Текст книги "Первое дело при Красном"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Похоже, что именно в это время Мюрат вновь бросил в атаку вюртембергскую кавалерию. «Полковнику графу фон Норманну удалось, – гласит рапорт 2-го шволежерского Лейб-полка, – во главе лейб-эскадрона своего полка, достигнуть хвоста неприятельской колонны; но задержанный плетнями, он вынужден был отказаться от атаки. 1-я конная батарея, прибыв наконец, хотя и потрепала сильно неприятельскую массу, но не смогла её сокрушить». Лейтенант этой батареи Фляйшман вспоминал: «Мы напрягали последние силы лошадей и достигли, наконец, русскую пехоту, которая образовала кучу (Klumpen). Всего в ста шагах от неё мы сняли орудия с передков и стали стрелять картечью. Это произвело ужасное действие на сомкнутую массу людей. В этот момент оба наших шволежерских полка, наш конноегерский полк, 4-й конно-егерский и 6-й уланский полки атаковали один за другим, но все были отбиты с большими или меньшими потерями. Русские открыли столь сильный огонь, что колонна стала подобна кратеру, беспрерывно извергающему огонь. С необъяснимой горячностью король постоянно вновь подгонял туда полки, когда они, будучи отброшены, едва только собирались. Таким образом, они скакали вперемежку впереди и вокруг нас и мешали свободному и эффективному употреблению орудий. Крик и беспорядок продолжались; с невозмутимым хладнокровием русская пехота отбивала повторявшиеся атаки кавалерии».

Другой вюртембергский артиллерист, лейтенант Ф. Кауслер пишет: «Как только наша 2-я вюртембергская батарея приблизится на близкий картечный выстрел и приступит к расчищению бреши в этой компактной живой стене русской пехоты, так необдуманно горячий Мюрат сейчас же и закроет дула наших орудий полками своей кавалерии, которую полк за полком бросает в атаку, обрекая нашу батарею на невольное бездействие, и безуспешно пытаясь врубиться в русскую пехоту». По словам Солтыка, вюртембергская батарея прибыла в конце дня и, «ведя обстрел, произвела большие опустошения в неприятельских рядах; в одну из колонн врубился 9-й польский уланский». Рапорт вюртембергской артиллерии гласит, что бой длился 4 часа.{100}100
  Felder. 144; Fleischmann. 19–20; Konig. 136; Fabry. IV. 286, 287, 289, 519; Starklof. 61; Колюбакин Б. 25-я пехотная виртембергская дивизия… в кампанию 1812 г. СПб., 1897. С. 15; Nafziger. 184. Посвящённый этому сюжету рисунок К.В. Фабер дю Фора называется: «Перед городом Красным вечером 14 августа». Ляйссних пишет, что здесь он «имел случай увидеть батарею прежних прусских 6-фунтовых орудий с трогательными девизами Фридриха Великого: pro gloria et patria и ultima ratio regis, которые, однако, теперь двигались на новых, окрашенных в жёлтый цвет вюртембергских лафетах и обслуживались конными артиллеристами… При Йене эти стволы были отняты Наполеоном у пруссаков, подарены вюртембержцам, которые положили их на мобильные лафеты и теперь с ними на Днепре сражались против русских» (Leissnig. 253).


[Закрыть]

Бисмарк отмечал, что все поспешные и «неправильно направленные атаки не имели другого следствия, кроме уничтожения даже эскадронной связи и приведения всей конницы в состояние неслыханного беспорядка… Тщетно пытались высшие офицеры собрать эскадроны и полки: никто не понимал друг друга, никто не слушал, никто не слушался. Дисциплина и тактика потеряли здесь своё значение. Всё пришло в совершенный хаос. Между тем, собралось восемь батарей конных рот; они следовали в тесной связи и в примерном порядке. Храбрые командиры этих рот умоляли уступить им места, хотя бы столько, чтобы можно было дать по одному залпу; напрасно! Никто не внимал им.

Маршал Ней прискакал к королю, стараясь успокоить его и убедить принять тактические построения. Тщетно; нетерпение увлекало короля. Отвергая любой совет и слушаясь только своей пылкой храбрости, он беспрестанно передавал громкое и гибельное “chargez ferme!” – в среду нестройной массы, уничтожая тем все усилия полковых и эскадронных командиров к восстановлению порядка. Король опасался, чтобы пехотная дивизия не ускользнула, опасался потерять лишнее время тактическими распоряжениями; считал короче и естественнее броситься безо всяких соображений на неприятеля. Его необузданная храбрость служила примером для всех; он бросался лично туда, где видел опасность.

Но при самом беспорядочном нападении необходимо некоторое устройство, которым можно было бы руководствоваться для нанесения общего удара. Адъютанты же короля и его многочисленные ординарцы летали по всем направлениям, повторял всем и каждому роковые слова “chargez ferme!”. От этого-то и произошло, что атаковали на одном пункте, когда на другом нападение ослабевало; недоставало единства распоряжений, как недоставало согласия в натиске. Наконец, все полки, перемешавшись между собою, представили безобразную картину иррегулярной конницы, сбросившей с себя все законы порядка и дисциплины».{101}101
  Русский инвалид. 1833. № 206. С. 815–16; Starklof. 61.


[Закрыть]

По словам Паскевича, Неверовский с самого начала боя «заслонился деревьями, которыми обсажена дорога», а на пятой версте отступления, когда был самый сильный натиск французов, «деревья и рвы дороги помешали им врезаться в наши колонны». Андреев писал иначе о начале боя: «Поле было широко и ровно; было где разгуляться. Одна наша беда была, что неприятель не допускал нас выйти на дорогу, которая… обсажена в два ряда по сторонам густо березами, что мешало бы более кавалерии близко к нам доезжать». Это противоречие, как кажется, помогает разрешить сообщение Душенкевича. Призывая в свидетели участников боя П.С. Лошкарева и А.А. Унгебаура (дивизионного адъютанта), он уверял: «Мы вышли на большую дорогу, деревьями усаженную, но уже после встречи препятствий (копен и плетня)». И именно после этого «французы, пользуясь гладкою, как платформа, дорогою, тотчас начали подчивать нашими же картечами, как бы в досаде подгоняя шибче отступать; но мы продолжали следование свое в строгом порядке и под сопровождением картечным. Французы же и тем ничего не выиграли».{102}102
  Паскевич. 92; ОПИ ГИМ. Ф. 160. Ед. хр. 316. Л. 20; Душенкевич. 112. Прим. Автор явно ошибается, считая эти орудия русскими. Ср.: Андреев. 184.


[Закрыть]

X. Фабер дю Фор. Рядом с Бешенковичами, 29 июля 1812 г. (фрагмент). На иллюстрации изображены вюртембергские конные артиллеристы в русском походе

Между тем Лесли со взводом харьковских драгун, собрав необходимые сведения, «возвращался к своему отряду; но сверх всякого ожидания, встретил отряд неприятельских гусар при деревне Лучках [Лучково]. Не видя другого средства проложить себе дорогу как пойти в атаку, он не задумался, пошел, разбил неприятеля и очистил путь, при этом взято им в плен 9 человек с лошадьми; но чтобы присоединиться к своему войску он должен был проходить деревни, занятые французскими мародерами; увидев пленных своих соотечественников, французы открыли сильную стрельбу, к счастью не причинившую ему никакого вреда, и в продолжении пути несколько раз неприятельские отряды гнались за ним, желая отбить своих пленных. Не доезжая 3 верст до г. Красный, он увидел себя отрезанным и окруженным неприятелем; оставалось одно средство к спасению – броситься в лес – и он скрылся там с пленными; неприятель далее не смел преследовать его. В лесу П.Д. Лесли нашел многих жителей г. Красный, сообщивших ему, что их город несколько часов как занят французами. С проводником, окольными дорогами, он возвратился к нашим войскам. Генерал Оленин удивился, увидя Лесли и взвод драгун целыми и невредимыми; он считал их погибшими». Согласно наградному документу, поручик Харьковского полка Спановский, «быв на обсервационном посту у берега Днепра при Лучках с 25 драгунами, удержал пост до двух часов пополудни, был уже отрезан, но по отличной способности замечал местоположение, успел соединиться с отрядом».{103}103
  Смоленские губернские ведомости. 1857. № 9. Прил. С. 46; Поликарпов. 277.


[Закрыть]

После неудачной атаки вюртембергских кавалеристов пехотинцы Неверовского продолжили отступление, направляясь к дефиле. Груши собирался воспрепятствовать этому движению, но Мюрат, обманутый ложным донесением, отклонил большую часть его кавалерии в сторону, оставив ему лишь около 600 коней 11-й бригады. Груши направил 8-й конно-егерский полк, чтобы овладеть дефиле, но он был слишком слаб, чтобы остановить Неверовского, 6-й гусарский полк атаковал колонну слева, но также неудачно. Неверовский писал, что его пехота, «окруженная многочисленною неприятельскою конницею и поражаемая картечными выстрелами, но не взирая ни на силу неприятеля, ни на опасности, она ружейным огнем и штыками прокладывала себе дорогу. Неустрашимость и храбрость русского солдата явились во всем своем блеске. Должно сказать, что одна твердость и мужество могли преодолеть те препятствия, которые на каждом шагу встречали егерские и пехотные полки при отступлении от реки Лоствины до селения Мерлина, в 5 верстах от той реки отстоящего».{104}104
  Nafziger. 184-85; Поликарпов. 272.


[Закрыть]

По словам Фельдера, Груши получил приказ опередить противника, спешившего к теснине, но опоздал. За версту до речки Неверовский встретил высланный ранее отряд Назимова, который устроил по обе стороны дороги укрепления, а орудия разместил на возвышенности. Неверовский сообщил в реляции: «Баталион 50-го егерского полка, посланный для очищения тылу наших позиций, был мною здесь остановлен и поставлен на высоте близ Мерлино («для прикрытия дефилеи», сказано в наградном документе); Донская артиллерия присоединилась к оному, а батарейная рота и конница пронеслись мимо, ничему не внимая (и «пронеслась к самому Смоленску»), Харьковский полк один, после справясь, прикрывал ретираду. Сильный батальный огонь и действие двух донских орудий остановили стремление неприятельской конницы, которая и принужденною нашлась оставить тщетные усилия на нашу пехоту, ретировавшуюся под прикрытием помянутого баталиона, который, наконец, бросился в штыки и тем совершенно изумил неприятеля. После сих действий отступил я к Корытне». Майоры Тихановский и И.Е. Бурман, капитан Дейч, поручики Лисовский и Войнич, подпоручик Осипов «у перехода через мост при селе Мерлине встретили неприятеля с отменною храбростию и, остановя его в сем месте, доставили время отряду перейти через мост и, устроясь, отойти в безопасности далее».{105}105
  Поликарпов. Календарь. 272, 276; Смоленская старина. 2. 325, 352; РГВИА. Ф. 103. Оп. 208а. Д. 106. Л. 79 об.; Вяликов. 135. В сентябре 1911 г. Вороновский провёл подробный осмотр местности и убедился, что «Назимов, не доходя Корытни, занял позицию именно на речке Ивань, впадающей в р. Ухинью, приток Днепра. Здесь и до сего времени сохранились еще правильные старые окопы, обведенные со стороны Красного рвом 1–1,5 саж[ен] глубиною», «в этом месте дорога пролегала тогда по непроходимому болоту, которое охраняло оба фланга нашей позиции» (Вороновский. 97. Прим. 1). Однако, на современной карте р. Уфинья показана протекающей в 2 км к востоку от Корытни, что ставит под сомнение точку зрения Вороновского.


[Закрыть] По словам Андреева, в 8-м часу вечера «показался вдали лес, а перед ним высокая и длинная гора, параллельно протянута пред нами, на которой наш дивизионный начальник резерв свой, бывший из одного баталиона нашего полка, выстроил в одну шеренгу егерей и остановленных ими драгун и казаков с донскими двумя орудиями, кои с высоты по неприятелю сделали несколько выстрелов. Французы, полагая, что резерв велик, пехота и артиллерия, и видя сзади лес и уже близко вечер, остановились, и мы, пробежав мимо своих, начали выстроиваться по полкам, пришли в порядок». Неверовский признавался: «Меня спасло, что я послал один баталион, две пушки и казачий полк занять дефилею… Далее неприятель не смел меня преследовать». Мюрат писал, что неприятель вынужден был «искать спасение за последним оврагом, который защищался артиллерией и двумя резервными батальонами, которые прикрывали его прохождение, и ночь положила конец этому яростному сражению. Вся моя кавалерия заняла позицию на поле боя; III-й корпус – позади, соприкасаясь с моей кавалерией». Лёгкая кавалерия 3-го корпуса расположилась биваками на поле боя. 24-й полк лёгкой пехоты «присоединился к кавалерии, которая отбросила неприятеля до Корытни и остановился с ней впереди этой деревни».

X. Фабер дю Фор. Славково, 27 августа 1812 г. На иллюстрации изображены гренадеры Старой гвардии во время русского похода

Андреев пишет: «Мы были на бегу и в сражении от 10 часов утра до 8 полудня, пробежали 25 верст и каждый шаг вперед оспаривали дракой». По свидетельству Душенкевича, бой длился «с двух пополудни до 7-ми час. вечера», а по словам вюртембержцев, он длился 4 часа и завершился в 20 час.{106}106
  Паскевич. 92; ЧОИДР. 1859. Кн. 1. Разд. IV. С. 78; Михайловский-Данилевский. II. 93; Андреев. 184; Fabry. IV. 282-83, 287, 519; Konig. 137; Historique du 24eme regiment d’infanterie legere… 347; Felder. 144; Душенкевич. Ill; Богданович. I. 244.


[Закрыть] «На закате, – вспоминал Гриуа, – мы заняли позицию и расположились биваками на местности, которою мы овладели. Я там нашёл четырёх русских солдат, которых моя артиллерия вывела из строя; у всех были оторваны руки или ноги, но они были ещё живы и не стонали и не взывали о помощи, напротив, они её отклоняли и проявляли склонность умереть там, где находились. Я не мог понять этого рода пассивного мужества». Лишь позднее полковник стал замечать, что русские солдаты, «по своему невежеству и легковерному суеверию», умирали, обнимая образ святого Николая, который они постоянно носили с собой, полагая попасть прямиком на небо и почти благословляя удар, который их туда направлял.{107}107
  Griois. II. 19; Auvray. 297-98.


[Закрыть]

Дивизионный генерал Э.-М.-А.Ш. Нансути (1768–1815)

Между тем Паскевич, выступив из Смоленска, «встретил в 3 верстах адъютанта генерала Неверовского и пять батарейных орудий, спасшихся от неприятельской кавалерии. От адъютанта узнал я, что Неверовский действительно потерял половину людей, но отступил в порядке и находится в 6 верстах».{108}108
  Паскевич. 91; Вороновский. 98. Явно тенденциозный Солтык писал, что Неверовский «потерял 1500 человек и всю свою артиллерию; однако те самые солдаты, которые сражались с такой стойкостью, когда находились под присмотром своего начальника, полностью разбежались в течении ночи и в величайшем беспорядке отступали в направлении Смоленска, следуя по различным дорогам, которые туда вели, что позволило нашей кавалерии на следующий день подобрать 2.000 пленных, безо всякого сопротивления с их стороны» (Fabry. IV. 286).


[Закрыть]

Перейдя через речку у Мерлино, русские продержались здесь до наступления ночи. Фляйшман с горечью констатировал: «К стыду нашего командира и к высшей славе неприятеля, ускользнул, в конце концов, с помощью наступившей ночи, остаток русской пехотной колонны почти в 3000 человек, из которых, строго говоря, ни один не должен был ускользнуть, если бы атаки осуществлялись с благоразумием и рассудительностью». Очевидно, ещё до полуночи Неверовский написал Багратиону из Корытни: «Я с отрядом моим отступил к станции Корытно». Тогда же Глебов получил извещение Неверовского о том, что он «отступил от Красного до Корытна». На другой день, 3/15 августа Глебов донёс Багратиону из Катыни, что «Неверовский с отрядом от Красного отступил вчера к вечеру в Корытну, а сегодня из Корытной по утру к Смоленску». Таким образом, за ночь Неверовский отошёл ещё на 19 вёрст до оврага, находившегося у речки Ясенной. Утром Неверовский сообщил: «Отступил я к Корытне и сего числа пришел в селение Ясенное, оставив в Корытне для наблюдения казачьи полки. В Ясенной получил первое известие от господина ген[ерал]-лейт[енанта] Раевского, что он с корпусом своим… идет на подкрепление вверенного мне отряда».

На рассвете майор Пяткин был послан Раевским в Смоленск, где «узнал от казаков, прибывших туда с вьюками, что отряд Неверовского, будучи окружен огромными массами неприятельской кавалерии, подвергся совершенному истреблению». С этим неприятным известием Пяткин возвратился к генералу. Сам Раевский пишет, что направил адъютанта, чтобы получить информацию, но затем явился кто-то, ни имени, ни звания которого он не запомнил, и сообщил, что «Неверовский со своей дивизией истреблён (etait extermine)». Раевский не поверил этому сообщению и поехал спросить совета у генерала Л. Беннигсена, находившегося в Смоленске. Тот подтвердил ему лживость этого известия, но указал на опасность его положения и рекомендовал оставить артиллерию на северном берегу Днепр. Не послушавшись этого совета, Раевский прошёл через Смоленск и расположился в 1–2 верстах перед городом.

Паскевич вспоминал: «В семь часов утра я соединился с Неверовским и сообщил ему приказание корпусного командира передать мне командование авангардом, а ему присоединиться к корпусу. Войска мои заняли позицию за оврагом». Михайловскому-Данилевскому Паскевич сообщил: «Совершив подвиг и соединясь со мною, Неверовский предавался совершенному отчаянию. Он думал только о понесенных nomepях, и я не мог утешить его, сколько ни повторял ему, что его отступление было не поражение, но торжество, соображая несоразмерность сил его с силами Мюрата».{109}109
  Fleischmann. 20; Roder von Bomsdorf. 145; Fabry. Ann. IV. 70; ВУА. XVI. 10, 17, 18; Поликарпов. Календарь. 273; Паскевич. 92, 93; Жизнь и подвиги. 19–20; Харкевич. 1. 114.


[Закрыть]

В 7 часов утра 15 августа с бивака у Мерлино Мюрат написал: «Неприятель ночью продолжил своё отступление. Рекогносцировки ничего не обнаружили. Я двинусь маршем в восемь часов утра. Необходимо дать это время войскам, которые всю ночь с 13 на 14 прошли на конях и которые сражались вчера до девяти часов вечера». Между тем Наполеон утром выехал из Россасно в Красный, куда было приказано выступить и гвардии. «По пути, – вспоминал Коленкур, – он получил сведения, что завязался бой между кавалерией и русской дивизией, которой… было поручено прикрывать Красный. Он помчался туда галопом, но вскоре узнал, что бой уже кончен, и встретил неприятельские орудия, отбитые нашими войсками и сопровождаемые храбрецами, захватившими их. Каждый из них получил значительную денежную награду, а орудия были переданы гвардии, которой было поручено хранить эти первые трофеи кампании. Согласно донесениям, полученным императором, русская дивизия… держалась хорошо, образовала несколько каре и доблестно защищала свои орудия и свои позиции. Прорвать каре не удалось…, при отступлении дивизия потеряла семь орудий. Выдержка ее была такова, что она дождалась вечера и воспользовалась дефиле, которые и спасли ее от полного разгрома… Сведения, полученные от нескольких раненых русских, взятых в плен, положили конец всяким сомнениям императора и подтвердили ему факт передвижений генерала Барклая де Толли на правом берегу… Всем корпусам было приказано ускорить свое движение на Смоленск».{110}110
  Коленкур А. Поход Наполеона в Россию. Смоленск. 1991. С. 104–05; Fabry. IV. 283, Ann. 70. По другим сведениям, 15 августа, в день рождения Наполеона, Мюрат отправил к нему депутацию от кавалерии, которая “представила императору взятые орудия в виде подарка ко дню его рождения, выразив при этом сожаление, что бегство (la fuite) русских лишило их случая совершить что-нибудь более значительное” (Наполеон в России в 1812 г. СПб., 1911. С. 209).


[Закрыть]

Фляйшман вспоминал, как утром 15 августа им сообщили, что Наполеон произведёт смотр войскам, а вюртембергская батарея должна будет при его появлении произвести 12 выстрелов. «Мы были готовы, когда в 9 часов император показался на возвышенности. Мы начали стрелять, но в тот же момент к нам подскакали несколько офицеров из свиты императора и прокричали: “Не стрелять, император это запретил!”. Мы прекратили. Когда он проезжал мимо нас, то остановился и спросил маршала: “Это батарея генерала Бёрманна?”. “Да, Сир”,– ответил герцог. Он поскакал далее и ещё некоторое время говорил с ним. Вскоре после этого маршал возвратился к нам, встал перед фронтом и сказал: “Император поручил мне передать вам своё удовлетворение; он надеется, что вы и впредь сохраните и увеличите славу, которую вы приобрели своим прежним поведением”». Кёних также пишет, что «в свой день рождения Наполеон проскакал через поле боя и велел, в частности, через маршала Нея, от которого я держался на некотором удалении, похвалить командира нашей конной батареи капитана Брайтхаупта, который, если я правильно помню, получил офицерский крест [ордена] Почётного легиона». Майор гвардейской артиллерии Ж.Ф. Булар, канонирам которого было поручено отвезти захваченные у русских орудия, вспоминал: «Были слышны полковые оркестры и 100-орудийный салют вдоль линии. Наполеон заметил, что они не могут позволить себе так растрачивать порох, но улыбнулся, когда Мюрат ответил, что он был взят у русских».

Капитан А. Бялковский видел французских драгун, сопровождавших взятые орудия и русских пленных. Гвардия в тот день подходила к Красному. Капитан Л.Ф. Фантэн дез Одоар записал в дневнике: «Вчера это место было театром довольно кровопролитного боя, судя по трупам, разбросанным по улицам и по дорогам. По этому случаю Красный был разорён. Две его греческие церкви также разграблены, но к счастью ещё стоят, будучи загромождены мёртвыми и ранеными русскими и французами, нагромождёнными вперемешку. Я нашёл хоры одной из них занятыми кучей русских музыкантов, изрубленных накануне в центре одного из их разбитых каре. В момент катастрофы эти несчастные напрасно позаботились поднять в воздух свои инструменты, чтобы засвидетельствовать своё безобидное предназначение; сабли наших безжалостных кирасир тем не менее опустилисъ на них, и все они были более или менее покалечены». Главный хирург армии Д.Ж. Ларрэ также упоминает брошенных в Красном русских раненых. «С нашей стороны, – пишет он, – мы имели пятьсот, почти все поражённые ударами холодного оружия. Я оставил в этом городе много санитарных офицеров, чтобы обслуживать госпиталь, который был учреждён там».{111}111
  Fleischmann. 20; Fabry. IV. 278; Konig. 137; Journal du general Fantin des Odoards. Paris, 1895. P. 317; Larrey D.J. Memoires. Т. IV. Paris, 1817. P. 29; Bialkowski A. Wsomnienia starego zolnierza. Gdynia, 2003. S. 154; Austin. 172-73. 17 августа баварцы нашли в Красном множество раненых и более 100 пленных; после полудня в городе вспыхнул пожар и несколько раненых сгорело. Лелорнь видел Марбёфа в Красном, “он выглядел довольно хорошо; он потерял только ногу”. Через несколько дней капитан Ю. Био встретил в городе «полковника Марбёфа, у которого в бою под Красным была оторвана одна нога и который был оставлен в городе со своим полком, чтобы прикрывать обозы, направлявшиеся во Францию». Марбёф умер вследствие этой раны 25 ноября в Мариенполе в Польше (Fabry. III. Ann. 182; IV. 481; Biot. Н. Souvenirs. Paris, 1901. P. 28; Chuquet A. 1812. La Guerre de Russie: Notes et documents. Ser. 2. Paris, 1912. P. 51; Rigau. 54).


[Закрыть]

Бригадный генерал Э. Бордессуль (1771–1837)

Бригадный генерал Ж.-С. Домон (1774–1830)

В 14 часов Неверовский явился к Раевскому. Последний вспоминал: «Он сообщил мне, что прибыл со своей пехотой, потеряв несколько орудий, что он оставил своих казаков на аванпосту в семи-восьми верстах от города, что противник остановился, чтобы переночевать, и что он имеет большие силы». По словам Паскевича, «в 4 часа пополудни показались неприятельские фланкеры, а потом его авангард». В 17 часов Раевский услышал выстрел из пушки, и вскоре к нему явился казачий офицер с сообщением, что противник идёт на Смоленск и аванпост отступает перед ним. Вечером огромные массы кавалерии Мюрата развернулись перед корпусом Раевского и расположились на ночёвку.{112}112
  Паскевич. 93; Андреев. 185; Душенкевич. 112; Михайловский-Данилевский. И. 97.


[Закрыть]

Подводя итог боя, Мюрат написал императору: «Более 30 атак были предприняты против каре; все кавалерийские полки атаковали поочерёдно и несколько раз вместе; три раза наша кавалерия врывалась в каре во главе с генералами Бельяром, Дери, Орнано и Бордесулем. Если со стороны кавалерии я никогда не видел столько отваги, то следует признать, что я никогда не видел более неустрашимости со стороны неприятеля, ибо это огромное каре, постоянно окружённое, атакованное с флангов и с тыла, было вынуждено прокладывать путь штыками против нашей кавалерии, которая постоянно перерезала ему путь отступления». По его словам, было захвачено 1500 пленных, 8 орудий и, по меньшей мере, 1500 русских было убито; они должны иметь значительное число раненых. По свидетельству Фляйшмана, «среди множества пленных, которых доставляли к нам во время и после боя, лишь немногие были не ранены».

В свою очередь Ней доложил маршалу А. Бертье, что кавалерия произвела более 40 атак. «Русских преследовали до высоты дефиле у Корытни, – пишет он. – У них взято 8 орудий, пленено около 800 человек и убито по меньшей мере 1000. Следовательно, эта дивизия, которая являлась 27-й, состоявшей из четырех полков мушкетёров, двух – егерей, под командой генерала Неверовского, должна была потерять убитыми, ранеными и пленными половину своего состава… Потери армейского корпуса составили около 200 человек убитых и раненых». Оба маршала сообщили, что, согласно показаниям пленных, в Смоленске войск мало, а русские армии двинулась на Поречье и находится в 4–5 днях пути от города. Явно обрадованный Бертье в 23 часа написал Б.Г. Маре: «Этим вечером мы имели прекрасное (belle) авангардное дело. Противник имел в Красном целую дивизию; эта дивизия была опрокинута. Мы взяли восемь пушек, двенадцать зарядных ящиков, 1200–1400 пленных, а остальные убиты или зарублены. Завтра армия продолжит своё движение к Смоленску».

Мюрат перечислил отличившихся в этом бою: «Генерал Бельяр, который постоянно был во главе всех атак, генералы Дери, Орнано, Бордесуль, Пиньятелли, Бёрманн, Домон, под которым была убита лошадь, князь Кариати, мой офицер-ординарец и мой шталмейстер Карафа, под которым была ранена лошадь. Отличился весь штаб герцога Эльхингенского, но особенно шеф эскадрона Лабуассьер и капитан Дюбрёй, адъютанты герцога. Все мои адъютанты вели себя с привычной храбростью. Полковники Борелли и Гобер и шеф эскадрона Робер, под которым убита лошадь, и господа Беранже и Сен-Женье, офицеры штаба, также отличились». Ней испрашивал звание полковника для Ф.Ж. Лабуассьера и крест Почётного легиона для помощника начальника штаба Дюбрёя. В 13 бюллетене «Великой армии» особо отличившимися названы генерал Бордесуль и 3-й конно-егерский полк и сказано, что захвачены 8 пушек, из которых одна 12-фунтовая и 2 единорога, а также 14 запряжённых зарядных ящиков и 1500 пленных; на поле боя осталось более тысячи русских трупов, так что русская дивизия из 5 тыс. чел. потеряла половину своих людей. Правда, секретарь-переводчик Наполеона Э.Л. Леронь д'Идевиль написал Марэ, что «перед императором продефилировали 5 пушек и около 600 пленных».{113}113
  Fabry. IV. 279, 282-84, 481, 507; Fleischmann. 20; Nafziger. 185. Русские потери французы определяли по-разному: 1000–1700 пленных, 1200–1500 убитых, 7–8 орудий (Auvray. 298; Martin J.B. Lettres // Combats et captivite en Russie. Memoires et lettres de soldats frangais. Paris, 1999. P. 86; Guyot Cl. Carnets de campagnes. Paris, 1999. P. 135; Faure R. Souvenirs du Nord… Paris, 1821. P. 31; Сегюр Ф.П. Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I. Смоленск, 2003. С. 61).


[Закрыть]

Неверовский сообщил, что его урон «простирается до 1500 человек убитых, раненых и безызвестно пропавших. Точного же исчисления потери по краткости времени, я до сих пор сделать не мог». Позднее он уточнил: «Потеря была у меня велика: 1200 рядовых убитыми и ранеными, 20 штаб и обер-офицеров, и адъютант мой, Евсюков, подле меня смертельно ранен, и умер тут же».{114}114
  Поликарпов. 273; ЧОИДР. 1859. Кн. 1. Разд. IV. С. 78; Богданович. II. 245; Вяликов. 136. Умер от раны шефский адъютант Неверовского подпоручик Павловского гренадерского полка Евсюков, пропал без вести провиантмейстер 27-й дивизии прапорщик Одесского полка Фишкин (Поликарпов. 280-81).


[Закрыть] В.И. Вяликов подсчитал русские потери на основании полковых ведомостей – убито 346 (25 офицеров, 321 солдат), ранено 285 (27 офицеров, 258 солдат), пропало без вести 647 (20 офицеров, 627 солдат), всего 1278 чел. Впрочем, реальная цифра была несколько выше, поскольку Вяликов учёл не все потери. К тому же, реальное число раненых было большим, поскольку почти все без вести пропавшие попали в плен, и среди них было множество раненых.{115}115
  Вяликов. 137-38. РГВИА. Ф. 103. Оп. 208а. Св. 0. Д. 107. Ч. 34. Л. 278; Д. 107. Ч. 37. Л. 109; Д. 1.Л. 296; Лашук. 919. Симбирский полк потерял убитыми 1 офицера и 72 (77) рядовых, ранеными и пропавшими без вести 6 офицеров и 227 рядовых; 49-й егерский – убитыми 3 офицера и 145 солдат, ранеными 4 офицера и 44 рядовых, пропавшими без вести 4 офицера и 165 солдат. Впрочем, эти цифры не абсолютно точны, так как отдельные ведомости приводят иные цифры. К тому же Вяликов не учёл потери артиллерийской роты и казачьих полков.


[Закрыть]

«В ожидании верного известия от Неверовского, – вспоминал Пяткин, – генерал Раевский остановился с корпусом в 4 верстах от г. Смоленска. Вскоре после сего представил я Раевскому взятого казаками в плен французского офицера, назвавшегося адъютантом Мюрата. Раевский принял его ласково» и пленный рассказал, что «перед нами стоит Наполеон с главными силами и что завтра, то есть 4 августа атакует нас всеми силами в честь дня своего рождения. Спустя несколько времени прибыл и генерал Неверовский с остатками его пехоты. Он донес генералу Раевскому, что французы отбили у него несколько орудий, и что потеря в людях довольно ощутительна, что неприятель остановился на ночлег верстах в 8 от Смоленска, что войска, поражавшие его, весьма многочисленны, и что казаков оставил он на аванпостах. Генерал Раевский донёс обо всем» Багратиону, который сообщил, что «Раевский, удвоив марш прошед без привалу 40 в.», соединился с Неверовским в 6 верстах от Смоленска.{116}116
  Харкевич. 1. 115; ВУА. XVIII. 219.


[Закрыть]

Рядовой мушкетерских полков, 1809–1812 гг. из “Историческое описание одежды и вооружения… ”

Утром 3/15 августа Багратион сообщил Барклаю из Надвы, что «вчера с нашим обсервационным корпусом сражался корпус Нея, что он направил генерала Карпова с 3 казачьими полками с приказом переправиться через Днепр, чтобы открыть неприятеля». Багратион получил донесение Смоленского губернатора К.И. Аша от 2-го числа: «Дворянин Красненского уезда князь Друцкой-Соколинский… объяснит вашему сиятельству сражение сего дня, в Красном происходившее, и последствия оного», однако сам вестник ещё не прибыл из-за усталости лошадей. Багратион двинулся было сам перейти на левый берег, чтобы потеснить противника, если этого ещё не сделал Раевский, но на марше к Катыни получил новые сведения. Сначала Карпов донёс, что Неверовский отступил в Корытню и потому есаул Краснощеков с полком Мельникова 4-го, «смотря по отступлению его, следует к селению Катыни для соединения с 6-м егерским полком… Партия, посланная к селению Кузину, сию минуту донесла мне, что неприятель из города Красного имеет движение по большой дороге к городу Смоленску». Прибыв затем в селение Башутку, Карпов и там не смог «переправиться на левый берег потому, что неприятель по дороге…, начиная от Красного до Корытна, тянется частями и сегодня пушечная стрельба, по объявлению здешних жителей, действительно была в Корытно». Поскольку бродов поблизости не оказалось, Карпов направился в Катынь, но «несколько партий переправил вплавь через Днепр, чтобы они открыли неприятеля». Спустя какое-то время, взятые этими партиями 20 пленных показали, что на левом берегу находится всё французская армия! Только теперь Багратион понял, что Раевский не сможет противостоять таким силам, и поспешил в Смоленск, куда призвал и Барклая. Получив вскоре рапорт Неверовского, он тут же переслал его Барклаю, прибавив: «Надеяться нельзя, чтоб он мог долго защищаться, и мне ничего не остается, как идти скорее в Смоленск, дабы соединиться с ним на правом берегу Днепра».{117}117
  ВУА. XVI. 11, 21–22, 220-23; XVIII. 219. Сохранилась рукопись “Очерки войны 1812-го года описанные очевидцем”, похоже, смолянином и гвардейским офицером (ОПИ ГИМ. Ф. 160. Ед. хранения. 316. Л. 20, 20 об).


[Закрыть] То есть Багратион уже не надеялся на то, что Смоленск удастся удержать.

Рядовой мушкетерских полков, 1812–1817 гг. из “Историческое описание одежды и вооружения… ”

* * *

Как же оценивали участники боя и современники его результаты и значение. Андреев с гордостью писал: «Сражение наше есть необыкновенное: без привалов и порядка, не слушаясь начальников (да и кого же слушать?), толпа наша была смешана из разных полков, и сами без команды отбивались и бежали. Всего нас было 9 баталионов, а их, ужас! 38 полков отличной кавалерии и начальник их Мюрат… Ура! 27-я дивизия не поддалась. Голубчики не струсили; не дали неприятелю торжествовать… Первое сражение, дивизия молодая, рекруты, но отделались. Хвала и Неверовскому: он остановил стремление неприятеля и обессмертил свое имя сим сражением, выведя свою дивизию, можно сказать, невредимою». Неверовский в донесении от 16 августа писал, что он «при этом отступлении увидел, до чего может возвыситься мужество и неустрашимость русского солдата, преодолевая все препятствия, неприятелем на пути ежеминутно полагаемые», и без ложной скромности признавался родственникам: «Дело сие бессмертную мне славу делает; ибо последствие то, что неприятель был задержан два дни, и наши армии успели возвратиться в Смоленск, куда я привел неприятеля на плечах своего отряда». Гордостью наполнены и слова Душенкевича: «Вот первая встреча новоформированных воинов России числом 5 тыс. против 25-ти тыс. тщеславной кавалерии под предводительством громких маршалов Франции… Они же получили урок, весьма не новый, оторопивший всех – от первого маршала до последнего солдата, то есть “качество войска преимущественнее количества”… и мы взаимно оправдали оный во всей силе».

А. Ежов. Атака 2-го вюртембергского шволежерского полка при Красном

Р. Кнетель. Адъютанты Неаполитанского короля

В донесении императору от 5/17 августа Багратион написал, что неприятель, «атаковал всеми силами слабый наш обсервационный корпус. Г.-м. Неверовский, командовавший оным, держался 10 ч[асов] против всей конницы маршала Нея, где было более 18 полков кавалерии с пехотою…, быв 6 верст сряду окруженным всею неприятельскою силою и хотя урон у него значущий, но нельзя довольно похвалить храбрости и твердости, с какою дивизия его, совершенно новая, дралась противу чрезмерно превосходных сил неприятельских, можно даже сказать, что примера такой храбрости ни в какой армии показать нельзя». Ф.В. Ростопчину Багратион написал 16 августа: «Дивизия новая 27-я Неверовского так храбро дралась, что и не слыхано». Сен-При также привёл Александру «прекрасный пример в отступлении, которое осуществил генерал Неверовский от Красного до Смоленска с войсками, совсем новыми, который, постоянно окружённый более чем 50 эскадронами, ни разу не позволил себя отрезать, бился в рукопашной схватке с неприятельской пехотой; это самое максимальное, что можно было бы ожидать от солдат более обстрелянных». К.Ф. Толь позднее писал о Неверовском: «36-ть часов времени держался он на пространстве 45-ти верст, и наконец, потеряв до 1500 человек и пять орудий, 4-го числа к вечеру отступил к городу Смоленску». По мнению Д.П. Бутурлина, Неверовский, несмотря на большие потери, «успел сохранить большую часть войск своих, среди столь великой опасности, что генерал, менее его твердый духом, не преминул бы положить ружье».{118}118
  Андреев. 185; ЧОИДР. 1859. Кн. 1. Разд. IV. С. 78; ВУА. XV. 16; XVI. 44–45; XVIII. 218-19; Душенкевич. 111-12; Богданович. II. 245; Генерал Багратион. 230; Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников. СПб., 1882. С. 95; Жизнь и подвиги. 18, 20; Бутурлин Д.П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 г. Ч. I. СПб., 1823. С. 216; Валькович. 17. Неверовский представил к наградам 41 офицера: 23 из Полтавского полка, 21 из 41-го егерского, 13 из Харьковского драгунского и казачьих полков; но награды эти были получены лишь в 1813–1814 гг. (Жизнь и подвиги. 21).


[Закрыть]

Как видим, уже изначально русские участники войны делали акцент на значительное численное превосходство неприятеля и на то обстоятельство, что ему противостояли молодые, необстрелянные войска, в пылу восторга «забывая» о том, что рекруты составляли лишь половину отряда Неверовского. Кроме того, явно завышалась продолжительность боя.

Впрочем, не только русские воины осознавали величие своего подвига. Заслуги российской пехоты признавали и все участники боя с неприятельской стороны. Так, лейтенант Ведель писал: «Мы произвели бесчисленные кавалерийские атаки на спешно отступающего противника, однако не удалось привести его в расстройство. Спокойствие и хладнокровие русской пехоты, которую мы постоянно преследовали вплоть до темноты, достойны восхищения, она одна спасла отряд». Мюрат признался императору, что «никогда ещё не видел больше отваги со стороны неприятеля». Ней писал, что русские отступали «в хорошем порядке» и «с проворством». Гриуа засвидетельствовал, что русские «совершили прекрасное отступление (une belle retraite)…, они держались непоколебимо и оставили поле боя только после упорного и смертоносного боя». По словам Ф. Сегюра, «честь этого дня принадлежит французской кавалерии. Атака была настолько же ожесточённа, насколько была упорна защита. На стороне последней имелось больше заслуг, так как она могла употреблять только одно железо, против огня и железа». Ж. Шамбрэ отметил, что «дело под Красным являет достопамятный пример превосходства хорошо обученной и хорошо предводимой пехоты над конницей».{119}119
  Wedel. 64–65; Fabry. IV. 282, 284; Griois. II. 19; De Baudus. 14; Сегюр. 61. На фоне таких лестных отзывов неприятеля о поведении русской пехоты вызывает недоумение заявления, будто “французские свидетельства, как и следует ожидать, тенденциозны и неверны”, что “не стоит переоценивать благородство французов, их способность воздать должное достойному противнику. Ибо уже в 13-м бюллетене армии Наполеона сообщалось, что “27-я дивизия русских… была атакована и рассеяна в одну минуту”, потеряв при этом половину своего состава” (Вяликов. 136; Тикыч. 363). Тикыч во-первых, неточно цитирует документ, где буквально сказано, что русская дивизия “была атакована и вытеснена (depostee) в один момент герцогом Эльхингенским”, имеется в виду из Красного. Во-вторых, он путает две вещи: искренние признания самих участников боя и заявления официальной пропаганды, которой по определению присуще преувеличение и искажение фактов. Вообще же, подобные высказывания свидетельствуют о том, что советские писатели просто не знали иностранных источников.


[Закрыть]