Текст книги "Мечом раздвину рубежи"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Знаю, что ты их не любишь и не желал бы видеть рядом с собой в походе ни одного из них. Но нельзя обоих и оставлять дома, ибо кто знает, куда может в твое отсутствие завести их обоюдная неприязнь. Вот почему тебе пришлось взять с собой Асмуса, поручив Свенельду стеречь Русь. Но разве может понравиться это Свенельду, о жадности и корыстолюбии коего знает весь Киев? Лишив его богатой добычи в задуманном походе, ты наносишь ему самую страшную обиду из всех возможных.

– Мне не нужен в походе никто из Олеговых воевод! Ежели он будет успешным, это поставят в заслугу их опыту и воинскому умению, ежели нет – виновником окажусь только я, не сумевший добиться победы с военачальниками, которые с Олегом никогда не знали поражений. Этот поход мой, только мой, и слава за него должна принадлежать только мне! Мне одному, великому киевскому князю! – выкрикнул Игорь.

– Хорошо понимаю тебя, великий князь. Соседи Руси еще не знают тебя, и этим первым своим крупным походом ты покажешь, что в твоем лице Русь обрела нового великого князя, ничем не уступающего прежнему. И ты прав, полностью прав, что не желаешь делиться будущей славой с Оле-говыми воеводами. Но разве обязательно при этом наживать в одном из них злейшего недруга, коли этого можно легко избежать?

– Избежать? Как?

Ольга изобразила на лице удивление.

– Великий князь, неужто тебе стала изменять присущая издавна прозорливость? Припомни, почему много лет назад, создавая себе опору в дружине, ты остановил выбор именно Мнкуле Олеге и Рогдае? Разве под твоим началом были только они? Обернувшись, Игорь внимательно посмотрел на Ольгу. Но та молчала, и он был вынужден заговорить сам. Теперь он говорил медленно, обдумывая каждое слово, не спуская глаз с жены.

– Почему из сотен моих дружинников мы выбрали Микулу, Олега и Рогдая? Отвечу. В обеих киевских дружинах, будь то Олегова или тогдашняя моя, были славяне, викинги и потомки породнившихся с Русью степняков. Поэтому, желая иметь надежную опору в той и другой дружинах, мы приблизили к себе славянина Микулу, сына викинга Олега и внука хана-степняка Рогдая… Хорошо, что ты напомнила об этом, ибо сейчас настал час воспользоваться плодами нашей дальновидности. Кто такой сотник Олег? Просто сын славянки и викинга, прибывшего в Киев с дружиной ярла Олега, моего дяди? Нет, он – сын викинга, друга и побратима сегодняшнего воеводы Свенельда, в семье которого после гибели отца и до вступления в мою молодшую дружину жил и воспитывался. Разве назначение Олега тысяцким не будет моим подарком Свенельду, его воспитателю? Тем паче что соперники Олега, за коих хлопотали воеводы Асмус и Яро-полк, были намного более уважаемые и любимые в дружинах? Думаю, после такого моего разговора со Свенельдом один на один он куда охотнее останется на Руси, особенно если я поручу ему осенью отправиться от моего имени на полюдье. Уж он сможет обогатиться на сборе дани ничуть не меньше, чем другие воеводы в походе.

Игорь весело рассмеялся, а Ольга сдержала горестный вздох. Да, муж правильно понял ее мысль, развил и сделал безошибочный вывод, но не будь ее, Ольги, сам он до этого не додумался бы. Как ни прискорбно, Игорь, став великим князем, в действительности оставался тем, кем был до смерти Олега – обыкновенным воеводой. Он до сих пор не смог постигнуть главного, что отличало самого лучшего военачальника или знатнейшего боярина от великого князя – разницу в масштабах мышления и подхода к решению проблем. Привыкнув воеводой рассуждать и оценивать обстановку в пределах полученного приказа, Игорь и теперь мысленно не мог выйти за границы решаемого в данную минуту частного вопроса. В его сознание еще не впиталось, что великому князю недостаточно лишь досконального знания всех деталей и подробностей задуманного дела, ему прежде всего необходимо общее его видение, понимание взаимосвязи всех его частей, верное определение сильных и слабых мест, точный выбор людей-исполнителей и распределение между ними обязанностей, которые в конечном счете должны привести к претворению в жизнь намеченного.

И при всем этом мысль великого князя должна не знать покоя, не иметь границ в поисках наилучшего решения из множества возможных. Мысль великого князя должна быть свободной, ищущей, а не скованной рамками, за которые способна выйти лишь в случае, если ее оттуда вытолкнет кто-то посторонний. Сколько же времени и сил потребуется ей для того, чтобы научить мужа иметь собственные мысли, а не развивать чужие?!

Неожиданно смех Игоря прервался. Нагнувшись, он приблизил лицо вплотную к Ольге, торопливо, сбивчиво заговорил:

– А ежели поход постигнет неудача? Что тогда? Кем окажусь я в глазах русичей и недругов-соседей? Недоумком, кому нет места на столе великих князей? Неумехой-властителем, земля которого может стать лакомой и легкой добычей? Какая судьба ждет меня в таком случае?

Ольга поразилась произошедшей с мужем перемене. Вмиг посеревшее, осунувшееся лицо, потускневшие, лишившиеся живого блеска глаза, тревожный, перешедший в полушепот голос. И это великий князь Руси? Воистину боги вложили при рождении в каждого человека мужское и женское начала, поровну наделили его добром и злом, любовью и ненавистью, отвагой и трусостью. Но уже от самого человека зависело, какое из этих начал в нем возобладает, какие качества души пустят наиболее глубокие и обширные корни. Однако в жизни человека обязательно бывали минуты, особенно в переломные моменты его судьбы, когда в закоулках души просыпались, набирали силу и вырывались наружу качества, которые, казалось, он давно в себе изжил и позабыл о них навсегда. И тогда храбрец превращался в труса, а трус являл необычайную смелость, мудрец сравнивался умом с неразумным дитем, а глупец становился умнее ста пророков.

Подобный перелом в судьбе был ниспослан богами после смерти Олега и ее мужу. Ему, еще вчера находившемуся под тяжелой дланью великого князя, безропотно внимавшему каждому его слову, сегодня надлежало самолично распоряжаться необъятной властью. Ему, привыкшему иметь дело преимущественно с воинами и искушенному лишь в ратном деле, нужно было в кратчайший срок постичь сложнейшие законы жизни и управления обширной, могучей державой, зримые и тайные стороны власти, научиться понимать и распутывать хитрейшие интриги в своем окружении и козни внешних недругов. От него требовалось жить неведомой доселе жизнью, когда предыдущий опыт в большинстве случаев не значил ничего, а вместо искренних друзей и верных помощников на которых он привык опираться в дружине, во-круг зачастую оказывались льстецы и никчемности.

Именно в такие непростые минуты жизни начинают вновь борьбу за верховенство над человеком изначально заложенные в нем добро и зло, желание повелевать и подчиняться, жажда покоя и стремление идти по избранному пути наперекор всему. Ибо мужское и женское начала живут рядом в человеке всю его жизнь, и даже когда его мыслями и поступками руководит одно из них, второе не исчезает – оно лишь дремлет в ожидании своего часа. И только случись в человеке душевный надлом, ранее притихшее начало набирает силу, сравнивается по возможностям с соперником и уже само стремится повелевать человеком, желая превратить его в противоположность себе прежнему. Сейчас в Игоре боролись два начала, причем над мужскими чертами характера – смелостью в принятии рискованных решений и презрением к опасности – явно брали верх женские: осторожность, нерешительность, боязнь проявить самостоятельность. Однако она, Ольга, не допустит этого!

– Боишься, что поход будет неудачным, великий князь? – повышая голос, спросила она. – Отчего?

– Дабы явить нашу силу хазарам и Новому Риму, мне придется сражаться не только с морскими разбойниками, но и с владыками, в чьих водах и на чьей земле они обосновались. А это значит, что недругов окажется намного больше, нежели моих воинов. К тому же за моей спиной будет вероломная Хазария, которая в любой момент может нанести нам удар в спину. Я отправляюсь в самую пасть зверя, готового намертво захлопнуть ее в момент, когда почувствует мою слабость либо собственную безнаказанность.

– Твою слабость, великий князь? Собственную безнаказанность? С тобой идут воины, не знавшие поражений ни на суше, ни на воде, – великокняжеская дружина и викинги. Назови мне врага, который может быть сильнее их? Напомни случай, когда бы они сполна не расплатились с недругом за свою пролитую кровь либо с мнимым другом за предательство. Говори, я жду.

Голос Ольги постепенно набирал силу, она в упор смотрела на Игоря. Тяжел и строг был ее взгляд, ничего не было и нем ни от слабой женщины, ни от робкой жены – таким взглядом мог бы гордиться любой мужчина. Да и могло ли быть иначе, если сейчас ей, женщине и жене, надлежало пробудить в муже мужчину и заставить его вновь почувствовать себя великим князем?

– Да, со мной уходят на Хвалынское море лучшие воины, – согласился Игорь. – Но на кого я оставлю Русь, Киев? Уведя надолго дружину, не открываю ли я этим дорогу на родную землю недругам?

– Каким недругам, великий князь? Ромеям? Но они еще ни разу не дотягивались своей рукой до Руси. Хазарам? Но посмей они напасть на Русь, уже их спина будет открыта для твоего удара с Хвалынского моря. Печенегам либо другим степнякам? Но против них дружно, как один, поднимутся все русичи, начиная от воинов-князей и кончая простыми смердами, причем за свою землю и жизнь близких они станут сражаться не хуже великокняжеских дружинников. Русичи не отдадут свободы и родной земли никакому недругу, будь даже великий князь с дружиной не с ними, а на Хвалынском море.

– Ворогу не обязательно вторгаться на Русь, он может уже находиться рядом с тобой в стольном граде, прикидываться другом, говорить льстивые речи, а в удобный момент нанесет неожиданный смертельный удар. Главным воеводой при тебе я вынужден оставить Свенельда, которому у меня нет веры. Да что у меня, коли ему не до конца доверял и покойный Олег. Хотя Свенельд пришел на Русь еще с моим отцом Рюриком, взял в жены ильменку-славянку, постоянно осел в Киеве с дружиной Олега, однако ему по-прежнему больше милы варяги, к ним лежит его сердце. Из-за таких, как он, дабы удержать их в узде, Олег и приблизил к себе Асмуса, Ярополка, Ратибора, поставив их вровень с варяжскими ярлами. Сейчас Олега нет, Асмус уплывает со мной, в Киеве остаешься ты, новая великая княгиня, чужая для воевод и дружины, не завоевавшая любви горожан и окрестных смердов. Кто знает, не попытается ли Свенельд, воспользовавшись благоприятным случаем, вырвать власть из слабых женских рук и стать, как Олег, сам великим князем? Кто преградит путь его черным замыслам, кто защитит тебя?

– Тогда для чего ты назначил в помощники Свенельду воевод Ярополка и Ратибора? Забыл? Дабы первый со своей конницей, а второй с ладейной дружиной могли пресечь козни любого недруга… любого, явись он из порубежья или обнажи клыки в самом Киеве. Да и не та слава у Свенельда среди горожан и смердов, чтобы они позволили ему беспрепятственно захватить власть. Не любовь ко мне, новой и еще плохо известной им великой княгине, а честь и гордость русичей, не позволяющие склонить голову перед чужаком-варягом, заставят их взяться за оружие. К тому же многие дружинники Свенельда, для которых Русь стала второй родиной, не поддержат его. Нет, великий князь, Свенельду либо другому изменнику не видать стола великих князей, – уверенно закончила Ольга.

– Но разве на подмогу Свенельду не могут прийти дружины его друзей, варяжских ярлов? Или кто ему помешает вступить в сговор с древлянами, пообещав им даровать былую независимость от полян? Не может быть такого?

– В жизни может быть всякое, великий князь, – резко, уже не в силах сдерживаться, сказала Ольга. – Особенно когда не веришь в себя и собственные силы. Но в таких случаях не ходят в походы, а ждут, когда ворог сам придет на твою землю… Ты говорил, что желаешь показать соседям, каков новый великий князь Руси? Что ж, ты прав, для этого действительно незачем куда-то идти походом. Сиди дома, дрожа от страха, и соседи поймут, кто занял место грозного воителя, прежнего великого князя Олега.

Последние слова Ольга почти выкрикнула в лицо мужа, не забыв к тому же назвать Олега великим князем, чего после его кончины старалась избегать. Зная, что Игорь никогда не считал дядю законным обладателем этого титула и ни при каких обстоятельствах не величал его им, она, стремясь развить в муже чувство гордости своим новым положением, стала следовать его примеру. Теперь ее резкий голос и демонстративное подчеркивание титула покойного Олега оказались столь неожиданными для Игоря, что заставили его вздрогнуть, отпрянуть от жены. Несколько мгновений они чуть ли не в упор сверлили друг друга глазами, и Игорь, не зная, что на сей раз ответить Ольге, первым отвел взгляд.

– …В таких случаях не ходят в походы…– тихо пробормотал он и вдруг, вскинув голову, уже сверху вниз глянул на жену. – А не кажется тебе, что право решать, куда и зачем идти дружине, принадлежит мне, великому князю? Мне, только мне, мне одному на всей Руси. Если не знала этого прежде, знай теперь.

С высоко поднятой головой Игорь проследовал к окну, встал спиной к Ольге, сложил на груди руки. Взгляд его был направлен на Днепр, однако он не видел ни реки, ни покрытых лесом береговых круч, ни уходивших за горизонт степей левобережья. Ибо вовсе не красота окрестностей стольного града волновала в эти минуты Игоря – ему хотелось заглянуть в глубины собственной души, дабы постичь причину той тревоги и внутренней напряженности, что в последнее время довлели над его сознанием. Откуда берутся его сомнения? Почему постоянно мучает один и тот же вопрос: не совершает ли он непоправимой ошибки, вообще затевая этот поход? Откуда взяться сомнениям и подобным вопросам, если решение о походе принято еще зимой, окончательно и после многотрудных размышлений? Да и как могло быть иначе, ежели в его положении это единственная возможность заявить о себе как полновластном великом князе Руси, показать себя достойным преемником ушедшего к богам Олега?

Разве его вина, что ему пришлось стать великим князем после смерти Олега, слава о делах которого прогремела по всему известному тогда миру. Это он, Олег, сплотил воедино соперничавшие до сего времени два противоположных конца Русской земли – Киев и Новгород, затем присоединил к Руси множество находившихся доселе под чужой властью славянских племен. Это Олег походами на Саркел-реку и Сурож-ское море(Сурожское море – Азовское море) заставил хазар навсегда отказаться от притязаний на Русь. Это он, называемый Вещим князем, вставший под стенами Константинополя с непобедимыми дружинами русичей, вырвал у могущественной империи выгодные для языческой Руси договоры о торговле и дружбе, чего не могли добиться у Византии даже ее друзья, христианские властители. Когда отважного князя-воителя не стало, многие недружелюбные соседи Руси вздохнули с облегчением и надеждой на поживу – имя и дело нового великого киевского князя, преемника грозного Олега, мало о чем говорили.

Так же мало значило его имя и для русичей, поскольку у нового великого князя не имелось былых заслуг, равно как не стяжал он еще громкой славы и на великокняжеском поприще. Это ему приходилось ощущать ежедневно и на каждом шагу. Разве сегодня Микула не заявил, что хазар от прошлогоднего набега на Русь удержали ее мощь и память об их былых поражениях? Та мощь, что была накоплена и явлена врагам до него, Игоря, и память о тех поражениях, которые нанесли степнякам Дир, Аскольд, Олег. Что его имя значит по сравнению с этими именами? С именами, которые были равносильны самому понятию «Русь», которые неразрывно отождествлялись с ее величием и мощью? Личную славу и главенствующую роль Руси среди стран-соседей предыдущие великие князья приобрели в дальних походах и на полях многочисленных сражений по защите родных рубежей, путем неустанных трудов и ценой пролития рек своей и чужой крови. Только таким путем может достичь славы и признания со стороны соседей и он, великий князь Игорь! А потому прочь любые сомнения! Походу быть, несмотря ни на что! Аскольд, Дир, Олег заслужили добрую память русичей тем, что собрали воедино и защитили Русь от ворогов, он же, в отличие от них, получил в наследство уже могучую единую державу. Что ж, в таком случае ему, дабы оставить свой след в памяти потомков, придется сделать другое – расширить пределы Руси. И он это свершит! Свершит любой ценой!

Игорь повернулся к Ольге и точно так, как минуту назад сделала она, выкрикнул ей в лицо:

– Советуешь сидеть дома? Не бывать такому! Коли поход замыслен -ему быть! Князья-предшественники собирали Русь, а я раздвину ее рубежи! Мечом раздвину рубежи!

В ответ Ольга не проронила ни слова, лишь отвела глаза в сторону. Боги, вы помогли ей разбудить в душе мужа гордость и честолюбие, изгнать из нее нерешительность, заставить мужа поверить в свои силы! Значит, она свое дело свершила, и столь необходимый для достижения ее целей поход случится!

Ветви кустарника цеплялись за полы плаща, хлестали по рукам, гулко стучали по кольчуге и ножнам меча. Подавшись вперед и стараясь не оступиться, Микула упрямо карабкался за великим князем вверх по склону горы. Хотя она именовалась Лысой, таковой у нее являлась лишь вершина, а подножие и склоны были густо покрыты лесом и кустарником. Недобрая слава ходила у киевлян об этой горе: именно на нее слетались в полночь на шабаш ведьмы и домовые, здесь собирались отяжелевшие от свежей крови ненасытные вурдалаки. На ее склонах резвились и скакали через старые, трухлявые пни кровожадные и вероломные оборотни, по тропам и полянам рыскали плешивые, с узкими козлиными бородами лешие.

Полночь не наступила, однако идущим казалось, что они постоянно слышат вокруг чьи-то осторожные крадущиеся шаги, а над головами проносятся, шурша крыльями, ночные страшилища-дивы. Им виделись изредка мерцавшие среди кустов и деревьев желтоватые трепетные огоньки – это бродили в тоске и одиночестве не вознесшиеся на небо в священном пламени погребального костра души. Чтобы добрый человек не спутал сию гору с какой-либо иной и не попал на нее даже случайно, Перун огненными стрелами-молниями выжег ее вершину, испепелив даже траву.

Извилистая, едва приметная среди деревьев и кустов тропа оборвалась у громадного камня-валуна, вплотную приткнувшегося к гладкой, отвесно уходившей вверх скале. Ее подножие настолько густо заросло кустарником и травой, что сплошная зеленая стена казалась непроходимой. Однако так могли думать только они, попавшие сюда впервые. Старый же волхв, шедший впереди короткой людской цепочки, спокойно отвел в сторону несколько ветвей и первым шагнул в открывшуюся между валуном и скалой узкую расщелину. И тотчас тьма поглотила его.

Взяв из рук идущего за ним дружинника факел, Микула поднял его над головой великого князя. Яркий свет вырвал из темноты узкий проход, в котором только что исчез волхв, и зиявшую в скале за камнем-валуном черную дыру. Волхв уже стоял рядом с ней. Опершись на клюку и согнувшись так, что казалось – сейчас переломится пополам, он, не мигая, пристально смотрел на великого князя из-под седых, низко нависших над глазами бровей.

– Пришли, княже, – глухо прозвучал его голос. – Готов ли ты узнать свою судьбу?

– Да, старче, – громко ответил Игорь.

– Тогда следуй за мной к священному источнику. И пусть кто-нибудь светит нам.

– Сотник, пойдешь с нами, – приказал великий князь Микуле.

Несколько шагов по узкому, с покрытыми плесенью стенами подземелью, и они оказались в небольшой, овальной формы пещере. Тяжелый спертый воздух давил грудь и застревал в горле, сырость и холод сразу заставили оцепенеть пальцы, в ноздри ударил резкий, неприятный запах. Огонь факела освещал низко нависший над головами каменный потолок, ярко блестевшие от выступившей на них воды стены, песчаный, скрадывавший шум шагов пол.

Волхв прошел в дальний угол пещеры, остановился. Прямо у его ног начиналась пропадавшая вскоре в каменном монолите стены продолговатая расщелина, в которой бурлила, не поднимаясь до уровня пола, вода. Грязно-серая, снизу доверху пронизанная поднимавшимися со дна расщелины пузырьками, которые то лопались, то появлялись вновь, она, казалось, кипела на невидимом человеческому глазу подземном огне. От воды несло теплом. В месте, где расщелина исчезала в скале, из нее наплывали в пещеру волны белого рыхлого тумана, от которого исходил резкий запах и щипало глаза. Клубясь над расщелиной, туман полностью заполнял угол пещеры. То редея, то уплотняясь, он иногда скрывал под собой пузырившийся источник.

Микула чувствовал, как у него начало шуметь в голове и звенеть в ушах.

– Княже, готов ли ты узнать волю богов? – взглянул волхв на Игоря.

– Я для этого пришел, старче.

– Твое будущее могу увидеть я, и тогда узнаешь о нем от меня. Но, коли отважишься, можешь заглянуть в свой завтрашний день сам. Что выберешь, княже?

– Я хочу сам говорить с богами.

– Стань рядом со священным источником, и ты узришь собственное завтра. Перун явит его тебе.

Старый волхв опустился у расщелины на колени, положил сбоку клюку, воздел к потолку руки:

– О боги, услышьте нас и ответьте! О Перун, лицезри своих внуков и явись к ним! Боги, это мы, русичи, тревожим вас и молим о милости! Боги, откройте уготованную нам судьбу, приблизьте на миг неведомое завтра, сотрите черту между настоящим и грядущим! Боги, услышьте глас своих внуков!

Голос старого волхва звучал все тише, неразборчивее и вскоре перешел в невнятный шепот. Густые клубы тумана, наплывавшего из трещины в скале, залили его ноги, дошли до пояса, плеч. Вот они скрыли волхва с головой, поднялись вровень с грудью великого князя, замершего рядом с ним, стали заволакивать с головой и его. Микула с удивлением отметил, что уже не ощущает того резкого, неприятного запаха, который поначалу преследовал его. Зато тело обволакивала необычная легкость, он был не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Неведомые доселе вялость и безразличие охватили его существо, Микула не ощущал даже тяжести факела, который держал над головой. Чувствовал, как постепенно освобождалась от мыслей голова, как он переставал воспринимать себя. Теперь перед глазами был лишь белый туман и ничего более. Однако разве это туман, разве Микула ничего не видит?

Нет, перед ним вовсе не туман, просто его со всех сторон объяла непроглядная ночь. Сбоку от Микулы горит костер, отвоевывая у тьмы неширокий круг освещенной ковыльной степи. И в этом кругу яростно рубятся четверо: двое против Микулы, один плечом к плечу с ним. Звенит сталь мечей, гулко гремят под ударами щиты, будоражат тишину сонной степи пронзительные крики сражающихся. Трещит костер, пляшут языки пламени, и когда под порывами ветра огонь разгорается ярче, его отблески зловеще играют на длинном лезвии и широком обухе громадного окровавленного топора, торчащего из дубовой колоды рядом с костром…

Но разве сейчас ночь? Наоборот, в разгаре знойный летний день. Жгучие лучи солнца пронзают нависший над Ми-кулой купол из ветвей, слепят глаза, раскаляют шлем и кольчугу. Высокий, толщиной с человеческую руку камыш растет прямо из воды, стеной подступает к самому борту ладьи, монотонно шумит по сторонам. Ладья медленно движется по узкой протоке, весла ритмично и почти беззвучно опускаются в неподвижную, словно застывшую, воду. Протока делает изгиб, и за ним камыши расступаются. Посреди довольно обширного пространства чистой воды виднеется небольшой островок, густо заросший по берегам кустарником и низкорослыми развесистыми деревьями. Вода у островка покрыта, будто ковром, растениями с огромными ярко-зелеными листьями и крупными яркими цветами. Нос ладьи подминает листья и цветы под себя, мягко касается прибрежного кустарника. Но его заросли непролазны и так переплетены лианами, что пристать к берегу невозможно. В поисках подходящего для высадки места ладья медленно поплыла вдоль острова, за ней двинулись остальные. Вот среди кустарника показалась небольшая бухточка с крошечной, свободной от всякой растительности песчаной проплешиной на берегу. Ладья юркнула в бухточку, с ходу наползла на песок. Микула поднялся со скамьи, потянулся к висевшему на борту ладьи щиту, и в этот миг одна стрела чиркнула по шлему, другая впилась в борт у его руки. И тотчас из ближайших кустов появились лучники в цветастых халатах и широких шароварах, а с обступивших бухточку деревьев прямо в ладьи стали прыгать с ножами в зубах и кривыми мечами в руках смуглые бородатые воины. И страшный рукопашный бой закипел в ладьях и в воде вокруг них…

Какие ладьи, какая вода? Вокруг, насколько хватает глаз, сплошная серая пелена взвихренного бурей песка, в ушах завывает ветер, его порывы иногда столь сильны, что заставляют Микулу останавливать коня. Иначе нельзя: слева от узкой тропы, по которой движется его отряд, разверзлась бездна. Песчаная пелена, застлавшая все вокруг, стерла границу между краем тропы и началом бездны, и первый же неверный шаг может вести к гибели. Внезапно тропа резко пошла вниз, начала расширяться, удаляться от бездны. Вой ветра стал стихать, песчаная буря осталась в стороне, а тропа превратилась в каменистое русло высохшего подземного ручья. Нависли над головой громадные каменные глыбы, свет факелов отражается от поверхности таких же глыб справа, а слева едва слышно доносится рев песчаной бури.

Едущий впереди Микулы всадник остановился, повернулся к нему. Высокая меховая шапка, полосатый халат, неразличимое в темноте лицо. Всадник поднял руку с длинной ременной плетью, указал ею вперед, его губы зашевелились.

– Русский брат…– прозвучал незнакомый гортанный голос… Но почему этот голос незнакомый, если он принадлежит великому князю?

– Сотник, очнись! – повторил Игорь, и Микула почувствовал, что его сильно трясут за плечи.

Микула с трудом размежил веки, и его взгляд сразу же уткнулся в каменный монолит стены с расщелиной. Источник был полон водой доверху, однако сейчас вода не бурлила, в ней не было заметно ни единого пузырька. Наоборот, поверхность воды была неподвижной, словно застывшей, и лишь в самой середине источника с непостижимой быстротой вращалась воронка. Небольшая, шириной не больше двух мужских ладоней, она существовала будто сама по себе. Постепенно суживаясь книзу и достигая дна расщелины, воронка не нарушала зеркальной неподвижности соприкасающейся с ней воды. Казалось, что она и остальная вода источника разделены невидимой глазу преградой, позволяющей им соседствовать независимо друг от друга. Но вот вращение воронки стало замедляться, ее основание отделилось от дна расщелины, начало сближаться с поверхностью источника. Несколько мгновений – и воронка исчезла полностью, а от середины расщелины, где она только что находилась, к краям побежали частые, мелкие волны. Еще миг – и в источнике, как раньше, бурлила пронизанная пузырьками вода, на которую временами наплывали из стены-монолита клубы белесого тумана.

И тогда раздался голос волхва. Опершись обеими руками на клюку, он прежде не сводил глаз с источника. Сейчас, когда вода в нем возвратилась к обычному состоянию, он перевел взгляд на Игоря.

– Боги вняли моей просьбе и посетили нас. Что явили они тебе, княже?

– Грядущую победу, кудесник. Победу, которую обрету через жесточайшие битвы и великие испытания. Даже от виденного на моих плечах до сих пор лежит непосильная тяжесть и не проходит боль в голове. Так сколько же сил потребуется, дабы претворить предначертания богов в жизнь! Зато впереди меня ждет удача, огромная удача!

– Говоришь о грядущей победе и огромной удаче, княже? Но как могли явить их тебе боги, ежели священный источник молчит об этом?

Игорь рассмеялся.

– А что вообще может сказать вода?

– Многое, княже, тем паче в священном источнике, дарованном своим внукам Перуном. Но ты так и не ответил, что явили тебе боги.

– Поначалу – каким будет мой поход. Я видел битвы на море и суше, в речных протоках и островах. Мой взор ласкали горы захваченной богатой добычи, моя душа ликовала при виде толп бегущих врагов. Затем боги показали, чем завершится поход. Я лицезрел встречавших меня киевлян, свою жену Ольгу, оставленных с ней воевод. Я ехал на прекрасном жеребце впереди конной дружины, рядом со мной были вернейшие други-побратимы Микула, Олег, Рогдай. Такое случается лишь при благополучном завершении похода!

– Княже, ты не понял меня. Я спрашивал, что явили тебе боги, а ты рассказал, как пожелал расценить ниспосланные ими видения. А это не одно и то же.

Игорь нахмурился.

– Но разве их можно расценить иначе, ежели сделал я? В виденных мною битвах побеждали только русичи, значит, походу суждена удача. Я возвратился в стольный град жив-здоров, верхом на боевом коне, в окружении лучших своих воинов. Значит, мне не грозит ни смерть, ни полон, ни увечье. Меня встречали народ, жена, воеводы. Значит, в мое отсутствие на Руси не произошло ничего, что угрожало бы мне, ее великому князю. Как можно расценить виденное мною по-иному?

– С богами общался ты, княже, а не я, и тебе судить, что они пожелали поведать, – уклончиво ответил волхв. – Однако боги не забыли и обо мне, послав тебе через духов священного источника предостережение.

– Что же ты молчишь об этом? – встрепенулся Игорь. – Говори быстрей! Не утаивай ничего.

– Все знать дано лишь богам, а духам воды известно лишь то, что касаемо их стихии. Они предостерегают тебя, княже, что вода – не твоя стихия, тебя не ждут на ней ни слава, ни радость, зато на водных просторах тебе суждено испить полную чашу горестей и невзгод.

– Это сказали духи воды? – недоверчиво спросил Игорь. – Совсем недавно ты сомневался, верно ли я понял ниспосланные мне видения. Но разве не можешь и ты ошибочно истолковать язык духов источника?

– Мы слишком долго соседствуем и хорошо научились понимать друг друга, чтобы я мог ошибиться.

Великий князь насмешливо прищурился.

– Ты постиг язык духов воды? Может, растолкуешь его и мне? Если их предостережение касается меня, именно мне надлежит знать о нем как можно больше. Не так ли, старче?

– Так, княже. Ты видел крутившуюся без устали воронку посреди источника и неподвижную, словно мертвую, воду вокруг нее? Знай, что воронка – это сгусток обуревающих тебя страстей и честолибивых помыслов, не дающих покоя твоей душе и услады телу. Однако твои страсти чужды воде, она равнодушна к ним, оттого воронка чужая в источнике. Направляясь вниз, она прекращает свой бег от встречи с дном, устремляясь вверх, она исчезает, разрушившись, у поверхности. Но в обоих случаях вода не позволяет воронке нарушить свое спокойствие, не желает быть увлеченной за ней, противится стремлению воронки заставить служить ей мощь источника. Духам воды нет дела до твоих забот, княже, они не намерены быть тебе помощниками и друзьями в подвластной им стихии.