Текст книги "Малой кровью"

Автор книги: Андрей Лазарчук

Соавторы: Ирина Андронати
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава пятая

Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468 династии Сайя, 46 день весны, час Козы

Очень трудно было перекинуть через парапет трупы – и не показаться над ним самому. В каждое мёртвое тело уж по одной-то пуле попало, это точно. Нет, ребята стреляют просто блестяще…

Костю он на всякий случай ещё раз обыскал и добыл-таки ещё одну полезную вещь – маленькое зеркальце для бритья. Костя не любил на себя смотреть, морда, пострадавшая полгода назад от чапской гранаты, казалась ему уродливой, а бриться ему, бедняге, приходилось часто, утром и вечером – щетина так и пёрла, а по этой жаре её лучше было не запускать. Поэтому он брился с маленьким зеркальцем, где была видна только часть лица.

Забавно, однако – когда ему предложили сделать депиляцию, чтобы на год-другой забыть о бритве, он отказался…

Натёкшую чужую кровь, и не только кровь – одному из чапов очередью разворотило всё брюхо, – Серёгин подтёр Костиной накидкой, потом пустым Костиным рюкзаком, и тоже выкинул это за борт.

– Прости, дружбан, – пробормотал Серёгин, когда всё лишнее, и Костин труп тоже, упали к подножию башни. Потом он нацепил на себя Костин медальон. Санчес никогда не рассказывал про свою семью, и Серёгин не знал, кто по этому медальону получит гробовые. Вот – сегодня впервые обмолвился о бабке… но жива она, нет ли?..

Ладно, в кадрах всё знают.

Вообще-то о деньгах в Легионе беспокоились мало, а говорили и того меньше. Наниматели платили щедро, аккуратно и очень охотно. Всё время набегали какие-то премиальные, какие-то надбавки, какие-то незапланированные платежи («Нам удалось приобрести эту партию золота почти за бесценок, и мы решили, что в этом месяце вам будет причитаться не шестнадцать унций, а двадцать четыре…») – и в случае ранения платили много, а в случае гибели – семья получала и единовременно огромную сумму, и солидный ежегодный пенсион. В общем, очень даже порядочные ребята…

Правда, в отношении оружия у них были какие-то настолько непонятные задвиги, что ни Серёгин, ни офицеры, ни сам полковник Стриженов иной раз не могли продышаться от недоумения.

Автоматы вот эти, явно не на Земле разработанные – использовать можно. Гранаты ручные – можно. А вот снайперку крупнокалиберную – нельзя, миномёты – нельзя, гранатомёты – нельзя ни в какую… и даже самоделки – строго запрещено, нарушение контракта, штраф и далее вплоть до вышибки под жопу со стиранием памяти.

И, говорят, вышибали.

Логика эта была непостижима. Ну да, нераспространение технологий и прочая хрень. Так дайте такое, чего чапы ни под каким видом не скопируют! И идею не сопрут. На что их технология не способна ни при каком напряжении интеллекта. Те же лазеры… Серёгин стоял на посту и слышал, как ругался полковник Стриженов с нанимателями – они как раз прилетали то ли посмотреть, как служба идёт, то ли ещё с какой целью. Полковника тогда заверили, что новые системы вооружений разрабатываются, ставятся на поток и вот-вот хлынут в войска. Но ничего так и не хлынуло.

Сержант Гриша Фогман, царствие ему небесное, который оттрубил три трёхлетних срока и срубился на четвёртом, говорил, что бывают планеты, где действуют такие вот странные правила. А бывают, где никаких ограничений нет, и вот там-то можно оттянуться по полной. Но это очень неприятные планеты, где воюешь вообще чёрт-те против кого… или чего – что и хуже, и чаще.

Сам Серёгин, помимо Тирона, был только на тренировочной планете Аляр-Вихон – или, как её звали в русских частях Легиона, Лярва.

Ну что ж, на Лярве тоже было жарко. Местами. И временами.

И, подумав об этом, Серёгин принялся колдовать с комбезом и накидкой.

Вообще и то, и другое настроено было на автоматическую смену окраски по принципу хамелеона – серое на сером фоне, зелёное на зелёном. Сейчас предлагался устрашающий блёкло-чёрный цвет в неровных белесоватых линиях, образующих подобие пчелиных сот. Ну да, вот эта чёрная плитка, на ней он лежит. И будет под лучами солнца медленно тлеть…

Умельцы ротные докопались-таки до управления цветом. И более или менее насобачились изменять его вручную – так, как надо. А чаще – так, как получится.

Это вот здесь, с изнанки застёжки…

Через полчаса кропотливой возни ему удалось отключить автоматику. Потом – далеко не с первой попытки – остановить превращения цветов в той фазе, которая более или менее подходила. Накидка стала цвета очень выгоревшего брезента, притом с сильным металлическим отливом. А комбез вообще удалось сделать практически бесцветным и словно припудренным алюминиевым порошком.

Теперь будет намного легче… скажем так: в одном, очень узком, смысле.

В остальном…

Стрельба постепенно поутихла, но с трёх точек ребятишечки методично лупили в парапет, и замысел их был понятен: рано или поздно старые кирпичи не выдержат.

Серёгин на всякий случай спустил большую часть своих запасов в клетушку под площадкой, наверное, для подобных целей и предназначенную. Потом быстренько смотался по каменной лестнице вниз, до средней площадки, прислушался: не просочились ли чапы в нижний этаж. Никого… То есть они могли его, конечно, занять, этот нижний этаж – двери нет, заходи свободно, вон люк над тобой на высоте метра три… и лови гранату. Нет, дураков среди них не водилось. Медленные они были, это да, но никак не дураки. Просто обычай у них такой: воевать неторопливо и обстоятельно.

Как и жить, впрочем…

Под люком, немного сбоку, был колодец. Вот если бы ещё в колодце была вода…

Но колодец пересох миллион лет назад. Серёгин ещё ночью, когда они только вошли и заперлись, бросил вниз термитную спичку. Песок, песок, песочек. Совершенно бесполезная для нас вещь.

Он быстро полез вверх – и уже был на последней четверти лестницы, когда наверху грохнул взрыв. Мимо ударил клуб огня и вонючего дыма, потом посыпались какие-то чёрно-белые хлопья.

Чапы ухитрились забросить наверх бомбу!..

Высота шестого примерно этажа.

Блин. Вряд ли что уцелело на площадке. Хорошо, гранаты без взрывателей. Надо было всё – в клетушку…

Серёгин с полсекунды размышлял, что лучше: выдать чапам, что он цел и бодр – или прикинуться тушкой.

Решил прикинуться, но на всякий случай полез вверх ещё быстрее.

Успел в последний момент: чап в чёрном трико, такой же, как те, ночью, подтянулся на руках, чтобы перелезть. Серёгин не успел выстрелить: увидев наведённый ствол, чап исчез. Присел или свалился? И лезут ли другие? Эти чёрные, Серёгин знал, бойцы ценные, ими просто так не разбрасываются. Ценны они именно умением тихо лазать по отвесным стенам, снимать часовых и выкрадывать языков. Видимо, здесь он приковал к себе какую-то часть, шедшую к замку. И «сделал» четверых или пятерых чёрных. А этим можно гордиться, ребята.

Мысли пробежали где-то по заднему краю сознания, а пока что он, стоя по плечи в квадратном люке в полу, снял с пояса две осколочные гранаты, вырвал чеки и отпустил предохранительные скобы, сказал вслух: «Двести сорок один. Двести сорок два. Двести сорок три», – и перебросил обе гранаты через парапет, вправо и влево. Сам на всякий случай присел…

Даже после сдвоенного взрыва слышно было, как кто-то заорал.

Серёгин уже лежал, распластавшись, под самым парапетом, но не там, где появлялся чёрный, а почти с противоположной стороны. Ну, давай…

Он на миг приподнялся, выпустил плотную очередь по чему-то движущемуся – и снова лёг.

Возобновилась пальба по нему – кажется, не такая плотная, как была ночью. Вероятно, всё-таки они оставили здесь прикрытие, а сами двинулись к основной цели. Но всё равно – чувствовалось, что народу внизу предостаточно. Рассматривая то, что медленно проступало у него на внутренней стороне век, Серёгин видел четверых стрелков с обычными винтовками, четверых, сгрудившихся вокруг чего-то, издали напоминающего маленькую зенитку, всадников и спешенных – всего около десяти – в тени деревьев, две повозки и тоже народ вокруг них правее и дальше…

Что-то оглушительно взвизгнуло, Серёгин оглянулся и сразу не понял, что это он такое видит. А видел он дымный след пролетевшей мимо ракеты! Так вот что это за повозки, вот что за «бомба» была минуту назад…

Он торопливо сгрёб то разбросанное, что уцелело на площадке после первого попадания (в парапете образовалась щербина в три кирпича), и полез вниз.

Замок Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468 династии Сайя, 46 день весны, час Вепря

Замок пал, как падает в безветрие выеденное изнутри дерево. Только что всё было в порядке, шла ленивая трескучая перестрелка – и вдруг оказалось, что и донжон, и галереи внутреннего дворика, и воротные башни, – всё заполнено чапами: и в чёрной ночной форме, и в серо-зелёной полевой, – они были скорее добродушны и насмешливы, чем агрессивны, но у всех были новенькие автоматические винтовки, как две капли воды похожие на классические американские М-1, но тоже, разумеется, без какого бы то ни было клейма, как и всё оружие здесь, и было как-то глупо пытаться оказывать сопротивление – уже хотя бы потому, что чапы оказались выше и сзади, и их было гораздо – гораздо – больше.

Никто и не стрелял.

Потом, когда разоружённых легионеров строили внизу в колонну, полковник обратил внимание, что среди пленных нет его адъютанта Дупака. Забавно, подумал он, такой увалень – и смылся. Угнетало многое, и собственная нерешительность главным образом; нужно было настоять на своём и рвануть ночью в набег… но он уже устал, устал всё, думать устал, и ноги держали еле-еле. А главное, сердце опять начало давать перебои, но ему ничего не разрешили забрать из квартиры, а при себе ни в карманах, ни в сумке лекарств не оказалось. Зато рядом оказалось чьё-то плечо, пот заливал и ел глаза, полковник проморгался и узнал старшину Фадеева, тоже многосрочника, как и он сам. Фадеева звали Марлен, и каждого, кто сказал бы при нём, что это женское имя, ждало жестокое разочарование.

– …вы опирайтесь, опирайтесь, – услышал полковник сквозь звон в ушах, – я-то что, мне, со мной порядок…

– Плохо выгляжу? – попытался усмехнуться полковник, но понял, что усмехнуться не получилось.

– Да вот… взбледнули малость, – сказал Фадеев, в глаза не глядя. – Жара, будь она…

– Ну да, – сказал полковник. – Конечно, жара. А я-то думал…

Сначала резко запершило в горле, потом вокруг стало прозрачно-темно и холодно, обжигающе холодно, ноги подломились, полковник старался поймать опору, но ничего вокруг не было, и только где-то далеко внизу кто-то звал: «Врача! Где этот коновал?! Да пусти же, козёл… Урванцев, гад, быстрее сюда!..»

Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468 династии Сайя, 46 день весны, час Вепря

Сначала Серёгин сделал перископ: от тяжёлой деревянной лестницы, втащенной ими ночью с нижнего этажа на второй, отодрал перекладину, отколол планку, обстругал, сделал пропил, в пропил вогнал зеркальце. Теперь можно было смотреть через стену, не опасаясь получить пулю не только в голову, но и в руку.

Чапы почти молчали – ракетный обстрел не дал результатов, и они наверняка придумывали что-то другое.

Он смотрел на доску, потом на пилу, потом снова на доску. От жары хотелось спать, мысли не шевелились. Но эти две вещи казались ему… казались ему… чем-то опасным, что ли…

Он выбрался наверх – камни обожгли всерьёз – и осторожно высунул зеркальце. Может быть, оно было такое маленькое, что чапы его не заметили – стрельба не возобновилась. Так… нужно приспособиться смотреть…

Мужики рядом с «зениткой» двигались медленно – жара доставала и их. Он уже понял, что это за «зенитка» – обычная чапская двенадцатимиллиметровая винтовка, установленная на станке вполне себе фабричной выделки. И, похоже, сверху присандалено что-то оптическое…

Выстрел. Захотелось пригнуться.

Бабах. Между кирпичами посыпалась пыль.

Ладно… с этим ясно… Кто ещё?

Ещё станковая винтовка, ещё и ещё. Всего с этой стороны четыре.

Ракетомётные повозки убрались – наверное, их затребовали к замку. Обычных стрелков не было совсем. В лесу…

В лесу что-то происходило. Он ждал.

Упало дерево.

Это что же они, штурмовую башню собрались строить?..

Потом он переполз на противоположную сторону площадки и стал смотреть, что происходит там.

Лес подходил здесь к самым развалинам крепости – вернее, к фундаменту, заросшему диким козлятником и крапивой, – камень стен и построек был куда-то вывезен, и явно не вчера. Стрелять чапам с этой стороны было бы трудно, а вот те чёрные ребятки наверняка подкрадывались по кустам.

Рискнув, он приподнялся на уровень края парапета, просунул зеркальце за стену и постарался рассмотреть то, что происходит под самой башней.

Вроде бы ничего. Но на стене, легонько раскачиваясь, висел на верёвке перегнутый в пояснице труп чёрного. Ага, подумал Серёгин, прячась, лазают они, как альпинисты, – вбивают клинья, страхуются… Нет, не вбивают – ввинчивают. Между кирпичами. Иначе бы мы услышали – ночью.

Всё, терпеть жару больше не было сил, Серёгин скользнул вниз, под площадку, и там с трудом отдышался. Толстый камень берёг ещё холод ночи.

Но что же они собрались строить?..

Он съел оранжевую таблетку для бодрости и запил её глотком коньяка. Почти сразу пробило путом. Он знал, что никакой реальной бодрости не наступит, но хотя бы пропадёт вот эта мерзкая вязкость в мыслях…

Он зевнул, потом ещё и ещё. Это не спать хотелось, это таблетка начинала действовать. Док Урванцев говорил, что таким способом организм насыщает себя кислородом. Чтобы в этом кислороде сжигать гликоген. Или глюкоген?.. Во рту появился специфический привкус – будто недавно поел баранины. Надо бы закинуться рационом, сообразил Серёгин. Он нашарил плитку, откусил кусок и стал жевать. Можно заработать огромные деньги, думал он лениво, продавая на Земле эти рационы как средство для похудания… Потом ему захотелось сделать ещё несколько глубоких вдохов. И, наконец, чуть-чуть изменились цвета: у чёрного появился отчётливый зелёный оттенок.

Теперь часа три не будет хотеться спать.

Интересно, подумал Серёгин, изнутри башня чёрная, а снаружи белая, как выгоревшая кость. Он протянул руку, поскоблил камень.

Потом всё понял.

Они запасают дрова. Потом приволокут их к башне, сложат на первом этаже в большую кучу – и подожгут. Башня сработает как печь с трубой…

Так уже было когда-то. И, вероятно, не один раз.

Первым позывом было – смыться. Этот чёрный хрен на верёвке, до него метра четыре, не больше… костыль в стене… спуститься, в кусты – и в лес. В конце концов, не защищать эту башню он сюда пёрся… да и вообще она никому на хрен не нужна.

Но в лесу у чапов будет преимущество. Многие из них – просто прирождённые охотники. Ты его не заметишь, пока не наступишь. А главное – днём в замок не пробиться. Всё равно нужно где-то дождаться ночи. Дождаться, когда за тобой охотятся.

Да и снимут его легче лёгкого, пока он будет спускаться. Увидят и снимут.

Он стал прокручивать в уме варианты, стараясь быть умным и спокойным, и оказалось, что отход нереален, что заперт он тут прочно, и единственный способ сберечь целостность шкурки – это оборонять башню, как будто она – его маленький персональный Сталинград. Оборонять хотя бы до ночи, а вот уже ночью можно думать и о дороге домой…

Он зря подумал этими словами, потому что сразу сдавило горло.

Кливлендский лес, Большой Лос-Анджелес. 26.07.2015, 08 час. 15 мин

Их было действительно двое: всадник и лошадь. Дядька в зелёной униформе: рейнджер, лесник по-здешнему…

Юлька расслабилась – до дрожи.

Ну ты и дура, сказала она себе. Ясно же было, что копыта…

Она с огромным трудом дождалась, пока рейнджер проедет под ней и удалится на достаточное расстояние – и уже не в силах терпеть, помочилась на землю с большой высоты, присев на сук, придерживаясь одной рукой за домик. Потом залезла обратно, начала собираться – и замерла.

Снова напала сонливость… как будто вдохнула усыпляющего газа…

И одновременно мысль: а куда дальше? Что делать?

Оставаться здесь? Сколько? Час, два, три? До вечера? Предположим, до вечера… А потом?

Ведь были какие-то планы…

Но всё смывалось подкатившим вдруг необоримым желанием уснуть.

И она уснула во внезапном холодном испуге – как будто провалилась под лёд. На этот раз ей ничего не снилось.

Глава шестая

Почти месяц назад: Санкт-Петербург, Россия. Начало июля

До сих пор все визиты к «дедушке» и «бабушке» проходили сугубо частным порядком. Когда Адама слишком долго носили где-то черти, Вита подхватывала ребёнка, цепляла на него, кроме обычной одёжки, молодёжную шапочку-«мохнатку» (что-то вроде круглого патлатого парика с огромным козырьком) – и волокла к маме.

В кои-то веки у Лионеллы Максимовны появилось родное существо, которое можно кормить!

Кешка ел всё: закуску, первое, второе, добавку, третье, десерт, добавку, фрукты, тортик и ещё вон тот пирог с вишшшней. Пирог – это святое, хотя вишня, к неподдельному маминому огорчению, была, как правило, мороженая. Кеша лопал, а мама жалостливо любовалась вечно голодным ребёнком и на все Виткины «он всегда так трескает, у него внутре конвертор, полчаса побегает и опять голодный», – снисходительно роняла: «Рассказывай, как же! С вашей невозможной безответственностью не то что ребёнка – даже котёнка нельзя заводить». И не ойкала при этом испуганно – как бы от бестактной оговорки, – потому что Кеша отчётливо различал себя и земных котят, от которых искренне балдел, как от живой заводной игрушки.

А ещё мама страшно жалела, что Кеша попал к дочери уже сравнительно большим. Потому что, по её словам, когда она, Витка, была совсем-совсем маленькой, беспомощной, всё такое крохотное, чуть не полупрозрачное и целиком зависит только от мамы… Это, говорила Лионелла Максимовна с сияющими глазами, незабываемо!

Вита молча не соглашалась. Во-первых, соотнести возраст маленьких людей и эрхшшаа пока ещё толком не удалось. А, во-вторых, безотносительно научных выкладок, выращивать Кешу по сравнению с человеческим младенцем – одно удовольствие. Одно непрекращающееся удовольствие (от которого иногда смертельно хочется отдохнуть в таком месте, где самое болтливое существо в округе – это рыба).

Так вот, возвращаемся к сугубой прозе жизни. Никаких пелёнок, памперсов, грудного и искусственного вскармливания, а также отказов от оного. Никакого беспричинного, точнее, необъяснимого плача и болезней, до одури пугающих невразумительными симптомами. Кеша никогда не ушибался, не глотал вредных предметов, не грыз книжки, не выпадал из окон и даже не подозревал о существовании колясок, тем более переворачивающихся. Он никогда не лазил в розетки, не рисовал на стенах, не ломал сложноустроенные предметы…. Правда, последние он разбирал. В том числе и очень сложные. Рекордом безусловно следует считать разборку пианино, причём ни Вита, ни её мама так и не смогли понять двух необъяснимых вещей: каким образом Кеша надолго остался без присмотра и как, чёрт побери, он разобрал эту немецкую хреновину, что ни одна струна даже не пискнула!

Кстати, проверка показала, что все разобранные Кешей вещи можно собрать обратно, и они заработают. Правда, у него самого – пока не получалось.

И ещё: Кеша железно знал слово «нельзя».

В общем, чудо, а не ребёнок. Метёт всё, как пылесос, и при этом ни грамма лишнего жира. Поддаётся разумным уговорам (мама долго не верила, но после многократных экспериментов убедилась). Не выканючивает игрушек. Не ноет.

Мечта!

Но многие почему-то активно сочувствовали…

Максим Леонидович настаивал на устройстве званого домашнего обеда – «в самом узком кругу!» – буквально только родственники, друзья и соседи. Вита к этой идее относилась скептически, но папе очень хотелось представить близким внезапно обретённого внука и, с некоторой опаской, зятя (до штампа в паспорте ни у Виты, ни у Адама руки всё никак не доходили), – поэтому Вита, с одной стороны, уступила, с другой – нажала, Адам что-то отменил, что-то сдвинул, они торжественно приехали в назначенный воскресный день, четверть часа чинно посидели за столом, а потом Адам с Кешей полезли на крышу, где академик недавно установил телескоп, а Вита спряталась от гостей в своеобразном «скворечнике» на балконе.

И ненароком подслушала примечательный разговор.

– Нет, ты только представь, ребёнок – телепат! Ребёнок – телепат! Это же ужас что такое!

– Да-да, и он абсолютно всё понимает. Ты ему говоришь, как положено, а он понимает, как на самом деле. Кошмар!

– Как его вообще можно воспитывать? Вот как они ему будут объяснять, что курить нельзя?

– Да, а ещё эти новые наркотики, которые вроде и наркотики, но намного опаснее для детей.

– И про секс! А что если он возьмёт и спросит, откуда появляются дети?

– Главное – ему всегда надо говорить только правду. Я этого вообще не понимаю! Как так можно? Это же искалечить ребенку психику навсегда!

– А как он потом будет жить в нормальном мире? Как он со сверстниками будет общаться? Не будут же они всю жизнь держать его в аквариуме?

– Ну, мы же с вами прекрасно знаем, бывает всякое…

Вита ещё некоторое время терпеливо слушала искренние и сочувственные сетования на ужасную жизнь посреди голой правды. Не хотелось вылезать и ставить собеседниц – хороших, между прочим, женщин – в идиотское положение, поэтому она сосредоточилась и представила себе, как на балконе появляется Кеша, несколько раз прыгает с потолка на стенку, а потом вверх тормашками делает стойку на перилах. Послушный ребёнок не заставил себя ждать. Женщины с воплями ужаса попытались стащить его вниз – проще поймать шмеля одним пальцем, – а потом побежали за помощью.

Вита выбралась из скворечника, и счастливый Кеша прыгнул ей на руки.

И вот тут они, естественно, навернулись. Когда прибежала толпа спасателей, они всё ещё лежали на полу и хохотали. И пока их поднимали, осматривали и ощупывали, а потом отряхивали и обтирали влажными полотенцами («Вита, доченька, ну когда же ты наконец повзрослеешь?!»), они продолжали хохотать. Так что на всякий случай их увели в дальнюю комнату – передохнуть перед намечающимся торжественным мероприятием, которым Максим Леонидович намеревался увенчать сегодняшний праздник.

Конечно же, это был секрет, и конечно же, все до единого о нём знали и под большим секретом рассказывали друг другу, шёпотом и с оглядкой. Каким-то чудом тайну удалось сохранить от Кеши и Виты. Даже Адам оказался в курсе дела и не предупредил жену исключительно по рассеянности.

Итак, все, перешёптываясь и тихонько хихикая, собрались в гостиной, разобрали бокалы с вином, рюмки с ликёром, фужеры с коньяком. Лионелла Максимовна зажгла свечи и опустила шторы. Посреди комнаты поставили невысокий столик, накрытый тканью. Под тканью угадывался продолговатый предмет размером с большую длинную шкатулку. «Неужели папа таки научился показывать фокусы?» – мельком подумала Вита, приостановившись на пороге. Кеша, прекрасно знавший, кто нынче герой дня, проскакал мимо и замер в ожидании подарка.

Ткань с шелестом соскользнула. Кеша пискнул. Вита взялась за голову.

Максим Леонидович торжественно поднял это орехово-изящное тёмно-медовое создание, приложил к плечу, вскинул белую шпагу смычка – и в воздухе повис ровный, как луч света, вибрирующий звук.

– Моё! – завопил Кешка, разом утратив все воспоминания о приличиях.

– Конечно, твоё, Кешенька, – радостно подтвердил академик, протягивая ему скрипку. – Пойдём, я тебе покажу, как на ней играть…

Гостей они с собой не взяли. Вита могла бы качнуть права и навязаться, но не стала. Она в раннем детстве тоже очень хотела учиться, промучилась четыре года в музыкальной школе и до сих пор твёрдо помнила гамму до мажор. Всё. Старания Максима Леонидовича воспитать из Кеши интеллигентного человека её нервировали. Кроме того, шевелились в душе нехорошие предчувствия: уж очень звучание скрипки – по воздействию на котёнка – напоминало «Р-р-ренин» голос.

Издалека стали доноситься звуки. Поначалу все понимали, когда скрипку берёт академик, а когда маленький эрхшшаа, но вскоре – и как-то очень уж вскоре – душераздирающий скрип прекратился, хотя исполнитель по-прежнему угадывался легко: ни в одной музыкальной школе не научили бы извлекать из струн такие звуки.

А потом всё смолкло. Вита отправилась на разведку.

Дед и внук, до крайности смущённые, сидели на маленькой софе в кабинете академика, бок о бок, но не глядя друг на друга. Котёнок потирал лапкой щёку.

На ковре, полуприкрытые распушённой прядью конского волоса, лежали останки скрипки. Две струны уцелели, но острые Кешкины когти почти перебили гриф и оставили глубокие борозды на корпусе.

– Она такая кр-р-расивая – и такая некрепкая! – несчастным голосом сообщил Кеша. – Совсем-совсем некрепкая. Даже хуже, чем те крррасивые барабаны…

Да уж. Красивые барабаны кончились непосредственно в магазине, и это больно стукнуло по семейному бюджету.

– Железную, – с трудом произнесла Вита. – Пап, ты слышишь? Железную, по спецзаказу. Кованую. У тебя есть знакомый кузнец?

– Железную… – отрешённо сказал Максим Леонидович, глядя перед собой. – Железо, железо… Медь… О!

Кливлендский лес, Большой Лос-Анджелес. 26.07.2015, позднее утро

И снова она проснулась от шума шагов внизу – проснулась как в обморок, как в тошноту, как в липкий холодный пот. Впрочем, почему «как». Кроме обморока – всё в наличии. А по тропинке мимо её укрытия плелась парочка, явно подыскивающая, где бы нарушить пару-тройку законов штата, не одобряющего вольное поведение в общественных местах. Не дай бог, пристроятся где-то поблизости… Юлька подумала и решительно кашлянула. Парочка резко свернула в сторону и прибавила ходу.

А вообще-то – спасибо им большое. За то, что разбудили. Есть в этой сонности что-то ненормальное, тревожащее, подозрительное. По любому из её планов она должна была находиться уже чёрт знает где. Она не вернулась домой (и, наверное, Варечка уже беспокоится и обзванивает немногочисленных знакомых), она зевнула экскурсионный школьный автобус (это был самый симпатичный ей замысел – умотать в соседний штат вместе с ознакомительной экскурсией старшеклассников, а там ненароком «позвонить домой» и отбыть по срочным делам), она не уехала в партнёрский лагерь скаутов, где могла бы залечь на недельку…

Короче, чем перечислять, чего она не сделала, надо разбираться в ситуации и продумывать новый план.

Пункт первый: почему она так патологически спит.

Нет, сдвигаем: пункт первый: висят у неё на хвосте или нет, и если да, то кто?

Сдвигаем ещё: почему они до сих пор не появились?

Уже теплее. Те двое, у прачечной, были если и не марцалами, то их гончими. Наверняка есть какие-то марцальские прилады, способные взять след лучше всякой собаки. Нужен для этого сам Ургон или нет? Ловят её по моментальному – вернее сказать, ментальному – «снимку», который мог сваять у себя в мозгах этот гад, пытаясь разгадать, кто хотел его убить? Или они считали какие-то следы с места её лёжки, и Ургон тут совершенно ни при чём? А какие следы? Запах? Или, скорее – уже теплей! – странная близость, сродство, как со своим «колокольчиком», который ты отличишь от десятков тысяч чужих. Но тогда… тогда из этого следует, что… что ещё не всё потеряно. По-настоящему «колокольчик» чувствуешь, когда он умирает. Значит, когда она, Юлька, умрёт, они это почуют на любой дистанции. А на большой дистанции почуют её волнение, испуг, злость.

Но она знает это – а значит, будет спокойна, как удав. И до тех пор, пока кто-то – неизвестный преследователь или совершенно конкретный марцал Ургон – не окажется в непосредственной близости от неё, Юльки, он её не опознает. Не распознает в толпе.

Принимаем это за рабочую гипотезу.

Кстати, а если это будет не Юлька, а Рита Симонс? Она пока ни разу не подводила. Да и путешествовать по Америке ей сподручнее. А без путешествий нам не обойтись, никак не обойтись.

Крутим дальше.

Самое простое – проверить, ищет ли её полиция. Тьфу, да что тут проверять – если она не вернётся домой к завтрашнему утру или хотя бы не позвонит, её будет искать не только полиция, но даже скауты, рейнджеры и пожарные, а также все Варечкины друзья и знакомые.

Уклонились.

Сонливость. Сон. Неуместный, дурацкий, попросту вредный. Откуда он? Это реакция, нервы – или действительно Ургонова работа? Марцалы всякое умеют, уж она-то знает!.. Будем исходить из второго.

Значит, спать нельзя, надо двигаться, постоянно и беспорядочно. Это ещё не план, это только концепция. И в концепции возможны два варианта развития событий: или за ней действительно будет гнаться сам Ургон, и тогда он должен догнать её в таком месте, где она его убьёт, – или Ургон продолжает здесь своё гнусное дело, а за ней будут гоняться его ищейки – по запаху, или вычислив её личность, или даже с помощью полиции… Тогда она должна вернуться неожиданно для всех и убить его на том же самом месте. С первого удара.

…О, господи, думала она, вытащив наконец мотороллер из орешника, где он за что-то основательно зацепился, выруливая на тропу и сворачивая направо, километра через три будет дорога, которая серпантином поднимается вверх, к шоссе, которое ведёт к прибрежному 1-5… что мне нужно было на прибрежном? Что-то было нужно. В том полусне-полубреду, который пришлось сдирать с себя, очнувшись, фигурировало шоссе 1-5.

Вспомню.

Главное, доехать.

Некоторое время назад

База «Пасадена» не имела ничего общего с одноимённым пригородом Лос-Анджелеса – кроме названия. Она располагалась в пустыне километрах в ста от города, вокруг высохшего озера Эль Мираж. Юлька и не представляла себе, что пустыня может быть настолько красива…

Потом – как-то неожиданно – оказалось, что по закону ей положено ходить в школу, аттестата-то у неё нет! И что если она ходить не будет, то заплатит штраф, а потом сядет в тюрьму.

Это было первой каплей дёгтя.

На базе школа была, но после первых же дней Юлька поняла, что здесь она может преподавать – причём даже не школьникам, а учителям. Ну, раз уж насилия не избежать…

Выкрутились: временно переселились к родителям Пола; те вообще-то поначалу впали в ужас от сыновьего легкомыслия и стремительности, но потом мгновенно переменились. У них полдома пустовало, комнаты стояли закрытые, так что – приняли с распростёртыми объятиями. И Юлька стала посещать очень продвинутую окружную школу. Иногда посещать.

Школа оказалась смешная, странная, немножко нелепая – но благодаря ей Юлька резко подтянула язык, кое-что уцепила из литературы и истории, а главное – познакомилась с обычаями страны; а в остальном это всё-таки был восьмой и редко девятый класс Школы, которые она уже и так окончила с одними пятёрками.

Три дня в неделю они с Сэром Мужем проводили на базе, а остальное время – как получалось. Они уже начали соображать, куда Юльке поступать после школы, как случились одновременно – в один день! – два события: Полу предложили командировку на Титан, а Юлька узнала, что беременна.