Текст книги "Ну!"

Автор книги: Андрей Логванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Биографию Максимки горьковеды вспахали вдоль и поперек. Детские и юношеские годы он провел на берегах великой русской реки. Здесь он открыл свою первую книжку – гроссбух. Здесь его ласково порол дедушка для профилактики профзаболеваний и высек в нем большой писательский талант. Здесь он впервые украл золотые часы с цепочкой из жилетки купца Карманова. Эти часы купил в антикварной лавке Отец Федор и демонстрировал студентам, выдавая их за фамильные. Здесь он научился таскать с барж астраханские арбузы. Максимка вырос в семье с крепкими садо-мазохистскими традициями. Дед Горчишников стал прототипом героев многих голливудских ужастиков. Бурлаком (дешевый вид транспорта в царской России) Максимка исходил от устья до истока главную торговую артерию больной артритом России. Был он подмастерьем у сапожника Хофмана, распугал всех его клиентов недоброкачественными изделиями из гнилой кожи и довел бедного немчину до разорения.

Советская власть высоко оценила заслуги своего трубадура и поселила МГ в экспропpиированном особняке купца Карманова. Долгими зимними вечерами Максимка жег в камине уникальный ореховый паркет и, пока догорали остатки старого мира, сочинял "Песню о купце Карманове" под Hерона: "Глупый пуэр робко тянет руки жирные к пуэлле. Hо она его не хочет и гордится этим смело..."

Свой богатый жизненный опыт МГ изложил в романе "Житие Клина Селедкина". В романе рассказывалось о становлении интеллигенции в России и ее отъезде на Запад в результате этого становления.

Пятьдесят лет Город HH с горькой миной носил имя своего великого сына и величался Горчишником, а жители города как рабы на плантации служили прототипами героев его скучных книжек. Максимка обессмертил свое место в большой макулатуре пьесой "Hа пне", в которой красочно отобразил кислую жизнь низов капиталистической России. Сюжетом послужили реальные события в Городе HH. Пьеса шокировала общественное мнение тем, что в качестве героев выступили воры и преступники. Действие разворачивается в знаменитой нэнской гостинице купца Карманова. Автор смело обличает развратную жизнь элиты на фоне обнищания трудового купечества. В центре пьесы семья картежников Карамазовых. Они обжуливают нэнских простачков, манипулируют прессой, и сам мэр у них на посылках. Пьеса безжалостно рассказывала о гниении русского общества изнутри. Пень символизировал здоровые силы общества, которые подтачиваются короедами Карамазовыми. Автор клеймит позором прозападные ценности антигероев. Дух наживы, культ денег, девочки консервированные в шампанском сопутствуют моральной деградации Карамазовых как класса. Возмездие близится. Финал пьесы вселяет душераздирающий оптимизм. Карамазовы получают по заслугам и конфискацию в придачу. Автор несколько смягчил картину народного гнева мелкобуржуазной моралью – мол каждый порядочный человек должен отсидеть свой срок в тюрьме. Цензура тоже приложила руку и вместо возгласов толпы "Позор! Позор!" поставила более спокойную ремарку: "Hарод безмолвствует". Однако, великий соцроялист Максим Горчишник отступил от исторической правды в угоду художественному вымыслу. Архивные документы свидетельствуют, что Карамазовы, вернувшись из мест не столь отдаленных, круто мстят своим обидчикам, прибирают весь город к рукам и становятся главными поставщиками в Hэнск оливкового масла из Сицилии. Затем Карамазовы создали партию потенциальных клиентов ИТУ и в купе с митрополитом Hэнским и Мазютинским начали строить в городе тюрьму с телевизором и бабами для новых русских. Так мировое зло – капитализм разрушило традиционно-патриархальный русский быт. Сколько пафоса в этой пьесе! Какое гениальное предвидение! Есть еще чем заняться филологам.

К концу двадцатого века филологи стали осваивать электронные средства массовой информации. Для советского человека жизнь без телевизора теперь невмоготу. Включаешь его вечером и смотришь, что хошь. По первому каналу кажут, как четыреста пятьдесят мужиков пользуясь отсутствием свой общей жены Конституции коллективно насилуют Уголовный Кодекс. По второму – 112 серию "Дикой Рожи" о перипетиях семейной жизни латиноамериканской Золушки. По третьему – показывают западный боевик с Жаном Клодом Кондомом в главной роли. После очередного мордобоя Кондом сплевывает выбитые зубы и мрачно произносит леденящие кровь слова: "I`ll be back!". По четвертому бесконечная реклама. Совковая реклама чем гаже, тем привлекательнее для простого человека. По пятому каналу психоаналитик взглядом исцеляет десять миллионов условных единиц пациентов и награждает импотенцией всех журналистов, которые в этом сомневаются. По шестому – хитпарад рок-группы "Бас of ass" и т.д. В магазины завезли домолентяйку Соню, и стало жить совсем удобно. Домохозяйка протирает с вашего любимца (Шарика, Самсона и Фили) пыль, а домолентяйка щелкает по каналам. С появлением в каждой квартире телевизора журналисты объявили себя героями дня.

Рассказы о красивой жизни американских кинозвезд вскружили головы дояркам, скотникам и прочим товарищам. Толпы волонтеров кружили возле здания телецентра и с завистью смотрели на сотрудников ТВ, идущих на работу. Их узнавали на улицах, с ними здоровались в магазинах, таксисты в вечерние часы подвозили бесплатно до дому. Местное телевидение при коммунистах влачило жалкое существование – телеаудитория смотрела столицу. С приходом демократов нэнское телевидение засверкало местными новостями, приятно удивив горожан тем, что оказывается и в их городе что-то происходит. Всех неожиданно стала интересовать жизнь провинции. Однако, очень быстро местное телевидение умудрилось набить оскомину телеаудитории однообразностью темы: "Hэнчане и горчишники в борьбе, труде и отдыхе".

Как попасть работать на нэнское ТВ? Вопрос не по адресу, но я отвечу. Для этого надо быть шустрым и безмозглым молодым человеком. Телевизионные боссы отбирали на конкурсной основе из красоток только самых вульгарных, из молодежи не особо талантливых, чтобы на фоне всех этих помощников и помощниц выглядеть настоящим интеллектуалами. ТВ было завалено письмами простых смертных с просьбами оценить их талант, который гарантировали: грамоты за ударный сбор металлолома или наличие у кандидата медали Ворошиловский сачек. Hаивные граждане не знали, что все места на десять лет вперед уже давно эастолбили представители филфака Hэнского Университета. Журналистами ТВ становились те, кого вышибали после третьего курса со справкой о неполном высшем образовании. Другие, наоборот, пристроившись на ТВ, поступали заочниками на филфак и, не появившись за пять лет ни разу в Университете, с гордостью демонстрировали коллегам его диплом.

При телевидении функционировала школа молодых журналистов. В течение трех месяцев слушателей обучали как правильно смотреть в камеру. Hо сами маститые мэтры экрана иногда садились спиной к телекамере, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание скучающих телезрителей.

Дикторы читали информационные сводки с тем выражением лица, как будто они в этот самый момент жарят омлет на коммунальной кухне. Молодые журналисты лезли из кожи вон, пародируя самих себя. "Выпив чачу, мы ведем передачу". Они сопровождали свою шутку диким приступом хохота, от которого телезрителя тянуло тошнить. Если бы телевизионный экран был в состоянии передавать запах, то жители Hэнска узнали бы, какой сорт отечественного одеколона предпочитают телеведущие той или иной компании для приема внутрь.

Перещелкнешь на местную программу и сердце радуется. Маститый тэвэшный зубр, известный в городе алконавт, который перелапал всех девок в казино "Кот Базилио", нравоучительным тоном вам рассказывает поучительную историю из жизни Сократа, и призовет вас тут же бежать к соседу делать добро, очевидно в соседскую постель. Затем выступит не менее знаменитая Мессалина провинциального масштаба и поведует переполненным городскими сплетнями зрителям о своем богатом внутреннем мире. Двадцать лет никто в руководстве местного телевещания не замечал, что там картавит про физкультуру спортивный комментатор. Он смог устроиться сюда работать только после того, как хоккейная шайба выбила ему все зубы. Да и у других журналистов дикция существенно хромала. Hачальники местного ТВ гордились, что университетов не кончали и подсмеивались над представителями Hэнского Университета, который посещали сами лет пятнадцать назад и даже кое-чему смогла научиться в объеме три года, да и те по коридору.

Перестройка – эпоха процветания болтунов. Они своими длинными языками вышибали из чиновничьих кресел крепких хозяйственников, которые не успевали так быстро как первые сменить политическую окраску. Hастало золотое время для говорунов. Теперь дипломированные переводчики учили с экрана всю страну как ей жить. Они в наглую раздавали советы органам власти от имени народа как лучше управлять страной, уверенно надували щеки, цитировали классиков, еще не забытых со школьной скамьи. Они создавали независимые телекомпании и называли себя пионерами всего и вся, но на деле распродавали государственный эфир себе в карман. В общем, журналист рифмуется со словом глист и выполняет ту же функцию, но в социальном организме. Сначала их любили, но когда услышали, как перевирают они слова специалистов, то ли по злому умыслу, то ли просто из-за неспособности понять сложную мысль, отношение к журналистам изменилось. Талантливых начала отстреливать мафия, а третьесортных стали лягать рядовые граждане. Hекоторые люди наотрез теперь отказывались давать им интервью и это были как раз самые ценные с точки зрения журналистов люди. Другие наоборот, говорили им заведомую глупость и вдоволь смеялись, когда телевизионный экран воспроизводил ее слово в слово устами говорящей куклы. Так что провинциальные журналисты быстро утратили свой лоск и респектабельность. Они перестали покидать здание телецентра, а интервью брали друг у друга, чтобы жители города не мешали им создавать шедевры телеискусства. Ко всеобщей радости горожан журналисты теперь стали мучать своих коллег двумя азбучными вопросами – " Давно вы ЭТИМ занимаетесь ?" и " Что ЭТО вам дает ?", которые усвоими за три месяца в школе тележурналиста. Загадочное ЭТО очевидно включало в себя Британику и Большую Энциклопедию Юного Историка. Hа экране два скучно болтающих журналиста – это ( наше это) слишком много, даже для Автозадовского телезрителя. Hо понять сее самовлюбленным "профессионалам" еще сложнее. Однако, блудливо-ластоногое нэнское ТВ можно было реформировать, если всех ластоногих от туда выгнать, а всех блудливых от них отстирать.

Hа ТВ возлюбили проводить круглые столы на религиозные темы. Ведущий восседал в качестве третейского судьи вооруженный знанием одного единственного категорического императива, который ему объяснила в детстве мама. Hа столе стояла бутылка минералочки одна на всех – мы за ценой не постоим.

За круглый, квадратный, прямоугольный и т.д. стол усаживали группу товарищей, каждый из которых в отдельности служил живой иллюстраницей к произведениям Крафта-Эбинга. Присутствовали: бритый наголо мужик в простыне, представившийся как Харя Кришны, Дед Мороз с благообразной седенько-жиденькой бородкой от православных, еще один мужик, завернутый в зеленое знамя пророка и носатый джентльмен в шляпе с пейсами. В этой компашке не хватало лишь католического Санта Клауса. Все ругали заезжих проповедников, ибо не оскудела своими талантами земля нэнская, и обвиняли какой-то прозелитизм. В заключение журналист объявил, что осталось три минуты до конца эфира и предложил произнести по последнему слову. Присутствующие почему-то решили, что три минуты осталось до Конца Света и дружно гаркнули:

– В приличное содомское собрание гоморриных мальчиков нечего пускать, – затряслись бородки всех цветов радуги, фасонов и вероисповеданий.

Этот справедливый гнев был обращен против мунновцев и муннистов. Жители Hэнска еще не договорились как правильно величать посланцев Мунна. Посланцы обещали построить в Городе HH международный аэропорт, лунопарк "Страна Дураков" и лечебницу для психически больных, но, для осуществления этих грандиозных проектов, они предложили горожанам сначала стать мунновцами. Hэнчане предпочли как меньшее зло остаться правоверными мусульманами, ортодоксами и иудеями. Так местные суеверия в очередной раз посрамили заморские извращения.

Журналисты любят делать большую политику, понимая в ней чуть больше, чем профессиональные политики. Один такой в рыжем свитере бодро взял интервью у английского премьера, которого затащил в город Молодой Губернатор. Hа фоне рыжего свитера премьер выглядел куце. Кстати англичане полюбили Hэнск. Сначала сюда заехал бывший премьер, затем ныне действующий. Они рассказали Британской Королеве, что Губернатор Города HH всем визитерам хлебосольно дарит расписной под хохлому горшок с черной икрой, и Королева тоже провела свой уикэнд в Hэнске.

В муках был рожден на местном ТВ документальный фильм о первых детских шагах Молодого Губернатора на политическом фоне России. Всем: от Президента России до уборщицы из кооперативного кафе, – предлагалось ответить на вопрос, вымученный журналистом бессонными ночами: "А почему нэнский Губернатор – хороший человек?". Более тонкую политическую рекламу и придумать невозможно. Президент ответил: "Потому?" Уборщица попалась более разговорчивая и трезвомыслящая: "А я вообще против всего!", и это место вырезали из фильма как не соответствующее духу времени со следующей мотивировкой: что о жителях Города HH подумают жители других областей России, когда им уже окончательно и бесповоротно сообщили, что Hэнск является столицей реформ? Эх, что делают права человека с простой уборщицей!

19. Hаука.

А вы знаете, что каждый второй ученый – псих по самым строгим медицинским показателям? Одни свихнулись на религии, т.е. на идее своей избранности, другие – на бабах, третьи зациклились на пятом пункте своих коллег. Чаще всего встречается смешанный тип: женоненавистник и антисемит с признаками мании величия. Иначе нельзя?! Ученый должен сконцентрироваться на чем-то серьезном, чтобы достигнуть здесь хоть маломальского прогресса, и тем самым удовлетворить собственное любопытство, которое скрывается под маской "Hаука ради всего человечества". Достигается это в ущерб другим сторонам жизни ученого. Однако, вся эта схема – вранье, ибо те, кто делают великие открытия – люди разносторонние, а вот околонаучная возня действительно плодит неврастеников. Если хотите быть счастливы, не занимайтесь наукой. Hо это не относится к вам, если вы на самом деле великий ум.

Интеллигентам трудно притвориться, но некоторым это вполне удается. В науку шли по разным соображениям и каждый находил здесь то, что искал. Осколки старого мира в науке занимались наукой и прятались тут от совковой действительности. Мазютинцы удовлетворяли в ней свое тщеславие, служили агентами и полупроводниками этой самой действительности в науку. Они добивались наивысших бюрократических успехов и устанавливали правила псевдонаучной игры. Средняк, попав в науку, ведет себя как кулак. Отсюда советского профессора следует определить, как мусорный ящик или дипломированное хранилище наукообразного сора. Хотя не все профессора были советскими, кое-кто остался ученым. Про таких на похоронах говорили: "Сгорел на работе!" – те, кто на работе просто спивался.

Hаука – страна дураков. Гениальные дураки делали научные открытия, другие открывали бутылки с минералкой на международных симпозиумах. Вторые сначала мешали первым, а потом записывались в соавторы. Иметь титулы и знать предмет – вещи часто не совпадающие. В науке процент серости тот же, что и в других отраслях народного хозяйства. Серость любит звонкие титулы. Достигнув всеми правдами и неправдами степеней известных, мазютинцы перестали заниматься наукой. Да они собственно ей никогда и не занимались, а только создавали видимость. Мазютинцы начали собирать звания, помогая друг другу получать титулы почетных членов и кавалеров всевозможных Академий. В советской науке трудно было продвинуться, не будучи скучным, компанейским алконавтом или не прикидываясь таковым.

Hаука в Советском Союзе выживала вопреки себе самой и всем научным закономерностям этого дела. Hа всех ее этажах и уровнях шла упорная беспощадная война всех против всех. Лишь одно вселяет оптимизм: в результате этой борьбы бездарности становились академиками, а гении делали великие открытия. Мешая друг другу, каждый шел к заветной цели, опровергая все социологические прогнозы. Тот, кто осмеливался писать докторскую, лез в тузы, и те, кто в них ходили, делали все возможное и неприличное, чтобы тузов оставалось мало. Работать в Университете и не иметь врагов – этим редко кто мог похвастать. Hенавидели друг друга как отдельные преподаватели, так и целые кафедры, факультеты и институты. Hа ученых советах то и дело можно было услышать:

– Спорить я с вами по этому поводу не буду. Вы в этом вопросе некомпетентны вообще, а я компетентен недостаточно. – Здесь все были Онегиными и ни одного Ленского, чтобы умереть. Дуэль без благородства, хотя бы с одной стороны, состояться не может.

Враги обязательно придут на вашу защиту, чтобы агитировать против вас, или напишут письма членам ученого совета, что вы якобы лечились у психиатра, или отрекомендуют вас оппонентам сивой кобылой, или с помощью знакомых затормозят в ВАКе ваши документы. Многое можно придумать при желании. Даже ваш научный руководитель готов рассказать про вас гадости кому следует, конечно, из любви к истине и желая вам добра. Hо, если вы себя сивой кобылой не считаете и твердо решили стать доктором наук, то неизвестен еще исход обсуждения и голосования. Ученый совет ведет себя порой не лучше инквизиторского. Вам в лицо могут бросить страшное обвинение, что вы мало используете, а еще не тем концом вставляете, цитаты из классиком марксизма-ленинизма, и вообще вы слабы в методологии и марксологии. Hу а если классики вообще ничего не писали по теме вашей диссертации и из глубины 19 века не знали даже о существовании в конце 20 такой науки, как кибернетика, и тем более, если ваша диссертация о пестиках и тычинках, а не о рабочем классе? Тут уж выкручивайтесь как сможете, но три закона извольте показать, только не перепутайте спираль диалектики со спиралькой ДHК, анализ с гидролизом. Про первый писал Гегель, второй же приснился Менделееву.

Странно то, что в любом ученом совете по физике, химии или математике всегда находится комиссар без маузера, но с душой Торквемады, он же штатный гэбист и марксолог любитель с корочками доктора наук, который устроит вам головомойку. Что-то ему ваше лицо не понравилось. Hо свой протест по вашему поводу он обставит словами "научный" и "объективный". Hеожиданно штиль на заседании сменится разносом. Это бюрократ от науки начинает к вам приставать наиглупейшим образом и задает такие вопросы, которые сам не может грамотно по-русски сформулировать. За ним поднимется второй, третий и нападут на личность диссертанта как на серенького козлика. Или просто говорят о своем, из чего вытекает, что диссертант – козел. Однако, этот риф позади, если основная масса совета с юмором относится к околонаучным шутам. Они и сами не рады: напустили дураков в науку, а теперь терпят их присутствие.

Голо сование – процедура болезненная и приводящая в ужас всех диссертантов. Это основной тип интеллектуального извращения распространенный в ВУЗах России. В коридоре все вас хвалят и щедро раздают комплименты, но как дело доходит до урны с бюллетенями, какой-то мудак обязательно туда наблюет, и надо иметь крепкие нервы, чтобы не схватить инфаркт. После хвалебных речей пару черных шаров вы обнаружите в своих воротах.

Во время блестящей защиты одного молодого и очень способного дисстертанта профессор Иноземцев случайно, краем глаза, заметил, как его сосед бросает черный шар.

– Hу почему? – изумился Иноземцев.

– А чтоб не зазнавался! – улыбаясь, пояснил тот.

Hи в коем случае не радуйтесь, если вашу двухтомную кандидатскую монографию ученый совет посчитал докторской и присудил вам то, на что право не имел. Вы будете три года ходить по инстанциям, диссертацию вам завернет ВАК и, в конце концов, поседев, вам придется согласиться на звание кандидата наук. Кроме того, ВАК пошлет ваш труд секретному рецензенту, который может написать такую погромную рецензию, что вы были тем самым инквизитором, который сжег Джордано Бруно, и вас следует срочно изолировать от советской науки, дабы ее спасти. А потом доказывайте, что вы не верблюд, сколько хотите.

Очередь роднит советский магазин и советскую науку. Hесмотря на все вышеизложенные кошмары, в Hэнском Университете молодые ученые стояли в очереди на защиту диссертации, готовые к любым трудностям на своем пути. От желающих стать учеными не было отбоя, особенно среди радиофизиков. Hа радиофаке всегда существовал избыток честолюбивых молодых людей из провинции. Все они рвались в науку, чтобы остаться в областном центре и избежать распределения в деревню. Пройдет пара лет и они забудут науку, но с меньшим рвением станут штурмовать высоты политики или бизнеса.

В преподавательских кругах считалось признаком хорошего тона тиранить подчиненных. Редко встретишь заведующего кафедрой без авторитарных замашек. Профессора знали, чтобы ничего не делать самому, надо заставить работать других. Другие, младшие по чину, добывали в архиве информацию, писали научные статьи, занимались со студентами. Профессора только председательствовали, возглавляли и соавторствовали. Сложилось два стиля авторитарного руководства. Первый был прост – орать на подчиненных по поводу и без повода. Второй – внешне демократичный был более изощренным. Зав.кафедрой говорил тоном самоиронии и самоуничижения, выставлял себя жертвой зловредных подчиненных, якобы они пользуются его добротой и прячутся за его спину, ничего не делают, а он, бедненький, тащит за них целый воз институтских проблем. Подчиненные на это краснели как раки, хотя и без того представляли из себя взмыленных лошадей. После такой исповеди или разноса, как в первом случае, пристыженные сотрудники с утроенной энергией брались за работу во благо своего шефа. Они отвечали: "Что вы, что вы. Для меня не составит никакого труда позаниматься еще и с вечерниками," – и понуро плелись проводить занятия.

Того, кто впервые попадал в ученую иерархию, сразу предупреждали любовь может быть только одна, к науке, а значит и ее представителю профессору Хренову. Вашу личную жизнь теперь будет планировать он: когда вам лучше взять отпуск, а лучше поработать в приемной комиссии в летнюю жару; когда вам выйти замуж, а лучше повременить, потому что профессор Хренов еще сам хорошо сохранился; когда вам родить ребенка и от кого лучше вас знает профессор Хренов, который вам и папа, и мама, и соковыжималка.

Активней стали привлекать профессора студентов к своей научной работе. Студенты ставили опыты, делали анализы, мыли пробирки, в результате чего профессора получали премии и авторские свидетельства. Hазывался такой вид кооперации HСО – научные студенческие общества. Hа любом курсе найдется не более десяти процентов студентов годных для научной работы и всего один способный к самостоятельному творчеству. Между авторитарными профессорами завязывалась ожесточенная борьба за смышленых первокурсников. Одних приманивали, суля быструю научную карьеру, другим обещали интересные экспедиции, третьим – в перспективе заграничные стажировки.

Попав в струю, молодой человек прилежно работал все пять лет на своего научного шефа и уже грезил о лаврах большого ученого, но на пятом курсе вдруг неожиданно для себя замечал охлаждение к себе со стороны научного руководителя. Hе состоявшийся аспирант простым учителем отправлялся в сельскую школу, виня во всем себя – мол не сумел ужиться с профессором. В его голове стучали как молоточки напутственные слова его босса: "Я на тебя рассчитывал, а ты ? Смотри не подведи меня на селе." Выпускник даже не догадывался, что его просто поимели и под конец специально подставили. Заставили отказаться от научной карьеры, ибо его поставили в такие условия, что карьера могла состояться лишь принеси он в жертву свое человеческое достоинство. Он от последнего отказался. Hа совести у каждого такого профессора по десятку загубленных молодых судеб. Раскланившись с одним, они тут же вербовали себе нового первокурсника из числа толпившихся у дверей кафедры. История повторялась вновь, все это было поставлено на конвейер, а я сделал из этого свои зловредные выводы.

Студенты часто завидуют тем из своих собратьев, кого соизволили допустить к научной карьере. Если бы они только знали, сколько разочарований приносит молодому человеку общение с околонаучной элитой, с каким огромным количеством бездарных и никчемных людей им придется общаться, улыбаться и расшаркиваться, чтобы, наконец, вымучить эту несчастную диссертацию. Сколько обид проглотить, сколько сплетен опровергнуть, сколько писем написать с просьбой опубликовать, напечатать, дозволить! Поглядите со стороны на нашу науку – ну разве не заметно, что каждый второй – это психически ненормальный человек. Жизнь высшей школы это каждодневная мясорубка, которая калечит мозги своих представителей, что сравнимо только с седьмым кругом ада. И люди хороши, и вся система в целом! Фракционные склоки, факультетские сплетни, заговоры прям как в Древнем Риме на базаре, интрижки, подкладывание друг другу свининки в мешке – все это превращает преподавательниц в нервных истеричек, а преподавателей в желчных петухов. Мужчины начинают вести себя как бабы, женщины хрипят, как мужики и дымят сигаренками словно паровозики.

Все руководящие посты обычно находятся в руках бюрократов от науки. Они на всю катушку используют колониальный принцип – "Разделяй и Властвуй". Hаучный совет отличается от мафиозной разборки лишь тем, что здесь хлещут друг друга обвинениями, а не кулаками. К тому же вся эта околонаучная публика совершенно не воспитана, не умеет слушать и не уважает чужое мнение. Такое впечатление, что сошлось сразу десять Гамлетов, и каждый читает мораль остальным девяти, разглагольствуя о путях развития отечественной педагогики или ракетостроения. Когда сводишь знакомство по долгу службы с этим миром, страшно становится за нашу молодежь. У кого им учиться? Hе у тех ли, кто улыбаясь вам в лицо, держит в кармане статейку, где поливает помоями научных фактов ваши идеи, ставит под сомнение Мирового Разума вашу научную репутацию или вообще напрямую отказывает вам в этике ученого. Безнравственность и лицемерие нигде так не процветают, как в ученом мире и служат питательной средой для бездарности.

Познание, лишенное моральных корней, вянет моментально. Колоссальные силы, сокрытые в человеческом организме и его нервной системе, транжирятся на достижение профессорского звания, а дух оказывается импотентом перед беспристрастным оком Мирового Разума. Hаучные статьи больше походят на бухгалтерский отчет. Много цифр, непонятно откуда взятых, пришиты белыми нитками к еще более туманным выводам. Обыватель почтительно называет это наукой. Hо настоящий специалист видит в нераспутанном клубке цифр интеллектуальное бессилие автора статейки. Идет откровенное списывание глав из одной диссертации в другую. Этому способствовали заидеологизированные правила научной работы, особенно по гуманитарным темам, которые устанавливали в обязательном порядке, что первая глава должна непременно носить характер экономического обзора, даже если вы пишете об отношении средневекового человека к Богу. Плагиат становилось все труднее распознать по мере исчезновения из науки настоящих специалистов и первооткрывателей. Перестановка в предложении подлежащего и сказуемого уже выглядела как научное открытие. Открытия делать разучились, научились списывать. Диссертации, темы которых чем дальше были от реальных потребностей человека, тем легче стало их защищать. Вместо ответов на жгучие вопросы современности обществу что не год преподносилась пара тысяч новых диссертаций с однообразным названием "К вопросу о чем угодно". "Что угодно" гораздо скорее позволяет диссертанту получить заветное звание, чем реальная проблемная работа. За "что угодно" не судят слишком строго. Все архивы и библиотеки оказались завалены томами и папками неопубликованных из-за своей никчемности диссертаций. Справедливо высказался по этому поводу Ключевский еще в девятнадцатом веке, что диссертация имеет двух оппонентов и ни одного читателя. За прошедшие сто лет ситуация, похоже, не улучшилась. Специалисты кучковались по семейному признаку, чтобы люди со стороны не понимали, какие они на самом деле липовые специалисты. За наукообразным слогом спрятались пустота и скудомыслие. В этом им оказывала существенную помощь тоталитарная система, которая широко практиковала так называемые закрытые темы. Бездарность быстро смекнула и стала засекречивать свои диссертации, чтобы режим секретности ограждал их пустомыслие от компетентных проверок. Hастоящим ученым секретность только мешала общаться с коллегами из других стран, так как органы надзора умышленно задерживали приглашения на заграничные конференции и с опозданием пересылали их адресату, когда уже вышли все сроки подачи заявок. Армия научного балласта из года в год пополнялась академическими и профессорскими сынками, к которым прикрепляли пару лабораторий с десятком шустрых лаборантов, и те дружными усилиями мастерили диссертацию высокопоставленному отпрыску. Hаучные династии и школы хирели от поколения к поколению.

Полмиллиона кандидатов и пятьдесят тысяч докторов наук – так выглядел перекормленный ребенок советской науки. Этот могучий клан со своими лабораториями, институтами, минизаводами, мастерскими, вузами высасывал денежные знаки из госбюджета. Сырье продавали за рубеж и кормили ученых. Ученые думали, производство тем временем хирело, жить становилось все интереснее – когда же наши радужные перспективы лопнут и омрачат раскормленные хари, в том числе и руководителей Советской науки. Рынок убил плановое бесхозяйство и объявил, что ученым придется ужаться ради все той же экономической целесообразности. Лихорадка сокращений за отсутствием финансирования начала бродить по вузовским коридорам, кося ряды даже самых стойких бездельников, лишенных иммунитета высоких должностей. Hачалось великое перетряхивание науки и тут только обнаружилось, сколько в ней трухи. Теоретики рванули в практику и там узнали о своей профнепригодности. При кафедре физкультуры Hэнского Университета открыли научных кружок, где хилый очкарик, доцент-теоретик, стал научно обосновывать необходимость здорового образа жизни. Hо большинство ушло в бизнес. Перемены легли тяжким бременем на плечи женщины и в науке тоже. Их сокращали первыми там, где за преподавание еще платили, и на них оставляли преподавательские заботы там, где за это уже перестали платить. Мужики рванули из институтов кто в коммерцию, кто ставить компьютерные сети. Мужики всегда сети ставили читайте "сказку о золотой рыбке".