Текст книги "Велетская слава (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Велетская слава
Пролог
– Начинайте! Пусть вся Саксония узнает, чем заканчивают противящиеся Христу!
Отдав этот приказ, рослый широкоплечий мужчина, с благородным лицом и длинными усами, подоткнул сине-зеленый плащ и опустился на вырезанный из дуба трон. Вокруг него тут же сгрудились воины в кольчугах, выставив окованные железом щиты, но сидевший на троне недовольным движением руки заставил их расступиться, открывая ему вид на разворачивающееся действо. Лишь двое остались стоять рядом с владыкой – юноша, почти мальчик, черты лица которого выдавали родство с сидевшим на троне. Богатый, расшитый золотом и серебром наряд не мог скрыть горба, изуродовавшего спину подростка. Вторым был невысокий мужчина, средних лет, в черной сутане и коричневом пилеоулусе прикрывавшем бритую макушку.
Верден даже в лучшие годы не вмещал столько народу, сколько собралось ныне под его стенами. Воины, в том же облачении, что и у обступивших трон стражников, – кольчуги, мечи и боевые топоры, – выводили к Аллеру светловолосых пленников, разного пола и возраста. Иные из пленников носили богато украшенные одежды, другие же имели лишь неказистые наряды простонародья. Но у всех них в глазах читалась лютая ненависть и в то же время – спокойная готовность принять свою участь.
Первым к реке подвели высокого мужчину в синем плаще, скрепленном золотой фибулой. Золотая гривна и серебряный обруч на голове, говорили о знатном происхождении пленника. Лицо его исказилось гневом при виде расставленных вдоль берега срубленных колод – все, что осталось от священного дерева, поруганной святыни восставшего народа. Подняв голову, мужчина беззвучно зашевелил губами, словно прося прошения у Ирмина-Тюра. Словно в ответ небо затянули тучи и заморосил дождь – бог гневался. Шедший рядом с воинами священник протянул воину Библию, но мужчина лишь презрительно сплюнул. Служитель божий сокрушенно покачал головой.
-Ад возьмет твою душу, но я все равно буду молиться за твое спасение, – сказав это, он отошел в сторону. Сразу четверо франков заставили воина опуститься на колени и наклонить голову. Взметнулся и опустился боевой топор, послушался глухой стук– и светловолосая голова покатилась в реку, разбрызгивая кровь из перерубленной шеи. Кто-то из франков подобрал гривну, второй с поклоном передал обруч священнику. Данное действо будто стряхнуло оцепенение, охватившее сгрудившуюся у стен города толпу – из нее послышались несколько возмущённых возгласов, кто-то попытался кинуться на вооруженных стражников. В ответ раздалось несколько смачных ругательств, звуки ударов и приглушенные стоны.
Сидевший на троне мужчина сокрушенно покачал головой, хрустнув, сцепленными в замок пальцами. Словно в поисках поддержки он обернулся к священнику, со скорбью смотревшему на волнующуюся толпу. Две пары светлых глаз встретились и оба мужчины понимающе кивнули друг другу. Затем владыка перевел взгляд на изуродованного ребенка, широко раскрытыми глазами смотревшего на казнь.
-Так надо Пипин, – негромко, но убежденно произнес монарх, – лучше так, чем и дальше позволить им прозябать во скверне язычества.
-Твой отец подобен Давиду, величайшему и самому святому из всех царей, – добавил священник, – а еще Иисусу Навину, приведшему народ Израиля в Землю Обетованную. Ибо сказано в Писании: «опустошал Давид ту страну, и не оставлял в живых ни мужчины, ни женщины». «Не осталось в живых ни одной души, никого не оставил, кто бы уцелел и избежал, все дышащее предал мечу»?
-Надеюсь, до такого не дойдет, Виллегад, – заметил монарх, – здешние жители все еще могут креститься – и спасти не только свою душу, но и жизнь. Молюсь о том, чтобы сегодняшний урок пошел саксам на пользу.
Все трое перевели взгляд на толпу, где стражники тащили очередных пленников к деревянным колодам. Вновь поднимались и опускались топоры – и отрубленные головы катились в реку, а за ними спихивались и обезглавленные тела. Весь день шла безжалостная бойня – воины франков на сегодня превратившиеся в мясников, сменяли уставших от палаческой работы собратьев. Сталь врубалась в дерево, перерубая кости и плоть, головы катились в реку и даже срывавшийся с небес дождь не успевал смывать в людскую кровь. Обезглавленные тела, сносимые течением, застревали на отмелях и в камышах, где уже к неожиданной поживе уже сплывалась рыба. Другие падальщики, несмотря на дождь, слетались со всей округи: серые вороны, деловито выклевывали глаза у отрубленных голов. Зловещее карканье раздавалось столь громко, что почти заглушало бормотание священников, молившихся о божией милости для обреченных на вечные муки душ, не принявших евангельской истины.
Молился и владыка – не отводя глаз от творимой его именем казни лишь изредка поднимая взгляд на солнце, уже кренившееся к земле. Едва алеющий край закатного светила окончательно исчез за горизонтом, как монарх, сбросив плащ, решительно поднялся, вскидывая руку.
Инга знала, что ее ждет та же участь, что и остальных – пусть минуло всего две зимы, с тех пор как она уронила первую кровь, девушка успела принять участие в обрядах в честь богини земли. Она, как и жрицы постарше, резала животных, окропляя жертвенной кровью воинов, тем самым вдохновляя их на битву с захватчиками. Кроме того, она была дочерью этелинга Ингульфа, одного из главных зачинщиков восстания, верного сподвижника герцога Видукинда. Сам герцог отправился в земли данов, обещая вернуться с подкреплением – однако враг успел раньше. И теперь, Инга, выданная трусливыми соплеменниками на расправу, готовилась принять смерть как подобает девушке из знатного рода.
Она стояла в первых рядах, рядом с отцом и двумя братьями. Старший брат, Этельвульф, пал в бою, мать погибла, не успев выбежать из дома, подожженного огненными стрелами врагов. Эрменгильда считалась одной из первых красавиц в земле саксов и Инга пошла в мать: тонкие черты лица, огромные синие глаза, молочно-белая кожа. Светлые, почти белые, волосы закручены в локоны на висках и лбу, хрупкие запястья украшали серебряные браслеты.
Неожиданно она почувствовала на плече чью-то тяжелую руку и обернулась, думая, что отец или брат хотят ее приободрить. Радостная улыбка на лице Инги сменилась испугом, когда она увидела нависавшего над ней грузного франка, в пурпурном плаще поверх кольчуги. Темные глаза похотливо обшарили стройную фигурку.
-Здесь тебе не место, – произнес он, почти не ломая саксонскую речь, – пойдем со мной.
-Я не хочу! – Инга дернулась, пытаясь вырваться, но пальцы мужчины словно тисками сдавили ее плечо. Только сейчас девочка заметила, что рядом с ним стоит с десяток вооруженных людей, оттеснивших ее от братьев и отца. Сам Ингульф смотрел на нее с бессильной яростью, но не смог ничего сделать со связанными за спиной руками.
-Твоему королю мало того, что он ведет нас на казнь? – выкрикнул этелинг, – его слуги еще собираются бесчестить наших дочерей?
-Нет бесчестия в том, чтобы лечь с герцогом, – осклабился мужчина, – твоей дочери нет нужды отправляться за тобой в ад. Она пойдет со мной.
-Нет!– девочка дернулась, но франк держал крепко, с насмешкой глядя на вырывающегося этелинга. Чужак кивнул и Ингульфа, проклинающего всех франков, потащили на берег, насильно ставя его на колени и пригибая голову к колоде.
-Отец! – девочка рванулась вперед, но герцог отдернул ее назад, а в следующий миг топор со смачным хрустом врубился в шею сакса. Один из воинов поднял его голову за волосы и с презрением швырнул в реку. Расширенными от ужаса глазами Инга наблюдала, как по воде расплываются кровавые круги.
– Ты слышал, что сказал твой король, Эбурис, – неизвестно откуда выскользнул священник, – никто не может избегнуть казни.
-Я и не собираюсь ее спасать, Виллегад, – пожал плечами герцог, – просто я хочу, чтобы она подождала казни в более подходящем месте.
С этими словами он, не обращая внимания на крики девочки, поволок Ингу вглубь толпы, бесцеремонно распихиваемой его воинами. Лишь отведя ее почти к стенам города, где стояли самые худородные из пленников, франк остановился.
-Мы подождем здесь, – пробасил он, – если Дьявол и захочет увидеть, как твое тельце горит в аду – ему придется подождать. А если нет – я найду иной способ согреть тебя.
Он снова ухмыльнулся и девочка, с трудом удерживая слезы, отвернулась, чтобы не видеть мерзкой бородатой хари. Эбурис выбрал удобное место – даже здесь Инга могла наблюдать как умирают ее родичи. Она видела, как погибли ее братья – пятнадцатилетнему Виду отрубили голову с одного удара, но когда очередь дошла до семилетнего Эббы, топор изрядно затупился, лишь с четвертого раза отделив голову от тела. Вскоре отец и братья растворились в казавшейся бесконечной череде смертей. Река уже грозила выйти из берегов от запрудивших ее трупов, когда, наконец, Ингу поволокли к берегу. Краем глаза она отметила недовольную гримасу на лице Эбуриса и про себя вознесла хвалу богам за то, что дождалась своей очереди. Осталось совсем немного потерпеть – и все кончится! Она бестрепетно опустилась на колени, опуская голову на мокрую от крови колоду и прикрыла глаза, почти желая, чтобы ее шеи коснулся холодный поцелуй стали. Скоро, совсем скоро, она вновь увидит родных в чертогах богов!
-Солнце зашло, – раздался громкий голос, – а значит, больше казней не будет. Слушайте слово Карла, короля франков и всего Запада – те, кто остался жив, будут выселены отсюда или крестятся – но язычникам больше нет места в Саксонии.
Раздавленная, не верящая своим ушам, молодая саксонка почти не заметила, как рядом выросла грузная фигура и толстые пальцы стиснули ее запястье.
-Дьявол подождет, – пробасил Эбурис, – в Ад ты попадешь только через мое ложе.
Инга уже знала, что ничто на свете не заставит ее поверить в христианский ад – просто потому, что она не могла представить себе мучений горше, чем те, которые она испытывала сейчас. В доме, что выбрал своим жилищем герцог Эбурис, выгнав прежних хозяев, все пропахло мужским потом, чесноком и перегаром. Брошенная на вонючую овчину, девушка заходилась криком, пока над ней ритмично двигался ее насильник. Он даже не стал тратить время на то, чтобы раздеться – швырнув девушку на пол, он со звериным рычанием навалился на нее, разрывая тунику. Инга не знала, от чего она умрет раньше от боли или стыда, – оба чувства переполняли девушку, пока ее лоно терзал член франка. Он насиловал ее снова и снова, останавливаясь лишь затем, чтобы хлебнуть вина из принесенного с собой меха. Сорвав горло от крика, под конец Инга уже только издавала жалобные стоны, чувствуя как внутри нее неутомимо двигается чужая плоть. Наконец Эбурис со сладострастным вздохом излился в нее своим семенем, отвалился на овчину и тут же захрапел. Инга же продолжала лежать рядом, все еще не в силах поверить во все происшедшее. Все ее тело болело, особенно между ног, где, казалось, все горело огнем. Она осторожно коснулась себя, затем поднесла руку к тлевшей рядом с ложем жаровне и испуганно вскрикнула, увидев залитые кровью пальцы.
Инга оглянулась на Эбуриса: тот громко храпел, судя по всему, пребывая в глубоком сне. Девушка бросила быстрый взгляд на вход – там виднелось пламя костров, доносились пьяные возгласы и мелькали чьи-то тени. Если она и выйдет, то не сделает и двух шагов, прежде чем ее снова сцапают. Инга еще раз посмотрела на спящего герцога и вдруг увидела широкий скрамасакс, закрепленный на поясе мужчины. Глаза Инги зажглись ненавистью и девушка, не долго думая о том, что делает, обеими руками вцепилась в нож, срывая его с пояса и занося над грудью франка. Однако полководец короля Карла оказался не столь пьяным и сонным, каким казался Инге: в последний момент Эбурис открыл глаза и мощным ударом выбил клинок из рук саксонки.
-Ах ты сука! – хлесткая пощечина отшвырнула девушку к стене. Клацнув зубами, она ударилась головой обо что-то твердое и потеряла сознание.
Когда же она пришла в себя, то увидела Эбуриса, нагревающего лезвие своего ножа на жаровне, удовлетворенно смотря, как сталь наливается багровым. Заметив пробуждение девушки, он довольно хмыкнул, подходя к ней.
-Языческая сука, – пробурчал Эбурис, – ты полна греха от рождения. А ведь сказано в Писании – если глаз твой соблазняет тебя – вырви его.
Инга, осознав к чему он клонит, метнулась к выходу, но мужчина, с необычайной для столь грузного тела быстротой, ухватил ее за волосы и подтащил к себе. Инга забилась в его руках, когда Эбурис, поднес к ней раскаленную сталь. В лицо девушки пахнуло жаром, опалившим ресницы, а в следующий миг она издала отчаянный вопль, когда раскаленное лезвие вошло в ее глазницу. Воздух наполнил мерзкий запах.
– С вами все в порядке, герцог? – один из франков заглянул в комнату.
-В порядке, – пробурчал Эбурис, брезгливо счищая с ножа ошметки опаленной плоти, – что со мной может случиться? Скажи своим, что эту шлюху, – он кивнул на снова потерявшую сознание Ингу, – они могут взять себе. Но пусть поторопятся – завтра король Карл вновь выходит в поход.
Три владыки
Жуткий крик, полный боли и гнева, казалось, услышало все Хедебю. В доме конунга Сигфреда, полуголый мужчина, привязанный меж двух столбов,бессильно повис на веревках, уронив на грудь лохматую голову. Под его ногами стремительно расползалась лужа крови. Сам конунг отошел, вытирая короткий меч о полу плаща и давая гостям в пиршественном зале оценить его работу. Посмотреть было на что – спина казненного представляла собой даже не рану, а огромную зияющую дыру, с перепиленными и разведенными в стороны ребрами. Вытащенные наружу ираскинутые наподобие крыльев, окровавленные легкие еще шевелились от порывистых вздохов казненного мужчины.
-Плата за твою жизнь, Видукинд, – Сигфред небрежно швырнул на стол громко звякнувший мешочек, – Карл оценил ее в двести денариев серебром. За это Хаки Длинноносый собирался воткнуть тебе нож в спину. Но у Фрейдис вещий глаз – и она видит любую подлую змею, едва она пытается вползти в мой дом.
Он с гордостью посмотрел на сидевшую во главе стола статную женщину с роскошной косой до пояса. Пышные формы Фрейдис облегало синее платье с золотой вышивкой, шею украшало янтарное ожерелье из земель эстиев, а левое запястье охватывал серебряный браслет в виде ящерицы, кусающей себя за хвост. На квадратном лице выделялись широко расставленные темно-синие глаза и полные алые губы. Рядом с женой конунг Сигфред выглядел довольно блекло, – невысокий коренастый мужчина, курносым лицом и хитроватыми серыми глазами, походивший скорей на зажиточного бонда, чем на прославленного конунга данов. О титуле напоминали лишь отороченный золотом красный плащ, да золотой браслет с парой драгоценных камней. Но даже если бы никто из присутствующих не знал кто такой Сигфред, мало кто отнесся бы пренебрежительно к нему после расправы, учиненной над злосчастным Хаки. И уж точно не стал бы пренебрегать хозяином тот, кому он бросил мешок с монетами – высокий мужчина, в шерстяной куртке и черном плаще с красной вышивкой. Светлые волосы украшал серебряный обруч, с шеи, как и у всех присутствующих, свисал золотой молот Тора.
-Даже здесь он не оставит меня в покое, – произнес мужчина, не отводя взгляда от мешочка с монетами, – не думал, что Карл станет подсылать ко мне убийц.
– Это был не Карл, – сказал Сигфред, усаживаясь рядом с супругой и отрезая смачный кусок от зажаренной целиком свиньи. Прожевал, запил пивом и смачно отрыгнул под одобрительный хохот собравшихся за столом ярлов. Все они старались не отставать от конунга, поглощая бесхитростные, но обильные яства: жареную свинину и говядину, копченых угрей и соленую сельдь, пареную репу и овсяную кашу. На золотом блюде лежала зажаренная целиком рысь, мясо которой вкушали лишь самые знатные. Все это даны, рассевшиеся по длинным скамьям, вдоль не менее длинного стола, запивали пивом, медом и привезенным с юга вином, разлитым по окованным серебром бычьим рогам. Все деревянные вещи украшала искусная резьба, изображавшая диковинных зверей или растительный узор. За спиной у каждого ярла на стене висели щит, шлем, кольчуга, а также меч, топор или копье. На стенах же виднелись оленьи рога и иные охотничьи трофеи, свисали искусно разукрашенные ковры. На полу, устланном тростником, грызлись за бросаемые со стола кости лохматые псы, напоминающие волков.
-Один из приближенных конунга франков захотел выслужиться, – сказал Сигфред, утолив первый голод, – герцог Эбурис, может, слышал о таком?
-Слышал, – кивнул Видукинд, – мерзостный нидинг, но неплохой воин.
-Может и так, – кивнул Сигфред, – так или иначе, Хаки он купил.
-Если он смог подкупить одногоярла, – медленно сказал Видукинд, – сколько еще могут прямо здесь, за этим столом таить предательство?
-Ты обвиняешь моих гостей? – с лица Сигфреда исчезло приветливое выражение, а меж столов раздалось угрюмое ворчание не тише, чем у грызущихся под столом псов. Сам Сигфред, впрочем, знал, сколь неискренним может быть такое возмущение – не так уж давно он возвысился над своими собратьями и не всем нравилось, как ведет себя «выскочка из Хедебю». Будь тоХакон Рыжий, ярл богатой Уппокры, с лисьим личиком и хитрый как лиса же или молодой красавец, Виндар Златовласый, ярл Линдхольма и Химмерланда, кичащийся своим происхождением от древних кимвров или звероподобный Старкад Жестокий из Лейре, владыка древнего Хеорота – все они считали достойными править всей Данией. Но, никто из них, может и лелея про себя коварные замыслы, не позволил бы чужаку с юга, открыто обвинять их в предательстве – именно поэтому сейчас гневные возгласы ярлов пополам с угрозами, звучали вполне искренне.
Лишь один из сидевших за столом воинов не присоединил голоса к всеобщему возмущению, внимательно наблюдая за Видукиндом. Заметно моложе собравшихся, он, тем не менее, многих превосходил ростом и шириной плеч, а под острым, будто клюв носом, уже красовались роскошные усы. Он носил белую рубаху с красной вышивкой по рукавам и облегающие штаны из синего сукна. Поверх этих одежды был наброшен зеленый плащ,скрепленным золотой фибулой. Бритую наголо голову прикрывала шапка из волчьего меха, из которой выбивалась оставленная не сбритой светлая прядь. Волки, грызущие друг друга красовались и на золотом браслете, охватившем запястье, а на груди красовался медвежий зуб, окованный серебром.
– Любой из ярлов всегда может доказать, что я не прав, – сказал Видукинд, когда шум утих, – отправиться со мной в Саксонию и дать бой тем, кто хотел опозорить конунга данов, убив гостя под крышей его дома.
– Так и знал, что ты заговоришь об этом, – усмехнулся Сигфред, – я дал тебе убежище, Видукинд, но не помню обещания, что даны станут проливать кровь, чтобы вернуть тебе Саксонию.
-Этот поход не станет тебе в убыток, Сигфред, – сакс в упор взглянул в лицо дану, – или мало золота и серебра и рабов найдется в землях франков? Все это будет вашим.
-До земель франков слишком далеко, – подал голос ярл Хакон, – и охраняются они воинами, коих больше, чем людей во всей Дании. Только безумец станет ссориться с конунгом Карлом.
-Неужели тут никто не боится умереть на соломе? – скривил губы Видукинд, – или ты, Хакон, слишком стар, чтобы сражаться с Карлом на его земле? Точнее – на моей.
-Если это твоя земля, почему ты пируешь за моим столом, пока Карл вырезает лучших людей Саксонии? – заметил Сигфред.
-Потому что я думал, что найду тут мужей, – отчеканил Видукинд, – воинов, готовых на все ради славы и добычи, равно которой не найдется нигде. Но если я ошибся и даны теперь дрожат перед королем франков…
-Не смей оскорблять конунга в его собственном доме! – с места вскочил молодой воин в синем плаще и серебряным обручем в светлых волосах. Курносым лицом он походил на самого Сигфреда, если бы тот был лет на тридцать моложе.
-Нет воинов, лучше чем даны, – запальчиво заявил молодой человек, – настанет день – и твой Карл будет держать моему отцу стремя. Но и тогда, Видукинд, ты не будешь править Саксонией – она достанется нам – как и Фризия и земли ободритов, а может – и вся Германия! Готов ли ты стать подручным ярлом под рукой конунга Хедебю?
– Я готов на все лишь бы спасти свой народ от истребления, а наши святыни – от поругания, – парировал Видукинд, – и лучше датский конунг, чем король франков. Но ты, этелинг, готов ли отвечать за слова или это все лишь пустая похвальба?
-Мой сын слишком горяч, – Сигфред добродушно похлопал юношу по колену, – сядь Годфред, на твою долю еще хватит походов. А ты, Видукинд, неправ – никто здесь не боится конунга франков. Я бы и сам с радостью вырезал ему «кровавого орла». Но сейчас у меня есть дела поважнее – с месяц назад мой дядя Харальд, конунг Упсалы и Гаутланда, потребовал у меня дань сразу за несколько лет. Тогда я ответил, что приду к нему сам, но не с данью, а во главе величайшего войска, какое только видел мир. Тогда же я стал сзывать в Хедебю избранников Одина из Дании и из иных мест, – он кивнул на юношу в волчьей шапке, – дабы мы обрели славу и добычу во владениях дядюшки.
Восторженный рев множества глоток был ему ответом, кто-то из викингов застучал рогом по столу, а псы подняли оглушительный лай. Все были наслышаны о богатствах Бирки – торгового города, немалая часть податей с которого оседало в сундуках Харальда.
– Что же до тебя, Видукинд, – Сигфред подождал, пока утихнет восторженный гул, – ты можешь остаться здесь или отправиться с нами, – в нашем войске есть и саксы и фризы и воины из иных земель. А можешь вернуться в Саксонию – но уже один.
-Так я и сделаю, – бросил Видукинд, резко вставая из-за стола, – чем прозябать в изгнании, лучше погибнуть во славе со своим народом.
-Ты мог это получить, даже не являясь сюда, – пожал плечами Сигфред. Видукинд бросил на него злобный взгляд и вышел из зала. Сигфред усмехнулся и вернулся к своему пиру, громко смеясь над шутками своих гостей. Сидевший за столом скальд звучным голосом затянул воинственную песню, тут же подхваченную остальными ярлами.
Ночью в хоромах,
норны явились,
младу владыке
жребий судили:
ему сулили,
быть славным конунгом,
лучшим вождем,
его прозовут.
Сам Сигфред подпевал громче всех, с гордостью смотря на воодушевленного этой песней сына. За шумным торжеством все уже забыли о повисшем меж столбов мертвеце – лишь псы лизали лужи крови и, грозно рыча друг на друга, терзали вывалившиеся из спины казненного жуткие «крылья». В воцарившимся пьяном угаре никто не заметил, как Фрейдис и молодой воин с бритой головой обменялись быстрыми взглядами.
Когда темнокрылая Нотт накрыла город и Хедебю отошел ко сну, из дома конунга выскользнула фигура, кутавшаяся в длинную шаль. Украдкой оглядываясь по сторонам, неизвестный пробрался к хозяйственным пристройкам позади длинного дома. Изнутри раздавалось мычание и похрюкивание, тянуло резким скотным запахом.
-Ты здесь? – осторожно приоткрывая дверь, произнес нежданный гость.
-Да! – из темноты выросла высокая фигура и жена конунга, Фрейдис, прильнула к груди молодого воина. Увлекая женщину за собой, он завел ее внутрь, отвечая на жаркие поцелуи. Срывая друг с друга одежду, любовники опустились на ближайшую копну сена. Мужские губы и руки блуждали по пышному телу, лаская соски слегка обвислых, но все еще соблазнительных грудей. Язык ласкал дырочку пупка, потом скользнул ниже, коснувшись истекавшей влагой нежной плоти и Фрейдис, выгнувшись дугой, прикусила губу до крови, сдерживая готовый вырваться у нее стон. Ухватив ладонями лицо воина, она заставила его подняться выше, опрокидываясь на сено и разводя ноги, чтобы впустить мужчину в себя. Два обнаженных тела сплетались в неистовой пляске Фрейи, разбрасывая клочки сена и заставляя недовольно похрюкивать копошившихся в загонах свиней. Вот Фрейдис вскинулась, словно золотым покрывалом окутывая себя и своего любовника, распущенными волосами, прижавшись к широкой груди и всхлипывая от охватившего ее небывало острого наслаждения, пока молодой человек выплескивал семя в ее недра.
Уже позже насытившиеся друг другом любовники, голые и уставшие, лежали среди разворошенного сена, обмениваясь ленивыми поцелуями и одновременно отпихивая тянувшуюся к ним из-за досок морду нахальной свиньи.
-Ты подобен самому Фрейру, – томно сказала женщина, – не зря тебя прозвали Любом.
– Никогда не нравилось это имя, – рассмеялся молодой человек, – разве это прозвище для мужчины? Но жрец сказал, что раз я родился в священную ночь Яровита, значит и имя должно быть приятным ему.
-Ты и сам как Яровит, – Фрейдис прильнула к боку молодого человека, – мечом из плоти ты орудуешь не хуже чем стальным.
– Жаль, что это умение твой муж не оценит так, как мое искусство в бою, – хмыкнул молодой человек, – чтобы сделал Сигфред, если бы увидел нас вместе?
– Тебе бы пришлось позавидовать Хаки, – рассмеялась Фрейдис, – а меня, наверное, живьем скормил свиньям. Так он расправился с прежней женой, матерью Годфреда.
-Не боишься того же?
-Свинья – священное животное Фрейи, – убежденно произнесла женщина, – я верю, что Сюр убережет свою жрицу от гнева мужчины. Здесь я под ее защитой
-Твоя богиня столь терпима к женским слабостям? – усмехнулся Люб.
-Так и есть, – кивнула Фрейдис, – она и сама не была верна мужу. Скальды поют, что она переспала с четырьмя цвергами, чтобы получить янтарное ожерелье.
Женщина любовно огладила твердые бусины янтаря, перекатывающиеся меж круглых грудей, затем перевернулась на живот, выгибая спину как кошка и подставляя полные ягодицы под ласкающую их мужскую руку.
– Не бойся мужа, – мурлыкнула она, – ты не первый, кого я принимаю в себя, пока он спит, упившись до беспамятства.
-Спят не все, – заметил Люб.
– Да, но те, кто увидит, не посмеет донести, – сказала Фрейдис, – они все боятся меня и считают, что моими устами говорят боги.
– Это и вправду так? – голос молодого человека чуть дрогнул. Фрейдис рассмеялась.
-О да! Сигфред перед тем, как сзывать людей советовался со мной – воевать ли с Харальдом или сначала устроить набег на Саксонию?
-И что ты ответила?
-Я сказала, что в Саксонии его не ждет ничего хорошего – и это правда. На востоке его тоже ждет смерть – но я сказала, что он вернется домой с победой.
-Почему?
-Потому что в войне с конунгом франков, не должен победить ни он, ни Видукинд.
-Но кто-то же должен?
– Да. Ты.
В ответ не раздалось ни звука, но Фрейдис и так знала, о чем думает молодой человек, читая в его сердце не хуже, чем дощечку с рунами
– На тебя указали мне боги, – произнесла Фрейдис, – я бросала руны, гадала по жертвенной крови черной свиньи и печени раба из Франкии. И каждый раз все указывало, что Люб, сын Драговита возглавит войско данов, велетов, саксов и фризов, дабы сокрушить приспешников Белого Христа.
-Мой отец надеялся, что это сделает твой муж, – заметил Люб, – он не обрадуется, когда узнает, что велеты будут воевать с Харальдом, который не сделал нам ничего плохого.
-Твой отец может спросить ваших богов, – пожала плечами Фрейдис, – уверена, что и ваши жрецы получат ответ, что время войны с Карлом еще не пришло.
– А когда оно придет?
-Ты узнаешь егосам, – произнесла Фрейдис, – богиня даст тебе знак.
– Какая богиня? Твоя Фрейя.
-Нет. Совсем другая. Мы зовем ее Хель, а вы…
-А мы зовем Мораной, – медленно произнес Люб, – но как я узнаю…
Женщина закрыла его рот поцелуем.
-Ты сам поймешь, когда это случится, – шепнула она, оторвавшись от мужских губ, – и только тогда встанешь против Карла – не раньше.
-Но…
-Не слова больше, – она приложила палец к его губам, – я сказала тебе все, что позволили открыть мне боги. А сейчас давай собираться – или мой муж проспится и ты сможешь задать вопросы самой Хель – потому что Сигфред не даст тебе попасть в Вальхаллу.
