, и письма.

Она пользовалась доверием, и о Софии Зильбермессер говорили как о полезной добродетельнице. Она ссылалась на свои связи в еврейских кругах Берлина, бывшего издателя Проппера, жившего в Гранкулла, называла «дядей», а популярного в Выборге доктора Абрамовича считала мужем своей подруги. Если бы она работала по своей отрасли и не пошла на «крупный заработок», все было бы для нее хорошо, но Бергман увлек ее в рискованную любовную авантюру. Она у кого-то «что-то» стянула, дала снять копию, но опоздала вложить обратно в письменный стол…

Заметка в финской печати – и «карьера» Зильбермессер кончилась плачевно.

Бергман предложил мне найти заместительницу.

Однажды вечером я представил ему миловидную даму, по фамилии Выгодчикова, и Бергман «оценил» ее в три тысячи марок на первое время.

Но работать ей не пришлось долго – на святках она снимала квартиру в лучшем квартале Гельсингфорса и имела «содержание» в пять тысяч марок от Бергмана и три тысячи от помощника Миклашевского.

На медной доске дверей было выгравировано: «преподавательница музыки».

По вечерам бывший ученик консерватории, Бергман, пел под аккомпанемент рояля романсы, а в сизом сигарном дыму виднелась фигура задумавшегося лейтенанта-предателя.

Выгодчикова осталась верна мне, и ее сведениями приходилось пользоваться не раз.

После Нового года произошла реорганизация Финского отдела.

Меня назначили внешним резидентом, и моими уполномоченными стали номера «семь» и «четырнадцать» – оба партийцы-финны.

Вся агентура перешла к ним, и мне не было надобности встречаться с агентами. Поручения центра я передавал уполномоченным, они производили расчеты, классифицировали материал и назначали задания по своему усмотрению. Общее руководство всеми работами МЧК, ВЧК, Разведупра и Региструпа осталось за Бергманом и Бобрищевым.

Две конспиративные квартиры были ликвидированы, и главный центр работ помещался на моей вилле. Прием курьеров из РСФСР «происходил» на квартирах Арвола или «Спортсмена», открывшего теперь кафе в районе Сернеса.

Бобрищев развернул свое бюро: имелись отделы – шифровальный, карточный, фотооперативный, регистрационный, военный, морской и полицейский. На каждом из отделов сидели надежные коммунисты полпредства, числящиеся истопниками, монтерами, переписчиками и машинистками.

Один из его агентов собирал фотографии видных военных, общественных деятелей и эмигрантов. Собирание коллекции происходило крайне примитивно: прилично одетый господин ходил по фотографиям, снимался или давал какое-либо увеличение и ухитрялся украсть со стола или разложенных альбомов фотографию. После уже устанавливали адрес изображенного лица и делали копии. Одна в альбом Бобрищева, вторая в «Регистрацию», в Москву.

Мне также было предписано при каждом удобном случае пополнять копиями фотографий «портретную статистику» военатташе.

Благодаря реорганизации мой риск убавился и общение с двумя уполномоченными было в значительной мере проще и безопаснее, чем со всеми шестнадцатью агентами моего сектора и девятью субагентами военкомячеек.

Днями приема я назначил среду и субботу, в экстренных случаях агенты имели возможность вызвать меня по номеру кофейни «Спортсмена» и по условленному имени.

Лейтенант Арлсон подружился со мной, часто посещал меня, иногда выпивал со мной крепкий горячий пунш и был на редкость корректен – профессионально.

Я не раз уходил из дома, оставляя его в квартире с незапертыми комодом, письменным столом и шкафом, но он не обыскивал их. Иногда меня угнетало его присутствие – как-никак мы были «враги», оба – охотники за дичью. Он за «красной», а я за «белой» и «красной».

Вместе с ним приходили иногда его приятели, барон Р. и юный, тщедушный прапорщик М., – оба сотрудники разведки. Они уже не скрывали своей профессии! Иногда даже обращались ко мне за справками о подозрительных эмигрантах.

Арлсон постоянно нуждался в деньгах, не хватало, бедняге, жалованья – контрабандный спирт был дорогой.

Занимал у меня несколько сот марок и «забывал» сроки платежа. Этим доверием я не злоупотребил никогда, если не считать нашего первого знакомства.

На квартире одного крупного спекулянта спиртом кутили финляндцы – агенты хозяина и приехавшие по «делам» эстонцы, поставщики «белого золота». Я был приглашен отведать «спиртяги» знакомым финном – контрабандистом Ландгреном. На этот своеобразный пир мне давно хотелось попасть. Я знал, что к этой группе близок «надоевший» мне морской офицер Перман, имя которого упоминалось почти в каждом запросе из центра.

Четыре дюжих парня-финна и два эстонца ничем не отличались от обыкновенных торговцев кильками, картофелем и яблоками. Такие типы весной и осенью появляются на набережной Гельсингфорса, «Халли», и продают с парусных и моторных лодок продукты Эстонии.

Но Перман, энергичного вида блондин, в желтом кожаном пальто и английском кепи, импонировал ростом и какой-то гордой, величественной осанкой.

Я познакомился с ним, и вскоре между нами завязался разговор о Советской России, Эстонии и т. д.

Перман – в прошлом лейтенант с погибшего «Грома» – проживал в Ревеле и наезжал в Гельсингфорс для расчета с финнами за проданный в «нетралке» спирт.

На мой вопрос: давно ли он был в России – Перман улыбнулся и ответил просто:

– Дней пять тому назад навестил отца и мать. Я повадился ездить туда… То дело какое-либо, то к родным.

– Вы же рискуете угодить в Чека, – сказал я.

– Бывалое дело. Уже меня таскали, к самому Кедрову возили, а что с меня взять? Я политикой не занимаюсь. У меня там заказчики. Гриша Зиновьев, землячок Корк, сослуживец бывший Доброковский и еще кое-кто. Кому поставляю фуфайки, кому чулочки на дамскую ножку, кому и коньяк «Мартель», – ответил Перман с хитрой улыбкой.

– Как вы попадаете в «рай», ведь это рискованно? – спросил я, уже не доверяя собеседнику.

– На границу поездом, а оттуда пешком. Красноармейцы ждут меня. Колбаса, шоколад, масло и сыр для них припасены. Недавно гармонию подарил начальнику пункта. Ребята хорошие, но вот финны и китайцы – беда. На днях повезу Корку диагонали на галифе и куртку. С ним у меня давнишняя дружба, – ответил он, глядя на меня проницательными холодно-серыми глазами.

– А вы тоже по нашей части работаете? – спросил он меня, наливая в стакан с чаем спирт из квадратной жестянки.

– Нет, я проживаю остатки сбережений, – усмехнувшись, сказал я, – для вашей работы нужны знания и капитал.

– Главное – дерзость пирата и деньги, – выпив полстакана «кнорри» гордо ответил Перман.

– Этих качеств у меня и нет, – сказал я взглянув на соседний стол, где «ребята» играли в «марьяж».

– У вас денег много еще есть? – неожиданно осведомился Перман.

– А что? Кое-что есть.

– Входите в компанию. Мне нужен человек с небольшим капиталом. Работа верная. Я начну возить спирт в шхеры Стокгольма, – предложил Перман и подсел ко мне на диван. – Начнем конкурировать с Линдрозом и капитаном Ниска. Последний пока в Германии. Я имею три моторные лодки. Мне нужна новая быстроходная лодка, а деньги в товаре. Я заказал двадцать тысяч литров спирта. Надо перебросить шведам, и мы заработаем около 300 000 марок. Дело, а? – хлопнув рукой меня по колену произнес Перман и щелкнул языком.

У меня созрел план – войти в компанию и установить действительную работу Пермана.

– Я имею в банке тысяч девяносто, – сказал я.

– Гм, маловато. Хорошая лодка стоит тысяч двести. Значит, вы можете вложить их в дело?

Я задумался – рисковать своими не было охоты.

– Могу, но не все. Тысяч пять надо оставить на черный день.

– Пять тысяч не деньги, – бросил Перман, – отлично! Временем вы располагаете?

– Да.

– Хорошо. Завтра вечером заезжайте ко мне в отель «Калева», комната 14. Я буду вас ждать с контрактом. Заработок пополам. Согласны?

– Есть, – ответил я, решив пойти на эту авантюру, преследуя определенную цель.

– Хватим по склянке на удачу, и молчок. Никому не слова, – сказал Перман и, мигнув в сторону играющих, тихо добавил: – Те тоже собираются к «варягам» ехать.

Утром я дал объяснение Бергману и сообщил о своем плане войти в спиртовое дело.

Получил пачку шведских крон на 100 000 марок и полное одобрение.

Перман передал мне копию контракта, подписанную нами при двух свидетелях, его знакомых финнах, сосчитал деньги, данные мною в дело, и предложил идти в ресторан поужинать и выпить за успех дела «литки».

Через несколько дней после вступления в «компанию по доставке спирта» меня навестили Бергман и Миклашевский.

Выслушав мой очередной доклад о настроениях N полка и растраты агентом номер 5 подотчетной суммы в 16 000 марок, Бергман вынул из портфеля конверт и передал мне.

Я вскрыл, не понимая, в чем дело, казенного формата конверт и вынул сложенный лист бумаги.

– «Договор на 85 000 финск. марок. Мы, нижеподписавшиеся, Густав Арвидович Перман и…» – дальше читать я не мог. Буквы запрыгали перед глазами.

Холодная дрожь пробежала по телу.

В моей руке был подлинный контракт, заключенный между Перманом и мной.

«Значит, его угробили», – мелькнула жуткая мысль.

– Получайте обратно вашу подпись. Контракт расторгнут, товарищ, и ваши 85 000 марок вот тут, – сказал Бергман, хлопнув по своему портфелю.

– Я не понимаю, в чем дело, – выдавил я.

– Очень все просто, товарищ, – произнес Бергман, – вас взяли на «мушку». Перман – наш сотрудник, и мы поручали вам вести за ним наблюдение проверочного характера. А дальше мы этим самым установили и вашу бескорыстность и преданность делу партии. Спасибо, товарищ!

Бергман крепко пожал мне руку.

– Ну, знаете, разыграли вы со мной комедию, – обиделся я, чувствуя, как от сердца отливается тревога.

– Не обижайтесь, этого требует наша работа. Оба вы отлично разыграли свои роли. Я уже сообщил об этой «сделке» товарищу Павлоновскому.

Проводив их на веранду, я спросил Бергмана, что делать с «номером»-растратчиком.

Бергман махнул рукой:

– Черт с ним, отработает.

Он был в отличном настроении, и номер пятый получил «отсрочку».

– Навестите председателя эмигрантского комитета Фену и попытайтесь под каким-либо предлогом выудить у него цель прибытия профессора Карташева, – сказал Бергман, сидя со мной на веранде виллы в Мункнесе.

– Мы имеем сведения, что Карташев прибыл сюда для свидания с прибывшим из России курьером Врангеля. Если удастся установить его присутствие в Финляндии, мы нападем на крупную организацию, в которую входят многие видные работники Красной армии. Выборгский особотдел располагает данными о прибытии из штаба Врангеля офицера поручений. Выясните это. Кого можно бы пустить в их организацию? – продолжал он, уставившись как будто застывшим взором на недвижную гладь залива, раскинувшегося перед нами.

– Разве только нашу «Баронессу», – предложил я.

– Нет, эта барынька глупа, ее не следует ставить на такие работы, – возразил Бергман, – а вот нельзя ли вклеить товарища Маслова? Он знаком с Фену и Балицким. Предложите ему «пощупать» прибывшего курьера и узнать обратный маршрут. Поставьте наблюдение за квартирами Фену, Карташева, барона Штенберга, Балицкого и домом Русского комитета. Невозможно ли втереть в квартиру Балицкого одного из наших для внутреннего наблюдения? Дать его жене переписку или на уроках французского языка поймать на крючок?

– Это немудрено, товарищ, но прока не будет. Полковник – осторожная птица. Я возьму на себя миссию выяснить все, и это самый надежный вид из наших предположений. Через несколько дней вы будете иметь данные, а может быть, и фотографию белого курьера, – сказал я задумавшемуся Бергману и, вынув из кармана рапорт для передачи Бобрищеву, добавил: – Пока что мне не удалось скопировать Устав Общества русской колонии, но я получу оригинал и перешлю товарищу Бобрищеву подлинный.

– Подлинный? – спросил Бергман, повернув ко мне оживленное лицо.

– Да! Я подкупил кое-кого, и тот имеет доверие у председателя Фену. Но, насколько мне известно, в этом уставе нет ничего интересного для штаба РККА.

– Не наше дело. Приказ достать – мы достали, и баста. Отлично. Очень хорошо. Подлинный, – произнес Бергман с какой то загадочной улыбкой и, взяв мой рапорт, положил в портфель. – Кто этот «кто-то»? – спросил он, пристально взглянув на меня.

– Лицо, пользующееся доверием и которого можно кооптировать в нашу работу. Но одно непременное условие: я никогда не назову его имени, – ответил я решительно.

– Белый? Финляндец или эмигрант? – спросил Бергман раздраженно.

– Белый. Его услугами мне приходилось пользоваться и раньше, – ответил я.

– Ну ладно… Я не понимаю, к чему эта скрытность. Много ему придется платить?

– Тысяч пять за поручение.

– Ого! – воскликнул Бергман, – у этой сволочи аппетит!

– Да, но зато и его данные хорошие. Подлинный устав говорит за это, – сказал я и встал.

Направился к письменному столу и, взяв блокнот, вернулся к Бергману.

– Мне нужно тридцать пять тысяч, – произнес я, составляя авансовую расписку, – прошу вашей выдачи.

– На какой предмет? – спросил Бергман угрюмо.

– Подотчетных сумм нет, а завтра я должен заплатить товарищу Хирвонену двадцать одну тысячу марок за организацию нового этапа.

– Хорошо. Задержите его до моего прихода на квартире «Спортсмена». Я дам ему инструкции. Винтовки и наганы находятся в пограничной комендатуре. Переотправка должна происходить осторожно, и если эта сволочь влопается, то я дам приказ расстрелять его бабу и брата. Вы так ему и объясните. С ними нечего миндальничать. Деньги берут, проклятые, а трусят. Сколько числится коммунаров в отряде Хейсканена? – произнес Бергман, вынимая из портфеля пачки новеньких кредиток и отсчитывая мне просимую сумму.

– По его данным, сорок три.

– Скотина! Организация отряда в сорок головотяпов обошлась уже в полтораста тысяч. На кой черт вообще эта бобрищевская затея? Попрячут оружие в землю и будут ждать прихода революции. А сами не рискнут подстрелить даже какого-нибудь шпика, – разносил финпартийцев Бергман и, передав мне деньги, опустил портфель на пол.

– Завтра утром я жду вас около Коркеасаари с товарищем Муценек. Прибыла партия «камешков», надо реализовать срочно. Но уже подыщите нового покупателя. Помимо того, Павлоновский приложил колье в сто жемчугов. Позондируйте уже сегодня покупателя. Относительно того таинственного сотрудника напишите мне рапорт. По инструкции, как вы знаете, имя знать и не нужно. Вы отвечаете за него, товарищ, не так ли?

– Вполне, – ответил я и убрал деньги.

– Отлично. Не может ли он дать нам напрокат часть переписки между Фену и парижским комитетом? Если он уже может дать устав, то и это возможно. Интересные письма сфотографируем, для вербальной ноты финскому правительству составим доклад Коппу, и дело в шляпе. К следующей неделе заготовьте мне списки членов компартии, депутатов Сейма и укажите количество их выступлений за прошлую сессию. К осени надо чистку провести по нашим данным, а не по брехне их Цика, – сказал Бергман, надевая пальто и шляпу.

Взял свой портфель и, пожав мне руку, вышел. Устав Комитета по оказанию помощи русским эмигрантам в Финляндии был вручен Бергману.

– Этот устав не подписан генералами Баратовым, Миллером, Врангелем и Деникиным. В нем сорок параграфов, а устав дисциплинарных взысканий имеет что-то больше пятидесяти параграфов, – сказал Бергман, недоверчиво взглянув на меня.

– Принесите мне эти уставы, и я докажу вам, что агента вашей разведки надо ликвидировать, – предложил я Бергману, уверенный в изобретательности агента.

Бергман дал согласие представить на проверку эти документы.

И через день я сообщил ему, что уставы написаны на пишущей машинке одного «бюро переписки» по заказу Освальда Тирмана. Бобрищев и за эти «уставы» уплатил Освальду несколько тысяч марок.

– Совершенно правильно, атташе получил от Освальда эти уставы. Он внимательно изучал подписи, скрепленную печатью ньюландского губернатора актовую бумагу и прочитав несколько переведенных страниц, сказал: «Настоящая, а в ней нет ни черта. Значит, у них есть еще другой устав, по которому все военнообязанные считаются состоящими на военной службе».

– Такого устава нет, – сказал я.

– Нет, есть! У меня есть сведения, что каждый офицер получает жалованье из Общевоинской организации, – возразил Бергман, уверенный в явной истине своих «сведений».

– Товарищ Бергман, это абсурд, таких сумм не выдают. Есть пособие инвалидам и неимущим, – произнес я, стараясь убедить Бергмана и этим избавить себя от приобретения «второго» устава.

– Хорошо, я вам докажу. Агент моей разведки представил мне копию секретного устава, – согласился Бергман и, положив в портфель сфабрикованные «документы», рассмеялся.

– Идиота Бобрищева надували и продолжают надувать всякими «важными» бумажками вроде этих сочинений угробленного Освальда. Ему вчера опять «удалось» купить у финна-коммуниста секретный список агентов тайной полиции. Имена начальника и его помощника верные, а агентура… Ха-ха-ха. Я не нашел ни одной настоящей фамилии – все брехня. А «пятерка» уплыла в карман маргаринового коммуниста. Знаете такого – Сало, работает в сенатской типографии? – продолжал он с злорадным смехом.

– Сало? Это же самый верный агент товарища Розенталя, – сказал я.

– А теперь он у кого в списке? – спросил Бергман.

– У товарища Муценека, – ответил я, – под кличкой «Пекарь».

Лицо Бергмана перекосилось от злобы.

– Бандит! Я этому Муценеку дам жару. Слушайте, товарищ, это же бар…. в конце концов. Розенталь передает провокаторов Муценеку, а тот, головотяп, пользуется их услугами? – воскликнул взбешенный Бергман и что было силы треснул кулаком по столу. – Я ликвидирую это. Ах, «Пекарь», так, значит. Пошлем-ка его в командировку. Розенталю я предпишу убрать эту собаку в три счета. У вас тоже агенты Розенталя. Всех вы знаете?

– Всех.

– Чуть что заметите, сообщите мне. Я не мягкотелый Розенталь или наивный Бобрищев, меня не надуть. Значит, «Пекаря» утилизировать. Хорошо, что вы предупредили, товарищ. Вот они, финские партработники. Провокаторы. Мы с вами, товарищ, должны произвести чистку среди нашей агентуры. Я снесусь с центром и приступим к вылавливанию гадин. Подберем надежный кадр, увеличим им оклад, но зато и потребуем работы. У вас есть на примете кто-нибудь? – продолжал Бергман, напуганный, видимо, ненадежностью агентуры.

– Я могу представить отличную агентуру, но тогда они должны подчиняться только мне и находиться в сфере моих поручений. Вербовку я произведу среди финского пролетариата, а не партийцев типа «Пекарь». Лучшее, что могу посоветовать, – это обратиться к комячейкам и по их рекомендациям переформировать штаты. Финскому цека я не верю. Там протекционизм: родственный или корыстный. Идейных людей мало. Эту шушеру я знаю, – сказал я, нисколько не преувеличивая мнения о финских товарищах по партии.

– Да, оно так. Товарищ Менжинский был прав, говоря после кровавой драки в финской компартии, что весь их цека надо сослать в Соловки, а дезертиров вроде Куусинена, Сирола, братьев Рахья и других прихвостней партии расстрелять, – произнес Бергман нервно теребя край скатерти.

– Вы правы, товарищ Бергман, – согласился я, – это была ошибка центра, что после бегства финского совнаркома из Гельсингфорса не ликвидировали его, как предлагали товарищи Дыбенко, Лацис и Ягода. Теперь выясняется, что типы авантюристов Хаайалайнена, расхитив имущество финказначейства, вместо участия в руководстве военных операций, проигрывали в «очко» миллионы марок, бросив Красную армию на расстрел немцам и белофиннам.

– Ну ладно, еще и им будет крышка, – произнес Бергман вставая, – а теперь напишите мне рапорт о «Пекаре» и соберите материал о бывших членах финцека.

Бергман ушел, условившись вызвать меня по телефону через несколько дней.