Текст книги "Почти живые"

Автор книги: Андрей Дышев

Соавторы: Сергей Дышев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 7

И все понеслось в обратном порядке: гусеничные машины, мчащиеся по степи, блокпосты, не по годам мудрые солдаты, грузовики с набитыми людом кузовами, обшарпанный вагон с грязными испорченными туалетами… Только дорога домой была мучительно долгой, почти невыносимой, и последние часы до прибытия в Москву Ольга простояла в прокуренном тамбуре, от нетерпения барабаня пальцами по стеклу. Она торопила время, но сама не могла ответить на вопрос: а чего она с нетерпением ждет от будущего? Она боялась думать о завтрашнем дне, и он представлялся ей чем-то сродни мутной воде глубокого заболоченного озера.

Подлая, подлая Катя! Почему же она так жестока? На откровенность Ольги она ответила коварным ударом. И самое страшное, что Кате не придется лгать Сергею, когда тот встретится с ней. Она скажет правду – как Ольга пошла с Глебом под венец, да по какому-то досадному недоразумению обряд венчания не состоялся.

«Ты должна встретиться с Сергеем! – говорил Ольге голос сильной и мудрой женщины. – И рассказать ему все от начала до конца. Он тебе друг, и вы вместе подумаете, как выбраться из долговой ямы».

«Нет, нет, – возражал голос слабой, запутавшейся, уставшей женщины. – Он меня не простит. Только то, что я согласилась надеть подвенечное платье и пойти с Глебом в церковь, уже само по себе предательство. Попался бы другой батюшка, не столь щепетильный, и пошла бы я с Глебом к алтарю, аки овечка на заклание… Пошла бы или нет? Пошла бы. Наверное, пошла бы…»

В ней метались противоречивые чувства и мысли. Вагон, лязгая буферами, содрогаясь на рельсовых стыках, подкатывал к Москве. «Подлая, подлая Катя! Если бы она не отправила Сергею телеграмму, то мы встретились бы с ним в Чечне. И там уже не нужны были бы объяснения. Мы бы не вернулись в Москву. Построили бы где-нибудь в горах дом, обзавелись бы хозяйством и остались бы там жить. Навсегда…»

Наивность приглушила противоречия, и Ольге стало легче. Она даже улыбнулась, представив, как она доит корову, а Сергей в казачьей бурке и каракулевой шапке верхом на коне отправляется в лес на охоту. И куча детишек, мал мала меньше, стоят гурьбой посреди двора и машут ему ручками.

* * *

Мама не просто взволнована. Она в шоке.

– Ольга! Что это значит? Ты к кому ездила? Ведь твой Сергей в Москве!

Ольга не отвечает. Она опускает дорожную сумку на пол и крепко обнимает дочь, которая с разбега кидается ей на шею. Веселый щебет девочки заглушает стенания матери.

– Идем, покажу, какого медведя мне дядя Глеб подарил! – восторженно кричит Ксюшка.

– Я с тобой с ума сойду! – добавляет мама и, качая головой, уходит на кухню.

Ольга снимает кроссовки и, едва передвигая ноги, плетется в душ. «Скорее я сойду!» – думает она, запирается в ванной, пускает горячую воду и сидит неподвижно, облокотившись на раковину. Зеркало запотевает от пара. Горячая струя, разбиваясь о дно ванны, дробится на брызги. Капли, словно слезы, стекают по кафелю. «Мама знает, что Сергей в Москве», – наконец доходит до Ольги, она выскакивает из ванной и едва не ударяет дверью Ксюшку. Дочь, крепко обнимая пушистого медведя, смотрит испуганно и обиженно.

– Ты его ударила, – с укором говорит девочка и поглаживает ладошкой плюшевую мордочку. – Ему больно!

Ольга заходит на кухню. Мама стоит к ней спиной, помешивая подгоревшую картошку.

– Сергей звонил?

– Звонил, – односложно отвечает она.

– И что? Что он сказал? Где мне его найти? Он еще позвонит? Не молчи же, мама!

Мама поворачивается и с чувством кидает деревянную лопатку в мойку.

– Знаешь, Оля, мне кажется, ты в большей степени должна переживать за Глеба.

Ну вот, все начинается сначала!

– Да, должна! – с вызовом восклицает Ольга и театрально добавляет: – Но, представь себе, я не переживаю за него! Он меня уже не интересует. Он мне безразличен. Я бы сказала, он мне неприятен!

Лицо матери становится жестким.

– Глеб рассказал, как вы венчались… – глухим голосом говорит она. Вздохнула, посмотрела по сторонам, зачем-то переставила с места на место чайник. – Это ужасно, Ольга! Как ты вела себя в церкви! Мне стыдно!

– Тебе стыдно за меня? – уточнила Ольга. – За то, что я сказала правду?

– Правду надо было говорить до того, как ты надела подвенечное платье, – ответила мама. – А коль уж позволила Глебу привести себя в церковь…

Ольга поняла, что вот-вот скажет маме какие-то жуткие, жестокие слова, которые будут страшнее удара, страшнее ножа, круто повернулась и вышла в детскую. Ксюшка укладывала медвежонка в кровать и пыталась накормить его с ложечки сушеным горохом.

– Дочь! – произнесла Ольга менторским тоном. – Ты не должна больше принимать подарки от дяди Глеба. А медвежонка надо ему отдать.

Боже, какие ужасные вещи она говорит! Какой гадкий тон! Как все это отвратительно!

Ксюша поднимает на нее недоуменный взгляд. В голубых глазках плещется море нежности и наивности.

– Почему? Он такой хороший! Я его люблю!

Ольга прикусила язык. Она едва не уточнила: кто хороший? кого Ксюшка любит – медвежонка или дядю Глеба?

Вышла из детской, громко хлопнув дверью.

* * *

Ольга мечется по комнате. Стены душат ее. За окном воет ветер, швыряя в стекло мелкие дробленые брызги. Мокрая ветка тополя елозит по перилам балкона… Все против Ольги! Даже погода выказывает свое неудовольствие, ворчит, отмахивается, сетует.

Ольга подходит к телефону, опускается на стул рядом. Что ж ты, миленький, молчишь? Притих в уголке, не звонишь, не наполняешь комнату радостной трелью. И лишь тоскливо ноешь, если поднять трубку и послушать. Залейся же трелью! Извести о том, что самый любимый, самый родной человек Ольги хочет с ней поговорить!

Ольга опускает голову, прижимается к холодной трубке щекой. Смешно – она до сих пор не знает номера телефона Сергея! Ни разу не возникала необходимость звонить ему, потому что всегда звонил он; он звонил ей так часто, что она не успевала затосковать по нему. Не было ни повода, ни потребности спросить у него номер… А что, если он уже уехал в Чечню? Плюнул на все и уехал? И теперь она уже никогда его не найдет, никогда не услышит его голоса?

От этой мысли Ольге становится так страшно, что она вскакивает и начинает ходить по комнате – от двери к окну и обратно. Нет, он не должен был уехать. Он не мог уехать, не встретившись и не поговорив с Ольгой. Сергей никогда не принимает скоропалительных решений, ничего не делает сгоряча. И все же сидеть в неизвестности и ждать невесть чего уже невыносимо. Надо разыскать Сергея через его друзей, через Диму, через Лешку…

Ольга хватает трубку, но линия занята: мама говорит с подругой по другому аппарату. Опускает трубку, но терпения хватает минуты на две, не больше. Снова берет трубку, но мама продолжает говорить. О какой чепухе она говорит! О погоде, о скучном сериале, о подорожании молока. Этот никчемный разговор может длиться целый час! А вдруг Сергей в это время попытается позвонить?

Ольга выходит в коридор и выдергивает из розетки вилку. Связь оборвана. Мамин голос доносится из кухни:

– Алло! Алло! Валюша!.. Ничего не слышно… Алло!

Она появляется в коридоре и растерянно смотрит на дочь.

– Почему-то телефон отключился.

– Из-за ветра, – легко лжет Ольга. – Наверное, обрыв на линии…

Наивная мама верит. Она бормочет, что в советские времена никогда не было перебоев со связью, и идет в комнату читать журнал о здоровье. Едва Ольга успевает воткнуть вилку на место, как телефон начинает звонить. Не выскочило бы сердце из груди! Кидается к себе, крепко захлопывает дверь и хватает трубку.

– Оля! – доносится до нее голос Сергея.

Она не в силах сдержать крик. Где он? Она должна видеть его немедленно!.. Пушкинская площадь… Он будет там через пятнадцать минут… Ольга накидывает на себя курточку, на ходу надевает туфли. Мама с опозданием кричит ей вслед про зонтик. Кабина лифта, словно издеваясь, опускается еле-еле. Незнакомая женщина с удивлением косится на Ольгу, не понимая, зачем та беспрестанно нажимает на кнопку первого этажа.

На улице не прекращается дождь. Порывистый ветер задирает прохожим воротники. Ольга становится на край тротуара, машет легковым автомобилям. Забрызганный грязной водой «жигуль» останавливается рядом с ней.

– Мне до метро! – кричит Ольга.

– Девушка! – усмехается усатый водитель. – До метро три минуты пешком!

Знал бы он, насколько дорога Ольге каждая минута!

Она не может думать ни о чем, а только о Сергее. Нескончаемый поток людей, идущих ей навстречу, представляется ей полноводной рекой, бурной, сильной, таящей множество опасностей, и Ольга плывет в ней наперекор течению, плывет к желанной цели, ибо эта цель – сама жизнь, и у нее нет иного выбора, кроме как преодолевать себя и продвигаться вперед, вперед, вперед… Сейчас они встретятся. Сейчас она прижмется к его груди и как на духу расскажет обо всем, что с ней было.

«Пушкинская»… Музыка, запахи цветов, парфюмерии, выпечки, и лица, лица, лица. Стайка девушек столпилась у витрины с музыкальными дисками. Девчонки громко смеются, спорят, перебивая друг друга. Ольге они кажутся глупыми и пустыми, как ожившие куклы Барби. Она поднимается к памятнику и чувствует, как с каждым шагом ее покидают силы. Оглядывается по сторонам. Кажется, сердце замирает в груди… Вот он! В темной кожаной куртке, осунувшийся, с потемневшими от щетины щеками. Подбегает к ней, тяжело дышит, хватает за руку. Ольга крепко обнимает его и закрывает глаза. Сквозь ресницы просачиваются слезы.

Она чувствует, как боль в груди потихоньку отпускает. Нет, не было никакой драмы. Просто небольшие неприятности. Всего-то! Он жив, он рядом, он обнимает ее – значит, светопреставления не произошло. И чего нервы себе выматывала?

Сергей делает осторожную попытку высвободиться, но Ольга не отпускает его и шепчет:

– Еще немножко… Прижми меня к себе… Крепче…

На них оглядываются прохожие. Какой-то парень, надувая пузырь из жвачки, говорит своей подруге, присосавшейся к пивной бутылке:

– Во, видала, как любить надо!

Ольга медленно отстраняется от Сергея, поднимает на него влажные глаза. Она не может поверить своему счастью.

– Это ты? – шепчет она, разглядывая его лицо, где знакомы каждая черточка, каждая морщинка. – Наконец-то!

– Я тебя искал, – говорит Сергей надломленным голосом, и Ольга вдруг чувствует боль: он невольно сдавливает ей запястья. – Ты вышла замуж за Глеба?

Она крутит головой и прикусывает губу, чтобы не расплакаться.

– Нет, нет…

– Но ты живешь у него?

– Нет, с чего ты взял?

– Твоя мама сказала.

Ольга будто под холодный душ попала. Она стискивает зубы и невольно стонет. «Мама, родненькая, что ж ты делаешь? Зачем режешь по живому? Ты же убиваешь меня!»

– Она сказала тебе неправду, – отвечает Ольга спокойно, и это спокойствие почему-то дается ей необыкновенно легко. – Я не живу у Глеба. Я его на дух не переношу.

– Где же ты была?

Ольга хочет рассказать о своей поездке в Чечню, но это ее сумбурное путешествие вдруг начинает казаться ей чем-то смешным, глупым и даже постыдным, и она лишь нелепо усмехается и крутит головой:

– Я… я…

И не находит других слов.

– Ольга, я жду разъяснений! – непривычно жестко говорит Сергей. Она впервые слышит такой тон, и от него у нее мурашки бегут по спине. Дрожащими пальцами Ольга достает сигарету, пытается прикурить на ветру, но огонь каждый раз гаснет.

– Все это так было неожиданно, – произносит она и начинает подробно рассказывать о том, что случилось в его отсутствие.

Он слушает молча, не перебивая, не уточняя, и кажется невозмутимым, лишь желваки играют на скулах. Ольга рассказывает все без утайки, как Глеб дал деньги на операцию матери, как потом выбирал ей подвенечное платье, как они пошли в церковь и как Ольга ответила на вопрос священника. Лицо Сергея словно тень накрывает. Ольга чувствует, как злость переполняет его. «Если бы он меня ударил, – думает она, – мне стало бы легче». Но Сергей лишь хмурится, отступает от нее на шаг и сует руки в карманы куртки.

– Почему ты мне не написала об этом? – спрашивает он.

Его взгляд прожигает ее насквозь. Как ему объяснить, что она не решилась нагрузить на него свои неразрешимые проблемы.

– Я спрашиваю тебя! – громче повторяет Сергей.

Ольга чувствует, как ее лицо словно огнем опалило. Она впервые видит Сергея таким злым.

– А что бы это дало? – бормочет Ольга.

– Я бы помог тебе, черт возьми! – взрывается он. – И тебе не пришлось бы продавать себя!

– А где бы ты взял тридцать тысяч долларов? – со слезами в голосе восклицает Ольга.

– Банк бы ограбил!.. Да не твое это дело, где бы я их взял! Как ты быстро и легко распорядилась собой! А обо мне ты подумала? Ты подумала о том, как мне потом жить?

Ольга закрывает глаза от стыда и обиды. Он прав, тысячу раз прав, и ей нечем возразить.

* * *

Они сидят за столиком кафе и молчат. По большому затененному окну стекают потоки дождя. Сергей смотрит в пустую чашку, на треть заполненную кофейной гущей. Ольга только что сказала Сергею все, что должна была сказать любящая женщина своему любимому, и теперь чувствует себя опустошенной, обессилевшей. Ее слова проделывают свою невидимую работу в сердце Сергея. Ольга ждет, что он ей скажет. Она ждет его слов, как приговор.

Но он молчит. Заказал рюмку коньяка, выпил его, как воду, и снова уставился в кофейную чашку.

– Как нам быть теперь, Сережа? – спрашивает Ольга и мягко опускает свою ладонь на его грубую, жесткую руку. Она чувствует, как дрожат его пальцы. Сергей не поднимает глаз. Губы его плотно сжаты. Лоб разрублен косой морщиной.

– Ты… ты выйдешь за меня? – спрашивает он и тотчас получает утвердительный ответ.

Сергей вскидывает голову, распрямляет плечи и прижимает Ольгу к себе. Кофейная чашка, сбитая его локтем, падает на пол и разбивается вдребезги. Бармен, стоящий за стойкой, на мгновение переносит свое внимание с кассового аппарата на молодую пару, которая самозабвенно целуется. Его взгляд равнодушно скользит по осколкам чашки. «Счастливые!» – думает седой и грузный мужчина, просматривающий свежий номер «Экономических новостей» за ближайшим к входу столиком. «У всех так: сначала целуются, а потом разводятся!» – делает однозначный вывод зреловозрастная дама, поддевая десертной ложечкой кремовый цветок на пирожном.

– Мы не должны расставаться, – шепчет Ольга. – Ни на день, ни на час, ни на минуту. Я без тебя теряюсь… мне становится страшно… Я способна наделать столько ошибок, что за всю жизнь потом не исправить их!

– Я уволюсь из армии, – твердо обещает Сергей. – Ребята уже предлагали мне хорошую работу в охранном агентстве. Будем жить сначала у меня, а потом накопим денег и купим новую квартиру.

– Да, да, – кивает Ольга, не замечая слез, льющихся по ее щекам. – Все у нас будет хорошо.

Они неожиданно придумали для себя игру и с упоением играют в нее, строя планы на будущее, старательно рисуя его яркими, солнечными красками, и нет в этом будущем места для беды и печали; и ни Ольга, ни Сергей ни словом не упоминают о денежном долге и человеке, который все еще стоит между ними.

ГЛАВА 8

– Я хочу познакомить тебя с мамой, – говорит Ольга.

Окна трамвая запотели. За ними, словно болиды, проносятся огни автомобилей. Водитель объявляет остановки сонным, невнятным голосом. Сергей встает с сиденья, уступая место старушке, но она, улыбаясь, кладет ему морщинистую руку на плечо и говорит, что скоро выходит. Сергей продолжает стоять, чувствуя неловкость оттого, что не знает, как поступить.

Ольга трогает его за руку и притягивает к себе, заставляя сесть.

– Если отказалась, то можешь смело садиться, – шепчет она ему на ухо.

– Я совсем отвык от нормальной жизни, – признается Сергея, и его щеки становятся пунцовыми. – Там, на войне, все проще.

– Проще? – удивляется Ольга.

Сергей не отвечает, зачем-то застегивает верхнюю пуговицу рубашки, хотя воротник ему явно мал и туго стягивает шею.

– А не поздно ли сейчас знакомиться с мамой? – спрашивает он, но в этой фразе больше утверждения, чем вопроса.

– Не поздно, – упрямо отвечает Ольга, включает мобильный телефон и через мгновение уже говорит с мамой: – Через час мы приедем… Кто «мы»? Я и молодой человек… Ну да, конечно, Сергей, кто ж еще!

Она отключает трубку, с усилием улыбается, пытаясь скрыть обиду на маму. Опять мама стонет, охает и ворчит! Опять Ольга делает не то, что мама хочет! Опять конфликтная ситуация! Но Ольга не намерена отступать. Она сжигает все мосты. Сейчас она придет к маме и в ультимативной форме объявит ей, что выходит замуж за Сергея, что именно он – ее суженый, ее муж, ее судьба и никого другого нет и никогда не будет. Пусть в ней беснуется незрелый максимализм, пусть мама плачет и всем своим видом проявляет недовольство. Слезы высохнут, острые углы оботрутся, и жизнь наладится. Все у них будет хорошо…

– Вот что! – неожиданно осеняет ее, и Ольга торопливо протирает запотевшее стекло. – Универмаг мы еще не проехали? Тогда выходим!

– Зачем нам универмаг? – спрашивает Сергей.

Ольга чувствует, как в душе что-то кольнуло, что-то, отдаленно напоминающее обиду. «Мог бы сам догадаться купить Ксюшке игрушку, – думает она и тотчас находит ему оправдание: – Вот что война с человеком делает! Он в самом деле отвык от нормальной жизни».

* * *

Сергею приглянулась куколка Барби с комплектом мебели и косметических принадлежностей. По его мнению, миниатюрные трюмо, гребешок, пудреница, губная помада приведут Ксюшу в неописуемый восторг. Но Ольга тянет его в отдел мягких игрушек. Она хочет, чтобы Сергей купил огромного плюшевого кота с полосатым хвостом.

– Мне кажется, кукла в собственном домике намного интереснее, – возражает Сергей. – Посмотри, чего стоит только комплект платьев!

– Вы правы! – поддерживает его продавщица. – Для девочки это самый лучший подарок!

– Сергей, будет лучше, если ты купишь кота! – настаивает Ольга.

– Этот кот похож на смятую подушку, – отвечает Сергей и пожимает плечами. – Он быстро ей надоест. А для куклы можно будет докупать аксессуары. Автомобиль. Яхту. Бойфренда…

Ольга стискивает зубы. Настроение у нее портится, но она не может уступить, хотя понимает, что Сергей прав. Но как ему объяснить, что плюшевый кот нужен для того, чтобы заменить им плюшевого медведя, которого Ольга собирается незаметно выкинуть? Сергей, к ее удивлению, тоже проявляет упрямство. Они продолжают спорить, и никто не хочет сдаваться. Продавщица, глядя на них, громко вздыхает и сладким голосом говорит:

– Вот же повезло девочке с таким заботливым папой!

Эта фраза как сладкий обвал, как золотой дождь, как елейный душ. Ольга замолкает, смотрит на Сергея влюбленными глазами и нежно прикладывает к его губам палец.

– Все, – говорит она с мягкой настойчивостью. – Больше ни слова! Покупаем кота, потому что Ксюша сама просила меня об этом.

Сергей соглашается: раз девочка просила, то базара нет. И все-таки покупает и кота, и куклу с собственным домиком.

* * *

Ольга держит над ним зонт. Два больших пакета Сергей несет под мышками, из-за них не видит дороги и шлепает ботинками по лужам. Дождь усиливается с каждой минутой. Сырой воздух пахнет мокрой зеленью и раскисшей землей.

– Может, надо прихватить шампанского? – предлагает он.

Нет, больше ничего не надо. Мама и так заждалась. Ольга обещала прийти через час, а уже прошло два с половиной. Нужно пощадить мамины нервы. Должно быть, она сейчас стоит у окна, глядя на остановку автобуса, освещенную одиноким фонарем, и поглядывает на телефон: позвонить дочери или нет?

– Как маму зовут? – спрашивает Сергей.

– Ирина Геннадиевна.

– Заметно, что я небрит?

О какой чепухе он спрашивает! Ольга тоже начинает волноваться. Чем ближе дом, тем тревожнее у нее на душе. Да что ж это с ней! Прочь тягостные мысли! Маме стоит только увидеть Сергея, чтобы понять Ольгу. Такой парень не может не произвести впечатления. Поставить его рядом с Глебом – все равно что рядом с молодым и гибким тигром поставить толстого, неповоротливого носорога. Мама увидит Сергея, и сердце ее оттает.

– Вот мой дом, – говорит Ольга.

Серый громоздкий дом кажется старым, выброшенным на берег кораблем. Под козырьками темных подъездов висят голые провода. Сколько Ольга помнит себя, лампочек здесь никогда не было… Они шагают медленно, чтобы ненароком не споткнуться о выбоину или не ступить в глубокую лужу. Ольга на ходу достает ключ от домофона – знает, что вслепую очень трудно набрать номер квартиры, проще открыть замок самой. Она идет на два шага впереди Сергея. Тут кстати дверь подъезда открывается – кто-то выходит… Но нет, человек замирает на пороге, будто не решается его перешагнуть. Сырой воздух разрывают два оглушительных щелчка, молнией ослепляют огненные вспышки. Ольга от неожиданности вскрикивает и в то же мгновение узнает человека, стоящего во мраке подъезда. Это Глеб! Она оборачивается, чтобы убедиться, что Сергей с ней рядом, что он защитит ее, и с ужасом видит лежащего посреди лужи плюшевого кота.

– Сергей!

Она кидается в темноту и едва не спотыкается о распростертое на мокром асфальте тело. Сергей лежит навзничь, широко раскинув в стороны руки, словно пытается дотянуться до кукольных аксессуаров, раскиданных повсюду.

– Господи, что же это… – сломанным голосом бормочет Ольга, падая на колени рядом с Сергеем. – Помогите кто-нибудь! Умоляю, помогите!.. Сережа… Сереженька…

Она пытается перевернуть его на спину, ощупывает шею и щеки. Ее рука становится липкой от крови. Ольга стонет, будто разодрала ладонь обо что-то острое, к дождевым каплям на ее лице добавляются горько-соленые слезы. Она плачет все громче, и ее плач напоминает дикий, страшный, нечеловеческий вой… Кто-то ее окликает, вокруг собираются люди. Женский голос призывает вызвать «Скорую», мужской голос настаивает на том, что сначала надо вызвать милицию. Еще кто-то интересуется, сделали ли пострадавшему искусственное дыхание…

* * *

Ольгу не пустили в приемное отделение. Мучительно заикающийся врач с обвислыми по краям, как у казака, усами потребовал у нее паспорт, переписал данные и, дергая головой от старания говорить гладко, посоветовал «д-дуть д-домой от греха п-подальше».

Контролер в трамвае сначала пялился на ее порванные на коленях колготки, а потом потребовал предъявить билет, но Ольга так накричала на него, да еще замахнулась рукой, что контролер торопливо ретировался и сошел на следующей остановке. При выходе с трамвая она толкнула в спину какого-то мужчину, который уж слишком медленно преодолевал ступеньки. Мужчина едва удержался на ногах, повернулся к Ольге, чтобы высказать ей свое неудовольствие, и она выдохнула ему прямо в лицо:

– Пошел вон, подонок!

Мужчина так и остался стоять на остановке с раскрытым ртом.

А Ольга, кусая губы, быстро шла по темной улице и бормотала:

– Подонки! Все вокруг подонки! Ненавижу… ненавижу…

Люди, проходившие мимо нее, были здоровы, веселы, кто-то пил пиво, кто-то курил, кто-то кидал на Ольгу недвусмысленные взгляды, а Сергей в это время лежал на операционном столе с оголенной грудью, в которой застряли две пули; и посвистывал безостановочно прибор искусственной вентиляции легких, и едва слышно пощелкивал индикатор сердечных сокращений, и покрывался крупными каплями пота лоб хирурга, и равнодушно созерцала сине-бледное лицо раненого операционная сестра, думая при этом: «Жаль, конечно, но он не выживет. Опять, наверное, бандитские разборки…»

На углу своего дома Ольга остановилась, прижалась к фонарному столбу, вынула из сумочки сигареты и закурила. Две милицейские машины беззвучно выплескивали пучки света из проблесковых маячков. Сутулый мужчина в длинном светлом плаще сидел на корточках в том месте, где лежал Сергей, и собирал в полиэтиленовый мешочек крохотные пудреницы, зеркальца, гребешки. Куклу и кота, должно быть, кто-то подобрал до приезда милиции. «Зачем это все?» – с отупляющим равнодушием подумала Ольга.

Она кинула окурок в лужу и направилась к подъезду. Милиционеры проводили ее долгим взглядом, кто-то даже пустил ей в лицо луч фонарика, но никто не остановил и ни о чем не спросил.

* * *

Казалось, что в доме – все, как прежде. Только Ксюшка не выбежала из своей комнаты встречать ее. И, может быть, мягче обычного был взгляд у мамы, какой-то расслабленный, удовлетворенный, отдохнувший.

– Ты одна? – равнодушно спросила она, хотя не могла не видеть, что в прихожей, кроме Ольги, нет никого. – А что у тебя с ногами? Ты видела, что у тебя порваны колготки?

Рваные колготки! Вот самая главная проблема на этот момент!

Ольга как швырнет сумочку в угол! Села на обувной стульчик – и в слезы. Мама подошла, погладила ее по голове, вздохнула и голосом умудренной женщины произнесла:

– Ничего, доченька. Ничего. Все будет хорошо. Думаешь, я мало слез в молодости пролила? И что? Где эти слезы? Высохли, и ни следов, ни памяти. Правильно говорят – водица это…

– Что?! – Ольга подняла голову и скинула ладонь мамы. – Водица?! Ты знаешь, что произошло? Ты ведь еще ничего не знаешь! Ты ведь сидишь здесь, как зайчиха в норе! Да ты…

Она осеклась, сорвала с себя плащ, швырнула его куда-то и решительно направилась к телефону.

– Кому ты собралась звонить? – спросила мама, и только сейчас в ее голосе проявились тревожные нотки.

– В милицию! Не уходи, послушай! Тебе будет интересно!

Ольга плюхнулась на диван, поставила аппарат себе на колени и стала набирать «02». Палец ее дрожал, несколько раз она нажала не ту клавишу. Вдруг на телефон легла пухлая рука.

– Не надо никуда звонить, – раздался мужской голос. – Я сам во всем признаюсь.

Ольга подняла глаза и увидела Глеба.

* * *

Он стоял перед ней, бледный, с блестящими глазами, склонив голову с покорной обреченностью. Галстук съехал набок, из-под брючного ремня выпростался край рубашки. Рядом, держа его за палец, стояла Ксюшка.

Ольга откинула телефон в сторону, вскочила на ноги и вцепилась Глебу в горло.

– Подонок!! Негодяй!! – кричала она, раздавая ему пощечины и царапая его пухлые щеки. – Подонок!! Убийца!! Да как ты смел!! Как ты смел…

Слезы заливали ее лицо. Глеб не сопротивлялся. Ксюшка тоже заплакала и тонким голоском запищала:

– Не бей его, мамка!

В какой-то момент девочка оказалась между Глебом и Ольгой. Рыдая, Ольга отвернулась, закрыла лицо руками и, покачиваясь, подошла к окну. Она слышала, как всхлипывает дочь и Глеб тихо приговаривает:

– Не плачь, моя девочка. Не надо. Все будет хорошо…

Ольге показалось, что ее сердце не выдержит всего этого и разорвется, как граната. Задыхаясь от невыносимой боли, она повернулась и срывающимся голосом произнесла:

– Доча, этот дядя – убийца! Он стрелял в моего друга…

Ксюшка двумя руками схватилась за нижний край Глебова пиджака, отрицательно покачала головой и, насупившись, пробормотала:

– Нет, он хороший. Он мне зайца подарил. И мы с ним играли в прятки. А ты его налупила…

В дверях комнаты, как привидение, появилась мама. Она была бледна, ее подвижные глаза не находили себе места; взгляд женщины перебегал с внучки на дочь, потом на Глеба и так далее по кругу.

– В общем, так, – изо всех сил стараясь сдержать слезы, произнесла Ольга, с ненавистью глядя на Глеба. – Пошел вон отсюда! Пошел отсюда быстро, и так, чтобы я тебя больше никогда не видела. Чтобы твоего поганого духа здесь больше не было. Чтобы…

– Ольга… – ахнула мама и прикрыла рот рукой.

– Мамка, не прогоняй дядю Глеба! – капризно протянула Ксюшка.

– Я сказала! – жестко повторила Ольга и взяла со стола тяжелую хрустальную вазу для цветов.

– Да, – тихо ответил Глеб, кивая. – Конечно. Можешь быть спокойна. Я сейчас уйду… – Он осторожно убрал ручки Ксюши и погладил ее по головке. – Не грусти, малышка.

– Ты уходишь? – всхлипнула девочка.

– Ухожу. Но мы еще обязательно встретимся.

– Ты никогда больше с ней не встретишься! – сквозь зубы процедила Ольга. – Ты будешь гнить на нарах, подонок, и она тебя быстро забудет!

– Если бы это было самое страшное в моей жизни, – произнес Глеб и, схватившись за лицо, вдруг заплакал навзрыд. Слезы просачивались под ладонями, стекали на подбородок, плечи его содрогались.

– Ольга, как ты можешь… Это грубо! Это жестоко! – заволновалась мама и, как наседка к цыпленку, подлетела к Глебу.

– Он стрелял в Сергея, – глухим голосом ответила Ольга и запрокинула голову, изо всех стараясь удержать в глазах слезы. – Этот негодяй убил Сергея…

– Может, это какая-то ошибка? – Мама мучительно искала выход из трудного положения и не знала, обнять ей Глеба или не стоит.

– Нет, мама, это не ошибка, – ответил Глеб дрожащим голосом. – Это правда…

– Какая она тебе мама, дерьмо! – взвилась, словно от боли, Ольга.

– Господи… – прошептала мама, отступила от Глеба на шаг и трижды перекрестилась. – Вот беда-то какая…

Глеб совладал собой, хотя слезы все еще лились по его лицу. Широко раскрывая рот, словно вытащенная на сушу рыба, и глотая слезы, он принялся неточными движениями поправлять рубаху, галстук, застегивать пуговицы пиджака.

– Прости, Оленька, – изо всех сил мужаясь, сказал он. – Извини, что я посмел назвать Ирину Геннадиевну мамой. Прости. Так получилось. Не по злому умыслу, а от сердца. Я ведь никогда не знал своей мамы. В детском доме были воспитательницы, я их называл по имени-отчеству… Без злого умысла я произнес это слово… Видит бог, без злого умысла… Ирина Геннадиевна очень близкий для меня человек…

– Проваливай! – глухо произнесла Ольга.

– Не говори так, дочь! – взмолилась мама. – У меня сердце разрывается все это видеть и слышать!

– У меня тоже…

– Я уйду, – затягивая галстук потуже, произнес Глеб. – Я, конечно, уйду. Все равно мне с таким грузом больше не жить. Я тюрьму восприму с облегчением. Но не стану замаливать грех. Потому что… потому что я не мог поступить иначе. И если время повернуть вспять, я снова бы выстрелил…

– Я сейчас кину в тебя вазу, – произнесла Ольга.

– Погоди, – часто дыша, словно после продолжительного бега, ответил Глеб. – Дай мне все сказать. Другого случая уже не будет… Я тебя, Оленька, чисто и искренне любил много лет подряд. И сейчас я тебя люблю больше своей жизни. Ты, твоя мама и твоя дочь – это для меня все: и смысл, и суть, и радость жизни. Я впустил вас в свое сердце сразу и навсегда, как взрыв, как океанскую волну…

– Меня тошнит от твоих слов, – процедила Ольга.

Мама начала всхлипывать. Не сдержавшись, она прижалась к груди Глеба, щедро поливая ее слезами.

– Моя вина только в том, – продолжал Глеб, сглатывая слезы, – что я, дурак, пытался казаться тебе совсем другим человеком, чем был на самом деле. Я наивно полагал, что ты крепче меня полюбишь, если я стану богатым, сильным, уверенным в себе. И я лез из кожи вон, чтобы крепко встать на ноги, чтобы сделать себе карьеру. Я – ха-ха, это смешно, очень смешно! – часами стоял перед зеркалом, отрабатывая громкий голос, волевой взгляд и тренировал смелое выражение лица. А на самом деле я как был, так и остался слабым, легкоранимым и впечатлительным человеком. Только ты об этом не знала. Ты не знала, каких усилий мне стоило корчить из себя преуспевающего и самодовольного бизнесмена. Я жил только одной мыслью и надеждой на то, что ты станешь моей. Я готов был в лепешку расшибиться, чтобы сделать тебя счастливой…