Текст книги "Горячая тень Афгана"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

36

В первое мгновение мне показалось, что рядом произошла авария: дико взвизгнули автомобильные тормоза, воздух разорвали частые оглушительные хлопки, и широкое стекло продуктового магазина, брызнув осколками, с вибрирующим гулом полетело вниз, как нож гигантской гильотины, и шарахнуло – об асфальт. Анна толкнула меня в первый попавшийся подъезд, но я успел заметить, как серый джип круто вырулил на встречную полосу и, стремительно набирая скорость, скрылся за поворотом.

Мы тяжело дышали, глядя то друг на друга, то на улицу, откуда доносились крики.

– Этого следовало ожидать, – произнесла Анна.

– Кажется, из машины дали очередь по витрине, – сказал я, вытирая ладонью щеку, оцарапанную, по-видимому, осколком стекла.

– Не по витрине, – мрачно усмехнулась Анна. – А по нас.

– Что ж они так плохо стреляют?

– Самое паршивое во всей этой истории то, – сказала Анна, намочив языком кончик платка и вытирая им мой лоб, – что ты разбаловался, привык к вездесущему ангелу-хранителю, и в тебе притупился инстинкт самосохранения… Не крути головой!.. А сейчас нам дали ясно понять, что уже никто не может помешать размазать нас с тобой по стенке, как дождевых червей по асфальту.

– Круто они начали охоту.

– Могу представить, с каким азартом они ее продолжат… Пойдем, что ли? Вон, милиция, как всегда, приехала вовремя.

Озираясь по сторонам, мы вышли из подъезда. Анна взяла меня под руку, и мы учащенными шагами направились к ближайшей станции метро, нырнули под землю и немного расслабились только тогда, когда вошли в переполненный вагон.

– У твоей подруги нам больше нельзя появляться, – сказал я Анне на ухо. – Они к чертовой матери взорвут квартиру.

Анна кивнула и ответила:

– Едем ко мне.

Мы сошли на «Автозаводской» и в потоке людей двинулись к эскалатору. У входа на ступени образовалась толчея. Бабуся с мешком за плечами загородила мне дорогу, оттолкнула от Анны, и она первой встала на ступени. Я глянул на нее, улыбнулся и развел руками в стороны, мол, разлучили, и пока не могу подойти к тебе. Анна тоже улыбнулась, встала ко мне спиной – по ходу движения, как вдруг резко обернулась и что-то крикнула. Я не расслышал ее – в это мгновение диктор громогласно объявлял о наборе в милицию метрополитена. Анна, расталкивая людей, пыталась протиснуться ко мне. Я стал сдвигать бабушку с мешком в сторону, чтобы сделать шаг наверх, но она крепко застряла между целующейся парочкой и пузатым мужиком. Анна снова закричала; лицо ее было перекошено от ужаса:

– Ложись!! Падай!!

Я слегка присел, не понимая, откуда исходит угроза, и только в последний момент увидел на параллельном эскалаторе, идущем вниз, человека в сером плаще и черных очках, который, по мере приближения ко мне, разворачивался в мою сторону и поднимал в вытянутых руках пистолет. Я не услышал выстрела, полетел лицом на ступени, толкая и сбивая собой толстяка с газетой… Женский голос, усиленный эхом, приглашал в туристическую поездку в Анталию всех желающих, и люди, стоящие вокруг меня и надо мной, тесня друг друга, как пингвины на краю льдины, кинулись наверх, словно спешили в турагентство за путевками. Я подхватил за талию Анну, которую едва не сбила с ног любвеобильная парочка, и краем глаза увидел, как человек в сером быстро бежит во эскалатору вниз, смешиваясь с толпой.

Нас выкинуло на мраморный пол вестибюля, словно вынесло сильным течением в устье реки. Паника быстро затухала среди встречного потока людей, которые не были свидетелями стрельбы. Наверное, закончилась смена на ЗИЛе, и рабочий класс своим мощным наездом погасил страсти, раздробил группы паникеров, рассеял, растворил в себе эмоции страха.

Я все еще крепко держал Анну за руку, хотя мы были уже на улице, и нас не толкали.

– Послушай, – бормотал я, пытаясь шутить. – Кто учил их стрелять? Двоечники проклятые! Только панику наводят… Нет, милая, к тебе домой мы не пойдем. В подъезде, наверняка, безоткатное орудие уже на прямой наводке установлено…

Я тащил ее против потока рабочих. Анна едва поспевала за мной. Кажется, она сломала каблук и потому прихрамывала.

– Вот что, – сказал я, озираясь по сторонам. – Эти заячьи бега от стаи волков закончатся тем, что нас хлопнут. Два промаха – это уже почти для Книги рекордов Гиннесса. Третьего раза мы не должны допустить.

– Ну что же делать?! – едва не плача спросила Анна.

– Во-первых, успокоиться. Здесь полно народу, выстрелить неоткуда.

– На эскалаторе тоже было полно народу. А он стрелял!

– Возьми себя в руки.

– Какие наглецы! Среди бела дня, не таясь!

– Анна! – прикрикнул я. – Замолчи. На нас уже озираются.

– Давай уедем куда-нибудь!

– Куда?

– К тебе. В Судак.

– Хорошо, уедем, но не сразу. Мы поступим иначе. Проведем, так сказать, сицилианскую защиту. Лучшая оборона – это наступление… Да не крутись ты, как юла!

Я вынул из внутреннего кармана фотокарточку ту самую, которую подарила мне Валери, и протянул ее Анне. Она долго всматривалась в снимок; не понимая, что на нем изображено и для чего я его показываю.

– Кто это?

– Моя дочь.

– Понятно. Очень похожа…

Я глубоко вздохнул, сдерживая себя от вспышки раздражения.

– Посмотри на дом.

– Да, смотрю, – пролепетала Анна.

– Ты не знаешь, где он находится?

– Не знаю… Похож на старинный замок.

– Анна, подумай, в каком месте стоит этот дом? – тверже повторил я.

– Москва огромна, Кирилл, – ответила Анна и снова взглянула на снимок. – Может быть, это в Подмосковье?

– Может быть.

– Ну вот видишь, – устало протянула она. – Круг поиска расширяется. Ты хочешь найти иголку в стоге сена.

– Я сумел найти виллу Августино в приамазонских джунглях. Нет ничего невозможного.

– Дай сюда! – Анна постепенно приходила в себя и вновь обретала свои лучшие качества. Она взяла снимок из моих рук, приблизила его к лицу. – Прямо авангард какой-то. Но это лучше, чем если бы ты показал мне снимок типового жилого дома…

Слава богу, подумал я, ожила!

Сначала она позвонила какому-то Славику и попросила у него номер телефона Льва Яковлевича Вальтера. Лев Яковлевич, насколько я понял, трубку не взял, и Анна поговорила с кем-то из его родных:

– Простите, а где его можно сейчас найти? В Доме архитектора?.. Благодарю вас.

Она повесила трубку, щелкнула пальцами и сказала:

– Это уже что-то! Лев Яковлевич – директор строительной фирмы. Когда я работала секретарем, мы возводили пристройку по индивидуальному проекту. Фирма Вальтера строит все – от бань до особняков. Может быть, он чем-нибудь нам поможет.

37

Секретарша не впустила Анну в кабинет Вальтера.

– Я позову его, – сказала она и скрылась за массивными дверями, а через полминуты следом за ней выкатился невысокий, очень подвижный мужчина в огромных очках, неимоверно уродующих глаза и брови, светлом пиджаке, на лацкане которого сверкал какой-то замысловатый значок, и черных брюках, которые не доходили до ботинок и обнажали тонкие лодыжки.

– А-а-а, – пропел он, увидев Анну, тотчас подбоченился и выставил вперед свой животик, словно он был беременным от Анны и хотел преподнести ей сюрприз. – Опять вы! Не помню вашего имени, но неважно! Какие проблемы? Что строим? Где это вы так загорели? Сочи? Анталия? Или, может быть, Эмираты? Я прав?..

Он не давал ей рта раскрыть, и я забеспокоился, что Анна не сумеет остановить этот словесный понос и мы не решим проблему. Анна поступила умно, она не стала отвечать на льющиеся рекой вопросы, а молча протянула Вальтеру фотографию.

– Что это? Ваш дом? Чудно! Восхитительно! Так сказать, материализация ностальгии по Средним векам, рыцарям и крепким стенам, которые, ха-ха, не под силу взять даже нынешним взломщикам. Я прав?

– Нет, – наконец вставила Анна. – Это не мой дом, Лев Яковлевич.

– Но вы мечтаете иметь такой. Я прав?

– Ну-у, в какой-то степени. Мне хотелось бы взглянуть на него вблизи.

– Так в чем же дело, голубушка? Поезжайте туда и смотрите.

– Вся беда в том, что я не знаю, где он находится.

– И я не знаю.

– Но, может быть, вы знаете архитектора, который этот дом спроектировал?

– Вы же знаете, голубушка, что мы работаем по своим личным, отработанным и проверенным временем проектам. А это наверняка фантазия заказчика. – Вальтер повернулся ко мне. – Как вы считаете, молодой человек? Я прав?

– Безусловно, правы, – подтвердил я, и директор удовлетворенно кивнул.

– Вот что, – сказал Вальтер, возвращая снимок Анне. – Я дам вам телефон Кислевича. Это мой ученик, так что можете смело ссылаться на меня. Он как раз и занимается подобной ерундой – замками, крепостями, башнями.

Мы позвонили из приемной, причем Вальтер в это время откровенно подслушивал из своего кабинета, оставив дверь незакрытой. Кислевич был дома, он неважно себя чувствовал, но согласился принять нас с Анной, «коль уж сам Вальтер рекомендовал».

Мы, стыдясь своей скованности и осторожности, выходили из Дома архитектора по одному, оглядываясь по сторонам и подозревая едва ли не в каждом прохожем наемного убийцу. Через полчаса мы благополучно добрались до квартиры Кислевича.

– Я знаю этот особняк, – сказал он осипшим голосом, едва глянув на фотографию. – Проект чертил мой приятель по рисунку одной очень экспансивной дамы. Она очень хотела, чтобы стены были возведены не из кирпича, а из шлифованного булыжника, которым мостят улицы. Мой приятель очень долго убеждал ее, что это невозможно и стена из булыжника рухнет еще до конца строительства… Кажется, она очень неплохо ему заплатила.

– Где это? – в один голос спросили мы.

– Жуковка, – подумав, ответил архитектор. – От Ильинского шоссе вправо, к лесу. В новом коттеджном поселке. Там ищите.

* * *

– Где, ты говоришь, живет твоя бабушка? – шепотом спросил я, осторожно отодвигая тяжелую от влаги ветку сирени в сторону. Капли веером прошлись по нашим с Анной плащам.

– В Рязанской области, – так же шепотом ответила Анна.

– А район?

– Сараевский.

– Ну, это то, что надо. По названию видно, что дыра приличная.

– Ты безумец, – сказала Анна, поднимая воротник. – Это преступление. За это нас будут судить, невзирая на все наши заслуги.

– Свое украсть невозможно, – отпарировал я, сделал шаг в сторону, чтобы лучше видеть особняк, но угодил в лужу, и ботинок медленно наполнился водой.

– Надо еще доказать, что это твое, – ответила Анна. Помолчала, покусывая губы. Потом добавила: – Кирилл, она еще очень маленькая.

– Не говори глупости. Я ее видел. Взрослая девочка. Уже вполне прилично рисует.

– Ты понимаешь, что с тебя уже никогда не слезут? Они тебя из-под земли достанут!

– Чушь собачья! – Я чувствовал, как начинает давать течь и второй ботинок. – Зачем им маленький ребенок? Ее, как сироту, сдадут в детский дом. Но она ведь не сирота. У нее, черт возьми, есть отец.

– Господи, какой же ты дурак! – вздохнула Анна. – Как ты докажешь, что она твоя дочь? Где документы, где свидетельство о рождении, где выписка из роддома?

– У нее мои глаза… Тссс! Третья «тачка» выезжает! И снова полна людей. Похоже, они всех «быков» кинули на меня… А может быть, Нефедов стал ворошить весь муравейник, вот и забегали. Как бы нам не опоздать. Пошли!

Анна плелась за мной через кусты безвольно и покорно, как идут на плаху давно обреченные на смерть люди.

– Кирилл! – позвала она, снова пытаясь остановить меня. – Ее надо кормить, одевать… Ребенок – это море проблем. Как ты с ней справишься?

– Найму для нее няню… Стоп! – скомандовал я.

Меня трясло от возбуждения и предчувствия риска. Я осмотрелся. К воротам особняка-замка вела асфальтовая дорожка, тянущаяся через коттеджный поселок к шоссе. С нее некуда свернуть, и если мы поедем по ней, то нас легко будет перехватить. Пешком через лес, в сторону Рублевки – безопаснее. Через деревья и кусты, пока они еще не облетели, легко уйти незамеченным, хотя, конечно, земля мокрая и скользкая, элементарно можно вляпаться в грязь по колено, но ребенок будет на моих руках. А это все равно, что в танке. Спрячу девочку под плащ – там ей будет сухо и тепло.

– Господи, прости меня, грешную… – молилась Анна. Я тряхнул ее за руку.

– Возвращайся назад через лес. Выйдешь на дорогу. Встань на обочине и останавливай любую машину – грузовую, легковую – неважно, только не иномарку. Скажешь водителю, что поедем на Казанский вокзал, только, дескать, сейчас муж с дочерью придут. И ждите меня. Все поняла?

– Господи, господи… – шептала Анна. Пришлось снова ее встряхнуть, как пакет с кефиром. – Да поняла я, поняла, не тряси меня, голова отваливается…

Минуту я провожал ее взглядом, потом повернулся и пошел к особняку.

38

Ворота были распахнуты настежь, на поверхности большой лужи, разлитой на въезде, еще кружились пузырьки, взбитые колесами автомобилей. Никто меня не остановил, не окликнул, и я спокойно вошел во дворик, где гармонично уживались чистые дорожки, ухоженные газоны с клумбами и штабеля стройматериалов, мусора, пакеты с облицовочными плитками и ящики с сантехникой. Главные входные двери в центральной башне были крест-накрест заколочены досками, к тому же заставлены коробками с цементом или побелкой, и я пошел вдоль «крепостной стены», отыскивая другой вход.

Со стороны леса особняк ничем не отличался от фасада, только к дверям в овальном проеме вел маленький декоративный, перекинутый через узкий водосток мост, который можно было поднять при помощи цепей.

Я подошел к двери, сколоченной из крепкого бруса, стянутого медными поясами, взялся за отполированное многочисленными руками кольцо, которое держала в зубах тигровая голова, и два раза постучал им по двери.

Открыл мне невысокий, зрелого возраста мужчина в синем халате, которого я мысленно окрестил «садовником», и я сразу шагнул на него, вынуждая его отступить в сторону, приветственно вскинул руку и сказал по-испански:

– Здравствуйте! А где юная хозяйка?

«Садовник» испанского не знал, но не понятая им фраза подействовала как пароль. Он что-то забормотал, стыдясь своей беспомощности, сказал «Пройдите» и сам провел меня к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Я уверенным шагом поднялся по лестнице, успев заметить, что зеркала на стенах закрыты черной тканью, очутился на втором этаже, кольцевая стена которого была сплошным окном, и потому комната была светла, словно сцена, освещенная множеством юпитеров, и сразу же увидел седовласую женщину, «Софи Лорен», с которой встретился у Валери. Она, одетая в черное, с легким черным платком на голове, сразу узнала меня, сняла очки, встала с кресла, и я прочел в ее глазах сострадание мне.

– Эта ужасная беда, – сказала она, по-мужски пожимая руку и глядя на меня уставшими от слез глазами. – Какое горе! За что бог наказал нас?

Я уже успел утратить навыки беглой испанской речи, потому потратил, как мне показалось, слишком много времени, чтобы понять женщину и объяснить ей, что мне нужно. Ошарашить и закрутить голову няне, как садовнику, не удалось.

– Я должен срочно увезти Клементину в Шереметьево, – говорил я. – Мы сегодня же вылетаем в Таллин. На опознание, понимаете? Девочка должна быть со мной…

Няня кивала головой, показывая, что понимает меня, но, выслушав, развела руками, забеспокоилась.

– Я не знаю, – ответила она неуверенно. – Мне не давали такой команды. Клементина не готова к отъезду. Поймите меня правильно, но я должна связаться с Августино.

Я был уверен, что в доме, кроме девочки, няни и «садовника», больше никого нет. Мне не составило бы большого труда затолкнуть женщину в какую-нибудь комнату, связать ей руки и заткнуть рот кляпом. Но я не мог сделать этого по отношению к ней.

У меня не поднималась рука на женщину, которая во многом заменила Клементине мать.

– Конечно, конечно, – кивнул я. – Немедленно звоните Августино, я подожду. А где, кстати, Клементина?

– В правом крыле, в детской комнате.

Она хотела меня проводить, но я остановил ее:

– Не тратьте времени. Идите и звоните! – И пошел по коридору, попутно открывая все двери, которые попадались на моем пути, уперся в торцовую дверь, ведущую в правую башню, свернул в боковое крыло, пересек роскошный зал, оттуда спустился на полэтажа вниз, и когда понял, что начинаю блуждать в незнакомом доме, неожиданно наткнулся на детскую.

У открытого настежь окна стояла розовая колыбель, прикрытая сверху полувоздушной шелковой накидкой. В комнате было прохладно, и я подумал, что ребенка в таких условиях можно запросто простудить, но девочки не было ни за столиком, на котором лежала смятая и изорванная бумага и обломки карандашей, ни у белого стеллажа, на котором всеми цветами радуги пестрели игрушки, и тогда я понял, что она спит. Стараясь ступать неслышно, подошел к колыбели, убрал накидку. Ребенок глубоко спал, и я, забыв о том, что время бежит с бешеной скоростью, минуту рассматривал смуглые щечки, длинные черные ресницы, маленький ротик, точно скопировавший тонкие губы Валери. Девочка была одета и, кроме того, упакована в теплый спальный конверт – это была удача, мне не надо было тратить время на ее одевание. Я осторожно взял ее на руки. Клементина проснулась, внимательно посмотрела на меня и тотчас заснула снова.

Насколько мог быстро, я шел по коридору, прижимая ребенка к груди, переводя взгляд то на нее, то себе под ноги, неслышно проскочил мимо комнаты, откуда доносился голос няни, говорившей с кем-то по телефону, возможно, с Августино, спустился по винтовой лестнице, кивком головы поблагодарил «садовника», услужливо открывшего передо мной дверь, и вышел во двор. Через минуту я уже хлюпал ногами по мокрому лесу, быстро удаляясь от особняка, и очертания башен и крепостной стены все больше терялись между деревьев, пока не исчезли совсем.

– Ну что, папаша, сбылась мечта идиота? – с горькой иронией встретила меня Анна, принимая ребенка из моих рук и усаживаясь удобнее на заднем сиденье «Жигулей».

Я сел рядом с водителем. Мы ехали молча. Время от времени я оборачивался, глядя, как Анна осторожно поправляет на голове спящей девочки шапочку, рассматривает ее лицо и улыбается своим мыслям.

Я заскочил в ближайший супермаркет, купил там памперсы, набрал сумку детского питания и сложил все в багажник. Ничего, думал я, отгоняя нахлынувший вдруг на меня страх за жизнь ребенка. Все обойдется. Клементина уже взрослая, а Анна умница, каких еще поискать надо. Пусть набирается опыта. Когда-нибудь и она станет матерью.

…Я купил два билета до Рязани в вагоне «СВ» – поезд отходил с минуты на минуту. Клементина проснулась, начала было скандалить, но Анна быстро успокоила ее, дав ей бутылочку с фруктовым соком. Мы стояли у газетного киоска в зале ожидания. Мимо нас плыла толпа. Я всматривался в лица. Нервы были напряжены до предела. Каждая мужская физиономия казалась мне подозрительной. Милиционеры, кидая на нас взгляды, прохаживались по залу из конца в конец.

– Пора на платформу, – сказал я.

Мы вошли в тоннель. Я готовился сказать Анне то, что наверняка шокирует ее.

– Какой у нас вагон? – спросила Анна. У нее устали руки, но я не взял ребенка.

Мы поднялись на платформу, подошли к вагону. Я протянул билеты проводнице. Она долго крутила их в руках, потом оглядела нас с ног до головы. Мне казалось, что Анна сейчас не выдержит и наговорит ей гадостей.

Мы зашли в купе. Анна тотчас положила девочку на диван и принялась ее раздевать. Я поставил пакеты с питанием и памперсами на столик.

– Анна, – сказал я. – В деревню ты поедешь сама.

Она повернула ко мне лицо. Клементина, воспользовавшись ее замешательством, потянулась к пакету и вывалила его содержимое на диван.

– Что значит – сама?

– Я должен еще немного побыть в Москве.

– Но почему?

– Есть важные дела.

– Ты измучил меня своей непредсказуемостью, – голос Анны становился более резким. – Я не могу понять тебя. Кто ты? Чего ты добиваешься?

– Я давно предлагал тебе порвать со мной отношения.

– О чем ты говоришь, Вацура!.. – Она помолчала, пожала плечами, продолжая машинально снимать с девочки кофты и ползунки. – Как я поеду одна? Что скажу бабушке?

– Из Рязани до деревни возьмешь такси. А бабушке скажешь, что ребенка тебе на время дала подружка.

– Бред какой-то, – шептала Анна, качая головой.

Поезд дернулся. Перрон за окном медленно поплыл.

– Я приеду за вами! – крикнул я уже из прохода и, вежливо оттолкнув проводницу, выскочил из вагона.

39

У нее железное терпение, думал я, глядя, как подруга Анны открывает дверь, вздыхает и впускает меня в квартиру.

– Нет, я тащусь от Нюрки, – сказала она, раскидывая ногами обувь, которой прихожая была буквально завалена.

– Я поживу у тебя еще пару дней, – сказал я.

– Да живите, чего уж там, – ответила подруга, стараясь не смотреть мне в глаза и не выдать своей печали по этому поводу. – А Нюра где?

– В деревню уехала.

– Я балдею…

Я вынул из кармана несколько крупных купюр.

– Возьми! За моральные издержки.

– Да вы что! – возмутилась подруга, но по ее глазам было видно, что мое внимание доставило ей удовольствие. – На фига мне бабки? Если бы вы, скажем, шампанского мне предложили и культурный досуг…

Она начала кокетничать, увидев в недалекой перспективе что-то заманчивое.

– Нет, девочка, – ответил я, кладя деньги на столик под зеркалом. – Ни шампанского, ни досуга не будет. – И прошел в комнату, где жили мы с Анной.

Скоро, очень скоро, думал я, ходя по комнате из угла в угол. Сколько им понадобится времени, чтобы выяснить, где я могу остановиться? Час, от силы два… Еще немного, еще самую малость потерпеть…

У меня в самом прямом смысле чесались кулаки. Нервное возбуждение охватило всего. Я предчувствовал огромное удовольствие, которое может получить только человек, которого долго и несправедливо унижали, но пришел час торжества справедливости. Ахилл опустил ноги на землю и снова стал неуязвимым. Я вновь был сильным и смелым человеком.

Несколько часов подряд, ожидая «гостей», я думал только о себе и ни разу не вспомнил об Анне и Клементине.

…Около шести часов вечера в дверь позвонили. Хозяйка, одевшаяся по случаю отсутствия Анны весьма фривольно, первой подошла к двери, но я перехватил ее руку, не позволив ей открыть замок.

– Послушай меня, девочка, – сказал я ей шепотом. – Это наверняка пришли ко мне. Посиди немножко в своей комнате и ничего не бойся, что бы ты ни услышала. Хорошо?

Потом я открыл дверь.

На пороге, привалившись к косяку, стоял рослый мужчина в спортивном костюме и с весьма недоброжелательным лицом. Перекатывая из одного угла рта в другой спичку, он оскалил стальные зубы, резко контрастирующие с его темным от щетины лицом, и выдал:

– Прив-е-ет! Дома сидишь? Макароны жуешь? Щас я тебе настроение испорчу.

Сначала я хотел завести его в прихожую, но в последний момент передумал, вышел на лестничную площадку, прикрыл за собой дверь.

– Что так поздно? – спросил я, чем привел «спортсмена» в некоторое недоумение.

– Прости, – ответил он, снова расплываясь в улыбке. – Больше не буду… Девчонку ты увел?

– Конечно.

«Спортсмен» хмыкнул, покачал головой.

– А не боишься стать инвалидом первой группы?

– Нет.

Он перестал улыбаться и сказал уже другим тоном:

– Короче, через полчаса ты приносишь девчонку к метро «Пражская», правый выход на Варшавку. Это первое и последнее предупреждение.

– Все? – уточнил я.

– Достаточно, – ответил «спортсмен» и, оттолкнув меня, шагнул к ступеням.

Я рывком развернул его к себе и дважды наотмашь ударил кулаком по лицу, чувствуя, как в костяшки пальцев врезаются его зубы, как хрустит перегородка его носа; с чавкающим звуком из-под кулака брызнула во все стороны кровь, «спортсмен» отлетел к противоположной стене, попытался выставить навстречу мне колено, но я заехал ему ногой в пах, заставив согнуться. Он, должно быть, был уверен, что я не посмею поднять на него руку, и потому не успел вовремя прикрыться и приготовиться к драке.

Размазывая по стене кровь, он сполз вниз, на площадке поднялся на ноги, поднял изукрашенное лицо и сказал:

– Теперь можешь рыть себе могилу.

– Бегу за лопатой, – ответил я и вернулся в квартиру. Дверь в комнату хозяйки приоткрылась, и оттуда высунулось перепуганное личико. – Послушай, подруга, – сказал я ей. – А нет ли у тебя куска арматуры или хорошей дубинки?

– Может, лучше вызвать милицию? – предложила она.

– Ты что! – схватился я за голову. – Меня же сразу упрячут за решетку за… как это называется, черт возьми?! – за киднеппинг.

– За что?! – ужаснулась подруга, наверняка неправильно поняв меня.

– Время, девочка! Время! – махнул я рукой и пошел на кухню. Там стал открывать все шкафы подряд и исследовать их содержимое. Нашел кусок бельевой веревки, деревянный молоток для отбивки мяса и эротическую газету годичной давности. – Не волнуйся, – сказал я, вернувшись в прихожую и погладив девушку по пухленькой щеке. – Сегодня звонков в дверь мы больше не допустим.

Я снова вышел на лестничную площадку, поднялся на несколько ступенек, сел и развернул газету. Мне пришлось прочитать ее от корки до корки, когда, наконец, я услышал, как разъехались дверки лифта, и на лестничную площадку вышли двое незнакомцев, одетые, как и предыдущий «гость», в спортивные костюмы. Они, не заметив меня, подошли к двери, взглянули на номер. Один из «гостей» потянулся рукой к кнопке звонка.

– А там никого нет, – сказал я.

Незнакомцы повернули головы.

– Вам кто нужен, ребята? – спросил я.

«Гости» замялись.

– Вацура, что ли? – подсказал я. – Так он переехал этажом выше.

Один из незнакомцев развернул скомканную в руке бумажку.

– А у нас «сто шестидесятая» обозначена.

– Правильно. Была «сто шестидесятая». А теперь «сто шестьдесят пятая».

– Вот как, – произнес «гость» и переглянулся со своим коллегой. Они не знали, что делать. «Засветились», и достаточно отчетливо – а это спутало карты. Теперь не удастся тихо и без свидетелей отбить Кириллу Андреевичу почки.

– Проводить? – предложил я.

«Гости» уже с раздражением посмотрели на меня.

– Обойдемся, – ответил один. – В следующий раз. – И нажал кнопку лифта.

Я поднялся и встал за их спинами.

Открылись дверки лифта. Я с силой обрушил деревянную колотушку на голову стоящего впереди меня. Второй незнакомец, услышав знакомый звук и почувствовав, что его коллега оседает на пол, повернулся ко мне, и в то же мгновение получил удар кулаком по носу. Я добавил левой, потом ногой – уже куда придется, зверея от легкой победы, от ненависти к этим людям, словно возвращал долги, наверстывал упущенное, спешил сделать то, чего не мог сделать раньше, когда били и хоронили меня.

Лифт бережно опустил два тела со связанными руками вниз, а я, испытывая какое-то гадливое чувство к самому себе, вернулся в квартиру. Храбрый, ничего не скажешь, думал я. Прикрылся девочкой – теперь можно кулаками махать и челюсти ломать.

Подруга мыла полы, протирала от пыли стол, подоконник, полки на кухне, а потом взялась чистить картошку. Обуреваемая сексуальным возбуждением, многократно усиленным страхом, она, как могла, сбрасывала излишки энергии и нервного напряжения. Я посоветовал ей заняться аэробикой, положил на место колотушку и уединился в отведенной мне комнате.

Я дал понять Августино, что не боюсь ни его наемников, ни его самого, что ни на какие переговоры ни с кем не пойду, что буду стоять до последнего. Что он предпримет? Убить меня он не может – тогда он навсегда потеряет внучку. Вытащить меня из квартиры, увезти на какую-нибудь садистскую квартиру, а там пытать меня паяльником, утюгом, противогазом – тоже маловероятно. Августино хорошо знает меня. Я думаю, он не забыл, как я прошел приамазонскую сельву в поисках его виллы, он наверняка знает, что я катался в цинковом гробу, что меня опускали в могилу. Он должен понимать, что никакие пытки не сломают меня.

Наверное, я испытывал очень похожее чувство, какое пережил Наполеон, ожидая подношения ключа от Москвы. Но, скорее всего, я глубоко заблуждался – в первую очередь, в самом себе.