Текст книги "Сталинград: Записки командующего фронтом"

Автор книги: Андрей Еременко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

С получением упомянутой директивы командование двух фронтов в какой-то мере объединялось, речь шла о так называемом оперативном подчинении. Характерной была формулировка конца директивы, которая давала право считать, что оба командующих несут равную ответственность за оборону города. Тем не менее директива [84] имела положительный характер, так как усиливала возможности координации действий двух фронтов.

9 августа в подчинение фронту вошла Волжская военная флотилия под командованием контр-адмирала Д. Д. Рогачева. На нее возлагались задачи; огнем во взаимодействии с 57-й армией не допустить подхода противника к переднему краю внешнего обвода Сталинградской оборонительной полосы в районе Райгород; курсируя бронекатерами на участке от Райгорода до Капановки, воспретить просачивание мелких групп противника к Волге; тральщиками вылавливать мины на участке от Сталинграда до Астрахани.

Происходившие в эти дни бои дали прекрасный материал для оценки боеспособности частей и дивизий фронта. Выявились как наиболее боеспособные соединения; 126-я стрелковая дивизия, 204-я стрелковая дивизия, 133-я танковая бригада, 20-я истребительно-противотанковая бригада и многие другие.

Было обращено особое внимание на вопросы организации массированного огня, который организовывался на поле боя еще плохо. Пришлось вмешаться в это дело командованию и штабу фронта, чтобы добиться действительного массирования огня, четкой организации маневра и взаимодействия. По этому вопросу был издан специальный приказ, которым устанавливались также и боевые порядки при контрударах. В приказе, между прочим, указывалось, что перед контратакой, контрударом, как правило, полки гвардейских минометов дают залп по скоплениям и боевым порядкам противника; затем в развернутом строю атакуют танки; непосредственно за ними, а также на флангах следует противотанковая артиллерия. Тем временем артиллерия дивизий и Резерва Главного командования должна была подавлять противотанковую оборону противника и действовать против его боевых порядков. Танки, выдвинувшись на 1-2 километра, огнем с места (с коротких остановок) и с ходу, а также небольшим маневром дезорганизовывали противника. Истребительно-противотанковая артиллерия в боевых порядках пехоты и с флангов должна была истреблять танки противника. Пехота, быстро выдвигаясь за танками, обгоняла их и закрепляла захваченную территорию. Гвардейские минометные части, зарядив установки, снова становились на огневые позиции и давали [85] залп за залпом, создавая тем самым возможность продвижения танкам, а за ними артиллерии, пехоте и т. д. При подобной организации боя контратаки противника не страшны, ибо огневая система всегда готова к бою, в любое время организованна и управляема. Если же при этом после залпа гвардейских минометов противник будет деморализован и побежит, танки могут безостановочно преследовать и уничтожать его. Вслед за танками готовы к движению (преследованию) минометные и противотанковые полки, которые будут подавлять всякое сопротивление, оказываемое танкам. Тем временем пехота, частью посаженная на танки в виде десанта, стремительно и организованно наступает за танками совместно со своей артиллерией.

В этом приказе определялись основные принципы и порядок взаимодействия, которые в конкретной обстановке по необходимости, естественно, могли подвергаться тем или иным изменениям.

Такое построение боевого порядка, впервые примененное в мою бытность на Западном фронте, давало обычно хорошие результаты. Под Сталинградом такой боевой порядок тоже оправдал себя, особенно в боях 7-11 августа в районе разъезда «74 км» и станции Абганерово.

В этих ожесточеннейших боях мы стремились показать командному составу всех категорий значение нашей техники: артиллерии, гвардейских (PC) и пехотных минометов, автоматического оружия, сыгравших решающую роль в успехе контрудара. Командиры, полюбив эту технику, смелее стали привлекать ее для боя. Все это далось, однако, не сразу. В этих первых боях лишь наметилась тенденция к более смелому, полному использованию боевой техники. Поэтому в дальнейшем приходилось ни на иоту не ослаблять внимания к вопросам умелого применения техники в бою. В ряде случаев приходилось не останавливаться перед снятием с должности иных артиллерийских и неартиллерийских начальников, которые не понимали всей важности этого вопроса, упорствовали в своем консерватизме и тем самым мешали использованию в бою важнейших средств поражения противника.

Вопросы организации боя, применения в нем боевой техники, организации взаимодействия между родами [86] оружия, естественно, были в центре приказов по фронту и армиям, бесед с командным составом, учебы солдат и офицеров непосредственно на поле боя. В войсках систематически организовывались не только дневные, но и ночные действия, проводились крупные боевые атаки и контратаки. Это была кропотливая организаторская и воспитательная работа, непрерывно проводившаяся в ходе Сталинградского сражения.

К 12 августа в результате ожесточенных боев группировка наших войск на юго-западном участке обороны улучшилась, части правого фланга 64-й армии были отведены с рубежа реки Аксай к внешнему обводу на участок Ермохинский, Громославка, Капкинский и заняли укрепленный район. Тем временем в бой вступили расположенные здесь пулеметные и стрелковые батальоны (ранее они бездействовали). Фронт сократился примерно на 50 километров. Это позволило создать в глубине необходимые резервы (214-я стрелковая дивизия в районе Ново-Петровка, 38-я стрелковая дивизия в районе совхоза имени Юркина и 29-я стрелковая дивизия в районе Зеты). В создавшейся обстановке, когда противник, маневрируя своими силами и средствами, пытался наносить глубокие удары, резервы были крайне необходимы. В данных условиях они имели решающее значение не только как сила для нанесения контратак и контрударов, но и как моральный фактор.

Одновременно прибывали и сосредоточивались танковые и истребительно-противотанковые бригады, а также стрелковые дивизии: 35-я, 36-я гвардейские и 422-я.

57-я армия, к этому моменту усиленная за счет только что названных двух гвардейских дивизий, занимала оборону по внешнему обводу от Тингута до Райгорода. [87]

Глава IV.

Руководство войсками двух фронтов

К 10-11 августа исключительно тяжелая обстановка сложилась на левом крыле Сталинградского фронта. 62-я армия генерал-лейтенанта А. И. Лопатина вела борьбу западнее Калача на западном берегу Дона. Часть ее сил (до трех дивизий), наносившая контрудар, причинила врагу значительные потери, но сама оказалась зажатой с трех сторон и вела тяжелые бои по выходу из полуокружения. Главные силы армии вышли к 14 августа на восточный берег Дона, где и заняли оборону на внешнем обводе. Дальнейшее продвижение противника было здесь приостановлено организованным огнем и упорным сопротивлением войск, но положение по-прежнему оставалось критическим, так как, нарастив силы, гитлеровцы намеревались нанести здесь еще более мощный удар как раз в то время, когда группировка войск фронта не соответствовала сложившейся обстановке. В связи с некоторой оттяжкой сил на север, на направлении главного удара противника у нас не было резервов.

Об этом я вынужден был доложить Ставке Верховного Главнокомандования. Ее решение было несколько неожиданным.

13 августа, поздно вечером, было получено по Бодо распоряжение Ставки, в котором говорилось, что командующий Юго-Восточным фронтом назначается и командующим Сталинградским фронтом (по совместительству), а товарищ Хрущев Никита Сергеевич назначается членом Военного совета обоих фронтов. В связи с этим назначением, естественно, увеличился круг обязанностей и объем работы командования, поэтому товарищ [88] Ф. И. Голиков был назначен заместителем командующего по Юго-Восточному фронту, а командующим 1-й гвардейской армией стал генерал-майор К. С. Москаленко. Одновременно начальником гарнизона города Сталинграда был назначен командир 10-й дивизии полковник А. А. Сараев, непосредственно подчинявшийся командованию Юго-Восточного фронта, заместителем командующего по Сталинградскому фронту был назначен генерал-лейтенант Гордов.

В ночь на 14 августа я отправился в штаб Сталинградского фронта, чтобы детально ознакомиться с положением войск, и в первую очередь с группировкой сил и средств. Основные средства усиления Сталинградского фронта были сосредоточены на правом крыле, на участке 21-й армии за рекой Дон, восточнее Серафимовича. Там находились два полка артиллерии резерва Главного командования, два отдельных танковых батальона, каждый из которых равнялся танковой бригаде, минометные гвардейские полки и несколько истребительно-противотанковых полков, т. е. основные средства борьбы против танков. Противник наседал на 62-ю армию и готовился нанести удар по частям генерала В. Д. Крюченкина (4-я танковая армия), с тем чтобы выйти к реке Дон, в самую восточную часть его излучины. При этом переход противника в наступление с участка, где он сосредоточился, был вероятен уже завтра, т. е. 15 августа. Сдержать его здесь было почти нечем. О реальном положении дел мы с Никитой Сергеевичем немедленно доложили Ставке. Одновременно отдали распоряжение о спешной перегруппировке войск, которая и началась немедленно. На перегруппировку требовалось минимум 30-40 часов времени. Но даст ли нам противник эти часы? Поскольку удар мог последовать незамедлительно, было отдано распоряжение о снятии нескольких соединений и с Юго-Восточного фронта, чтобы усилить состав наших войск на угрожаемом участке. Противник действительно не дал нам и 12 часов времени, начав свое наступление на рассвете 15 августа против войск 4-й танковой армии, и нанес удар в направлении Трехостровская.

Части, перебрасывавшиеся с правого крыла Сталинградского фронта в новые районы, с ходу вступали в бой и отражали удары противника. Большинство же из них даже при невероятном напряжении не успели прибыть [89] вовремя. Не смогли также полностью прибыть и части, высвобожденные с Юго-Восточного фронта.

Противник имел огромное превосходство в танках, артиллерии и авиации. Последняя ни на минуту не покидала поле боя и непрерывно бомбила наши боевые порядки. Это позволило гитлеровцам к исходу дня 15 августа выйти к Дону на большом участке – от Трехостровской до Большенабатовского. Тем самым они решили свою ближайшую задачу, которая состояла, как это теперь стало совершенно ясно, в занятии исходного положения для форсирования реки Дон. Чтобы спасти здесь положение, чтобы локализовать успех противника, который непрерывно накапливал свои силы, пришлось взять с Юго-Восточного фронта пять истребительно-противотанковых полков, три стрелковые дивизии, две бригады и сто танков.

В результате боев с 15 по 17 августа войска 4-й танковой армии своим левым флангом отошли к рубежу Дона на внешний оборонительный обвод. Правее танковой армии вступили в сражение три дивизии 1-й гвардейской армии под командованием генерал-майора К. С. Москаленко, ранее переданной из резерва Ставки в Юго-Восточный фронт. Войска 1-й гвардейской армии и другие части, выдвинутые сюда с Юго-Восточного фронта, остановили наступление противника на своем участке, сохранив за собой плацдарм на правом берегу Дона.

К. С. Москаленко, возглавлявший 1-ю танковую, а затем 1-ю гвардейскую армию, успешно руководил войсками в крайне трудных условиях первых этапов битвы, когда войска армий, не успев закончить сосредоточения, вынуждены были вступить в неравные ожесточенные бои с противником. Командирская воля, решительность, личный героизм командующего не раз играли важную роль в деле выполнения боевых задач, поставленных перед войсками.

Руководство двумя фронтами, особенно в начальный период, требовало огромного напряжения сил, так как объем работы был весьма велик. В управлении войсками создалось необычайное положение. При одном командующем и одном члене Военного совета состояли два равнозначащих штаба, два очень крупных фронтовых управления. Это сильно осложняло всю систему руководства войсками. [90]

Если командование направлением или группой фронтов обычно осуществлялось через сравнительно небольшой штаб, представляющий собой оперативную группу квалифицированных генштабистов, то при сложившихся обстоятельствах руководить приходилось через два параллельно действующих штаба. Не говоря уже ни о чем другом, даже технически осуществление функций руководства войсками требовало вдвое больше времени.

Приказы, директивы, распоряжения, как правило, издавались в двух вариантах (для одного и другого фронта), будучи подготовлены двумя разными штабами. Приходилось заслушивать двух начальников штабов, двух начальников разведывательных отделов, двух артиллеристов, двух танкистов, двух командующих ВВС, двух инженеров, двух заместителей по тылу. Одних только заместителей по двум фронтам набиралось до двенадцати человек. А ведь нам нужно было не только выслушать каждого, а и дать указания, проконтролировать их исполнение. Ясно, что все эти распоряжения, указания могли быть исчерпывающими только в том случае, если в основе их лежало точное знание в любой момент всех данных о каждом соединении, начиная от морального состояния его личного состава и кончая наличием и состоянием техники, оружия, боепитания и т. п., точное знание данных о противнике. Стремление быть всегда в курсе всех вопросов, касающихся обоих фронтов, вынуждало нас с Никитой Сергеевичем напрягать всю энергию и, не считаясь ни с чем, ни на минуту не упускать живой связи с войсками. При всем этом нельзя было допустить, чтобы наша личная работа в какой-либо степени сдерживала или замедляла осуществление принятых решений и подготовку новых мероприятий. В тех условиях было крайне необходимо, чтобы деятельность члена Военного совета и командующего активизировала подчиненных, будила их инициативу, не давала им возможности самоуспокаиваться.

Сейчас трудно представить весь объем работы, которую в тот период приходилось ежедневно выполнять. Конечно, это был исключительный случай; в прошлом такое положение не имело прецедента. Несомненно легче управлять восемью – десятью армиями, объединенными в одном фронте, чем семью армиями, разделенными между двумя фронтами. [91]

Нам – Военному совету двух фронтов – на первых порах командования неоценимую услугу в управлении войсками оказало то, что Никита Сергеевич Хрущев, находясь под Сталинградом с начала битвы, лучше всех знал войска и командно-политический состав. Нужно к этому добавить, что кипучая энергия Никиты Сергеевича, его умение работать с людьми и правильно отмечать положительные стороны и недостатки в работе, его высокая партийность в делах и во всем были хорошим примером для нас всех.

Основная функция по руководству войсками фронта дополнялась работой, вызванной подчинением фронтам бывшего Сталинградского военного округа и возложением на нас ответственности за оборону Астрахани и астраханского направления. Несмотря на все это, централизация управления войсками двух фронтов была в той обстановке целесообразной и облегчала решение важнейшей задачи по организации взаимодействия сил и средств в целом, и особенно в стыке их, на флангах.

Объединение командования фронтами позволило более гибко осуществлять взаимодействие и маневрирование силами и средствами в масштабе двух фронтов, по существу, на стратегическом направлении, что сыграло весьма существенную роль в выполнении войсками обоих фронтов задачи по удержанию города, перемалыванию ударных группировок врага и подготовке условий для контрнаступления. Координация в деле осуществления оперативных решений, организации разведки, материального обеспечения войск (представлявшего особую трудность в условиях Сталинграда в связи с тем, что тылы были за Волгой) имела также большое положительное значение.

Командование двух фронтов уделяло самое серьезное внимание делу политического воспитания войск. В наиболее критические моменты битвы отдавались приказы, распространялись воззвания, носившие политический характер, с таким расчетом, чтобы вокруг них можно было развернуть широкую разъяснительную и агитационно-массовую работу, чтобы в результате ее дойти, что называется, до сердца каждого воина-сталинградца. Совет фронтов считал одной из своих решающих задач тесное общение с войсками, постоянное прощупывание их боевого пульса. [92]

Таким образом, тот факт, что командование двух фронтов было объединено, в целом следует признать положительным.

Необходимость полного разделения фронтов возникла значительно позже, при подготовке к контрнаступлению, примерно в конце сентября 1942 года, когда бывший Сталинградский фронт должен был тесно взаимодействовать с вновь созданным Юго-Западным фронтом. В дальнейшем, 30 сентября 1942 года, фронт, располагавшийся к северу от Сталинграда, был переименован в Донской и передан в подчинение нового командующего, а Юго-Восточный фронт, все время оборонявший Сталинград, получил наименование Сталинградского и остался в моем подчинении.

В ходе борьбы за Сталинград много времени приходилось уделять вопросам организации разведки. Мною ежедневно заслушивались доклады о вновь полученных данных о противнике. С этими докладами ко мне являлись начальник разведки фронта и командующий ВВС или его начальник штаба. Поскольку с разведкой дело обстояло недостаточно благополучно, пришлось начиная с середины августа пристально заняться вопросами разведки.

Дело в том, что командиры полков, дивизий и штабы, а подчас и начальники разведотделов и отделений уделяли недостаточное внимание этому важнейшему виду боевого обеспечения деятельности войск и неудовлетворительно руководили разведкой.

А нам нужно было так активизировать разведку, чтобы она, что называется, дышать не давала врагу, проникала бы во все щели, дезорганизовывала бы его управление, связь, боевые порядки, тылы, изматывала врага, не давала ему покоя ни днем ни ночью. Для этого разведку нужно было организовать и ею руководить. Нужно было разбудить в наших разведчиках замечательные качества, присущие нашему русскому народу: храбрость, выносливость, инициативу, хитрость и находчивость; нужно было как можно скорее приступить на обоих фронтах к ведению систематической, непрерывной, организованной разведки противника всеми видами и способами: наблюдением, засадами, поисками, лазутчиками, рейдами, боем, посылкой дивизионной и армейской агентуры в тыл врага и т. д. – с тем, чтобы в каждой дивизии на [93] своем участке ежедневно имелись пленные, трофеи и документы.

К ведению разведки на фронте привлекались все виды и рода войск и служб. Например, для поддержки разведчиков мы успешно стали применять минометы.

Приведу здесь выдержки из сообщения командира роты старшего лейтенанта Ельцова, докладывавшего мне лично об успешном выполнении его подразделением поставленной задачи. По моему приказанию рассказ Ельцова был помещен во фронтовой газете. Вот выдержка из этого рассказа:

«Нам была поставлена задача провести разведку боем и добыть «языка». Для выполнения этого задания в помощь разведчикам был придан минометный взвод младшего лейтенанта Веретенникова. Перед тем, как отправиться на разведку, политрук роты Новинский пробрался в район действия разведчиков, осмотрел местность, наметил пути подхода и отхода минометчиков, определил, где можно будет занять удобные огневые позиции.

Поздней ночью разведчики, а вместе с ними и минометчики двинулись в путь. Достигнув намеченного рубежа, расчеты заняли позиции у стены длинного колхозного сарая.

Вперед отправилась группа саперов. У проволочного заграждения гитлеровцы ее обнаружили и открыли стрельбу из двух пулеметов. Метким огнем минометчики заставили их замолчать, но сразу же, правее, заговорил еще один пулемет. Пока фашисты перестреливались с нашими минометчиками, группа разведчиков оврагом слева проникла за проволочное заграждение и там, у хорошо протоптанной тропы, проходившей по ложбине, устроила засаду. Вскоре разведчики заметили, что по тропе идет немецкий солдат. Какое-то мгновение, и он был схвачен.

Выполнив свою первую задачу, минометчики быстро сменили огневую позицию. Оставаться на старой было нельзя потому, что противник установил, откуда велся огонь, и, бесспорно, должен был обстрелять позиции. Так оно и оказалось.

Выполнив задание, разведчики стали отходить. У проволочного заграждения они опять попали под вражеский обстрел. Вдруг взвилась ракета. Это был сигнал наших [94] разведчиков о том, куда направить огонь минометов для прикрытия отхода. В стане врага был сделан большой переполох.

Поставленная задача была выполнена успешно. Разведчики взяли «языка» и установили расположение огневых средств противника на этом участке его обороны».

Этот, казалось бы, частный случай показал, что миномет – незаменимое оружие в разведке, легко применим в ее сложных условиях и для отвлечения внимания противника, и для быстрого подавления огневых точек, мешающих разведчикам.

В вопросах организации разведки командиры всех степеней держались всегда в большом напряжении. Контролируя, надо было быть требовательным к подчиненным в вопросах разведки (как, впрочем, и во всех других) и строго взыскивать за невыполнение или медлительное выполнение приказов. В основе этой требовательности лежала необходимость постоянно воспитывать подчиненных воинов, прививать вкус к разведке большим и малым начальникам. Результаты сказывались. Вскоре в этом деле стала проявляться широкая инициатива.

Нередко наши офицеры, сержанты и солдаты, непосредственно не имевшие прямой задачи вести разведку, брать пленных, вести наблюдение за действиями противника, делали это по собственному почину, как это и должно быть. В разведывательных донесениях все чаще и чаще стали появляться сообщения о широкой инициативе в деле разведки противника. Отдельные примеры печатались во фронтовых газетах. Помню старшего лейтенанта Тимофеева, который взял в плен немецкого офицера и доставил его в штаб, хотя не имел задачи брать «языка». Вспоминаю один танковый экипаж (к сожалению, я запамятовал фамилию его командира), доставивший в штаб фронта в исправном состоянии только что принятую противником на вооружение радиостанцию. Этот случай описан также в дневнике, захваченном позднее нашими разведчиками у врага. В нем лейтенант 7 апд Лаурент пишет: «…Вот еще одно происшествие. Наш офицер ехал с новенькой радиостанцией (на автомашине со смонтированной на ней радиостанцией. – А. Е.)на фронт. Неожиданный разрыв снаряда перед радиатором заставил его и двух радистов выскочить из [95] машины и укрыться в ближайшем окопе. В это время показался русский танк. Он медленно подъехал к рации и остановился около нее. Люк открылся, из танка выходит человек с концом троса в руках и привязывает эту новую прекрасную машину к своему танку, затем возвращается назад; и вот танк неторопливо разворачивается и медленно уходит восвояси, дав для острастки еще выстрел по злополучным радистам, которые, выпучив глаза, смотрят на все это и бездействуют, как обалдевшие. Они лишились всего, в увезенной машине остались даже кисточки для бритья и носки. Но хуже всего то, что теперь нужно идти пешком, разыскивать начальника, которому предназначалась радиостанция, и доложить ему о случившемся. Безумная выходка со стороны русских, но что поделаешь!…»

Плоды улучшения работы нашей разведки не замедлили сказаться. Мы стали располагать весьма ценными сведениями о противнике: о численности, вооружении, передвижениях его войск, изменении состава соединений, о политико-моральном состоянии и настроениях неприятельских солдат и офицеров, о замыслах вражеского командования, а также и об оценке врагом достоинств и недостатков нашего вооружения, нашей тактики, боеспособности отдельных наших частей.

Из показаний пленных, трофейных писем и дневников мы убедились, что моральное состояние большинства немецких солдат и унтер-офицеров в то время оставалось еще весьма высоким. Так, солдат 276-го пехотного полка 94-й пехотной дивизии Ганс Парман, взятый в это время в плен, показал, что моральное состояние части неплохое, усталости у солдат не чувствуется, пораженческих настроений среди солдат и офицеров нет; напротив, имеется уверенность в победе Германии, надежда на то, что текущий год не принесет таких разочарований, как прошлый (имеется в виду зимнее наступление Советской Армии 1941/42 г. – А. Е.).

Из показаний обер-ефрейтора 71-го пехотного полка 29-й механизированной дивизии Шнейдера, взятого в плен в одном из ночных поисков в середине августа, выяснилось, что личный состав его части неоднороден: солдаты старших возрастов считают, что войну нужно закончить поскорее, при этом неважно, с каким исходом, так как они устали и стремятся поскорее вернуться к [96] семьям; солдаты молодых возрастов настроены довольно бодро и желают воевать до победного конца.

Взятый в плен в то же время унтер-офицер 129-го танкового дивизиона 29-й механизированной дивизии Вилли Цейдлер заявил, что боевое настроение немецких солдат поддерживается строжайшей дисциплиной и системой жестоких наказаний за каждый проступок, а также шпионажем эсэсовцев. Несколько иное положение в этом отношении занимают молодые немецкие солдаты, которые, находясь под влиянием нацистской пропаганды, еще продолжали верить в победу фюрера. Об этом свидетельствовал ряд показаний пленных. Так, солдат 2-й танковой истребительной роты 94-й пехотной дивизии Йохим Бройлих на допросе заявил:

«Я думаю, что Германия выиграет войну потому, что мы уже у русских очень много захватили, резервы наши неисчислимы, питание у нас замечательное, зимнее обмундирование будет. Я в мае слышал по радио речь Гитлера. Он сказал, что вообще в конце этого года с русскими будет покончено. Тогда же он сказал, что германская армия в скором времени получит такое новое вооружение, которое будет способно разбить любой русский город всего несколькими выстрелами. Верно, этих пушек еще нет, но, как говорили офицеры, на днях они должны прибыть вместе с новыми дивизиями из Германии и Франции. Как только прибудут эти дивизии, начнется последнее большое наступление. Сталинград будет взят, потом падут Москва и Ленинград, и война с Россией будет закончена».

Такая же точка зрения, однако с обоснованиями «идейного» характера, изложена в письмах и дневнике лейтенанта 6-й роты 578-го пехотного полка 305-й пехотной дивизии Г. Хэннэса – представителя «мыслящей» по-гитлеровски прослойки германского офицерства. Он записал: «…у нас война. Оставим вопрос, почему и зачем она началась. Война начата, и сейчас каждый, сражающийся на Востоке, знает, что мы должны ее вести. Вопрос стоит так: быть или не быть немецкому народу. Поэтому каждый солдат готов принести жертву. Война требует жертв… Становится все яснее, что немецкий солдат на Востоке поставлен в такие условия, при которых уже нет больше правил для ведения войны. Об этой жестокой необходимости солдат хорошо знает. Нет [97] никакой грани между жизнью и смертью. Это еще более важно знать в тылу. Войска должны быть подготовлены в военном отношении, сильными физически, но во многом война зависит от духовного состояния. В сегодняшнем запутанном мире очень много зависит от того, насколько знают, за что борются».

Однако за этими высокопарными фразами о «высших идейных» мотивах войны, вызванной якобы необходимостью борьбы за само существование немецкой нации, кроются весьма прозаические цели. Они уже практически осуществлялись немецкими оккупантами: разбой, грабеж, вывоз в Германию советского народного достояния, устройство немецких помещичьих поселений, вывоз в Германию русских граждан и т. д. Для иллюстрации этого положения достаточно привести очень короткую, но выразительную выдержку из письма сестры к солдату Фрицу Биллингу (полевая почта 39006) от 28 июля 1942 года: «…сражайся хорошо, мой маленький Фриц, и ты получишь землю и русских рабов. Твоя любящая сестра».

Характерны также показания солдата штабной роты 15-го пехотного полка 29-й механизированной дивизии Роберта Дауна:

«Немецким солдатам говорят, что война между СССР и Германией является не просто борьбой за территории, а войной между мировоззрениями. Многие из солдат еще не возлагают вины за лишения, которые они испытывают на войне, на Гитлера и его режим. Немало таких, которые считают, что гитлеровский режим является наиболее подходящим для Германии. Они говорят, что за время пребывания у власти Гитлер создал сильную, единую империю, способную противостоять любому нападению извне. Они считают также, что поражение гитлеризма и уничтожение его равнозначно уничтожению самой Германии. Если будет свергнут Гитлер, Германия будет разделена на ряд мелких государств и прекратит свое существование в качестве самостоятельного государства. Она попадет в полное подчинение Англии. Боязнь этого является, между прочим, одной из причин, способствующих упорной борьбе многих немецких солдат, особенно молодежи».

Несколько по-иному были настроены представители других национальностей, входивших в состав гитлеровской [98] армии. Так, австрийцы вследствие пренебрежительного отношения к ним со стороны немецких солдат и особенно офицеров выражали глухое недовольство гитлеровским режимом.

Низким было моральное состояние румынских войск. Солдаты-румыны в своем большинстве понимали, что вынуждены рисковать жизнью за чуждые им интересы. Вот отрывок из письма солдата Албу-Сика своим родным (г. Бухарест, ул. Прест, № 12).

«Сообщаю, что жив, но живу в нищете. Недавно были сильно атакованы и опять потеряли много солдат и офицеров. Не знаю, когда все это кончится! Мне это так надоело, что я уже не в силах терпеть мучений. Из всех солдат, обслуживающих орудие, осталось в живых только нас двое. Бог спас и меня. Сейчас мы находимся под Сталинградом, где русские дерутся до последнего. Так что живу очень плохо во всех отношениях; если и дальше так будет продолжаться, то я просто сойду с ума. Что думают делать с нами, не знаю. Наверно, хотят всех нас погубить…

От Донца до этих мест, где находимся сейчас, прошли весь путь в 700 километров пешком. Обе ноги в волдырях. Не знаю, придет ли тот день, когда нас сменят с позиций.

Я вас просил что-нибудь сделать, чтобы я приехал домой, но вы пишите, что ничего нельзя сделать. Наши солдаты получают отпуска по протекциям из страны. Вам особенно легко это сделать сейчас, когда наш генерал Чалык поехал в Бухарест. Это можно сделать по рекомендации Попеску (он знаком с генералом). Очень прошу вас пойти туда, куда только возможно, и сделать так, чтобы вырвать меня отсюда как можно поскорее, так как эти собаки хотят уничтожить нас всех. Уже погибло больше половины из полка. Нас совсем не жалеют.