Текст книги "Не путай клад с могилой"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Глава 19

Лучше бы она ничего не говорила. Я смотрел на Риту, как на врача из анекдота, который отправляет своего пациента в морг, а пациент умоляет отвезти в реанимацию. Неожиданно всплыла еще одна деталь. Конечно, убийца мог воспользоваться веревкой священника, тем более что чемодан всегда стоит на входе в хозяйственный двор, и все же…

Рите, кажется, понравилось заливать слезы «Сангрией», и, чтобы она не слишком злоупотребляла этим глушителем горя, я прихватил бутылку с собой и вышел из кухни.

Когда я поднялся на второй этаж, ритуал был в самом разгаре. Марина и священник вразноголосицу тянули псалмы и молитвы и обрабатывали святой водой двери номеров. Некоторое время я наблюдал за ними, выжидая паузу в песнопении, и, как только батюшка замолчал, взял его под локоть и сказал:

– Прошу прощения, я должен отвлечь вас на минуту.

Батюшка нахмурился, давая мне понять, что я прерываю исключительно важный процесс, и, опустив крест, не очень дружелюбно спросил:

– Что вы хотите?

Я отвел его в противоположный конец коридора. Готов поспорить, но в этот момент священник понял, о чем я хочу его спросить. Он кивнул Марине, чтобы она продолжала петь сама, и взглянул на меня. Его глаза молили о пощаде!

– Батюшка, когда вы увидели труп официанта, ничего не заметили на нем знакомого? Скажем, какой-нибудь предмет, принадлежащий вам?

– Будьте милостливы, Кирилл Андреевич! – взмолился священник шепотом. – Я так боялся, что вы заподозрите меня в тяжком грехе! Богом клянусь, не давал я Сашке эту веревку проклятую, чтоб она провалилась в преисподнюю! Видать, сам отвязал ее от чемодана. Не прощу себе во веки веков, что не спрятал чемодан куда-нибудь подальше от посторонних глаз.

– Успокойтесь, я ни в чем вас не обвиняю, – почти искренне сказал я. – Постарайтесь вспомнить, когда вы заметили, что веревки нет на чемодане?

– Когда заметил? Да тогда и заметил, как Сашка руки на себя наложил, – недолго думая ответил священник.

– А вчера она была?

– Вчера была. И сегодня утром была. Я бутылочки из-под ладана и мирры вынимал и с ними Марину в церковную лавку отправил, чтоб докупила. Была веревка, будь она неладна! Знал бы, чем дело обернется, – сжег бы!

– Ну, хорошо, – успокоил я священника, опустив ему руку на плечо. – Не терзайте себя. Кто мог знать, что такое случится.

Отец Агап, благодарный мне за доверие, вконец расщедрился:

– Кирилл Андреевич, я хочу вам сказать, что отслужу по полной программе. То, что я сделаю, не сделает ни один священник Крыма. По полной программе, с чтением специальных молитв! Очень действенное средство, поверьте моему опыту!

– Хорошо, хорошо! Спасибо!

Не мешая более отцу Агапу вершить таинство изгнания дьявола, я спустился вниз. В тени зонта, положив ноги на соседний стул, сидел профессор и, делая вид, что читает газету, поверх нее следил за мной. Наши взгляды встретились. Профессор слегка кивнул и тотчас заслонился от меня большой статьей под названием: «С солнцем шутки плохи».

* * *

Выставкой-музеем, расположенной в бывшем армянском замке, вот уже лет десять бессменно заведовала и вела в ней экскурсии Александра Лебединская, мать моего приятеля, начальника спасательной станции. Прежде я часто заходил к ней, где в большом прохладном зале можно было отдохнуть от полуденной жары, поболтать и попить зеленого чая. Потом, когда я занялся частным сыском, мне уже было не до музея. В последний раз я виделся с тетей Шурой, когда покупал картины с крымскими пейзажами для своей гостиницы.

Я подъехал к зданию выставки около двенадцати, когда вероятность встретить здесь отдыхающих была очень мала и я мог поговорить с заведующей без свидетелей.

– Здравствуй, Кирилл! – Женщина вышла мне навстречу, как только я открыл тяжелую дверь.

– Вы, как мисс Хадсон, узнаете меня по шагам, тетя Шура? – спросил я.

Заведующая протянула мне руку, здороваясь по-мужски. Ее гладко уложенные седые волосы выглядели на фоне темных полотен картин белым пятном.

– Нет, не по шагам, – усмехнулась она и раскрыла секрет: – По твоей машине. «Опель-Сенатор» в Судаке есть только у тебя.

Ей бы мужиком родиться, подумал я, глядя, как женщина закуривает папиросу и, не вынимая ее изо рта, задувает спичку.

– За картинами приехал? – спросила она. – Ты как обзавелся собственной гостиницей, так стал моим первым и пока единственным покупателем картин.

– Нет, тетя Шура, картины пока не нужны.

– А что нужно? Чаю налить?

– Я историей увлекся. Проконсультироваться хочу.

Лебединская удивленно посмотрела на меня, не понимая, серьезно я говорю или шучу.

– Вот бы не подумала, – сказала она. – Кто сейчас историей увлекается? На истории бизнес не построишь. Это, наверное, причуда, да, Кирилл?

– Наверное, вы правы.

– Так что тебя интересует? – Она встала в середину зала и повела рукой по витринам и стеллажам. – Вот обломки таврской керамики. Вот камень с древнего монастыря горы Ай-Георгий с греческой надписью, посвященной богине Деметре. Тут, под стеклом, позднебоспорские и римские монеты[5]5
  Эти монеты свидетельствуют о тесных экономических связях Судака с Боспорским царством.


[Закрыть].

– Настоящие? – спросил я.

– Нет, конечно. Латунные копии. Подлинники сделаны из золота и хранятся в другом месте. Что тебя еще интересует?

– Последний консул Солдайи, – ответил я, рассматривая большую, на четверть стены, картину с изображением окаменевшего дракона – черных шипов и пиков потухшего вулкана Кара-Даг.

– Христофоро ди Негро! – с напускным почтением произнесла заведующая и закивала головой. – Да, фигура столь загадочная, сколь и трагическая. Единственный из консулов Солдайи, который не увековечил свое имя в башнях Генуэзской крепости. Все постарались напомнить потомкам о себе: достопочтенный Якобо Торселло, именитый Бернабо ди Франки ди Пагано, отличный Пасквале Джудиче, благородный Лукини де Флиско Лавани. – Женщина прервалась для затяжки и, выпуская дым прямо перед собой, так, что ее лицо на мгновение исчезло из моего поля зрения, добавила: – Все эти щедрые эпитеты, между прочим, придумала не я. Скромностью консулы не отличались, так они сами характеризовали себя, и эти слова выбили на плитах, вделанных в стены башен. Ты случайно не владеешь средневековой латынью?

– Нет, случайно не владею, – признался я, чувствуя себя перед этой женщиной страшным невеждой и вообще полным дебилом. – А почему вы считаете, что фигура последнего консула – трагическая?

– У последних, Кирилл, всегда все складывается трагично. Ну а если говорить более точно, то Христофоро ди Негро, в отличие от своих предшественников, был свидетелем не расцвета, а гибели великой генуэзской колонии и сам погиб в бою с турками. На нем, собственно, и закончилась эпоха властвования итальянцев в Крыму.

– Но ведь оставался еще консул Кафы, – «блеснул» я своей эрудицией.

– Что ты, милый! – восликнула Лебединская. – Кафа пала под ударами турецкой эскадры тридцать первого мая тысяча четыреста семьдесят пятого года, а это почти на месяц раньше, чем наш с тобой родной Судак.

– Правда? – деланно удивился я. – Кто бы мог подумать… – И без излишнего любопытства, как бы мимоходом, заметил: – По идее, Христофоро ди Негро должен был до последней минуты жизни держать при себе все сокровища генуэзских колоний Крыма.

– По идее – да, – тотчас согласилась Лебединская, гася окурок в большой раковине рапана, приспособленной под пепельницу. – Но на этот счет есть много домыслов и легенд. Я говорила с одним историком-итальянцем, приезжавшим к нам на фестиваль. Он, к примеру, утверждает, что встречал в римских архивах казначейские отчеты средневековой Генуи пятнадцатого века. В одном из них упоминается Христофоро ди Негро. Речь шла о том, что за месяц до того, как турки осадили Солдайю, к консулу прибыл высокопоставленный чиновник из Генуи с большой охраной, и именно для того, чтобы вывести из обреченного города казну. Но посланцы вернулись в Италию ни с чем.

– Куда же подевалась казна?

– Трудно сказать, – пожала она плечами. – У истории много своих тайн. Может быть, консул оставил казну при себе, понадеявшись, что его войско сумеет дать отпор туркам и деньги понадобятся для поощрения солдат. Может быть, посланцы оказались мошенниками и, сговорившись, присвоили сокровища себе. Эту тайну, Кирилл, консул унес с собой в могилу, и нам ее никогда не разгадать.

Лебединская прошлась по залу, глядя на витрины, и, как бы успокаивая мое разыгравшееся воображение, добавила:

– А впрочем, сокровища – это громко сказано. Когда турки захватили Константинополь, завладев Босфорским проливом, то связь Генуи с крымскими колониями была прервана. И торговля Солдайи со Средиземным морем почти прекратилась. А казна в основном пополнялась за счет торговли.

Лебединская повернулась ко мне, улыбнулась, мол, рассказ закончен, какие еще есть вопросы?

– А это правда, что на твоем «Опель-Сенаторе» автоматическая коробка передач? – неожиданно спросила она. – Дал бы разок прокатиться – никогда на такой тачке не ездила.

Я ей не ответил. Я вообще не понял ее вопроса и, растерянно теребя в руке ключи от машины, пятился к выходу. Мне казалось, что из глубины веков мне в затылок тяжелым взглядом смотрит последний консул древней Солдайи и спину обжигает пламя горящей крепости.

Глава 20

Страсть к показухе у нашего народа неистребима. Эта автозаправка, расположенная на выезде из города, за год изменилась неузнаваемо: вместо привычной вывески «БЕНЗИН» появилась «PETROL»; персонал, состоящий из полутора инвалидов, переоделся в единую униформу и теперь стал похож на клиентов психиатрической больницы; черные резиновые шланги какой-то больной дизайнер раскрасил в ядовито-оранжевую полоску, отчего те стали похожи на омерзительных тропических змей. Зато вечная пыль, колдобины на платформах заправок и качество бензина остались прежними.

Проклиная переодетых заправщиков за их своеобразный сервис, я подогнал машину к колонке и затормозил, подняв огромную тучу пыли, которая надолго поглотила весь окружающий меня мир. Несмотря на большой рекламный щит с ковбоем на мотоцикле и многообещающую надпись «THE BEST OF THE WORD», никто из лучшего в мире персонала не кинулся к моей машине со шлангом в руках. Пришлось ждать, когда осядет пыль и появится возможность самому выйти из машины.

Когда же пыль осела, я с удивлением увидел, что, пользуясь пылевой завесой, какой-то наглец на старой японской «Сузуки-Свифт» объехал меня и встал впереди. Высунув руку, он поманил мальчишку-заправщика.

Обычно в подобных ситуациях я проявляю равнодушие к наглецам, стараясь не тратить попусту нервы на чьи-то пороки и недостатки в воспитании. На этот раз, сам не знаю почему, я не выдержал, выскочил из машины, подбежал к японской развалюхе и хлопнул ладонью по лобовому стеклу:

– Эй, парень! Мне бы хотелось, чтобы ты соблюдал очередь.

Я не успел закончить фразы, как узнал и машину, и ее водителя. Поздний вечер, новосветское шоссе, пьяная компания, ополовиненная бутылка шампанского, плывущая по рукам, и взгляд Анны, сидящей среди незнакомых людей на заднем сиденье…

– А-а, водолаз! – обрадовался водитель, которого, кажется, звали Владом, и, сняв черные очки, слегка пригнул крупную голову, чтобы лучше видеть меня. – Как поплавал? Кислорода хватило?

Мне показалось, что он издевается надо мной. Его широкая улыбка, обнажающая прекрасные крупные зубы, золотая цепочка с кулоном на шее, тяжелые бицепсы словно подчеркивали преимущество надо мной, словно Влад хотел дать понять мне, что Анной он завладел по праву более сильного соперника или что-то в этом роде. Словом, мнительность меня и подвела.

Мальчишка-заправщик уже пристроил «пистолет» в бензобаке «Сузуки», но я аккуратно развернул его лицом к своему «Опелю» и подтолкнул в спину, а сам, уже с трудом разжимая скованные волнением челюсти, снова склонился над окном:

– Встань в очередь, Владик!

– Братишка! – миролюбиво протянул Влад, открывая дверку и выталкивая свое тяжелое тело из тесной «японки». – Это ведь не подводный мир, здесь суетиться надо…

«Во всех моих последних бедах виноват он!» – прожгла мое сознание абсолютно бредовая мысль, но тем не менее она стала чем-то вроде выстрела из стартового пистолета. Я сам удивился своей тупой агрессивности, с короткого замаха въезжая кулаком в массивный и хорошо выбритый подбородок Влада. Добавить левой я не смог – Влад на удивление ловко ушел от удара, и мой кулак попал в пустоту.

– Черт возьми! – крикнул он, отступая на шаг назад и принимая бойцовскую стойку. – Ты, наверное, спятил!..

Я зря рассчитывал на то, что Влад скажет что-то еще. За его последним словом внезапно наступил полный вакуум, который заполнили золотая вспышка перед глазами и жуткий треск, идущий откуда-то из глубины моей черепной коробки. Я почувствовал, что ноги оторвались от земли, а вслед за этим покрытая слоем пыли земля встала на дыбы и хлопнула меня по спине.

– Эй, братишка! – крикнул Влад, кидаясь ко мне. – Я не слишком больно тебя прибил?

– Пошел к черту! – морщась, ответил я, привставая на колено. – Ты мне сломал мозги.

Верхом свинства было жаловаться в моем положении, но Влад простил мне эту выходку и помог встать на ноги. Я почувствовал, как тяжелеют мои усы, словно губка наполняясь кровью.

– Возьми платок! – Влад, не скрывая самодовольной улыбки, протянул мне какую-то серую тряпочку, которую он назвал платком.

– Спасибо, – буркнул я. – Я бы таким машину побрезговал мыть, не то что к носу прикладывать.

У меня в жизни всегда так: или я кругом выигрываю, или проигрываю по всем фронтам. Я не слишком огорчался по поводу нокаута – одним больше, одним меньше, но этот случай еще раз напомнил мне: положение мое аховое.

Агрессивность улетучилась в один момент. Садясь в машину, я подумал о том, что таким вспыльчивым типам вроде меня для профилактики полезно иногда давать по морде. Меньше будет конфликтных ситуаций, укрепится дружба между этническими группами и смягчится международная обстановка.

Парень-заправщик, с ходу оценив ситуацию, сначала наполнил бак «Сузуки». Все верно, победители должны идти по жизни первыми. Опустошенный и вялый, я, прижимая к разбитому носу полотенце, провожал глазами белый драндулет и его мускулистого хозяина и думал о том, не этот ли Влад и есть тот недоучка Уваров, который требует у Курахова манускрипт?

– У нас есть лед, – сказал парень, просунув голову внутрь салона. – Принести?

Я отнял полотенце от носа. Кровь уже не шла.

– Нет, – ответил я. – Льда не надо. Лучше заправь машину бензином.

Он или не он, думал я, вспоминая Влада. А как Анна оказалась в его компании? Случайно познакомились? Где она сейчас?

Я вырулил на Феодосийское шоссе и поехал среди зеленых стен леса. Не успел я набрать скорость, как слева, отчаянно сигналя, меня обогнала уже хорошо знакомая «Сузуки», встала передо мной и начала притормаживать. Моему «Опелю» ничего не стоило бы обогнать эту консервную банку, и я уже готов был надавить на педаль акселератора, заставив мощный мотор продемонстрировать свою силу, как вдруг решил не противиться судьбе, притормозил, съехал на обочину и остановился.

Влад, не щадя машину, с силой захлопнул дверцу и, шаркая шлепанцами по гравию, не спеша подошел ко мне. Он оценивающе осмотрел «Опель», провел ладонью по горячему капоту и склонился над окошком.

– А что, если нам выпить по стаканчику? – предложил он.

– Садись, – кивнул я на сиденье рядом с собой.

Он взглянул на свою машину, прикидывая, насколько высока вероятность того, что ее угонят в ближайшие часы. Оценив эту вероятность как ничтожную, он махнул рукой и сел на переднее сиденье.

Плох тот мужик, который не использует даже пустяковую возможность утереть нос своему сопернику. Я не мог упустить такого сладкого случая, и, едва дверь захлопнулась, отпустил тормоз, перекинул ногу на педаль акселератора и вдавил ее до самого пола.

Влада отбросило назад и прижало к спинке сиденья с такой силой, словно он находился в самолете, который начал разбег по взлетной полосе.

– Она что – с автоматической коробкой? – со сдержанным удивлением спросил Влад и, удовлетворившись моим кивком, остановил свой взгляд на мельтешащих электронных цифрах спидометра. Больше он ничего не спрашивал.

«Опель-Сенатор» с низким утробным рокотом набирал скорость и через несколько секунд с легкостью перевалил стокилометровый рубеж. На перевале, дабы машина не взлетела, я убрал ногу с педали, а когда мы покатились вниз по ровной и пустынной трассе, снова вдавил ее в пол. Сто тридцать, сто пятьдесят, сто восемьдесят, двести… Я с каменным лицом смотрел на дорогу, напоминающую поверхность точильного камня, вращающегося на станке. Деревья по обе стороны дороги слились в сплошную зеленую полосу, а бетонные столбики превратились в бесконечный забор. Влад, не пытаясь бороться с перегрузкой, все глубже утопал в сиденье, и оно даже для его массивной фигуры стало большим и просторным. Справа от нас промелькнуло и умчалось назад темное пятно – кажется, это была «Волга», а может быть, бортовой «ЗИЛ», который мы обогнали. Встречные машины, едва показавшись на горизонте, исчезали позади нас, оставляя за собой короткий шипящий щелчок. За несколько километров до Щебетовки, где находился ближайший коммерческий ларек, я стал притормаживать.

Когда я съехал на обочину и остановился, Влад, все еще находящийся под впечатлением езды, медленно выбрался из кабины, обошел машину по кругу, рассматривая ее колеса, и скупо заметил:

– Хорошая машина.

Я уже рассматривал бутылки, выставленные на полках за стеклом. Отмщенная душа пела и ликовала. Идиоты мы, мужики, между тем думал я.

– Что будем пить?

Влад подошел ко мне, мельком взглянул на бутылки, вытащил из кармана бумажник и взял безумно дорогой можжевеловый джин «Бифитер».

– Я угощаю, – небрежно предупредил он, послав в мои ворота очередной мяч.

Я пожал плечами, мол, как прикажешь, и, повернувшись к продавцу, в свою очередь заказал:

– И по стакану «Черного доктора»!

Должен признаться, Влад продемонстрировал завидное мужество, глядя на то, как я залпом осушил стакан крепкого вина и вытер усы рукой. Он улыбнулся, кивнул мне, мол, твое здоровье, выпил столь же стремительно и, не снижая скорости, снова послал деньги в окошко:

– Еще по стакану!

Я глянул на храброго самоликвидатора с интересом. Взял второй стакан и, прежде чем выпить, протянул руку:

– Кирилл Вацура.

– Владимир Уваров, – ответил Влад с легким кивком.

Я уже сделал первый глоток, когда это имя приволокло в сознание контейнер проблем, и отставил вино. Оно больше не лезло мне в горло. Влад, заметив, что моя реакция на его имя довольно странная, с участливой заботой взглянул сначала на меня, потом на мой стакан.

– Что-нибудь не так? – спросил он.

Сейчас узнаешь, думал я, рассматривая скуластое и бронзовое, как у индейца, лицо Влада.

– Тебе имя профессора Курахова о чем-нибудь говорит? – спросил я.

Лицо Влада просветлело.

– Естественно! Это имя мне говорит о многом! Если ты сейчас скажешь, что он преподавал тебе, то я опровергну теорию вероятностей!

– Не надо опровергать, я никогда не был его учеником. Я его адвокат, – мгновенно придумал я.

– Адвокат? – протянул Уваров и закивал. – Ну да! Понятно. Это даже интереснее, чем я предполагал… А что, разве профессор нуждается в юридической защите?

– Давай выпьем! – предложил я.

– Давай! – согласился Влад.

Мы беззвучно чокнулись пластиковыми стаканчиками.

– Забрать бы мою тачку, – напомнил о своей «Сузуки» Влад.

– Это мы мигом, – пообещал я, сминая стаканчик в кулаке.

Я круто повернулся, и меня качнуло. Влад это заметил, но благоразумия не проявил и покорно сел на переднее сиденье.

– Пристегнись, – посоветовал он мне, но я отрицательно покачал головой.

– На скорости двести пятьдесят кэмэ в час, если во что-нибудь врезаться, ремень безопасности разрезает человека пополам, как гильотина, – соврал я.

– Правда? – уточнил Влад, но тотчас отстегнулся от «гильотины».

«Опель», зашуршав колесами о гравий, рванул с места и, оглашая окрестности жаркого и сонного поселка диким ревом, помчался по шоссе. Мой пассажир демонстрировал завидное мужество, вверив мне свою жизнь; он спокойно сидел в широком кресле, скрестив на груди руки, и смотрел на серую ленту шоссе, стремительной рекой несущуюся нам под колеса. Когда же я остановился на обочине рядом с его консервной банкой, он заметно оживился и повеселел оттого, что не только остался жив, но может снова лицезреть свою колымагу.

Хмель медленно выветривался из моей головы, и о выпивке я думал с отвращением. Жаль, что мы с Владом оказались в одинаковой степени упрямыми и твердолобыми, иначе можно было бы остановиться на выпитом портвейне и не испытывать больше судьбу. Тем не менее Влад решительно открыл багажник, где среди землекопных инструментов лежал складной столик, вытащил его, разложил на траве и стал выставлять стаканы, консервы и овощи.

Предстоял серьезный разговор, касающийся профессора и Анны, настолько серьезный, что я не знал, с чего начать, и молча помогал Владу вскрывать консервы и резать хлеб.

Наконец он разлил по глотку «Бифитера» в стаканы, кивнул мне, выпил, сел на траву и, жуя бутерброд, спросил:

– Так для какой цели понадобился уважаемому Валерию Петровичу адвокат?

– А ты не догадываешься? – спросил я.

– Догадываюсь, – признался Влад. – Но для начала хотелось бы выслушать тебя.

Мне нелегко было начать. Я не знал этого человека, не знал, что за ним стоит, и опасался преждевременно раскрыть карты. Пришлось прибегнуть к помощи бутерброда. Набив рот белым хлебом и брынзой с кинзой, я старательно работал челюстями, мычал что-то нечленораздельное и разводил руками. Влад терпеливо ждал, когда я смогу издать какой-либо отчетливый звук.

Не успел я протянуть руку за вторым бутербродом, как Влад снова плеснул в стаканы «Бифитера» и уточнил вопрос:

– Так что там хочет профессор от меня?

– Он хочет, чтобы ты оставил его в покое, – довольно расплывчато ответил я. – Никаких документов отдавать он тебе не намерен.

– Для меня это не новость, – усмехнулся Влад. – Если бы Валерий Петрович захотел отдать мне манускрипт, то сделал бы это давно и без лишнего напоминания.

– Но почему ты решил, что он обязан отдать его тебе?

– Потому что манускрипт принадлежит мне. Я отдал в залог за него пять тысяч баксов.

– А Курахов считает, что документы и исторические материалы научной группы по закону могут неопределенно долго оставаться у него.

– Такого закона нет, – твердо ответил Влад и подозрительно взглянул на меня. – И тебе, как адвокату, об этом надо было бы знать. Я лично выкупил манускрипт из частного архива в Мадриде.

– Зачем же ты отдал ему манускрипт?

Взгляд Влада красноречиво говорил о том, что он озадачен моей некомпетентностью.

– А как же иначе, дружище? Если научная группа ведет исследовательскую работу, то всякая находка ложится на стол руководителя. Но это вовсе не значит, что материалы становятся его собственностью. Распустив группу, Курахов обязан был сразу вернуть материалы сотрудникам.

– Ты ему угрожал?

Влад опять развел руками. Влажная глянцевая грудь блеснула в солнечных лучах.

– Я ему сказал: «У вас будут неприятности». Это можно расценить как угрозу?

– Под неприятностями ты имел в виду обыск в его гостиничном номере? – вырвалось у меня.

– Что?! – поморщился Влад. – Не понял, о каком обыске ты говоришь.

Если играет, то играет хорошо, подумал я, прикидывая, как аккуратнее дать задний ход.

– Видишь ли, в чем дело, – пояснил я. – Профессор живет в частной гостинице. Два дня назад кто-то вломился к нему в номер и перевернул все вверх дном. Курахов подозревает тебя.

– Это его проблемы! – отмахнулся Влад. – Никакого обыска мы у него не проводили. Мне проще было бы взять его за воротник и подвесить на сук вниз головой, чем копаться в белье. А почему ты не пьешь?

– Думаю. Если ты говоришь правду, то кто тогда мог это сделать?

– Не знаю. Но то, что ты рассказал, мне не нравится.

– Мне тоже. Особенно если учесть, что все это произошло в моей гостинице.

– А-а-а, – протянул Влад и, закусывая сыром, кивнул. – Теперь понятно. Значит, ты, собственно, такой же адвокат, как и я.

– Собственно, да.

– С этого бы и начал… Я тебе вот что скажу, – запальчиво произнес Влад, стаскивая с голого торса джинсовую безрукавку и кидая ее на капот «Сузуки». – Никакого обыска не было. Курахов его придумал нарочно для того, чтобы навесить на меня всех собак. Но этот фокус у него не пройдет, так и можешь ему передать.

– А если все же допустить, что обыск был?

– Значит, манускриптом заинтересовался кто-то еще.

– Эта рукопись представляет большую ценность?

Влад вздохнул, с отвращением глядя на бутылку с «Бифитером».

– Мне трудно так вот с ходу ответить на твой вопрос, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Имеет она ценность или нет – покажет время. Я ошибся в самом начале. Надо было обязательно перевести эту рукопись до конца, прежде чем отдавать ее Курахову.

– Как? – изумился я. – Ты ее даже не прочитал?

– Это не так просто, как тебе кажется. Чтобы ее прочитать, надо в совершенстве владеть средневековой латынью.

– Значит, ты не знаешь, о чем идет речь в манускрипте?

– В общих чертах знаю. Биограф со слов слуги описывает место и обстоятельства гибели испанской графини Аргуэльо.

– И зачем это нужно профессору? Какое отношение имеет испанская графиня к теме вашего научного исследования?

– Как тебе сказать…

Естественно, он не скажет мне всей правды, думал я. А правда в том, что у графини должны были быть с собой золото и жемчуга, но разбойники ничего не нашли. И с этого-то и начинается путь к самому главному выводу, к которому подводит манускрипт.

– Ты меня слушаешь? – спросил Влад, с тревогой заглядывая мне в глаза. – Тебе не плохо?

– Что? – переспросил я, возвращаясь из пылающей Солдайи к нашему столику, стоящему посреди знойной поляны. – Нет-нет, мне очень хорошо. Можно сказать, я вообще балдею от тебя и твоего бывшего научного руководителя.

– Меня волнует обыск, о котором ты мне сказал, – произнес Влад.

– И меня волнует. Может пострадать репутация гостиницы. Потом клиенты будут от нее шарахаться, как от дурдома.

Влад глянул на меня так, словно хотел сказать: мне бы твои проблемы.

– Скучно все это. – Он пробежал взглядом по верхушкам корявых крымских дубков. – Гостиница, клиенты…

– А твоя работа веселее?

– Уж наверняка веселее твоей.

– Не знаю, как работа, но компания у тебя веселая, – сказал я, взглянув на «Сузуки».

– Нормальная компания, – защитил своих Влад. – Люди умеют расслабляться после работы.

– И Анна умеет расслабляться?

Влад нахмурился. Этот вопрос ему не понравился. А мне не понравилась его реакция.

– Ты ее знаешь? – осторожно уточнил он, не поднимая глаз и зачем-то подливая «Бифитера» в стакан, где и без того было достаточно джина.

– Отлично знаю! Уже больше трех лет. Она до недавнего времени работала у меня и вела бухгалтерский учет.

Чем больше я наблюдал за поведением Влада и выражением его лица, тем меньше сомневался в том, что этот тяжеловесный историк положил на нее глаз.

– Ну и почему вы… расстались? – с усилием придавая голосу равнодушный тон, полюбопытствовал Влад.

– Она уволилась по собственному желанию, – продолжал я рассказывать, хотя каждое слово причиняло мне боль. – А я никогда не стою на пути своих сотрудников. Надумал уходить – скатертью дорога… У тебя, должно быть, она зарабатывает куда больше, чем у меня?

– Не думаю, – неопределенно ответил Влад, скручивая ломтик сыра в трубочку.

– И чем, если не секрет, вы занимаетесь?

– Археологическими раскопками.

– Много раскопали?

Я бил по больному месту Влада, прикидываясь наивным простаком. Ему было бы лучше, если бы я с кривой ухмылкой сказал бы: «Знаю я про ваши заработки. По твоей тачке видно, сколько ты на раскопках заработал». Но, задавая свои наивные вопросы, я заставлял его говорить о том же самом.

– Большие ценности встречаются очень редко, – пояснил он, демонстрируя неожиданно проснувшийся аппетит и старательно запихивая в рот большой пучок зелени. – Но обломки старинных амфор иногда находим.

– И есть покупатели на эти обломки?

В моем голосе сквозила ирония, но Влад сделал вид, что не заметил ее.

– Богатых чудаков много.

– А Анюта у тебя, интересно, на какой должности?

Владу надоел мой тон. Он наконец поднял глаза и очень выразительно посмотрел мне в лицо, будто хотел напомнить о своем ударе, повергнувшем меня в нокаут.

– У нас нет должностей, – ответил он. – Она просто живет и работает в нашем лагере.

– Копает ямы? – Я продолжал напрашиваться на грубость.

– Нет, – пока еще сдерживаясь, ответил Влад. – Она не копает. Она ныряет… А почему ты так нервничаешь?

Я не просто шел, я без тормозов летел на новый конфликт, не думая о том, что он снова может закончиться не в мою пользу, но последние слова Влада вдруг встали на моем пути стеной.

– Ныряет? – переспросил я, но скорее не у Влада, а у самого себя, желая скорее выяснить, что меня так насторожило. – Как это – ныряет? – хлопал я глазами. – С трубкой, что ли?

– Нет, не с трубкой. С аквалангами.

– Вот оно в чем дело! – закивал я. – С аквалангами, это, конечно, совсем другое дело. И где, извини за любопытство, вы проводите свои изыски?

– Где есть смысл, там и проводим. Под Феодосией, на Кара-Даге. Эту неделю мы работаем в заповеднике на Караул-Обе… Послушай, ты закусывай, а то твои глаза сейчас на лоб вылезут!

Надо же, какой наблюдательный, подумал я, отворачиваясь и медленно направляясь к опушке. Все замечает – и что у меня с глазами, и что нервничаю. А как тут быть спокойным? Столько совпадений, что вне подозрений остаюсь только один я.

Я брел вдоль строя деревьев, и мне представлялось, что это зеленые истуканы с лицами профессора, его падчерицы, отца Агапа, Риты, Анны, Уварова, и думал о том, что за два года «простоя» потерял навыки и былую прозорливость и впервые, имея целую гору фактов, не могу составить хотя бы одну более-менее стройную версию.

Когда я вернулся к Владу, он, согнувшись над столиком, что-то торопливо писал на маленьком листке, вырванном из записной книжки.

– Тебя не затруднит передать Курахову? – спросил он, складывая листок вчетверо и протягивая мне. – Там нет никакой тайны, можешь прочитать.

Я развернул записку, прошел глазами по тексту, с трудом распознавая мелкие и неимоверно растянутые слова:

«ДОРОГОЙ ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВИЧ! МНЕ НАДОЕЛО ЖДАТЬ. ПОСЛЕЗАВТРА ВЫ ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬ МНЕ МАНУСКРИПТ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ Я НЕ ОБЕЩАЮ ВАМ НИЧЕГО ХОРОШЕГО. УВАРОВ».

– Это какое по счету предупреждение? – спросил я, пряча записку в карман.

– Не помню, – ответил Влад. – Какая разница?

– Он не вернет тебе рукопись, – сказал я. – Или вернет, когда будет поздно. – Я сам не понял, что сказал.