Текст книги "Охота на судьбу"

Автор книги: Андрей Удовиченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– В бой! – заорал командир повстанцев, подав сигнал к началу атаки.

Стрелки по команде побросали свои луки и, вооружившись мечами, выскочили из леса на дезорганизованных, потерявших строй, защитников каравана. Раэль, не имевший выбора, последовал их примеру. Рядом бежал командир, удерживая обеими руками увесистую булаву. Нельзя было не заметить, что при этом поврежденная рука причиняла ему боль.

– Все в порядке! Царапина, – поймав взгляд охотника, заявил он.

Бойцов стражи было явно больше, и они снова стали образовывать строй вокруг каравана. Шесть оставшихся в живых всадников, представляющих собой немалую силу, сгруппировались для атаки. Повстанцы единой яростной волной налетели на стражу. Все-таки, что и говорить, защитники каравана были бывалыми бойцами и, быстро оправившись от неприятного сюрприза, встретили натиск противника стеной щитов.

Всадники, во главе с офицером стражи, набросились на бандитов с правого фланга, высвобождая своих бойцов из зажатых тисков. Все предприятие катилось под откос, и не надо было быть великим стратегом, чтобы заметить это. И даже такая превосходно сработанная ловушка, как бревна, не смогла перевесить чашу весов в сторону повстанцев.

Главарь снес булавой очередного противника и, злобно шипя, с трудом поднимая свое тяжелое оружие, принялся за второго стражника. Разгром разбойников был не за горами, и, в полной мере осознав всю плачевность ситуации, Раэль наконец, принял единственно верное решение и, увернувшись от удара защитника каравана, бросился назад в лес.

– Ах, ты ж, чертов подлец! – гневно прокричал ему вслед командир, краем глаза заметивший отступление нового компаньона, – губернаторский прихвостень! Я еще достану тебя и выпотрошу, как свинью! – рычал он, с удвоенной силой лупя по щиту своего противника, оставляя на потертом покрытии глубокие вмятины, словно в попытке выстлать на нем только что произнесенное в адрес скрывшегося негодяя проклятие.

Всадники же, находясь в более выгодном положении, нежели их пешие противники, расправились еще с несколькими бойцами повстанцев. Теперь защищаться приходилось уже не охранникам каравана, а повстанцам, чья уверенность в благополучном исходе предприятия, угасала с каждой новой смертью товарищей. Подогретые переходом инициативы в их руки, стражники, выйдя из своего «щитового ступора», перешли в атаку, постепенно сжимая кольцо вокруг двух групп повстанцев. Ловушка, которую смастерили для себя сами нападавшие, захлопнулась, а кружащая неподалеку конница ни за что не позволила бы разбойникам скрыться с места боя живьем.

– Поцелуйте в зад своего треклятого губернатора, вонючие псы! – гремел уже порядком запыхавшийся командир и, словно маятник, орудуя из стороны в сторону своей здоровенной булавой, откидывал напирающих на него стражей. Но свежая, недавно полученная рана в плече давала о себе знать, о чем свидетельствовало сокращение амплитуды взмахов.

Командир стражи восседал верхом на своем чистокровном гунтере, который, подобно своему хозяину, казалось, не испытывал ни малейшего волнения от бурлящей, словно потоки вулканической лавы, битвы. Заприметив в происходящей бойне искомую цель, воин неспешно направился к ней, уверенно удерживая в руке одноручный меч, который, судя по многочисленным отметинам, повидал на своем веку не одну битву.

Главарь повстанцев, отбросив очередного напиравшего на него бойца мощным ударом булавы, уловил силуэт приближающегося к нему через ряды занятых боем людей офицера, который подбирался к своей жертве, даже не опасаясь быть замеченным. Черный, словно беззвездная ночь, конь, вторя своему хладнокровному бесстрашному седоку, смело сокращал расстояние до цели, оставляя на истоптанном снегу отпечатки подков.

– А-а-а, тебя-то мне и не хватало! – воскликнул командир повстанцев, развернувшись лицом к всаднику. Храбрая речь, прозвучавшая из его уст, походила скорее на попытку ободрить себя перед неизбежной кончиной, нежели на отважный призыв к бою.

– Твоя голова послужит славным украшением в центре городской площади и отличным предостережением для тех, кого еще предстоит выкурить из вонючих крысиных нор! – надменно, будто оратор на заседании совета высоких господ, изрек командир, чье лицо при ближайшем рассмотрении являло собой еще довольно-таки молодые лета, но с явным признаком мужественности, о чем свидетельствовали обточенные острой, словно лезвие клинка, жизнью черты лица.

Молодое лицо этого горделивого воина не могло ввести в заблуждение умудренного опытом командира повстанцев, который сразу распознал в этом юноше... нет,... скорее мужчине, бывалого бойца. Когда между противниками оставалось несколько метров, парень резким ударом обеих ног пришпорил своего скакуна, который, казалось, составлял со своим хозяином единое целое. Молниеносно выполняя приказ, конь рванул прямиком на главаря бандитов. Повстанец именного этого и ожидал и хорошенько замахнулся булавой, целя в грудь животного. Но не тут-то было. Юноша, угадав столь предсказуемую атаку своего недруга, резко повел коня в сторону, при этом ударив мечом по древку оружия, отразив удар. Проехав чуть вперед, он развернул скакуна на противника и снова ринулся в бой, держа клинок в вытянутой руке острием вниз. Животное звучно фыркало на ходу, мотая головой, выказывая тем самым презрение к главарю повстанцев.

Один за другим гибли его товарищи, и он, уже изрядно вымотанный, с кровоточащим плечом, ожидал своего восхождения на уготованную для него плаху.

«Сколько я еще смогу отражать издевательские атаки наглого сопляка?.. Надо было все-таки прихлопнуть этого охотника, покуда возможность была, будь он неладен…», – пульсировали разрозненные мысли в голове отчаявшегося мужчины.

Новая атака самодовольного юноши ознаменовала себя молниеносным, направленным в область головы повстанца, ударом, который командир, отягощенный вспышкой боли в плече, еле сумел отразить, при этом оступившись и упав в снег.

Он был храбр, несомненно, смел и решителен, но перед ликом смерти его сердце, простое человеческое сердце, прятавшееся под каменной оболочкой, дрогнуло, жалобно екнув в груди от противного, липкого и удушливого страха. Командир стражи уже был рядом и молча, без каких-либо возвышенных слов, приготовился нанести последний удар, который навсегда прервет дыхание авантюриста, позволившего себе посягнуть на государственные сокровища.

И впрямь жизнь не любит банальных концовок! Во всяком случае, не в этот раз. Смертельный удар, предназначенный для повстанца, так и не был завершен. С торчащей из предплечья стрелой, которая с легкостью пробила сплетенные кольца кольчуги, парень вылетел из седла, обронив меч, который, словно последнее предупреждение улыбчивой удачи, вошел лезвием в снег рядом с головой крайне удивленного повстанца. На этом страдания паренька, минуту назад полностью контролирующего ситуацию, не закончились. Серебряная стрела вспыхнула, объяв руку воина пламенем. Юноша протяжно взвыл, а его воины стали растерянно оглядываться по сторонам в поисках внезапно подоспевшего вражеского мага.

Одна за другой стрелы вылетали из леса, впиваясь заостренными наконечниками в тела всадников. Ярко вспыхивая, снаряды охватывали своим голодным магическим пламенем наездников. Не все стрелы преодолевали тяжелые доспехи конников, но огонь непременно довершал свое дело. Страже, объятой жаром, походившей на закупоренные консервные банки, приходилось спрыгивать со своих ездовых животных в снег, чтобы снять окутавшее пламя. Кони, так внезапно потерявшие своих седоков, громко ржали, встав на дыбы, и хаотично кружили возле перевернутых повозок каравана, словно тоже охваченные пламенем.

Если бы случайный путник, которому довелось взбираться в этот вечерний час по горной тропе, окинул взглядом лес, простирающийся у подножия горного хребта в долине, ему обязательно бросилось бы в глаза множество мерцающих огней, издалека походивших на костры одного большого лагеря, расположившегося в лесной глуши. Однако зрение определенно обмануло бы человека, отдалившегося от Сенвильского города в этот вечер, ведь при приближении к этому, казалось, уютному сплочению огоньков можно было ясно расслышать звуки битвы. В особенности можно было выделить яростные крики повстанцев, чей боевой дух был поднят внезапным вступлением в битву нового неизвестного участника сражения, который по случайному, но удачному стечению обстоятельств был на их стороне. Каждая новая выпущенная Раэлем стрела, достигавшая своей цели, прибавляла перехватившему инициативу отряду долю мужества.

Один из всадников что есть силы пришпорил коня и рванул в лес, растворившись в многочисленных ветвях елей. Удивительно, как влияют необдуманные поступки нерадивых глупцов на толпу, даже, если эта толпа состоит из обученных воинов.

Стража, в отличие от тех же кучеров, не стала панически разбегаться по сторонам, оставляя свою судьбу на милость немилосердной удачи. Организованно, не разрывая строя, они стали покидать место сражения, уходя в лес, сформировав кольцо, в центре которого несли раненых товарищей. Пожалуй, без лишнего преувеличения все это можно было назвать тем самым пресловутым «тактическим отступлением», а не трусливым бегством, которое зачастую бывает в подобных ситуациях.

Раненый командир стражи – молодой юноша в этот зимний вечер впервые познал сокрушительное поражение. Пока подчиненные уносили его с поля битвы, он лишь тихо постанывал, придерживая раненую обгоревшую руку, пробитую магической стрелой. Наверняка, на следующее утро в городском лазарете он будет сильно жалеть о произошедшем, о том, что не отдал приказ своим воинам сражаться до победного конца, о том, что допустил своевольное отступление своих бойцов и о многом другом.

Кто знает, как бы все повернулось, если бы стражники не оставили поле боя, а решились биться до конца. Повстанцы, не желающие дергать в очередной раз удачу за хвост, не стали догонять противника. Да, собственно, и догонять-то было некому – кучка израненных, перепачканных кровью мужчин, истощенных прошедшей битвой, стояла возле вереницы обозов, составляющих караван. Обожженные тела стражи, изуродованные, изрубленные тела товарищей и легкий, парящий в воздухе пушистый снег, сливаясь с тишиной на редкость тихого вечера, составляли безумный контраст в этом отдаленном уголке сурового Фросвинда. А слабый, будто желающий дать передышку и без того насытившимся страданиями людям, ветер тихо заводил свою траурную симфонию по убитым, устроившим сегодня кровавую резню из-за блеска золота, которое уже не сможет принести павшим исполнения их желаний.

Повстанцам все еще не верилось в происходящее. Абсолютно уверовавшие в свою скорую кончину люди, мгновение назад стоявшие у самых врат смерти, внезапно были вышвырнуты с порога костлявой старухой, вдоволь насытившейся сегодняшними подношениями. Удача, такая переменчивая в своих настроениях дева... нет... не та, чье поведение легко как соколиное перо, а та – гордая, любящая затевать только ей понятные игры, сегодня была удовлетворена больше, чем сама смерть. Неизвестно, существует ли между этими двумя особами, которых разделяет вечность и собирает воедино человеческая жизнь, некое противостояние, или они все же заодно? И тотчас в воображении представала картина: молодая белокурая жизнерадостная девица, которая игриво скачет по полю битвы меж рядов сражающихся мужчин, элегантным жестом указывает старухе, плетущейся за ней, на тех людей, кому выпал жребий еще какое-то время вдыхать своей грудью морозный воздух Фросвинда. Пожилая сгорбленная женщина, чье лицо скрыто под черным капюшоном балахона, медленно идет следом и, не поднимая головы, касается своей костлявой холодной рукой тех воинов, которых не удостоила внимания молодая лучезарная дева. Бойцы, в последний момент ощутив на себе касание невидимой старухи, падают замертво, скошенные, кто ударом меча, а кто стрелой. Как единой маятник судьбы, две опоры мироздания взаимно заменяют друг друга, чтобы упорядочить сущее.

Прикованные, словно каторжники к груженым обозам, лошади, как ни в чем не бывало, мерно фыркали огромными ноздрями, выдыхая клубы пара. Момент всеобщего ступора был разряжен появлением таинственного участника сражения. Ветви двух усеянных снегом елей, разошлись в стороны, словно ширма, и на тропу вышел мужчина со стальным луком в руке. Все взгляды устремились на него. Не сказать, что в них сквозило удивление, но вот, пожалуй, признательности было в избытке.

– Фьёльнир, – неожиданно бодро громыхнул командир, скрепив «официальное знакомство» крепким рукопожатием, на которое он, очевидно, порядком истощенный боем, выделил не мало усилий, – я, тысяча демонов меня поглоти, подумал вначале, что ты сбежал… и так, знаешь, расстроился, что уже придумывал, как буду портить тебе жизнь после смерти.

– Как видишь, этого не потребовалось, – устало улыбнулся Раэль.

– И то верно… ну, так что, пойдешь с нами и заодно расскажешь про свое магическое оружие?

Окинув взглядом поле битвы, Раэль на секунду задумался.

– На этот раз это предложение, от которого можно отказаться, дружище, – уловив сомнение, возникшее на лице охотника, мягко промолвил Фьёльнир, – тебе причитается награда, ведь ты спас нас, но дележку вести в таком месте не дело, сам понимаешь, поэтому я приглашаю тебя в наш лагерь.

В этот раз решение было принято не столько самим Раэлем, сколько тремя, такими не похожими, но все же неразлучными в жизни человека обстоятельствами, как близость ночи, почти уже вступившей в свои законные права, чувства голода и жажды сна, которые подвели итог сегодняшнему сумасшедшему дню. И кивок головы охотника, относящийся скорее к накопившейся в нем за последние дни дикой усталости, обозначил согласие отправиться вместе с бандой его новоиспеченных «товарищей» в их логово. Вновь снаряженная вереница обозов, помимо прочих богатств дополненная телами погибших повстанцев, медленно, слегка прихрамывая, поползла в противоположную городу сторону, углубляясь далекими западными тропами.

* * *

– Либо вы сражаетесь с нами, либо против нас! – рыкнул орк, стоя посреди сшитого из множества шкур шатра, увешанного изнутри костями животных.

Два гоблина-советника тут же принялись что-то энергично нашептывать своему предводителю, который, вытаращив на посла зеленокожих глаза, хмурился, выслушивая то одного, то другого помощника. Колыхающееся в широкой глиняной чаше пламя, будто не замечая напряженной обстановки, разрастающейся между двумя собеседниками, продолжало спокойно «гулять» в своем просторном сосуде.

– Мой клан не находиться в состояния война с орки и люди! Моя горевать по кончина ваш вождь, но мы не готовы идти воевать. Война приносить мой клан только смерть! – после короткого раздумья уверено ответил вождь клана гоблинов, известный под именем Курзык.

Орчье наречие, на котором только что ответил собеседнику вождь, давалось гоблинам относительно легко, потому что было схоже по произношению с их родным языком. Однако по всем правилам приличия, если можно так назвать отношения, установленные между гоблинами и орками, зеленокожий посол должен был изъясняться с вожаком на наречии хозяев, а не наоборот. С другой стороны, уже изначально беседа со стороны посланца носила угрожающий характер, и о такой учтивости, как использование при переговорах рекомендуемого языка ждать не приходилось.

– Смерть настигнет твой клан, если ты откажешься от союза! – рявкнул орк.

– Твой пришел угрожать мне или вести переговоры посланец? – сурово воскликнул вождь.

– Я пришел предупредить тебя о том, что станет с твоим кланом после того, как мы разметаем никчемных людишек, если ты откажешься присоединиться к нашему воинству! – грозно скрежетнул зеленокожий, вдвое превосходивший гоблина в росте.

– Тогда моя желать твоим скорой победы! – ответил вождь, притопнув ногой.

Создалось ощущение, что орк испытывал в этот момент внутреннюю борьбу, с трудом пытаясь подавить желание наброситься на мерзкого вождя и свернуть ему шею. Но в последний момент, вдруг переменившись в лице, он сменил яростную маску на злобную ухмылку и, презрительно фыркнув, покинул шатер.

Вождь клана гоблинов Курзык не был умным существом, способным на великие свершения, но и не был глупцом, как большинство его соплеменников. Именно этот баланс и держал незаурядного коротышку на плаву. Сейчас в нем, несомненно, клокотал гнев и какая-никакая гордость за свой клан. Над всем этим возвышалось понимание того, что осталось бы от его племени в этой войне, согласись он на союз с зеленокожими дикарями. Его воины гибли бы в первых рядах во имя мести за какого-то там убитого непонятно кем вождя орков, которого сменил жестокий и кровожадный преемник, тотчас же развязавший войну с людьми. Вопреки советам его недалеких советников, которых он держал при себе скорее для виду, нежели для дела, вождь не был готов отдавать на убой свой клан, с таким трудом собранный за многие годы. После отказа новоявленный вожак орков будет в ярости и даже, возможно, направит несколько отрядов диверсантов в тыл лагеря, чтобы устроить поджоги, но вот с основной атакой, наверняка, повременит, пока не добьет людей, которые значатся в первом пункте его черного списка. А вот потом…

В глубине души Курзык боялся вновь превратиться в кочевников, ведь его клан совсем недавно осел в этом пригодном для обитания месте, а теперь все рушилось… Новый переход – это новые смерти его соплеменников в пути. Длительное время в дороге разобщило бы с таким трудом собранное Курзыком воедино племя. Многие гоблины, по натуре своей обладающие слабой дисциплиной и целеустремленностью, разбежались бы кто куда и стали бы в одиночку легкой добычей для волков, медведей, людоедов и прочей живности, населяющей забытый всеми богами Мирфгейт. Курзык не был ни властолюбцем, ни искусным правителем, но он знал свое место и умел, в отличие от многих своих соплеменников, нести свое бремя… как мог, конечно, и до сего момента у него это получалось. Но такая критическая ситуация, заключающаяся в неизбежности действий, сильно тревожила его, так как действия эти с любой стороны несли лишь потери. А может, просто со временем гоблин потерял хватку? Способность принимать решения, как в былые времена, будучи молодым вождем? Все это удручало Курзыка, а еще больше то, что времени на выбор почти не осталось.

Глава 12. Главарь повстанцев

Величию моему предела нет,

Ба! Да ведь об этом знает целый свет!

Богатств, что накопил я за года,

С лихвой мне хватит после смерти, господа!

Хотя, постойте ж! Покуда я туда не тороплюсь -

К своим делам мирским я тотчас возвернусь!

И вновь набью свои я сундуки по самые верхи,

Чтоб треснули от золота они, а зад мой – от еды!

Ах, бросьте! Кто есть не любит – есть ужасный человек!

Подлец! Да, словом доходяга и скелет!

Я от икры никак все отказаться не могу,

Да как тут отказаться! – ведь те же рыбаки,

Которые чуть ли не носом лазают по дну реки,

Несут ее лишь только мне, сказать по правде, одному…

Всем тягостным моментам жизни вопреки.

О, нет! Любовь народную по праву заслужил я!

Работу людям дал – на шахтах и в хлеву!

Платить вам деньги? Да бросьте вы! К чему все это, не пойму!?

Ведь не затем пришли мы в этот мир, чтоб собирать всю эту ерунду!

Лишь ежедневный труд! Безропотность и уважение

К тем людям, ниспославшим вам сии волшебные дары,

Вот для души для вашей приключение!

А стража проследит, чтобы не сбились вы с пути!

Веселая, задорная песня, исполняемая на небольшой, но звонкой гитаре под аккомпанемент всеобщих смешков, закончилась, и весь люд, расположившийся в обширной пещере, усеянной множеством закрепленных на стенах факелов, поддержал исполнителя шумным гоготом и шквалом оваций, сотрясая высокие каменные своды. Некоторые, восприняв сие произведение за своего рода тост, уже ударялись кружками, наполненными выпивкой, о тары соседей, радостно выкрикивая всевозможные проклятия и ругательства в адрес всеми любимого в этом месте губернатора.

– Чтоб ты сдох!

– Не знавать тебе покоя после смерти! – тут и там раздавались хмельные возгласы обитателей этого местечка, представляющего собой широкую залу, заделанную местными умельцами под трактир, заставленный сколоченными из подручных материалов, столами. Вышло хоть и мрачновато, но, в целом, не без изюминки. Этакая бандитская таверна в каменных сводах. Очутись на пороге такого заведения обычный путешественник, даже и порядком продрогший от холода, он точно бы пустился наутек, ибо и сама таверна, и люд, обитавший здесь, могли составить пугающее впечатление у любого не причастного ко всему этому «празднеству» человека. Однако, если отбросить всяческие мечтания и посмотреть правде в глаза, то случайный путник вряд ли бы сумел наткнуться на это законспирированное повстанцами от внешнего мира убежище.

Трюкач, расплывшись в широченной улыбке, отложил свой музыкальный инструмент в сторону. Поправив на себе черный губернаторский цилиндр, чуть съехавший с макушки, он изящным жестом поднял кружку и, выкрикнув добротное пожелание в адрес своей «музы»: «Да разорвут тебя газы от тыквенного пирога!», – поставил жирную точку в своей музыкальной пьесе.

Понятное дело, его душевное высказывание вызвало очередную шумовую волну из глоток десятков слушателей, непременно, сопровождающуюся градом ударов металлических кружек друг о друга. И вот, пенящееся пойло, взбудораженное множеством столкновений наполненных тар, вышло из берегов, словно морская вода, и оросило деревянные столы таверны. Вечеринка, плавно перетекшая в масштабную попойку, была в самом разгаре, однако фигура, появившаяся в каменной арке, являющейся входом в заведение, вызвала, что удивительно, мгновенное молчание. Все сидящие в таверне, не проронив ни слова, уставились на мужчину, ожидая от него новостей и, будто в один миг протрезвев, судя по их лицам, принявшим в этот момент суровое выражение, готовились услышать самый печальный ответ.

– Мы победили…, – отчеканил Фьёльнир, – но многим из нас, увы, не суждено ощутить вкус победы, – мрачно добавил он и, словно придавленный грудой камней, опустился за ближайший стол.

Некоторое время молчание не прерывалось. Люд, сидящий под сводами пещеры, очевидно, переваривал полученную информацию, словно пытаясь по настрою своего соратника уловить, сколько товарищей они потеряли сегодня. Кто-то, наконец, разрядил угнетающее своей мертвой тишиной молчание и негромко, но уверенно воскликнул: «Ура собратья!».

И вот голоса других повстанцев подхватили одинокий возглас своего товарища, превратив короткую фразу в череду ритмичных, громких поздравлений, которые, хоть и звучали торжественно, однако не без толики горечи. Словно каждый возглас, раскатывавшийся под сводом пещеры, олицетворял собой жизнь одного из погибших сегодня в битве товарищей.

Постепенно трактир начали заполнять уставшие, перепачканные своей и чужой кровью повстанцы, которые заходили в помещение под одобрительные крики своих соратников и рассаживались по уготованным для них за столами местам с едой и выпивкой. Все они уже побывали на осмотре у местного лекаря и потому походили сейчас, в большинстве своем, на оживших мумий, тут и там перевязанных бинтами. К сожалению, один клирик на целый лагерь повстанцев был не в силах магическим способом «заштопать» израненный в бою отряд, поэтому легкие раны он лечил по старинке, а свою магическую энергию, накопленную в часы отдыха, оставлял лишь для тяжелораненых.

Народ, вставая из-за своих мест, сгрудился вокруг сидящих воинов, выведывая подробности битвы. Те же, с явным трудом, мечтая скорее погрузиться в долгожданный сон, нежели вспоминать прошедшую бойню, отвечали на вопросы товарищей.

Наконец, в таверне появилось новое лицо, на которое тут же были устремлены взгляды толпы. Пройдя через арку, Раэль окинул взором пещеру и, негромко поприветствовав повстанцев, присел за стол к Фьёльниру. Очевидно, народ уже во всех подробностях разузнал о «снайпере» и теперь тихо перешептывался, кивая в сторону гостя.

– А ты быстро набираешь популярность, – усмехнулся командир, отправляя в рот сочный кусок баранины.

Раэль, оставив высказывание Фьёльнира без ответа, наполнил пустую кружку вином и, в несколько больших глотков осушив ее, обратился к повстанцу, – неплохое вино, сами делаете?

– О-о-о, нет, что ты, это с прошлого каравана, – гордо ответил тот, – на юге Фросвинд не настолько скован зимой, как центральная и северная его части, и, насколько мне известно, в тех краях, на деньги губернаторского прихвостня Себэстьяна взращивается пшеница и цветут виноградники. Черт их знает, как им удается все это выращивать в такую холодину… ну, уж наверняка не без помощи алхимии. Эх, черт, и почему я не родился на Зильйоне… как тебе наш лагерь, кстати?

– Замечательное место, несмотря на то, что это пещера, – ответил Раэль.

– А то! И не просто пещера, а целый подземный лабиринт. У нас тут и кузня, и казармы, да вообще, чего только нет. Ребята у нас на все руки мастера, так сказать. Только вот маловато их, конечно, а теперь и того меньше, – вперив свой взгляд в мутное дно кружки, будто пытаясь что-то разглядеть на ее глубине, промолвил командир, – а в городе народ забитый пошел, идти к нам боится, хоть мы и агитируем всячески, – продолжил он, выйдя из короткого раздумья.

– Это как же?

– Слухи пускаем разные, да и вылазки всевозможные делаем. Слышал наверно, дом губернатора недавно, так скажем, слегка опустел? – протянул Фьёльнир.

– Не то, чтобы слегка, – раздался знакомый голос, и к компании подсел новый собеседник. Легким движением руки поправив у себя на голове трофейный головной убор, он, подражая напыщенным вельможам из королевского дворца, в своей излюбленной манере задрав подбородок повыше, вклинился в разговор двух мужчин.

– А вот и сам автор сией деятельной агитации, господин Трюкач, – представил Фьёльнир товарища, – человек-тайна, человек-загадка, даже имя его настоящего никто не знает, вот и зовем по прозвищу.

Раэль ничуть не удивился, встретив здесь недавнего знакомого, ведь как раз именно эта личность, по мнению охотника, отлично вписывалась в подобный уклад жизни.

– Ох, поверь, я и сам уже не припомню его, дружище, под столькими именами в свое время отбегать пришлось, знаешь ли. А знакомить нас ни к чему. Я смотрю, Раэль, ты у нас записался в местные спасители? Молодчина! Ты знаешь, Фьёльнир, это ведь он нас с Хасимом тогда, не побоюсь этого слова, спас.

– Да ну! От оборотня-то?

– От него самого, они вместе с Тримзом тогда в лесу нашпиговали гадину своими магическими стрелами. Эту дрянь ничего не берет, представляешь! Целый отряд стражи, который за нами погнался, зверь раскидал, будто орехи по столу! Кстати, у меня вопрос немного личный, но я его все же задам, ибо все равно не удержусь, – протараторил он, обращаясь к Раэлю, при этом выстукивая кончиками пальцев по столу незамысловатый ритм, – не ты ли на досуге Вальрама прихлопнул? – сверкая детской наивностью своих широко раскрытых глаз, спросил Трюкач.

Окунувшись взглядом в этот омут «наивности и непосредственности», плескавшийся в глазах собеседника, в попытке найти там хоть малейший огонек злого умысла и не найдя его, Раэль, все так же не отстраняя взора, ответил.

– Я убил оборотня, а не человека.

– Ну да, именно это я и имел в виду. Только городская стража так не считает, хотя считать она и не умеет, ввиду иного строения мозга, нежели у нормального человека, – подытожил Трюкач.

– Ха, это точно, туда, как я погляжу, последнее время вообще черти кого набирают, – вставил Фьёльнир, – значит, ты, Раэль, как я понял, и даже проверил на собственной шкуре, не просто охотник, а боец! – широко улыбнулся повстанец, осторожно поводя раненым плечом, – давай к нам! Нам нужны такие парни!

Мысль быть вблизи своих детей манила его. Быть рядом, но не быть по-настоящему, вот что ожидало его, останься он здесь. Тайные встречи рано или поздно закончатся его поимкой, да и вообще такие вылазки грозили бы опасностью для его семьи. Нет, это был не лучший вариант. А что, если перевести их сюда? В это убежище? И вот он представил детей, отца, здесь, в этой пещере,… а затем… нет! Этому не бывать. Каждый день ожидать, когда в это место нагрянет стража. Каждый день видеть, как они из обычных ребятишек превращаются в закоренелых преступников, готовых из-за мешка золота убить с дюжину людей, оправдывая все «борьбой с системой». Нет, этому не бывать. Тайна злосчастного браслета, перевернувшего в один миг всю его жизнь, тянула за собой. Но какого черта он тащится сломя голову неизвестно куда и непонятно для чего? Что хочет он найти? Кого наказать? Ведь оборотень мертв. Интересно, стал бы он, даже не находясь в бегах, жить как прежде… жить без Элли? Он не знал этого, но предчувствовал, что мысль о ней разъела бы его, и даже чувство удовлетворенной мести не утешило бы истерзанную душу. Он чувствовал себя предателем… по отношению к своим детям, нуждающимся в нем, по отношению к Элли, погибшей из-за него… по отношению к себе. Любой нормальный человек сделал бы все, чтобы быть со своей семьей, а он, как трусливый шакал, бежит сломя голову в обратном направлении. Но он не может вернуться, его схватят… поймают… и он все равно будет отлучен от них… а вот, если бы не было никакого браслета?.. Повернуть время вспять невозможно. Есть только одно направление – вперед. Быть может… какими бы окольными путями ты не пользовался, для судьбы твоя линия предрешена, и все повороты дороги жизни известны, однако от тебя зависит, сколько остановок ты сделаешь, и какая из этих остановок будет последней. Быть может, так.

Тогда, у Лэниора, даже еще не осознавая, он в сердцах выказал готовность к походу, и это слово, данное самому себе, еще тогда поставило печать пламенного клейма в душе, оставив на ней почерневший след. И в этом клейме было все – безысходность, отчаяние, страхи, но как бы в прошлом, оттесненные настоящим – ледяной решимостью к действию.

– Я не смогу, – ответил Раэль, посмотрев на Фьёльнира после своего короткого размышления, не занявшего у него более пары секунд. Ответ прозвучал, как могло показаться со стороны, со слабо различимой тенью вины.

– Стоп-стоп! Не спеши, дружище, – взмахнув рукой, промолвил Фьёльнир, словно в попытке прервать ход мыслей собеседника, – это успеешь еще решить. Вначале поговори с Катриной, а там уже и видно будет.

– Катрина?

– Наша предводительница.

– Я думал, ты командир повстанцев, – с ноткой удивления в голосе произнес Раэль.

– Я и есть командир. Руковожу боевыми операциями. У нас каждый занят своим делом. Каждый делает то, что умеет. Вот ты, наверняка, подумал, что вот те парни, рассевшиеся за столами, только и делают, что пьют и гуляют, пока мы гибнем в боях? – обвел он взглядом заполненные людьми ряды столов, – ан, нет! Мы сражаемся оружием, которое они делают, едим еду, которые они готовят, живем в стенах, спроектированных и созданных ими. Они такие же бойцы, как и мы, только фронт у них иной, и от них во многом зависит, насколько хорошо мы будем готовы к бою. А по поводу Катрины, ты с ней смотри только не заигрывай… не баба – огонь. Сожжет так, что даже пепла не оставит. Лучшего предводителя и не сыскать, несмотря на то, что женщина.