Текст книги "Звезда Ада"

Автор книги: Андрей Дашков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава девятнадцатая
ЧЕРНЫЙ КОРАБЛЬ

Апартаменты генерала ордена находились в северной, наименее доступной и самой величественной из башен, нависавшей над головокружительным обрывом, под которым ревели океанские волны. Монастырские стены врезались в ее грани, но сама башня была намного выше их и безраздельно господствовала над остальными постройками.

Сюда уже не было доступа случайным посетителям из числа монахов; почти незаметные, но вездесущие слуги ордена охраняли входы и внутренние помещения резиденции от непрошеных гостей. Наверняка здесь было немало разнообразных ловушек, не считая возможного влияния белых магов, на которое намекал магистр Серой Ложи. Люгеру стало ясно, что он действительно попал в главное и хорошо защищенное логово сильной организации.

Его сопровождал монах в черной сутане, которого слуга при входе в башню почтительно назвал лейтенантом. Этого человека Слот уже видел возле дома аббата, но сейчас, при свете дня, впервые рассмотрел его лицо.

Оно было отмечено печатью властности, однако фанатический блеск в глазах выдавал некоторую ограниченность безусловно преданного ордену офицера.

Этот человек почти наверняка был беспощаден и опасен, как вообще бывают опасны люди, руководствующиеся не логикой жизни, а своими окостеневшими убеждениями. Во всяком случае, орден должен был высоко ценить таких слуг…

На нижнем этаже башни Люгер и лейтенант стали участниками странного ритуала, который протекал в присутствии еще двух офицеров и старца-альбиноса с волосами до пояса, в которые были вплетены белые ленты. Смысл ритуала в общем был недоступен непосвященному, но наверняка это действо имело целью нечто вроде очищения и выявления скрытой скверны.

Стервятник и лейтенант ордена сняли свои одежды, а также кольца и перстни и остались нагими. Затем комнату заполнил багровый туман, в котором фигуры людей превратились в лиловые тени. В этом тумане к Люгеру подкрался альбинос и нарисовал острием серебряного жезла какие-то знаки на его теле. Слот ощутил судорожные подергивания и слабые удары, словно комок ледяного студня болтался где-то внутри.

Затем он с нарастающим ужасом увидел, что на его груди вздувается пузырь, наливающийся густо-малиновым цветом. Стервятник поднес к нему руку, но пальцы беспрепятственно прошли сквозь пузырь и коснулись неповрежденного участка кожи. Это несколько успокоило Люгера, а потом пузырь лопнул, и крылатая черная тень вырвалась из его груди, которая только казалась вскрытой ему самому, заметалась под огненным взглядом беловолосого старца и исчезла в багровом тумане.

Тень была почти неразличима и стремительно передвигалась; Слоту даже почудилось, что он услышал очень слабый, но страшный крик какого-то существа, может быть, птицы. В то же мгновение, впервые за много дней, он ощутил нечеловеческую легкость, словно избавился от тяжких земных забот. Все зло мира показалось ему не более чем выдумкой слепцов, а гнетущее наследие Фруат-Гойма – действительно кошмарным сном.

Золотистое сияние исходило от фигуры альбиноса, и Люгер заметил, что такое же сияние исходит от его собственной кожи. В этом сиянии преобразился даже облик Стервятника: исчезли тени в глубоких впадинах глазниц, и зеленые глаза засверкали чистым незамутненным блеском; каждый пепельный волос на голове отделился от остальных, и голубые огни вспыхнули внутри этого вспененного облака…

Люгер ясно видел, как рассасываются старые шрамы на теле; его наполнила пьянящая и в то же время невероятно успокаивающая сила, безразличная к любым влияниям извне. Время прекратило свой бег, пространство стало абсолютно прозрачным: в голубом бесконечном океане, которым была Вселенная, поплыли призраки звезд…

* * *

Возвращение к реальности оказалось разочаровывающим и противоестественным, как обратное превращение чудесного цветка в сморщенное семя, тонущее в грязи. Багровый туман истек в отверстия, забранные бронзовыми решетками; в привычном, сжавшемся до размеров комнаты пространстве проступили из полумрака силуэты человеческих фигур. На телах людей стали заметны прежние изъяны, как и шрамы на теле самого Люгера.

Лейтенант ордена быстро оделся и приказал Стервятнику сделать то же самое. В его глазах не осталось и следа пережитого экстаза. Впрочем, и Люгер забыл о ритуале удивительно быстро, словно человеческая память не являлась достаточно подходящим вместилищем для подобных вещей.

Пока он одевался, старик-альбинос пристально смотрел на него. В его взгляде была странная смесь отвращения, пренебрежения и удивления, как будто присутствие Слота оказалось здесь совершенно неуместным и назойливым, но в то же время неизбежным.

Это было уже слишком. Маска всеведения всегда чрезвычайно раздражала Люгера. Он дерзко подмигнул старцу на прощание и покинул ритуальную комнату вслед за лейтенантом.

Тот провел его через множество помещений, пустых и заставленных роскошной мебелью, по лабиринту лестниц и переходов, мимо темных комнат, в которых тлел холодный белый огонь, и сквозь туннели с переливающимися стенами, будто сделанными из вязкой смолы… В конце концов они оказались, насколько мог судить Люгер, в самой верхней части башни.

Огромный полутемный зал, ориентированный по четырем сторонам света, был их целью. На север, запад, юг и восток выходили арки из белого эворийского мрамора, а за ними обнаруживались коридоры со сводчатыми потолками. Коридоры заканчивались большими зеркалами в два человеческих роста, в каждом из которых отражалось противоположное зеркало и, соответственно, бесконечная последовательность самоповторений. Таким образом, каждое зеркало уводило в иллюзорный туннель, как бы продолжавшийся внутри непоколебимых стен башни.

Странность, присущая этим зеркалам, заинтересовала Люгера больше, чем любые другие чудеса башни. Зеркальные поверхности казались то мутными, то подернутыми рябью, словно обдуваемые ветром озера; часто изображения в зеркалах вообще не соответствовали тому, что находилось перед ними, а порой они становились чистыми и прозрачными, как горный хрусталь, и тогда не отражали вообще ничего, кроме нежнейшей голубизны. Но большую часть времени они выглядели все же как обыкновенные зеркала, и в каждом из них можно было видеть уходящую в бесконечность анфиладу полутемных залов.

– Я привел человека, о котором докладывал Вашей Святости, – провозгласил лейтенант, остановившись у края белого круга в центральной части зала. Акустика здесь была превосходной. Голос офицера прозвучал громко, отчетливо и канул в тишину без малейшего эха…

Люгер вглядывался в полутьму, господствовавшую в глубине помещения, чтобы увидеть того, к кому были обращены эти слова, но увидел только нечто вроде ложа из драгоценного сандалового дерева, стоявшего на возвышении из полированного камня.

– Подойди ко мне, Люгер, – раздался голос, хорошо знакомый Стервятнику и в то же время неуловимо изменившийся.

Слот вступил в белый круг и ощутил внезапную тяжесть, навалившуюся на его плечи. Он приостановился в недоумении, но лейтенант сделал нетерпеливый жест рукой, и Люгер двинулся к центру круга.

По мере приближения к каменному возвышению сопротивление невидимой среды возрастало, словно воздух сгущался и превращался в вязкий кисель. Когда Слот увидел Алфиоса, сопротивление достигло такой степени, что Люгер, несмотря на любые усилия, уже не смог бы преодолеть разделявшее их расстояние в несколько шагов.

Но Люгер и так остановился как вкопанный. Его поразила перемена, произошедшая с Алфиосом.

Вместо цветущего, полного сил мужчины, каким он помнил старого друга своего отца, на мрачном предсмертном ложе возлежал глубокий старик в генеральской мантии, искрившейся серебристо-черным мехом. И хотя на изможденном лице генерала еще можно было увидеть следы укрощенных страстей, фигура сохраняла стройность, а лицо – гордое и слегка надменное выражение, которое когда-то бесило женщин и неудачливых конкурентов, черви необратимого гибельного разложения уже пожирали это тело и эту, когда-то мятежную, душу.

Холеное лицо превратилось в подобие восковой маски, пожелтевшая кожа туго обтягивала череп, глубоко ввалившиеся глаза, черные, как норы в земле, были окружены лиловыми тенями.

В глазах Алфиоса Люгер прочел не что иное, как тщательно подавляемый страх. Это было необъяснимо, чудовищно, но Стервятник не мог ошибаться.

Однако хуже всего был запах тления, исходивший от лежавшего перед ним ЖИВОГО человека. Ни с чем подобным Слоту еще не приходилось встречаться.

– Да, мой мальчик. – Алфиос сделал слабую попытку улыбнуться, и Люгер увидел руины, оставшиеся от его зубов. – Такова плата за превращения. Пожалуй, не следовало бы оскорблять цветущую молодость подобным зрелищем, поэтому закончим поскорее. Зачем ты хотел видеть меня?

Стервятник обернулся и посмотрел на лейтенанта, все еще стоявшего за пределами белого круга.

– Ступай, Ралк, – приказал тому Алфиос, правильно истолковав взгляд Люгера.

– Вы уверены, что я могу оставить вас вдвоем, Ваша Святость? спросил офицер издали. При этом его глаза по-прежнему неотрывно следили за каждым движением гостя, словно глаза сторожевого пса. Теперь в них зажглось недоброе пламя…

– Я ценю твою преданность, Ралк, – устало проговорил Алфиос. – Я давно знаю этого человека, и ты тоже узнал о нем все, что хотел, не так ли?

– Да, генерал.

– Тогда оставь нас, – бросил Алфиос уже гораздо жестче.

Люгер проследил за тем, как дверь, через которую он вошел в зал, закрылась за Ралком, и снова повернулся к генералу. И хотя Слот презирал чрезмерно откровенные проявления чувств, а к Алфиосу никогда не испытывал особой привязанности, ему все же захотелось коснуться руки этого человека. А тот рассматривал его с возрастающим отчуждением, сожалением, скорбью и тем же необъяснимым страхом, словно вестника недобрых перемен или единственного свидетеля собственных чудовищных преступлений.

– Я хотел бы стать слугой ордена, – сказал Люгер не слишком уверенно. – У меня большие неприятности в Элизенваре. Здесь – мое последнее убежище.

Он полагал, что будет не лишним напомнить таким образом генералу о прегрешениях его собственной молодости.

– Ты лжешь, мой мальчик, – сказал Алфиос с убийственным спокойствием. – Ты ведь пришел не за этим. Я понял это сразу, как только услышал о тебе. Неужели ты думаешь, что мог бы добиться встречи со мной, если бы я сам не пожелал этого?.. Я знаю, зачем ты появился здесь…

Люгер застыл, оледенев.

Когда пауза стала нестерпимо долгой, Алфиос еле слышно произнес тихо:

– Ты пришел за Звездой Ада…

Стервятник ожидал чего угодно, только не этого. Ему показалось, что потолок медленно опускается на его голову. Пламя далеких свечей заколебалось, словно кто-то тяжело выдохнул во тьме. Взгляд Люгера увяз в черных зрачках Алфиоса, и он едва заметно кивнул. После этого на лице старика возникла злобная и мстительная ухмылка.

– Знаешь, почему ты еще жив? – Генерал задал вопрос, который уже несколько раз задавал себе и сам Люгер. Алфиос поманил его рукой, и Слот послушно приблизился к каменному возвышению, не замечая того, что сопротивление невидимой субстанции исчезло. Лицо генерала вдруг оказалось очень близко от его лица, и Люгер ощутил сильный запах разложения.

– Потому что я несу в себе такое же проклятие…

Стервятник еще ничего не понял, хотя это откровение заставило его содрогнуться. Бесконечно тягостное влияние, которое источали умирающее тело и мозг Алфиоса, было красноречивее всяких слов. Люгер впервые заметил в его доселе тусклых глазах огонек безумия.

Старик с трудом приподнялся и сел, свесив ноги, на краю ложа. Слот увидел его ступни с фиолетовыми ногтями. Алфиос потянул за один из плетеных шнуров, свисавших из темноты рядом с ложем, и Люгер посмотрел туда, куда был устремлен взгляд генерала.

Спустя некоторое время перед одним из зеркал возникла фигура в белом. Человек был не так уж стар, но сильнейшее напряжение, в котором он, видимо, находился почти постоянно, заметно приблизило его к преждевременной смерти. Черты лица были смазаны и неопределенны, но глаза лихорадочно блестели, словно в них отражалось нездешнее солнце. От этих глаз исходила магическая сила, сравнимая с той, которую Люгер ощутил в присутствии магистра Глана.

Перед ним предстал прекрасный образец существа, целиком посвятившего себя служению неведомым целям ордена и принесшего на алтарь этого служения свою ужасающе короткую жизнь, – один из белых магов-защитников, противостоявших внешнему злу и оберегавших цитадель от вторжения Тех, Кто Прислуживает Ночи. Маги-защитники умели делать только это, и их союзниками были Слуги Дней.

Их всегда было четверо, этих магов, защищавших своего генерала и Звезду Ада от губительных влияний и нападения с четырех сторон света. Из поколения в поколение передавались их сверхчеловеческие способности, иногда, впрочем, больше похожие на самоубийственный и бессмысленный самообман. Но не Люгеру было теперь судить об этом.

– Альпик! – крикнул Алфиос изменившимся голосом. – Открой северные врата!..

Ни один мускул не дрогнул на лице человека в белом, только неестественное сияние глаз стало еще более ярким.

– Ты хочешь сделать это в присутствии непосвященного? – послышался его тихий и неожиданно слабый голос. – Может быть, приближение смерти лишило тебя разума?

– Клянусь Богом, ты умрешь еще раньше, если ослушаешься приказа! Или ты лучше меня знаешь о том, что совершается во благо ордена?!.

– Я усомнился, Ваша Святость, – прошелестел бессильный голос.

– Открой врата!!! – страшно закричал Алфиос, и внезапный ветер ударил в Альпика, заставив того отступить на шаг.

Маг безмолвно склонился перед генералом, и Люгер никогда больше не видел нестерпимого блеска его глаз.

* * *

Когда Альпик удалился, зеркало, перед которым он стоял, подернулось рябью, исказившей отражения, задрожало и исчезло. На его месте совершенно неожиданно для Люгера открылся зияющий провал в стене башни, обращенной к северу. В то же мгновение тишина и покой этого места были нарушены.

Неистовый рев океана и влажный холодный воздух ворвались в помещение, а ветер разом загасил свечи. В наступившей тьме Стервятник ошеломленно смотрел на открывшиеся врата и увидел за ними стремительно несущиеся по небу рваные тучи, края которых серебрил Глаз Дьявола, сиявший где-то на юге.

Слот вошел в башню утром и, казалось, с тех пор минуло не так много времени, но сейчас снаружи была бурная ночь.

Алфиос устремился к провалу, забыв о своей немощности; сильнейший ветер рвал с его плеч мантию и хлестал старика ледяными плетями. Несмотря на это, безумец забрался на самый край каменного карниза, обнаружившегося после исчезновения зеркала, и Люгер услышал сквозь шум бури его зов.

Он пошел на этот зов и остановился рядом с Алфиосом в шаге от края карниза. Отсюда, наклонившись, можно было увидеть уходящую вниз стену башни, узкий скалистый уступ под ней и черно-белый хаос рвущейся пены над бушующими волнами.

Горизонт был неразличим во мраке. Только тучи неслись с северо-запада, словно испуганная стая бесформенных демонов. Холодный ветер пробирал до костей. Люгер посмотрел на голые ноги Алфиоса, посиневшие от холода, и понял, что старик уже ничего не чувствует.

– Здесь нас никто не услышит, – сказал генерал, но Слот скорее угадал эти слова по движениям губ. Он то и дело порывался поддержать старика, на котором мантия вздувалась, как парус под ударами взбесившейся стихии. Алфиос балансировал на краю головокружительной пропасти с безразличием сомнамбулы и с удивительной ловкостью избегал рук Стервятника, хватавших воздух. Потом он все же склонился к Люгеру и прокричал тому прямо в ухо:

– При Ралке я вспомнил о превращениях… На самом деле это – колдовство. Хотя и превращения тоже… Не хотелось бы подыхать с погубленной душой и забрать тебя с собой в Ад…

Люгер мельком подумал о том, что для безумца старик изъясняется удивительно связно. Потом он вдруг перестал слышать рев бури, и голос генерала отчетливо зазвучал в наступившей тишине. Было похоже, что Стервятник вдруг стал глух, но глух только к определенным звукам. Как видно, Алфиос тоже не терял времени даром с тех пор, как удалился из Элизенвара.

– Чернокнижники Земмура все-таки настигли меня, – рассказывал тот. – В последнее время в своих снах я вижу себя лежащим среди черных и лиловых цветов с одуряющим запахом. Их лепестки колышет неощутимый ветер, а ко мне подкрадывается беспричинное удушье…

(Тут потрясенный Люгер вспомнил портрет Алфиоса в раме, увитой живыми черными цветами с действительно удушливым ароматом, – магический атрибут, находившийся во многих сутках пути отсюда, в исчезнувшем склепе Гадамеса.)

– …Поляна, на которой я лежу, не имеет границ, и цветы тонут во мраке. Их слишком много, и запах наполняет пространство. Эти цветы по каплям пьют из меня жизнь… И все время кричит какая-то птица…

Не находя слов, Стервятник молча смотрел на истерзанного долгой мукой старика.

– Слушай внимательно, Люгер, – Алфиос внезапно резко переменил тему. – Неужели ты мог подумать, что ты – первый из приходивших за Звездой Ада? Целое тысячелетие продолжается охота земмурских оборотней за этим талисманом, но теперь она подходит к концу. Тысячу лет они ждали рождения чудовищ вроде меня… и тебя… Извращенные мозги и растленные души… Интересно, что они предложили тебе? Власть? Золото? Женщину? Или просто жизнь?.. Когда-то и я выбирал… И твой отец тоже…

– Что?! – До этой секунды Люгеру казалось, что он уже готов ко всему, но после упоминания об отце понял: скоро придется прикоснуться к тайнам, о существовании которых ему лучше было бы вообще не знать.

Глядя на него с холодной безжалостной улыбкой, Алфиос продолжал:

– Не понимаешь?.. Твой отец был тайным слугой оборотней из Фруат-Гойма. Не знаю, какой выбор ему предложили, но сам факт твоего рождения и его исчезновения говорит о многом…

Люгеру вдруг нестерпимо захотелось силой заставить старика рассказать все, но секундой позже он понял, что его попытки будут бессмысленными – Алфиос не испытывал боли и уже не боялся гибели. Генерала приводило в ужас только одно – непреодолимое мистическое влияние, исходившее из далекого подземелья, от которого не избавляла и сама смерть.

– Я был малодушнее, чем ты, Люгер, – неожиданно покаялся Алфиос. – Я пожертвовал любовью и неутолимой жаждой своей грешной души. Я не стал разрушителем. Все эти годы я был псом, охраняющим Звезду, потому что уверовал в смысл своей жертвы. Бедный идиот! Здесь полно таких глупцов. Жалкий выбор, жалкие судьбы… Хочешь увидеть ЕЕ? Хочешь увидеть то, что способно уничтожить этот проклятый мир?! – закричал вдруг генерал и схватил Слота за одежду своими старческими руками, в которых обнаружилась агонизирующая сила.

На мгновение Люгеру показалось, что Алфиос хочет увлечь его с собою в пропасть. Но тот распахнул мантию, открыв взгляду Стервятника свое иссохшее тело.

Ветер отбросил Алфиоса к стене, и Люгер увидел источник тусклого красного света, оживающий в центре его обнаженной груди, словно яйцо, отложенное в гнезде из человеческой плоти.

Но это было что угодно, только не яйцо. Скорее Звезда Ада была похожа на гигантскую каплю свежей крови, выдавленную из тела Алфиоса и покоившуюся внутри оправы из черного металла. Пурпурные лучи, исходившие из этой капли, окрашивали багровым налетом бледную кожу и серебристо-черный мех его мантии. В полированный металл оправы были углублены какие-то символы, расположенные по кругу с неравными промежутками.

– Знаешь, что это? – спросил Алфиос, проводя пальцем по неведомым знакам на оправе. – Это надпись на древнем языке, обессмыслившая все, в том числе твой приход, мой выбор и всю мою ничтожнейшую жизнь. Это то, что навеки поразило мою душу и уже не позволит мне умереть в мире с самим собой… Четыре тысячи лет, как забыт этот язык; четыре тысячи лет прошло с тех пор, как был утрачен ключ к этой надписи, и целую тысячу лет безумцы вроде нас с тобой отправлялись на поиски талисмана… Жалкие обманутые твари…

Люгер не верил своим глазам: Алфиос плакал… Ветер почти сразу осушал его слезы, но все же старик, несомненно, рыдал, стоя на узком карнизе неприступной башни в самом сердце своих собственных владений.

Стервятник чувствовал, что недолго еще сумеет продержаться здесь – руки и ноги онемели от холода. Однако генерал не замечал леденящего ветра. В лихорадочном возбуждении он продолжал:

– Совсем недавно я нашел в библиотеке аббатства древний манускрипт, посланный мне не иначе как самим Дьяволом. Его переплет был сделан из человеческой кожи, а каждая вторая страница написана кровью… Но тебе, наверное, не терпится узнать, что означают эти символы? – палец Алфиоса опять погладил оправу зловещего талисмана.

Люгер понимал, что ответа не требуется. Генерал решил идти до конца:

– Все дело в том, что Звезда Ада – лишь половина вечной загадки. Надпись на ней гласит: «Когда меня проглотит Небесный Дракон, мир вернется к своему началу». Начало мира – это и его конец, но что такое Небесный Дракон? Этого не знает никто из живущих, а без Небесного Дракона Звезда Ада – всего лишь красивая игрушка…

* * *

…Как завороженный смотрел Люгер на кровавую каплю, наливавшуюся рубиновым светом. Вдруг в небе вспыхнул и упал на башню ярчайший белый луч, который выхватил из тьмы бескровное лицо Алфиоса, застывшего с искаженным от ужаса ртом. На секунду луч ослепил и Стервятника; инстинктивно тот отодвинулся в тень, но успел заметить, что луч падает сверху, из середины гигантской неразличимой тени, висевшей в воздухе чуть ниже рваной пелены облаков.

Дальнейшие события заняли всего несколько мгновений, но Слот хорошо запомнил каждую деталь стремительно разыгравшейся драмы.

Какая-то тварь, кричавшая по-звериному и похожая на уродливого крылатого человечка с собачьей мордой, метнулась откуда-то сверху и вцепилась когтистыми лапами в мантию Алфиоса. Люгер не успел сделать и шага, прежде чем тварь бросилась с карниза, увлекая старика за собой. Леденящий душу крик был тотчас же поглощен ворвавшимся в уши Стервятника воем ветра и оглушительным ревом волн.

Луч переместился вниз, к месту падения двух тел, а Люгер, забыв об опасности, встал на колени и склонился над краем карниза. В круге белого света он увидел тело генерала, распростертое на узком скальном уступе с неестественно вывернутой головой. Камни вокруг тела были забрызганы кровью. Уродливая тварь сидела на животе мертвеца со сложенными крыльями и терзала своими когтями человеческую плоть. Потом в ее скрюченных пальцах засверкало пурпурное пламя, и Люгер понял, что она вырвала из груди Алфиоса Звезду Ада.

С торжествующим криком крылатый убийца прыгнул с уступа и, едва не коснувшись волн, стал набирать высоту. Теперь Стервятник увидел цель, к которой тот направлялся.

Слепящий белый свет, в котором тело лежащего внизу генерала казалось восковой фигурой, падал с огромного черного корабля, висевшего в воздухе с убранными парусами. По обе стороны высоких бортов поднимались и опускались, совершая мерные взмахи, два крыла, похожие на крылья летучей мыши, но в сотни раз большие. Ни одного проблеска света не было видно на этом корабле, кроме единственного мертвенно-белого луча, падавшего откуда-то с кормы.

Клочья ядовитого тумана, дремавшего в пропастях вокруг скал, протянулись к твари, похитившей талисман, но крылатый убийца легко уворачивался от них, словно штормовой ветер не был ему помехой. Вдобавок белый луч с корабля скользил по жадным языкам тумана и обращал их в ничто. А потом тварь уже поднялась слишком высоко, чтобы стать уязвимой для магии, все еще защищавшей башню с юга, запада и востока.

Белый луч внезапно погас, и Люгер ясно увидел немыслимый корабль, плывущий на фоне облаков, посеребренных ночным светилом. Чудовищные крылья, как пустые рукава черного дьявольского плаща, бесшумно двигались во тьме, а верхушки накренившихся мачт терялись в облаках…

Крылатая тварь наконец достигла корабля и слилась с его тенью. На мачтах вздулись темные пузыри парусов и, подгоняемый попутным ветром, посланец неведомых сил устремился на юго-запад. Вскоре черный корабль исчез за стеной башни, и Люгер остался наедине с изувеченным трупом Алфиоса.

Следуя вполне определенным и логичным соображениям, Слот сбросил с себя одежду и стал произносить слова заклинания. В любом случае в монастыре его не ждало ничего, кроме более или менее мучительной смерти. Неотвратимо должна была последовать месть ордена, но эта опасность казалась гораздо более отдаленной…

Из облака жирного дыма, окутавшего карниз, упал к пенящимся волнам огромный белый стервятник и, едва не разбившись о стену башни, расправил широкие крылья.

Воспользовавшись тем, что северные врата по-прежнему были открыты, он взмывал все выше и выше, ускользая от тянувшихся за ним языков ядовитого тумана, и поднимался над острыми пиками скал. Жестокий ветер играл с ним, как с сорванным листом, и все же неминуемо сносил на юг, вслед за растворившимся в ночи черным кораблем.

Побег Люгера из монастырской башни оказался успешным, но он не видел и не мог видеть того, что из открытого окна дома аббата за ним весьма заинтересованно наблюдает тучный человек в расшитой золотом рясе. С довольной улыбкой на белом припудренном лице Кравиус следил за летающим кораблем и крылатой тенью, уносимой ветром… Потом он закрыл окно, опустился в глубокое кресло и погрузился в безмятежный сон.

Если бы не два мертвых зрачка, черневших на внешней стороне его век, настоятель Тегинского монастыря выглядел бы вполне умиротворенным.

* * *

Неравная борьба с ветром отбирала все силы, и тем не менее Стервятник не раз слышал позади себя резкие ястребиные крики. Две серебристые острокрылые птицы пытались преследовать его над океаном, но ветер неумолимо сносил их более легкие тела к Горам Изгнания, и вскоре они окончательно потеряли друг друга в хаосе ночной бури.

Люгеру повезло больше – спустя некоторое время он увидел гигантскую тень корабля, летевшего ниже облаков. Но самому Стервятнику полет уже давался с огромным трудом – ветер немилосердно трепал его и подталкивал в сторону континента. Далеко внизу Люгер едва различал черный изломанный край суши…

Вскоре его силы были на исходе, а мощные крылья корабля по-прежнему рассекали воздух с механической размеренностью и неутомимостью… Слот слишком поздно понял, что дальнейшее преследование бессмысленно, и, отказавшись от самоубийственной погони, стал снижаться к земле.

Однако борьба со стихией окончательно истощила его – прикладывая невероятные усилия, он долетел до берега и почти упал на камни в двадцати шагах от линии прибоя. Инстинкт самосохранения заставил его превратиться в человека. Затем уже голый замерзающий мужчина попытался отползти подальше от накатывающихся на берег волн…

В тот момент, когда Люгер осознал, что спасся, его приняла в свои обьятия неотвратимая и уютная чернота.