Текст книги "Мечом раздвину рубежи"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Он соскочил с жеребца и, держа его в поводу, направился к остроконечному утесу слева от тропинки, по которой они ехали. Микула, последовав его примеру, двинулся за ним. Два-три десятка шагов среди густых колючих кустов, и они оказались на краю ущелья, отделявшего Зеленый остров от утеса. В лицо пахнуло жаром, в горле запершило от клубившейся внизу пыли, в уши ворвался пронзительный свист ветра. Сложив у рта ладони, казак трижды крикнул филином, и ему столько же раз ответили с противоположной стороны ущелья, хотя Микула не видел там ни единого живого существа.

Раздался скрип, кусок скалы медленно пополз вверх, а в открывшемся проеме появилась четверка вооруженных людей с мостиком-кладкой в руках. Переправившись через ущелье, отряд очутился в большой пещере, из которой уходили в темноту два русла высохших подземных речек. Получив от дозорных факелы, отряд отправился по одному из русел.

Обратная дорога ничем не отличалась от той, которой они попали на Зеленый остров: те же узкие тропы над пропастями, те же склоны оврагов с беснующимися у ног потоками раскаленной пыли, те же мрачные чрева гор и гулкие подземные тоннели.

– Сарыч, мы не опоздаем к каравану? – тревожно спросил Микула, утративший представление о времени.

– Нет. Караван Исаака обычно останавливается у Сухого колодца на всю ночь, поэтому он и назначил тебе встречу в этом месте.

– Ты знаешь Исаака и то, где и на какой срок его караван делает остановки? – удивился Микула.

– Нам известны все купцы, чьи караваны ходят возле долины Злых духов, – ответил Сарыч. – А чтобы удачно напасть, мы должны знать о них не меньше, чем они о себе. Так что, сотник, будь спокоен – Исаака ты увидишь вовремя.

Из очередного подземелья они выбрались, когда солнце пряталось за горизонт. Проехали сотню шагов по склону холма, на который вывел подземный лаз, поднялись на гребень и вместо желтого марева, постоянно висевшего над изрезанной оврагами и утыканной скальными массивами местностью, увидели перед собой ровную зеленую степь и голубое небо над головами.

– Долина Злых духов за твоей спиной, сотник, – сообщил Сарыч, останавливая жеребца.

Микула непроизвольно оглянулся, желая увидеть и запомнить место, где они из пленников долины Злых духов вновь превратились в вольных русичей. По дну оврага, который они только что покинули, с бешеной скоростью неслась серая пыльная масса, со свистом всасываемая в несколько отверстий-дыр в обоих склонах оврага. Из одного такого хода и выбрался их отряд. Но из какого, если они так похожи друг на друга? Вот если бы знать заранее, что этот выход – конечная точка пути, он обязательно запомнил бы его! Но, наверное, Сарыч потому и сделал свое сообщение лишь сейчас, чтобы начало дороги к Зеленому острову нельзя было отыскать.

– Сотник, ты напрасно вертишь головой, – с усмешкой заметил Сарыч. – Ты не смог в нужный момент приметить выход из долины и теперь не обнаружишь его никогда. Да и найди его, что это даст? Разве по силам тебе повторить пройденный нами путь? Даже если ты не заблудишься в подземных лабиринтах и не заплутаешь среди бесчисленных троп в оврагах, ты наверняка угодишь в заготовленные нами для незваных гостей ловушки либо повстречаешься со стрелой дозорного. Так что оставь это бесполезное занятие и посмотри перед собой. Видишь караванную тропу, огибающую холм с дубом-великаном? От этого холма до Сухого колодца десять поприщ… А теперь взгляни влево, на валуны. Приметил среди них самый большой? Коли тебе понадобится Казак либо помощь его людей, подойди к сему валуну, стань к нему лицом и трижды взвой волком. Но помни, что ты должен быть один или с единственным спутником.

– Помню. Но таких валунов в степи бесчисленное множество.

– Зато в ней лишь один с дубом-исполином. Как и Сухой колодец, от которого караванная тропа безошибочно выведет тебя к дубу и валуну даже в самую ненастную ночь.

– Этого я тоже не забуду. А сейчас поспешим к тропе, Дабы не опоздать к караванщикам на ужин…

Исаак нисколько не удивился появлению Микулы. Не вставая с мягкой ковровой подушки, на которой восседал за низеньким раскладным столиком невдалеке от костра, он указал Микуле на такую же подушку по другую сторону столика.

– Сотник, я верил, что ты прибудешь вовремя. Твое место ждет тебя. Или ты сыт?

– Исаак, разве можно устоять перед жареным на вертеле бараньим боком, который столь вкусно готовит твой повар? – рассмеялся Микула, соскакивая с лошади и занимая место за столом.

– Вижу, что твой отряд увеличился, – словно невзначай заметил Исаак. – Кто новый воин? Твой старый знакомый или случайно встреченный на дороге путник?

– Случайный путник. Он ехал один и, опасаясь нападения разбойников, присоединился к нам.

– Он поступил разумно, особенно в преддверии ночи. Кстати, как он объяснил тебе свое присутствие в здешних местах? Я впервые встречаю человека, рискнувшего путешествовать в одиночку вблизи долины Злых духов.

– Я не интересовался этим. Зачем? Какое мне дело до чужих забот, коли своих полно?

– Понимаю тебя. Но, видишь ли… Дорога длинна и уныла, караванщики давно знакомы и обсудили все, что знают и о чем слышали. Каждый новый человек для них – подарок судьбы, могущий развеять их скуку и удовлетворить любопытство. Поэтому передай… случайному спутнику, чтобы он… не путался в ответах на неизбежные вопросы или, что будет намного лучше, неотступно находился при тебе.

– Он не отойдет от меня ни на шаг… ни днем, ни ночью.

– Еще одно. Как случайно он пристал к каравану, пусть так же случайно и покинет его… например, перед Итилем. Как мне кажется, его путь лежит туда? – спросил Исаак, но, поняв по лицу Микулы, что ответа ему не дождаться, продолжил свою мысль: – Видишь ли, врагами разбойников являются не только буртасские стражники, но и хазарские. Кто знает, не пожелают ли они в Итиле узнать у нашего… одинокого путника… не встречал ли он по дороге разбойников и не слышал ли чего о них. Ну и, само собой, кто он таков, зачем и куда едет. Но разве нужно это ему и… тебе, сотник?

– Не нужно. Поэтому случайный путник покинет караван, когда ты скажешь.

– Имеет ли он пристанище в Итиль-келе?( Кел – город (хаз.).) Если нет, я подскажу место, где он может остановиться и чувствовать себя в безопасности от ненужных глаз и длинных языков.

– Я спрошу его об этом. Думаю, если ему действительно негде остановиться, он будет благодарен тебе за помощь.

Исаак улыбнулся:

– Мне не нужна его благодарность, я делаю это из-за тебя. Мне почему-то кажется, что ты с этим… случайным путником сдружишься и вам захочется продолжить общение в Итиль-келе. А поскольку я обещал, что ты будешь под моим покровительством, мне не хотелось бы, чтобы у тебя из-за кого-то случились неприятности.

– Завидую воеводе, что у него такие друзья.

– Мы можем стать друзьями и с тобой. Но давай прекратим разговор о других людях, лучше поговорим о нас. Вижу, что ты плохо ешь. Тебя сытно накормили разбойники? Припоминаю, что спасенный из сундука главарь даже обещал тебе отдых. Сдержал ли он слово?

– Да, – сухо ответил Микула.

– Это, конечно, произошло на Зеленом острове? В том райском уголке, которым природа одарила долину Злых духов и который стал разбойничьим вертепом? Скажи, так ли там благодатно и привольно, как рассказывают?

– Мне некогда было любоваться красотами острова. Да и могли ли разбойники позволить чужому человеку увидеть в своем пристанище то, что должно быть для посторонних тайной?

– Ты, спаситель явно не простого разбойника, не был для них ни чужим, ни посторонним. Но дело даже не в этом. О Зеленом острове посреди долины Злых духов знает вся округа, некоторые старики в детстве даже бывали на нем и помнят это сказочное место посреди безжизненных скал, туч раскаленного песка и сшибающего с ног ветра. Так что тайной окутан вовсе не Зеленый остров, а ведущие к нему пути. В долине Злых духов с незапамятных времен находили приют и убежище разбойники, вполне понятно, что самым любимым их местом был Зеленый остров. Но это были обычные разбойники: сброд беглых рабов, скрывающихся от наказания преступников, бродяг, не желающих честно зарабатывать на жизнь кара-хазар(Кара-хазары («грязные», «черные» хазары) – хазарская чернь.). Они были плохо вооружены, зачастую не подчинялись своим главарям, помышляли только о добыче и о том, как веселее и разгульнее провести сегодняшний день, совершенно не задумываясь о будущем. Поэтому они не были хозяевами ни долины Злых духов, ни Зеленого острова: стоило стражникам захватить их главаря или уничтожить нескольких самых отчаянных, а то и просто показаться вблизи Долины, как разбойники покидали ее и уходили в другое, менее опасное место. Так продолжалось до тех пор, пока здесь не появились первые казаки…

– Казаки? – встрепенулся Микула. – Ты сказал «казаки»? Но сегодня утром словом «казак» ты называл главаря здешних разбойников! Разве это не имя?

– Это имя, которое носил первый главарь появившихся в долине новых воинов-разбойников, так назывался сменивший его вожак, это имя имел предшественник сегодняшнего главаря и будет носить его преемник. Потому что это имя не отдельного человека, а… Впрочем, это долгий разговор, сотник, и если он тебе интересен, мы вернемся к нему позже. А сейчас я хочу закончить с долиной Злых духов и Зеленым островом. Так вот, когда здесь появились казаки, все изменилось. Они были не сбродом случайных, трусливых и никчемных, пекущихся лишь о добыче людей, а братством опытных воинов, спаянных железной дисциплиной и единством целей. Главным для них была свобода, ради которой они готовы были на любые жертвы, в том числе и на смерть. Как и прежние разбойники, местом своего прибежища они облюбовали Зеленый остров, однако вели себя совсем не так, как их предшественники. Они перестали пускать на остров всех желающих, а когда туда направлялись стражники, смело нападали на них. Прошло несколько лет, и на Зеленом острове перестали бывать даже вездесущие сорванцы-мальчишки, а стражники словно позабыли о его существовании.

Но казакам этого было мало. Люди, приходившие в долину Злых духов, стали замечать, что там, где недавно была горная тропа, теперь зиял бездонный провал, что по сухому руслу бывшей реки, проходившему в горной толще, стал нестись неизвестно откуда взявшийся водный поток, что в подземном тоннеле, по которому прежде можно было спокойно пройти, сейчас зияла брешь, в которую с огромной силой врывался песчаный вихрь, валивший человека с ног. Все это было делом рук казаков, решивших навсегда обосноваться в долине Злых духов, для чего следовало надежно обезопасить свое становище на Зеленом острове.

Сделав вначале недоступным для посторонних Зеленый остров, они затем отвадили окрестных жителей от всей долины Злых духов. Кто мог рискнуть пойти туда, где не раз исхоженные тропы стали вести в никуда, в безопасных доселе местах срывались на голову камни либо обрушивались со склонов галечные осыпи, когда в подземных ручьях, где глубина всегда была по колено, теперь можно было провалиться с головой в яму с торчащими со дна наконечниками копий? А метко посылаемые из оврагов стрелы и летящие из подземных ходов дротики вскоре отбили охоту появляться в долине Злых духов и у стражников. И вот уже тридцать лет, как полными хозяевами долины и Зеленого острова стали казаки, допуская туда лишь тех, кого считают своими друзьями. Этой чести удостоился и ты.

– Не думаю, что они считают меня другом. Просто спасенный казак отплатил мне добром за вновь обретенную жизнь.

– Не скромничай, сотник. Если бы казаки не считали тебя другом, они ни за что не вручили бы в твои руки судьбу прибывшего с тобой… случайного одинокого путника.

Разговор начинал принимать нежелательное для Микулы направление, и он решил переменить тему:

– Исаак, если ты закончил рассказ о долине Злых духов, возвратись к казакам. Помнишь, ты обещал это? Кто они – род, племя? Откуда и почему появились в Хазарии?

Исаак внимательно посмотрел на Микулу, перевел взгляд на пламя догоравшего костра.

– Тебе это на самом деле интересно? Хорошо, ты услышишь от меня о казаках все, что я знаю. Ты днем отдохнул на Зеленом острове, старики, как я, вообще спят мало, почему бы нам не скоротать ночь за беседой? Эй, подбрось дров в огонь и принеси на стол шербет, сушеных фиников и воды с соком лимона! – крикнул Исаак возившемуся у костра рабу-повару.

Когда тот исполнил приказание, Исаак бросил в рот пару фиников, с удовольствием съел их. Выплюнув косточки, взял в руку чашу с напитком, сделал глоток.

– Нет, сотник, казаки – это не род и не племя, они скорее братство свободных, живущих по собственным законам воинов, не признающих ни рубежей самых могучих держав, ни воли их правителей. Первые упоминания о подобных братствах появились давно… очень давно, еще за тысячу лет до рождения Бога христиан Иисуса. Это произошло в Индии, на прародине древних арийцев. В их священных книгах «Са-мютта-накае» и «Артхашастре» казаками назывались свободные люди, работающие по найму у крупных землевладельцев. В книгах нет упоминания о делении казаков по родовым или племенным признакам, по-видимому, они являли собой смешение разных народов и языков. Зато в книгах неоднократно подчеркивался отличительный признак казаков – их личная свобода. Причем свобода в полном понимании этого слова, то, что вы, русичи, называете «волей».

Сложна и трагична была история Индии в минувшее тысячелетие, однако казачество не исчезло. Больше того, оно перешагнуло границы Индии и распространилось далеко на север, в направлении земель другой ветви древних ариев – славян. И вновь, как много столетий назад, коренным отличием казаков от прочих людей является их свобода, независимость от кого бы то ни было. У нас, в Хазарии, они живут грабежом, и само понятие «казак» стало равнозначно слову «разбойник». В Буртасии казаки менее воинственны и зарабатывают на жизнь сбором меда диких лесных пчел, а потому слово «казак» там сродни понятию «бродяга». Но дальше всего казачество проникло на земли славян, этой могущественной, жизнеспособной, воинственной ветви арийцев. Ты бывал во многих походах, сотник, и наверняка встречал славян-казаков: бродников на Саркел-реке, берладников в плавнях Дуная и отрогах Карпат в Червонной Руси. Этим людям мало свободы даже у славян, у коих нет рабства, а простой воин и даже лучший воевода может покинуть княжескую дружину и поступить на службу к другому государю. Нрав славян-казаков необуздан, они презирают любой труд и радости семейной жизни, им непонятна гордость за величие родной державы, их бог – свобода, кумир – меч, который является для них единственным источником жизни. Русичей-казаков становится все больше, и только Небо знает, какую службу суждено свершить им для Руси: для расцвета ее и во славу либо в ущерб и на погибель.

Исаак смолк, отправил в рот несколько фиников, посмотрел на Микулу:

– Сотник, я впервые встречаю такого внимательного слушателя, как ты. Неужто для тебя столь занимательна история этих разбойников-казаков? В таком случае я готов продолжить разговор о них хоть до рассвета.

– Буду и впредь твоим благодарным слушателем.

Уже много лет Витязиня не видела, а чувствовала восход над поляной Луны – этого холодного солнца мертвых. Ее появление она ощущала вначале легким холодком в груди и покалыванием вокруг позвоночника и в пальцах ног. Вскоре это сменилось приятным теплом во всем теле. Проходило еще время, и голова освобождалась от всех мыслей, тело становилось невесомым и неподвластным старческим болям, от давно незрячих глаз отступала ночь, и перед ними проносились картины из ее прежней жизни либо видения, связанные с грядущими событиями в жизни других людей. И тогда обычно тяжелое, прерывистое дыхание Витязини становилось легким и ровным, как у спящего ребенка, бледные щеки розовели, постоянно дрожащие руки обретали покой, а скрюченным, узловатым пальцам возвращалась гибкость. Но главное, ее со всех сторон окружало и согревало тепло, которое не приходило к ней даже при летнем полуденном зное на самом солнцепеке.

Витязиня знала причину этого – уже много лет ее светилом являлась не дневная ярко-золотистая, брызжущая жаркими лучами колесница, на которой с рассвета до заката разъезжал по небу Сварог, а ночная мертвенно-серебристая красавица Луна, холодно и равнодушно взиравшая с недосягаемой высоты на мир мертвых. Мир, в котором пребывала и она, вещунья Витязиня, хотя для всех окружающих она была еще живой. Лишь боги и она знали, что ее земной путь давно завершен и последние годы она жила благодаря своему предначертанию женщины-матери, так и не ставшей ею. Именно жизненная сила, отпущенная ей Небом для будущих детей и не отданная им, позволяла ей сейчас находиться среди живых. Полностью прожив собственную жизнь, она сегодня доживала жизнь не рожденных ею детей!

Как глупы и наивны мужчины, считающие, что они сильнее и выносливее женщин! Женщина – начало и основа рода, хранительница семейного очага, уюта, а мужчина – всего лишь защитник того, что рождено и выпестовано женщиной. Чтобы вынашивать дитя, в муках рожать его, выкармливая, отдавать ему часть себя, Небо наделило ее большей, нежели мужчину, силой. А дабы она могла быть одновременно заботливой и любящей женой, ласковой матерью, верной дочерью рода, готовой для его блага и процветания рожать ему будущих воинов и землепашцев, боги вложили в нее больше, чем в мужчину, выносливости и терпения, даровали крепость духа, способную вынести и преодолеть любые тяготы и невзгоды, самые страшные удары судьбы.

Вот почему ни разу не рожавшая и не вскормившая грудью ни одного ребенка Витязиня, несмотря на многие полученные в битвах раны, пережила своих сверстниц-матерей. Она, которой волей Неба было предписано стать женщиной-матерью, разделив свою жизненную силу с детьми, осталась только женщиной, за счет жизней не появившихся на свет детей продлившей собственные дни. Поэтому и не грело ее, доживавшую жизнь своих неродившихся детей, ставшее Для нее чужим светило живых – Солнце…

Из головы улетучились последние обрывки мыслей, по всему телу равномерно разлилась теплота. Постепенно начала стихать боль в плохо сгибающейся от хворей пояснице, стала светлеть черная пелена перед глазами. И вот она уже совершенно не ощущает тела, будто рассталась с ним, и, как завершение всего случившегося с ней, возникло первое видение. Как всегда, это была поляна с ее хижиной и она, одновременно сидящая у священного родника и наблюдавшая за собой откуда-то сверху. Столько раз виденная и до мельчайших подробностей знакомая картина.

– Древняя старуха с морщинистым лицом и длинными седыми волосами, с невидящими от старости глазами и сухими, словно жерди, руками… Небольшая поляна с бьющим из-под замшелого валуна ключом-родником, густые кусты лещины, обступившие его с трех сторон… Толстая колода с выдолбленным в ней сиденьем, прибитые по бокам и сзади сиденья дощечки, напоминающие подлокотники и спинку кресла… Колода лежала у родника напротив валуна, там, где находилось единственное не затененное кустами место. Голова Ви-тязини была отброшена назад, лицо полностью залито лунным светом… Она казалась безжизненной, однако это было не так – в безмятежном покое пребывало лишь ее тело, а паривший над родником дух трепетал в ожидании следующих видений.

А они должны обязательно появиться, причем скоро, до полуночи, ибо сразу после нее к Витязине приходили те, с чьим будущим были связаны видения. Но почему сегодня их так долго нет? Может, что-то не так на поляне или вокруг нее? Нет, все как обычно.

Высились вокруг поляны могучие вековые дубы, сомкнулись над ней их раскидистые кроны. Обычно хижины и пещеры вещуний располагались в березовых рощах, ибо береза имела материнское начало и оказывала светлое, благоприятное влияние преимущественно на женщин. Поэтому с березами была связана вся жизнь русской женщины: сюда к вещунье приходила она юной девой, просящей у богини красоты и любви Лады счастья в браке, к ним шла зрелой женщиной, дабы узнать у Златой Матери ответы на сложные жизненные вопросы, к березам ковыляла древней старухой, надеясь получить у Знича, бога животворящей теплоты и охранителя всех живых существ, облегчение от хвороб. Однако Витязиня была вещуньей не киевских дев и женщин, а вои-тельниц-витязинь, связавших свою судьбу не с участью жены и матери, а с тревожной и суровой долей защитницы родной земли. Вот почему жилище Витязини находилось не в березовой роще, а среди дубравы, поскольку дуб имел мужское начало и всей своей мощью, питаемой небесной и земной силой, покровительствовал воинам-русичам и их боевым подругам-сподвижницам витязиням.

Лежала на всегдашнем месте толстая колода-кресло, бывшая прежде яблоней, чей срубленный ствол замокал в Русском море двадцать восемь суток. Именно столько времени длится лунный месяц и столько суток нужно, чтобы впитавшаяся в дерево морская соль могла сохранить в нем прежние запахи. И тогда в полнолуние мертвое дерево словно оживало, начинало жить прежней земной жизнью, вновь источая и благоухание весенней кипени розово-белых цветов, и осенний аромат сочных, сладких плодов. Эти запахи должны были напомнить деве-витязине о красоте и радостях мирной жизни, для которой она была рождена и от которой отказалась, всколыхнуть ее семейное и материнское начала и в случае, если в ее душе появятся робость или сожаление об избранном бранном пути, помочь ей отречься от судьбы витязини.

Неслышно вытекала из-под валуна вода священного источника, струилась вначале тонким ручейком, затем исчезала среди густой травы. Как всегда в ночи полнолуния, сейчас подземный ключ бил щедрее, ручеек стал полноводнее, приобрел мутноватый оттенок, и от него исходил едва ощутимый горьковатый запах.

Да, сегодня все было как обычно. Тогда почему не появлялись видения? Спешащие к ней еще точно не знали, что желают узреть и услышать? Боги не приняли решения, что явить вопрошающим из их будущего?

Но вот и они…

Плывущие по безбрежной синей глади русские ладьи, сидящая на скамье рядом с дружинниками-мужчинами дева-ви-тязиня. Морской бой с рыжебородыми воинами в халатах, мечущая в них стрелы юная витязиня… И вдруг знакомый Витязине по ее прошлой жизни великокняжеский терем в Киеве, совершенно другая женщина зрелых лет с властным лицом и в богатом одеянии, суровые, в дорогом воинском облачении воины с золотыми гривнами на шеях… И вновь де-ва-витязиня, пробирающаяся с мечом в руках по горной тропе, завал из камней и срубленных деревьев за поворотом, возникшие на горных склонах чужие лучники и пращники… Опять женщина в великокняжеском тереме, на сей раз с человеком в длинном черном одеянии и с крестом на груди, мальчик четырех-пяти лет подле них…

Картины– видения сменяли одна другую, действие перемещалось с суши на море, из великокняжеского терема -в болотистые леса из неведомых Витязине деревьев, в событиях принимали участие все новые лица, однако везде обязательно присутствовала юная дева-витязиня или женщина в летах, обитательница великокняжеского терема. Чем больше видела Витязиня, тем тревожнее становилось у нее на душе, она начинала ощущать себя не посторонним наблюдателем, как было всегда, а непосредственным участником разворачивавшихся перед ее глазами событий. Выходит, нечто из виденного имело отношение и к ней, затрагивало и ее судьбу. Но каким образом? Она уже на пороге смерти, никто и ничто не изменит сего положения вещей, а потому ее личная судьба не может быть связанной с участью ни одной из этих женщин, тем паче зависимой от нее. С личной судьбой – да, но ведь существует судьба Руси, служению которой Витязиня посвятила свою жизнь и которая всегда была нерасторжима с ее судьбой. Значит, сегодня боги явили ей женщину, которой суждено оказать решающее влияние на судьбу Руси, причем такое, что оно затронет и жизнь Витязини, по-видимому уже не земную, а заоблачную.

Широкая долина посреди гор со снежными вершинами, темнеющие вдали крепостные стены с высокими башнями. Ожесточенный бой между русичами и смуглыми, черноволосыми воинами с круглыми щитами и мечами, напоминающими по форме скифские и сарматские акинаки…( Акинак – слегка искривленный меч с расширяющимся и утолщенным к концу клинком.) Голубоглазый, светловолосый русич в залитой кровью кольчуге и с гривной на шее отбивается от наседавших на него чужих воинов. Дева-витязиня, прорубающаяся к нему на подмогу сквозь толпу врагов… Копье, ударившее в грудь светловолосого русича, меч-акинак, занесенный над головой юной девы. Яростная схватка русичей и врагов над лежащими рядом на земле телами светловолосого воина и витязини… Погребальный костер у крепостной стены, мертвый светловолосый русич с гривной в ладье на верху костра, ряды покоящихся ниже ладьи погибших дружинников, среди которых видна дева-витязиня…

А вот и последнее сегодня видение, слабое, со смутно различимыми фигурами. Великокняжеский терем, просторная светлица, двое беседующих в ней людей – знакомая женщина в летах и уже виденный с нею человек в черном одеянии. Но теперь в светлице два креста – один на груди мужчины в черном, другой – на женщине, а их отличие в том, что крест мужчины серебряный, большой и лежит поверх одежды, а женский крестик намного меньше, из меди и покоится прямо на теле… Кресты блекнут, исчезают, а перед глазамг Витязини появляется квадратная дощечка с нарисованным ш ней рыжеволосым мужчиной со скорбным ликом, схожая «теми, что висят в христианских храмах. Однако сия дощечке в красивом, резном золотом обрамлении висит не в христи анском храме, а в светлице великокняжеского терема!

Так вот отчего тяжесть на сердце и тревога в груди – боги предостерегали о зреющем в Киеве, причем в окружении великого князя, заговоре против веры предков, против многовекового уклада жизни русичей! Поругание веры, осквернение Перуна касается не только ныне здравствующих на земле русичей, но и пребывающих в другом мире – в вечнозеленых небесных садах Перуна. Как быть им, ежели на Руси восторжествует иная вера, вера иудея Иисуса, отвергающая прежних русских богов и посылающая мертвых русичей не к их пращурам, внукам Перуна, а в придуманные иноземцами-христианами рай и ад?…

На глаза снова опустилась ночь, поясница заполыхала огнем, дала знать о себе боль в суставах рук. И одновременно с этим Витязиня отчетливо услышала приближающиеся к ней легкие шаги. Чьи они – юной девы или женщины, будущей отступницы от Перуна? Вот шаги рядом, у валуна, и по тому, как тело вновь обволокла теплота, а душа обрела покой, Витязиня поняла, что у священного родника человек схожей судьбы, чье восприятие мира и склад характера ничем не отличаются от ее собственных в бытность девой-витязиней.

– Добрый… доброй…– прозвучал сбоку звонкий девичий голос и тут же запнулся: видимо, говорящая не знала, чего в данном случае пожелать Витязине – доброго вечера или доброй ночи. – С добрым наступающим днем, – наконец нашлась она.

– Что привело ко мне, дева? – спросила Витязиня.

– Вещунья, я не знаю, что делать… я на распутье, – сбивчиво начала гостья. – Боги создали меня женщиной-матерью, а судьбе угодно, дабы я стала витязиней. Воля Неба и зов судьбы постоянно борются во мне, не дают покоя ни днем ни ночью. Завтра я должна окончательно решить, кем быть: женщиной, дарящей новые жизни, или девой-витязиней, отбирающей чужие жизни. Дай совет, вещунья.

Витязиня особенно не вслушивалась в слова гостьи, заранее зная, что спросит сама и что услышит в ответ. Таких, как сегодняшняя дева, у священного источника перебывали сотни, и вещунья всегда знала, кто действительно нуждался в ее советах, а для кого они были бесполезны. Ко вторым относилась и эта дева, ибо ее судьба была уже окончательно решена богами, которые даже явили Витязине, где и как завершится жизненный путь гостьи. Поэтому сейчас задача вещуньи заключалась не в бесплодных разговорах о выборе девой жизненной дороги, а в том, чтобы у нее никогда больше не возникало сомнений в правильности избранного сегодня пути и, вступив на стезю девы-витязини, она принесла как можно больше пользы Руси. Но для этого не вещунья, а гостья должна убедить себя в том, что иного пути в жизни, как стать витязиней, для нее не существует.

– Ты на распутье? Это чувство было знакомо и мне. Однако я не спрашивала ни у кого совета, а сама задавала себе вопросы и отвечала на них. Но коли ты решила прийти ко мне, вопросы буду ставить я, а тебе надлежит честно отвечать на них. Отвечать не мне, а себе, дабы верно и бесповоротно избрать дорогу, по коей тебе следует идти по жизни.

– Вопрошай.

– Ты сказала, что боги создали тебя для любви и материнства, а девой-воином ты надумала стать сама. Знаешь ли, от чего тебе надлежит отрешиться? Представляешь, чего ты себя добровольно лишаешь, чего тебе никогда не придется познать?

– Знаю.

– И ты готова отречься от богини любви Лады? От красавицы девы с розовым венком на златокудрой голове? Той, чей гибкий стан охвачен драгоценным поясом, а шея и грудь убраны жемчугами? Той, которой воспевают хвалу жрицы и вещуньи, а самые красивые девы водят в ее честь хороводы? Той, чьи венчальные венцы на головы невест возлагает сам великий князь, предварительно оросив свои чело и руки в священной воде?

– Вместо богини любви у меня будет бог воинов-русичей Перун, – твердо прозвучал ответ.

– И ты навсегда готова распроститься с Лелем, старшим сыном Лады, богом любви? С нагим, белокурым, крылатым, с коим никогда не расстается Лада? С тем, который мечет из рук искры, воспламеняющие сердца возлюбленных?… Ты готова отказаться от Полеля, среднего сына Лады, бога супружества? Одетого в тонкую полотняную рубаху, с постоянной улыбкой на лице, с одним терновым венком на голове и с другим в простертой руке? От того, при котором священный рог для пития, олицетворяющий супружескую верность?… Ты не желаешь встречи с Дидом, младшим сыном Лады, богом супружеской жизни и деторождения? С самым строгим из трех братьев, обряженным в полное одеяние мужчины-русича, с венком из васильков на голове? С ласкающим в руках двух горлиц, коим надлежит следить, чтобы связь между супругами никогда не прерывалась: растеряв любовный жар, они должны остаться добрыми друзьями… Ты не страшишься никогда не встретить Дидилию, верную супругу Дида, покровительницу не только благополучных родов, но и разрешительницу неплодных женщин? Ту, что молода и прекрасна и носит на голове вместо венца изукрашенную драгоценными каменьями и усыпанную скатным жемчугом повязку? Ту, у которой одна рука разжата, ибо ею она помогает чреватым женщинам, а другая сжата в кулак, поскольку в ней заключена сила против бесплодия?… У тебя хватит сил, чтобы по собственной воле лишиться покровительства семейства богов, наиболее любимых и чтимых русскими девами и женщинами?