Текст книги "Велетская слава (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Новый жрец Триглава, Ядун, давний соперник Всеведа, взялся провести обряд гадания. Во внутреннем дворе храма, в присутствии всех старейшин, младшие жрецы положили на землю девять копий. Потом вывели из храма вороного коня. Ядун – тощий мужчина с костистым лицом, обрамленным черной бородой, – вскинул руки, призывая своего бога.
– Триглав-Всеядец, владыка небес, земли и преисподней! Скажи, угоден ли будет тебе поход на ободритов? Нужно ли нам откликнуться на зов Драговита, князя велетов?
Вороной, как-то хищно оскалившись, покосился на старейшин налитым кровью глазом и, гордо подняв голову, трижды прошел взад и вперед через копья, не задев ни одного. Все присутствующие разразились воинственными криками. За всеобщим ликованием мало кто заметил укрывшуюся в тени молодую женщину в жреческом облачении и с золотой повязкой на глазу. Второй глаз Инги горел адским торжеством, алые губы кривились, обнажая зубы в злой улыбке.
Тени империи
Королева Фастрада лениво потянулась на роскошном ложе, устланном византийскими шелками и, сбросив покрытое замысловатыми узорами покрывало, забросила голую ногу на спящего рядом Карла. Не открывая глаз, король что-то пробурчал себе под нос и, внезапно повернувшись, сгреб супругу в охапку, подминая ее под себя и наваливаясь сверху.Молодая женщина, обхватив ногами мужскую талию, громко стонала, извиваясь под могучим телом и чертя ногтями на обнаженной спине кровавые борозды. Наконец, ритмично двигавшаяся внутри нее мужская плоть напряглась и запульсировала, орошая семенем женские недра. С удовлетворенным вздохом, король слез с жены, опрокидываясь на спину и кладя руку на живот Фастрады. Та, ухватив его ладонь, опустила ее ниже, накрыв ею свое лоно.
– Я буду молить Бога, чтобы именно сегодня, – горячо сказала она, – ты зародил во мне сына. В такую ночь и в этом городе, он должен родиться особенным.
– Почему бы и нет, – король встал, набрасывая на плечи льняную рубаху, – здесь, у Престола Святого Петра, может родиться выдающийся священник или аббат.
– Я надеюсь на большее, – почти прошептала Фастрада, но Карл, натягивая штаны, все же услышал ее и снисходительно кивнул в ответ.
-Может и так, – кивнул он, – например, епископом. Ладно, мне пора. Я попрошу Его Святейшество передать свое благословление твоему сыну…То есть нашему сыну.
Он одел сине-зеленый плащ и, улыбнувшись Фастраде, вышел из покоев. Королева, раздосадовано прикусив губу, тоже начала одеваться.
-Ваше Величество, – нежный голосок послышался от дверей и на пороге появилась миловидная девочка, лет четырнадцати, с длинными светлыми волосами и голубыми глазами, – ох, простите, я надеялась застать отца.
Фастрада с трудом подавила раздражение, нацепив приветливую улыбку – зная о любви Карла к своим дочерям, она не могла себе позволить проявлять к ним открытую неприязнь. Эта хоть еще нормальная – в чем-то даже Фастрада видела в ней себя в юности. Да и планам королевы эта девчонка никак не угрожала.
-Все в порядке, Ротруда, – сказала она, – король сейчас беседует с папой и, похоже, это затянется надолго. Может, я могу тебе чем-то помочь?
-Я слышала, что скоро к отцу приедут греки, – девушка залилась алой краской, – это значит, что меня увезут в Константинополь?
-Это решит твой отец, – королева усадила девочку на кровать рядом с собой, положив ей руку на колено, – а ты бы хотела, наконец, увидеть своего жениха?
Девочка подняла взгляд на королеву и та, к своему удивлению, увидела в ее больших глазах крошечные слезинки.
-Нет, – чуть слышно ответила Ротруда.
Трапезная в Латеранском дворце была убрана с необычайной роскошью – понтифик не скупился на украшение своей резиденции. Всюду висели тирские ковры, меж которых просматривалась искусная мозаика, покрывшая стены. Посреди трапезной возвышался большой стол, уставленный золотой утварью, изумлявшей резной и чеканной работой. За столом могло поместиться с полсотни человек, но сейчас лишь двое завтракали здесь. Король Карл большим ножом отхватывал огромные куски от зажаренного целиком поросенка. Отдавал он должное и дичи на вертелах и запечённому угрю и сочным оливкам и куриным яйцам, чья скорлупа была раскрашена соком из листьев шпината и свеклы. Однако к красному вину, налитому в большой кувшин, он почти не притрагивался – так же как и сидевший напротив понтифик. Папа Адриан, – худощавый мужчина с окладистой бородой и живыми глазами южанина, облаченный в белую сутану, украшенную драгоценными камнями и расписанную изображениями орлов, львов и единорогов,– терпеливо ожидал, когда коронованный гость, утомленный Великим постом, наконец, насытится пасхальным разговением.
– Благодарю, ваше святейшество, – расслабленно Карл откинулся на спинку кресла, – снова я праздную Пасху в этих стенах и всякий раз вы оказываете мне прием, лучший, чем я заслуживаю.
-Первый патриций римлян не должен ни в чем нуждаться в граде князя апостолов, – мягко произнес папа, – я всегда рад принимать ваше величество во владениях, что предоставил Святому Престолу еще император Константин, а ваш отец подтвердил грамотой, отдающей мне всю Италию. Надеюсь, что и вы, как владыка, всем подобный Константину, отдадите святой церкви апостола Петра все, что ей подобает..
– Вам и так даровано многое, – заметил Карл, – весь мир внимает слову первосвященника.
-К сожалению, ему внимают даже не все в Италии, – удрученно сказал папа, – многие земли, обещанные вашим отцом, до сих пор удерживают греки и лангобарды. Адельхиз, сын Дезидерия мутит воду в Константинополе, а его союзник, герцог Беневенто Арихиз, тайно списывается с патрицием Сицилии и сам жаждет того же титула.
-Если это тайна, то, как об этом узнали вы? – спросил Карл, – есть доказательства его вины или все это слухи?
-Прямых доказательств нет, – раздосадовано признал Адриан, – но, зная Арихиза и особенно его жену Адельбергу сложно представить себе что-то иное.
-От дочерей Дезидерия хлопот побольше чем от его сыновей, – кивнул Карл, – в Беневенто интригует Адельберга, а в Баварии Лютперга подбивает на мятеж Тассилона.
– Вот видите! – воскликнул понтифик, – не будет спокойствия, пока в Италии останутся те, кто бредит возрождением Королевства Лангобардов! Тот же Арихиз уже именует себя королем и облекается в порфиру, подобно кесарю!
– Он воюет с Григором, герцогом Неаполя, – заметил Карл, – и вряд ли ссора со Святым Престолом и мной – то, что ему нужно сейчас. Вы же знаете, что он уже направил ко мне своего сына Ромоальда, с богатыми дарами и заверениями в верности.
– Это все ложь!– воскликнул папа, – ложь, чтобы отвести вам глаза. Как только ваше Величество покинет Италию, он, вместе с греками, нападет на Рим. Пока вы здесь, прошу вас, – ударьте по Югу так, чтобы раз и навсегда истребить тамошний гадюшник.
-Понимаю ваше негодование, – кивнул Карл, – но я и так веду слишком много войн, чтобы ссориться еще и с Византией.
-Думаете, императрица Ирина пойдет на мир? – едко спросил Адриан, – она все еще хочет женить своего сына на вашей дочери?
-Собирается, – кивнул Карл, – мы условились обсудить это в Капуе. Тогда же и будет окончательно решен вопрос с передачей этого города Святому Престолу.
-Только Капуи? – спросил Адриан, – а как насчет всего остального?
– Не все сразу, – улыбнулся Карл, – благодарю за трапезу, Ваше Святейшество.
Адриан хотел было что-то сказать, но, увидев, что Карл уже встает из-за стола, успел только протянуть ему руку дляпочтительного поцелуя. Затем король вышел, а папа откинувшись на стул, залпом осушил золотой кубок с вином, хмурясь при этом каким-то своим мыслям.
Ночь сгустилась над Форумом, милосердно скрывая то ничтожество, в которое впало былое сердце имперской мощи. Ныне лишь руины напоминали о прошлом величии Рима: в темноте угадывались выстроенные из развалин античных построек кузни и мастерские, над которыми еще курился дымок из печей для обжига. Другие развалины также не досчитались камня и мрамора, из обломков которого теперь строились дома и даже конюшни. На поросшей травой площади бродили редкие козы, охраняемые клюющим носом пастухом, опирающимся на сучковатую палку. Сон настолько сморил его, что он даже не заметил, как меж разрушенных построек скользнули две фигуры, закутанные в черное – одна высокая и гибкая, вторая заметно ниже и еще более субтильная.
-Фастрада, я боюсь, – тихо произнесла Ротруда, – если отец узнает…
-Отец слишком любит тебя, чтобы всерьез рассердится за такую мелочь, – тихо рассмеялась королева, – и я слишком дорожу его любовью, чтобы позволить, чтобы с тобой что-то случилось.
-Но…если кто-то нас увидит?
-Не думай об этом, – Фастрада ловко обогнула кучу мусора, возвышавшуюся между двумя полуразрушенными зданиями, – мы уже пришли.
Девочка со страхом и в то же время любопытством уставилась на остатки некоего строения, едва видного средь густой травы – невысокий мраморный бордюр окружал полукруглое углубление, где валялись обломки нескольких колонн. На них виднелись полустертые, почти не различимые надписи на латыни.
Поддерживая девушку за руку, королева помогла ей спуститься в углубление, после чего достала из складок одеяния острый нож.
– Ты готова? – спросила Фастрада.
Девушка заколебалась, опасливо глядя то на нож в руках Фастрады, то на затерянные в траве руины. Дочь великого короля-воина, мало боялась боли, но страшилась совсем иного – наставник Алкуин успел рассказать своей «Голубке» о страшных муках, ожидавших после смерти всех, кто обратится за помощью к бесам, некогда почитаемых в этом городе как богов. То же самое говорили и присланные из Византии учителя, во главе с жирным и неприятным, но явно не глупым евнухом Елисеем.
-Может, все-таки не стоит? – Ротруда с сомнением посмотрела на королеву.
-Ты хочешь, чтобы тебя отдали за Константина? – спросила Фастрада, – и никогда больше в жизни не увидеть Роргона?
Видение красивого мальчика с темными кудрями и синими глазами столь ярко предстало перед девочкой, что она, уже не колеблясь не минуты, протянула руку Фастраде. Ее палец пронзила острая боль и алые капли окропили подставленное кольцо, словно растворяясь в зеленых глубинах изумруда. Издалека донесся крик ночной птицы и девочке почудилось, что мраморное основание дрогнуло и из-под него, словно в ответ, послышался чуть слышный рокот.
-Повторяй за мной, – сказала Фастрада, продолжая окроплять свое кольцо девичьей кровью. – О Венера Очистительная, жизнедарящая, мужелюбивая, вожделенная, узами смертных незримо связующая...
Через несколько дней после разговора с папой, Карл вышел из Рима во главе войска франков, направляясь на юг. Пройдя через горы, лишь чуть-чуть задержавшись у монастыря Монте-Кассино, чтобы побеседовать с монахами-бенедиктинцами, далее король, уже нигде не задерживаясь, вышел к Капуе. Там он и разбил свой лагерь средь развалин знаменитой гладиаторской арены Древнего Рима.
Когда герцог Арихиз, также желавший занять Капую, узнал о приближении владыки франков, он благоразумно отступив к Салерно, направил послов к Карлу.
-Это посольство или целая армия? – усмехнулся Карл, разглядывая подходящих к его войску людей. Делегация и впрямь отличалась представительностью: помимо лангобардов, возглавляемых молодым человеком в тунике из византийского шелка, имелись тут и собственно византийцы – не менее двух десятков чернявых мужчин, в туниках и пенулах, принятых к ношению в Восточном Риме. Возглавлял посольство дородный чернобородый священник, в длинной белой тунике с широкими рукавами, украшенными пурпурными полосами. На груди его висел массивный золотой крест.
-Я ждал встречи с герцогом Арихизом, -произнес Карл, рассматривая посольство – или с его войском – впрочем, последнего я, похоже, дождался. О посланцах императрицы речи не было – или Константинополь решился вмешаться в наш спор?
Греки недоуменно переглянулись и священник, откашлявшись, шагнул вперед.
-Прошу прощения, Ваше Величество, – начал он, – но разве мы не договорились…
-Не помню я никакого уговора, – махнул рукой Карл, – ладно. Говори, зачем пришли.
– Басилевс Константин желает тебе долгих лет жизни, патриций…и король, – начал несколько обескураженный столь резким тоном священник, – меня зовут отец Михаил и мне поручено передать тебе слово кесаря.
-Говори же, я слушаю, – нетерпеливо сказал Карл.
-Басилевс, также как и его праведная матушка, истомились в ожидании, – сходу начал Михаил, – когда принцесса Ротруда сможет приехать к своему жениху?
– Никогда, – решительно произнес Карл, – она слишком мала и слишком дорога мне. Сейчас, когда ромеи плетут интриги против меня и Его Святейшества в Италии, я не могу быть уверен в том, что принцесса будет в безопасности в Константинополе.
-Это значит…
-Это значит нет! – отрезал Карл, – передайте Ирине, что моя дочь не будет ее заложницей.
Священник хотел было что-то сказать еще, но Карл уже отвернулся, направив свой взгляд на лангобардов. Их предводитель – высокий, крепко сложенный юноша с каштановыми волосами, смущенно кашлянув, шагнул вперед.
-Мой отец, король Арихиз…
– Герцог Арихиз, – оборвал его Карл, – король в Италии только один – мой сын Пипин, что правит моим именем в Павии. Твой отец хочет оспорить это?
На лбу принца выступили капли пота – особенно когда он увидел, что воины франков, подходят все ближе, постепенно окружая, оказавшееся внезапно столь маленьким посольство лангобардов.
-Ты ведь, Гримоальд, верно? – юноша кивнул, – твой старший брат посетил меня в Риме перед тем, как отправился сюда. Сейчас он наслаждается гостеприимством папы.
– Если вы уже встречались с ним, то, наверное, знаете и то, что мой отец не хочет войны, – набравшись смелости, произнес Гримоальд, – мы принесли вам дары, а также заверения в мире от герцога Беневенто.
-Если он так хочет мира, – усмехнулся Карл, – почему он не явился сам?
Он испытующе посмотрел на юношу, но тот отвел взгляд.
– Я принимаю его предложение, – неожиданно сказал Карл, – но на своих условиях. Твой отец откажется от Капуи, Теано, Сора, Арче, Аквино и Арпино в пользу Его Святейшества папы Адриана. Также игерцог, и ты, и все жители Беневенто принесут мне клятву верности, а Арихиз будет выплачивать мне семь тысяч золотых солидов ежегодно. Ты же будешь моим гостем, как и твой брат, чтобы твой отец не вздумал юлить.
Он грозно уставился на юношу и тот обреченно кивнул – стоявшее рядом войско франков выглядело достаточно убедительно, чтобы понять всю бесполезность возражений.
-Вот и хорошо, – улыбнулся Карл, – пройдем в мою палатку, юный Гримоальд, освежимся вином…у тебя, поди, пересохло горло с дороги. Вы же – он обратился к остальным лангобардам, подавленно смотревшие на похищение второго сына своего герцога, – отправляйтесь к Арихизу и передайте все, что услышали здесь. Что же до греков, то пусть поторопятся в свой Город и скажут басилевсу и его почтенной матери, что Италии не нужен восточный император – скоро у всего Запада появится свой собственный.
Вторжение и мятеж
-. Иди же с миром дочь моя и больше не греши!
Круглолицая крестьянка, средних лет, неуверенно приложилась губами к руке священника и, отвесив небольшой поклон, вышла за дверь. Брат Этерльред улыбнулся, провожая саксонку взглядом – медленно, но верно проникает свет Христа в сердца самых отпетых язычников. Даже в этой дикой Нордальбингии, жители которой упорнее всего цепляются за жестокие обычаи предков, дает свои плоды кропотливая, не всегда благодарная, но столь нужная миссионерская работа. Вот уже несколько лет, с тех пор как Саксония склонилась перед Карлом, Этельред трудится в Бардовике, – крупном и зажиточном поселении, расположенном на торговых путях между франками, данами и ободритами, – и без греховной гордыни, но с уверенностью хорошо потрудившегося человека, может сказать, что старания его не пропали напрасно. Конечно, многие из обратившихся к Христу сделали это из страха перед грозным «Капитулярием», но трудами Этельреда и прочих братьев, уже сейчас среди саксов немало тех, кто принял Единого Бога, не по принуждению, но по зову сердца. Недаром скромная церковь, срубленная на месте бывшего капища, пользуется все большим вниманием саксов, обращающихся к священнику за благословением, отпущением грехов или же крещением ребенка.
От этих благостных мыслей Этельреда отвлек шум за дверью. Поначалу священник не придал ему значения – церковь стояла рядом с торжищем и площадью, где саксы часто собирались по тем или иным беспокоящим их вопросам. Однако этот шум явно отличался от того, что звучало там раньше – и вслушивавшийся в нарастающий гвалт священник все с большей тревогой различал в нем отдельные слова.
Громко хлопнула дверь и в церковь влетел Гунобальд – один из воинов франков, пришедших с Этельредом в Нордальбингию. Священник сразу отметил, что франк нацепил кольчугу и подпоясался мечом. Круглое мясистое лицо обычно добродушного вояки, сейчас отражало крайнюю тревогу.
-Беда отче, – с трудом переводя дух, произнес он.
Вышедший на площадь Этельред, был ошеломлен тем, сколько здесь собралось народу – во всем поселении не набралось столько жителей, сколько он увидел сейчас. Похоже, в Бардовик собрались жители не только самого поселения, но и всех окрестных деревень. Не ускользнуло от священника и то, что большинство собравшихся на площади смотрели на него с неприкрытой враждебностью.
Причины этого священник понял очень скоро.
– Пришло время освободиться, от оков, наложенных на нас франками!
Женский голос не был особенно громким – но странным образом он перекрывал все остальные звуки переполненной площади. Протолкавшись через толпу, Этельред увидел источник возмущений – здесь народ оставил свободное пространство внутри которого вещала, вскинув руки, молодая женщина с длинными светлыми волосами. Судя по диковинным одеждам из звериных шкур и свисавшим с них множеству амулетов – это была одна из местных жриц, строго-настрого запрещенных «Саксонским капитулярием» короля Карла. Однако, похоже, это сейчас меньше всего волновало собравшихся на площади людей.
– Не бойтесь скинуть ярмо! – продолжала жрица, – боги саксов, боги от которых вы отступилисьиз страха перед франками, боги, чьи капища разрушили, а священные рощи сожгли чужаки, все еще могут простить вас – если саксы отвернутся от Христа, вернувшись к Одину и Саксноту.
– Не слушайте ведьму! – Этельред вдруг осознал, что это говорит, стараясь перекричать толпу, он сам, выходя на площадь, – ее устами гласит Дьявол, что желает лишь погибели народу саксов. Послушав, ее вы загубите не только свои души, но и тела – за то, что противитесь королю франков. Или вы забыли, как страшен в гневе Карл, как сурово карает он предателей и отступников? Вспомните Верден!
-Верден? – женщина резко повернулась к Этельреду и тот увидел, что один ее глаз прикрывает позолоченная повязка, – я была там, святоша! Хочешь увидеть, что сделали со мной именем твоего бога?
– С тобой плохо обошлись, дочь моя, – произнес Этельред, – но молю – не озлобляйся из-за этого на весь мир. Какой-то мерзавец поступил дурно – но не Христос, учивший лишь любви и смирению, к которому я призываю народ саксов. Не подстрекай их к тому, что принесет только боль и смерть, когда Карл узнает о новом мятеже.
– Ты забыл завет своего бога, священник, – безумный смех напоминал воронье карканье, – но я помню, чьим именем надо мной творили насилие. «Если правый глаз соблазняет тебя, вырви его!» – разве не так учит твой бог? Он одарил меня лишь болью и страданиями, но мои боги взамен наделили меня силой – как обрел ее Водан, когда он лишился глаза. Теперь же их силу узнаешь и ты.
Она сорвала повязку с глаза, уставившись на побледневшего Этельреда жутким зеленым оком с вертикальным зрачком. Потрясенному до глубины души священнику вдруг почудилось, что этот глаз – единственное, что есть настоящего в Инге, что все остальное – не более чем маска, личина, подобная той, что надевают здешние ряженые на свои богохульные празднества. И под обманчивой хрупкостью девичьей плоти скрывается холодная чешуйчатая тварь со смертоносным взглядом. Видениебогомерзкого чудовища длилось всего миг, затем брат Этельред покачнулся и рухнул замертво.
Инга, неторопливо надвинув повязку обратно, повернулась к испуганной толпе.
– Водан и Хель покарали святотатца! – крикнула она, – но его смерть не будет последней. Настало время мести: за мужей, казненных франками, за поруганных жен, за разрушенные святилища и поругание богов. Убивайте всех, кто не пожелает отвергнуть Христа, убивайте франков и всех их приспешников, жгите церкви и славьте Богов – и они придут к вам на помощь, как делали это всегда!
Она еще кричала, а площадь уже бурлила гневом и яростью, в которой взбудораженные сверх всякой меры саксы исступленно бросали себе под ноги кресты и взывали к Водану. Спустя миг вспыхнула церковь и охваченный пламенем крест обрушился на землю, как предзнаменование очередной кровавой бойни на земле многострадальной Саксонии.
Два войска стояли напротив друг друга на берегах реки Вороньей, в месте впадения ее в море. Над одним из них развевалось багряное знамя Сварожича, под которым на белом коне восседал сам князь Драговит. Здесь же во главе верной дружины, восседал на коне и его сын Люб. Слева от войска велетов реял стяг, с которого смотрела одноглазая богиня с искаженным гневом ликом. Моричи и моричане, превыше всех почитающих богиню смерти, охотно приняли ее «женское воинство» – и сейчас впереди них, оседлав черного коня, восседала княгиня Власта. Знамя над ее головой держала великанша Хельга. На правом же фланге, рядом с морем, развевался стяг с белым конем саксов – восставшая Нордальбингия прислала своих сынов на помощь велетских союзникам. Лишь немногие здесь имели доспехи и нормальное оружие, а боевых коней можно было посчитать чуть ли не по пальцам – в основном у знати, осмелившейся примкнуть к мятежникам. Впереди же саксов восседал на белом коне высокий светловолосый мужчина, в кольчуге и с длинным мечом на поясе – Орм, язычник из Мерсии, по слову Люба возглавил своих континентальных родичей.
Позади же саксонского войска, у кромки прибоя, неподвижно сидела на черном коне, закутанная в черный балахон Инга. Рядом с ней находилось и двое всадников-саксов.
На другом берегу реки, растянувшись от поросших редкой растительностью песчаных до самого берега моря, стояло воинство, вышедшее под стягом с падающим на добычу соколом. Знамя это развевалось над головой князя ободритов-ререгов, Вышана, правителя крепости Рерик, славной как своими ремесленниками, так и воинами. Сам князь, – крепкий мужчина, лет сорока, в красном плаще и золотой гривне на шее, – восседал на вороном коне. Сильную руку, покоившуюся на рукояти меча, покрывали причудливые татуировки, изображавшие деревья, цветы и травы. Подобные же узоры покрывали и руки стоявшего рядом Дражко – сына Вышана. Рядом с ререгами, под знамена Сокола вышли и иные народы ободритского союза – князья варнов, вагров, смельдингов, древан. Чуть особняком под отдельным знаменем стояло войско Дирмунта, князя минтгов, над которым развевалось знамя с изображением трех главных богов этого причудливого племени, отличного от остальных народов ободритского союза, как причудливыми обычаями, так и речью, не похожей ни на вендскую, ни на саксонскую, франкскую или датскую.
Отдельно от славянского войска стояли христианские союзники ободритов – герцог Эбурис, наместник Карла в покоренной Саксонии, вывел сюда франков – пешее и конное воинство, вооруженное мечами, копьями и боевыми топорами. Сам герцог восседал на белом коне, под знаменем с ликом Христа. Он не видел Ингу, зато она, неотрывно смотрела на него и ее единственный глаз сверкал кровожадным предвкушением.
Никто из князей – предводителей враждующих союзов – не произносил торжественных речей, не поносил врага и не обращался с воодушевляющим словом к своим людям. Все было ясно и так – река Варнов считалась границей между велетами и ободритами и князь Вышан не случайно давал бой именно здесь. Исход сражения на рубеже, разделяющем оба народа, мог разом решить и исход всей этой войны. Увы, не все на кого рассчитывал Вышан пришли на помощь, – Шетин принял сторону Драговита, а богатый Волын, также как и царь-жрец Арконы, уклонились от того, чтобы принять чью-то сторону. Но за князя ободритов воевали франки – и поэтому князь был уверен в победе.
Знаменосец Вышана поднес к губам тяжелый рог, окованный медью, и низкий боевой глас разнесся над рекой. Одновременно проревел и боевой рог велетов, после чего оба войска двинулись навстречу друг другу. Туча стрел взвилась с обеих сторон, десятками сражая шедших навстречу друг другу воинов. Вслед за стрелами велеты и ободриты принялись метать копья, также собравших кровавую жатву. Однако это не остановило противников – ускоряясь навстречу друг другу, оба войска , наконец, сошлись на середине брода. Яростные крики, проклятия и призывы к богам наполнили воздух, сопровождаясь лязгом стали и хрипом лошадей. В мгновение ока вода окрасилась кровью, стекавшей от запрудивших реку мертвых тел.
Вот, разбрызгивая воду, рубя мечом и топча конем, всех – кто оказался на его пути, на левое крыло войска обрушился Прибыслав, князь вагров, за которым устремилось и его воинство. Глаза князя хищно вспыхнули при виде преградившей ему дорогу Власты.
– Драговит с Любом прячутся за женскую юбку? – расхохотался он, – ты взялась не за свое дело, красавица. Бросай меч – и я не стану убивать ни тебя, ни всех твоих девок – им всем найдется место на ложе князя вагров.
-Когда битва закончится, – в тон ответила Власта, – те из твоих воинов, кто останется в живых смогут примерить сами женское платье – как и подобает тем, кого побили бабы.
Прибыслав зарычал, поднимая коня на дыбы и обрушив на Власту град ударов. Чешская княгиня хладнокровно отбивалась, медленно отступая и выжидая момент, когда можно будет перейти в наступление. В суматохе боя, она не заметила, как ее конь уклонился с брода и его передние ноги угодили в вымытую течением яму. Дико заржав, сломавший ногу конь, повалился на бок, так что Власта едва успела соскочить. В тот же миг князь вагров приложил ее мечом плашмя. Молодая женщина зашаталась, перед глазами ее померкло, так что она едва устояла на ногах. Прибыслав, расхохотавшись, сбил с ее головы шлем, ухватив женщину за волосы, но тут же выпустил их, как-то странно дернувшись. Выпученные глаза, казалось, вот-вот выскочат из глазниц, из распахнутого рта потоком хлынула кровь. Покачнувшись, князь рухнул с коня, и перед Властой появилась Хельга. Ее копье пробило шею Прибыслава, раздробив ему позвоночник и выйдя изо рта.
-Напомни мне принести жертвы твоему Эгиру, – весело крикнула Власта, запрыгивая на оставшегося бесхозным коня Прибыслава, – вперед, во славу Мораны!
Воодушевленные спасением своей княгини, воительницы, вместе с моричанами, обрушились на упавших духом вагров. Вот кашубка Ядвига, увлекшись, оторвалась от сестер, с воинственным криком устремляясь в самую гущу схватки.
– Яньда!!! – совсем рядом с ней послышался воинственный клич и из толпы вынырнул черный конь, на котором восседал всадник, словно вырвавшийся из царства самого Чернобога. Широкие плечи прикрывал плащ из волчьей шкуры, сплошь увешанной жутковатыми украшениями – выломанными человеческими челюстями. Взлетел боевой топор, разом отрубив Ядвиге руку. Следующий взмах топора отсек ей уже голову. Дирмунт, князь минтгов, поймал ее в падении и, ухватив за волосы, презрительно швырнул в реку. В ответ ему был полный ярости и боли крик воительниц, с неистовством устремившихся на минтгов, смельдингов и снова воодушевившихся вагров.
Люб не мог прийти на помощь супруге, даже если бы и захотел – на речной отмели он бился бок о бок с Драговитом, сражаясь с наседавшими ободритами. Рядом с ним ожесточенно бились его воины – не только велеты, но и даны, норвежцы, курши, – все, кого он собрал вокруг себя, ведя разгульную жизнь викинга. Выстроившись клином, его дружина неумолимым стальным тараном пробивалась через вражеское войско – и на острие этого тарана находился сам Люб: конный во главе пешего клина, он свирепо прорубался к князю Вышану. До него оставалось буквально пара шагов: перед глазами княжича уже мельтешило знамя с соколом, когда откуда-то сбоку прилетел мощный удар, сорвавший шлем с головы княжича и почти оглушивший его самого. Обернувшись, Люб увидел рядом с собой Дражко – княжич ободритов, свирепо размахивая булавой, уже готовился следующим ударом размозжить череп Любу. Тот вскинул щит, чувствуя как удар булавы отозвался болью во всей руке и попытался в ответ ткнуть мечом в Дражко. Тот спасся лишь тем, что поднял коня на дыбы и удар меча пришелся в грудь лошади. В тот же миг заржал и рухнул, суча ногами, и конь Люба – брошенное кем-то копье пробило ему насквозь шею. Едва успев соскочить с коня, Люб кинулся к пытавшемуся выпутаться ногу из стремени Дражко, но хлынувшие с обеих сторон людские волны, растащили в разные стороны так и не закончивших драки княжичей. Прежде чем схлестнуться в очередной схватке, Люб краем глаза увидел отца – ожесточенно ругаясь и призывая на помощь Сварожича, Драговит рубился с Вышаном, обмениваясь с ним ударами мелькавших, словно серые змеи клинков. Остальные воины старались держаться от них на расстоянии, не вмешиваясь в поединок князей.
Ожесточенный бой кипел и на кромке прибоя, где франки Эбуриса сцепились с саксами Орма. Мерсиец, ожесточенно рубясь, пытался пробиться к герцогу, но тот окруженныйверными людьми, казалось, даже не замечал вражеского предводителя. Вместо этого он, словно одержимый рубил и колол саксов, бросавшихся на закованного в сталь франка словно собаки на матерого секача. Саксов вышло на берег Варновы куда больше, чем франков, но вооружение их было куда хуже, а доспехов и вовсе не имелось – и Эбурис шел словно ангел смерти, оставляя за собой груды окровавленных тел. Следом за ним, в образовавшийся проем устремлялись и его воины, с не меньшей свирепостью истребляя давних и заклятых врагов. Казалось, еще вот-вот и саксы побегут, когда за их спинами вдруг раздался громкий крик, на мгновение перекрывший весь шум битвы.
– Боги с нами, сыны Ирмина! Сам Водан с нами! Обернитесь – он прислал нам подмогу!
Почти сразу Эбурис увидел кричавшего – женщину на черном коне с развевавшимися на ветру светлыми волосами. Что-то знакомое почудилось ему в этой неистовой фурии, а, приглядевшись, он глухо зарычал, словно упустивший добычу пес – увидел золоченую повязку, прикрывшую глаз женщины. Не укрылось от него и то, что ее крик вселил в саксов и вовсе нелюдскую ярость. О бегстве уже никто не помышлял: даже лишившись оружия, скаля зубы и рыча не хуже волков, они кидались на франков, позволяя их копьям застревать в их плоти, пока подоспевшие сзади воины, кололи и рубили временно обезоруженных врагов.
