Текст книги "Записки агента Разведупра"

Автор книги: Андрей Ольшанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Андрей Ольшанский
Записки агента Разведупра

От издателя

В августе 2008 года, будучи в Париже, зашел в магазин русской книги Никиты Струве на улице Монтань Сен-Женевьев. Чего там только не увидел! Полки были заставлены эмигрантскими изданиями 20–40-х годов; послевоенными советскими изданиями – следствие огромного интереса эмиграции к народу-победителю, были и более поздние издания русской и советской классики; конечно же, диссидентская литература 70–80-х годов; из современных изданий – в основном фотоальбомы…

Отобрав на пыльных полках несколько томиков для переиздания и собравшись уже уходить, наткнулся на одну любопытную небольшую книжку под названием «Записки агента Разведупра». С тех пор как я стал заниматься издательской деятельностью, меня очень интересует история спецслужб и правоохранительных структур с момента возникновения до сегодняшних дней. Поэтому любые свидетельства коллекционирую: если нет уже опубликованных, издаю сам – благо имею два издательства.

Бегло пролистав ее, поймал себя на мысли, что по стилю изложения напоминает она мне сегодняшние публикации. Такое же неприятие исторических процессов, происходивших в России в начале прошлого века, высокомерное отношение к тем, кто стал на службу новой власти и т. д. Как правило, такая истерия характерна для проигравших или неудачников. Конечно, переиздав эту книгу как есть, я, несомненно, попал бы в струю нынешней генеральной линии власти и, может быть, имел бы коммерческий успех на рынке. Но, честно говоря, не хотелось. Купил ее я только из коллекционного интереса, а прочитав, тут же о ней забыл.

Однако пролежала эта книжка забытой совсем недолго. В октябре 2009 года на телеэкраны страны вышел сериал «Исаев» – по ранним книгам Юлиана Семенова о молодых годах легендарного советского разведчика Максима Максимовича Исаева. И хотя этот герой – образ литературный, мысленно я провел параллель между ним и реально, как утверждает автор «Записок» А. Ольшанский, существовавшим советским агентом А. П. Смирновым. В обоих произведениях речь идет об одном и том же времени, месте, описываются сходные обстоятельства, в которых приходится действовать их персонажам. Только отношение авторов к оценке деятельности героев разное. Ольшанский иначе, как «кошмаром», все, что происходило в то время в России, не называет. Своего героя, при первом же серьезном испытании ставшего перебежчиком, он позиционирует как проигравшего, как жертву обстоятельств, вынудивших его работать на создаваемые новой властью спецслужбы. Хотя, если бы не провал, наверняка бы работал и дальше, двигался по служебной лестнице и впоследствии вышел на заслуженный отдых. И не было бы никаких «Записок», и никто бы не узнал об их авторе. Герой Ю. Семенова – напротив, не жертва, а активный участник исторических событий в сложный период жизни страны. И, как показало время, правда оказалась на стороне Исаевых, а не Смирновых.

К чему это я? Сейчас много говорят об искажении истории, причем на самом высоком уровне. Мы, мои дорогие соотечественники, изначально стояли у истоков этих искажений и с настойчивостью, достойной созидательных дел, продолжаем разрушать доверие к нам. Не извлекая уроков истории, мы пытаемся приспособить ее к сиюминутным политическим потребностям, а это бессмысленно и преступно. Создание всевозможных органов по противодействию историческим искажениям проблему эту с мертвой точки не сдвинет и, кроме смеха, ничего не вызывает. Не сдвинет до тех пор, пока мы не научимся уважительно относиться к своей истории, не идти на поводу у «проигравших» и «неудачников», не перестанем слепо верить в их исключительность и принимать их высокомерие по отношению к тем, кто действительно добился выдающихся успехов в государственном строительстве, добыл славу и уважение нашей многострадальной державе во всем мире. Получив в конце прошлого века могучую страну, с огромным политическим, экономическим и культурным потенциалом, мы превратили ее в униженную и исковерканную безграмотными реформами третьесортную спутницу «вечноразвивающегося мира». Не потому ли мы так ругаем ту эпоху и то поколение людей, в ней живших, что не смогли преумножить достижения, полученные от них. А наши ошибки и промахи оказались намного трагичнее и болезненнее для общества, чем в прошлом. Пора это признать. Наше поколение оказалось несостоятельным и неспособным к созиданию.

Конечно, история все расставит на свои места, воздаст каждому по заслугам. Пройдет время Ольшанских и обязательно наступит время Семеновых – с их собирательными образами светлых героев, которые будут учить людей, к чему нужно стремиться, как нужно жить, чтобы чего-то добиваться. Не для себя любимого, а для Отечества своего. Ибо только в сильной, богатой и справедливой стране возможно достойное существование личности. Я в это верю. Верю, что не приживутся, как бы ни старались нынешние идеологи, безыдейные, эгоистичные и циничные герои Ольшанских, сплошь и рядом насаждаемые в американизированной современной российской культуре. И издавая «антиисаева», я хочу, чтобы читатель сам выбрал, какой герой ему более симпатичен. Ведь все познается в сравнении.

В. А. Стрелецкий,

генеральный директор издательства «Детектив-Пресс»

Комментарий к предисловию

Странная история. Некто А. Ольшанский стоит на обложке книги «Записки агента Разведупра» в качестве автора, а в предисловии поясняет, что не он написал это сочинение, а капитан саперного батальона А. П. Смирнов. И книга эта является его воспоминаниями и одновременно «кошмарным человеческим документом».

Да пусть простят меня, ныне уже покойные, А. Ольшанский и А. Смирнов, но, читая это сочинение с таинственным названием «Записки агента Разведупра», я смеялся.

Точно так же мне удалось повеселиться, когда в Париже на развале у букинистов за сущие гроши я приобрел десять брошюрок, с солидным переплетом, именовавшиеся «Похождения знаменитого сыщика Путилина».

Автор этого сочинения Роман Добраго ничем по буйству фантазии не отличался от автора предлагаемой вам, дорогие читатели, книги.

Только если у Романа Добраго Путилин сражался с мистическими силами, ставшими на службу криминала, то Ольшанский пишет об ужасах ЧК-ОГПУ.

Безусловно, ни одна спецслужба в мире не работает в белых замшевых перчатках, но то, что открыл нам капитан саперного батальона А. Смирнов – воистину леденящая душу история.

Оказывается, в наших спецслужбах работали только мелкие воришки и грандиозные пьяницы. Их основная задача заключалась в присвоении казенных средств, переводимых на оперативные расходы.

Это были малограмотные, ничего не умеющие, желающие лишь плотских удовольствий люди, мечтающие о «мировом пожаре революции».

«Русские Ведомости» определили сочинения Романа Добраго как «литературу для кухарок и извозчиков».

А вот для кого была написана эта книга – непонятно. Хотя, может быть, в те годы нашей эмиграции хотелось читать именно такого рода сочинения.

Мне довелось ознакомиться с воспоминаниями крупнейших русских контрразведчиков – генералов Климовича и Спиридовича. Эти два аса спецслужб с большим уважением писали о своих противниках в ЧК.

Более того, генерал Батюшев начальник контрразведки императорской армии, эмигрировав в Стокгольм, занялся изучением русских спецслужб. Большая глава в его работе посвящена блестящим операциям ВЧК-ОГПУ.

Если бы господин Ольшанский прочел эту книгу, то узнал бы о знаменитой операции «Трест», в результате которой был арестован именитый английский разведчик Сидней Рейли.

Автору «Записок…» неплохо было бы ознакомиться с материалами по другой операции ОГПУ – «ЛД», в результате которой удалось заманить в Россию и арестовать известного террориста Бориса Савинкова. Царская охранка за долгие годы борьбы с эсеровским движением такими результатами похвастать не могла.

А похищение руководителей Российского общевойскового союза генералов Кутепова и Миллера, которое советские спецслужбы в описываемый в книге период провели в самом центре Парижа? А операция «Харбинская осень»?

Да что говорить, вряд ли это смогли бы сделать жулики и пьяницы, о которых пишет Ольшанский. Его «чекисты» способны были похитить разве что огурцы на рынке.

Но тем не менее я очень советую прочитать эту книгу, она напоминает романы забытого русского авантюрного писателя Н. Брешко-Брешковского.

Правда, он писал салонно-будуарные сочинения, но книга Ольшанского по стилю и манере письма ничем не отличается от текстов забытого романиста, хотя дает какое-то представление о духе того времени, настроениях людей, быте в России и за рубежом.

Поэтому я повторяю: прочтите эту книгу, а потом решайте, для чего она была написана. Тем более что сегодня в литературном сочинительстве очень популярна тема безудержного очернительства нашего прошлого, причем очернительства в основном некомпетентного и предвзятого. Может быть, на основании таких «свидетельств» и складывалось представление об исторических событиях в России.

Эдуард Хруцкий,

заслуженный деятель искусств РФ

Предисловие

Один из несметного легиона сотрудников шпионских организаций СССР за границей – капитан саперного батальона А. П. Смирнов передал мне после отъезда в Южную Америку несколько объемистых тетрадей своих воспоминаний для написания книги, иллюстрирующей работу ВЧК и Коминтерна.

«Записки» – кошмарный человеческий документ – были написаны без всякой систематичности, тенденции или нагромождения «ужасов», но их каждая страница веет жутью и дыхание смерти холодит душу при восстановлении в памяти отрывочных эпизодов «советских тайн», написанных Смирновым «на отдыхе» – в N-й тюрьме.

Гидра шпионажа, провокации, подготовления восстаний, гражданской войны и насаждения «диктатуры пролетариата» – СССР – перед лицом всего культурного мира превратила 150-миллионный русский народ в «околлективизированного раба» и привела к молчанию не только колокола взорванных или превращенных в танцульки церквей, но и совесть тех, кто в погоне за «экономическими завоеваниями» признали за большевиками государственную правомощность. Дипломатические миссии, полпредства и торгпредства, различные «Аркосы», «Амторги», отделения «Внешторга» и тысячи других советских учреждений за границей кишат «Смирновыми» и служат единому богу – Коминтерну.

Агенты ГПУ расстреливают в России непокорного «кулака» за неотдачу зерна на фонд заграничных отделов шпионажа, «Соловки» – остров смерти русской интеллигенции, крестьянства и рабочих – получает каждый день новые партии «контрреволюционеров», и их имущество поступает в пользу… жертв революции, пресловутому Мопру, тому Мопру, который питает заграничных агитаторов и представителей III Интернационала. Зерно экспортируется за границу, продается «назло буржуям» ниже рыночных цен, а поля России на 30 % остались не засеянными из-за отсутствия посевного зерна.

Деньги нужны – Индо-Китай, Китай, Египет, Индия, английский безработный, финляндский рабочий и народы всего мира «ждут» помощи от засевших в Кремле строителей «нового мира социализма» – Сталина и К°.

А. Ольшанский

I

В 1920 году, зимою, в кабинете заместителя начальника Разведупра Павлоновского я дал подписку в обязательстве беспрекословно исполнять все директивы особоуполномоченного Западного отдела Управления товарища Яна Розенталя, в распоряжение которого должен был отбыть через несколько дней.

Мне стало известно, что моя мать и два брата, Андрей и Владимир, остаются заложниками в РСФСР и в случае моего перехода на службу к белым или какого-либо «предательства» их жизни будут расплатой. Заготовленную Павлоновским на сей предмет подписку я подписал и сообщил адреса всех моих знакомых за границей и в пределах РСФСР – таково было обязательное требование, предъявляемое ко всем агентам шпионажа за границей.

В тот же день меня доставили в Особый отдел и представили начальнику Иностранного отдела ВЧК товарищу Лившицу, маленькому, близорукому чекисту в бархатной блузе и галифе из синего сукна. Бросив на меня быстрый, пронизывающий взгляд, Лившиц сказал:

– Вы назначены товарищем Павлоновским в Финляндию. Выедете отсюда в пятницу с ночным поездом. Теперь прошу вас отправиться в фотографию и оставить нам ваши снимки. Ах да, с вас надо получить еще подписку.

Он повернулся к сидевшему за письменным столом худосочному человеку и бросил ему:

– Товарищ Каминский, приготовьте подписку о безоговорочном исполнении приказов нашей секции 143.

Тот приподнялся со стула и, скосив на меня глаза, ответил:

– Слушаю, товарищ.

Лившиц почесал карандашом свою волосатую переносицу и, как-то странно улыбаясь, произнес:

– Вы поедете с женою. Поняли?

Я растерялся.

– Виноват, товарищ, я же не женат, – сказал я торопливо.

– Знаю! – резко вскрикнул Лившиц, – но мы дадим вам товарища, которая будет помогать вам работать. Прекрасная женщина. Из буржуазии. С манерами и владеет языками. Имеет порядочный стаж. Вы должны с ней жить по-семейному. Это в интересах дела. Она будет ловить «белую сволочь», а вы только обрабатывайте.

Меня поразил развязный и наглый тон Лившица. В Разведупре со мной все были предупредительно вежливы, а тут окрик истеричного чекиста.

– Мне об этом товарищ Павлоновский ничего не говорил, – пытался возразить я.

– Все по очереди, товарищ. Товарищ Павлоновский назначает вас, и только, а я по своему разумению даю вам план работы, поняли? Это в ваших же интересах. Та дама, которая назначается в командировку, красавица. Вы оденете ее по первому разряду, меха для нее привезет курьер, и пустите в общество. Приманка – первый сорт. На ее личные расходы вам будут отпускать пятнадцать тысяч марок. Ей двадцать семь лет, и она очень, очень пикантна, – произнес Лившиц, потирая ладони и цинично улыбаясь.

Чиновник закончил писание и как-то боком подошел к столу Лившица и положил перед ним лист бумаги.

– Спасибо, – буркнул начинотдела и, прочитав бумагу, протянул мне стило.

– Прочтите и подпись! – сказал он, вставая.

Из одиннадцати пунктов подписки самых характерных было три, а именно:

«IX. Если центр предпишет мне организацию какого-либо акта, грозящего по своим последствиям тягчайшим наказанием по законам той страны, где он выполнен, я обязуюсь исполнить это задание.

X. Если обстоятельства дела, возложенного на особоуполномоченного, требуют моего активного участия в террористическом акте, изъятии представителя вражеского лагеря путем насилия или в действиях, предусмотренных «положением о мерах борьбы», изданных Боевым Комитетом Коминтерна – я, под угрозой высшей меры наказания, подчиняюсь заданиям центра и

XI. За измену интересам РСФСР – я приговариваюсь заочно к высшей мере наказания и такая же участь постигнет лиц круговой поруки».

Подписал. Дрогнула рука, и на миг застыло сердце.

Стоявший за спиной Лившиц произнес:

– Так. Теперь снимитесь. Я заготовлю вам документы. Вы служили офицером в Свеаборгской крепости, не так ли?

– Так точно, – сорвалось у меня.

– Отлично. Генерал от артиллерии А. на нашей службе, и он лично подпишет нужные на всякий случай бумажки. Старые бумажки, да еще с подлинными подписями, ценятся по ту сторону проволоки. Мы нашли в вашем делопроизводстве несколько фотографий. Мадам Залькевич, ваша супруга теперь, удачно поместилась на одном снимке с вами. Увидите – поразитесь технике нашего фотооператора! Не бойтесь, у меня все предусмотрено. Так, товарищ, теперь загляните в фотоателье и снимитесь. После этой комбинации вас повезут обедать к вашей супруге, – сказал Лившиц и, сложив мою подписку, спрятал ее в роскошный кожаный бювар, на краю – великокняжеская корона и усыпанная розами буква «Д».

Рукопожатие – и вниз по устланным ковром ступеням.

Хлопнула дверца лимузина, и против меня уселся агент Разведупра – латыш Симсис, приезжавший в 1923 году курьером ко мне.

Фотоателье.

Я прошел ряд комнат со шкапами – в них обмундирование всех частей бывшей императорской России, шитые золотом мундиры, камергерские, губернаторские, гофмаршальские и скромные черные рясы священнослужителей. Полки с головными уборами. Партикулярное платье, цилиндры, фетровые шляпы, грудами обувь, фрачное белье, жилеты с перламутровыми пуговицами, трости с золотыми набалдашниками – все атрибуты театра «Красного ужаса». В одной комнате сложенные в ряд роскошные кожаные чемоданы с вензелями, инициалами, футляры для ракеток тенниса, гольфа. А развешанных по вешалкам дорогих шелковых кимоно и пеньюаров – не счесть!

«Костюмерная» Иностранного отдела Разведупра и ВЧК оценивалась в 1920 году в 800 000 долларов!

Фотографом оказался венгерец Ш., бывший владелец фотографии в Петербурге на Большом проспекте, словоохотливый болтун.

По предложению Симсиса я позировал в форме, в партикулярном и даже на «пляже» в купальном костюме.

Наконец я оставил в объективе прекрасного Zeiss-а дюжину пленок для регистрационного отдела ВЧК. Симсис был, очевидно, своим человеком с фотографом и называл его запросто «венгерской колбасой», уснащая речь нецензурными словами.

Кошмарный цинизм венгерца, пособника дьявольских манипуляций Чеки, выявился в разговоре о поездке на фотооперацию по вызову «самого» Зиновьева в знаменитый советский притон на Пречистенке. Со мной не считались – в их глазах я был уже конченый человек. Перед уходом фотограф фамильярно хлопнул по плечу меня и спросил:

– Не угодно ли посмотреть на ассортимент голых «сов-бар»? Прямо – цимес!

Его осадил Симсис.

Мы вышли в переднюю.

Два дюжих красноармейца осмотрели пропуск Симсиса и козырнули ему. Странное чувство какой-то притупленности овладело мной. Мне было абсолютно безразлично, куда повезет меня Симсис.

Я постиг, что обезличен, морально изнасилован и превратился из Человека в предателя.

Устало припав головой к спинке автомобиля, я закрыл глаза. Хотелось побыть одному.

Уже восемь дней меня возили по различным «инстанциям», натаскивали в различных «отделах» к работе и заставляли подписывать, подписывать и подписывать.

В лиловых сумерках тонули главы, ныне взорванного, Симонова монастыря. Промчались мимо. Куда?

Я вышел из автомобиля. Торопливо закурил и осмотрелся.

Симсис что-то шептал на ухо шоферу.

За железной изгородью стояло двухэтажное здание – вилла или особняк.

Второй этаж был ярко освещен.

Из одного окна виднелась широколистая пальма.

– Идемте, товарищ, – произнес Симсис, подходя к калитке, и позвонил.

Я сделал несколько шагов вперед – ноги как будто отекли.

В широком подъезде вспыхнул огонь.

Выбежала молоденькая девушка, одетая «по-старому»: в белом переднике, в черном плиссированном платье и с чепцом на завитой голове.

– Здравствуйте, товарищ Раиса, – приятельски приветствовал ее Симсис и, распахнув калитку, вошел первым в вестибюль.

– Добрый вечер, – задорно воскликнула девица и взглянула на меня не то с любопытством, не то изучая.

– Прошу, товарищ, – сказала она мне, кокетливо поправляя выбившиеся кудри из-под белоснежной наколки.

В передней – ковры, вазы на постаментах черного дерева, зеркала в старинных рамах и над широкой лестницей роскошный хрустальный гарнитур электрических ламп.

Симсис швырнул свои куртку и фуражку на кресло в передней. Пригладил ладонью напомаженную шевелюру и переложил из кармана брюк в карман френча браунинг.

Я снял потрепанную, видавшую виды шинель, служившую мне одеялом во время боевой страды и в подвалах губернской Чеки.

Бросил взгляд в трюмо и не узнал лица. Так, вероятно, выглядит каждый человек, совершивший преступление перед Богом и людьми…

Пошли наверх, откуда доносились оживленные голоса.

В зале, уставленной золоченым гарнитуром Louis XIV, нас встретили – восточного типа, изящно одетая в темноголубое муаровое платье с горностаевой отделкой, дама, рослый блондин в форме комбрига и, по-видимому, военспец из «бывших», элегантный средних лет шатен с коротко подстриженными усами.

Подавая мне разукрашенную бриллиантовым браслетом и кольцами руку, дама назвалась:

– Варвара Павловна Гибсон.

Я назвался псевдонимом, как мне повелел Павлоновский.

Комбриг оказался прибывшим с юга Богуньским, начальником украинской бригады, расположенной в Переяславле, а щеголь – бывшим подполковником генерального штаба Бобрищевым – военным агентом РСФСР в Финляндии.

Мы прошли в столовую. Серебро – на белизне скатерти… Хрусталь и цветы. Вина и фрукты. На льду в массивном овале кованого серебра – икра.

Симсис, очевидно, приставленный ко мне, занял место в сторонке, уселся в конце стола и сразу налил себе полный стакан мадеры.

– Что-то наша хозяйка задержалась, – произнес военный агент, бросив взгляд на тяжелое пурпурное драпри в нише стены.

– Ах, знаете… хорошенькая женщина. Туалеты надо перебрать, тем более сегодня, – с лукавой усмешкой проронила Гибсон и взглянула на меня.

Комбриг и атташе переглянулись.

Мне было как-то не по себе: я посмотрел на свое отражение в зеркале – старенький френч, потертый воротник, один рукав, пришит суровыми нитками, лицо небритое, шея в пятнах от «вшивой» жизни в подвале на Лубянке.

А они – сытые, разодетые, какие-то довольные, уверенные в завтрашнем дне!

– А вот и наша милая «иностранка» показалась, – сказал атташе, устремив взор на вошедшую в столовую Залькевич.

Я обомлел, думая, что перед моим взором показалась какая-либо кинозвезда. Умопомрачительный туалет, жемчуга и бриллиантовое колье.

«Так вот какую «жену» мне дают в качестве приманки», – подумал я, рассматривая тонкие, красивые черты шпионки.

Первой она поздоровалась со мной.

И в ее темно-голубых глазах я подметил что-то схожее со взглядом хищника.

Чуть-чуть дрогнула ее рука в моей – веки опустились на миг.

Она знала, понятно, что вскоре мы будем связаны страшным, темным делом…

Когда горничная принесла обед, мы заняли места.

Была жуткая параллель – этот изысканный обед и порция прогнившей воблы в тепловатой водице, раздаваемая раз в день чекистами.

Разговоры велись на разные темы, меньше всего о будущем страны.

Бобрищев хвалил «буржуазные» рестораны Финляндии, разносил скромных финских дам, а о полпреде Черных говорил, как о «глупой туфле». Нарочито «пробалтывался» о своей «опытной» агентуре среди эмиграции и неоднократно упоминал о ценности своей работы для РСФСР.

Комбриг слушал, как и Симсис, предпочитая разговорам стакан хереса и тайное пожатие пухлого локтя Гибсон.

После обеда моя «жена» пригласила меня в будуар.

И там, полулежа на шелковом канапе, она шепотом рассказала мне следующее: вдова расстрелянного полковника Т-ого, бывшего начальника тяжелого артиллерийского дивизиона, она под угрозой голода поступила на службу, через посредство предателя, сослуживца мужа, в московский отдел МЧК. Взятая «на глаз» секретарем ВЧК Ягодой, она стала его любовницей и, когда он «влюбился» в балерину бывш. Императорских театров Г., перешла на службу в Иностранный отдел. Тут ее «судьбой» заинтересовался всесильный Лацис и поручил ей «Национальный центр». Она предалась наркотике и стала орудием в руках Лациса. Вилла, в которой жила теперь, была «холостой квартирой» второго поклонника – Менжинского. Но – настал час и ей предложили поехать работать за границу. Менжинский успел сойтись с сотрудницей Внешторга Рыбаковой, и ей, понятно, надо было найти «жилплощадь».

Она взяла с письменного столика блокнот и написала:

«Не бойтесь ехать. Бобрищев хороший человек, хотя и предатель. Главное, заполучите денег побольше».

Когда я прочел эти строки, она вырвала лист и, положив на пепельницу, сожгла. Пепел растерла между пальцами и бросила в камин.

– Кто эта Гибсон? – спросил я.

– Гибсон… Я скажу, когда уже уедем, – подумав, ответила она и встала. – Идемте, – сказала она и, нервно пожав плечами, усмехнулась, – там же гости.

В столовой пили кофе с ликером. Симсиса не было – он вошел в комнату несколько минут спустя после нашего прихода.

Я понял – он наблюдал за нами, подслушивал, притаившись где-нибудь за дверями.

Уже было за полночь, когда Симсис увез меня в конспиративную квартиру, в Столешников переулок.

Мне отвели комфортабельный кабинет и предложили выспаться.

Всю ночь в коридоре кто-то ходил, шептался и звякал шпорами.