Текст книги "Злые стволы"
Автор книги: Андрей Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 34
Прапорщик Анисимов томился ожиданием. Как сосватанная, но все еще не отведенная под венец невеста. Схрон был выкопан, груз в него опущен, письма по контактным адресам отправлены. Не им отправлены. Мальчиком-пастушком. Ему самому куда-либо что-либо отправлять и с кем-либо контактировать, кроме как по сельскохозяйственным делам, было заказано.
Груз на месте. Оповещение прошло. А в ответ – ни слуху ни духу. Что дальше? Дальше-то что?
Прапорщику совершенно не улыбалось продолжать заниматься сельским хозяйством, вспахивая, удобряя и обрабатывая свои бескрайние фермерские поля еще целый сезон. Да еще изображать при этом большого любителя возиться с землей. Да он на эту землю после многонедельных шахтных выработок без содрогания смотреть не мог! Вот где ему эта землица встала!
Что же начальство тянет? Чего ждет? Схрон готов. Груз на месте… Когда же они объявятся? Когда выдадут дальнейшие указания?..
– Сам отправил? – кричал в телефонную трубку генерал Федоров.
– Нет, не сам. Пацана послал местного.
– А текст, текст какой? Ты текст читал?
– Читал. «Продаю новый плуг».
– Какой такой плуг?
– Обыкновенный. Для вспашки. – А адрес? Адрес какой?
– Адресов несколько. Газет. Колонки объявлений. Я вам подробный рапорт послал.
– Больше ничего в письмах не было?
– Было. Квитанции об оплате. За срочные объявления.
– Ладно, понял. Я тут с этими письмами разберусь. А ты пока усиль наблюдение. Нагони побольше народу. Не жадься. И если сможешь, подготовь операцию по проверке его подвалов. Ну, чтобы пощупать, что у него там в ящиках. Только чтобы осторожно пощупать. На цыпочках! Осилишь?
– Отчего не осилить? Дело нехитрое. Вызовем его куда-нибудь повесткой и прошмонаем его подземные хоромы. Посмотрим, что он там хранит. Может, злато-серебро.
– Может, и злато. А может, и те самые плуги. Только аккуратней смотри. Не суетись. Не вздумай поперек батьки в пекло соваться. Продумай все. Людей подбери. Осмотровую технику подготовь. Проверь. На семь раз проверь, чтобы она в последний момент не отказала. Легенду сочини такую, чтобы ему ничего в голову не взбрело. Задачу понял?
– Понял – подготовить легенду, технику. И обложить его со всех сторон. Как медведя в берлоге.
– Когда действовать думаешь?
– Да хоть завтра.
– Завтра рано. Тут спешка ни к чему. Давай дня через три. Я к тебе человечка пришлю, он тебе поможет.
– Вы что, мне не доверяете?
– Доверяем. Но координируем. Ты не кипятись. Он калач тертый-перетертый. С двадцатилетним стажем работы. Такого на мякине не проведешь.
– Дак и мы тоже не лыком шиты…
– Дак и вы тоже… Все мы одним предметом, на один манер шиты. Только вы у себя уж лет пять пороха не нюхали. А он всю жизнь на боевых. У него собачий нюх на опасность выработался.
– Если бы собачий, он давно нашу слежку учуял бы. А он – что крот слепой.
– Ну ладно. Готовь операцию и жди моего человечка. Лады?
– Лады.
Глава 35
– Что, вы говорите, он взял?
– Газеты. В девять часов утра объект купил газеты в киоске на углу улиц…
– Какие газеты?
– Обыкновенные…
– Я спрашиваю, какие газеты?!
– Эту информацию агент не уточнял. Агент не придал ей значения.
– Я же просил вас сообщать мне все мелочи! Все! Вплоть до его случайно брошенных на прохожих взглядов. Почему вы не выполнили мой приказ? Почему?
Распекаемый подчиненный молчал, уперев взор в собственные ботинки.
– Что он делал дальше? Что он делал с этими газетами?
– Ничего. Полистал, а потом сложил в них закуску.
– Какую закуску?
– Кильку. Развесную соленую кильку и хлеб.
– И что дальше? Дальше что?
– Дальше он эту кильку съел. Выпив бутылку водки. В сквере недалеко от магазина, где эту кильку и водку купил.
– А газеты? Куда он дел газеты?
– Газеты расстелил на скамейке. А потом… потом, наверное, выбросил. Потому что они наверняка промокли. Или употребил по назначению.
– По какому назначению?
– По тому… Он потом отходил. В кусты.
– А почему в кусты, а не…
– Он был пьян. Он давно ходит в кусты. Они ближе.
– Тогда так. Немедленно отправляйтесь на то место, где он пил и закусывал. Обшарьте всю прилегающую местность, и эти… кусты, переверните все ближайшие урны и принесите мне все газеты и все обрывки газет, на которых найдете масляные или иные пищевые пятна, от которых пахнет рыбой и которые имеют сегодняшнее число. Затем найдите тот самый киоск и под любым благовидным предлогом узнайте, какие газеты покупал сегодня объект. Задача ясна?
– Так точно!
– Выполняйте.
Через полчаса в известном месте на уборку улиц вышла ударная бригада дворников-добровольцев. Все как один – под два метра ростом, в одинаковых синих комбинезонах, с одинаково доброжелательными лицами, с абсолютно новыми метелками и совками. Выстроившись фронтом, бригада дворников прошла вдоль замусоренного сквера, выметая все, что встречалось на ее пути. В отличие от обычных дворников они не оставляли прохолыздин, не сметали сор в укромные места, а, напротив, забирались своими метелками в любой, самый труднодоступный угол. Собирая все бумажки в свои сверкающие свежей краской совки. Никогда еще этот сквер не знал такой качественной уборки.
– И где, интересно знать, жэк набрал таких молодцов? – удивлялись прохожие. – А говорят, у нас в дворники идут одни отбросы общества. Вы посмотрите на эти отбросы!
Бригада дворников прошла сквер в одном направлении. А потом еще раз в обратном.
– Вы будете убирать у нас каждый день? – интересовались жильцы соседних домов.
– Нет, только сегодня. Сегодня у нас субботник по уборке городских территорий. Нам достался ваш сквер.
– Но ведь сегодня среда, а не суббота!
– Мы решили справиться пораньше, – вежливо отвечал бригадир дворников.
– Ах, как жаль. Как жаль. У вас так хорошо все это получается!
– Нам тоже жаль…
В это же время в киоск, стоящий на пересечении улиц… прибыла внеочередная ревизия. Ревизоры затребовали всю наличную документацию и самым тщательным образом сверили наименование и количество газет и журналов, оставшихся со вчерашнего дня, поступивших сегодня утром и реализованных на час ревизии. Ревизоры были очень доброжелательны и разговорчивы. Они спрашивали, какая литература пользуется наибольшей популярностью. Кто что покупает и покупал сегодня. Какие газеты берут чаще всего, особенно если не по одной.
Ревизоры остались довольны работой киоска и убыли, не сделав ни одного замечания.
– Ну, что? – спросил генерал Федоров.
– Вот все, что удалось отыскать, – доложил проштрафившийся начальник группы наружного наблюдения. И развернул альбом, в котором на отдельных листах, проложенные прозрачной папиросной бумагой, возлежали разноцветные, вонявшие рыбой и прочими первичными и вторичными пищевыми отходами, обрывки газет.
– Мы сверили текст на обрывках с текстом всех сегодняшних газет и установили их названия и местоположение на листах. Абрис обрывков в листах показан на отдельных страницах. В этот альбом вошли обрывки только вчерашних вечерних и сегодняшних утренних газет. Все остальные обрывки сведены в еще три альбома.
– Почему только сегодняшние и вчерашние?
– Согласно показаниям киоскера, сегодня утром раскупался только утренний завоз и несколько вчерашних газет. Другие спросом не пользовались.
– Отдайте альбом на экспертизу. Пусть они исследуют собранный вами материал. Задача – определить газеты, которые держал в руках исследуемый объект. Надеюсь, отпечатки его пальцев у вас есть?
– Да, мы располагаем несколькими бутылками и стаканами, на которых есть гарантированные его пальчики.
– Тогда все. Экспертизу провести в самом срочном порядке и представить результаты лично мне. Вы свободны!
К вечеру следующего дня генерал Федоров имел развернутое заключение экспертов. И список газет, которые вчера, в девять часов двадцать три минуты, в киоске, расположенном на пересечении улиц… приобрел исследуемый объект.
Генерал Федоров положил на стол список купленных газет. И рядом другой список. Адресов, куда прапорщик Анисимов разослал свою рекламу. И сами газеты, где эти объявления были опубликованы. В один день. По срочному, обеспечивающему выход объявления в желаемый клиентом срок, тарифу.
Первый список и второй список совпали. Отставной полковник Зубанов купил именно те газеты, в которых вышло объявление бывшего его сослуживца отставного прапорщика Анисимова! А то, что он потом в эти газеты заворачивал кильку и употреблял по иному назначению, ничего не меняло. Все остальное было лирикой! Главное, что он купил, завернул кильку и подтерся именно этими газетами! И никакими иными!
Круг замкнулся!
Федоров вызвал заместителя.
– Все. Финиш. С Зубановым будем кончать. Пора кончать. Давно пора кончать. Теперь я не пустой. Теперь он у меня повертится, как вошь на гребешке.
– Будем его забирать?
– Нет, забирать не будем. Убедительных оснований нет. Но пощупаем. Со всех сторон пощупаем. И начнем с той стороны, где здоровье. Проверим его, ну, хотя бы на предмет алкогольной интоксикации. Если он не блефует, если он действительно пьет так, как пьет, то у него в венах должна не кровь течь, а чистый спирт. И печень за ремешок вываливаться. Надо наконец получить реальные доказательства, алкаш он или… все тот же полковник.
– А если он…
– Теперь не страшно. Теперь у меня козыри на руках.
Глава 36
– Как это могло произойти? – спросил Папа.
– Точно неизвестно. Катер вынесло к берегу. Наших нашли в каюте. А рулевого позже – на берегу.
– Где был катер?
– Здесь. Километpax в трех вот от этой деревни.
– Трупы осматривали?
– Да.
– Убиты?
– Нет. Утонули.
– Как утонули?
– Утонули. Все четверо. По всей видимости, катер перевернулся на порогах. И они не смогли выплыть.
– А может, все-таки…
– Да нет. Ни одной царапинки!
– Как они могли не выплыть? Все четверо?
– Дело в том… Дело в Том…
– Ну, не тяни!
– Они были пьяны.
– Сильно?
– Сильно. Очень сильно.
– Откуда это известно?
– Экспертиза показала наличие в организме значительных доз алкоголя.
– Откуда? Кто их отправлял?
– Я…
– Ты грузил им спиртное?
– Нет. То есть да. Но только пиво. Два ящика.
– Ты эти ящики проверял?
– Нет.
– А откуда знаешь, что там было пиво?
– Борец сказал.
– И ты поверил?
– Но Борец сказал…
– Сволочь твой Борец. Хоть и покойник. Значит, так. Держать меня в курсе расследования. Мне Нужны все подробности. Что пили, где бутылки, не приставали ли по дороге к берегу, не покупали ли чего в деревнях. Добрались ли они до места или нет. Добрались?
– Неизвестно. Время смерти точно не установлено.
– А по горючке? Баки осматривали? Расход по километрам высчитывали?
– По горючке – не дошли.
– А по показаниям? Ну, вдруг кто-нибудь видел их на берегу. Или еще какой-нибудь катер видел. Или людей…
– Кто их там может увидеть? Там берега дикие. Тайга.
– Кто-нибудь! Лесники, охотники, дезертиры, энтузиасты-пионеры. Не может быть, чтобы никто не видел. Надо только искать.
– Да кто же будет…
– Следователи будут. На которых это дело повесят. Только их заинтересовать надо. В конечном результате. Дай им. Много дай. Пусть землю роют на три метра вглубь! Пусть хоть раз на доброе дело потрудятся. Не верю я в несчастный случай. Не верю, что Борец мог утопнуть, как какой-нибудь слепой котенок.
– Они из каюты выбраться не могли. Они ее закрыли на задвижку, а когда перевернулись…
– Заткнись. Узнай лучше, кто в тот день где был из… ну, ты сам знаешь, из кого. У них давно на Борца зуб имелся. Он им давно дорожку перебежал. Точно узнай. До минут и метров узнай. Кто, где, когда, с кем. И если, не дай им бог, кто-нибудь в это утро отсутствовал. Или на рыбалку выезжал… Понял?
– Понял. Узнаю. А что с артельщиками?
– С какими артельщиками?
– Ну, с теми, к кому мы их посылали? Снова кого-то снаряжать?
– Никого не снаряжать. Не до артельщиков теперь. Сейчас такая возня пойдет, что дай сил на ногах устоять! Ах, Борец, ах, сволочь! Угораздило же его…
Глава 37
Отставной полковник Зубанов добивал третью бутылку водки. Не один. А, как всегда, в очень приличной компании. Ему вообще очень везло на людей. Как ни новый знакомый, так очень приличный человек. Вернее всего и чаще всего два знакомых. Сразу два. Потому что так гораздо удобнее.
– Так ты, говоришь, кто?
– Парикмахер. Я.
– Ну? А я тоже… Ну, в общем, это не важно. А кореш твой?
– Этот?
– Этот!
– Тоже парикмахер. Он.
– Ну? Тоже? И ты? И он? А я этот… Ну, в общем, пенсионер.
– Тогда следующий тост за пенсионеров!
– И за парикмахеров! Выпили, закусили, налили.
– Так вы кто?
– Парик-ма-херы.
– Как это?!
– Стрижем мы. Цирюльники мы. Понял?
– А-а. А то мне послышалось… Что вы эти. Ну, не важно… Хорошая профессия.
– Предлагаю тост.
– За парикмахеров?
– За нас. За то, что мы вот так встретились и сидим. Тут. Хорошо.
Выпили, закусили, налили.
– А я тоже могу.
– Что?
– Ну, то же, что вы.
– Что – мы?
– Ну, что вы делаете…
– Пьем.
– Нет, когда не пьем. Стричь могу. Я свою собаку стриг, пока она не подохла. Она подохла…
– Собака не человек. Собаку дурак подстрижет. А человека нет.
– Что человек, что собака. Один хрен.
– Насчет хрена – согласен. А волос разный! У собаки волос крученей.
– А я говорю, один хрен. Если собаку можешь, то и человека, как нечего делать.
– Врешь!
– Не вру. Хошь, тебя остригу. На спор.
– Счас?
– Счас! На остатки водки. Парикмахер посмотрел на бутылку. Остатки были приличные.
– Че, боишься? Или ты не парикмахер? А так только, прикидываешься.
– Я парикмахер.
– А он?
– И он парикмахер!
– Тогда чего вы боитесь?
– Мы не боимся. Только инструмента нет.
– Есть! У меня лезвие есть.
– Лезвием нельзя. Лезвием волос не выровнять.
– Выровнять! На спор. На то, что в бутылке… Или вы не парикмахеры?
– На то, что в бутылке, – давай.
Один из парикмахеров наклонил голову. Зубанов заправил ему за воротник подобранную с земли газету.
– Тебе что?
– Что?
– Тебе «молодежную» или «полубокс»?
– На твое усмотрение.
– Я люблю «полубокс».
– Тогда «полубокс»!
Зубанов вытащил из кармана обломок лезвия, примерился и пластанул клиенту половину челки. Тот слегка вздрогнул.
– Это не «полубокс».
– А что?
– Это «бокс».
– Это «полубокс»! Не мешайте мастеру… Рядом, мимо скамеек, прошел патруль милиции. И вернулся.
– Что это вы тут делаете?
– Делаем? «Полубокс».
– Эй, мужики, у вас документы есть?
– Все нормально, командир. У нас все в порядке, – примирительно сказал Зубанов. – Мы отдыхаем. Я пенсионер. А они вон парикмахеры. Ему на голову голубь… Их тут много летает. А я убираю. Скажите ему.
– А их какое дело? – вдруг спросил второй парикмахер. – Че они выступают?
– Что?! – удивились милиционеры.
– А то! – совсем расхрабрился перепивший цирюльник. – Идите себе, и все.
– Пройдемте! – предложили милиционеры.
– Куда?
– Куда надо.
– А мне туда не надо.
– Да все нормально, командир, – еще раз попытался завершить дело миром Зубанов. – Ну, перепил лишку, молотит чего ни попадя. Протрезвеет – образумится. С кем не бывает…
– Никуда я не пойду! – еще громче сказал упрямый парикмахер. – Вот им, – и показал кукиш. Ну, в общем, все дело испортил.
– Бери их и веди в машину, – приказал старшина, командовавший нарядом.
– Хрен вам! Я на автобусе, – стал вырываться парикмахер.
Его прихватили сильнее.
– Отпусти! Больно! – заорал он и вдруг извернулся и изо всей силы ударил в лицо ближнему милиционеру. Тот отшатнулся и упал. Парикмахер на не очень твердых ногах побежал в кусты.
Его дружок, быстро смекнув что почем, воровато оглянулся, пнул второго милиционера в голень и, когда тот согнулся от боли, – в лицо. И побежал в те же кусты.
– Держите третьего! – скомандовал старшина и побежал вдогонку за беглецами. – Стой! Стой, говорю!
Зубанов только ошарашено вертел во все стороны головой. Такой прыти хоть от пьяных, но мирных на вид парикмахеров он не ожидал.
– Стоять! – приказал подымающийся с земли первый милиционер, вытаскивая из кармана наручники. Его напарник не вставал. Его напарник продолжал лежать на земле.
– А я-то здесь при чем? – удивился Зубанов.
– Я сказал – стоять! – повторил милиционер. – Стоять до выяснения, – и обшарил карманы задержанного.
Со стороны кустов появился старшина Один.
– Ушли, гады. Проходными дворами. Но, думаю, недалеко. Надо объявлять тревогу по району. Я их рожи хорошо запомнил.
«Влип, – понял Зубанов. – Теперь придется отбрехиваться за всех троих. Если их не поймают».
Второй милиционер наконец встал и выплюнул на землю с кровью четыре зуба.
– У, сволочи, что сделали! Зубанова болезненно ткнули под ребра концом дубинки и погнали к стоящей невдалеке машине
– Ну, все, мужик! Считай, доигрался, – угрюмо пообещал старшина.
Машина тронулась с места, поколесила по городу и остановилась возле отделения милиции. Но не того, где жил Зубанов. Похоже, милиционеры были залетные.
– Выходи! – скомандовал старшина. Зубанов вышел и шагнул на крыльцо. Помещение отделения ему рассмотреть не дали, потому что в тесном коридоре врезали несколько раз дубинками по почкам. Так, что потемнело в глазах. Видно, сильно он досадил милиционерам.
– Давай шагай!
Проштрафившегося задержанного провели в кабинет.
– Влип ты, мужик, – сказал милиционер в майорских погонах. – Оказание сопротивления при задержании, причинение телесных повреждений при исполнении, отягчающее алкогольное… Срок тебе светит, мужик.
– Это не я… – попытался возразить Зубанов.
– На моей практике еще никто не говорил, что это я. Все говорили – это он. Ладно, давай писать протокол.
Протокол писали долго и подробно.
– А может, все-таки ты? – участливо спрашивал майор. – Ты подумай. Чего тебя мучить дознаниями? Чистосердечное признание оно облегчает…
– Они же сами видели. Милиционеры.
– Видели, не видели. Ладно, давай подписывай.
Зубанов подписал. Теперь его должны были отправить в камеру.
– Стой, не туда, туда.
– А куда?
– На медицинское освидетельствование.
– А зачем меня освидетельствовать? Потерпевший не я, – выказал свои профессиональные познания Зубанов.
– А «в состоянии алкогольного опьянения» тоже не ты?
– В состоянии – я.
– Ну вот и топай.
Медицинский кабинет был расположен удобно. Здесь же, в отделении.
– Поднимите рукав рубахи, – велел врач.
– Зачем рукав?
– Затем, что тебя не спросили, – ответил за врача майор.
– Вообще-то обычно берут из пальца, – задумчиво сказал подследственный.
– Давай закатывай рукав! Ты у нас не один! Зубанов закатал рукав. В кабинет вошло еще несколько медсестер. Застелили белыми скатертями столы. Разложили шприцы и разнокалиберные баночки-скляночки.
– Вы мне что, полостную операцию делать собираетесь?
– Освидетельствование.
– Дак я и так могу свидетельствовать, что пьян. Без этих кровопускательных методов.
– Нас интересует степень вашего алкогольного опьянения.
– Пишите: степень – в стельку.
– Поработайте кулаком, – попросила медсестра.
– По кому конкретно поработать? – переспросил Зубанов.
– Просто поработайте. Посгибайте и поразгибайте пальчики.
Пациент посгибал и поразгибал. После чего ему три раза продырявили вену и выкачали чуть не пол-литра крови, разлив ее по различным мензуркам.
Не понравилось Зубанову это освидетельствование. Активно не понравилось.
– Это лир вурдалаков, а не освидетельствование, – ворчал он. – Кстати, после сдачи такого количества крови положен бесплатный обед и два дня отгула.
– Ложитесь, – потребовал врач. И долго и тщательно проминал у него область живота.
– Вы так, на ощупь, выявляете степень моего опьянения? Пытаетесь прощупать водку? Так я ее вместе с бутылками не употреблял. Разливал, – не удержался, съязвил отставник полковник.
Врач промолчал. Ответил майор:
– Ты бы помалкивал. Ты себе и так срок намотал. Лучше не усугубляй.
– Завтра, возможно, мы отвезем вас в стационар. На пару дней, – предупредил, собираясь, доктор.
– Завтра у меня все степени выветрятся.
– Не Встревай, дурак, – оборвал его майор. – Счастья своего не понимаешь! Если они установят, что ты больной, мы тебя подчистую. Как инвалида. И на все четыре стороны.
– На все четыре я не против.
– Ну вот и не встревай. Делай, что велят! Потом Зубанова отвели в камеру. В отдельную. Как особо опасного преступника. Которому противопоказано общение с себе подобными нарушителями закона. Камера была маленькая, с голой лампочкой под потолком, с узкими деревянными нарами, без окна, умывальника и параши. Камера напоминала кладовку, из которой вынесли ведра и швабры.
– А другой, более населенной, камеры нет? Я компанию люблю, – на всякий случай спросил заключенный.
– От человек! – удивился майор. – Другие общей камеры как черт ладана боятся, чтобы их на четвереньки не поставили, а этот просится. У тебя, мужик, видать, полная интоксикация!
– Ну так нет?
– Камера есть. Да места в ней для тебя нет. Припозднился ты. Все койко-места разобрали. Ночь перетопчешься здесь. А завтра, глядишь, места освободятся.
Дверь захлопнулась.
И отставник полковник Зубанов остался один. Один на всем белом свете.
Новоиспеченный заключенный сел на нары и задумался. И чем больше он задумывался, тем к более неутешительным выводам приходил. К много более неутешительным, чем сулила ему статья за оказание сопротивления представителям органов правопорядка. По всем статьям выходило, что дело дрянь.
И, главное, совершенно ничего не было выпить. Чтобы хоть как-то облегчить свое бедственное положение.
Утром в камеру заглянул следователь.
– Ну что, готов? – спросил он.
– К чему?
– К чистосердечному признанию.
– Готов.
– Ну?
– Чистосердечно признаюсь, что ни хрена не виновен. И что жрать хочу.
– Значит, не въехал. Значит, будем работать дальше.
Следователь ушел.
Зубанов лег на нары и повернулся лицом к стене. И лежал минут сорок. Потом встал и что есть мочи забарабанил в дверь кулаками.
– Откройте! Мне в сортир надо! Надзиратель приоткрыл окно кормушки.
– Чего тебе?
– В туалет бы, – уже без напора, уже искательно попросил узник. – Сил нет терпеть.
– В туалет? В туалет через следователя.
– Но я не могу больше терпеть!
– Это твои проблемы, – и надзиратель попытался закрыть окошко.
– Тогда зовите следователя. Майор пришел сразу. Как будто ждал за стенкой.
– Ну что, признаем свою вину?
– Вначале туалет.
– Вначале показания, – и майор раскрыл папку с чистыми листами бумаги.
– Что писать?
– Что это ты ударил милиционера. «Это я ударил милиционера», – написал Зубанов.
– Э нет, так не пойдет, – скривился майор и скомкал бумажку. – Давай по полной форме: кто, когда, при каких обстоятельствах, по каким мотивам. Со всеми подробностями.
– Тогда вначале в туалет. И еще опохмелиться! Иначе не вспомню.
Майор внимательно посмотрел на заключенного.
– Ты или дурак, или, наоборот, очень умный.
– Тогда лучше дурак. С дурака взятки гладки.
– Напишешь – позовешь, – сказал майор, бросил на пол раскрытую папку и ручку и ушел.
«Все-таки им зачем-то нужны эти показания, раз они так прессингуют, – подумал Зубанов. – Неужели они действительно хотят меня упечь?»
А раз хотят – значит, упекут. Состав преступления – налицо. Телесные повреждения – на лице. Наверняка найдутся свидетели, подтверждающие официальную версию. И свидетели морального разложения подсудимого на почве беспробудного пьянства. То есть, выходит, я сам себя переиграл. Что они и учли в своих разработках. И выходит, из вольного алкоголика я превращусь в подневольного зека. Со всеми вытекающими последствиями.
Зубанов встал и снова заколотил в дверь.
– Ну, чего тебе опять?
– Скажите майору, что, если меня не отведут в туалет, я перестану давать всякие показания и объявлю голодовку.
– А если отведем?
– Тогда я подумаю.
– Ладно, отведите, а потом сразу ко мне в кабинет, – услышал узник голос майора.
Надзиратель захлопнул кормушку. И открыл дверь.
– Выходи.
Надзиратель был не один. Надзирателей было трое.
– Пошли.
«А „руки за спину“ где?» – мельком удивился заключенный. И пошел по коридору.
– Направо. Еще направо… Туалет был необычный. В смысле обычный. С кабинками. И унитазами.
– Забирайся, – скомандовал провожатый.
– Вы что, так и будете… стоять? – спросил Зубанов.
– А что? Ты не баба, чтобы нас стесняться.
– Ну и черт с вами.
Зубанов спустил штаны и сел. Он сел и подумал, что это очень бескультурная тюрьма. Потому что человеку не дают даже по такому сугубо личному делу уединиться. И в то же время очень культурная. Потому что есть где уединиться.
Он отсидел положенное время и потянулся к бумаге. Бумага висела на вбитом в стену гвозде.
Зубанов внимательно посмотрел на гвоздь и все понял. В том числе то, что не понимал еще минуту назад.
В туалетах камер предварительного заключения не бывает бумаг, висящих на гвоздях. Потому что не бывает гвоздей. И значит, этот гвоздь торчит не в стене камеры предварительного заключения. И значит, эта камера предварительного заключения находится не в отделении милиции. И значит, эти милиционеры – не милиционеры.
И значит, он зря или, наоборот, не зря все это время гробил печень жуткими количествами алкоголесодержащей продукции.
А самое главное, он понял, что ему подарили шанс…
Зубанов захватил пальцами бумагу. Вместе со шляпкой гвоздя. И сильно потянул на себя. Гвоздь был вбит неглубоко и уже расшатан и потому поддался. Он завел бумагу за спину и уронил гвоздь в штаны.
– Все?
– Все.
– Ну тогда пошли.
Зубанов и его провожатые прошли по коридору. Но не в камеру. В следственный кабинет.
– Ну что, облегчил… жизнь? Теперь давай облегчим участь. Будешь писать?
– Буду.
Майор пододвинул бумагу и ручку.
«Я, Зубанов Григорий Степанович…» – написал полковник и огляделся по сторонам.
Кабинет был маленький. С зарешеченным окном. С сигнализацией на стекле. С единственным столом и двумя стульями. И с сейфом. Это очень важно, что с сейфом.
– Давай, давай. Пиши, – поторопил майор, посматривая в окно.
– А опохмелиться дашь?
– Дам. После того, как напишешь. Зубанов снова наклонился над бумагой. И стал писать. Писал он очень долго, чтобы максимально утомить внимание следователя. Часто останавливался, задумывался, перечеркивал написанное и просил новый листок.
Майор ему не мешал. Он сидел, навалившись спиной на стену, и курил. Майор знал, что подследственному, который решился на добровольные признания, лучше под руку не соваться, чтобы каким-нибудь неосторожным словом или действием не сбить с пути истинного. Майор курил и искоса поглядывал на множащиеся листы.
– Все, – сказал подследственный и отбросил ручку.
Майор быстро выпрямился, наклонился через стол, потянулся к стопке бумаг.
– А роспись?
– Где? – спросил подследственный.
– Вот здесь, на последнем листе.
– В каком месте?
– Вот здесь, – показал пальцем майор. Зубанов протянул руку к указанному месту и вдруг резко схватил следователя за запястье. И крутнул руку за спину. Майор был в очень неудачной позе – согнувшись дугой, животом и грудью над столом, и потому ничего не мог сделать. У него не было места для маневра.
Майора подвела жадность. Он слишком жаждал получить эту последнюю роспись. И в борьбе за нее пренебрег простейшим правилом безопасности.
– И что дальше? – хрипло спросил майор, распластанный лицом по столешне. – Дальше-то что?
– Дальше ты мне расскажешь, как отсюда выйти.
– Не дождешься! – сказал майор.
– Дождусь, – пообещал Зубанов и уткнул в шею майору гвоздь. Как раз на уровне сонной артерии. – Закричишь – убью. Мне терять нечего. Я спившийся алкоголик и нападающий на постовых милиционеров хулиган. Мне хоть так, хоть так сидеть.
– Так – лежать. За убийство милиционера – вышка!
– А ты уверен, что ты милиционер, а не самозванец? – спросил Зубанов, обшаривая карманы майора. – Что-то я не вижу твоего удостоверения.
– Дурак. Тебя же все равно вычислят.
– Где выход на улицу?
– Да пошел ты!
– Где выход на улицу?!
Зубанов сильнее нажал гвоздем. И почувствовал, как острие вспарывает кожу. Майор дернулся.
– Еще десяток миллиметров, и из тебя фонтаном брызнет кровь. Как из взрезанной свиньи.
Зубанов знал, что делал Людям не так страшна смерть, как ее форма. То есть то, как и чем его убивают. Смерть от ржавого туалетного гвоздя была очень противной смертью. И очень непрестижной смертью. Против направленного в лицо пистолета майор, наверное, мог бы выстоять. Но против гвоздя, на котором висела туалетная бумага и который вот-вот мог медленно войти в шейную артерию…
– По коридору налево. Там дверь с кодовым замком.
– Шифр? Какой шифр?
Зубанов вдавил гвоздь еще сильнее, и по полированной поверхности стола поползла тонкая струйка крови.
– М-м! Двести четырнадцать!
– Что за дверью?
– Коридор. В конце дежурка. С нарядом.
– А наружная дверь?
– Налево от дежурки! Но они все равно тебя не выпустят! Они будут стрелять!
– Одного не выпустят. А с тобой – почему бы нет?
– Я не пойду!
– Пойдешь. Тебе уже терять нечего. Потому что твоя служба закончена. Тебе начальство этой промашки не простит. Чуть больше, чуть меньше – это уже не суть важно. Итог один. Считай, ты уже на заслуженном отдыхе, как и я. Так что думай. А я пока у тебя тут немного похозяйничаю. Только мне для этого, извини, рука нужна, – сказал Зубанов и, резко выдернув руку из-под шеи противника, ударил его костяшками пальцев за ухом. Майор крякнул и обмяк.
Ключи от сейфа были в заднем кармане брюк липового следователя. А в сейфе, как и ожидалось, лежал пистолет. И удостоверение. Но не милицейское, а общевойсковое. На имя подполковника Симонова В.Г.
– А ты говорил, что милиционер. И что за тебя вышка…
Когда майор очухался, в лицо ему смотрело дуло его же табельного «Макарова».
– Ну что, пошли, товарищ подполковник? В отставке.
Подполковник поморщился.
– Мы все равно не пройдем. Я не могу тебя вывести просто так. Без всякой на то причины.
– А мы не просто так. Мы на медицинские процедуры. Вы ведь, кажется, хотели проверить мое здоровье? То есть посадишь меня в машину и выпустишь где-нибудь в укромном переулке…
– На «процедуры» тебя повезут другие люди. Не я.
Дело осложнилось. План, который предполагал осуществить Зубанов, не проходил.
– Ты не уйдешь отсюда. Я здесь не один. И я здесь не главный, – сказал майор.
– Значит, машины не будет?
– Не будет.
– Ну, тогда мы вызовем свою. Майор только усмехнулся.
– Чужих сюда не запустят.
– Этих запустят.
Зубанов взял трубку телефона и набрал номер.
– «Скорая»? Скорее, пожалуйста. Сердечный приступ. Мы делаем искусственное дыхание. Да. Как можно скорее! Адрес?
Зубанов отвел трубку от уха.
– Если ты мне поможешь, я гарантирую тебе алиби. Если нет, нашу общую смерть. Адрес?
– Каким образом?
– Самым простым! Адрес?!
– Северный проезд, двадцать один. Второй подъезд.
– Северный проезд, двадцать один. Второй подъезд. Только большая просьба, проходите, пожалуйста, сами. Вас некому встречать. Мы все возле больного. Крыльцо и сразу направо. Комната…
– Семнадцатая.
– Семнадцатая. Ждем. Кто говорил? Подполковник Симонов. Да, да, подполковник! Все, через десять минут они будут здесь. Надеюсь, ваши орлы не догадаются расстреливать бригаду «Скорой помощи» в полном составе?
