Текст книги "Злые стволы"
Автор книги: Андрей Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 22
– Все, – сказала жена отставного полковника, а нынче уже совершенно опустившегося бытового алкоголика Зубанова Г.С. – Всякому терпению приходит конец. Моему пришел сегодня. Я развожусь!
– С кем?
– С тобой. Алкаш!
– Я не алкаш! Я под забором не валяюсь.
– Будешь валяться! Потому я и развожусь сейчас. Пока до забора дело не дошло.
– Ну и хрен с тобой! – сказал Зубанов Г. С. – Но только – что это ты сейчас надумала? А не раньше, когда ты как сыр в масле… Раньше ты отчего не хотела разводиться? Денег было жалко? И автомобиля персонального? А сейчас, когда я никем стал, тебе свободу подавай! Чтобы по кобелям бегать? Стерва ты! Причем меркантильная!
– Ну при чем здесь деньги! При чем автомобиль! Ты же другим стал. Ты же горьким пьяницей стал! Неужели тебе самому не противно?
– Противно иметь женой такую подколодную змеюку, как ты! С жалом вместо языка! Я, может, и сам хотел на развод. Давно. Да тебя, дуру, жалел!
– Ты?! Меня?!
– Тебя! Кому ты такая будешь нужна! Антикварная вешалка.
– Я? Вешалка?!
– Ну не крючок же!
– Ох, какой же ты гад стал!
– Я гад? А ты тогда жена гада! Значит, гадина! В общем, тварь ползучая. С ядовитыми зубами.
– Завтра же заявление! Сегодня же! Сейчас же!
– Ну и не очень-то напугала! – сказал Зубанов и пошел в ближайшую пивную заливать горе.
– Главное, пока я был в силе, она ни-ни. Козой вокруг ходила. А как я, а как меня… она сразу рожу кривить. Плохой я сразу стал. А раньше хороший. А чем я изменился? Что, у меня рожу перекосило?
– Бабы сволочи! – отвечал сидящий рядом оппонент. – И проститутки.
– Моя нет. Моя сволочь! Но не проститутка.
– Проститутка! – убежденно говорил собу… собеседник. – Они все проститутки. С пеленок. И в пеленках проститутки!
– Ты считаешь?
– Знаю!
– А я тогда кто? Я тогда, получается, сутенер?
– Ты дурак.
– Почему?
– Потому что женился. На проститутке!
– Ты так считаешь?
– Знаю!
– Откуда?..
Вечером Зубанов приползал домой и долго тарабанил в закрытую дверь.
– Открой, стерва! Открой, проститутка! Я здесь живу! Я здесь прописан…
Из соседних дверей выглядывали соседи.
– Ну, чего надо? – спрашивал Зубанов. – Не видите, я домой пришел. К стерве. А она не открывает…
Соседи качали головами и захлопывали двери.
– Открывай давай! А то дверь выломаю…
Но жена дверь не открывала, и Зубанов, утомившись, затихал. И засыпал на пороге.
– Совсем опустился. А каким приятным мужчиной был, – вздыхали идущие на работу жильцы. – Наверное, так всегда бывает: кто долго держится, потом очень быстро наверстывает…
Утром жена открывала дверь.
– Проспался?
– Я тебе развод не дам. Вот тебе развод, – говорил трясущийся от холода и похмелья Зубанов и тыкал снизу вверх в нос жене грязную фигушку.
– Дашь. Куда ты денешься?..
– Не дам! Если ты мне ящик не поставишь! Жена одевалась и собиралась уходить.
– Ну, или за пол-ящика, – уступал половину страдающий от похмельного синдрома муж. Жена выходила на лестничную площадку.
– Ну дай на бутылку. Ну чего тебе стоит, – кричал вслед Зубанов. – Стерва старая!
Дверь захлопывалась.
Пора было что-то предпринимать.
Зубанов шел в ванную и совал голову под ледяную струю. А потом шел в спальню и перетряхивал женину тумбочку. Находил шкатулку с украшениями, вываливал их на постель и выбирал самые ее любимые сережки. На бутылку и скандал хватит, прикидывал он. И шел на улицу толкать домашнюю ценность.
– Ну, на бутылку всего. Это же чистое серебро. С пробой. Оно же вдесятеро стоит! Ну, точно тебе говорю. Сам супруге на именины покупал. Ну, возьми, мужик. Для своей возьми. Потом, когда прижмет, тоже продашь…
С противоположного тротуара за действиями объекта наблюдал лениво читающий газету молодой человек.
«С… по… на пересечении улиц… объект продавал какие-то домашние вещи, по всей видимости, украшения, с целью приобретения ликеро-водочных изделий…»
Зубанов еще немножко приставал к прохожим и направлялся прямо к молодому человеку. Который единственный не пытался от него убежать.
– Вот вы, я вижу, очень умный молодой человек, – вежливо говорил он. – Потому что уже полчаса читаете газету. И значит, вы сможете по достоинству оценить эту вещицу. Ведь это серебро? Ну возьмите, взгляните. Серебро?
Растерявшийся молодой человек брал в руки сережки и рассматривал, стараясь отвернуть лицо от дышащего перегаром собеседника.
– Ну что, серебро? Серебро?
– Серебро, – соглашался молодой человек.
– И я говорю, серебро. Ну так и возьми его своей бабе.
– У меня нет бабы.
– Были бы сережки, баба появится. Они страсть как всякие висюльки любят. Моя аж тряслась, когда я ей их подарил. Возьми, парень. Не пожалеешь.
– Да у меня и денег нет.
– А я много не попрошу. Сколько у тебя? Где они? Давай посмотрим.
И опустившийся алкоголик начинал похлопывать любителя чтения на свежем воздухе по карманам.
– Здесь или здесь? Не жмись. Я же вижу, что сережки тебе понравились.
– Ну хорошо, хорошо, – соглашался молодой человек, которому запрещено было вступать в прямой контакт с объектом Наблюдения. – Я дам деньги.
– Ну так давай! Я сразу понял, что ты знаток! И баб любишь.
Наблюдатель выворачивал карманы и отдавал всю мелочь, что у него была при себе. И срывался с места действия, забыв даже взять приобретенные сережки.
– Нормальный мужик! – говорил Зубанов, пересчитывая трясущимися руками мелочь. – В самый раз! – И бежал в ближайший киоск.
Вечером жена поднимала страшный крик.
– Допился! Из дома вещи воруешь!
– Я ничего не воровал. Это мои вещи. Это я их тебе дарил! За свои деньги.
– Но дарил-то мне!
– Пока ты была моя жена – тебе. А когда ты стала чужая сволочь, зачем мне тебе делать подарки? – справедливо возражал бывший муж. – Я ничего твоего грамма не возьму! Я человек чести.
– Гад ты, гад, – уже не кричала, уже навзрыд плакала жена.
Баба – что с нее возьмешь?
– Да ладно тебе, – говорил алкоголик Зубанов и лез к ней целоваться. – Стерпится – слюбится!
– Не прикасайся ко мне! Уйди! Или я за себя не ручаюсь, – орала жена и лихорадочно собирала вещи.
Вечером приходил сын.
– Ты что, батя, делаешь?
– А что?
– Мать извел. Пришла в слезах. Сказала, что домой не вернется.
– Да ладно тебе. Не так все плохо. Попсихует и придет.
– Не вернется. Она заявление подала. И тебя просила. Тоже.
– Заявление? Ладно, я напишу. У тебя бумага есть?
Сын доставал бумагу. И ручку.
– Слушай, а денег нет? Немного. Я тебе в пенсию отдам.
Сын болезненно морщился и давал деньги.
– Ну вот и отлично. Отлично. Я как пенсию получу, сразу к тебе. До копейки. Веришь? До последней. Ну ты же меня знаешь.
Сын молча кивал.
– Ну вот, видишь! Что писать-то? Ты продиктуй. А то у меня что-то голова болит. Простыл, наверное. А матери скажи, я на нее зла не держу. Пусть приходит когда хочет…
Сын диктовал заявление и уходил. Отец шел в киоск, покупал три бутылки водки и напивался вдрызг. На этот раз до полного бесчувствия.
– Мне кажется, наблюдение пора снимать, – говорил начальник группы наружного наблюдения. – Объект пьяница. Горький пьяница. Вчера блевал в автобусе. Он не способен ни на какие сознательные действия. Он украшения жены на улице продает. И тут же бежит в киоск.
– А если он блефует? – сомневался генерал Федоров.
– Так блефовать нельзя. Так можно только спиваться. По-настоящему. У меня два наблюдателя из ближнего окружения на больничный пошли с перепоя. Печень восстанавливать. А они антияд принимали. Он настоящую водку глушит. Мы проверяли. И по-настоящему после этого лыка не вяжет.
– Все равно наблюдение надо продолжать, – настаивал генерал.
– Зачем? За последние недели не было зарегистрировано никаких контактов.
– Вот поэтому и продолжать. Что не было! Продолжать!
– Лично я бы…
– Лично – ты можешь дома. В постели с женой. А здесь выполняй приказ! – психанул генерал. – Усильте наблюдение. И докладывайте мне о каждом его шаге.
– О каждом?
– О каждом! По минутам. Куда ходил, на кого смотрел. Сколько пил. Сколько блевал. И в какую сторону блевал. Ясно?
– Так точно.
– Идите!
Генерал психовал, потому что построенная им логическая схема разваливалась. На глазах. Главная фигура, на которую он поставил, перестала вмещаться в отведенные ей рамки Он не верил в бытовое разложение Зубанова чисто интуитивно. Исходя из общего психологического портрета своего вероятного противника. Но против психологии были факты. Которые вступали в противоречие с интуицией. И которые никак не могли оправдать затрачиваемых на не утвержденную вышестоящим начальством слежку средств.
Ни в какие контакты объект не вступал. Никаких переговоров не вел Никому не писал. Телефонной трубки не снимал. Только пил и морально опускался. Все ниже и ниже…
А если вдруг вся эта комбинация ошибка? Ошибка генерала Федорова? Если Зубанов действительно спивается, потеряв вкус к жизни? Сломавшись на ЧП и несправедливой отставке? Если видимая картина соответствует реалиям и не имеет второго дна?
А?
Если отойти от стереотипов?
Вдруг он подстава? Стрелочник? Вдруг на него специально это ЧП списали, чтобы прикрыть теневую фигуру? Более важную для дела фигуру. Может, дело крутится помимо него?
Или того хуже, меня, дурака, специально к нему подвели, в него уперли и тем голову задурили. Может, на это ставка и была? На то, что очень голодный карась клюнет на очень жирного червяка? А он возьми и клюнь!
Может, так?
Как же разрешить этот затянувшийся кроссворд? Причем так, чтобы все слова-загадки сошлись. Потому что кроссворд, где слова не сходятся, очень опасный кроссворд. Для того, кто не смог его решить.
Что же делать?
– Вот что, – говорил Федоров своему заму. – Подошли к жене Зубанова человечка. Ну, что-нибудь вроде обаятельной жилетки для промакивания слез. Пусть поговорит с ней. Прощупает ее на предмет правдивости. По-настоящему ее муженек спивается или это так, с обоюдного согласия игра? Может, она больше знает, чем показывает. Может, ее муженек, прежде чем ее так бессовестно мучить, предупредил. Или намекнул о чем-нибудь. Может, дрогнул полковник. Выдави из нее все, как из тюбика зубную пасту. Мне очень важно это знать.
– А сам Зубанов?
– А сам Зубанов мне – что та зубная боль. В общем, если эта волынка продлится еще месяц… И не даст результата… То, боюсь, мне придется пить вместе с ним. На одной скамейке. Как двум с одинаковой биографией отставникам.
Если я не выиграю с Зубановым. Если я не выиграю с братом Иванова. Если я не выиграю хоть где-то, то, значит, я… проиграю. По всем статьям.
Глава 23
Брат прапорщика Иванова ждать себя не заставил. Еще бы, кто откажется от необременительной, за казенный счет поездки в столицу нашей Родины. Причем не к своему морскому, от которого можно ждать любого подвоха, начальству, а к какому-то совсем неизвестному сухопутному генералу. Сухопутчиков Иванов не опасался. Перед «зелеными» генералами капитан был чист как капля росы. В крайнем случае им, не знающим морской специфики, он мог навешать такой «лапши по-флотски» на уши, что сам черт, где правда, а где кривда, не разберет.
В аэропорту капитана встречал брат. На черной «Волге».
– Ого! – удивился капитан второго ранга, оглядывая машину и брата. – Встреча по высшему разряду. А я, грешным делом, думал, ты нам там пули отливал.
– Это еще не класс – так, разминка, – ответствовал прапорщик и тронул за плечо водителя. – Вначале покатай по городу, потом – в Контору, потом – на дачу.
– На какую дачу? – переспросил морской брат.
– На загородную. Там увидишь, – ответил сухопутный.
Всю дорогу прапорщик рассказывал о мелькающей за окнами Москве: о том, где он живал, где бывал, с кем бутылочку распивал. Выходило очень значительно, а главное – привязано к конкретным городским пейзажам. Такие рассказы оспаривать было трудно. Морской брат заметно притих и даже как-то приуменьшился ростом.
На что и рассчитывал генерал, отряжая в распоряжение прапорщика служебную «Волгу».
– Куда еще? – спрашивал водитель.
– Давай Останкино и ВДНХ. «Волга» выкатывалась в правый ряд и набирала скорость.
– А не боитесь? – спрашивал моряк.
– Чего?
– Дырки в правах, – показывал капитан на зашкаливавший спидометр.
– Нет. Мы движемся в режиме «зеленый свет». Нас ГАИ останавливать права не имеет.
– А как они узнают, что это именно вы?
– По номерам, – ответил довольный заданным вопросом и собой прапорщик. – У них специальные списки есть. Мы проходим по второй категории.
Периферийный брат только головой качал. Его, несмотря на непоследнюю должность на флоте, ГАИ не жаловало. Может, и вправду его родственник достиг чего-то в этой жизни.
К назначенным четырнадцати ноль-ноль подкатили к Конторе. К главному корпусу. Здесь генерал обычно не работал, но кабинет для пускания пыли в глаза имел.
– Так вот он какой, наш герой-подводник! – сказал генерал, выходя из-за стола.
Он был в штатском. Но очень дорогом штатском. Таком, что смотрелось ничуть не слабее генеральского мундира.
Прапорщик толкнул брата в спину.
– Капитан второго ранга Иванов по вашему приказанию…
– Брось горланить, капитан. Какой приказ? Никакого приказа не было. Была просьба, чтобы ты приехал. В гости. Точно, прапорщик?
– Так точно! Просьба!
– Ну вот видишь, мне твой брат тут такого про тебя порассказывал, что я решил с тобой познакомиться поближе. Ты как, не против, капитан?
– Никак нет.
– А раз нет – расслабься и перестань орать и есть меня глазами. Я не девка в мини-юбке, чтобы от меня взгляда не отрывать. Садись лучше и рассказывай, как там у вас дела на орденоносном Тихоокеанском?
– Нормально, – пожал плечами капитан, незаметно оглядываясь по сторонам.
– А жизнь? Вообще.
– Нормально!
– Понятно, – вздохнул генерал. – Вот что, прапорщик, бери брата и вези его, как говорится, в неофициальную обстановку. На дачу, в баню. Попарьтесь там, пообщайтесь, расслабьтесь, а я вечерком подъеду. Вместе и поужинаем. Понял?
– Так точно!
– Да не «так точно», а «хорошо». Ну или хотя бы – «ладно».
– Так точно! Ладно!
– Идите.
Братья развернулись кругом и зашагали по ковру к выходу.
Обстановка кабинета возымела нужное действие. А иначе зачем содержать кабинеты?
– Ну как? – спросил прапорщик брата в коридоре.
– На глаза давит. И на уши. Как при погружении на запредельную глубину.
Глава 24
Строительство подземного схрона было завершено в условленный срок. Прапорщик Анисимов не был профессиональным строителем и не привык тянуть время сдачи объекта, оправдываясь объективными обстоятельствами – отсутствием стройматериалов, нехваткой автотранспорта, погодой, выданной накануне зарплатой.
Прапорщик Анисимов по специальности и призванию был военным. Военным разведчиком и диверсантом. И сроки, обозначенные часами и минутами, понимал буквально. Ноль-ноль – это было ноль-ноль, а не, к примеру, ноль один. И уж тем более не ноль два. В их деле опаздывать было не принято. Потому что от выполнения работы в срок или выхода в конкретную топографическую точку в конкретное время нередко зависела жизнь.
Если прапорщику Анисимову была поставлена задача оборудовать подземное хранилище к… он должен был успеть оборудовать его именно к этому времени. Минута в минуту. Хоть застрелись.
В эту условленную минуту самодеятельный метростроевец вынул из земли последний квадратный дециметр грунта и вбил последний закрепляющий колышек. Объект был сдан в срок.
Длинная галерея, начинавшаяся в погребе, заканчивалась обширной комнатой с обшитыми деревом стенами и засыпанным мелкими камнями полом. Вход в галерею был надежно закрыт и замаскирован. Второй выход из комнаты вел в заброшенный колодец, из которого, при необходимости и некоторой ловкости, можно было выбраться на поверхность земли.
Впервые за многие недели прапорщик позволил себе уснуть в будний день. И спать всю ночь.
Работа была закончена. Не досрочно. И не с опозданием. А тогда, когда нужно.
– Работа завершена, – доложили местному начальнику ГРУ.
– Вы уверены?
– Сегодня он не выносил из дома мешки. Сегодня он спал.
– Может, он заболел?
– Нет, он здоров.
– Сколько, по-вашему, он вытащил на поверхность грунта? В общей сложности?
– Не меньше двадцати пяти кубов.
Начальник ГРУ прикинул примерные размеры подземного помещения. Помещение выходило немаленьким.
– Продолжайте наблюдение. Если в течение трех дней он не продолжит работу, наблюдение можно будет снять.
Глава 25
Через неделю геологи-артельщики завершили основные работы. В окрестностях лагеря были установлены натяжные, срабатывающие на разрыв нити и акустические датчики. По дальнему периметру лагеря смонтирована индуктивная сигнализация, настроенная на приближение живого объекта весом свыше двадцати килограммов. На особо опасных направлениях поставлены хорошо замаскированные телекамеры.
Открытые, удобные для наступления подходы завалены искусственными буреломами. Путь возможного отхода – через обширное гиблое болото – оборудован скрытой от глаз гатью. Теперь довольно было извлечь из-под гнилого пня небольшую лебедку и смотать на нее двадцать метров троса, чтобы со дна болота поднялась металлическая ячеистая сетка, по которой, как по волшебной дорожке, можно было перейти наиболее опасные участки. Уйдя же от погони – обрубить закрепленный на противоположной стороне несущий трос и утопить металлическую тропу на дне, отсекая преследователей. Такой прием не раз спасал диверсантов, обложенных со всех сторон превосходящими силами противника.
Умный человек всегда вначале думает об отступлении и лишь потом об атаке. Идти вперед без заранее обеспеченной страховки не героизм – безрассудство, граничащее с глупостью. Артельщики не были ни глупцами, ни героями. Они были профессионалами.
Когда охранная техника была установлена, временная схема охраны лагеря была демонтирована, вместе с архаичными, времен пиратов и партизан с незаконченным начальным образованием «вороньими гнездами». Примитивизм хорош в живописи, но не в диверсионно-разведывательном деле. Как бы ни был внимателен и опытен живой наблюдатель, специальной техники он не заменит. Электроника не ошибается, не курит, выдавая огнем свое местоположение, и не задремывает под утро. Единственный недостаток охранной сигнализации, что она в отличие от наблюдателя не умеет отличать человека от случайного зверя. Ей что солдат с гранатометом, что лось, кабан или медведь – все едино: движущийся объект массой свыше двадцати килограммов. Поэтому при использовании приборов скрытого слежения дежурному караулу приходится бегать гораздо больше, чем когда работают просто наблюдатели. Но это все же менее опасно, чем пропуск противника на свою территорию по причине ротозейства часового.
И лишь после того, как была обеспечена надежная охрана лагеря, артельщики занялись собственно бытом.
Глава 26
Генерал прибыл в баню к ночи, когда братья Ивановы отдохнули уже очень основательно. Возможно, даже чересчур. Генерал переоделся в потертый спортивный костюм и сел за стол.
– За что пили?
– За папаню, маманю, за орденоносный Тихоокеанский флот, – доложил прапорщик.
– За что будем пить?
– За вас, товарищ генерал.
– Тогда наливай.
Сухопутный генерал капитану-водолазу понравился. Пил наравне со всеми, погонами и должностью не кичился и вообще при ближайшем знакомстве оказался своим в доску парнем.
– Еще по одной?
– Еще.
– А вот, скажем, на глубину пятьдесят метров ты нырнуть можешь?
– Могу. Хоть даже в акваланге
– А глубже?
– Тогда в «тяжелом».
– В каком таком «тяжелом»?
– В том, который со шлангом и свинцовыми ботинками, – встрял, демонстрируя свою осведомленность, прапорщик. Мол, не зря на Дальний Восток ездил. – Я сам такой примерял. Тяжелый, зараза! Ноги не сдвинуть.
– Тогда еще по одной?
– Еще.
– А на сто метров можешь?
– Могу. Если применять инжекторно-регенеративное снаряжение, – воспроизвел капитан еще в молодости заученный параграф служебной инструкции.
– Что?
– Инженерно-дегенеративное, – повторил прапорщик, многозначительно задрав вверх палец.
– Причем до ста метров надо использовать воздушно-гелиевые дыхательные смеси, а если глубже – гелиево-кислородные.
– А глубже это сколько?
– А сколько надо?
– Например, двести!
– Двести – это много, это целый стакан! – услышал совершенно разомлевший прапорщик. – Я пас!
– И двести могу. Если из водолазного колокола.
– А двести пятьдесят?
– Нет. Потому что техника безопасности. Потому что запрещено.
– Я же не про то, запрещено или нет. Я про то, можешь ли ты. Способен ли.
– Я? Могу! Запросто. Я тебе по секрету скажу, только ты никому, что однажды… Утром протрезвевших братьев привели в уже знакомый им кабинет. За столом сидел генерал. Совсем не такой, что был в бане.
– Проходите, садитесь, – сухо предложил он. Братья, переглядываясь и силясь вспомнить, о чем таком они говорили вчера, уселись на краешек стульев.
– Долго задерживать я вас не хочу. Поэтому сразу скажу, что от вас требуется. Братья напряглись.
– Не много. Мне требуется собрать кое-какие оброненные на глубине двести пятьдесят – двести семьдесят метров вещички. Что вы на это скажете?
– Это невозможно! – ответил капитан второго ранга.
– Почему?
– Данные глубины превышают возможности используемого у нас водолазного снаряжения.
– Вчера вы говорили другое. Вчера вы рассказывали, что однажды…
– Это было нарушением существующих инструкций.
– Меня не интересуют инструкции. Меня интересует дело. Или вам бюрократические параграфы страшнее глубины?
Капитан потупил глаза.
– Так было то, о чем вы рассказывали, или вы хвастали?
– Было, – ответил моряк.
– Значит, погружение на данные глубины возможно?
– Возможно.
– Тогда я прошу вас помочь мне в деле, от которого зависит очень и очень многое.
– Я не могу решать подобные вопросы без согласования со своим непосредственным начальством.
– С начальством уже все согласовано. Они не против. Под вашу ответственность. Но я так понимаю, что если что-то случится, то нести эту ответственность уже будет некому. Так что вы ничем не рискуете. Кроме жизни.
– У меня нет соответствующего снаряжения.
– Снаряжение уже в пути.
– Что будет, если я откажусь?
– Я проведу служебное расследование по известным мне фактам нарушения техники безопасности. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Извини, капитан, но у меня нет другого выхода. Мне нужно то, что нужно. В случае удачи я гарантирую вам присвоение внеочередного звания, премию в размере годового оклада и свою признательность.
Капитан сцепил руки, положенные на стол, в кулаки. Прапорщик ошарашено вертел головой, поглядывая то на брата, то на генерала.
– Когда я должен приступить к работе?
– Сейчас.
– Где будет производиться погружение?
– На Крайнем Севере. Точное местоположение объекта работ вам знать необязательно. Вас доставят куда надо и обеспечат всем необходимым.
– Что я должен искать?
– Об этом вы узнаете на месте. Еще вопросы есть?
– Никак нет! Разрешите идти?
– Идите. И вот что еще. Я хочу надеяться, что, остыв, вы правильно расцените мой, внешне не самый благовидный, поступок. Речь идет не о моих капризах и даже не о моей карьере. Речь идет о безопасности государства. Которому служу я. И которому служите вы. Такая цель способна оправдать любые средства.
