Текст книги "ВЦ - 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Наташ, как с английским?

– Нормально. – Не прокатило.

– Слушай, подруга, а что ты не заразилась от Лены?

– Я болела уже. – И эдак не получается.

– Достаёт тебя?

– Достаёт? – глаза чуть ожили.

– Ну, пристаёт к тебе, задирает?

– А это. Слушай, хоккеист, надо отвлечься. Трясусь вся. Хочешь историю про Ленку расскажу. В позапрошлом году было, летом 1946.

– Конечно, сам видишь пытаюсь тебя отвлечь.

– Плохо пытаешься. Всё, слушай, – она сняла с колен саксофон и встала, прошлась по комнатке туда сюда, – У отца дача есть. Не наша. Казённая. Ленка тогда в школу ещё не ходила, только осенью должна была в первый класс идти. Разбила она стакан. Он тоже государственный. Испугалась, что её ругать будут, взяла оскололки собрала и пошла у забора закопала. Это было в субботу, а вечером на следующий день, в воскресенье, когда мы собралась уезжать в Москву, смотрительница дачи преградила папе дорогу, поскольку не досчиталась казённого стакана. Искали мы все этот стакан и ничего, как испарился. Несколько часов кряду искали, пока мама не подластилась к Ленке и не убедила её признаться…

Ладно, признаться, она призналась, а указать, где точно этот проклятый стакан зарыла не может. Взяли мы все лопаты, даже к соседям сходили, у них пару штук взяли, и вчетвером, с водителем дядей Стёпой, перекопали всю землю вдоль забора. Нашла мама. Сложили осколки, вроде получается стакан. Только тогда нас смотрительница отпустила.

– Аполлонова! Ты следующая.

А ведь отпустило.

Глава 12

Глава двенадцатая

Домик в деревне маленький,

Солнцу открыты ставенки,

Весь деревянный, старенький…

Как хорошо мне в нём!

Тёплые руки мамины,

В печке ворчанье каменной,

И ощущеньем радости

Мой старый наполнен дом.

Сергей Ковальский

Странное ощущение, словно муха из паутины вырывается, бьётся крылышками и ничего, только ещё больше запутывается. Так вот и Вовка, проснулся утром от звонка будильника, а сон не отпускает, опять тянет накрыться с одеялом головой и хоть пять-десять минут ещё полежать – покемарить. Никогда такого с Фёдором Челенковым не было, он всегда легко просыпался. Прозвенел звонок, значит, пора. Шёл умываться, зубы чистить, потом минут десять на зарядку, завтрак не тяжёлый и на тренировку. И сейчас надо так, а вот тело Вовки лежит под одеялом и прямо стонет, ну ещё пяток минут.

Ну, уж дудки! Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Вскочил. Холодно, когда уже потеплеет?! Неужели теперь придётся каждую зиму мёрзнуть? Есть выход. Нужно построить себе коттедж на Рублёвке, рядом маленькую котельную и нанять кочегара по совместительству садовника, зимой топит и тропинки в снегу на участке прокладывает, для утренней пробежки, а летом выращивает всякие цветочки и голубые ёлочки.

Несбыточная мечта. Почему? Михалков и Чуковский почти так сейчас и живут. Разве, что печка в доме, да и не одна, а штуки три. Легко можно до их уровня добраться. Он знает несколько десятков песен и все без исключения станут хитами. Зарегистрировать в ВУОАПе и всё, ходи потом снимай со сберкнижки, как Симонов.

Ох, как тянет, именно так и поступить, особенно вот сейчас, стоя босыми ногами на холодном полу и пытаясь разжечь непослушный примус. И рассуждалка в голове подзуживает. А с чего это ты Феденька решил, что тебя забросили сюда с целью сделать СССР великой футбольной державой? Может, это просто случайность, может, ты не один, может, цель другая? Хрущёва пристрелить? Дать народу много новых хороших песен? Заслужили, ведь, люди, такую ВОЙНУ пережив. Будет сидеть Марья Иванна, доить корову и слушать «Русское поле», или копаться в вечно ломающемся тракторе Иван Митрофанович и слушать «Комбат батяня», и трактор у него от подъёма духа быстрей заработает. Или под какую другую песню, познакомятся на танцах мальчик и девочка, и родится потом у них новый Эйнштейн. Как вот определить, на кой чёрт его забросили в это тело и именно в 1947 год?

Про песни вспомнилось из-за концерта позавчерашнего. Вышел Вовка на сцену, и коленки опять задрожали. Полный зал. Битком, как говорят. Сел на стул, как сомнамбула, а тронул струны, вспомнил про стакан разбитый и успокоился.

Лишь позавчера нас судьба свела,

А до этих пор, где же ты была?

Разве ты прийти раньше не могла?

Где же ты была, ну где же ты была?

Наташа вступила с саксофоном. И вдруг, раз, и уже овации. И громче, и громче. Не отпустили со сцены, пока второй раз не спели. Некоторые припев даже подпевать начали. И ещё бы не отпустили, но вышла директриса музыкальной школы и одним взмахом руки порядок навела. Умеют некоторые.

– Товарищи, ребята, у нас запланировано ещё семь выступлений. Давайте придерживаться регламента. – И выпустила скрипачку. Что-то тоскливое девочка с косичками исполняла. Вовка не вникал. Купался в лучах славы. Взрослый ведь человек. Песня не его, а вот хлопали люди и такой подъём на душе.

После завершения концерта встал опять вопрос, как до дому добираться. Все ведь опять в «Победу» не влезут, инструменты ещё. А на улице явно подмораживает.

– Я до метро прогуляюсь, – предложил Фомин, но не тут-то было.

– Ничего подобного, Володенька, – остановила его за рукав Антонина Павловна, – Сейчас едем к нам пить чай. А мы с Аркадием Николаевичем и по стаканчику того вина из Молдавии, что тебе привезли недавно, откушаем. Не каждый день дочь в таких овациях купают. Поедем так. Аркадий, ты садишься на первое сидение и берёшь с собой гитару и саксофон. Я беру на колени Леночку и все тогда уместимся.

Вовка попал: с краю, с одной стороны сквозь щели задувал в двери ветер и мороз, а с другой стороны было горячее бедро Наташи, хоть и под шубкой цигейковой и через сукно его пальто, а всё одно обжигало.

Дома у Аполлоновых тоже прохладно и все сгрудились на кухне, там и примус чуть воздух согревает и надышали. Мама Тоня принялась доставать из стола стаканы и вытащила первой турку, а потом только добралась до двух рюмочек. В вазочке на столе лежало штук пять мандаринок и, совместив всё это в мозгу, Вовка выдал:

– Антонина Павловна, а у вас свечка есть?

– Естественно. Вон на подоконнике.

– А небольшие деревянные острые палочки?

– Спички подойдут? – закрыла стол хозяйка.

– А чуть длиннее? – со спичками не комильфо, решил Вовка.

– Спицы вязальные? – наморщила лоб мама Тоня.

– Замечательно, несите. Сейчас будем готовить вкусняшку.

Сам Фомин сходил в прихожую и принёс четыре шоколадки, что выдали ему в обед на просроченные талоны. Разломал их на небольшие кусочки под пристальным взглядом надувающих ноздри девчонок и зажёг свечку от примуса, на который уже поставили большой семейный чайник. Турка была медная, и на боку на трёх языках было написано «Армения».

– Вот такие подойдут спицы, Володенька? – мама Тоня принесла две деревянные спицы.

– Две, так две, – прокомментировал Фомин и стал бросать кусочки шоколада в турку, – Наташа, Лена, чистите мандарины.

Фондюшницы не было, потому просто стал руками держать турку над свечкой. Вскоре аромат шоколада заполнил квартиру, и все Аполлоновы встали вокруг Вовки, заглядывая ему через плечо и гадая, чего динамовец делать собирается.

– Какао что ли?

– Нет конфетки.

– А мандарины и спицы зачем?

Расплавился.

– Наташа, наколи дольку мандарина попрочнее на спицу и суй в шоколад. Макнёшь и сразу вынимай, и чуть повращай.

Блондинка проделала эту процедуру и уставилась на Фомина, принюхиваясь.

– Пробуй.

Осторожно куснула, сок из мандаринки брызнул и девушка быстро засунула всю конструкцию в рот.

– И? – нетерпеливо подтолкнула дочь мамам Тоня.

– Вкусно.

– И я, и я хочу, – тут же взвыла зелёно-красная Лена.

Мандаринки кончились мгновенно. А в турке ещё прилично шоколада осталось, всё же плитки шоколада были толстые и большие, время тонюсеньких подделок ещё не наступило. И это был именно шоколад, не сворачивался, а только таял и разливался бесподобным ароматом по всей кухне.

– Можно кусочки белого хлеба макать или печеньки.

Печенье нашлось, спицы уже не годились, но мигом отыскался пинцет. Бамс и остатки выскребли со дна.

– Володя, а откуда у тебя столько шоколада? – первая опомнилась мама Тоня.

– В буфете на талоны дали. Мне ведь дополнительное питание от клуба положено.

– Ой, – всплеснула руками хозяйка. – Получается, мы тебя объели. Тебе ведь хорошо питаться надо, ты ещё растёшь. Ой, как некрасиво получилось.

– Да, что вы Антонина Павловна, нормально я питаюсь. А скоро вот ещё обещали стипендию дать, и, может быть, премию за изобретение хоккейной амуниции.

– Аркадий! – отмахнулась хозяйка, – Что там со стипендией и премией?

Генерал-полковник вытер перепачканные шоколадом руки, и чуть стушевавшись, и поморщившись, ответил:

– Про изобретения и премии ничего не знаю, но завтра разберусь, а вот со стипендией не очень всё. Только двести семь рублей получается. Чёрт бы побрал этих лётчиков. У ефрейтора милиционера почти восемьсот рублей зарплата вместе с пайковыми.

– Аркадий Николаевич, – строго глянула на мужа мама Тоня. – Придумай. Ты ведь заместитель министра. На двести рублей мальчик с голоду умрёт. Как он будет ещё и в хоккей этот играть, тут ноги бы не протянуть.

– Подумаю.

Команда из Ленинграда прибыла в обед и люди пошли по домам, только Чернышёв, живущий в двух кварталах от стадиона, по дороге заглянул, посмотреть, чего нового творится. Застал интересное действие, молодое дарование гоняло других молодых, но менее даровитых. Отрабатывали передачу поперёк поля, и весь лёд был завален брёвнами.

И ведь получалось у пацанов, крюком необычно зацепляли шайбу и через бревно перебрасывали. Шестеро отрабатывали, остальные висели на турниках. Не подтягивались, а именно висели. Аркадий Иванович постоял и посмотрел, не понимая смысла этого упражнения. Вот пацаны стали один за одним падать. Помассировали руки и снова на турник. Опять висеть.

– Фомин! – окликнул Вовку тренер.

– Аркадий Иванович, здравствуйте, как съездили? – подкатил к тренеру Вовка без своих обычных доспехов.

– Нормально съездили. 8:1 с «Динамо» и 9:0 с «Дзержинцем». Тёзке твоему за две игры только один гол и забили, да и то из-за того, что динамовцы упёрлись, что с ловушкой играть нельзя и судей местных настрополили, я на следующий день Аполлонову позвонил, он им мозги-то вправил, судьям в смысле, но вот первый матч пришлось Третьякову в чужих крагах играть. Палец ему в первой игре выбили. Просто железный хлопец, вторую игру через боль играл. Ну, мы с парнями тоже помогли, зажали дзержинцев на их половине, – Аркадий Иванович ещё раз осмотрел Вовку, – а ты чего без амуниции своей, тоже запретили? Так тренировка, вроде.

– Нет, Аркадий Иванович, приезжали два раза из Спорткомитета, первый раз распороли весь нагрудник, а через день вообще забрали всю экипировку и с собой увезли. Сказали, что им лично Аполлонов звонил и просил для динамовцев каждому комплект сделать. Так, что мой завтра только перед игрой сам Романов привезёт.

– Ого, высоко ты, Артист, взлетел, падать, если что, больно будет.

– У нас в команде травм нет других? – Вовка смотрел, как всё ещё неуклюже перебрасывают шайбу молодые динамовцы через брёвна. Поднимать научились, теперь бы ещё научились кидать её куда надо, а не туда, куда бог пошлёт.

– Нет. Ну, кроме Третьякова. Палец немного распух. Врач мазь дал. За пару дней хорошо бы зажило. Со «Спартаком» ведь играем завтра. Это не «Дзержинец». Считай, матч за серебро.

– Аркадий Иванович, вы всё же пытайтесь звенья почаще менять. Забили гол, заменились, поиграли минуты две, заменились, пусть соперники играют по-старому, они к концу периода устанут, а мы свежее будем. А к концу третьего и подавно. Кроме того, я тут одного пацана присмотрел, его несколько раз можно со мной выпустить и дополнительно кому из основных игроков дать отдохнуть.

– Который? – неуверенно склонил голову набок Чернышёв и чуть скривился. Опять яйца курицу учат.

– Ишин Владимир, 1930 года рождения. Весной восемнадцать стукнет. Нападающий. Скорость просто потрясающая, словно родился на коньках.

– Ладно, Володя, я домой. Завтра чуть пораньше приходи, поговорим, а тёзка твой пусть тоже подойдёт, Ишин, который. Посмотрим, на что способен. Может, и прав ты.

Игра со Спартаком, который по потерянным очкам сейчас занимал вторую строчку, в нарисованной Вовкой шахматке, собрала не меньше зрителей, чем матч с МВО ВВС. Всё что можно люди оккупировали, в том числе и мальчишки, ломанные – переломанные берёзы.

Вовка забрал домой подшивку "Советского Спорта" и всё, что там было написано про «Спартак», выписал в отдельную тетрадку. Получалось, что там есть двое очень хороших нападающих Зикмунд Зденек и Иван Новиков.

Зденек вообще легенда. Он черт знает скольки кратный чемпион СССР по теннису. В парном разряде им с Озеровым просто равных нет. Они бы и с элитными заграничниками на равных бились, но, к сожалению, сейчас советский спорт варится в своём соку. Василий Сталин в следующем году заберёт из Спартака это великолепное звено нападения Иван Новиков – Зденек Зикмунд – Юрий Тарасов, а через год они все погибнут в аэропорту Кольцово в Свердловске. Юрий Тарасов – это младший брат Анатолия Тарасова. Новиков тоже один из лучших теннисистов СССР и один из лучших нападающих в «канадском» хоккее. И ведь тоже погибнет. Есть ещё время подумать, как спасти ребят. Плохо, что не помнит Фёдор Челенков дату трагедии, но это не страшно, точно известно, что хоккеисты и командование клуба летело на матч с челябинским «Дзержинцем». Будет опубликовано расписание игр. Дожить надо.

Теперь нужно думать, как это великое теннисно-хоккейное звено нейтрализовать. Стоп, сам себе думаю, а сам дальше иду. Не надо об этом думать. Пусть Чернышёв думает. Один ведь из лучших тренеров СССР всех времён. Есть простейший способ. Выпускать на поле Вовку и его пятёрку не против звена Зденека, а против второго звена. Даже если теннисисты и переиграют первое звено «Динамо», то пятёрка Фомина ответный ход организует. Значит, и думать не о чем. Нужно просто уговорить Аркадия Ивановича на этот эксперимент.

На счастье болельщиков потеплело к вечеру. На счастье игроков тоже потеплело. Не до нуля. Чернышёв сказал перед матчем, что минус тринадцать, по сравнению с минус двадцать пять, что держалось всю неделю, так просто жара.

Матч начался тяжело. Прямо рубкой. Вовка смотрел со скамейки и поражался, просто огромные скорости, соизмеримые с теми, которые будут показывать лучшие команды НХЛ в будущем. Хуже с командной игрой, все, блин, мастера, все сами стремятся шайбу довести до ворот и забить. Нет, пасуют, конечно, партнёрам, но только тогда, кода самого уже зажали. Защитники даже при успешной атаке помогать нападающим не спешат.

Зденек Зикмунд хорош, и не скажешь, что теннисист по основной специальности, такие финты закручивает и бьёт по воротам очень точно, поднимать шайбу не может, и потому забить Третьякову не получается, да даже и подними, всё одно Вовка длинный возьмёт. Здесь в Москве никто уже против его ловушки не вякает. Почти привыкли. Вот через три дня игра с лидером ЦДКА, посмотрим, как они отреагируют. Первыми забили «Динамовцы» на третьей минуте. И покатились, как и насоветовал Чернышёву Фомин меняться. Хрен на рыло. Играют дальше. И пропускают через минуту. В куче мале, что организовалась у ворот Третьякова, кто-то коньком или уж непонятно чем, шайбу пропихнул. Нет просмотров с трёх камер, и никто определять умышленно ли протолкнули шайбу или она отскоком заскочила, не сможет судья. Залетела, значит, гол.

– Аркадий Иванович! – Вовка не мог понять, почему, мать его, этот умнейший человек и фанат хоккея не хочет его услышать.

– Смена, – крикнул, на весь стадион Чернышёв.

Ха, а спартаковцы меняться не поехали. Там, вообще, всё плохо со вторым звеном. Вовка смотрел, за ними почти нет голов. То есть, старший тренер «Спартака» Александр Игумнов собирается с «Динамо» играть одним звеном. Ну, ну.

Спокойно как у стоячего Фомин отобрал шайбу у Юрия Тарасова при вбрасывании и отдал защитнику, тот – назад ему. Вовка пробросил вдоль борта, чего защитник Анатолий Сеглин, игравший против него, совсем не ожидал. Сергей Соловьёв не подвёл, спокойно обработал шайбу, благо за воротами ему никто не мешал. Пас на усы и Вовка щелчком отправляет в ближнюю девятку, хоть и чёрную, но совершенно не видимую вратарём шайбу. Он-то её низом ждёт. 2:1. А через полторы минуты, когда спартаковцы вообще еле ползали по льду, с использованием запутывающего поперечного верхового паса, Вовка ещё одну забил. И ведущее звено Спартака поехало меняться. Вовка своих тоже увёл, и получилось, что против слабой пятёрки, пока не красно-белых, вышло сильнейшее звено, пока не бело-голубых, Блинков – Поставнин – Трофимов.

Бам, бац, 4:1. Бам, бац, 5:1.

После перерыва спартаковцы рубились, как сумасшедшие. Даже до драки команда на команду дошло. И те, и другие начали грубить, и судья не успевал удалять игроков, чаще всего играли три на три. Вовку Чернышёв в конце второго тайма в такой игре три на три и выпустил вместе с Ишиным и защитником Василием Комаровым. Выстроили треугольник и передавали друг другу верхом, пока все спартаковцы не вытянулись от ворот. Щелчок Фомина и счёт становится разгромным. 7:2.

В третьем тайме обменялись голами, но уже без Вовки. Они с Ишиным ушли в кабинет тренера, Чернышёв сам отправил.

– Нечего к тебе внимание привлекать. Сделал своё дело, и сиди в тепле, подальше от шпионов. Вон, второй тренер ЦДКА сидит с блокнотиком. Молодцы вы с Ишиным. Будем вашу связку нарабатывать.

Глава 13

Глава тринадцатая

Пусть в эту страну

Не идут, не идут поезда,

Нас мамы впервые

Приводят за ручку сюда.

В стране этой звонкой весёлой

Встречают нас как новосёлов, —

Страна эта в сердце всегда.

Генерал-полковник Аполлонов душкой только казался, да и не казался. С Романовым, который не Великий князь, но тоже Николай Николаевич, они вместе в раздевалку ввалились после игры. Пьяненькие. Неее… Пьяные. Аркадий Николаевич полез обниматься с Аркадием Иванычем. А Романов с Вовкой… обниматься не полез. Хлопнул по возвращённому буквально за пару минут до игры нагруднику и потянул от обнимашек в сторону. Не дали. Аполлонов увидел и обоих назад в гущу событий вернул.

– Говори, Николай Николаевич! Вот, что мне сказал, ему говори, – и как тыкнет в Вовку пальцем.

Вовка стоял на коньках. Ешкин по голове, так ведь и не сшил, пусть даже матерчатые, чехлы. Даже иголку с ниткой достал и назад убрал. А из чего шить? Толчка пальцем с размаха Фомин не ждал, а потому, стал назад заваливаться, пытаясь за воздух схватиться. Нет, руки не загребущие. Рухнул. На скамейку. Спасло от переломов его рёбра и скамейку, то, что она была вплотную к стене прислонена. Просто «присел отдохнуть».

– Вот, я тоже на ногах не стою, – самокритично поведал Аполлонов, – говори, Николай Николаевич.

– Я тут переговорил с умниками моими, решили повторить весь твой комплект амуниции и отдать на испытание в команду «Динамо». Сейчас Гершель Соломонович – глава Бюро Изобретательства при нашем комитете оформляет за тебя пять патентов. Цени! Кандидат наук за школьника работает.

Хотелось Фомину сказать, что хорошо, что работает, плохо, что сам ничего изобрести не может. В реальной истории сфотографировали форму у чехов и свою похуже сделали. Но сейчас как бы не наоборот может получится. Чехи приедут и «ноухаву» украдут. Беда. Нельзя.

– Спасибо.

– Потом скажешь… Когда оформим. Я пообщался с людьми. Вайлштейн Исаак Аронович – заместитель начальника Управления Промышленного Снабжения нашего комитета по Делам Физической Культуры и Спорта при Совете Министров СССР … Опять цени! Так вот, Исаак Аронович с лётчиками по твоему совету договорился. Месяца три и готово будет.

– Смеётесь? – не понял Вовка.

– Чего смеёмся? – пьяно сфокусировал глаза на Вовкином носу.

– Ровно через месяц чемпионат закончится. И чехи… – мать пере-мать, чуть не проговорился, что в конце февраля после олимпиады чехи приедут нас учить играть в хоккей, – И чихать тогда на всю амуницию.

– Правда, Николай Николаевич, что-то затупил и я. Двенадцать комплектов через три месяца, летом, когда она уже ни кому на хрен не нужна, не в футбол же в ней играть, – Аполлонов пресёк попытку Вовки встать и сам плюхнулся рядом. Команда столпилась за спиной Романова и тоже осуждающе осуждала. Молчали насуплено. От Якушина уже все знали, что им такую броню сделают, а тут такой облом.

– Пресс-формы…

– А как шестнадцатилетний пацан один сам всё сделал? А у тебя фабрики, бюро всякие, не, не пойдёт так. Через неделю, – Аполлонов показал Романову два пальца, потом мотнул головой, соглашаясь, что мало и ещё пятерню к ним присовокупил.

– Товарищ генерал! Вы ставите нереальные сроки. – Вот откуда Гайдай лучшую фразу для "Кавказской пленницы" спёр. «Вы даёте нереальные планы! Это, как его, волюнтаризм!!!».

– Володя! Скажи ему, – генеральский палец угодил в председателя комитета, – за сколько сам сделаешь, если… – Аполлонов, обвёл указующим и наказующим своим перстом нагрудник, – тебе нитки дать.

– Войлок, конский волос, куски ко…

– Херня. За три дня сделаешь?

– Сделаю. Только …

– Слышал, Николай Николаевич, пацан, школьник, за три дня. А у тебя, мать их, кандидаты и производство.

– Ну, – Романов, тоже сел на скамью и оглядел мутноватым взглядом притихшую команду.

– Ну, – поторопил его генерал.

– Двенадцать комплектов? Ну, – почесал затылок, бобриковая шапка свалилась.

– Ну, – все хором.

– А! – махнул рукой. – Приедут завтра в восемь утра мерки снимать. Всё у тебя, может тогда в ресторан, – Романов отстранил рукой сидевшего между ним и генералом Фомина.

– Не, не, Николай Николаевич, ты скажи, что Володе причитается за изобретение?

– Считать надо. Думаю, премия за все пять авторских свидетельств составит около тысячи три – тысячи шесть…тьсот рублей.

– Вы там хорошо посчитайте. Комсомолец вон чего придумал, и в газету его. В «Советский спорт» и «Комсомольскую правду».

– Подумаем.

– Вот теперь можно и в ресторан победу отмечать. Михаил Иосифович ты с нами?

Стоящий чуть в стороне от места действия Якушин тяжело вздохнул.

– Конечно, товарищ генерал.

– Да! Это … Аркадий Иваныч, ты вот раздели … Общество «Динамо» за победу принципиальную выделяет вам от нас им два талона на костюмы. В Военторге. Самый настоящий бостон.

– Бостон?

– Бостон. Чистая шерсть, от этих как их «мериносав». Козлов, в общем.

– Спасибо, товарищ генерал.

– Вам, мужики, за победу спасибо. Как ребёнок радовался. Каждую шайбу в анналы нужно. Красота. А Володя?! Когда втроём. Шедевр. Скажи, Николай Николаевич.

– Шедевр.

Вовки приехали в общагу усталые, но довольные. Матч был тяжелейший и чуть ли не самый важный за сезон. Даже если теперь проиграют ЦДКА, то серебро в кармане. А Фомин ещё и надеялся, что совсем даже и не глупый, а скорее наоборот, умнейший тренер Чернышёв сделает выводы из игры и поймёт, что меняться нужно при первой же возможности. Это не футбол. Совершенно другая нагрузка на ноги.

Приехали, пришли на кухню картошки сварить, а там все смурные.

– Что случилось? – спросил Фомин у ожесточённо надраивающего сковороду Третьякова маленького.

– Семён в больнице помер. Заражение пошло. А пенициллина не достали. В бреду и горячке помер. Врачи только руками разводят. А у него жена в Краснодаре и двое детишек малых. Как им теперь? – Иван тяжко вздохнул, ополоснул сковороду и, шмыгая носом, ушёл с кухни.

Челенков знал, что пенсию назначат, есть в СССР такой закон. Вот только маленькая она. Если капитан получал зарплату за тысячу, то теперь жене с двумя детьми прожить на пенсию в 125, ну, даже 250 рублей будет ой как не просто. И помочь он не в состоянии. У самого последние сто рублей остались, а пока ни стипендии от «Динамо», ни премии за форму, дадут и то, и то, потом. Какое счастье, что насильник подвернулся. Одним хлебом бы они сейчас с Третьяковым питались, да обедом, усиленным в столовой завода «Динамо».

Деньги кончатся через три, четыре дня. И на что жить? Правда, на следующей неделе Третьякова должны милиционером устроить. Завтра уже идёт заявление писать. Сегодня Чернышёв обрадовал. Придётся пока тоже хлеба побольше покупать, да вот картошка ещё есть.

Поели картошку, и Третьяков залез на свою верхотуру, а Вовка в паршивом настроении от известия о смерти капитана Радостина повздыхав и побегав из одного угла их комнатушки (целых три с половиной метра на три), решил домой письмо написать. Неделя с лишним прошла, а он обещал матери писать каждую неделю.

Сел, написал «Хелоу, предки», в смысле: «Здравствуйте, папа и мама» и остановился. О чём писать? О Наташе, о Свете, о смерти капитана Радостина, о победах и забитых шайбах. Нет. Там родители с ума сойдут. Мать сойдёт. Отец только посмеётся и скажет, хлопнув огромной ладонью по столу их чуть колченогому: "Наша порода. Фомин растёт".

Потому ничего про женский пол писать не стал. Вот про то, что их с Вовкой Третьяковым поселили в одну комнату в очень хорошем общежитии, написал, про, то, что купили чайник и сковороду, стаканы и даже заварочный чайничек. Добавил, что комендант кастрюльку выдал, вот только в ней картоху варили. Чтобы мать не паниковала, а отец грозно глядя на неё не спрашивал, а деньги у него откуда, приврал, что выдали ему и Третьякову стипендию от общества «Динамо». Передал привет Мишке. Куцее письмо получилось, почти телеграмма. Опять задумался, что добавить. Не про погоду же?

Решил потрафить матери и написал, что кормят их ещё дополнительно в столовой при заводе и даже шоколад в буфете дают, но постоянно вспоминает её пирог с рыбой, который она сделала после возвращения с рыбалки у деда.

Чуть лучше. Уже половина страницы. А, добавил, что ничего у него не сломано и не болит, и только матч со «Спартаком» выиграли, и он три шайбы забросил, о чем возможно в «Советском спорте» напечатают.

Всё. Выдохся. Попрощался и, сложив письмо, засунул в выданный матерью конверт.

Заснул быстро. А вот сон был плохой. Нет, сон был хороший. Он играл в хоккей за «Динамо» с ЦДКА, и их команда побеждала, но тут Бобров забросил шайбу и счёт сравнялся. И тогда Вовка пошёл на сольный проход. Он применил мельницу против Анатолия Тарасова, опрокинув его на лёд. Классным хитом врезался в Боброва, отшвырнув того к борту, а потом подъехал к воротам и вынул за плечи из них вратаря ЦДКА Валентина Григорьева. А потом, спокойно насвистывая, медленно – медленно закатил в пустые ворота шайбу.

Проснулся от свиста. Третьяков встал пораньше и делал зарядку. Рука ещё перебинтована. Палец заживал медленно. Махал руками и насвистывал. Вот к чему этот дурацкий сон? Начал одеваться для похода к удобствам и понял вдруг, что сон нужный. Нет, не легенд опрокидывать. Через месяц пожалуют чехи. И они начнут применять против наших вот эти самые приёмы, разрешённые в канадском хоккее, а наши судью будут их удалять за грубую игру, а потом русские озвереют и в ответ на якобы грубость чехов, начнут грубить по-настоящему.

Ну, ладно, вот есть теперь напоминалка из прошлого будущего, и что делать ему, учить судей правильно судить матчи, по правилам, а не по справедливости. Это не добро и зло, это такая игра. Есть у соперника шайба и можно против него силовые приёмы применять, нет, и это нарушение правил и грубость. В настоящее время ни мельницы, ни хиты никто правильно делать в СССР не умеет. Он тоже не великий спец, нужно потренироваться и повспоминать далёкую – далёкую молодость.

Поговорить с Аполлоновым? Нет. Вот тут точно нельзя. И так светится уже не первый раз, не зря тот вопросы задаёт, ты мол, точно семиклассник. С Чернышевым говорить тоже нельзя. Перебор, добиться бы от него, чтобы тот осознал нужность и важность частых замен. Вот и получается, что сон вещий, и ему надо валить именно Тарасова и Боброва, чтобы эти супертренеры будущие на себе преимущество силовой игры прочувствовали. Только бы ещё понять, а зачем он на вратаря напал. Этого, ни какие правила не допускают.

– Вовка, ты не забыл, сегодня на стадион нужно к восьми, форму приедут замерять, – вывел его из задумчивости Третьяков. Фомин глянул на будильник. Половина седьмого. Действительно, пора собираться.

Замерили. Как там, в «Истории рыцаря»: «Ты был взвешен, ты был измерен и был признан никуда не годным». «Мене, текел, фарес». Из иврита ветхозаветного. Последнее лишнее. Тётечка с дядечкой сняли с четырнадцати человек все размеры и остановились перед Вовкой.

– А вы зачем здесь, молодой человек. У вас ведь есть защита, – подёргал себя за пейсы Гершель Соломонович. Хотел подёргать. А, может, и не хотел, может, хотел затылок почесать. Что и проделал. Почесал со скрежетом.

– Так-то не честно будет. У всех будет из дельта-древесины лёгкий комплект, а у меня из железок тяжёлый.

– И это вы говорите о честности, ой, вей, куда катится мир. Да на вас лучшая форма в СССР.

– Постойте, – Вовка приостановил, собирающего оставить собеседника разговаривать в одиночку, главного спортивного изобретателя страны, – Гершель Соломонович, ведь, правда, не честно.

– Это была шутка, молодой человек. Ваши размеры у нас есть, вы, надеюсь, помните, что мы два дня изучали ваши рыцарские доспехи.

– Нда, шутка удалась, не смешная, ну, может, это у меня с чувством юмора не всё хорошо. Подождите всё равно, Гершель Соломонович, я вам свои коньки хочу показать. Тоже придумал кое-какие усовершенствования. И травмоопасность меньше, и нога гораздо меньше устаёт, и на льду человек увереннее себя чувствует, они ногу жёстче фиксируют.

– Интересно, интересно. Показывайте.

Показал. Подёргал изобретатель за язычки, за ботинок наращённый, повыворачил, как получилось, наизнанку.

– Немного ботинок от фигурок напоминает. Пожёстче. Заберу? – И уже потянулся за вторым.

– А назад? – Сегодня ведь в два у Фомина опять тренировка с молодёжкой. Чернышёв ещё хитрее «Хитрого Михея» оказался.

– Ты, Фомин, взялся тренировать сверстников, так и не бросай. Я с руководством стадиона переговорю. Возьмём тебя на полставки тренером. Свою половинку отдам.

– Спасибо, Арка…

– Нет, этим не отделаешься. Магарыч с тебя. С первой зарплаты. Да, и про команду не забывай. И вот держи, мы вчера вечером костюмы бостоновые поделили. Один Бочарникову, один тебе. Цени. И оправдай высокое доверие. Там мужики взрослые за тебя проголосовали, – Аркадий Иванович протянул Фомину зелёно-коричневую бумажку с расплывчатым фиолетовым штампом, приблизительно размером с банковскую карту из прошлого-будущего. Поверх штампа бала надпись от руки, «Костюм мужской, одна штук». Потеряли буковку «А». Или чернила сэкономили.

– Постараюсь.

– Не переживайте, молодой человек, я Фиму – сынка пошлю, он через пару часов коньки назад привезёт. Тоже хоккеистом стать мечтает, – отвлёк от костюмных воспоминаний Вовку изобретатель.